CC BY
122
Новый филологический вестник. 2019. №1(48). --
Н.С. Журавлева (Челябинск) ORCID ID: 0000-0003-2467-7748
«ЭНЦИКЛОПЕДИЯ» ПЕРВОЙ ОБОРОНЫ: «СЕВАСТОПОЛЬСКАЯ СТРАДА» С.Н. СЕРГЕЕВА-ЦЕНСКОГО
Аннотация. В статье рассматривается роман-эпопея С.Н. Сергеева-Ценско-го «Севастопольская страда» как иллюстрация державно-имперского дискурса в советской литературе. Отказ от идеи «мировой революции» и провозглашение перспективы построения «социализма в отдельно взятой стране» потребовали от большевиков обращения к образцам отечественного патриотизма в середине 1930-х гг. Помимо прочего, Севастополь, идентичность которого определялась военно-стратегическим положением, оказался в фокусе внимания партийно-государственной элиты. Главная мысль романа - оборона Севастополя есть исключительно дело и подвиг русского народа. Почти полное уничтожение флота и угроза захвата города пробуждают в закрепощенном русском солдате национальное сознание, которое позволяло в течение веков отбивать все иноземные нашествия. Основные итоги исследования позволяют утверждать, что репрезентация образа Севастополя как города-крепости и «русской Трои» отвечала задачам мобилизации советского социума накануне Второй мировой войны. Переиздания и популярность романа Сергеева-Ценского среди различных групп советских читателей объяснялись следующими факторами. Во-первых, исторической политикой государства, искавшего факторы воспитания патриотизма накануне потенциальных боевых действий. Во-вторых, «политикой памяти», формируемой «снизу». Выдвижение солдата в качестве «первой фигуры» войны, восхваление русского народа и его лучших качеств, проявленных на фоне внешней агрессии, находили отголоски в массовом сознании читателей. В-третьих, обращением к традициям дореволюционной классической литературы. Благодаря «изобретению традиций» устанавливались связи с прошлым, а также интерпретировались события настоящего с опорой на старые модели. Продолжая традицию «Севастопольских рассказов» Л.Н. Толстого, Сергеев-Ценский показывает, что народ, поднявшийся на справедливую войну, непобедим, что Крымскую войну проиграл прогнивший феодально-крепостнический строй, что осада Севастополя закончилась огромными людскими и материальными потерями союзников, которые заняли всего лишь южную часть города.
Ключевые слова: «Севастопольская страда»; С.Н. Сергеев-Ценский; Первая оборона Севастополя; героизм; русский народ; советская литература.
N.S. Zhuravleva (Chelyabinsk) ORCID ID: 0000-0003-2467-7748
"Encyclopedia" of the First Defense: S.N. Sergeev-Tsensky's "The Suffer of Sevastopol"
Abstract. This article discusses the "The Suffer of Sevastopol", an epic novel by S.N. Sergeev-Tsensky. This novel serves as an illustration of imperial discourse in So-
viet literature. The rejection of "world revolution" as an idea and the proclamation of the prospect of building "a socialism in a particular country" required the Bolsheviks to appeal to patriotic characters in the mid-1930's. Besides, Sevastopol, whose identity was defined by its military and strategic position, was in the center of attention of the political elite. The main idea of the novel is that the defense of the city was exceptionally the achievement of the Russian people. A nearly complete destruction of the fleet, and the looming threat of the siege has awakened a national spirit in the hearts of Russian soldiers, a spirit which for centuries has helped them to repel all foreign invasions. The main results of this research imply that the representation of Sevastopol character as a fortress-city and as a "Russian Troy" has met the demands of military mobilization in the Soviet society on the eve of World War II. The re-publishing and
the popularity of the novel amongst different groups of Soviet readers can be explained by the following factors. First, the country's policy which historically looked forward for nurturing the patriotism and for preparing the population for potential was conflicts. Second, the "memory policy", formed "from below". The nomination of the soldier as the "first figure" of the war, the glorification of the Russian people and their remarkable qualities, which manifested during the times of foreign threats to Motherland, has come in touch with the consciousness of the readers. Third, an appeal to the traditions of pre-revolutionary classical literature. Thanks to "invention of traditions", it was possible to establish the links with the past and interpret the present events basing on old models. Continuing the tradition of "Sevastopol stories", by Lev Nikolaev-ich Tolstoy, Sergeyev-Tsensky shows that the nation which stands against the justified
war is undefeatable, that the Crimean war was lost by a rotten feudal serf system, that the siege of Sevastopol resulted in an enormous loss of human lives and material losses of the Allies who occupied only the southern part of the city.
Key words: "The Suffer of Sevastopol"; S.N. Sergeev-Tsensky; First defense of Sevastopol; heroism; the Russian people; Soviet literature.
Отказ от идеи «мировой революции» и провозглашение перспективы построения «социализма в отдельно взятой стране» в первой половине 1930-х гг. потребовали от руководящей и интеллектуальной элиты СССР обращения к образцам российского патриотизма. В советском политическом пространстве господствовавший прежде во всех сферах дискурс о революции и Гражданской войне сменился державно-имперской идеологией. В условиях мобилизации общества на новую войну происходил идейный переход от пролетарского интернационализма к национал-большевизму. В новый символический нарратив вошли события и персонажи русской истории, действующие, как правило, в «пограничных ситуациях», когда целостность державы находилась под угрозой из-за внешнего вторжения. Как пишет современный немецкий исследователь Ф.Б. Шенк, новая история страны со второй половины 1930-х гг. базировалась на «трех китах»: на истории централизованного государства, на истории великих личностей и на истории народных масс. Осью истории становились не классовая борьба и народные восстания, а строительство мощного государства сильными личностями [Шенк 2007, 281].
По мнению современного историка О.Ю. Никоновой, соцреализм стал «культурной матрицей», в рамках которой происходила реконструкция исторического прошлого и его интеграция в патриотический «имперский» дискурс [Никонова 2010, 74]. Военно-патриотическая линия органично вписывалась в соцреалистический канон, отвечая задачам подготовки страны и населения, особенно его молодой части, к предстоящей большой войне. Во второй половине 1930-х гг. возродился интерес к исторической прозе. Современный социолог и литературовед Б.В. Дубин отмечает, что конкурентная «борьба за историю» - обязательный аспект выдвижения символов коллективной идентичности нации в эпоху радикальных перемен [Дубин 2002, 202]. Направленный вектор тема приобрела после дискуссии 1934 г. на страницах журнала «Октябрь» «Социалистический реализм и исторический роман» накануне Первого Всесоюзного съезда писателей. В 1942 г. на торжественном собрании АН СССР в докладе «Четверть века советской литературы» писатель А.Н. Толстой говорил, что в 1920-е гг. происходило нигилистическое отрицание национальных ценностей, военного искусства, русской государственности. «Литература борется за восстановление генетических линий и связывает нити, тянущиеся от современного человека к историческому прошлому, - на первом этапе эти нити были оборваны и, порой, обрывались умышленно, как например, деятельность РАППа. В поисках великого исторического наследства литература обращается к историческому роману. В последние годы перед войной он преобладает над другими жанрами» [Толстой 1943, 28]. «Исторический роман, - отмечал Толстой, - не роман об отжившем. Это повествование о настоящем, точнее, о том наследии предков, которое пережило века и стало нашим достоянием» [Толстой 1943, 30].
Одним из первых советских исторических романов Толстой назвал «Севастопольскую страду» Сергея Николаевича Сергеева-Ценского (1875-1958). Это произведение объединило два ведущих жанра соцреализма: исторический роман и эпопею. Эпопейный жанр, раскрывающий историю семьи на фоне больших событий в стране, продуктивнее других служил сверхзадаче соцреализма - эпизации общественного сознания. По мнению одного из теоретиков нового метода Д. Лукача, настоящий соц-реалистический роман должен проявлять склонность к эпопее, поскольку в нем идет борьба за нового положительного героя, способного выразить прекрасное будущее [Литовская 2005, 318]. Еще известный дореволюционный критик В.Г. Белинский утверждал, что герой эпопеи есть сама жизнь, а не человек [РГАЛИ. Ф. 618. Оп. 2. Д. 197. Л. 8].
Сергеев-Ценский обратился к сюжету Крымской войны 1853-1856 гг. во время работы над эпическим циклом «Преображение России», который посвящался событиям 1914-1917 гг. Этот монументальный труд (двенадцать романов, три повести и два этюда) создавался автором более сорока лет. В 1934-1935 гг. писатель приступил к изображению Первой мировой войны и увидел, что в истории России уже были аналогичные события, которые раскрыли разложение самодержавной России, но одновременно
показали и могучие жизненные силы русского народа [Плукш 1975, 144]. Автор признавался, что роман о Севастополе задумывался им как этюд к эпопее «Преображение России»: «Ведь общая политическая ситуация, как Крымской войны, так в первой мировой была сходна: западные страны нападали на Россию» [Сергеев-Ценский 1950 a, 38].
Обращение Сергеева-Ценского к сюжетам прошлого, в том числе, было обусловлено потоком критики, который на него обрушили рапповцы. В частности, главы романа «Преображение», посвященные Гражданской войне в Крыму, признавались клеветой на действительность, а его самого причислили к «попутчикам». По мнению советского писателя В.Я. Тар-сиса, начало советского периода ознаменовалось примыканием Сергеева-Ценского к правому флангу литературы. Его сочинения, имевшие «тенденциозный и реакционный характер, отражали непонимание сути Октябрьской революции» [Тарсис 1930, 195]. Из-за давления Сергеев-Ценский на какое-то время обратился к «чистой» историко-литературной тематике. В частности, за произведения о русских классиках А.С. Пушкине, Н.В. Гоголе, М.Ю. Лермонтове Сергеев-Ценский в 1943 г. получил степень доктора филологических наук. Именно эти работы он назвал «подступами к изображению эпохи Николая I» [Сергеев-Ценский 1975, 293].
Замысел описать события Крымской войны вначале ограничивался созданием популярной книги для юношества. Однако обширный исторический материал натолкнул его на мысль о сотворении огромного романа, посвященного патриотизму, величию и силе русского народа, который, несмотря на крепостное рабство, сумел отстоять честь и независимость родины. Сергеев-Ценский признавался, что писал эпопею запоем, покоренный величием и красотой подвига русских солдат, защищавших то, что, по мнению обоих главнокомандующих всеми силами Крыма - и А.С. Меншикова, и А.М. Горчакова - «невозможно было защищать» [РГА-ЛИ. Ф. 1161. Оп. 1. Д. 4. 16. Л. 4].
В числе основных источников эпопеи автор назвал детские воспоминания из рассказов отца - участника обороны Севастополя, а также труды К. Маркса и Ф. Энгельса, «Записки о Крымской войне» Н.Г. Чернышевского, «Былое и думы» А.И. Герцена [РГАЛИ. Ф. 613. Оп. 10. Д. 2982. Л. 4]. В экспозиции мемориального дома-музея Сергеева-Ценского в Алуште помещен список всех источников: это более пятидесяти названий книг, в том числе комплекты исторических журналов «Русская старина», «Русский архив», «Исторический вестник» за десятки лет. Советские исследователи подчеркивали, что писатель обращался к классикам марксизма-ленинизма с целью переосмысления дореволюционных документов, исполненных «верноподданнического» монархического духа [Плукш 1975, 146]. Но необходимо отметить, что элемент идеологической конъюнктуры здесь явно присутствовал. Работая над романом, автор накопил столько материала, что его хватило еще на несколько произведений: историческая повесть «Синопский бой» (1940), очерк «Севастопольская оборона» (1940), трагедия «Вице-адмирал Корнилов» (1940), пьесы «Малахов курган», «Хло-
понины», «Главком Меньшиков» и два киносценария - «Севастопольская оборона» и «Севастопольский бастион» (другое название - «Боевой бастион») [Сергеев-Ценский 1975, 294].
На создание огромного объема текста (около 100 печатных листов) Сергееву-Ценскому потребовалось менее четырех лет (1936-1939). Но с публикацией рукописи произошла заминка. Редколлегия журнала «Октябрь» отвергла роман как произведение «квасного патриотизма». В частности, рецензент В.Ф. Малаховский главным недостатком назвал преобладание в романе исключительно генералов и офицеров, помимо императоров. Он не увидел представителей народных масс: «Краткий эпизод с Дашей - первой сестрой милосердия - как и еще всего два-три пустяковых штришка о массе, не в счет» [РГАЛИ. Ф. 1161. Оп. 1. Д. 662. Л. 2]. При этом рецензент признал «правильной» линию в описании картины обороны Севастополя как героической борьбы с интервентами. На этом также акцентировал внимание знаток истории XIX в. профессор Н.М. Дружинин: «Основное направление романа - правильно: автор сумел показать способность русского народа при самых тяжелых социальных и политических условиях отстаивать свою территорию и свою самостоятельность при вторжении прекрасно вооруженных интервентов» [РГАЛИ. Ф. 1161. Оп. 1. Д. 337. Л. 3]. В трактовке обороны как героической борьбы с интервентами угадывались параллели между Крымской и Гражданской войнами, что отражало концепцию И.В. Сталина, согласно которой внутреннюю войну в России развязали интервенты, а противники большевиков являлись лишь их марионетками. Вероятно, этот факт предрешил судьбу «Севастопольской страды»: редактор журнала «Октябрь» Ф.И. Панферов отправил рукопись лично Сталину. Автор доработал роман, и в итоге в 1937-1939 гг. журнал его напечатал, правда, с небольшими сокращениями. В полном объеме «Гослитиздат» опубликовал в 1939 г. весь текст книги.
В своей эпопее Сергеев-Ценский дает широкую картину жизни России в середине XIX столетия через события Севастопольской обороны. Оценивая это с позиции социалистической идеологии, он видит в подвиге русского народа не только проявление патриотизма, но и как следствие -грядущую отмену крепостного права. Автор вкладывает эту идею в уста одного историка: «Затоптанный правительственными ботфортами в грязь народ выкарабкается из грязи, вымоется, вочеловечится и заживет умно и свободно! Вот в какой результат войны я верю!» [Сергеев-Ценский 1950 а, 255].
Сергеев-Ценский обратился к опыту Л.Н. Толстого, написавшему в «Севастопольских рассказах»: «Надолго оставит в России великие следы эта эпопея Севастополя, которой героем был народ русский...» [Толстой 1964, 24]. Очень многое роднит творческий метод обоих писателей. Как и Толстой, он изображает изнанку войны (кровь, страдания, смерть), придерживается исторических фактов, прибегает к публицистическим отступлениям и авторским комментариям, а главное - создает коллективный образ русского народа, признав его героем обороны. Оба автора раскрывают
смысл понятия «страда» через обращение к солдатам - представителям крестьян, с их страданиями и нелегким трудом на земле. Отсюда господствуют представления, что для народа война есть тяжелая страда, а не просто кратковременный героический порыв. Показательно, что Вторая оборона города (1941-1942) получила аналогичные сравнения: 30 октября 1941 г. станет отправной точкой новой «великой севастопольской страды», которая затмит своей славой Первую оборону (1854-1855). В дальнейшем «Севастопольская страда», «Севастопольские рассказы» и «Севастопольский мальчик» К.М. Станюковича будут признаваться каноном в изображении Первой обороны [Ястребова 1949].
Влияние романа Толстого «Война и мир» прослеживается у Сергеева-Ценского в ряде аспектов. В частности, оба произведения открываются светским раутом и посвящаются крупнейшим событиям, изменившим ход российской истории. Как и Толстой, Сергеев-Ценский через образ семей Зарубиных и Хлопониных рисует широкие картины жизни русского общества, а также стремится показать единство фронта и тыла. Косвенным подтверждением переклички и даже «соперничества» с великим дореволюционным классиком можно назвать упоминание в письме Сергеева-Ценского о том, что его роман на 15 печатных листов больше, чем «Война и мир» [РГАЛИ. Ф. 613. Оп. 10. Д. 2982. Л. 5].
В «Севастопольской страде» присутствует много параллелей с войной 1812 г. против Наполеона. К примеру, 27 августа 1855 г. после шестой и последней бомбардировки Горчаков, который сменил Меншикова, пишет:
«...Грустно и тяжело оставить врагам нашим Севастополь, но вспомните, какую жертву мы принесли на алтарь Отечества в 1812 году. Москва стоит Севастополя! Мы ее оставили после бессмертной битвы под Бородино. Трехсотсо-рокадевятидневная оборона Севастополя превосходит Бородино! Но не Москва, а груда каменьев и пепла досталась неприятелю в роковой 1812 год. Так точно и не Севастополь оставили мы нашим врагам, а одни пылающие развалины города, собственно нашею рукою зажженного, удержав за нами честь обороны, которую дети и внучата наши с гордостью передадут отдаленному потомству. Севастополь приковывал нас к своим стенам. С падением его мы приобретаем подвижность, и начинается новая война, война полевая, свойственная духу русского солдата.» [Сергеев-Ценский 1950 Ь, 655].
В этом смысле Севастополь 1854-1855 гг., как и Отечественная война 1812 г., дали понять Европе, как способен защищать свои рубежи русский народ. Этот локус выступает символом национальной независимости, несокрушимости, уверенности в победе, имевший особый вневременный характер. Образ города тождественен образу Родины. «.Севастополь со всеми его бастионами был не больше, как точка в этой неизмеримости, но какая точка зато!.. Не город, а знамя России! И весь великий исторический смысл беспримерной защиты этого города от натиска почти целой Европы, .состоял именно в том, чтобы отстоять знамя, полотнище зна-
мени, которое отрывает от древка в рукопашном бою знаменщик, чтобы опоясаться им под мундиром и там его спасти. Пусть изломанное в схватке древко достанется напавшему в больших силах врагу, но не самое знамя» [Сергеев-Ценский 1967, 315].
В романе подробно описываются настроения и подготовка к войне противоборствующих сторон, цитируется французская и английская печать. Например, приводятся выдержки из газеты «Таймс»: «Мы ожидали легких побед, а нашли сопротивление, превосходящее упорством все доселе известное в истории, и были свидетелями внезапного сосредоточения огромных сил, которое принудило нас искать спасения не в хладнокровных и хорошо обдуманных действиях, а в романтической храбрости. Это не должно больше повторяться» [Сергеев-Ценский 1950 а, 368].
Севастополь в романе сравнивается с древним Карфагеном - городом, который благодаря близости к торговым путям Средиземноморья быстро обогатился, но был разрушен римлянами. Автор пишет, что в Новое время европейцы стремятся уничтожить Севастополь, в том числе из-за его размещения в центре Черного моря, возле Европы и Азии. Попытки завоевателей захватить Крым Сергеев-Ценский объясняет намерением оттеснить Россию обратно в Азию, лишить ее перспектив развития.
Показательно, что Севастополь выступает стержневым персонажем романа, ведь главного героя, который служил бы писателю для выражения основной мысли, в привычном смысле нет. Это соответствовало установке на эпизацию общественного сознания в рамках соцреализма. Город нередко уподобляется человеку, к примеру, кулачному бойцу, «у которого сверху донизу разодрана рубаха, подбит и заплыл глаз, из носа льется и капает с подбородка кровь, он выплевывает разбитые кулаками зубы и в тоже время весело подмигивает встречным уцелевшим глазом. Почему же? - Потому что его противник выплюнул еще больше зубов, чем он, подмигивать глазами не может, так как оба они подбиты и заплыли, нос у него сворочен набок и с места поединка его уводят под руки, до того много потерял он сил» [Сергеев-Ценский 1950 Ь, 287].
В духе времени показаны «низы» и «верхи» тогдашнего социума и армии. Солдаты и моряки выносят всю тяжесть войны, а высшие чины видят в ней средство для достижения корыстных целей. За исключением П.С. Нахимова и В.А. Корнилова - лучших выразителей воли народа. Так, Нахимов заявляет, что матрос есть главный двигатель на военном корабле, а офицеры - лишь его пружины, что солдаты и матросы - первые фигуры, а офицеры - вторые. Автор подчеркивает, что вера в лучшие физические и моральные силы народа определила успехи Корнилова, который фактически берет на себя командование после бегства Меншикова. Подчеркивается, что благодаря осознанию огромной ответственности перед Родиной Корнилов за несколько дней сумел построить укрепления и даже воодушевить войска. После его гибели инициативу подхватывает Нахимов. «Павел Степаныч», как его называли матросы, показан человеком, для которого свойственно полное забвение личных интересов, когда дело
касалось службы. Адмирал лучше других знает про нужды и быт простых людей, как и имена многих представителей нижних чинов. Отсюда смерть Нахимова преподносится в качестве трагедии: его хоронят не как флотоводца, а как народного героя.
Развитие и ход боевых действий определяют структуру эпопеи, которая развивается как хроникальный роман, отражающий основные этапы обороны Севастополя, включавшие шесть больших полевых сражений и шесть бомбардировок и штурмов. Внутренняя динамика композиции достигается, в числе прочего, за счет применения господствующего в советской идеологии и науке диалектического подхода. Сюжет движет и обостряет столкновение противоположных сил: лагерь союзников - и русская армия; образ крепостнической России - и собирательный образ русского народа; бездарные военачальники во главе с Николаем I - и великие патриоты Нахимов, Корнилов, Истомин; бескорыстие и патриотизм народа, включая передовых офицеров - и карьеризм, казнокрадство, безразличие к судьбе страны николаевских чиновников [Плукш 1975, 149]. Пожалуй, наиболее отрицательно выглядит главнокомандующий Меньшиков: старый, уставший от жизни, догматичный, склонный к ошибкам. Меншиков показан как преступник, который плохо подготовился к обороне Севастополя с суши, т.к. царь считал, что противник высадится не в Крыму, а на Кавказе. Он не верит в способность русских солдат совершить подвиг из любви к Родине.
Автор включает в художественную ткань произведения эпизоды, рисующие мужество мирных жителей Севастополя, которые подвергались не меньшей опасности, чем на передовой. Показан эпизод, когда матроски под градом бомб носили воду защитникам Малахова кургана, из них дошло только пятеро, остальные погибли. Также Сергеев-Ценский отмечает трудовые подвиги, памятником которых становится двойной вал длиной десятки километров, состоящий из траншеи, блиндажей, пороховых погребов, минных колодцев.
В изображении народа автор избегает обреченности, безысходности перед лицом врага, наоборот, Сергеев-Ценский показывает, как происходит усиление его жизненной энергии с каждым сражением, нарастает напряженность боев, увеличивается стойкость солдат и матросов. Их физические и моральные силы кажутся неисчерпаемыми. Лучше всего это передают слова Горчакова: «... Севастополь напоминает мне бороду, которую чем больше бреют, тем гуще она растет» [Сергеев-Ценский 1950 а, 595].
Создавая коллективный образ народа, автор выводит в эпопее и много индивидуальных персонажей. Из представителей «низов» наиболее известен П.М. Кошка, в котором автор концентрирует лучшие черты русского человека: храбрость, находчивость, товарищество, самопожертвование, душевная щедрость. К примеру, показано, как Кошка, рискуя собственной жизнью, целый день прячется недалеко от окопов противника, чтобы спасти тело убитого матроса. Он показан неизменным участником всех
операций в тылу врага, в этом угадывается образа народа. «Все мы - Кошки!», - заявляют участники одной из вылазок.
Главная мысль романа - оборона Севастополя есть исключительно дело и подвиг русского народа. Почти полное уничтожение флота и угроза захвата города пробуждают в закрепощенном русском солдате огромное национальное сознание, которое позволяло в течение веков отбивать все иноземные нашествия. Воплощая общенациональное дело, оборона Севастополя представляет подготовительный этап к переделке русской жизни. Помимо прочего, эта идея раскрывается в диалоге двух историков Московского университета. Один говорит, что из своих занятий историей он вынес взгляд, что победы в войнах не всегда полезны победителям: «Гораздо больше пользы извлекают из них побежденные, если только они не обескровили, если имеют достаточно сил, чтобы заняться коренными реформами, переделаться, обновится. А ведь этот свекловичный николаевский пресс, под которым мы задыхаемся, что он такое по своей сути, как не результат Александровской победы над Наполеоном? Получилось раздутое самомнение, шапками-закидайство, - и ни апелляции, ни протеста, ни контроля!» [Сергеев-Ценский 1950 а, 255]. Тем самым Сергеев-Ценский транслирует постулат крупнейшего дореволюционного историка В.О. Ключевского о том, что «Севастополь ударил по застоявшимся умам, значительно расширив число сторонников перемен». Под этим подразумевался рост либеральных ожиданий в начале царствования Александра II.
Став явлением в советской литературе, роман Сергеева-Ценского пробудил целый поток рецензий, в большинстве случаев хвалебных. А. Ма-линкин писал, что правдивое художественное полотно мог создать только советский автор, критикующий самодержавие и показавший смелость, «глубоко развитое чувство товарищества» русского солдата [Малинкин 1940, 87]. В соответствии с тенденцией на дискредитацию царского режима многие рецензенты акцентировали внимание на «реакционной» политике режима. В частности, А. Кукаркин подметил, что писатель раскрыл гнилость николаевской крепостнической системы, приведшей к уничтожению русской армии, но не сделал упор на прогрессивном значении итогов Крымской войны - поражении «жандарма Европы», активизировавшем революционные настроения. Правда, это не умаляло фундаментальной ценности романа - демонстрации русского народа как победителя [РГАЛИ. Ф. 618. Оп. 2. Д. 197. Л. 18]. Отзывы первых читателей показывают, что многие из них поражение России объясняли «гнилостью» и «продажностью» царского строя. Так, для С. Андрацкой Николай I предстал человеком, который погубил Севастополь, не укрепив его с суши. Ее поразила закулисная сторона обороны. У других читателей также сложилось впечатление о причинах поражения: тупость командования, взяточничество, ошибки царя [Что читать 1940, 57].
В духе времени вышла рецензия Н. Калязина, выбивавшаяся из списка обзоров о романе «Севастопольская страда», как правило, подготовленных литературоведами для специализированных изданий. Даже ее буди-
рующее название «Эпопея о знаменитом городе» привлекало внимание, а публикация в журнале для массового читателя предполагала резонанс. Риторика статьи вовлекает с первых же строк. Рецензент называет оборону Севастополя «одним из замечательнейших проявлений народной сознательности и мужества во всей мировой истории» [Калязин 1940, 93]. Севастополь предстает символом русской земли на Черном море, без обладания которым невозможна модернизация страны: «Интервенты задумали отогнать великую страну от моря, загнать ее в леса, берлоги, бездорожье» [Калязин 1940, 94]. Сокрушил эти планы Севастополь, который, как писал Сергеев-Ценский, при приближении врага подобно «свернувшемуся ежу, расправил и выставил во все стороны свои иглы». В этом контексте битва за Севастополь выступает рубежом, который закрывает отсталый, аграрный, традиционный период и открывает путь для прогрессивного, индустриального развития. И это несмотря на поражение в Крымской войне, ведь, согласно позиции рецензента, войну проиграл «господствующий, наружный гнилой слой», а не русский народ - «здоровый, твердый, как ядро, которое никому не было дано ни растолочь, ни расщепить» [Калязин 1940, 96].
Калязин пишет, что в опасности оказались не отдельные личности, а народ. Герои эпопеи именно на бастионах находят свое место, талант, призвание, свое чувство долга. Корнилов даже вдруг молодеет, ведь Севастополь пробуждает «молодость, здоровый национальный дух, лишенные шовинизма», взяв верх над «старостью, косностью, леностью» [Калязин 1940, 97]. Желание отстоять город превращает «незаметных людей в заметных деятелей истории». Севастополь сравнивается с Троей, «трижды, четырежды повторенной» [сравнение с Троей было взято из работ дореволюционных мемуаристов - Н.Ж]. Рефреном звучит мысль о том, что честь страны и народа была спасена, капитуляции и позора не было, просто армия перешла на другую сторону бухты.
Стиль статьи, изданной осенью 1940 г., напоминал агитку или лубочной плакат с характерным черно-белым антагонизмом «свои / чужие», что определялось вспыхнувшей Второй мировой войной. Не случайно рецензент, опираясь на эталонный образ Нахимова, пытается внедрить тезис о том, что любая война - не стихия, она подотчетна разуму и управлению, что жизнь продолжается и под огнем, в грохоте и шуме. Для советской литературной критики эта рецензия в дальнейшем станет эталоном в освещении «Севастопольской страды».
Статья Калязина, впрочем, как и сам роман-эпопея, изобилует яркими примерами представлений, глубоко укорененных в коллективной психике русской культуры. По мнению современного немецкого исследователя Х. Гюнтера, в их основе лежат архетипы «мать», «отец», «герой», «враг», ставшие актуальными в советской литературе и искусстве сталинского периода [Гюнтер 2010]. В романе образ Матери олицетворяет Россия, Нахимов - это «отец матросов», герой - это народ, враги - это союзники и предатели крымские татары. Роман «Севастопольская страда» стал образ-
цом сочетания глубинных пластов народной культуры и новых задач отображения живой современности, что во многом определило «живучесть» и пластичность соцреализма.
Показательно, что Сергеев-Ценский 15 марта 1941 г. получил Сталинскую премию первой степени вместе с М.А. Шолоховым (роман «Тихий Дон») и А.Н. Толстым (роман «Петр Первый»). Газета «Правда» и другие печатные издания откликнулись на книгу развернутыми обзорами, где им давалась исключительно высокая оценка. Например, роман «Севастопольская страда» называется «явлением поистине праздничным в развитии советской литературы», «безусловной победой в утверждении новых принципов исторического повествования», в котором «реальная история - не фон, а в полном смысле слова главное действующее лицо» [Ковальчик 1941]. Автор цитирует Сергеева-Ценского, который создает образ защитников Севастополя, проявивших «отстоявшееся геройство повседневности, которое перестало уже всем казаться чем-нибудь особенным». Они были героями «не на мгновение», сумевшими победить страх и инстинкт самосохранения, связанными подлинным чувством товарищества в единую семью. Этот героизм - не стихийный, его сознательно прививали и воспитывали в солдатах «доблестные руководители обороны - Корнилов, Нахимов, Истомин, Тотлебен», «подлинные вдохновители героической борьбы за оборону Родины» [Ковальчик 1941].
Роман-эпопея стал мощным идеологическим стимулом мобилизации населения к войне, что подтверждали отзывы воинов Красной армии. «Мужество русского народа, героически защищавшего родную землю от вражеского нашествия, так мастерски показанное в Ваших произведениях, влекло на повторение бессмертных подвигов Севастополя наших воинов в Великую Отечественную войну советского народа», - писали Сергееву-Ценскому солдаты Мельник и Катков [Красный Крым 1945]. Особым вниманием, по замечанию самого автора, сочинение пользовалось у краснофлотцев: «Я не был моряком, но из-за книги меня включили в список морских авторов, что для меня значило признание знатоками морской службы» [РГАЛИ. Ф. 613. Оп. 10. Д. 2982. Л. 18]. Актуальность художественных изысканий Сергеева-Ценского в деле укрепления обороноспособности страны подтверждалась благодаря изданию Главным политуправлением ВМФ материалов для работы с книгой «Севастопольская страда» [Материалы для работы 1945].
Между тем, роман был востребован и в последующие десятилетия. В частности, в письме министру образования РСФСР от 24 января 1952 г. Сергеев-Ценский рассказывает о том, что в архангельском педучилище преподаватель истории на занятии о Крымской войне утверждала, что адмирал Нахимов был убит раньше, чем Корнилов. Когда одна из учениц ей возразила, сославшись на «Севастопольскую страду», учитель указала на то, что писателям свойственно извращать исторические факты, и Сергеев-Ценский - не исключение [РГАЛИ. Ф. 1161. Оп. 1. Д. 405. Л. 17]. В мемуарах писателя есть упоминание о знакомстве в Москве с профессором-
хирургом, который признавался, что ходит на лекции с «Севастопольской страдой»: читает оттуда студентам о постановке лечения огнестрельных и прочих ран в Крымскую войну [Сергеев-Ценский 1975, 303]. В пользу интереса научного сообщества к роману также свидетельствует несколько диссертаций советских филологов [Бурлаков 1954]. Один из диссертантов Н.С. Бурлаков роман Сергеева-Ценского даже ставил выше «Петра I» А.Н. Толстого из-за внимания к военно-стратегическим и тактическим вопросам, а также обращению не столько к войне, сколько к внутренним противоречиям в крепостнической России [РГАЛИ. Ф. 1234. Оп. 18. Д. 2584. Л. 1].
В результате начавшейся во второй половине 1940-х гг. «холодной войны» «Севастопольская страда» продолжит оставаться в фокусе «исторической политики» государства, что удостоверяют переиздания огромными тиражами. Однако в новых условиях текст подвергается корректировке. В 1950-е гг. крупный советский литературовед В.Р. Щербина был привлечен «Гослитиздатом» в качестве консультанта для подготовки десятитомного собрания сочинений Сергеева-Ценского. В ходе работы появилась главная рекомендация автору - сократить степень превосходства союзников в романе. К примеру, часто повторяется, что пароходы сделаны в Англии. Рецензент рекомендовал вычеркнуть фразу: «.силы русских были разбиты и отступили по всему фронту. Так первая в истории встреча в открытом поле и почти в равных силах англичан и русских кончилась победой тех, кто имел парламент и свободу печати, лучшую технику и гораздо лучший военный строй» [РГАЛИ. Ф. 1161. Оп. 1. Д. 620. Л. 11]. В целом, автору советовали избегать демонстрации западной просвещенности и российской «дикости». Щербина также настаивал снять утверждение о том, что «союзный флот является бесспорным хозяином моря» [РГАЛИ. Ф. 1161. Оп. 1. Д. 620. Л. 7]. Восточный вопрос международной политики предлагалось трактовать следующим образом: показать равные права России, Англии и Турции в отношении проливов и Балканского полуострова. В целом рекомендовалось подчеркнуть более высокий статус нашей страны, а в оценке Турции сделать упор на экспансию чужих земель и угнетение коренного населения.
Показательно, что пик публикационной активности романа «Севастопольская страда» пришелся на 1940-1950-е гг., период Второй мировой войны и начала противостояния СССР и США в условиях биполярного мира. Затем произошел спад: количество переизданий в Москве сократилось, за исключением выхода из печати в издательстве «Правда» (1967). В 1970-е гг. опубликовали эпопею лишь в Симферополе. Снижение заинтересованности во многом объяснялось развертыванием политики «разрядки международной напряженности» и актуальностью идей пацифизма. Последний всплеск внимания советских читателей к роману произойдет после публикации издательством «Правда» в 1985 г. Это свидетельствовало об ослаблении интереса власти к военно-патриотическому дискурсу вследствие «перестройки» и смены внешнеполитического курса.
Таким образом, роман Сергеева-Ценского «Севастопольская страда» стал крупнейшим литературно-художественным произведением советского периода, который касался истории Севастополя. Его многократные переиздания и популярность среди различных групп читателей объяснялись несколькими факторами. Во-первых, это определялось исторической политикой государства, искавшего факторы воспитания патриотизма накануне потенциальных боевых действий. В этом смысле вполне закономерно, что Севастополь, идентичность которого на протяжении нескольких столетий определялась его военно-стратегическим положением, оказался в фокусе советского дискурса. Государственные премии, радио, театр, кино, массовая печать, библиотеки способствовали популяризации «оборонных» произведений, важнейшими из которых со второй половины 1930-х гг. становились исторические романы. В числе прочих «Севастопольская страда» способствовала продвижению таких основных тем, как военно-патриотическая, национальная, национально-освободительная, вождизм, государственное строительство. Вполне объяснимо, что при создании портрета императора Николая I Сергеев-Ценский избегает использовать карикатурную палитру: он показан солдафоном, борцом с революциями, но при этом патриотом, государственником и трудоголиком.
Во-вторых, востребованность романа в СССР была обусловлена «политикой памяти», формируемой «снизу». Выдвижение солдата в качестве «первой фигуры» войны, восхваление русского народа и его самых лучших качеств, проявленных на фоне внешней агрессии, находили отголоски в массовом сознании читателей. Произведение «без главного героя» позволяло сформировать и «вжиться» в образ «обычного» человека, способного в необычных условиях выйти за пределы своих возможностей. Каждый читатель находил созвучие своей социальной реальности, о чем свидетельствовал такой вид «обратной связи» как личные письма литераторам. Разнообразие возрастного и профессионального состава читателей «Севастопольской страды» отражало многоплановость сюжетов и персонажей эпопеи как своеобразной «энциклопедии» Первой обороны.
В-третьих, обращение к традициям дореволюционной классической литературы предопределило устойчивый интерес к сочинению Сергеева-Ценского. Исторический роман становится одним из самых востребованных массовых жанров в Советском Союзе. Не случайно в прессе 1930-х гг. его называли «народной книгой». Произведения этого профиля, с одной стороны, успешно решали задачу воспитания патриотизма и любви к прошлому своей Родины, а с другой - выполняли познавательные и культур-но-досуговые функции. Аналогичное назначение возлагалось и на историческую беллетристику до 1917 г. В этом смысле благодаря литературным традициям устанавливались связи с прошлым, а также интерпретировались события настоящего с опорой на старые модели. Продолжая традицию «Севастопольских рассказов» Толстого, Сергеев-Ценский показывает, что народ, поднявшийся на справедливую войну, непобедим, что Крымскую войну проиграл прогнивший феодально-крепостнический строй, что
осада Севастополя закончилась огромными людскими и материальными потерями союзников, которые заняли всего лишь южную часть города. Показательно, что и в царский, и в советский периоды литература концентрировались исключительно на обороне, оставляя без внимания остальные периоды войны, неудачной для России, после которой она потеряла статус великой державы.
АРХИВЫ: РГАЛИ.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бурлаков Н.С. «Севастопольская страда» С.Н. Сергеева-Ценского: (к проблеме стиля советского ист. романа): автореф. дис. ... к. филол. н. М., 1954.
2. Гюнтер Х. Литература в контексте архетипов советской культуры // В поисках новой идеологии: социокультурные аспекты русского литературного процесса 1920 - 1930-х годов. М., 2010. С. 191-229.
3. Дубин Б. Риторика преданности и жертвы: вождь и слуга, предатель и враг в современной историко-патриотической прозе // Знамя. 2002. № 4. С. 202-212.
4. Калязин Н. Эпопея о знаменитом городе // Что читать. Журнал рекомендательной библиографии в помощь библиотекарю и читателю. 1940. № 11. С. 93102.
5. Ковальчик Е. Севастопольская страда // Правда. 1941. 10 янв.
6. Красный Крым. 1945. 30 сент.
7. Литовская М.А. Формирование соцреалистического канона // Русская литература ХХ века: закономерности исторического развития. Кн. 1. Новые художественные стратегии / отв. ред. Н. Лейдерман. Екатеринбург, 2005. С. 295-330.
8. Макаренко Г.С. «Севастопольская страда» С.Н. Сергеева-Ценского: (Принципы историзма): автореф. дис. ... к. филол. н. Симферополь, 1952.
9. Малинкин А. Литература о Крымской войне // Что читать. Журнал рекомендательной библиографии в помощь библиотекарю и читателю. 1940. № 9. С. 86-88.
10. Материалы для работы с книгой Сергеева-Ценского «Севастопольская страда». М., 1945.
11. Никонова О.Ю. Воспитание патриотов: Осоавиахим и военная подготовка населения в уральской провинции (1927-1941 гг.). М., 2010.
12. Отзывы читателей // Что читать. Журнал рекомендательной библиографии в помощь библиотекарю и читателю. 1940. № 11. С. 57.
13. Плукш П.И. Сергеев-Ценский - писатель, человек. М., 1975.
14. Сергеев-Ценский С.Н. Радость творчества. Статьи. Воспоминания. Письма. Симферополь, 1969.
15. (a) Сергеев-Ценский С.Н. Севастопольская страда. М., 1950. Ч. 4-6.
16. (b) Сергеев-Ценский С.Н. Севастопольская страда. М., 1950. Ч. 7-9.
17. Сергеев-Ценский С.Н. Севастопольская страда // Сергеев-Ценский С.Н. Собрание сочинений: в 12 т. Т. 5. Ч. 3-5. М., 1967.
18. Сергеев-Ценский С.Н. Эпопея «Севастопольская страда» // Трудитесь
много и радостно: избранная публицистика. М., 1975. C. 292-304.
19. Тарсис В. Современные русские писатели. Л., 1930.
20. Толстой А.Н. Четверть века советской литературы: доклад на Юбилейной сессии АН СССР 18 ноября 1942 г. М., 1943.
21. Толстой Л.Н. Севастопольские рассказы. Л., 1964.
22. Шенк Ф.Б. Александр Невский в русской культурной памяти: святой, правитель, национальный герой (1263-2000). М., 2007.
23. Ястребова В. Севастополь в художественной литературе // Слава Севастополя. 1949. 12 авг.
REFERENCES (Articles from Scientific Journals)
1. Dubin B. Ritorika predannosti i zhertvy: vozhd' i sluga, predatel' i vrag v sovre-mennoy istoriko-patrioticheskoy proze [Rhetoric of Devotion and Sacrifice: Leader and Servant, Traitor and Enemy in Modern Historical and Patriotic Prose]. Znamya, 2002, no. 4, pp. 202-212. (In Russian).
2. Kalyazin N. Epopeya o znamenitom gorode [Epic about the Famous City]. Chto chitat'. Zhurnal rekomendatel'noy bibliografii v pomoshch' bibliotekaryu i chitatelyu, 1940, no. 11, pp. 93-102. (In Russian).
3. Malinkin A. Literatura o Krymskoy voyne [Literature on the Crimean War]. Chto chitat'. Zhurnal rekomendatel'noy bibliografii vpomoshch'bibliotekaryu i chitatelyu, 1940, no. 9, pp. 86-88. (In Russian).
(Articles from Proceedings and Collections Research Papers)
4. Günther H. Literatura v kontekste arkhetipov sovetskoy kul'tury [Literature in the Context of the Archetypes of Soviet Culture]. Vpoiskakh novoy ideologii: sotsiokul'turnyye aspekty russkogo literaturnogo protsessa 1920 - 1930-kh godov [In Search of a New Ideology: Sociocultural Aspects of the Russian Literary Process of the 1920s-1930s.]. Moscow, 2010, pp. 191-229. (Translated from German to Russian).
5. Litovskaya M.A. Formirovaniye sotsrealisticheskogo kanona [Formation of the Socialist Realistic Canon]. Leyderman N. (ed.). Russkaya literatura 20 veka: zakono-mernosti istoricheskogo razvitiya [Russian Literature of the Twentieth Century: The Laws of Historical Development]. Vol. 1. Novyye khudozhestvennyye strategii [New Art Strategies]. Yekaterinburg, 2005, pp. 295-330. (In Russian).
(Monographs)
6. Materialy dlya raboty s knigoy Sergeyeva-TSenskogo "Sevastopol 'skaya strada" [Materials for Working with the Book Sergeev-Tsensky "The Sevastopol Suffering"]. Moscow, 1945. (In Russian).
7. Nikonova O.Yu. Vospitaniye patriotov: Osoaviakhim i voyennaya podgotovka naseleniya v ural'skoyprovintsii (1927-1941 gg.) [Education of Patriots: Osoaviakhim and Military Training of the Population in the Ural Province (1927-1941)]. Moscow,
2010. (In Russian).
8. Pluksh P.I. Sergeyev-Tsenskiy -pisatel', chelovek [Sergeev-Tsensky is a Writer, a Man]. Moscow, 1975. (In Russian).
9. Sergeyev-Tsenskiy S.N. Radost'tvorchestva. Stat'i. Vospominaniya. Pis'ma [Joy of Creativity. Articles. Memories. Letters]. Simferopol, 1969. (In Russian).
10. Shenk F.B. Aleksandr Nevskiy v russkoy kul 'turnoy pamyati: svyatoy, pravitel', natsional'nyy geroy (1263-2000) [Alexander Nevsky in Russian Cultural Memory: A Saint, Ruler, National Hero (1263-2000)]. Moscow, 2007. (Translated from German to Russian).
11. Tarsis V. Sovremennyye russkiyepisateli [Contemporary Russian Writers]. Leningrad, 1930. (In Russian).
12. Tolstoy A.N. Chetvert' veka sovetskoy literatury: doklad na Yubileynoy sessii ANSSSR 18 noyabrya 1942 g. [A Quarter of a Century of Soviet Literature: A Report at the Jubilee Session of the USSR Academy of Sciences November 18, 1942]. Moscow, 1943. (In Russian).
(Thesis and Thesis Abstract)
13. Burlakov N.S. "Sevastopol'skaya strada" S.N. Sergeyeva-Tsenskogo: (kprob-leme stilya sovetskogo ist. romana) [The Sevastopol Suffer" S.N. Sergeev-Tsensky: (To the Problem of the Style of the Soviet Historical Novel)]: PhD Thesis Abstract. Moscow, 1954. (In Russian).
14. Makarenko G.S. "Sevastopol'skaya strada" S.N. Sergeyeva-Tsenskogo: (Prin-tsipy istorizma) ["The Sevastopol Suffer" S.N. Sergeev-Tsensky: (The Principles of Historicism)]: PhD Thesis Abstract. Simferopol, 1952. (In Russian).
Журавлева Нелли Сергеевна, Южно-Уральский государственный университет (национальный исследовательский университет).
Кандидат исторических наук, доцент кафедры отечественной и зарубежной истории. Сфера научных интересов: образы Севастополя в советской литературе и драматургии, история литературного движения Урала в 1920 - 1930-е гг.
E-mail: [email protected]
Nelli S. Zhuravleva, South Ural State University.
Candidate of History, Associate Professor at the Department of Russian and International History. Research interests: images of Sevastopol in Soviet literature and drama, the history of the literary movement of the Urals in the 1920s - 1930s.
E-mail: [email protected]
