CC BY
12
ОРГАНИЗАЦИОННАЯ ПСИХОЛОГИЯ
www.orgpsyjournal.hse.ru
Эргономика — моя жизнь (воспоминания)
ФРУМКИН Анатолий Александрович
Центр эргономических и психологических технологий, Санкт-Петербург, Россия
Аннотация. Посмотрел на название и вспомнил старую шутку, которую приписывают покойному Николаю Павловичу Акимову — главному режиссёру Ленинградского театра комедии. Говорят, он как-то сказал, что мечтой всей его жизни было написать книгу «Мои встречи со Станиславским и почему они не состоялись». Посмотрел, посмотрел, но менять названия не стал.
Ключевые слова: эргономика; А. А. Фрумкин; В. П. Зинченко
Написать что-то вроде воспоминаний меня давно уговаривал Главный редактор бывшего эргономического бюллетеня Алексей Никитич Анохин. Но я всё время отказывался, ссылаясь, как это обычно делают все, то на отсутствие времени, то на возрастные изменения памяти. Но на днях мне попался на глаза текст моего доклада на Зимней психологической школе (ЗПШ), которую ежегодно проводит факультет психологии Санкт-Петербургского государственного университета. Я часто бываю на этой школе, то с мастер-классом, то с докладом, а то и просто так. Ребята каждый раз приглашают меня, и, если есть время, а главное — настроение, обязательно еду. Глядя на этот текст, я вдруг вспомнил, что однажды аспирантка Маша — член организационного комитета — позвонила мне и сказала: «Анатолий Александрович, нам очень хочется, чтобы Вы сделали доклад на тему: «Эргономика и жизнь». Меня настолько удивило название, что я, почти не задумываясь, отказался. Но через неделю позвонил Маше и сказал: «Хорошо. Я сделаю доклад, причём именно на эту тему, но не думаю, что для кого-нибудь это будет интересно».
Надо сказать, меня удивил тот факт, что на лекцию пришло человек 30. Учитывая очень плотное расписание профессиональных лекций и докладов, такое количество можно считать значимым. Именно по мотивам моих воспоминаний я и пишу эту статью. Хочу сразу предупредить, что текст этот не столько про эргономику, сколько про людей, формировавших эту научную дисциплину, и мешавших им.
Я снова и снова перечитывал свой доклад на ЗПШ, и память «услужливо» актуализировала шаг за шагом весь мой профессиональный путь. Имена, события, встречи, конференции, банкеты и так далее. Я вспоминал людей, стоявших у истоков эргономики и сделавших её самостоятельной научной дисциплиной, и людей, которые всячески противились этому. Думаю, что негативные воспоминания тоже играли определённую роль в том, что я никак не соглашался с настоятельными просьбами Алексей Никитича. А вспомнить есть что и, наверное, надо. Дело в том, что помимо своей профессиональной должности — начальника отраслевой лаборатории эргономики Министерства Радиопромышленности СССР — я двадцать два счастливых года был женат на Татьяне Петровне Зинченко. Именно моё семейное положение и делало меня не
Адрес: 198035 Россия, Санкт-Петербург, Наб. реки Фонтанки, 170 E-mail: frumkinaa@mail.ru
только «кроликом, допущенным к столу» (Ф. Искандер), но кроликом, допущенным к центру стола. Если кто-то не знает, семья Зинченко — это целая психологическая династия. Петр Иванович Зинченко — один из основателей Харьковской школы психологии, заведующий кафедрой общей психологии в Харьковском Университете. Владимир Петрович Зинченко — академик РАО — не только один из основателей эргономики, но и великий психолог с мировым именем. Татьяна Петровна Зинченко - родная сестра Владимира Петровича — доктор психологических наук, профессор Санкт-Петербургского Государственного Университета, сын Владимира Петровича — Александр Владимирович, названный так в честь А. В. Запорожца, — доктор наук, психотерапевт, живет и работает в Калифорнии. Вот такая это семья. Здесь я просто обязан сказать несколько слов о жене Владимира Петровича — Наталье Дмитриевне Гордеевой. Она тоже психолог и вместе с Владимиром Петровичем занималась исследованием микроструктуры действий, выпустила две книги, но не это главное. Я встречал много профессионалов экстра-класса, так что этим меня не удивишь. Я хочу сказать о Наташе как о человеке. Мне повезло в жизни и с хорошими людьми, и с друзьями. Я многому учился у них, восполняя пробелы воспитания. У Наташи я учился быть человеком. Не буду объяснять, почему, если бы не Наташа, не было бы того Володи, которого мы знаем и помним сейчас. Она не признавала и по сей день не признает половинчатых решений в отношениях с людьми. В её понимании человек или хороший, или плохой. И если она считает его плохим, он становится для неё «нерукопожатным» в прямом и переносном смысле. «Понимаешь, — объяснила она как-то мне, — если мы вступаем в дерьмо, то разносим его повсюду. Лично я стараюсь этого не делать». Она проходила мимо, не отвечая на приветствие и не замечая протянутой руки. Так она поступала и с деканом психологического факультета МГУ А. А. Бодалёвым, хотя и работала на этом факультете. После того, как этот человек поступил подло с Владимиром Петровичем, он перестал для неё существовать. Наташа не прощает подлости и предательства. Вот такая моя любимая Наташечка была и есть сейчас.
Я понимаю, что, возможно, где-то перешёл грань бесстрастного изложения событий. Но я прекрасно помню, как эта свора псевдопсихологов (посмотрите их работы!) безжалостно травила Владимира Петровича. Все эти бодалёвы и иже с ними по указанию В. Кузьмина (из ЦК) и Б. Ф. Ломова не пропускали Володю в академию, препятствовали выезду за границу и просто травили его. Возможно, мне напомнят старую поговорку «О покойниках либо хорошо, либо ничего...», но тогда я рискну напомнить, что эта поговорка звучит не совсем так. «О покойниках либо хорошо, либо НИЧЕГО КРОМЕ ПРАВДЫ» — вот её полный текст. Так что я не погрешил против правды и написал только то, что видел сам и что знаю достоверно.
Ладно, пора перейти к эргономике
Владимир Петрович Зинченко начал развивать теоретические и практические направления эргономики из инженерной психологии. Сначала в НИИ у А. Панова в оборонке, а потом во ВНИИТЭ (Всесоюзном научно-исследовательском институте технической эстетики), где В. М. Мунипов был заместителем директора института по научной работе, а Володя — начальником отдела эргономики.
Я отослал А. Анохину начало статьи для того, чтобы он оценил то, что я уже написал и, судя по характеру текста, ещё напишу. Алексей Никитич одобрил, и попросил лишь об одном: не обращаться к героям моих воспоминаний на «ты». Или по фамилии, или по имени-отчеству. Я немедленно исправил весь написанный текст. Но!!!! И это не кокетство. По мере исправления я вдруг почувствовал, что все эти родные мне люди как-то отдаляются от меня, а, учитывая, что почти никого из них не осталось в живых, уходят повторно. И я отказался
от этой правки. Дело в том, что я знал практически всех, кто так или иначе работал в этом направлении, но далеко не со всеми был на «ты». Иногда просто не хотелось, а иногда и не моглось. Например, Георгий Михайлович Зараковский. С Георгием Михайловичем я проработал дольше всех. Мы были в прекрасных отношениях, уважали друг друга, но на «ты» так и не перешли. Как-то не получалось. Я его — по имени-отчеству, он меня — «Толенька» и на «Вы». Думаю, что имею право обращаться на «ты» к тем, кого близко знал и любил, с кем хотелось, а главное — моглось на «ты».
И опять в сторону. Я написал статью и отправил текст Тахиру Юсуповичу Базарову. У нас схожая манера изложения текстов, как научных, так и ненаучных, он тонко чувствует русский язык, поэтому его мнение для меня очень важно. В принципе ему понравилось, но он попросил кое-что пояснить, как он сказал, «для молодёжи». А именно, процесс становления обращения на «ты» или на «Вы». Именно процесс, ибо почти никогда не происходит одномоментного перехода. Я ведь не зря написал фразу «хотелось и моглось». Эта фраза принадлежит Володе Мунипову. Итак, первый пример. Впервые мы увиделись с В. М. Муниповым в Питере, точнее — в Ленинграде, на одной из эргономических конференций. Володя остановился в шикарном номере гостиницы «Балтийская» в корпусе для иностранцев. Тогда было такое разделение на «советских» и «иностранцев». И все решили, что банкет по окончанию этой конференции мы проведём у него в номере. Номер огромный с большим столом, с посудой и пр. Мне досталось открывать бутылки. А штопора нет. Я знал, что Мунипов — друг Володи Зинченко и очень уважает мою жену Татьяну, поэтому ничтоже сумняшеся обратился к нему: «Володя, у тебя в номере штопора нет?». Молчание. Я посмотрел внимательно на лицо Мунипова и понял, что сделал что-то не так. Это я потом узнал, что Владимир Михайлович очень редко переходил на «ты». Человек он был непростой. Дружил с Володей Зинченко, защищал его, так как был вхож в ЦК партии как зам. директора ВНИИТЭ по науке. Но не об этом речь. Я, естественно, смутился и ретировался в поисках штопора. Потом, когда мы сели за стол, и, думаю, после того как он поговорил с Татьяной Петровной, Владимир Михайлович вдруг встал и сказал: «У меня есть тост». Потом положил мне на плечо руку и продолжил: «Хочу выпить за то, чтобы хотелось и моглось на «ты». Никто ничего не понял, зато я запомнил этот урок на всю жизнь.
И второй случай — и снова про меня. Извините ради Бога, но всё это было, и именно со мной. Я уже писал, что ЗПШ в Питерском Университете организовывают исключительно студенты и аспиранты. И вот однажды ко мне в комнату вошел почетный президент Зимней Психологической Школы, тогда еще аспирант, Степан Медников и сказал: «Дядя Толя, Вы помните, что через пятнадцать минут у Вас доклад?». Я не обратил внимания на обращение, ибо придаю ему не столь большое значение. Но потом, после повторного обращения и уже не Степана, а другого члена оргкомитета, мне стало очень интересно. Почему дядя Толя, почему не Анатолий Александрович? Я поймал «Стёпика», так все ласково его называли, и спросил: «Почему дядя Толя? Я не обиделся, нет, но интересно же!» На что Степан ответил мне примерно следующее: «Понимаете, Анатолий Александрович, звать Вас по имени-отчеству мы не хотим: это отдаляет, точнее, разделяет нас. Переходить на «ты», нам не позволяет воспитание и разница в возрасте. Вы столько раз выручали нас, курсовые, дипломы, да и вообще Вы нам как родной. Вот мы подумали и решили, что «дядя Толя» — самое то!»
Так что у меня племянников в Университете почти три выпуска!
Ну вот, я опять отклонился от темы. Извините, но мои воспоминания будут сродни дамскому роману — этакий поток сознания. Нет, я умею писать научные работы с чётко выверенной структурой и с железной логикой изложения. Но воспоминания. Если и здесь следовать логике научного текста, это значит угробить идею на корню. Я буду отвлекаться,
уходить в сторону. Как красиво пишут в книжках: «плыть по волнам своей памяти». Статья в некотором смысле будет похожа на джазовую импровизацию, хотя Глен Миллер считал, что нет лучшей импровизации, чем тщательно записанная...
Итак, начну по порядку, хотя бы хронологическому
Да, вот ещё что: мне часто придётся использовать выражения типа «Я так думаю», «Мне так кажется» и прочие. Поверьте, это отнюдь не желание «застолбить» какое-то место в историческом процессе становления эргономики. Всё, что я мог, я уже натворил. Просто становление этой научной дисциплины проходило на моих глазах. Вот почему каждый шаг в этом направлении я имею право рассматривать именно со своей точки зрения.
Итак. В эргономику я попал совершенно случайно и, можно сказать, по знакомству. Я — базовый технарь, окончил Ленинградский электротехнический институт им. В. И. Ульянова (Ленина) — ЛЭТИ, или как его в шутку называли Ленинградский эстрадно-танцевальный институт с легким электротехническим уклоном. К психологии не имел никакого отношения и работал по распределению в отделе надёжности. Занимался я оценкой надёжности и эффективности технических средств управления. Кстати, это очень пригодилось мне потом. Да, конечно, я понимал, что вся эта техника управляется и обслуживается человеком, но нас интересовала только техническая часть. А человек. ну что человек? Как мне однажды сказал один генерал: «Если лётчик — член партии, он вернётся с разведывательными данными, сколько бы зон ПВО не было». Это была не шутка. Он действительно так думал. Вот вам и эргономика.
В один прекрасный день к нам в отдел надёжности влили лабораторию эргономики. Начальником этой лаборатории был отец одной моей сокурсницы. Узнав, что я тружусь в этом отделе, она, видимо, охарактеризовала меня определенным образом, так что однажды Виктор Павлович, подошёл ко мне и сказал буквально следующее: «Мне некогда заниматься лабораторией. Я должен добывать финансирование. Давай так, неважно, что ты ведущий инженер, берёшь лабораторию под себя, а я добываю деньги». Согласился я не сразу. Эргономика. Я даже слова такого не знал. Но то, чем я занимался, мне уже изрядно стало надоедать и очень захотелось чего-то новенького. Авантюрное решение? Да. Сейчас я бы так не поступил, но тогда. мне было 30 лет (1972 г.). Так я стал эргономистом. Дальше всё было как в калейдоскопе. Вскоре Виктора Павловича не стало, начальником лаборатории назначили молодого парня из соседнего отдела, и я опять вернулся, да, собственно, я и не уходил, на должность ведущего инженера в этой лаборатории. Потом к нашей лаборатории присоединили ещё две, а лаборатория эргономики опять стала моей и уже навсегда. Теперь я сам набирал себе сотрудников из ЛЭТИ или из ЛИАП — Ленинградский институт авиационного приборостроения. 1975 год — НИР «Авангард», в котором были заняты все оборонные министерства и само Министерство обороны. К этому времени я уже неплохо разбирался в этой научной дисциплине. Так что больших проблем не было. Затем создание эргономической службы в Министерстве радиопромышленности СССР. Это отдельная история, но на ней я останавливаться не буду: она очень личная и никак не связана с людьми, о которых так хочется рассказать.
Важно отметить, что мой приход в эргономику совпал с массовым приходом в нее технарей. И если раньше там царили психология, охрана труда и медицина, то теперь «пришли цифры». Нас не устраивал разговорный жанр, тьма предположений, гипотез, рассуждений и прочего. Нам подавай цифры, математические модели, чтобы можно было посчитать, «пощупать», сравнить и тому подобное. В этом смысле я ничем не отличался от остальных
технарей и поскольку имел такую возможность, каждый раз жаловался на положение вещей Владимиру Петровичу. Хочу напомнить читателю, что предыдущая школа психологов вышла из философских факультетов. Изначально это были психологические отделения в рамках философских факультетов. Возможно, именно поэтому мои учителя-психологи были столь образованы. Это были люди большой общей культуры. Я уже писал где-то, что завидовал Владимиру Петровичу белой завистью. Завидовал тому, как при ответе на вопросы или в споре с оппонентом в качестве аргументов происходила мгновенная актуализация примеров из живописи, поэзии, литературы. И как! с чтением наизусть литературных отрывков, стихов. Сейчас этого практически нет. Вместе с ними ушла из психологии и общая культура. Правда, здесь стоит вспомнить их учителей!!!! К слову сказать, у меня всё руки не доходят, чтобы оцифровать пленку с двухчасовым докладом Владимира Петровича. Доклад назывался «Психология в лицах». С каким почтением и любовью два часа Володя рассказывал о своих учителях и просто о великих людях. Вы только вдумайтесь, а лучше вслушайтесь, в звучащие в докладе фамилии: Н. Бернштейн, А. Ухтомский Г. Шпет, М. К. Мамардашвили, А. Р. Лурия, А. В. Запорожец, П. Я. Гальперин, Д. Б. Эльконен, Б. Ф. Зейгарник, А. Н. Леонтьев и многие другие.
Но вернёмся к моим стенаниям на отсутствие цифр в психологии. Володя по жизни вообще человек был очень добрый, а я к тому же приходился мужем его родной сестры. Все это, видимо, удерживало его от того, чтобы просто, по-дружески, послать меня куда подальше. И он терпеливо успокаивал меня, объясняя, что эргономика имеет дело не только с «железяками», а в первую очередь с человеком, который, конечно, окружен железом, да еще и в определённых условиях деятельности, но все-таки самым главным в этой троице (человек -техника — среда) является человек. Поэтому не всё так просто, как кажется. Надо сказать, что Володя сам был гениальным экспериментатором. Это я понял потом, когда стал внимательно изучать всё, что уже было сделано в этом направлении до меня. На это меня натолкнула одна фраза, сказанная Володей. Видимо, я всё-таки достал его своим плачем Ярославны. «Слушай, старик, не надо относиться ко всему, что сделано до тебя, как к кладбищу умственно отсталых предшественников.».
Теперь я часто повторяю эту фразу молодым участникам моих семинаров или лекций. Думайте, читайте, анализируйте. Очень много уже сделано. Причем сделано русскими психологами. Не смотрите на иностранную литературу как на последнюю надежду что-либо узнать или понять. Там много «ботвы» (выражение программистов), спекуляций и лукавства, методических промахов, разговоров на тему и никаких конкретных решений. Дело в том, что они умеют облекать свои идеи и разработки в красивую упаковку (выражение одного маркетолога) — обычную сосульку в яркий фантик. И далеко не все, разворачивая этот фантик, понимают, что там обычный жжёный сахар. Не поймите меня превратно. Я не призываю выкинуть иностранную литературу вообще из рассмотрения. Боже сохрани! Но чтобы сравнить и принять корректное решение, надо хорошо знать, а что есть у нас! Сами иностранцы, надо отдать им должное, очень внимательно следят за тем, что делаем мы.
Приведу пример. Не помню, в каком году, заместитель Г. М. Зараковского Анатолий Сапегин, предложил мне следующее. Поскольку мы вели большую экспериментальную работу на полунатурной модели по оценке надёжности функционирования оперативного персонала, он предложил использовать эту модель для оценки погрешности априорных методов этой оценки. Такие математические модели были разработаны нашими эргономистами. Чтобы читателю было понятно, коротко поясню, что значит «полунатурная модель». Возьмём полунатурную модель в авиации. Брался самолёт определённого назначения, отрезались крылья, и эта «усеченная», но вполне реальная конструкция устанавливалась в огромном экспериментальном зале. Внутрь самолета монтировалась реальная аппаратура
управления вооружением и навигацией, а все внешние штуки, такие как сам полет, со всеми маневрами, противодействие противника и пр., подыгрывались в реальном масштабе времени мощной вычислительной техникой. Тогда самое мощное что было, по крайней мере, у нас, -вычислительный комплекс, состоящий из двух машин БЭСМ 20 и одной мощной аналоговой системы АС 6. Занимала эта техника первый этаж большого трехэтажного здания. БЭСМ 20 была действительно машиной мощной даже по теперешним временам: миллион операций в секунду 48-разрядным кодом. Но, «к чёрту подробности!», как говорила Татьяна Петровна. Именно на такой полунатурной модели мы и хотели проверить достоверность расчётов, полученных априорными математическими моделями оценки надёжности функционирования оперативного персонала. Не буду перечислять их названия, я довольно подробно описал их в нашей с Татьяной Петровной книжке «Методы и средства эргономического обеспечения проектирования». Просто назову их по именам авторов: метод Г. Зараковского, метод А. Губинского, метод В. Николаева, метод Ю. Фокина и мой метод — метод А. Фрумкина, разработанный на основе идеи американских авторов А. Зигеля и Дж. Вольфа.
Не все авторы согласились участвовать в этой работе. Это было связано с необходимостью получения формы допуска для работы с секретными материалами. И многие отказались, так как в то время это грозило отказом в выезде за границу на конференции, симпозиумы и прочие радости. Но часть авторов согласились, причём удалось сделать эту работу несекретной, ибо исходную информацию для расчётов мы не публиковали. Потом Толя Сапегин издал книжку с полученными результатами в издательстве Института авиационной и космической медицины. А уже через два месяца книжка эта была переведена на английский язык. Хочу отметить, что большую роль в русской изобретательности играла наша нищета. То, что американцы пытались делать, используя имитационное моделирование, (персональной вычислительной техники у них уже тогда было много) — мы сделать не могли, не было её у нас. Если кто помнит, только-только стали появляться персональные компьютеры, такие как РК 286 с оперативной памятью 32КБ, а у американцев их было много. У нас же они стали появляться недавно и уж точно не у эргономистов. Я до сих пор считаю, что основными двигателями прогресса, кроме простого человеческого любопытства, являются нищета и лень. Именно нищета заставила нас серьезно заняться математическими моделями, позволяющими уже на самых ранних этапах проектирования решать целый ряд эргономических задач, таких как оценка надёжности функционирования человека; оптимизация компоновки пультов управления; оценка алгоритмов функционирования оперативного персонала; оценка времени решения любой задачи с помощью моделей информационного поиска и многое-многое другое. Ведь очевидно, что любой Главный конструктор на конечных этапах проектирования никогда не даст что-либо серьёзно изменить в изделии, особенно эргономистам. Сделать что-либо существенное можно только на этапах эскизного или технического проектирования. Дальше вступала в силу «коррективная эргономика» (понятие введено В. Муниповым). Иными словами «изменения по мелочи». Так что сделать что-либо существенное мы могли только на ранних стадиях. Так же, кстати, как и американцы. Вот почему наши результаты так заинтересовали их. Тем более, что разговоров в наших текстах было мало, а конкретных решений с описанием моделей и цифр — много.
И тут, наверное, уместно вспомнить о психологе, с которым я, к моему великому сожалению, не успел познакомиться, — о Владимире Дмитриевиче Небылицыне. Владимир Дмитриевич погиб в авиационной катастрофе. Он был другом Володи Зинченко и, пожалуй, одним из немногих, кого Володя ценил как профессионала. Если бы В. Д. Небылицын был жив, возможно, и судьба В. П. пошла бы по иному пути развития. Но об этом чуть позже. Отвлекусь чуток. В. Д. Небылицын в одной из своих статей очень точно определил понятие надёжно-
сти функционирования человека. И что самое интересное, а для меня было самым главным,
— его формулировка полностью повторяла формулировку, определяющую понятие надёжности технических средств. Именно это и подвигло меня на разработку математической модели надёжности функционирования человека. Не деятельности, как я сначала писал, а именно функционирования — формального выполнения предписанных человеку функций. На этом, кстати, настоял Георгий Михайлович. Я поверил его научному опыту и не пожалел.
Поясню на примере. Одно время я почти два месяца провёл на лётных испытаниях в одной из воинских частей. Там я оказался свидетелем, не очевидцем, а, к счастью, лишь свидетелем нескольких трагических случаев. Представьте себе, лётчик патрульного самолета возвращается после многочасового дежурства, благополучно садится и ... катапультируется. А поскольку у этого типа самолёта кабина при катапультировании отстреливается вниз, можете представить себе, что остаётся от пилота. Почему, зачем, как так могло получиться? А ведь включить катапульту не так просто. Это не ошибка, типа случайно нажал не ту кнопку. Надо сорвать пломбу, открыть красную крышку и только потом нажать кнопку. Вот вам и деятельность. Или ещё один пример. После возвращения самолета оружейники разоружают авиационные пушки. В этой воинской части это делали военнослужащие-женщины. Молодые прапорщицы залезали в кабину и должны были вынуть ленту со снарядами. С завидной регулярностью девушки случайно нажимали на гашетку, и начиналась пальба. Причём, в связи с определённым расположением ВПП, снаряды, как правило, в пух и прах разносили здание ТЭЧ (технико-эксплуатационная часть). Благо там никого не было, особенно в ночные часы, но здание приходилось регулярно ремонтировать. Вот вам пример ещё одной «деятельности», не поддающейся никакому объяснению.
Но вернёмся к В. П. Зинченко и Б. Ф. Ломову. Дело в том, что однажды закадычные друзья
— В. Зинченко и Б. Ломов разругались, причём вдрызг. Я не выяснял причину их разногласий, но думаю, что немалую роль в этом сыграл острый язык Владимира Петровича. Он где-то как-то неудачно «пошутил», а Борис Федорович обиделся. Причем сильно. На эту тему ходило множество слухов, так что установить истину не представляется возможным. Думаю, что не меньшее значение играла простая человеческая зависть. Посмотрите работы Володи и Бориса Федоровича. Если мне не изменяет память, единственная книга, написанная Б. Ломовым без соавторов, — это «Человек — техника». Кто не знает, большую часть этой книги составляют результаты экспериментов американских эргономистов. Все остальные работы Бориса Федоровича написаны, как правило, в соавторстве. Если учесть, что Б. Ломов был начальником лаборатории, а потом и директором Институт Психологии Академии наук СССР (ИПАН), то становится понятным, как это всё делалось. Может я и зря написал это, но вспоминать, так вспоминать. Поскольку Б. Ломов в ту пору имел значительный вес, у Володи начались серьёзные неприятности. Его не выпускали за границу, не принимали в Академию педагогических наук, или, как её называл Володя, «Акапедия», и так далее. Кстати, именно в это время Б. Ломов заявил, что эргономики нет, а есть только инженерная психология (это всё было сделано в пику Володе). Вот почему нынешняя кафедра в Питерском большом Университете называется так смешно: кафедра эргономики и инженерной психологии. Это уже после смерти Б. Ломова к названию кафедры была добавлена эргономика. Некоторые московские и не московские психологи старались помирить их. Иногда на время это срабатывало, а потом опять всё начиналось сначала. Но однажды все вроде, именно — «вроде», договорились, что Борис Федорович берёт к себе в ИПАН, где он был директором, двух замов В. Зинченко и В. Небылицына. Думаю, что это круто бы изменило весь ход психологической науки и эргономики в частности. Но В. Небылицын погиб, и всё сорвалось опять.
Ну ладно, это я что-то увлёкся. Вернемся к Георгию Михайловичу Зараковскому. Все называли его «летучим голландцем» за его манеру ходить, чуть подскакивая на ходу. Как врач по первому образованию он всегда был против бега, считая каждое приземление в процессе бега, маленьким сотрясением мозга. А вот ходить, причём быстро, он считал полезным. Познакомил меня с ним мой первый начальник Виктор Павлович Петров. Он ещё с войны каким-то образом был связан с авиацией, и был лично знаком с заместителем Главкома ВВС. Думаю, что именно это знакомство и привело его в Институт авиационной и космической медицины, где Г. М. Зараковский был начальником отдела эргономики. Вот так «летучий голландец» появился у нас в лаборатории. Дальше начался процесс серьёзных исследований на полунатурной модели в одной из воинских частей. Оглядываясь назад, могу с полной уверенностью сказать, что единственная польза от этой работы состояла в том, что я и мои сотрудники научились планировать эксперимент, работать с большим объёмом информации и регистрирующей аппаратуры, включая японские очки фирмы NAG для регистрации движения глаз оператора при выполнении задачи. Мы работали наравне с военными как операторы, и как эргономисты. А потом ещё шла расшифровка результатов. Не могу не поделиться с будущими и современными эргономистами, которые решили заняться оценкой не только психологических, но и физиологических характеристик. Набор физиологических параметров был штатный. Мы называли его «джентельменским набором»: ЧСС — частота сердечных сокращений по RR-интервалу; кожно-гальваническая реакция (КГР) — проще говоря, потливость ладошек, и частота дыхательных циклов (ЧДЦ). Я и сейчас с ужасом вспоминаю километры бумаги из-под электроэнцефалографа, которые с линейкой в руках обсчитывали вручную мои девочки. Могу с уверенностью сказать, что всё это полная ерунда. Дело в том, что физиология настолько индивидуальна, что никаких общих закономерностей не вывести. Ну не прицепиться к этим данным! С подачи В. А. Пономаренко мы пошли по иному пути, и я обязательно расскажу об этом дальше.
Вскоре работа на полунатурной модели закончилась. Результат с точки зрения эргономического проектирования был невелик, но нам удалось выпустить книгу «Авиационные цифровые системы контроля и управления». Количество авторов этой книги в точности соответствовало меткому выражению Владимира Петровича. Обычно он называл большой коллектив авторов «братской могилой». Ну, могила так могила, и всё-таки некоторая польза от этой книги есть. Георгий Михайлович был вдохновителем и научным руководителем этой работы, так что примерно два года мы работали бок о бок. Мы встречались и потом, но уже реже и только на заседаниях, конференциях и прочих мероприятиях.
Хочу обязательно вспомнить ещё об одном экспериментаторе, медике и психологе Пономаренко Владимире Александровиче, дай Бог ему здоровья и долгих лет!!!! Я впервые узнал его примерно тогда же, когда и Г. М. Зараковского. Они служили в одном институте и были начальниками разных отделов. Потом В. А. стал начальником этого института, но это потом. Это был абсолютно бесстрашный экспериментатор. Единственный человек, который могла отрезвить его самого и его сумасшедшие идеи, а иногда и просто успокоить, была сотрудница его отдела, доктор наук Н. Д. Завалова. Впоследствии, насколько мне показалось, результаты экспериментов, в которых он принимал непосредственное участие (вторым пилотом, например), сказались не только на научных выводах, но и на его мировоззрении. «Понимаешь, — говорил он мне, — однажды мы случайно сорвались в плоский штопор. Мы не могли выйти из него, но кто-то вывел нас! Первое время мы еще барахтались, пытались, а потом просто сидели и тихо молились. Но через какое-то время машина сама выровнялась, и мы сели. Второй раз мы сделали это уже специально». Представляете, специально!!! Это же надо было найти второго такого ненормального летчика! «И опять кто-то выровнял машину,
и опять обошлось. Нет, Бог есть!». Кстати, в том или ином виде, к этому пришли многие учёные. Нет, не к старику с белой бородой, который сидит там, где-то высоко и наблюдает за нами, нет. Они воспринимали Бога, как некоторую информационно-энергетическую субстанцию, как начало всего. Мне кажется, это видно и из последних работ В. П. о душе, о душе и психике, о мысли, как о реальной энергетической субстанции, и прочем. Прежде чем продолжить свои воспоминания о Владимире Александровиче, хочу посоветовать почитать, или хотя бы просто полистать, две книжки американского психотерапевта-регрессониста Майкла Ньютона. Не помню, какая первая, какая вторая, но их названия помню: «Путешествие души» и «Предназначение души». Посмотрите — это очень любопытно.
Итак, Владимир Александрович. Медик по образованию, очень плотно занимался реакцией лётчиков на внезапно возникающие экстремальные ситуации. Мы были знакомы, но не могу сказать, что близко. Часто встречались на конференциях, особенно на банкетах, но совместных работ не вели. Однажды, когда мы сидели рядом на какой-то конференции, он обратился ко мне со следующим: «Понимаешь, — начал он вдруг, — вот вы, технари, когда формируете структуру изделий, устанавливаемых на борт, всегда основные устройства дублируете. Или, как вы говорите, резервируете. А человек? Кто знает, что может сделать лётчик, находясь в измененном сознании. А к тому может быть много причин: перегрузки, внезапная стрессовая ситуация и тому подобное. Ты представляешь, что он может натворить? Нам надо уметь зафиксировать этот момент и, хотя бы на время отключить его от управления. Отдать временно все функции автопилоту. А когда он оклемается, и это нам тоже надо зафиксировать, вернуть всё как было». Эта мысль застряла в моей голове, и примерно год или полтора мы посвятили исследованию этой проблемы. Хочу отметить, что все, — или практически все исследовательские работы, — мы проводили параллельно с эргономической проработкой тех изделий, которые шли через наше объединение. Более того, параллельно мы по уши влезли в НИР «Авангард», в разработку Руководств по эргономике общих (РЭК) и частных (РЭЧ), так что лаборатория моя «кипела» под объёмом работ и малочисленностью сотрудников. Численность лаборатории менялась, но в среднем у меня было 14-15 человек.
Итак, мечта В. А. Пономаренко. Владимир Александрович знал о наших работах с Г. М. Зараковским и, видимо, поэтому и обратился ко мне. «Наевшись по полной» физиологическими параметрами, мы всё-таки решили вернуться к ним опять. Да, они строго индивидуальны и общих закономерностей не выведешь, но тут мы имеем дело с конкретным лётчиком, чье состояние мы и должны контролировать. Причём был ещё один момент, о котором мне рассказал В. А. «На начальных этапах изменения физиологических показателей, — говорил он, — практически любой человек может попытаться их восстановить, этому можно научиться. Ну а если не получается, — надо его вырубать». Не буду утруждать читателя описанием наших технических поисков, литературных изысканий и прочего. Мы двигались практически вслепую, на ощупь. В рамках существующей НИР, мы подключили к поискам решений Киевский Институт Психологии и институт Глушкова, занимавшийся математическими проблемами. Этот институт привлёк нас одной своей лабораторией или даже группой сотрудников под руководством математика В. Дубинина. Они занимались разработкой и даже кустарным изготовлением нейронных сетей по аналогии с человеческим мозгом. Ребята демонстрировали нам модели головок самонаведения с такими сетями. Я запомнил фантастическую цифру, которую они приводили: даже при выходе из строя 70% этих сетей головка с вероятность не менее 0,9 находила цель. Мысль наша сразу обрела реальные контуры. Если в такую нейронную сеть (это была плата размером 10 на 10 см) загрузить индивидуальные физиологические параметры конкретного лётчика, то элементарный компаратор может с помощью бортового вычислителя производить мгновенную сравнительную оценку нормы
и реального состояния, подчёркиваю ещё раз, конкретного лётчика. Платка эта может находиться в нагрудном карманчике летчика. Параллельно мы подключили к этой работе ЛЭТИ, кафедру, которой заведовал профессор В. М. Ахутин. Ребята на основе данных физиологии сформировали очень занятную экранную картинку. Картинка эта представляла трёх-лепестковую розочку — ЧСС, КГР и ЧДЦ. Если состояние лётчика соответствовало ЕГО норме, лепестки имели симметричную форму, если какой-либо из параметров выходил за рамки допустимого, один из лепестков изменял свою форму. На ранних стадиях изменения лётчик имел возможность попытаться восстановить своё состояние, ориентируясь на симметрию лепестков. Ну а если у него не получалось, то формировалась команда на его отключение от системы управления. Это было красиво и интересно, но мысли нашей сбыться не удалось, хотя было сделано всё вплоть до нескольких нейронных плат для наших летчиков-испытателей. Когда мы стали добиваться разрешения внести ряд изменений в штатное оборудование самолета, нас даже не стали слушать. Штаб ВВС не разрешил: — «Опутывать лётчика дополнительными проводами?! Никогда». Так что мы опять приобрели отрицательный опыт работы с чиновниками, но теперь военными.
Я уже упоминал НИР «Авангард», в рамках которого мы создавали Руководства по эргономике. Самым интересным были заседания редколлегии, когда собирался весь цвет эргономики и военной, и оборонной. Мы обсуждали отчёты, представленные всеми ведущими (головными) организациями «девятки». Отчёты эти за год работы составляли примерно 10-15 томов плюс один том для высшего генералитета. Он должен был быть небольшим, простым, а главное, понятным. Это было самое трудное. Происходило это всё в Твери (г. Калинин), в одной из воинских частей. Руководил этим эргономическим «праздником» (его иногда называли эргономическим шабашем) Пётр Яковлевич Шлаен. Полковник, начальник отдела эргономики. Его отдел был головным от Министерства обороны, так что «Петюня» -так мы ласково называли его за глаза — был самым главным. Он был высок, худ, с громовым голосом. Всю жизнь мечтал вывести формулу эффективности эргономической проработки. Но дальше общего вида функционала и переменных, от которых он зависит, дело не шло. Переменных было несколько, такие, как управляемость, обслуживаемость и так далее. Мы, шутя, добавляли туда «обоняемость» и «осязаемость». Вид этого функционала оставался тайной для всех. Но человек Пётр Яковлевич был добрый, прекрасный организатор, умел ценить хорошее отношение. А это немало. Из его отдела выросли такие эргономисты, как Валя Павлюченко, Володя Львов и многие другие. Не буду останавливаться на обсуждении представляемых томов, скажу о главном. А главным в каждой нашей встрече — был профессиональный «мордобой». Эти великие психологи, будучи людьми добрыми и великодушными, не терпели дилетантов и неучей. От них я научился нетерпимости в профессии. Военные старались приватизировать эргономику. Отсюда как грибы росли и Руководства частные по видам вооружения (РЭЧ), — общим для всех было РЭК. Оборонка, и тут нас поддерживали и Зинченко, и Мунипов, считала, что не может быть множества эргономик: авиационная, морская, сухопутная и так далее. «Если это научная дисциплина, — говорили мы, — то эргономика одна. Другое дело разнообразие методов и средств проектирования, наличие частных эргономических требований, которые обусловлены условиями эксплуатации.». Борьба длилась долго, но так ничем и не закончилась.
Хотя нет, вру. Закончилась она тем, что я не выдержал и написал совместно с Татьяной Петровной вторую книгу — книгу по эргономическому проектированию. В ней я изложил свою концепцию эргономики как научной дисциплины, дал целый ряд определений, собрал воедино все методы и средства эргономического проектирования. Хотя название я оставил то, которое использовал П. Я. Шлаен: «Эргономическое ОБЕСПЕЧЕНИЕ проектирования».
Мне не нравится это слово, ибо оно снижает значимость эргономики как проектировочной дисциплины, сводя её значение к обслуживанию общего процесса проектирования изделий. Думаю, что правильней было бы назвать книгу «Методы и средства эргономического проектирования». Но что сделано, то сделано. Сейчас в ЛЭТИ существует специализация эргономики, которой руководит П. И. Падерно. Паша теперь доктор наук, профессор, и это приятно. Правда, что именно читается в рамках этой специализации, я не знаю, также не знаю, сможет ли её выпускник эргономически спроектировать пусть самое простое изделие: оптимизировать алгоритмы деятельности, скомпоновать пульт управления системой, оценить надёжность функционирования человека и всей системы человек — машина — среда. Знает ли он, какие методы эргономического проектирования существуют. Хочется верить, что сможет. К слову сказать, в институте повышения квалификации Минрадиопрома, мы с моим начальником отдела Володей Жогиным — читали 180-часовой курс эргономики. По 6-8 часов ежедневно целый месяц! Курс предназначался для сотрудников эргономических подразделений Минрадиопрома. Вот это был курс! А что и сколько читается сейчас? Мне неведомо. Не думаю, что здесь целесообразно приводить перечень читаемых нами тем. В начале статьи есть мой электронный адрес. Желающие могут обратиться ко мне, и я вышлю свою книгу в электронном варианте.
И опять о себе... Татьяна Петровна в шутку называла меня «менделеевым» (с маленькой буквы, естественно) из-за моей страсти к структуризации. Вообще мой совет молодым. Если вы хотите разобраться в какой-то задаче, попытайтесь её автоматизировать. И вы сразу поймете, что без структуризации предметной области, в которой возникла эта задача, ни о какой автоматизации не может быть и речи. Какой порядок в голове всё это наводит. Попробуйте! Не пожалеете! А какая это мучительная радость работать с программистами. Это люди, которые, с нашей точки зрения, непонятно как думают или не думают вообще. Как они меня мучали при создании экспертной системы по эргономике. Целый год! Но мы её сделали! Я почти каждый день после работы приходил к ним с нарисованными на миллиметровке алгоритмами, гордый и счастливый от проделанной за неделю работы. Они внимательно смотрели на это «художественное полотно», а потом кто-то из них спрашивал: «Анатолий Александрович, а если вот здесь получится ни то, ни это, нам куда идти»? И я понимал, что очередной «подход к штанге» опять закончился ничем. «Да не расстраивайтесь Вы так, — утешали они меня, — это Вам домашнее задание. Подумайте, не спешите, мы подождём. Понимаете, — продолжали они, — мы можем закодировать всё, что угодно, но сначала Вы должны решить, надо это Вам или нет. И если надо, то зачем». Вы только вслушайтесь в музыку этих слов! Господи, а как мы радовались, когда экспертная, настоящая экспертная система, с базами знаний и данных, с возможностью любому пользователю вносить новые алгоритмы решения на простом русском языке!!! была готова. Программисты научили меня многому. А какой порядок в голове они наводят!..
Пора заканчивать
Я понимаю, что пора заканчивать статью, но в памяти всплывают всё новые и новые фамилии. Я ничего не сказал о Питерском и Московском факультетах психологии. Московский я знал не так хорошо, а вот Питерский. Меня связывала с ним многолетняя дружба и совместная работа. Для нас много сделала Татьяна Петровна Зинченко, Аркадий Ильич Нафтульев. Аркадий был высоким профессионалом, хотя не дослужился до звания профессора. Мы часто веселились на конференциях — молодые были, жизнерадостные, — в свободное от собственных докладов время, мы бегали по секциям и задавали докладчикам вопросы. Поверьте,
вопросы были непростые и по тому, как начинал докладчик ответ, была понятна глубина его проникновения в проблематику доклада. Сам он писал или кто-то сделал это за него. Нас побаивались, но, к счастью, не били.
Я ничего не сказал о Г. Л. Смоляне, В. А. Пухове, о Славе Бодрове, о Саше Меденкове и многих, многих других. Не обижайтесь те, кто живы, ну а те, кого уже нет, простят меня и так.
Я снова и снова перечитываю этот текст и понимаю, о скольких людях я ещё не написал. Но поймите, это моя жизнь и вспоминал я людей, которые сыграли главную роль в моем человеческом и профессиональном становлении. По пути вспомнил несколько примеров, на которых учился сам и учу теперь других. Так что не удивляйтесь, что иногда получалось всё обо мне и обо мне.
Хочу отдельно обратиться к читателю
Спасибо, если вы дочитали этот поток сознания хотя бы до половины. Надеюсь, что молодым эргономистам хоть что-то стало понятным в части того, как трудно, но интересно шло развитие этой научной дисциплины. Может быть, я когда-нибудь напишу продолжение, как-то зацепила меня эта тема, но это если Бог даст сил и времени.
Особую благодарность хочу выразить Алексею Никитичу Анохину за то, что он все-таки «вынудил» меня всё это написать. Отдельное спасибо Тахиру Юсуповичу Базарову, который поддерживал меня своей доброжелательностью, когда мне казалось, что всё это интересно только мне, спасибо Наталье Дмитриевне Гордеевой, которая внимательно выправила некоторые фактографические неточности и особое спасибо тебе, мой терпеливый читатель!
ORGANIZATIONAL PSYCHOLOGY
Ergonomics is my life (memories)
Anatoly FRUMKIN
Center for Ergonomic and Psychological Technologies, St. Petersburg, Russia
Abstract. I looked at the name and remembered the old joke, which is attributed to the late Nicholas Pavlovich Akimov — the main director of the Leningrad Comedy Theater. They say that he once said that the dream of his whole life was to write the book "My Meetings with Stanislavsky and Why They Didn't Make A Place". I looked, looked again, but did not change the name.
Key words: ergonomics; A. A. Frumkin; V. P. Zinchenko.
Address: 170 Fontanka River Emb., 198035 Saint-Petersburg, Russia E-mail: frumkinaa@mail.ru
