CC BY
65
О. В. Шереметьев
Алтайский государственный технический университет
ЭПОХА 1812 ГОДА В ВОЕННЫХ ПОРТРЕТАХ РУССКИХ МАСТЕРОВ НАЧАЛА XIX ВЕКА
Художественная культура в России первой четверти XIX века складывалась в условиях невиданного общественного энтузиазма, вызванного Отечественной войной, что привело к росту национального самосознания и культурного развития страны. Попытаемся выяснить, как русская портретная школа откликнулась на события 1812—1815 гг., почему изображения военных получили широкое распространение и каково их нравственно-эстетическое значение в контексте той эпохи.
На смену классицизму в начале XIX столетия приходит романтизм, для которого характерно стремление сделать искусство более современным. Академизм, отстаивавший приоритет исторического жанра и идеалистической эстетики, не удовлетворял русскую творческую интеллигенцию, она черпала вдохновение в окружающем мире, в отдельной личности — гражданине и воине. Благодаря этому портретный жанр приобрел особый статус. Родоначальник русского графического портрета Орест Адамович Кипренский (1782—1836), профессор петербургской Академии художеств, одним из первых попытался в лирико-ге-роических образах своего окружения выразить умонастроение целого поколения, отмеченное пафосом патриотизма1.
Дыхание грядущей «грозы Двенадцатого года» передает портрет Е. В. Давыдова, долго считавшийся изображением его кузена — легендарного партизана. Эту версию подтверждает сразу несколько обстоятельств: в тот год, когда было написано полотно, Евграф Владимирович находился в отцовской усадьбе Аксиньино, где писал Кипренский; он единственный из братьев Давыдовых служил в указанном чине в лейб-гвардии Гусарском
полку. В ее пользу говорят также и записи художника и физиономические черты персонажа2.
Евграфа Владимировича Давыдова (1775—1823), не столь известного, как его родственник, с полным правом можно назвать героем: зачисленный в гвардию шестнадцати лет, он отличился во всех войнах против наполеоновской Франции, заслужив генеральский чин, ордена Св. Георгия III класса, Св. Владимира IV и III классов, два иностранных ордена и шпагу с бриллиантами «За храбрость», а за тяжелые увечья, полученные под Лейпцигом, — пенсию от государя, одновременно оплатившего долги отважного воина, который остаток жизни провел в своем имении3.
Ладная фигура воина на картине Кипренского предстает затянутой в узкую гусарскую форму: ярко-красный ментик, расшитый золотом, застегнутый лишь на несколько пуговиц, узкие рейтузы из белого сукна и сапожки черной кожи. Опершись о гранитный парапет, положив одну руку на сабельный эфес, а другую на бедро, Давыдов стоит в грациозной позе, рядом брошен кивер с султаном из петушиных оранжево-черно-белых перьев. Гордая осанка и широкое мужественное лицо с чуть вздернутым носом (фамильная черта), смоляные, как ночь, усы и шевелюра, живой блеск черных глаз передают впечатление бесстрашия, сознания воинской чести и собственного достоинства. «Ни в одном портрете той поры так ярко не запечатлен образ героя времени Аустерлица и Бородина, когда воинская доблесть, боевая слава и горячая любовь к отечеству увлекали русских людей. Именно в эти годы в обществе начинает складываться тот образ „гусара", который потом становится примером для восхищения и подражания. Это — буян и дуэлянт, храбрец и мечтатель, человек благородный и отважный до безрассудства», — замечает К. В. Михайлова4. Такое «гусарство» воспел князь П. А. Вяземский:
Анакреон под дуломаном, Поэт, рубака, весельчак! Ты с лирой, саблей иль стаканом Равно не попадешь впросак.
Состояние природы вечернего парка словно вторит мыслям и стремлениям Давыдова: черно-грозовое небо, серые облака, су-
мрак листвы в сочетании с яркостью гусарского мундира создают мажорно-торжественный настрой.
Будущего императора всероссийского Николая I представляет одна из малоизвестных штудий и живописный оригинал, написанные Кипренским в 1813 году, когда этому третьему сыну Павла I исполнилось семнадцать. Образование он получил разностороннее, однако к наукам остался равнодушен, исключая военно-инженерное дело и... рисование. Система воспитания (в которую входили и телесные наказания), насаждаемая наставником Николая Павловича генералом М. И. Ламздорфом, выработала у сыновей царя страх и преклонение перед силой, что не замедлило проявиться в тяге к «фрунтовой» дисциплине. Позировал великий князь, по-видимому, незадолго до своего отъезда на театр военных действий в феврале 1814 г. Год спустя он снова побывал в Европе вместе с братом Михаилом, приняв 24 августа участие в грандиозном смотре русской армии во французском городке Вертю, и на обратном пути заехал в столицу Пруссии, где Александр I договорился с королем Фридрихом-Вильгельмом о предстоящем браке его дочери, принцессы Фредерики Луизы Шарлоты, и Николая5.
Живописец написал царевича на темном фоне, с левой рукой на золоченом эфесе шпаги. Генеральский мундир образца 1812 года, почти черного сукна, л.-гв. Измайловского полка, чьим шефом был Николай Павлович (этот «именной» экземпляр гвардейской формы, имеющий длину спинки 99 см, хранится в Эрмитаже), с чересплечной Андреевской лентой, орденской звездой и знаком ордена Св. Иоанна Иерусалимского, носимыми царскими детьми с рождения, — все это детали представителя семьи Романовых. Завитые по моде волосы и взгляд, устремленный вдаль, свидетельствуют о романтическом характере портретируемого. Волевой рыцарский вид гармонирует с его царственной внешностью. Значительность этой работы была отмечена: «В собрании портретов г. Кипренского, по важности предмета и по отделке, занимают первое место два портрета великих князей Николая Павловича и Михаила Павловича», — читаем в отзыве Константина Батюшкова об академической выставке 1814 г.6
Современники давали «Никсу» (так именовала своего нареченного Шарлотта Прусская) полярные оценки. Проницатель-
ный Ф. Ф. Вигель видел двойственность его натуры: «... едва вышед из отрочества, два года провел в походах за границей, в третьем проскакал он всю Европу и Россию и, возвратясь, начал командовать Измайловским полком. Он был несообщителен и холоден, весь преданный чувству долга своего; в исполнении его он был слишком строг к себе и к другим. В правильных чертах его белого, бледного лица видна была какая-то неподвижность, какая-то безотчетная суровость. Тучи, которые в первой молодости облегли чело его, были как будто предвестием всех напастей, которые посетят Россию во дни его правления.»7.
Поэта-романтика К. Н. Батюшкова (1787—1855) Кипренский портретировал по возвращении того из заграничного похода, когда Константин Николаевич, тогда адъютант генерала Н. Н. Раевского, приехал в Петербург (конец января — начало февраля 1815 г.) перед отъездом домой. По слову Пушкина, «певец забавы и друг Пермесских дев», Батюшков предстает перед нами в обыденном облике: всклоченные волосы, общеармейский сюртук без эполет и жилет нараспашку, завязанный по моде спереди шейный галстук; без наград (хотя поэт был представлен к орденам Св. Анны и Св. Владимира). Трудности походов серьезно подорвали его организм: «Если бы война не убила моего здоровья, то чувствую, что написал бы что-нибудь получше. Но как писать? Здесь мушка на затылке, предо мной хина, впереди ломбард, сзади три войны с биваками! Какое время! Бедные таланты! Вырастешь умом, так воображение завянет»8.
Поэтизируя облик своих друзей и знакомых, «русский Ван-дик»9 показал людей, для которых в воинской службе слились воедино гражданский долг и личное счастье, способных к глубокому размышлению, сильным порывам и ярким чувствам.
Современник Кипренского акварелист Петр Федорович Соколов (1791—1848) прославился как самый модный портретист пушкинской поры. Легкость кисти, чувство цвета, утонченность линий, разнообразие поз, романтический флёр и манера письма alla prima («в один прием») делали его произведения венцом эстетики своего времени. Иметь «портрет от Соколова» стало престижно. Соколовские образы военных, участвовавших в походах 1812—1815 гг., особо привлекательны, поскольку он сумел вир-
туозно и психологически точно «схватить» в этих лицах и фигурах непринужденность и внутреннее благородство.
Руке Соколова принадлежит графический «Портрет неизвестного обер-офицера в вицмундире», датированный примерно 1814 годом. По мнению известного специалиста по униформо-логии А. М. Горшмана, он демонстрирует военного одной из артиллерийских бригад. С этим мнением трудно согласиться, поскольку плохо различим цвет воротника мундира (цвет артиллерии — черный), петлицы же явно золотые, а на эполетах отсутствуют цифры, что характерно для лейб-гренадерского полка. Самодельная георгиевская пряжка в петлице четко различима, однако медали в память Отечественной войны не видно. Тем самым утверждать, что юноша участвовал в кампании 1812 года, нет оснований. Выяснить его имя вряд ли возможно, поскольку в полку служило немало молодых людей, в их числе и несколько будущих декабристов, таких как штабс-капитан А. М. Булатов, подпоручик В. М. Бакунин и прапорщик М. М. Спиридов10.
Видного идеолога декабризма, автора проекта буржуазно-демократической конституции Н. М. Муравьева (1795/1796—1843) Петр Соколов портретировал дважды. Принадлежа к передовой дворянской семье, Никита Михайлович в начале Отечественной войны бежал из дому и в чине прапорщика императорской свиты по квартирмейстерской части находился в сражениях при Берг-Гисгюбеле, под местечком Дон, при Плауэне, Лейпциге, при блокаде Магдебурга и Гамбурга. Приятели отзывались о нем как о патриоте с чистой душой, умнейшем, образованнейшем человеке, который был осужден на двадцатилетнюю каторгу и умер в Иркутской губернии, так и не отказавшись от своих убеждений. Ранний (1817 г.) из портретов Муравьева, созданный в технике литографии, дает представление о том, как он выглядел после завершения заграничных походов — в мундире гвардейского Генерального штаба, с орденом Св. Владимира IV степени с бантом; вдохновенное лицо, обрамленное кудрями и бакенбардами, гладко выбрито. Второй портрет (раскрашенная акварель) относится к 1824 году и выполнен по заказу супруги будущего декабриста11.
Крепостной графов Морковых, Василий Андреевич Тропи-нин (1776 или 1780/1781—1857) также создал немало образов
участников военных событий начала XIX века, послуживших прототипами для портретов Военной галереи Зимнего дворца работы мастерской Дж. Доу. И. Г. Котельникова отмечает разницу их стилей: «В сравнении с портретами Доу в тропининских портретах очень убедительно прослеживается русская национальная традиция. У Доу броская и внешняя выразительность, влекущая за собой односложность, одноплановость, а отсюда и поверхностность воплощения характера. У Тропинина мягкость живописной манеры органично сочетается со спокойным достоинством, естественной непринужденностью и душевностью образа»12.
Генерала Ф. И. Талызина (1773—1844), чей образ ошибочно ассоциировался ранее с князем Петром Багратионом, Тропинин писал, когда за плечами у того была не одна кампания и «слава, купленная кровью». Герой русско-персидской войны и сражений против наполеоновских войск в 1812—1814 гг., дважды тяжело раненный, к 1820 году он дослужился до чина генерал-лейтенанта. Человек, не лишенный достоинств, Федор Иванович оказался «нечист на руку» и не раз отставлялся от службы, но в 1839 г. был наконец помилован Николаем I по случаю бородинской годовщины13.
Талызин позировал художнику в полной генеральской форме, в небрежно наброшенном плаще, перчатки и шляпа рядом. Он сидит анфас под кроной дерева и указывает рукою туда, где под грозовым небом виднеются холмы и город (так в академической живописи было принято изображать военных вождей). Среди его наград — красная лента Св. Анны I степени на правом бедре, с усыпанным бриллиантами знаком на концах, и Аннинская звезда на груди справа, орден Св. Георгия IV степени (в петлице), серебряная медаль за 1812 г., шейные кресты Св. Владимира II степени со звездой и Св. Георгия III класса; золотую шпагу «За храбрость» генерал прижимает к себе.
Рядового офицера русской гвардии, возмужавшего в сражениях, представляет тропининский «Портрет А. Е. Лазарева». Артемий Екимович (Иоакимович, или Акимович) Лазарев родился в 1791 г. в семье обрусевших армянских дворян, служил в лейб-гусарах, за свою недолгую жизнь побывал в 40 или 42 боях и битвах и погиб в чине штабс-ротмистра — в «битве народов» под Лейпцигом 4 октября 1813 г. он был разорван ядром. Тело погибшего со всеми почестями, по повелению самого государя, перевезли в С.-Петер-
бург для захоронения. Эпитафия на надгробии Лазарева гласит: «Средь мира благ творец, гроза среди врагов, во цвете лет он пал за веру и отцов». Лазарев запечатлен в парадной лейб-гусарской форме, без ментика, таким, каким его знали: ранимым, великодушным и исполненным мужественной красоты. Вместо пышных усов, которые отпускали офицеры легкой кавалерии, наш юный герой может похвастать только легким пушком над верхней губой. Молодость не помешала Артемию Екимовичу заслужить почетные награды, среди которых Кульмский крест, серебряная медаль в память Отечественной войны, крест Св. Владимира IV класса и шейный знак ордена Св. Анны II степени (довольно высокая награда для младшего офицера); левой рукой он сжимает золотой эфес наградной сабли (заветная мечта каждого офицера — заслужить ее можно было лишь редкой отвагой)14.
Питомцу Академии художеств А. Г. Варнеку (1782—1843) принадлежит целый ряд портретов военных деятелей начала XIX века, в том числе Александра I, но особую, идиллически-романтическую привлекательность и известность заслужил портрет А. А. Тучкова15.
Меньший из братьев Тучковых, четверо из которых участвовали в Отечественной войне, Александр Алексеевич (1777—1812) начал свою военную карьеру в 1794 г. капитаном артиллерии. В декабре 1806 г., уже полковником, он назначен шефом Ревель-ского мушкетерского полка, с которым храбро дрался против наполеоновской армии в Восточной Пруссии, затем — против шведов в Финляндии и представлен к чину генерал-майора. Погиб Тучков-четвертый при Бородине, у Багратионовых флешей, и в 1820 г. его вдова, Маргарита Тучкова, установила на свои средства в том месте первый памятник — церковь Спаса Нерукотворного, при которой сложилось сначала общежитие, а с 1839 г. — второклассный женский монастырь, где в 1840 г. она стала игуменьей16.
Портретное сходство, созданное Варнеком, по многим свидетельствам разительно. Запечатленный им облик молодого героя послужил образцом для официального портрета, написанного в 1820-х годах для Военной галереи Дж. Доу, но отличается большей интимностью. Светотеневые контрасты, переходы, со-
чность тона и знание воздушной перспективы отличают многие картины Варнека, и в том числе портрет Тучкова 4-го, чей задумчивый взгляд оставляет впечатление затаенной грусти, предчувствия грядущей гибели. Генерал изображен в возрасте 35 лет, наброшенный на одно плечо походный плащ открывает взору расшитый золотом мундир. Золотые эполеты с бахромой могли быть приписаны позже, и если это так, то портрет должен быть создан до конца 1807 г., когда в военном гардеробе появилась эта новинка. Шейные знаки боевых орденов Св. Владимира III класса и Св. Анны, с алмазами, II класса, орден Св. Георгия IV степени в петлице за поход в Восточную Пруссию — немые свидетели подвигов портретируемого.
«Видали ль вы, — восклицал Ф. Н. Глинка, — в портрете, генерала молодого, с станом Аполлона, с чертами лица черезвы-чайно привлекательными? В этих чертах есть ум, но вы не хотите любоваться одним умом, когда есть при том что-то высшее, что-то гораздо более очаровательное, чем ум. В этих чертах, особливо на устах и в глазах, есть душа! По этим чертам можно догадаться, что человек, которому они принадлежат, имеет (теперь уже имел!) сердце, имеет воображение; умеет и в военном мундире мечтать и задумываться! Посмотрите, как его красивая голова готова склониться на руку и предаться длинному, длинному ряду мыслей!.. Но в живом разговоре о судьбе отечества в нем закипала особая жизнь. И в пылу загудевшего боя он покидал свою европейскую образованность, свои тихие думы и шел наряду с колоннами, и был, с ружьем в руках, в эполетах русского генерала, чистым русским солдатом! Это генерал Тучков 4-й. Он погиб близ 2-го ре-данта... Схватил знамя — и кинулся вперед. Картечь расшибла ему грудь. Тело его не досталось в добычу неприятелю. Множество ядер и бомб, каким-то шипящим облаком, обрушилось на то место, где лежал убиенный, взрыло, взбуравило землю и взброшенными глыбами погребло тело генерала.»17.
Марина Цветаева посвятила стихотворение о героях 1812 года именно Тучкову:
Ах, на гравюре полустертой, В один великолепный миг, Я встретила, Тучков-четвертый, Ваш нежный лик,
И вашу хрупкую фигуру, И золотые ордена. И я, поцеловав гравюру, Не знала сна.
Подводя итоги, отметим, что гражданский подъем и героизм русской армии, проявленные в противоборстве с наполеоновской империей, стимулировали в искусстве реалистическую образность в сочетании с романтическими средствами выразительности. В первые десятилетия XIX века появляются приподнято-одухотворенные, интимные изображения людей, избравших ратное поприще. Подчеркивая их индивидуальные черты, русские романтики находили общее в своих персонажах — духовное благородство, верность идеалам гуманизма и общественному долгу, понимаемому как готовность пожертвовать жизнью ради Отечества. Мечтательные герои их произведений типичны для эпохи 1812 года: все внимание сконцентрировано на романтическом единстве характеров, высоких нравственных качествах лучших представителей русского дворянства.
1 Шереметьев О. В. Кипренский // Отечественная война 1812 года: Энциклопедия. М., 2004. С. 341.
2 ВалицкаяА. П.Орест Кипренский в Петербурге. Л., 1981. С. 108—109; Бочаров И. Н., Глушакова Ю. П. Кипренский. М., 1989. С. 111—113
3 Российский Архив: (История Отечества в свидетельствах и документах XVШ—XIX вв.). Вып. VII. М., 1996. С. 375; Валькович А. На поле чести: Гвардейские судьбы // Родина. 2000. №11. С. 135.
4 Михайлова К. В. Орест Адамович Кипренский. 1782—1836. Л., 1986. С. 22, 24.
5 Божерянов И. Н. Романовы. 300 лет служения России. М., 2006. С. 437—
446.
6 «За веру и верность»: Три века Российской императорской гвардии: «Их золотцу, шитью — дивятся будто солнцам!»: Кат. выставки. Вып. 2 / Науч. ред. Г. В. Вилинбахов. СПб., 2003. С. 112, 256; Лотман Ю. М, Марченко Н. А., Павлова Е. В. Лица пушкинской эпохи в рисунках и акварелях: Камерный портрет первой пол. XIX в. М., 2000. С. 285—286; Батюшков К. Н. Избранная проза. М., 1988. С. 109.
7 Вигель Ф. Ф. Записки: В 2 кн. Кн. 2. М., 2003. С. 842-843.
8 Батюшков. Избранная проза. С. 403.
9 Т. е. Ван Дейк, — так прозвали О. Кипренского в Италии (см.: Андреев А. Н. Живопись и живописцы главнейших европейских школ. СПб., 1857).
10 Павлова Л. Я. Декабристы — участники войн 1805—1814 гг. М., 1979. С. 61, 73, 84.
11 Там же. С. 109; Принцева Г. Декабристы в памятниках изобразительного искусства: Из собрания Эрмитажа. Л.; М., 1967. С. 6—7.
12 Василий Андреевич Тропинин: Исследования, материалы / Под ред. М. М. Раковой. М., 1982. С. 221, 225, 229.
13 Российский Архив... С. 568—569.
14 Нерсисян М. Г. Отечественная война 1812 года и народы Кавказа. Ереван, 1965. С. 237—239, 324—325; Портреты участников Отечественной войны 1812 года в гравюре и литографии: Из коллекции Музея-заповедника «Бородинское поле» / Сост. В. Е. Анфилатов и Т. Ю. Громова. М.; Жуковский, 2006. С. 183-184.
15 Портрет не учтен в каталоге работ художника, составленном Н. Ю. Семеновой, и ни разу не изучался. См.: Александр Григорьевич Варнек. 1782— 1843. / В. С. Турчин; Сост. Н. Ю. Семенова. М., 1985.
16 Российский Архив. С. 583; Глинка В. М., Помарнацкий А. В. Военная галерея Зимнего дворца. Л., 1974. С. 157-159.
17 Глинка Ф. Н. Письма русского офицера. М., 1987. С. 338-339.
EPOCH OF 1812 IN MILITARY PORTRAITS OF RUSSIAN MASTERS OF THE BEGINNING OF XIX CENTURY
O. Sheremetev
In given article it is spoken about Russian chamber military portrait of an epoch of 1812. For the first time or products of artists of romantic school are anew investigated: Kiprensky, Sokolov, Tropinin and Varnek, representing heroes of Domestic war. The basic features of a military-portrait genre in Russia the first quarter of XIX century are traced.
