CC BY
8Секция 1. СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНОЕ ЗНАНИЕ В СИСТЕМЕ СОВРЕМЕННОГО МИРОВОЗЗРЕНИЯ
УДК 122/129
В.В. Агафонов
Камчатский государственный технический университет, Петропавловск-Камчатский, 683003 e-mail: vladislavagafnv@mail.ru
ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ОСНОВНЫХ ПРОБЛЕМ СОВРЕМЕННОЙ ФИЛОСОФИИ ИСТОРИИ
В данной статье автор рассматривает основные проблемы эпистемологии истории. Главное внимание уделяется проблеме трансформации философии истории. Современное историческое знание прошло путь от наивно-реалистических установок к принятию тезисов радикального конструктивизма. Дальнейшее развитие истории описания невозможно без критического осмысления проблем репрезентации, референции и объективности.
Ключевые слова: история, эпистемология истории, философия истории, историческое познание.
V.V. Agafonov
Kamchatka State Technical University, Petropavlovsk-Kamchatskу, 683003 e-mail: vladislavagafnv@mail.ru
EPISTEMOLOGICAL DIMESION OF MAIN PROBLEMS OF MODERN PHILOSOPHY OF HISTORY
The main problems of the epistemology of history are considered. The main attention is paid to the problem of transformation of the philosophy of history. Modern historical knowledge was developed from naive-realistic attitudes to the acceptance of radical constructivism theses. Further development of historiography is impossible without a critical understanding of representation, reference and objectivity problems.
Key words: history, epistemology of history, philosophy of history, historical knowledge.
Современная эпистемология истории - это дисциплина, которая пережила в конце XX -начале XXI века весьма серьезную трансформацию. Ее нынешнее состояние обусловлено осознанием ограниченности и «исчерпанности» постмодернистских, нарративистских и радикально-конструктивистских установок. Вследствие этого рационально-критический анализ современного состояния эпистемологии истории представляется важным и значимым.
Логико-методологические аспекты изучения прошлого предполагают исследование логического статуса высказываний о прошлом, затрагивающие проблему истинностного статуса такого рода высказываний. Теоретические проблемы эпистемологии истории так или иначе отсылают нас к вопросам репрезентации, референции, реконструкции прошлого в историографическом тексте.
Среди всего множества проблем эпистемологии истории следует выделить проблему исторической референции как наиболее важную и значимую. Проблема референции - это прежде всего проблема отношения между исторической реальностью и репрезентацией этой реальности в тексте историка. Все прочие эпистемологические вопросы связаны именно с главным вопросом - как возможно знание о прошлом?
Прошлое является чрезвычайно сложным объектом для изучения, ведь оно существует для нас в виде множества следов - текстов. Эти следы становятся источниками знания о прошлом только после их интерпретации. Именно сложность прошлого как объекта зачастую приводит к сомнению относительно уместности использования словосочетания «историческая реальность».
Помимо этого, исторические сочинения наполнены понятиями, которые Кууканен называет обобщающими [1]. Так, характеризуя события прошлого, мы обычно используем понятия «Первая мировая война», «Великая Французская буржуазная революция», «Оттепель», «Ренессанс» и др., наделяя их свойством объективного существования, в то время как они представляют собой нечто вроде связующего клея, позволяющего нам организовать хаос прошлого в некое единство.
Зачастую трудности (реальные и мнимые), связанные с познанием прошлого, порождают исторический скептицизм, т. е. радикальное сомнение в возможности иметь хоть сколько-нибудь адекватное знание о прошлом, что нашло свое выражение в работах постмодернистов [2]. Постмодернизм в попытке противостоять фундаментализму, нормативизму и субъектоцентризму, свойственным классической историографии XIX в., начисто отбросил принцип объективности, представление о референциальной прозрачности историографического текста, системности в историческом познании. Зачастую это подается как некое «достижение» постмодерна, способствующее освобождению человека, разрушению социальных, политических и культурных барьеров и т. д. Постмодернистский и деконструктивистский поворот рассматривается также как окончательное освобождение от последних «пережитков» позитивизма в гуманитарных науках.
Развитие эпистемологии истории на рубеже веков показало все недостатки классической теории познания и необходимость выработки неклассического понимания исторического познания. Неклассическая эпистемология пришла к новому пониманию самого феномена знания. В современной философии науки стала общепризнанной идея о невозможности непогрешимого знания, о том, что знание и вера переплетены, хотя соотношение знания и веры зависит от познавательного контекста [3]. Но попытка отказаться от установок классической эпистемологии истории с новой силой поставила проблему релятивизма. Соблазн релятивистской и прагматической установки приводит к пониманию знания как некоего инструмента, позволяющего нам действовать в конкретной ситуации и формировать свое отношение к этой ситуации. При всей своей привлекательности такая установка чревата возникновением того, что Алан Мегилл назвал «аф-фирмативной историографией» [4].
Историческое знание испытывает особое «давление» со стороны общесоциальных, групповых и индивидуальных норм, ценностей и установок. Традиционное понимание исторического знания как истинной информации об объективном положении дел, полученной из надежного и заслуживающего доверие источника, оказалось эпистемологически «подозрительным». Такая установка во многом рассматривается как «устаревшая», связанная с претензией классической эпистемологии точно репрезентировать положение дел, существующее объективно и независимо от познающего субъекта.
Неклассическая эпистемология истории зачастую предлагает рассматривать реальность (или ее образ) как результат свободного конструирования. Это находит свое выражение в тезисах радикального конструктивизма о существовании только субъективной реальности [5]. На первый взгляд это упрощает познавательную ситуацию. Если историческая реальность конструируется, то прошлое существует в виде самореферентного исторического нарратива. Радикальный конструктивизм в историческом познании стал весьма популярной концепцией, утверждающей, что знания, в традиционном смысле этого термина, не существует, ибо историческая реальность как референт знания - это не более чем конструкция.
Особую популярность конструктивизм, в его наиболее радикальной форме, приобрел в рамках постмодернистской и нарративистской философии истории. Как первый, так и второй подходы рассматривают когерентность как главное свойство нарратива. Реальность в таком случае подменяется реалистичностью - эффектом, создаваемым силой текста [6]. При таком подходе говорить об истинности или подлинности нашего знания о прошлом становится невозможно. Эпистемологические критерии здесь подменяются риторическими, что приводит к концепции смерти эпистемологии через устранение реальности, истины, рациональности, субъект-объектной дихотомии и т. д.
В целом эпистемология истории должна быть связана с поисками надежных способов построения не только образа прошлого, но и способов деятельности и ориентации в окружающем
мире, адаптации к тем изменениям, которые в нем происходят. Не случайно, что наиболее продуктивное, по нашему мнению, течение эпистемологии - эволюционная эпистемология (К. Лоренц [7], К. Поппер [8]) - указывало, что стремление к познанию - это приспособление человека к окружающему миру.
Историческое исследование всегда выстраивает определенную, внутренне интегрированную, целостную, синтезированную точку зрения, тезис или утверждение. Отдельная пропозиция, составляющая это когерентное целое, - это элемент подкрепления этой точки зрения. В рамках нарративизма и постмодернизма это синтетическое целое именует нарративом, что наталкивает их на использование холистской аргументации.
Исторический нарратив зачастую рассматривался как особый вид текста, благодаря которому историк получает доступ к исторической реальности. Такой вид текста считался и считается как наилучшая форма репрезентации прошлого. Однако следует провести различие между нарративным реализмом и нарративным идеализмом. Вплоть до 60-х годов XX в. реалистическая установка господствовала в историческом познании и вопрос о том, насколько нарратив соответствует исторической реальности, вовсе не ставился. В рамках позитивистской и аналитической философии истории основное внимание уделялось элементам нарратива, но не нарративу как целому.
Однако во второй половине 60-х гг. XX в. в философии истории произошел лингвистический поворот. В фокусе оказались вопросы о сущности нарратива как синтетического целого, свойства которого более не рассматриваются как сумма свойств его составляющего. Развернувшиеся вокруг проблемы исторического нарратива дискуссии привели к возникновению целого ряда радикальных стратегий в эпистемологии истории. Одной из таких стратегий и стал нарративный идеализм. Рост влияния этого течения в последней четверти XX в. привел к тому, что сам термин «исторический нарратив» стал ассоциироваться исключительно с нарративно-идеалистической позицией.
Если пытаться дать обобщенную характеристику постулатам нарративного идеализма, то можно сказать, что он сводит историографию к литературному жанру, отказывая ей в научном статусе. Методологически, эпистемологически и аксиологически нарративный идеализм вписывается в философию постмодерна. В своей наиболее радикальной форме он весьма близок методологическому анархизму П. Фейерабенда [9]. Ведь если возникает соблазн рассматривать историографию как литературный жанр, то неизбежно возникает вопрос о пределах свободы интерпретации того или иного события прошлого. Постмодернистское и нарративно-идеалистическое отрицание исторической реальности приводит к эрозии эпистемической значимости любого исторического тезиса, становящегося лишь «мнением», свободно выбираемой авторской позицией.
Нарративный идеализм возрождает проблему релятивизма. Утверждение об относительности любой точки зрения, отрицание каких-либо эпистемологических универсалий - это одна из наиболее заметных черт нарративной философии истории. Эпистемологический релятивизм порождает вопрос: существуют ли и если существуют, то каковы они, правила трансформации прошлого (его следов) в исторический нарратив? Основание данного вопроса уже содержит отрицание возможности прямого доступа к прошлому, на чем настаивала позитивистски ориентированная историография. Этот вопрос имеет не только эпистемологическое, но и методологическое и даже аксиологическое измерение. Ведь даже если мы (вполне справедливо) откажемся от существования правил алгоритмического типа, все равно это вовсе не будет автоматически означать отсутствия эвристических правил, а также иных критериев, позволяющих нам давать рационально-критическую оценку альтернативных интерпретаций в зависимости от их логических, методологических, эпистемических и социально-этических качеств. Но в то же самое время такие правила не могут уже рассматриваться в качестве жестко заданных эпистемологических и методологических стандартов.
Сущность нарративно-идеалистической философии истории заключается именно в принятии релятивистских тезисов, будь то субъективно-индивидуалистический релятивизм или коммуни-тарный (социально-групповой). Проблема релятивизма рассматривается в связи с разными эпистемологическими проблемами: истина, рациональность, обоснование, знание, реальность и т. д. В эпистемологии истории проблема релятивизма также связана с тем, насколько настоящее влияет на наше видение прошлого. С проблемой относительности наших суждений о прошлом связана и проблема историцизма. В рамках традиционного историцистского подхода предпринимаются, во-первых, попытки выявить структуры большой длительности, форму, ритм, общее направление истории, а во-вторых, история как онтологическая сущность предполагается неизменно сущест-
вующей, а не появляющейся в результате изучения. Классическая историография и эпистемология истории предполагают, что образ прошлого появляется как результат познавательного акта (действия), предполагающего следование определенным методологическим, эпистемологическим, социально-аксиологическим критериям корректной реконструкции и репрезентации прошлого. Это предполагает осуществление правильной дескрипции и экспликации событий прошлого.
В то же время неверным следует считать представление о том, что философия истории носит исключительно историцистский, спекулятивный и субстантивный характер. Кууканен указывает на то, что существует несколько подходов к рассмотрению структурной организации философии истории и установлению ее связей с историографией, методологией и эпистемологией истории [1]. Ссылаясь на работы А. Такера [10], он предложил вернуться к старому и проверенному временем противопоставлению критической и субстантивной (спекулятивной). Первая ставит вопрос о возможности познания прошлого. Вторая пытается выявить закономерности истории как уже завершенной. Однако данное противопоставление скорее отражает различия на уровне методологических и социально-аксиологических подходов. Мы полагаем правильным использовать термин «философия истории», включая в ее структуру онтологию, эпистемологию и аксиологию истории. Предмет онтологии истории составляет природа прошлого как совокупности составляющих его феноменов, включая вопросы о соотношении необходимости и случайности в историческом процессе. Также онтологическими являются вопросы о цели, движущих силах и направлении развития истории. Эпистемология истории представляет собой изучение того, как мы познаем прошлое. Это не только изучение абстрактных познавательных механизмов. В предмет эпистемологии истории должны быть включены вопросы историописания, источниковедческой работы, влияния метанарративов на историографическую концептуализацию и др. Проблемное поле эпистемологии истории включает прежде всего проблемы познания, реконструирования и репрезентации прошлого. В рамках этой структуры становится понятным, что «философия историографии» должная рассматриваться как просто иное наименование эпистемологии истории. Безусловно, историографией нельзя считать «фолк-историю», альтернативную историю, виртуальную историю и аффирмативную историю (исторические концепции, создаваемые исключительно в интересах определенных политических групп, преследующие цель «оправдания» претензий данных групп на власть).
Рассматривая особенности философии историографии как эпистемологической подсистемы философии истории, следует обратиться к проведенному Л. Голдстейном различию между «суперструктурой» (окончательный продукт исторического исследования в нарративной форме) и «инфраструктурой» историографии (не отраженная в окончательном тексте система методологических принципов, социально-групповых ценностей, этических установок) [11]. Нарративистов и постмодернистов зачастую справедливо критикуют за то, что они фокусируются на конечном продукте исторического исследования, упуская из внимания инфраструктуру. Конечный «продукт» исторического исследования не в полной мере отражает эпистемологический и аксиологический уровни. Кууканен [1] полагает, что нарративная форма репрезентации - это часть историографического, а значит, эпистемологического обоснования. Вследствие этого нужно различать историческую и методологическую реконструкцию историографической работы. Подход А. Таке-ра приемлем, когда речь идет о том, что можно назвать рационально-критической историографической проверкой.
Если рассмотреть нарративный идеализм с точки зрения проведенной дистинкции, то становится очевидным, что данное течение - это концепция эпистемологии истории, рассматривающая все аспекты исторического познания сквозь призму понятия «нарратив». При этом следует признать, что нарративистская философия исторического познания - это наиболее развитая и детально разработанная общая концепция философии истории последней четверти XX в., охватывающая основные эпистемологические аспекты историографии.
Как стратегия эпистемологии истории нарративизм может быть сведен к трем принципам: антирепрезентативизм, конструктивизм и холизм. Главным догматом нарративизма является утверждение, что нарратив не отражает историческую реальность и ничего, кроме самого себя, не репрезентирует. Антирепрезентативизм также можно обозначить как идею самореферентности историографического нарратива. Идея репрезентации предполагает, что любое историческое исследование снабжает нас синтетическим и когерентным взглядом на события прошлого. По мнению Кууканена, именно в этом кроется основание проблемы противопоставления репрезентати-визма и антирепрезентативизма. С его точки зрения, гораздо более плодотворным будет
рассматривать историографический текст как систему аргументов в пользу определенного историографического тезиса. То есть нарратив - это неформальный способ построения историографической аргументации, в котором должны гармонично сочетаться логические и внелогические способы убеждения.
Второй тезис нарративизма - это холизм. Последний предполагает, что нарратив - это когерентное и самореферентное целое, свойства которого нельзя рассматривать как сумму свойств составляющих его высказываний. Наиболее последовательно этот тезис был выражен Ф.Р. Ан-керсмитом в работе «Нарративная логика: семантический анализ языка историков» [12]. С позиции холизма нарратив может быть охарактеризован посредством указания на все составляющие его суждения, т. е. он образует то, что можно назвать «нарративной субстанцией». Если рассматривать холизм как принцип нарративной философии исторического познания, то следует отметить, что историческое исследование нельзя воспринимать как неразрывное единство. Возможно и допустимо отделить значение центрального тезиса от свидетельства в его пользу.
Наиболее серьезным вызовом со стороны нарративизма является практически полное нивелирование эпистемологического измерения историографии к риторическому и эстетическому измерению историографического текста. Эпистемологическое качество исторического нарратива определяется выбором тропологической стратегии повествования.
По нашему мнению, историография, безусловно, должна быть основана на стандартах рациональности, объективности и истинности. Но в то же время следует признать правоту нарративной философии исторического познания, что корреспондентная концепция истины не вполне приемлема, когда мы оцениваем качество историографического текста. Но сам историографический тезис может быть лишь рационально обоснованным. Истина - это термин эпистемологического измерения историографии, которое должно быть дополнено риторическим и дискурсивным анализом историографического тезиса. Именно на пересечении эпистемологического, риторического и дискурсионного полей историографического текста формируются наиболее сложные проблемы исторического познания: объективности, реальности исторического повествования, влияния субъективных и социально-групповых факторов на историческое исследование.
Литература
1. Kuukanen J.-M. Postnarrativist Philosophy of Historiography. - New York: Palgrave Macmil-lan, 2015. - IX, 239 p.
2. Jenkins K. Why History. Ethics and Postmodernity. - London, New York: Routledge, 1999. -XI, 176 p.
3. Лекторский В.А. Трансформация эпистемологии: новая жизнь старых проблем // Эпистемология: перспективы развития / Отв. ред. В.А. Лекторский; отв. секр. Е.О. Труфанова. - М.: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2012. - С. 5-49.
4. Мегилл А. Историческая эпистемология: Научная монография / Пер. с англ. М. Кукраце-вой, В. Кашаева, В. Тимонина. - М.: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2009. - 480 с.
5. Watzlawick P. How real is real?: Confusion. Desinformation. Communication. - New York: Vintage Books, 1977. - XIV, 283 p.
6. Анкерсмит Ф.Р. История и тропология: взлет и падение метафоры / Пер. с англ. М. Ку-карцева, Е. Коломоец, В. Кашаева. - М.: Прогресс-Традиция, 2003. - 496 с.
7. Лоренц К. Оборотная сторона зеркала: Сборник / Пер. с нем. А.И. Федорова. - М.: АСТ, 2019. - 415 с.
8. Поппер К.Р. Объективное знание: Эволюц. подход / Пер. с англ. Д.Г. Лахути; отв. ред. В.Н. Садовский. - М.: УРСС, 2002. - 381 с.
9. Фейерабенд П. Против метода: очерк анархистской теории познания / Пер. с англ. А.Л. Ни-кифирова. - М.: АСТ: Хранитель, 2007. - 413, [1] с.
10. Tucker A. Our Knowledge of the Past: A Philosophy of Historiography. - Cambridge: Cambridge University Press, 2004. - 291 p.
11. Goldstein L. Historical knowing. - Austin, London: University of Texas Press, 1976. - XXVII, 242 p.
12. Анкерсмит Ф.Р. Нарративная логика. Семантический анализ языка историков / Пер. с англ. О. Гавришиной, А. Олейников. Под науч. ред. Л.Б. Макеевой. - М.: Идея-пресс, 2003. - 360 c.
