CC BY
86
ЕВРОПЕЙСКИЙ ПРОЦЕСС: СТРАНЫ И РЕГИОНЫ
Олег БУХОВЕЦ
ЭРА НАЦИОНАЛИЗМА И ОСОБЕННОСТИ ОБРАЗОВАНИЯ НАЦИЙ В ЕВРОПЕ
(Часть вторая)1
В традиционных обществах Европы, основу которых всю первую половину XIX века составляла аграрная экономика, а население было сельским и в большинстве неграмотным или малограмотным, массовизация "общенациональных идей" не могла состояться. Обеспечить её можно было, лишь задействовав инструментарий широко развернувшейся во 2-й половине XIX века в европейских странах модернизации. Всеобщее образование для народа, железные дороги и шоссе, экономическая революция и городская жизнь, внутренняя миграция и воинская повинность - всё это в совокупности формировало у населения представление о принадлежности к чему-то неизмеримо большему, нежели местная община. Благодаря невиданному до той поры расширению и уплотнению социального пространства, познание "себя через другого" переставало быть уделом лишь образованного меньшинства и становилось постоянной социальной практикой всё более широких слоёв, что, в свою очередь, обеспечивало массовиза-цию идеи "народа - нации" (Уо^пайоп).
"Работа" факторов модернизации на "национализирование" населения несла на себе печать выраженных индивидуальных различий не только между государствами из разных временных зон, но и внутри каждой из них. Так, британская модель пошла по пути создания политической нации британцев, а не этнокультурной нации англичан. Ведь для последней понадобилось бы "англизировать" иноэтничных шотландцев, ирландцев, валлийцев: задача явно нереализуемая!
Напротив, в представляющей ту же первую временную зону Франции сформулированная ещё во время французской революции ассимиляционная модель прямо требовала "офранцуживания" иноэтничных эльзасцев, корсиканцев, бре-
1 Продолжение. Часть первая: Буховец О.Г. Эра национализма и особенности образования наций в Европе //Современная Европа, № 4, 2008.
© Буховец Олег Григорьевич — доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института Европы РАН, зав. кафедрой политологии Белорусского государственного экономического университета.
тонцев, басков не только в политическом смысле, но и в культурном. Все они должны были стать составными частями не, условно говоря, "галльской", а именно французской нации.
Для Германии (вторая временная зона) установка на создание этнокультурной нации имела далеко идущие и в основном негативные последствия. Германизация поляков, лотарингцев, датчан, чехов, литовцев и даже субэтнических по отношению к немцам эльзасцев в общем и целом не удалась. Наоборот, она явилась серьёзнейшим фактором ослабления "второго рейха" в Первой мировой войне, его падения и потери Германией большой части территории.
Для империй третьей временной зоны пришедший с запада принцип "Каждой нации - государство" сыграл роль подлинного "терминатора". Причём Австро-Венгрия, спираль этнонационализма в которой первыми начали раскручивать элиты титульных этний - австрийцы и венгры - (затем к ним присоединились и другие народы "лоскутного" государства), оказалась в итоге полностью "стёртой" с политической карты Европы. Именно по этой причине печальный опыт Австро-Венгрии и был фактически "канонизирован" после Первой мировой войны сторонниками дальнейшего национально-государственного "переформатирования" ЦВЕ. И хотя, по понятиям эры национализма, не все этнии развалившейся империи получили "сполна", то есть по отдельному государству (например, хорваты и словаки), её драматический финал в тогдашнем историческим контексте стал восприниматься как "норма", а "недораспад" Российской империи, сменившийся затем её воссозданием в виде СССР, - как некая "аномалия".
Причины такой "аномалии" виделись прежде всего в русификации нерусских этнических групп, проводившейся как при царе, так и при большевиках. Но русификация белорусов, украинцев, евреев, молдаван и других в большей мере происходила не вследствие какой то специальной правительственной политики, а из-за национального состава населения городов, благодаря исключительному доминированию в них русских и евреев. В силу этого там невозможна была даже "чешская модель" национализирования. А для "венгерской" необходимые условия вообще отсутствовали: слишком уж отлична была, если вспомнить грубое политическое обобщение, австро-венгерская "тюрьма народов" от "российской".
В этой связи необходимо обратить внимание на часто затрагиваемый в "национальных концепциях истории" новых независимых государств (а также автономий Российской Федерации) вопрос о роли царского правительства и советского строя в русификации различных этносов империи. Так, в соответствующей литературе применительно к Х1Х - началу ХХ века можно нередко встретить утверждения, согласно которым, например, царизмом "существование белорусского этноса полностью игнорировалось" или, что русское правительство воспринимало украинское движение исключительно лишь как продукт иностранных интриг, а не как выражение "аутентичных и законных стремлений населения Малороссии". Посмотрим, не огрубляют ли историческую действительность столь жёсткие и однозначные формулировки?
Возьмём хотя бы более известный сюжет - правительственную политику по отношению к Украине. В литературе уже отмечалось, что даже знаменитые запретительные меры в отношении украинского языка по Валуевскому декрету
1863 года и Эмскому указу 1876 года отнюдь не были всеобъемлющими. К примеру, в 1896 году цензура разрешила к опубликованию более половины (58%) рассмотренных украинских текстов1.
Новые и очень важные данные в подтверждение сказанному выше дают результаты архивных изысканий автора этих строк в Российском государственном историческом архиве (РГИА). Большой интерес представляют некоторые документы из фонда Совета министров, содержащие обзоры правительственной политики во второй половине Х1Х - начале ХХ веков в белорусских, литовских, украинских губерниях, предложения по её изменению и совершенствованию. Особую ценность им придает то, что они представляют как минимум четыре уровня административной государственной системы - от губернатора до императора Николая II.
В нашем распоряжении имеется разнообразная документация, отражающая подходы государственных деятелей и чиновников различных министерств и ведомств к национально-религиозной политике, а также проекты её реформирования. Так, в пространной "Записке", подготовленной канцелярией министра внутренних дел в 1904 году и одобренной министром П. Святополк-Мирским 17 января 1905 года, прямо ставилась задача "пробуждать национальное самосознание (выделено мною. - Авт.) местных уроженцев (украинцев, белорусов, литовцев. - Авт.)"2.
О том, насколько далеко заходили высокопоставленные деятели царской администрации в планах не просто поддержки, но и "стимулирования" национальных движений свидетельствует "Прошение" виленского, ковенского и гродненского генерал-губернатора К. Кршивицкого, представленное им в марте 1906 года С. Витте. В нём он с симпатией высказывается о литовском национальном движении. Он сочувственно относится даже к лозунгу "Литва для литовцев", отмечая заключённые в нём "страстность и упорство, свойственные недавно пробудившейся нации". При этом генерал-губернатор называл русские школы в крае "орудием малопригодным" как для русификации, так и для просветительских нужд, и предлагал расширить сферу применения литовского языка, особенно в богослужении и в народном просвещении3.
Большое место в обращении К. Кршивицкого отводилось также предложениям по изменению правительственной политики и на белорусских землях. Полагая, что деятельность польского костёла здесь чревата ассимиляцией бело-руссов-католиков, он для предотвращения этой угрозы считал, в частности, необходимым введение католического богослужения на "белорусском наречии"4.
Разумеется, проекты, предусматривавшие столь решительный поворот в национально-религиозной политике, в немалой степени подпитывались импульсами революционного кризиса. Но именно подпитывались, а не вызывались. Это важно подчеркнуть, ибо предложения, подобные процитированным выше, циркулирова-
1 РГИА, ф. 1276, оп. 1, д. 106, л. 5.
2 РГИА, ф. 1276, оп. 1, д. 114, л. 5-7.
3 Там же.
4 Там же, л. 7.
ли в административной системе ещё задолго до революции 1905-1907 годов. Так, во "Всеподданнейшем отчёте" ковенского губернатора за 1896 год говорилось о необходимости достижения того, "чтобы литвин осознавал себя таковым". Данные слова губернатором были подчёркнуты и, что чрезвычайно примечательно, -Николай II в своей пометке на отчёте согласился с этим мнением губернатора1.
Чем же мотивировались эти предложения и проекты, предполагавшие столь принципиальные изменения в традиционно-охранительном правительственном курсе? Они были продиктованы растущими опасениями в связи с сильным польским влиянием в крае и, как следствие, вытекающей из этого угрозой польской ассимиляции "слабого национальным сознанием" и "культурно неопределённого" местного населения.
По этой-то причине правительство, как указывалось в упомянутой "Записке" МВД, должно было содействовать развитию национального самосознания мало-росов, белорусов и литовцев. Предполагалось, что это самосознание "нанесёт последний удар полонизму"2. Генерал-губернатор К. Кршивицкий в своём обращении к С. Витте также исходил из задачи борьбы с "воинствующим полонизмом"3.
Обстановка первой российской революции побудила правительство объявить о некоторых существенных реформистских мерах в области национальной политики. В частности, как явствует из "Проекта Особого журнала" комитета министров 15, 22 и 23 марта 1905 года, намечалось ввести в Западном крае преподавание ряда предметов на литовском и польском языках4. Правда, в том, что касается украинского и белорусского языков, их преподавание, ввиду близости к русскому, было признано не отвечающим "потребностям дела". Однако, как бы то ни было, но за ними всё-таки признавался статус "языков" (а не всего лишь "наречий", как в предыдущий период)5. Примечательно, что в тексте Особого журнала, утверждённого царём 1 мая 1905 года, все положения проекта, касающиеся языков, были оставлены без изменений6.
После подавления революции 1905-1907 годов проекты реформ положили под сукно. Это, однако, не означало полного отказа власти от признания украинцев или белорусов в качестве этносов, обладающих своей культурой и языками. Об этом свидетельствует, в частности, обширная документация персонального учёта по выборам в Государственную думу всех четырёх созывов, включавшая сведения о "родномязыке" и "народности"1.
В ещё меньшей степени укладывается в схему русификации национальная политика советской власти. С одной стороны, образование после Октябрьской революции союзных республик отражало, конечно, стремление большевиков перехватить в ходе Гражданской войны инициативу у лидеров националистических движений. Но, с другой стороны, это было и проявлением "интернациона-
1 РГИА, ф. 1276, оп. 1, д. 106, л. 18.
2 РГИА, ф. 1276, оп. 1, д. 106, л. 17 об.
3 РГИА, ф. 1276, оп. 1, д. 114, л. 5.
4 РГИА, ф. 396, оп. 3, д. 431, л. 22 об.
5 РГИА, ф. 1276, оп. 1, д. 106, л. 221.
6 РГИА, ф. 1276, оп. 1, д. 106, л. 398, 419.
7 РГИА, ф. 1327, оп.1, 1905, I созыв, д. 117; II созыв, д. 107 и др.
листского идеализма" раннего большевизма, действовавшего в соответствии с концептом "права наций на самоопределение". И если в отношении Украины с её сильным сепаратистским движением первый мотив был безусловно доминирующим, то при образовании БССР он такой роли не играл. БССР создавалась в значительной мере как бы "по аналогии" с УССР для целей дальнейшей "советизации" Европы в рамках курса на мировую революцию.
Белорусское национальное движение начало оформляться накануне первой российской революции 1905-1907 годов. Его основной идейной и организационной силой являлась Белорусская социалистическая громада (БСГ) - партия национально-народнического толка. Будучи крайне малочисленной, она не нашла сколько-нибудь заметной поддержки населения. Причём не только в 19051907 годах, но и даже на взлёте национальных движений - в 1917 году.
Так, например, на состоявшемся в Минске в конце марта 1917 года белорусском национальном съезде совсем не было представителей крестьян. На Всебе-лорусский конгресс (декабрь 1917 г.), хотя и были присланы представители части волостей Белоруссии, но, разочаровавшись, они ушли с него, либо были отозваны губернскими Советами ещё до разгона конгресса большевиками. Итоги выборов в Учредительное собрание показали, что борьбу за белорусские массы националистические силы проиграли: и большевикам, и эсерам. Депутатом был избран лишь один их представитель. Видный деятель национального движения К. Езовитов признавал в этой связи, что в крестьянскую массу оно "ещё не проникло, а поэтому на них (крестьян. - Авт.) опереться нельзя"1.
В том, что украинская "национальная идея" ко времени распада Российской империи была гораздо сильнее белорусской, большую роль сыграли, во-первых, галицийское украинское движение (весьма поощряемое австрийскими властями) и, во-вторых, униатство, которое успешно позиционировало себя как сугубо "украинскую веру", отличную, как от "русской" (православной), так и от "польской" (католической). Вместе с тем неудача проекта независимой "Украинской народной республики" показала, что украинская "национальная идея", в свою очередь, была гораздо слабее польской.
По мере исчезновения миража мировой революции система советских республик была использована в качестве инфраструктуры для трансляции ("одомашниванию", по Э. Геллнеру) средствами национальных языков и культур интернациональной доктрины большевизма. С этой целью руководство ВКП(б) приступило к осуществлению в союзных республиках политики так называемой "коренизации".
Безусловно, ветер национал-большевизма 1920-х годов в немалой степени дул и в паруса национального возрождения. Опыт "белорусизации и украинизации" 1920-х годов был в этом отношении, без преувеличения, уникален. В 1922 году, с выходом в свет первых учебников, началась белорусизация школ. На белорусский язык было переведено делопроизводство в учреждениях и организациях. К 1928 году доля книг, изданных на белорусском языке, достигла 81,8% тиража,
1 Цит. по: Игнатенко И.М. Великий Октябрь в судьбах белорусского народа. Минск. 1987, с. 92.
общего по республике1. В 1930 году до 88% всех школ были белорусскоязыч-ными2. Даже в армии русскому языку пришлось потесниться и допустить туда "младшего брата".
Масштаб и темпы белорусизации привлекли виднейших лидеров национального движения. Им было разрешено вернуться из изгнания и принять в ней активное участие. Успехи Советской Белоруссии в национальном возрождении побудили эмигрантское правительство БНР самоликвидироваться.
Столь масштабная стремительная "национализация" (которая на Украине зашла ещё дальше) могла быть обеспечена лишь мобилизационной системой. В самом деле, если в 1925 году только 22% административных кадров владели белорусским языком, то в 1926 году их было уже 54%, а в 1927 году - 81 %3. Такие темпы мог обеспечить только режим "чрезвычайщины".
Но та же система позволяла не менее стремительно "отыграть" вспять инициированный ею процесс. Ощутив в далеко зашедшей "национализации" республик потенциальную угрозу, большевистское руководство начало кампанию борьбы против "буржуазного национализма". Тем более что на последний можно было, кроме того, списать сопротивление крестьянства коллективизации.
В рамках этой кампании в Белоруссии и на Украине в конце 1920-х и на протяжении 1930-х годов по обвинению в буржуазном национализме пострадали, а нередко и подверглись уничтожению многие десятки, если не сотни тысяч активистов. Причем не только действительно "виновных" в национальном возрождении, но и, что было делом обычным для эпохи, к нему не причастных. Как и на Украине, в Белоруссии в эти годы обвинение в "нацдемстве" угрожало любому интеллигенту - от школьного учителя до признанного лидера белорусской культуры Я. Купалы, который в результате травли даже пытался покончить жизнь самоубийством.
Вследствие физических и моральных репрессий тонкий культурный слой, образовавшийся в годы "национализации", сильно пострадал. Однако живучесть "запущенных на орбиту" национальных идей, с одной стороны, и тактические резоны власти (прежде всего обусловленные национальным угнетением в Польше населения Западной Белоруссии и Западной Украины), с другой, предопределили сохранение ряда важных завоеваний "коренизации". К примеру, удельный вес книг, издаваемых на белорусском языке, в конце 1930-х годов оставался на уровне конца 1920-х4. Но вместе с тем вектор процесса сменился кардинально: белорусский и, в несколько меньшей мере, украинский превращались в номинально государственные языки, практически призванные выполнять лишь декоративные функции.
Указанная тенденция значительно усилилась после Второй мировой войны. Произошло это по двум причинам. Во-первых, курс КПСС на форсированное сближение наций и образование "межнациональной общности - советского на-
1 История Белорусской ССР. Минск, 1977, с. 319.
2 Лггаратура i мастацтва. 1991. 20 снежня.
3 Лггаратура i мастацтва. 1993. 12 лютага.
4 История Белорусской ССР. Минск, 1977, с. 319.
рода" особенно ревностно проводился в жизнь именно белорусским партийно-государственным аппаратом. Нелишне отметить, что Москва такое рвение оценила, и Н. Хрущёв, находясь в 1959 году с визитом в Минске, возвестил в этой связи, что Белоруссия "первой придёт к коммунизму".
На Украине же часть партийной элиты не только не проявляла подобного рвения, но, напротив, пыталась как-то сдерживать процесс русификации - разумеется, в узком коридоре возможностей советской системы. Первый секретарь ЦК КПУ П. Шелест был даже снят с должности за такой "национализм".
В целом наиболее эффективно "работа" по русификации сказалась, по сравнению с другими республиками, несомненно, на Белоруссии. В послевоенные десятилетия там наиболее бурно шла урбанизация. Советскими демографами для обозначения стремительных темпов прироста городского населения был даже введён специальный термин - "минский феномен"1. Быстрый рост городов происходил главным образом за счёт притока сельского населения. А в городах Белоруссии лингвистическая "переналадка" вчерашних селян на русский язык проходила в максимально короткие сроки. Аналогичный процесс наблюдался и в большинстве городов Украины.
В результате культурно-лингвистическая ситуация в БССР к середине 1980-х годов выглядела следующим образом. Делопроизводство в государственных учреждениях на белорусском языке было минимальным и сугубо декоративным. В городах республики не имелось ни одной школы с белорусским языком преподавания. Подавляющее большинство сельских школ оставались белорусскими лишь "по вывеске". Произведения белорусских писателей, даже наиболее талантливых и популярных, издававшиеся на родном языке, раскупались и раскупаются несравненно слабее, чем их русские переводы. Аналогичная ситуация сложилась в средствах массовой информации. 90% суммарного тиража газет издаётся на русском. Ещё меньше масштабы использования белорусского языка как разговорного. По результатам опросов, применяли его в этом качестве в начале 1990-х годов всего-навсего 1,5-2% горожан2.
Итак, для подавляющего большинства населения республики государственный статус белорусского языка превратился в последние десятилетия существования БССР в некую условность. Потребителем продукции институтов национального духовного "производства" - литературы, искусства, прессы оставалась лишь незначительная часть её жителей.
Безраздельное господство русского языка привело к тому, что значительная часть населения стала воспринимать его уже не только как повседневное средство общения, но и как родной. Например, во время республиканского опроса, проведённого в середине 1992 года, таковым его назвали 32,3% респондентов, а ещё 9,9% - родным наряду с белорусским3. Цифра, говорящая сама за себя, особенно с учётом того, что удельный вес русских в Белоруссии составлял 13,2%.
1 Перед Второй мировой войной население Минска составляло 270 тыс., в 1959 - более 500 тыс., в 1970 - более 900 тыс., в настоящее время - более 1,7 млн.
2 Лггаратура i мастацтва. 1991. 20 снежня.
3 Европейское время. 1992. Октябрь.
Вместе с тем было бы неверным переносить интерпретацию приведённой статистики из лингвистической в этническую плоскость. Не только результаты переписей и опросов, но и "полотно" обыденных суждений, определённо свидетельствуют, что часть населения Белоруссии и Украины, считающая родным языком русский, имеет в своей массе белорусское и украинское самосознание. Данного обстоятельства национал-алармисты предпочитают не касаться. Ведь оно разрушает близкую их сердцу картину "этноцида", "неотвратимой" денационализации белорусов и украинцев. Последнее превосходно иллюстрируется результатами комплексного исследования "Развитие белорусской нации", проведённого уже в суверенной Республике Беларусь в 1992 году Независимым институтом социально-экономических и политических исследований (НИСЭПИ)1. В нём опрашиваемым из общенациональной выборки, которая представляла всё взрослое население Белоруссии (от 16 лет и старше), задавалось множество вопросов по методу стандартизированного интервью и, в частности, об их отношении к России и русским. В наиболее информативном контексте это отношение представлено в совокупности ответов на вопрос: "Согласны ли вы допустить представителей указанных национальностей в качестве: 1) членов семьи; 2) близких друзей; 3) соседей; 4) коллег по работе; 5) граждан Республики Беларусь?". Результаты ответов в % представим в виде таблицы.
Таблица 2.
Национальность членов семьи (мужа, жены, зятя, и др.) близких друзей соседей коллег по работе граждан Беларуси в среднем
белорусов 95,5 91,0 90,5 89,6 90,3 91,38
русских 85,2 85,8 85,5 84,8 81,3 84,52
украинцев 66,9 70,6 72,1 70,8 67,2 69,52
поляков 59,1 64,5 65,3 66,5 68,9 64,86
евреев 32,9 36,5 44,3 47,6 54,6 43,18
литовцев 33,3 40,2 44,5 48,0 52,9 43,78
белорусских татар 24,4 28,3 32,1 33,7 48,7 33,44
цыган 14,1 16,2 19,1 22,3 39,4 22,22
представителей народов Кавказа 14,1 18,4 20,5 23,8 36,6 22,68
Данные последней колонки отражают степень расположения опрашиваемых к перечисленным национальностям по всем пяти позициям в аккумулированном виде. При этом сразу же обращает на себя внимание ярко выраженная выпук-
1 Ермолаев Ю.С., Карбалевич В.Н., Ламако В.Н. и др. Развитие белорусской нации: Анкета республиканского опроса. Минск, 1992. С. 5,6,10, 11,12,15. Результаты исследования в освещаемых нами аспектах полностью не публиковались, и я выражаю глубокую признательность его авторам и НИСЭПИ за предоставленные мне в пользование материалы из Архива современной политики названного института.
лость результатов. Из восьми присутствующих в таблице национальностей сами собой образуются четыре близкие или просто однородные группы: 1) белорусы и русские; 2) украинцы и поляки; 3) литовцы и евреи; 4) цыгане и кавказцы. Особняком остаются одни лишь белорусские татары.
С точки зрения задач данного исследования, главный интерес для нас представляют показатели благорасположения в славянской "четвёрке". Самый высокий рейтинг, как видим, у белорусов. Это легко объяснимо: хотя в предоставленных нам НИСЭПИ материалах сведений об этническом составе респондентов нет - в выборке, представляющей взрослое население Белоруссии, доля белорусов составляет (с учётом ошибки репрезентативности) около четырёх пятых опрашиваемых. Поэтому большая предрасположенность последних к тому, чтобы видеть среди членов семьи, друзей, соседей, коллег и сограждан прежде всего белорусов вполне ожидаема.
А далее идут вещи удивительные. Так, показатель у русских оказался лишь ненамного ниже, чем у белорусов, он составил почти 93% белорусского рейтинга. Какую содержательную трактовку можно этому дать? Думается, у нас есть все основания заключить следующее: представители титульной национальности независимой уже в то время Белоруссии, оказывается, не рассматривали русских как "Других". Они, практически, включали русских в "Мы"-общность. Это первый парадокс.
Второй парадокс - неожиданно большое отставание по показателю благорасположения украинцев. И это несмотря на их очевидную для белорусов близкую родственность. Украинский рейтинг составил только лишь 76% белорусского и 82% русского. Добавив к этому очень близкое к нему значение соответствующего показателя у поляков, мы получаем то, что наряду с последними украинцы, в отличие от русских, фактически включены опрашиваемыми в категорию "Другие". Вместе с тем из таблицы явствует, что белорусы и русские (составлявшие большинство респондентов) воспринимали украинцев и поляков, конечно, как самых близких "Других".
В анализируемом комплексном исследовании изучался ещё ряд аспектов темы "Россия и русские". Вкратце об их результатах. Так, отвечая на вопросы о ментально-культурной близости и о предпочтительных для Белоруссии партнёрах по сотрудничеству, респонденты на бесспорно первое место ставили Россию и русских. А на вопрос "Представляет ли опасность для существования белорусской нации то обстоятельство, что значительная часть белорусов разговаривает на русском языке?" в общей сложности 77% опрошенных ответили "нет".
Прошло десять лет. Что изменили (если вообще изменили) годы независимого существования Республики Беларусь в настроениях и установках белорусов в отношении России и русских? Включают ли они русских по-прежнему в "Мы"-общность, как это было в первый год независимости?
Автор этих строк изучал данный вопрос, в частности, по материалам, отражающим массовое сознание населения Белоруссии в связи с интеграцией и пла-
нами объединения РБ и РФ в единое государство1. В рассматриваемом сейчас нами аспекте Белоруссия - самый показательный пример, поскольку на всем протяжении 1990-х годов прошлого века, да и в наступившем XXI веке, её население оставалось и остаётся наиболее просоюзным и пророссийским на территории бывшего СССР.
Белорусы, по данным мониторинга общественного мнения, высказываются квалифицированным большинством в 69-71% (по состоянию на конец 2002 -весну 2003 гг.) за союз с Россией в рамках Союза независимых государств. А соотношение тех из опрошенных по общенациональной репрезентативной выборке, кто выступал за взаимоотношения РБ и РФ как независимых стран, и тех, кто высказался за объединение в одно государство, составляет три с половиной к одному.
Из этого можно сделать вывод, что процесс привыкания "среднестатистических белорусов" к независимости, по всей очевидности, завершается. Иными словами, не только для представителей элиты, но и для большинства "средних белорусов" государственная независимость Республики Беларусь стала частным проявлением общей политической нормы для постсоветсткого, и вообще современного мира. Более того, выбираемые ими во время опросов и голосований позиции свидетельствуют, что "белорусская нация - государство" в граж-данско-политической её версии для них - уже нормативная реальность. Даже, если они могут и не вполне осознавать это.
Если в 1992 году, на "другой день" независимости, в которую Белоруссия была практически "вытолкнута" историей, подавляющее большинство её жителей включало русских в "Мы"-общность, а России отводило эксклюзивную роль самого желаемого партнёра, то к началу XXI века ситуация кардинально изменилась. Теперь для менталитета жителей Белоруссии Россия - это, хотя и близкое, но уже "Другое".
Итоги
Демонизация советской национальной политики в "национальных концепциях истории" основывается на жестоких репрессиях против целых народов. Переселения и высылки, преимущественно в военные годы, финнов, крымских татар, народов Северного Кавказа, турок-месхетинцев, поляков, немцев, корейцев и др. в Сибирь, Казахстан, Среднюю Азию, сопровождавшиеся массовыми заболеваниями и чудовищной смертностью, правомерно расцениваются как проявления политики этноцида2. Но при этом не следует упускать из виду другую сторону. Дело в том, что марксистско-ленинская догматика однозначно требовала, чтобы все советские нации и народности "развивались". И политику,
1 Буховец О.Г. Союз РБ - РФ. Элиты и массовое сознание Беларуси о настоящем и будущем интеграции с Россией. ДИЕ РАН № 128 ИЕ РАН - изд. «Огни». М, 2003. С. 46-49.
2 Только прямые потери депортированных народов СССР оцениваются демографами в более чем полмиллиона человек (Эдиев Д. Демографические потери депортированных народов СССР // Население и общество. №79. Апрель 2004. С. 1).
проводимую в рамках её реализации, специалисты называют просто уникальной. Английский русист Д. Ливен усматривает такую уникальность в том, что "большевики сделали упор на модернизацию нерусских республик, стремились поднять их экономику до уровня самой России"1. Реализуя эти задачи, советский режим на окраинах страны "сам создавал нации из в большинстве неграмотных клановых и племенных обществ"2. Массовые насильственные депортации народов Советского Союза парадоксальным образом сочетаются с тем, что, по данным этнолога В. Тишкова, "в СССР не исчезла ни одна, даже самая малая группа или язык, тогда как в других регионах мира ассимиляция малых групп имела (и имеет. - Авт.) массовый характер"3.
"Сосуществование в СССР множества наций воспринималось в мире как уникальный исторический феномен и, - по свидетельству этносоциолога В. Иванова, - вызывало повышенный интерес, особенно в странах с полиэтническим составом населения". О чём свидетельствует, в частности, и значительная научная литература по данному предмету4. Знаменитая "идея исключительности советского народа как новой исторической общности оказалась, - по твердому убеждению социального философа В. Бабакова, - привлекательной не только для идеологизированной многонациональной правящей прослойки". Она стала таковой "и для широких масс, в том числе и для многих представителей национальных меньшинств...", увидевших в ней "свой шанс найти достойное место в жизни"5.
Борьба с "буржуазным национализмом" в советских республиках свидетельствует, что в русификации был, конечно, и элемент сознательной политики большевиков. Однако в главном русификацию обеспечили модернизационные трансформации советского общества, прежде всего урбанизация и культурная революция. Вот в этом смысле русификация и была естественным процессом: ведь при относительно неразвитых белорусском и украинском языках, их близости к русскому, перейти на русский было значительно проще, чем развивать белорусскую и украинскую терминологию и создавать на этих языках среду современного производства и жизни в городах, где к тому времени уже царили русский язык и культура. Поэтому называть её "насильственной" можно не с большим основанием, чем называть искусственной и насильственной "корени-
1 Ливен Д. Русская, имперская и советская идентичность // Европейский опыт и преподавание истории в постсоветской России. М., 1999. С. 306.
2 Он же. Российская империя и Советский Союз как имперские государства. Указ. соч. С. 191.
3 Тишков В. Интервью // Журнал Социологии и Социальной антропологии 2001. Т. IV, № 4., с. 22. Так, специальные демографические исследования показывают со всей определённостью, что даже в отношении малочисленных народов Севера давно уже существующее представление об их «неизбежном вымирании» оказывается на поверку не более, чем «мифом» (Богоявленский Д. Вымирают ли народы Севера? // Население и общество. №83. Август 2004г. С. 1-4.).
4 Иванов В.Н. Межнациональные отношения в России. Постановка проблемы // Социс.
1994, № 6., с. 32.
5 Бабаков В.Г. Кризисные этносы. М., 1993, С. 165.
зацию" 1920-х годов. Да и сопротивление ей было не больше, чем в свое время "белорусизации" и "украинизации".
Следуя догматам "ленинской национальной политики", советская власть не позволила завершиться "естественному" процессу растворения в условиях модернизации белорусов и украинцев ("восточников" и "южан") в русском народе. И те, и другие могли таким же образом ассимилироваться, как это произошло с белорусами Псковщины, Смоленщины и Брянщины, украинцами Воронежской и других губерний, оказавшимися по итогам "нарезки" территорий союзных республик в РСФСР, и на удивление быстро "перешедшими в русские". И такая ассимиляция, справедливо отмечает Д. Фурман, была бы не более "неестественным" и "преступным" актом "этноцида", чем, скажем, "растворение" провансальцев во французской нации, сицилийцев и сардинцев - в итальянской, баварцев - в немецкой1.
Сам факт существования равноправных союзных республик, в частности БССР и УССР, достижения белорусами, украинцами и другими народами статуса титульных наций, приобрёл своего рода "догматическое" значение (невзирая даже на декоративный характер их государственности). В самом деле, на протяжении XX века история "сыграла" с белорусами и украинцами в довольно причудливую игру. Белорусские и украинские крестьяне начала XX века обладали аутентичной народной культурой, отличной от великорусской, и говорили на языках, значительно отличавшихся от русского литературного. Но при этом они не считали себя представителями белорусского и украинского народов и не знали, что их языки - "великие и могучие, правдивые и свободные" - равноценны с русским и польским.
Белорусские же и украинские (негалицийские) советские горожане, практически ничем не отличаясь по культуре от русских, говорили (и продолжают по сию пору говорить) по-русски, а литературных белорусского и украинского не знают, или знают плохо. Зато они при этом чётко знают, что являются белорусами и украинцами, гражданами республик - равноправных членов ООН, а их родные языки - белорусский и украинский. Иначе говоря, советская национальная политика не дала возможности завершиться ни растворению, ни становлению обеих наций.
Сказанное относится также, хотя и не в одинаковой степени, и к другим народам бывшего СССР. В этом-то и заключается главная "заслуга" советской национальной политики перед новыми независимыми государствами: "нацие-строительство они начинали отнюдь не с "нулевого цикла". И даже не с возведения "стен". Скорее, можно говорить о замене "республиканских крыш" на "суверенные".
1 Фурман Д.Е., Буховец О.Г. Белорусское самосознание и белорусская политика // Свободная мысль. 1996. № 1. С. 60.
