CC BY
74
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2017. № 3
В.А. Яковлев*
ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКАЯ СТРУКТУРА
ИННОВАЦИЙ В НАУКЕ
Предметом исследования является эпистемологическая структура инновационных процессов в науке. Подчеркивается, что информационно-коммуникативный подход все более утверждается в современных естественных и гуманитарных науках. Выявляется смысловая структура инновационной эпистемологии как перехода новации в инновацию. Особо важную роль понятие информации играет в комплексе когнитивных дисциплин, образующих в своем комплексе научный базис новой эпистемологии.
Ключевые слова: информация, эпистемология, инновация, наука, знание, коммуникация, структура, резонанс, культура.
V.A. I a k o v l e v. Epistemological structure of innovations in science
The subject of research is the information program of formation of new epis-temology. It is underlined that the information approach more and more asserts itself in modern natural science and the humanities. The semantic structure of innovation epistemology is revealed as a transition from novation to innovation. The concept of the information plays an especially important role in the complex of cognitive disciplines, forming the scientific basis of new epistemology.
Key words: information, epistemology, innovation, science, knowledge, communication, structure, resonance, culture.
Введение
В философских текстах, как правило, разработка гносеологических (эпистемологических) вопросов базируется на определенной онтологии (теория бытия), хотя и не всегда в явной форме. В данной работе мы будем исходить из рассмотренной ранее информационной парадигмы бытия [В.А. Яковлев, 2016, № 2, с. 59 —73].
В этой парадигме под категорией бытия в ее современной интерпретации как в естественно-научном, так и в социокультурном аспекте понималось бытие информационных программ, наиболее отчетливо представленных в трех сферах реальности — самоорганизации неорганической природы, эволюции живых организмов
* Яковлев Владимир Анатольевич — доктор философских наук, профессор, профессор кафедры философии естественных факультетов философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: 8 (495) 423-04-97; e-mail: [email protected]
и развитии сознания (мышление). Был обоснован тезис: мироздание объективно и едино в своей информационной реальности.
Сознание (мышление), таким образом, признавалось в качестве высшей когнитивной способности, информационной по своей природе.
В данной статье акцент будет сделан именно на раскрытии эпистемологической структуры генезиса и утверждения в сознании субъекта (научное сообщество) инноваций как фракталов неисчерпаемого поля информационной реальности.
О понятии информации в эпистемологии
Информационная реальность (бытие информации) воспринимается и реконструируется субъектом непосредственно через различные знаковые (кодовые) носители и показания научных приборов, выражается посредством обыденного языка, логических операций, математических вычислений и в конечном счете материализуется в практической деятельности.
Информационный подход все более утверждается в современных естественных и гуманитарных науках. Особо важную роль понятие информации играет в комплексе когнитивных дисциплин — нейрологии, когнитивной психологии, когнитивной социологии, теориях искусственного интеллекта, образующих в своем комплексе научный базис эпистемологии [Субъект, познание, деятельность, 2002].
Ю.А. Шрейдер в 80-е гг. XX в. впервые в отечественной эпистемологии поставил и заострил проблему соотношения знания и информации. Он выявил особенности социально-ценностных аспектов определения информации. Как утверждал автор, «информация есть общественное достояние, она в принципе социальна, в то время как знание, вообще говоря, соотнесено с конкретной личностью, с тем, кто им владеет и непосредственно пользуется» [Ю.А. Шрейдер, 1988, с. 49].
Заметим, что Ю.А. Шрейдер явно разделяет подход к знанию М. Полани, хотя и не критикует, как последний, идею «третьего мира» («объективное знание без субъекта») К. Поппера.
С нашей точки зрения, понятие «информация» имеет фундаментальный характер и гораздо более объемно, чем понятие «знание». Всякое знание есть информация, но отнюдь не всякая информация является знанием. Можно сказать, что современное научное знание — это информация, полученная с помощью специальных приборов, инструментов и выраженная на языке логико-математических символов и операций. Однако в целом эта проблема требует
специального обсуждения, которое включает в себя переосмысление ключевого понятия материалистической гносеологии «отражение».
Профессор К.К. Колин, говоря о механизме передачи информации от одного объекта физической реальности к другому, например, утверждает, что в основе этого механизма лежит феномен отражения, присущий всем видам реальности. В структуре реальности, по его мнению, «объективно существуют как физические, так и идеальные процессы. При этом идеальные процессы возникают в результате взаимодействия физических процессов и представляют собой отражения последствий этого взаимодействия» [К.К. Колин, 2013, № 4 (10), с. 72].
Мы критически относимся к этой точке зрения, поскольку, на наш взгляд, непонятно, в какие образы могут обратиться, например, логико-математические операции, с помощью которых протекают и выражаются основные информационные потоки в современной науке. В настоящее время понятие «отражение реальности» в лучшем случае носит метафорический характер, а в физике микромира существует даже запрет на какие-либо визуальные изображения квантовых объектов. Также не используется принцип отражения ни в одном из известных направлений философии науки.
Подчеркнем, что в нашей стране с критикой «священной» теории отражения первым выступил В.А. Лекторский (прежде всего в плане элиминации фундаментального статуса понятия «ощущение») [В.А. Лекторский, 1980]. Это дало важный импульс процессу интенсификации гносеологических и эпистемологических исследований в отечественной школе философии. Научное сообщество приняло идею академика о «коллективном субъекте» как носителе познавательного процесса, рассматриваемого в качестве одного из видов коммуникационной деятельности. На этой основе, начиная с 80-х гг. XX в. и по настоящее время, идет формирование и разработка новой так называемой неклассической эпистемологии [В.А. Яковлев, 2003. № 8. с. 178-182].
Коммуникативный подход к пониманию субъекта познания и анализ роли диалога (полилога) в научной практике оказался весьма плодотворным, но вместе с тем поставил ряд новых теоретико-познавательных вопросов [В.С. Стёпин, 2000].
Одним из основных таких вопросов является дискуссия о коллективной и конструктивной роли ученого сообщества, создающего целевым образом приборную ситуацию, которая и определяет наблюдаемую природу квантового объекта - волну или частицу. В этом смысле известное выражение «Вселенная требует нашего участия» означает то, что ученые сами создают разнообразные приборы и аппараты (от адронных коллайдеров до сверхмощных телескопов)
для познания мироздания. Категории субъекта (научного сообщества с его коммуникативными практиками) и объекта, таким образом, становятся неразрывно связанными, когда речь идет о процессе современного научного познания.
На XIV Международном конгрессе по логике, методологии и философии науки (Франция, Нанси, 19—26 июня 2011 г.) на основе анализа этого и подобных вопросов был обоснован вывод, что в сфере эпистемологии начался поворот, получивший название информационно-теоретического [Е.А. Мамчур, 2014, № 1, с. 57—71].
В настоящее время довольно хорошо разработаны синтаксический, семантический и прагматический подходы к анализу информации. Синтаксическая составляющая — это количественный аспект, семантическая — смысловой аспект информации, а прагматический аспект информации выражает ее полезность для достижения определенных целей.
Коммуникативный и эволюционный аспекты информации
Однако, на наш взгляд, самый главный аспект информации — коммуникативный — остается вне поля анализа. Именно на нем мы и сосредоточим свое внимание.
Впервые концептуальную значимость этого аспекта информации показал Ж. Пиаже в своей известной оригинальной концепции генетической эпистемологии [Ж. Пиаже, 1969]. Он развивает принцип эпистемологического конструктивизма, который предполагает целесообразную деятельность субъекта в социальной среде, не изменяя при этом естественного порядка прохождения стадий в развитии интеллекта.
Информационная среда, однако, выступает в концепции Пиаже лишь как побудительный мотив данного развития, определяя его скорость. Разрешая, как ему представляется, вековой спор между рационалистами и эмпириками, Пиаже фактически редуцирует философскую теорию познания к комплексу естественных и логико-математических наук [В.А. Яковлев, 1992, с. 9—81].
В этом с ним, как известно, солидаризировался У. Куайн, выдвинув программу «натурализованной эпистемологии». С точки зрения известного философа, научная эпистемология — это обобщения данных и выводов логики, физиологии высшей нервной деятельности, теории информации и психологии [Л.А. Боброва, 1997].
В то же время Пиаже и его соавтор, известный физик и историк науки Р. Гарсиа, уделяют пристальное внимание периоду возникновения науки, показывая, что различные по своему информационному наполнению социокультурные системы Китая и Древней Греции порождали и различные эпистемические системы.
Возрождение науки в Европе в Новое время также рассматривается прежде всего с точки зрения решающей роли в этом процессе социокультурных информационных факторов. Хотя Пиаже и Гарсиа далеки от «чисто» социологической интерпретации научного развития, они вместе с тем не приемлют и «эпистемологию без субъекта» К. Поппера. Заметим, кстати, что так называемый «третий мир» Поппера можно, на наш взгляд, интерпретировать, по существу, как информационное поле социума, что в настоящее время наиболее отчетливо выражается через коммуникативные практики в Интернете.
Для Пиаже и Гарсиа рациональность развития науки — это прежде всего практики коммуникативного общения ученых, без сравнительного исторического анализа которого невозможно понять эволюцию знания [/. Peaget, R. Garcia, 1983].
Развивая новый информационно-коммуникативный подход к эпистемологии, нельзя также, на наш взгляд, обойти вниманием сформировавшееся во второй половине XX в. известное направление так называемой эволюционной эпистемологии (филогенез когнитивных структур — Д. Кэмпбелл, К. Лоренц; эволюция научных структур — Ст. Тулмин, К. Поппер) [Evolutionary epistemology, rationality and the sociology of knowledge, 1988].
В концепции эволюционных эпистемологов познание представляется атрибутом жизни, необходимым для выживания организма, а основным механизмом реализации представляется алгоритм BVSR (слепой, случайностный перебор вариантов, т.е. пробы и ошибки, с последующим селективным удержанием новаций для дальнейшего развития). Алгоритм рассматривается как универсальный для описания действия когнитивных механизмов от «амебы до Эйнштейна» [Эволюционная эпистемология: проблемы, перспективы, 1996].
Эволюция биологических программ выступает как процесс, в котором информация, касающаяся среды, в результате адаптации организмов буквально пересаживается, внедряется в их когнитивные структуры. Эти структуры, в свою очередь, есть результат эволюционных процессов, происходящих путем естественного отбора. Рациональность информационно-когнитивных структур, таким образом, способствует выживанию организмов и поэтому закрепляется генетически.
Наиболее слабым звеном эволюционной парадигмы, на наш взгляд, является излишне сильный акцент на случайности (мутациях). В гносеологическом плане это означает принципиальную непознаваемость всех процессов развития, ведущих к более сложным и высокоорганизованным структурам, прежде всего когнитивным в плане филогенеза. Вот почему, как уже не раз отмечалось, растет
число ученых (Б. Картер, Дж. Уиллер, Ст. Хоукинг и др.) из самых разных сфер науки, которые признают телеологическую компоненту в данных процессах [В.А. Яковлев, 2010, № 6, с. 44—54].
Социально-эпистемологический подход к информации
Противоположным эволюционному является социальный (когнитивно-социологический) подход к пониманию природы знания. Данный подход стал новым этапом в развитии социологии науки, основателями которой считаются ученые XIX—XX вв. Огюст Конт и Макс Вебер. Первые социологи науки стремились показать, что ее генезис и основные понятия — время, движение, сила, пространство, энергия и др. — носят социокультурный исторический характер и зависят от других форм общественного сознания.
Свой вклад в дальнейшее развитие социологии науки внесли Макс Шелер и Людвиг Флек, который и ввел понятие «научное сообщество». Роберт Мертон в своей известной работе «Социология науки» разработал морально-этический кодекс поведения ученого в науке, в котором раскрыл наиболее важные характеристики этоса ученого.
В конце XX в. широкое распространение получили социологические исследования науки, так называемые «case-studies» (Б. Блур, К.Д. Кнорр-Цетина, М. Малкей). С развитием этого типа исследований предшествующая, можно сказать, нормативная социология науки трансформируется в интерпретативную.
В целом авторы этого направления попытались доказать, что в научной деятельности социокультурные информационно-коммуникативные факторы являются определяющими. В отличие от Лакатоша, считавшего возможной рациональную реконструкцию истории науки, когнитивные социологи рассматривают науку с точки зрения герменевтики, т.е. в поле интерпретаций различных социокультурных ресурсов науки. Они отрицают какой-то особый эпи-стемический статус науки и мертоновский научный этос, считая, что люди, работающие в сфере науки, руководствуются в основном теми же мотивами, что и в других сферах социальной деятельности. Это деньги, слава и власть.
Наука рассматривается как некий тип информационных верований, а основной акцент в социологических исследованиях делается на коммуникативной практике ученых, влиянии на их деятельность различных вненаучных идей и обстоятельств личной жизни. Так, по мнению Блура (автор так называемой «сильной программы»), социология науки должна объяснять возникновение научных верований, абстрагируясь от вопроса об их истинности и
от соответствующего им логико-математического аппарата. Главным становится выяснение социальных механизмов приятия или отторжения научным сообществом этих верований [Д Bloor, 1973, р. 171-193].
Когнитивные социологи, проводя, можно сказать, «полевые» исследования непосредственно в научных лабораториях, доказывают, что вопрос об истине фактически решается на континджентном («кулуарном») уровне в процессе переговоров между учеными, основным мотивом деятельности которых является удовлетворение своих личных амбиций. Консенсус обусловливается не рациональными аргументами конститутивного форума (научные семинары, конференции, защиты диссертаций и т.п.), а социальными и личностными событиями на континджентном уровне. Любое знание, согласно социологам этой школы, не является продуктом личного познавательного акта, поскольку оно социально конструируется через коммуникативно-информационные связи ученых, использующих различные социокультурные ресурсы [М. Малкей, 1983].
С нашей точки зрения, когнитивные социологи неправомерно смешивают познавательный процесс, состоящий из множества индивидуальных познавательных актов, каждый из которых имеет свою социокультурную и личностную окраску, и результат — знание, объективность которого удостоверяется в соответствии не только со стандартами, принятыми в данный исторический момент, но и с положениями (теориями), признанными фундаментальными для данной дисциплины в целом.
Кроме того, на наш взгляд, когнитивные социологи в значительной степени исказили понимание роли информационных коммуникаций в науке, принизили морально-этический статус ученых, сведя сам процесс получения нового знания к кулуарному выяснению ими своих личностных отношений. Вполне оправданно, что когнитивная социология была подвергнута справедливой и глубокой критике со стороны как западных, так и отечественных философов науки [Современная западная социология науки, 1988].
К понятию «инновационная эпистемология»
Предлагаемая к рассмотрению эпистемологическая структура инноваций в науке, или инновационная эпистемология, базируется также на информационно-коммуникативном подходе. Однако она существенно отличается от вышеизложенной теории. Инновационную эпистемологию в целом можно позиционировать между эволюционной эпистемологией и когнитивной социологией науки. Важные идеи и положения эпистемологии инноваций в науке содер-
жатся в работах таких известных авторов, как Ж. Адамар, Э. Боно, И. Пригожин, М.А. Розов, С.П. Курдюмов, Е.Н. Князева и др.
Термин «инновация» вошел сравнительно недавно в философию науки, но теперь он широко используется в самых разных социокультурных контекстах. Так, в экономике под инновацией понимается новый появившийся на рынке продукт, пользующийся повышенным спросом. В науке же, в которой одним из основных принципов получения и развития знания является принцип коллективизма, инновация — это прежде всего новая идея, апробированная и принятая научным сообществом. Безусловно, любая новая идея как новация рождается в голове отдельного человека, но только вследствие коммуникативной практики, принятой в научном сообществе, эта идея принимается или не принимается учеными.
Исходной онтологической идеей инновационной эпистемологии является признание креативности самого мироздания. Онтология креативности впервые подробно разработана Платоном в основном в диалогах «Тимей» и «Парменид». Творчество понимается философом предельно широко как «всякий переход из небытия в бытие».
На основе анализа диалога Платона «Пир» можно выявить общую смысловую структуру информационно-коммуникативной деятельности, порождающей новое знание, которую мы уже подробно рассматривали в других работах [В.А. Яковлев, 2003, № 6, с. 142—154].
Поэтому воспроизведем лишь логическую цепочку основных элементов эпистемологической структуры.
Традиция — Формирование проблемной ситуации — Проблемное событие — Креативная ситуация — Рождение новации — Переход новации в инновацию — Новая традиция — Новая проблемная ситуация.
Важно подчеркнуть, что в этом цикле «эврика» Сократа, хотя и рождается только в его голове, есть в конечном счете, как показывает Платон, результат коммуникативной практики всех участников пира.
Выявленную в «Пире» Платона общую смысловую структуру инновационной деятельности можно проследить в отношении науки на трех ее основных уровнях.
На первом — макроуровне — рассматривается процесс перехода науки из новации в инновацию культуры. В Древней Греции, где и родилась наука, ее возникновение представляется как разрешение определенной проблемной ситуации в античной культуре в целом, лишь отчасти объясняемое географической и экономической спецификой этого государства. Заметим, что проблемная ситуация вырастает из традиции греков проводить различные соревновательные игры, в коих довольно четко прослеживается принцип
«агона» всей древнегреческой культуры. Наука появляется как новация культуры, но, не получив необходимого информационно-коммуникативного признания и распространения, фактически исчезает с ее горизонта на целых десять веков.
Лишь вторая, можно сказать, «проба пера» этой новации попадает в резонансные отношения с социокультурными, экономическими и коммуникативными отношениями Европы эпохи Возрождения. Но наука еще долгое время остается как бы «внутренним делом» нескольких европейских стран. Только со второй половины XIX в., по мере все большего применения на практике результатов научной деятельности наблюдается мировая информационная экспансия науки, и она трансформируется в устойчивую социокультурную традицию, которую, впрочем, далеко не все философы оценивают положительно. Науку в целом, с нашей точки зрения, можно рассматривать как переход локальной натурфилософской новации Древней Греции в инновацию европейской культуры, а затем и в глобальную инновацию человеческой цивилизации.
Второй уровень фиксирует внимание на переходе новации как идеи, рожденной в голове конкретного ученого, в инновацию, принятую научным сообществом.
Проблемная ситуация в каждой научной дисциплине складывается периодически по мере увеличивающегося расхождения между эмпирическим базисом данной дисциплины и теоретическими построениями. Используя терминологию Т. Куна [Т. Кун, 1975], подчеркнем, что проблемная ситуация характеризуется ростом так называемых аномалий, постепенно подрывающих статус «нормальной» науки. Эта ситуация определяется коммуникативной деятельностью всего научного сообщества, каждый член которого относительно самостоятельно приходит к осознанию ее появления.
Решающим фактором в этом процессе становится то или иное проблемное событие в жизни конкретного ученого, причем не обязательно связанное непосредственно с его научной деятельностью. Как свидетельствуют многочисленные «case-studies», понимание необходимости «определиться» в сложившейся проблемной ситуации, выбрать то или иное направление дальнейших исследований приходит к каждому ученому через его личный опыт и оставляет глубокий след во всей его жизни.
Ученые, которые сделали выбор в пользу проведения исследований в определенном направлении с целью решения осознанной ими проблемы, в дальнейшем активно участвуют в формировании креативной ситуации, призванной объединить их усилия для достижения максимально эффективного результата.
Данная ситуация существенно отличается от проблемной ситуации именно степенью и глубиной вовлеченности конкретного ученого в ход событий. Если наличие проблемной ситуации характеризует прежде всего объективное положение дел в данной дисциплине в определенное время, то креативная ситуация обусловливает личностную мотивацию того или иного ученого, отражает уровень конкуренции между деятелями науки, стремящимися к признанию приоритета в выдвижении новации и к утверждению своего авторитета в научной среде.
Рождение новации означает интеллектуальный «прорыв» ученого в решении поставленной проблемы. Ход этого процесса, как правило, не осознается самим ученым и часто представляется ему как непосредственное, внезапное, интуитивное прозрение. В истории науки начиная с Античности такое состояние мышления ученого характеризуют понятиями «эврика», «озарение», «инсайт», «искра божья»» и т.п.
В методологическом плане рождение новации в сознании конкретного ученого, строго говоря, еще нельзя считать действительно научным открытием. Известно, что новизна может оказаться таковой только для самого индивида, но не для науки в целом.
Признание и утверждение индивидуальной новации ученого на уровне научного сообщества означает переход ее в статус инновации. Этот переход чаще всего сопряжен с большими информационно-коммуникативными трудностями самого разного рода и порой растягивается, как свидетельствует история науки, на десятилетия и даже столетия. Прочно утвердившиеся в науке инновации получают статус научных традиций, на которых воспитываются и образовываются последующие поколения ученых и с которыми, так или иначе, соотносятся все вновь рождающиеся новации.
Для пояснения выявленной информационно-коммуникативной структуры приведем пример, эпистемологически выражающий основные этапы становления неклассической квантовой физики.
A. Традиция — механистическая парадигма в физике в конце XIX в.
Б. Проблемная ситуация — появившиеся открытия, не поддающиеся объяснению в рамках этой парадигмы: электромагнитные волны, рентгеновские лучи, радиоактивность, открытие электрона.
B. Проблемное событие. М. Планк описал, используя язык математики, излучение абсолютно черного тела как прерывный процесс, введя понятие «квант». Далее А. Эйнштейн доказал, что свет (физическая субстанция) действительно излучается, распространяется и поглощается квантами, т.е. придал этому понятию физический смысл.
Г. Креативная ситуация. Идея Л. Де Бройля о корпускулярно-волновом дуализме всех элементарных частиц получает признание научного сообщества (Нобелевская премия). Формируется сообщество молодых физиков-единомышленников. Начинается бурное развитие квантовой физики.
Д. Рождение новации. Это произошло на конгрессе памяти А. Вольты в 1927 г., где Н. Бор выдвинул принцип дополнительности, согласно которому понятия квантового объекта как волны или частицы не противостоят одно другому, не противоречат, а взаимодополняют друг друга.
Заметим, что Эйнштейн, отрицавший вероятностность квантового мира и пытавшийся доказать принципиальную неполноту квантовой механики, отстаивал противоположную позицию. Дискуссия между двумя выдающимися учеными продолжалась на протяжении многих десятилетий XX в., но так и не привела их к какому бы то ни было согласию.
Е. Утверждение инновации. Несмотря на весь авторитет Эйнштейна, после работ многих других известных физиков, в частности Белла, подход Бора был принят научным сообществом в качестве главного и наиболее перспективного.
Ж. Формирование традиции. Подход Бора получил название ортодоксального, лег в основу Копенгагенской школы квантовой физики и вошел в общепринятые учебники по этой дисциплине.
З. Новая проблемная ситуация. В настоящее время нарастает оппозиция Копенгагенской школе, и уже насчитывается около пятидесяти других интерпретаций квантовой теории, в том числе с включением в нее непосредственно сознания наблюдателя (Х. Эверетт, Р. Пенроуз, М.Б. Менский и др.).
Отметим, что примерно так же поэтапно можно описать и развитие в XX в. космологии. Вместе с тем новая проблемная ситуация, связанная с решением проблем темной энергии, темной материи, ускоренного разбегания галактик, наводит на мысль, что современная космология еще только подошла к уровню креативной ситуации (Г). Это соответствует преобладающему среди ученых мнению, что наука о космосе стоит перед новой научной революцией.
Третий уровень анализа инноваций — это рождение новаций в уме отдельного ученого и их критический анализ им самим. Здесь анализируется обширный материал по психологии творчества, физиологическим исследованиям высшей нервной деятельности, генетике, изучаются дневниковые записи, приводятся размышления на эту тему самих ученых, которые делятся ими, основываясь на своей собственной коммуникативно-информационной практике.
Например, открытие Менделеевым таблицы периодических элементов во сне, догадка Кекуле о кольцевой структуре молекулы бензола, осенившей его, когда он застегивал ожерелье на шее жены, внезапное озарение проводящего отпуск Пуанкаре, позволившее ему решить трудную математическую проблему, над которой он бесполезно трудился долгое время.
В принципе все элементы структуры инновационного акта присутствуют и на этом индивидуальном уровне. Однако, как отмечают психологи, сама стадия рождения новации определяется тремя основными фазами — фазой проб и ошибок, когда творческую задачу пытаются решить стандартными методами, инкубационной фазой, когда решение как бы созревает в сфере подсознания, и фазой ин-сайта, когда решение приходит неожиданно, внезапно и часто совсем не в рабочей обстановке. В то же время новация ученого после критичной кропотливой проверки и решения вынести ее на суд научного сообщества может стать инновацией науки. Необходимым условием для реализации этого процесса является резонансное совпадение важных эпистемологических и социокультурных предпосылок.
Изоморфизм уровней эпистемологии инноваций
Важно подчеркнуть, что в итоге выявляется изоморфизм трех уровней научной инновационной деятельности. Иначе говоря, вскрывается структура коммуникативно-информационных инновационных процессов генезиса и утверждения науки в культуре, деятельности научных сообществ и исследовательской практике отдельных ученых.
В целом в инновационной эпистемологии наука рассматривается как модельная сфера инновационных процессов, а рождение знания — как пересечение различных коммуникативно-информационных традиций («социальных эстафет», по терминологии М.А. Розова). Пример — изоморфизм закона всемирного тяготения и закона Кулона [М.А. Розов, 1981, № 8, с. 138-147].
Вместе с тем существование и развитие знания через механизм социальных эстафет в теории Розова - это, в отличие от точки зрения Полани, надличностное явление, не зависящее от психологических факторов. Эстафета выступает как способ поведения (деятельности), передаваемый от человека к человеку путем воспроизведения образцов.
С точки зрения Розова, передача этих образцов через коммуникационную деятельность отдельных ученых и от поколения к по-
колению образует эстафету информационно-коммуникативной деятельности научного сообщества в целом, определяющей его эталоны и нормы. Иначе говоря, теория эстафет выступает как общая теория информационно-коммуникативных традиций в науке, а понимание научного текста рассматривается как креативный ответ на конкретный вопрос к нему и одновременно как искомый алгоритм (указание) способа решения определенной задачи.
М.А. Розов приходит к выводу, что данная теория не только не противоречит идеям творчества во всех сферах культуры, но и объясняет механизмы рождения новаций. Во-первых, в самой нормативной системе эстафет могут происходить случайные сбои, мутации, а во-вторых, культура выступает как огромное количество эстафет. Их взаимодействие, пересечение объективно создает возможность появления новаций.
Решающую роль в развитии каждой эстафеты играет социальный контекст, т.е. другие образцы, другие эстафеты, корректирующие динамику общения людей. М.А. Розов считает, что если стационарность эстафет обусловлена социокультурным контекстом, то его смена, переосмысление и перестройка выражают универсальный механизм новаций. По отношению к науке данный тезис означает, что за каждым научным текстом необходимо видеть и уметь выделять информационно-коммуникативные эстафеты, включающие его в поле своих возможных реализаций. Автор теории эстафет делает вывод: «Иными словами, знание — это механизм, перестраивающий композиционные связи эстафет» [М.А. Розов, 1990, с. 28].
Переосмысливая и развивая теорию М.А. Розова о механизме рождения нового знания (переход новации в инновацию), мы предлагаем использовать метанаучное понятие «резонанс» в качестве ключевого. В общем плане резонанс понимается как резкий скачок и быстрое усиление внутренних процессов системы, делающих возможным ее переход на новый уровень организации при условии совпадения структуры данных процессов со структурой внешних воздействий. В этом смысле понятие «резонанс» используют такие известные авторы, как И. Пригожин, Ст. Тулмин, Г.С. Ба-тищев, В.И. Купцов, Б.Г. Кузнецов и др.
Необходимо также провести различие между эпистемическими и институциональными инновационными процессами в науке. К первому типу относится рождение и утверждение нового знания в науке, а ко второму — ее организационных структур (лаборатории, научные центры и институты, образовательные учреждения, академии и т.п.).
Научное открытие как инновация
На наш взгляд, очевидно, что феномен научного открытия должен рассматриваться в качестве центрального элемента информационно-коммуникативных инновационных процессов в науке — итога разрешения креативной ситуации в исследовательской деятельности. Примером является анализ академиком Б.М. Кедровым открытия Д.И. Менделеевым периодической системы элементов [Б.М. Кедров, 1970].
В современной философии науки различают так называемые квазиинтенциональные и экстраординарные (типа серендипити) открытия.
Их отличие заключается в значении внешних факторов, с помощью которых генерируется новация. Если проблемная ситуация выступает как некоторое «знание о незнании», т.е. известно поле исследовательского поиска, общая цель исследования и его направленность, то внешние факторы могут оказаться в роли случайной подсказки, ускоряющей генерацию новации и «прорыв» ее в сознание. Так были, например, открыты законы Архимеда, планета Нептун, таблица Менделеева, формула бензольного кольца, нейтрино, а из недавних открытий — бозон Хиггса, гравитационные волны.
В открытиях типа серендипити внешняя случайность играет совсем другую роль. Она не ускоряет генерацию новации, а порождает новое поле исследовательского поиска, развитие которого может в дальнейшем привести к порождению целой цепочки других новаций.
Иначе говоря, порой оказывается, что находят совсем не то, что искали, а нечто совершенно другое, но, как обнаруживается впоследствии, очень важное для развития науки и практики.
К типу серендипити можно отнести открытие Америки Колумбом, вакцины против холеры Пастером, пенициллина Флемингом, рентгеновских лучей, радиоактивности Беккерелем, электрической батареи Гальвани, электромагнетизма Эрстедом, электромагнитных волн Герцем, микроволнового (реликтового) излучения, феномена ускоренного разбегания галактик и др. Конечно, эти открытия не являются чисто случайными. Для того чтобы заметить нечто необычное как потенциальный объект науки, необходимо обладать определенным уровнем знаний и хотя бы самой общей интенцией на исследовательский поиск, иметь соответствующую опытно-экспериментальную базу для регистрации и воспроизведения нового феномена.
А.С. Майданов называет открытия типа серендипити экстраординарными, при совершении которых возникает впечатление, что
они имеют эмерджентный характер. Биологи нередко утверждают, что каждое эволюционное событие происходит в природе лишь однажды. Причем в большинстве случаев оно приводит к тому, что скорее всего следовало бы ожидать. Однако иногда результат оказывается совершенно неожиданным. По мнению Майданова, процесс осуществления экстраординарных открытий «можно в известной степени сравнить с процессом формирования новых видов живых существ в органической природе» [A.C. Майданов, 1986, № 12, с. 50].
Подчеркнем, что нередко важные открытия в науке происходят, говоря словами Эйнштейна, через «иррациональные скачки человеческого разума».
В структуре инновационной эпистемологии необходимо также выделить основной креативный информационно-коммуникативный механизм развития науки — перенос, или трансляцию, экстраполяцию эпистемических элементов. Рожденные в одной области науки, они переносятся в смежные, а порой и в довольно отдаленные научные дисциплины.
Методологически важно различать типологию и структуру переноса. При этом выделим внутридисциплинарный, междисциплинарный и метадисциплинарный виды переноса.
Внутридисциплинарный перенос является наиболее очевидной и распространенной формой развития инновационных процессов в науке. Например, при построении молекулярно-кинетической теории газов в физике использовалась механическая модель соударяющихся шаров. Максвелл применял в построении своей теории электродинамики гидродинамические модели. Одну из первых моделей строения атома Резерфорд построил по аналогии со строением Солнечной системы.
Классическим примером междисциплинарного переноса является использование в физике химического понятия цепных реакций: в 20-е гг. XX в. Н.Н. Семёнов разработал теорию разветвленных цепных химических реакций, которая была отмечена Нобелевской премией, а в 30-е гг., после открытия нейтрино, его идея была перенесена в ядерную физику и кардинально переосмыслена в рамках этой науки.
Методы лингвистики были успешно использованы К. Леви-Строссом в антропологических исследованиях, а методы хирургии — в физиологических работах И.П. Павлова. Открытие закона сохранения энергии послужило толчком для создания З. Фрейдом теории психической энергии бессознательного. Одно из направлений современной когнитивной психологии при анализе мышле-
ния использует структурные принципы устройства и функционирования компьютера.
Метадисциплинарный, или метанаучный перенос связывают прежде всего с общей стратегией методов научных разработок. Так, еще в 50-е гг. XX в. в программном заявлении Общества исследований в области общей теории систем в качестве главной цели указывалось на изучение изоморфизмов понятий, законов и моделей в различных отраслях науки и возможность их переноса из одной дисциплины в другую. В настоящее время все большее значение для самых разных научных дисциплин приобретают идеи, концептуальный аппарат и методы синергетики, компьютерного моделирования и вычислительного эксперимента.
Кроме того, рассматривается мысленный эксперимент как перенос наблюдателя в воображаемую ситуацию. Хорошо известны мысленные эксперименты Ж. Буридана, Г. Галилея, И. Ньютона, А. Эйнштейна. По словам известного вирусолога XX в. Дж. Солка, в ходе работы над созданием вакцины против полиомиелита он «ощущал себя иммунной системой, сражающейся с вирусом или раковой клеткой».
Информационно-коммуникативный перенос позволяет развивать всю систему науки наиболее экономным и эффективным образом. Кроме того, экстраполяция новаций и инноваций создает, если использовать техническую метафору, автогенерирующий контур креативности науки, работающий в режиме резонанса с окружающими его социокультурными структурами.
В структуре переноса можно выделить такие компоненты, как традиции, программы, методы, концепты, навыки. Каждый из них довольно подробно проанализирован в современной литературе по философии и методологии науки, поэтому здесь обратим особое внимание на то, что перенос осуществляется, как правило, не по принципу «пассивной диффузии», а скорее в соответствии с так называемым «пороговым эффектом», когда информационная новация, претендующая на статус научного знания, сталкивается с неприятием и отторжением ее определенной частью научного сообщества.
Заключение
В заключение необходимо подчеркнуть, что информационно-коммуникативный подход к структуре эпистемологии, т.е. к теории научного знания, позволяет понять самоценность и апплика-бельность инновационных процессов в науке, а саму науку — как особый тип социокультурных инновационных процессов (программ), порождающих эпистемические, институциональные и коммуникативные новации.
Бытие (онтология) науки в сфере культуры — это образец и модель информационно-коммуникативных инновационных процессов во всех сферах человеческой деятельности. Таким образом, инновационная эпистемология выступает в качестве нового важного раздела формирующейся философской теории креативности.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Боброва Л.A. Эпистемология У. Куайна: Научно-аналитический обзор. М., 1997.
Кедров Б.М. Микроанатомия великого открытия: К 100-летию закона Менделеева. М., 1970.
Кун Т. Структура научных революций. М., 1975 (Kuhn T.S. The structure of scientific revolutions. Chicago, 1962).
Лекторский B.A. Субъект, объект, познание. М., 1980.
Лекторский B.A. Эпистемология классическая и неклассическая. М., 2001.
Майданов A.C. Экстраординарные открытия и их типология // Вопросы философии. 1986. № 12.
Малкей М. Наука и социология знания. М., 1983 (Mulkay М. Science and the sociology of knowledge. L., 1979).
Пиаже Ж. Избр. психологические труды. М., 1969.
Розов МЛ. Пути научных открытий // Вопросы философии. 1981. № 8.
Розов М.A. Научное знание и механизмы социальной памяти. М., 1990.
Современная западная социология науки. М., 1988.
Стёпин B.C. Теоретическое знание. М., 2000.
Субъект, познание, деятельность: К 70-летию В.А. Лекторского. М., 2002.
Шрейдер KJ.A. Информация и знание // Системная концепция информационных процессов. М., 1988.
Эволюционная эпистемология: проблемы, перспективы. М., 1996.
Яковлев B.A. Теория познания Жана Пиаже и эволюционная эпистемология II Современные теории познания. ИНИОН РАН, М., 1992.
Яковлев B.A. Субъект, познание, деятельность: К 70-летию В.А. Лекторского II Вопросы философии. 2003. № 8.
Яковлев B.A. Философия творчества в диалогах Платона // Вопросы философии. 2003. № 6.
Яковлев B.A. Метафизика креативности // Вопросы философии. 2010. № 6.
Яковлев B.A. Информационная парадигма бытия // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 7. Философия. 2016. № 2.
Bloor D. Wittgenstein and Mannheim on the sociology of mathematics II Studies in History and Philosophy of Sciens. 1973. Vol. 4. N 2.
Evolutionary epistemology, rationality and the sociology of knowledge I Ed. by O. Radnitzky, WW Bartley, III. Peru (Illinoise), 1988. XIV.
Peaget J., Garcia R. Psychologenease et histoire des sciences. P., 1983.
