CC BY
15
УДК 63.3 + 06
ЭМПИРИЧЕСКИЕ ВОЛЬНОСТИ И МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ КОНСЕРВАТИЗМ: АБХАЗСКАЯ ИСТОРИЯ XIX СТОЛЕТИЯ В ОТЕЧЕСТВЕННЫХ ИССЛЕДОВАНИЯХ ДОРЕВОЛЮЦИОННОГО И СОВЕТСКОГО ПЕРИОДОВ
Н.А. Трапш
Современный исследователь, обращающийся к системному изучению кавказской истории XIX столетия и стремящийся активно использовать синхронные нарративные памятники, неизбежно сталкивается с серьезной проблемой методологического свойства, восходящей к некоторым профессиональным аксиомам, сформированным еще в студенческий период. Определенная трудность заключается в том, что применительно к рассматриваемой эпохе достаточно сложно разделить источниковые комплексы и историографическую традицию, так как значительное число известных нар-ративов обладает имманентными признаками обоих выделенных феноменов. Фиксированная дифференциация начинает формироваться только в советский период, когда ушедший век становится полноценным элементом предшествующей истории. В контексте указанного обстоятельства рассматриваемые культурные явления XIX столетия целесообразно объединить широким понятием нарративной историописательной концепции, позволяющим сохранить отчетливое представление и об общих чертах, и индивидуальном своеобразии избранных памятников.
Другой проблемой, оказывающей несомненное влияние на комплексную разработку избранной темы, следует признать этническую заостренность профессионального диалога столичных и региональных исследователей. Традиционно указанные структурные группы имеют дифференцированные воззрения относительно значимых событий и явлений нацио-
Трапш Николай Алексеевич - кандидат исторических наук, руководитель научно-исследовательской лаборатории истории и культуры народов Кавказа Северо-Кавказского научного центра высшей школы Южного федерального университета, 344010, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 140, e-mail: [email protected], т. +7(863)2640577.
нальной истории, перманентно изменяющейся роли конкретного региона в социально-экономическом, политическом и культурном развитии единого государства, индивидуальном вкладе выдающихся личностей в общественный прогресс. Однако соответствующие оценочные суждения редко имеют диаметрально противоположный характер, превращающий научный спор в идеологическую основу реальной политики. В данном случае эмпирический материал, извлеченный из исторических источников, и теоретические конструкции, сформировавшиеся в творческой лаборатории профессиональных исследователей, равным образом превращались для абхазской стороны в естественный инструмент последовательного укрепления собственной этнической идентичности, а для грузинских историков и общественных деятелей, поддерживаемых властными структурами Российской империи и СССР, они становились реальным идеологическим фундаментом для регионального доминирования. Следует выделить также и то существенное обстоятельство, что самым мягким вариантом подобного противостояния был своеобразный конфликт исследовательских интерпретаций применительно к ис-точниковому знанию, тогда как в жестком формате, распространенном в сталинскую эпоху, историческое инакомыслие каралось по уголовным статьям.
Отечественных исследователей дореволюционной эпохи абхазская история XIX столетия интересовала преимущественно в общем контексте имперской инкорпорации
Nikolay Trapsh - PhD in History, Head of the Research Laboratory of the History and Culture of the Caucasian Nations of North Caucasus Research Center Graduate School at the Southern Federal University, 140, Pushkinskaya Street, Rostov-on-Don, 344010, e-mail: [email protected], tel.+7(863)2640577.
кавказского региона, что определяло практическое отсутствие специальных работ, посвященных данной проблематике. Главными проблемами, рассматривавшимися в обобщающих трудах, являлись "добровольное вхождение" Абхазии в Российскую империю, длительная борьба с отдельными горскими сообществами, упорно сопротивлявшимися инкорпорацион-ным процессам, и системное хозяйственное освоение регионального пространства, утратившего значительную часть автохтонного населения в результате массового махаджирства. Следует заметить, что имперское сообщество профессиональных кавказоведов изначально имело полиэтнический характер, а главным интеграционным фактором являлась принципиальная общность ментальных установок и идеологических стереотипов. В рассматриваемый период в известных работах Н.Ф. Дубровина [1], В. Потто [2], С.С. Эсадзе [3] получила научное обоснование официальная концепция, согласно которой насильственное присоединение Абхазского княжества имело исключительно добровольный характер, а упорное сопротивление большинства горских сообществ Западного Кавказа определялось не имманентным свободолюбием и устойчивыми традициями регионального взаимодействия, а религиозным фанатизмом, стойким неприятием благотворного российского влияния и враждебными происками турецких, британских и французских эмиссаров. Указанные исследователи безоговорочно доверяли тем историческим свидетельствам, которые исходили от заведомо заинтересованных представителей имперской администрации и региональных сателлитов (например, мегрельской княгини Нины Дадиани), что приводило к существенному искажению реального развития политических событий. Другие значимые источники официального и личного происхождения (в частности, этнографические описания зарубежных путешественников или автобиографические записки известного российского офицера-разведчика Ф.Ф. Торнау) подвергались жесткой критике, носившей довольно часто неадекватный характер, или просто игнорировались официальной историографией, в рамках которой идеологическая идентичность однозначно превалировала над научной объективностью. Аналогичным образом массовое махаджирство рассматривалось как естественный результат политических устремлений отдельных пред-
ставителей региональной элиты, политически ориентированных на Османскую империю и формировавших устойчивые антироссийские настроения в местном обществе.
В рассматриваемый период формируется и другая интерпретация абхазской истории XIX столетия, представленная в нарративных историописательных концепциях А.В. Верещагина [4] и В.И. Немировича-Данченко [5]. В указанных этнографических нарративах содержалась менее апологетическая оценка инкорпорационных процессов, хотя некоторые устойчивые представления (например, спорный тезис о спланированном убийстве абхазского владетеля Келешбея Чачба собственным сыном Асланбеем) не были подвергнуты критическому пересмотру. Существенным фактором следует признать более пристальное внимание, уделенное А.В. Верещагиным и В.И. Немировичем-Данченко собственно абхазскому этносу, который получил адекватную характеристику в хозяйственном, социальном и бытовом измерении. Вместе с тем в представленных нарративах впервые проявились своеобразные эмпирические вольности, которые впоследствии станут одной из характерных черт нерегиональных историописа-тельных концепций. Они проявлялись в двух взаимосвязанных ракурсах: некритичном использовании разнообразной информации, полученной от непосредственных очевидцев, и в некоторой гиперболизированной пристрастности в контексте прямого отображения некоторых особенностей абхазского этнического менталитета и местного быта.
В рассматриваемый период начинает формироваться и региональная историографическая традиция, представленная оригинальными нарративами известного краеведа и общественного деятеля К.Д. Мачавариа-ни [6] и талантливого администратора и ландшафтного планировщика А.Н. Введенский [7], а также оригинального публициста и потомственного князя А.М. Эмухвари [8]. Указанным авторам удалось обобщить значительный эмпирический материал, извлеченный из различных источников и характеризующий экономическую, социально-политическую и культурную жизнь Абхазии во второй половине XIX толетия. В частности, А.Н. Введенский стал одним из первых исследователей синкретической системы абхазских религиозных представлений, дополненной значительными христианскими и исламскими заимствовани-
ями. Отличительной особенностью рассматриваемых трудов следует признать строгий эмпиризм, который в отдельных случаях дополнялся эмоциональными оценками этического характера, но не теоретическими конструкциями, характерными для сформировавшейся профессиональной историографии. Необходимо выделить также и то существенное обстоятельство, что имперская идентичность указанных авторов не вызывает принципиальных сомнений, однако предлагаемые оценочные суждения не свидетельствуют об осознанной идеализации российской политики на Кавказе или абхазских реалий соответствующей эпохи.
Полноценное развитие интеллектуального диалога столичной и провинциальной историописательных моделей, посвященных Абхазии XIX столетия, начинается в советский период, в рамках которого он приобретает отчетливый этнополитический оттенок. Своеобразную исследовательскую доминанту для формирующейся региональной историографии задал выдающийся деятель абхазской культуры Д.И. Гулиа, длительная исследовательская деятельность которого способствовала формированию оригинальных научных взглядов, отразившихся в фундаментальном труде "История Абхазии" [9]. Реальное содержание указанной работы охватывает достаточно отдаленные события абхазской истории, верхняя хронологическая граница которых тождественна X столетию, но авторские методологические и источниковедческие ремарки позволяют признать рассматриваемую историописательную концепцию первым по-настоящему профессиональным исследованием в региональном измерении. Намеченные контуры исторического прошлого Абхазии продолжили заполнять известные публицисты С.П. Басария, С.М. Ашхацава и К. Кудрявцев [10], уделившие определенное внимание и XIX столетию. В специальных исследованиях, подготовленных указанными авторами, получили подробную характеристику такие принципиальные вопросы, как объективные особенности абхазской инкорпорации в имперское пространство, реальные причины и естественные результаты массового махаджирства, этнические процессы в региональном пространстве. Новую исследовательскую тенденцию поддержал один из первых местных историков-марксистов А.В. Фадеев, многочисленные работы кото-
рого позволили адекватно оценить различные аспекты абхазской истории XIX столетия [11]. В частности, он резко негативно оценивал российскую экспансию на Кавказе, придавая ожесточенному сопротивлению горских сообществ имманентный характер национально-освободительного движения. Кроме того, А.В. Фадеев впервые актуализировал некоторые важные проблемы соответствующего периода абхазской истории, среди которых необходимо выделить комплексное описание социальной структуры абхазского общества, специфических особенностей Лыхненского восстания 1866 г. и последующей крестьянской реформы, неоднозначной роли Русской православной церкви в региональной инкорпорации. В аналогичном направлении работал и еще один местный историк марксист А.А. Олонецкий, исследовательские интересы которого в рассматриваемый период были связаны с системным генезисом капиталистических отношений в абхазской экономике XIX столетия, последовательным развитием внутренней и внешней колонизации рассматриваемого региона, а также некоторые вопросы церковной жизни [12]. Необходимо заметить, что выделенные исследователи действовали в непростых условиях своеобразного переходного периода, в рамках которого происходило последовательное становление сложного феномена советской исторической науки, опиравшейся в качестве философского и теоретико-методологического фундамента на специфическую интерпретацию марксистской концепции.
Исследовательский интерес к абхазской истории поддерживался и местным руководством в лице Н.А. Лакоба, боровшегося за самостоятельный статус рассматриваемого региона в административных рамках советского государства [13]. Относительно свободному развитию исторических исследований также способствовало недостаточное внимание научных лидеров союзного уровня, занятых системной перестройкой социального и гуманитарного знания в общегосударственном масштабе. Однако рассматриваемый период творческой свободы завершился вместе с трагической гибелью Н.А. Лакоба. С 1931 г. Абхазия уже является автономной республикой в составе Грузии, и для титульного этноса наступают тяжелые времена, отразившиеся и на реальном содержании научных исследований. Региональная метрополия стремилась не только к социально-экономическому и по-
литическому подчинению присоединенного региона, но и к тотальной ассимиляции этнических абхазов, важным фактором которой должна была стать целенаправленная ревизия исторического прошлого и культурных традиций автохтонного населения. В рамках развернувшихся репрессий были уничтожены не только абхазские представители во властных структурах, но и значительная часть местной интеллигенции, в том числе упоминавшиеся историки С.П. Басария и С.М. Ашхацава [13]. Однако окончательно поместить региональную историческую науку в идеологическое "прокрустово ложе" удалось не с первой попытки, так как перед Великой Отечественной войной была опубликована интересная монография молодого исследователя Г.А. Дзидзария "Борьба за Абхазию в первом десятилетии XIX века" [14]. Будущему символу абхазской историографии XX столетия удалось отчетливо показать, что владетельный князь Келешбей Чачба был реалистичным политиком и не испытывал особой симпатии ни к сопредельным грузинским правителям, ни к Российской империи. Подобный подход не вписывался в новую сталинскую идеологическую доктрину, в рамках которой большевистское представление о царской России как своеобразной тюрьме покоренных народов заменялось принципиальным положением о "добровольном вхождении" отдельных регионов в имперское пространство, сформулированным в рамках официальной историографии XIX - начала XX века.
Системное давление московских и тбилисских историков на абхазских коллег началось уже в послевоенный период, когда партийно-политическое руководство Грузии под постоянным контролем Л.П. Берия готовит массовую депортацию абхазского населения, не состоявшуюся из-за скоропостижной кончины И.В. Сталина [13]. В советской исторической науке с легкой руки М.Д.А. Ба-гирова утвердилась имперская концепция о реакционном характере вооруженного сопротивления горских сообществ Кавказа российской экспансии, что повлекло разгромную критику в отношении любых концептуальных построений, отклоняющихся от генеральной линии. В частности, критическому рассмотрению подверглись работы Г.А. Дзидзария, И.Г. Антелава, А.А. Олонецкого [14, 15], которые вынуждены были публично раскаиваться в мнимых ошибках и просчетах. Одно-
временно в 1949 г. грузинское руководство санкционировало официальную публикацию провокационной статьи тбилисского литературоведа П.И. Ингороква "Георгий Мерчуле -грузинский историк XI века" [16], в которой отрицалось автохтонное происхождение абхазского народа, прибывшего на занимаемую территорию только в XVII столетии и вытеснившем исконно проживавшие на данных землях картвельские племена. Региональные историки оказались под двойным идеологическим и политическим давлением и вынуждены были начать системную перестройку собственной исследовательской деятельности, которую требовалось адаптировать к суровым реалиям новой эпохи.
Стержневым элементом практической деятельности абхазских историков стал методологический консерватизм, дополненный вынужденной ориентацией на идеологические установки официального Тбилиси. В контексте указанного обстоятельства особое внимание уделялось "извечной дружбе" Абхазии и Грузии, а сопутствующие проблемы излагались в позитивистском ключе, предполагающем максимально подробное изложение исторических фактов, извлеченных из различных источниковых комплексов. В 50-80-е гг. XX столетия соответствующий подход нашел естественное отражение в известных работах З.В. Анчабадзе [17], В.Д. Авид-зба [18] и Г.А. Дзидзария [19], посвященных различным проблемам абхазской истории XIX века. Среди наиболее важных вопросов, получивших всестороннюю исследовательскую оценку, необходимо выделить массовое махаджирство, системные особенности социально-экономического развития Абхазии, специфические черты крестьянской реформы 1870 г. и поэтапное формирование местной интеллигенции. Своеобразным идеологическим и методологическим ориентиром для абхазских историков выступали синхронные работы других советских историков, значительная часть которых представляла грузинскую профессиональную корпорацию [20]. Однако, несмотря на сложные условия для творческой деятельности, региональному историческому сообществу удалось не только вовлечь в научный оборот новые источники и предложить оригинальные оценки значимых событий и явлений, но и сохранить важнейшую идею об органичном и самобытном характере предшествующего развития Абхазии. Данное
представление стало принципиальной основой для системного сохранения абхазской этнической идентичности, а в недалекой перспективе составило идеологический фундамент национально-освободительного движения.
После официального распада СССР в 1991 г. научная дискуссия разгорелась с новой силой и приобрела еще больший политический резонанс, но в данном случае уже отсутствует формальный повод для возможного рассмотрения указанной полемики как продолжающегося диалога столичной и провинциальной историографический традиций. Он прошел сложную содержательную эволюцию от вольных эмпирических построений конца XIX - начала XX столетия к методологически консервативным концепциям послевоенного периода, реальное оживление которым предавало латентное этнополити-ческое противостояние ведущих носителей различных национальных идей.
ЛИТЕРАТУРА
1. Дубровин Н.Ф. История войны и владычества русских на Кавказе: В 4 т. Т. 1. СПб., 1888. 656 с.
2. Потто В.А. Кавказская война в отдельных очерках, эпизодах, легендах и биографиях: В 5 т. Т. 1. СПб. - Тифлис, 1885-1891. 678 с.; Потто В.А. Утверждение русского владычества на Кавказе: В 3 т. Т. 1. Тифлис, 1901-1904. 354 с.
3. Эсадзе С.С. Историческая записка об управлении Кавказом: В 2 т. Т. 1. Тифлис, 1907. 616 с.
4. Верещагин А.В. Исторический обзор колонизации Черноморского побережья Кавказа и его результат. СПб., 1885. 36 с.; Он же. Колонизация Черноморского побережья Кавказа. СПб., 1878. 46 с.
5. Немирович-Данченко В.И. В гостях. СПб.: Изд-во Э. Гартье, 1880. 182 с.
6. Мачавариани К.Д. Город Сухум и Абхазия в настоящем и прошлом // Естествознание и география. 1914. № 1. С. 14-26; Он же. Описательный путеводитель по Сухуму и Сухумскому округу. Сухум, 1913. 132 с.; Он же. Очерки Абхазии // Черноморский вестник. 1899. № 254. 14 ноября. С. 32-38.
7. Введенский А.Н. Абхазцы (азега). По поводу сочинения Г. Дубровина "Очерк Кавказа и народов его населяющих" // Сборник сведений о кавказских горцах. Вып. 6. Тифлис, 1872. С. 1-50; Введенский А.Н. О положении Абхазии в религиозном отношении // Кавказ. 1868. № 5. С. 22-26; Введенский А.Н. Экономическое положение туземного населения Сухумского отдела // Сборник сведений о кавказских горцах. Вып. 6. Тифлис, 1872. С. 1-34.
8. Эмухвари А.М. Абхазцы и их потребности. // Черноморский вестник. 1898. 15 июля. № 155. С. 26-29; Он же. Воспитание детей в Абхазии // Черноморский вестник. 1898. 28 марта. № 70. С. 18-21; Он же. Положение Кодорского участка // Черноморский вестник. 1902. 27 сентября. № 215. С. 12-16; Он же. Самурзаканские поверья // Кавказ. 12(24). I. 1873. С. 34-42.
9. Гулиа Д.И. История Абхазии. Тифлис, 1925. 342 с.
10. Басария С.П. Абхазия в географическом, этнографическом и экономическом отношении. Сухум-кале, 1923. 124 с.; Ашхацава С.М. Пути развития абхазской истории. Сухум, 1925. 48 с.; Кудрявцев К. Материалы по истории Абхазии. Сухум, 1926. 184 с.
11. Фадеев А.В. Бухарестский мир 1812 года и вопрос о кавказских границах. // Ученые записки Ростовского государственного университета. Т. XXI. Вып. 3. Ростов н/Д, 1957. С. 23-31; Он же. Краткий очерк истории Абхазии: В 2 ч. Ч. 1.Сухум, 1931. 190 с.; Он же. Очерки истории Абхазии. Сухум, 1932. 212 с.; Он же. Россия и Кавказ первой трети XIX века. М.: Изд-во АН СССР, 1960. 404 с.
12. Олонецкий А.А. Колонизация Абхазии во второй половине XIX столетия. // Труды АбНИИЯЛИ. Вып. 2. Сухум, 1931. С. 51-58; Он же. Очерки по развитию капиталистических отношений в Абхазии (конец XIX - начало XX века). Сухуми, 1934. 34 с.; Он же. Православная церковь как орудие колониальной политики царизма в Абхазии // Материалы по истории Абхазии. Вып. XV. Сб. 1. Сухуми, 1939. С. 51-58.
13. См.: Лакоба С.З. Очерки политической истории Абхазии. Сухуми: Б.и., 1990. 156 с.
14. Дзидзария Г.А. Борьба за Абхазию в первом десятилетии XIX века. Сухуми: Изд-во Абхазского НИИ АН СССР, 1940. 32 с.
15. Антелава И.Г. Из истории аграрного движения в пореформенной Абхазии // Сообщения АН Грузинской ССР. Тбилиси, 1949. Т. X. № 4. С. 24-29; Антелава И.Г., Дзидзария Г.А. Материалы по истории Абхазского княжества. // Исторический вестник. Тбилиси, 1953. Т. VII. С. 55-69; Антелава И.Г., Дзидзария Г.А., Олонецкий А.А. Из истории крестьянской реформы в Абхазии // Исторический архив. 1951. Т. 5. С. 31-36; Олонецкий А.А. К вопросу о крестьянской реформе в Абхазии // Труды АбНИИЯЛИ. Сухуми, 1954. Т. XXV. С. 22-28; Он же. Сухуми в первой половине XIX века. // Труды Абхазского государственного музея. Сухуми, 1947. Вып. 1. С. 41-47.
16. Ингороква П.И. Георгий Мерчуле - грузинский писатель X века. Тбилиси, 1954. 124 с. (на груз. яз.).
17. Анчабадзе З.В. Очерк этнической истории абхазского народа. Сухуми: Алашара, 1976. 168 с.; Анчабадзе З.В., Дзидзария Г.А. Вековая и нерушимая дружба братских грузинского и абхазского народов. Тбилиси, 1969. 76 с; Анчабадзе З.В., Дзидзария Г.А. Дружба извечная, нерушимая.
Очерк из истории грузино-абхазских отношений. Сухуми, 1972. 122 с.
18. Авидзба В.Д. Проведение в жизнь крестьянской реформы в Абхазии. Сухуми, 1985. 186 с.
19. Дзидзария Г.А. Восстание 1866 года в Абхазии. Сухуми, 1955. 64 с.; Он же. Декабристы в Абхазии. Сухуми, 1970. 118 с.; Он же. Махаджирство и проблемы истории Абхазии XIX столетия. Сухуми, 1975. 362 с.; Он же. Народное хозяйство и социальные отношения в Абхазии в XIX веке (до крестьянской реформы 1870 года). Сухуми, 1958. 234 с.; Он же. Присоединение Абхазии к России и его историческое значение. Сухуми, 1960. 246 с.; Он же. Формирование дореволюционной абхазской интеллигенции. Сухуми, 1979. 344 с.; Дзидзария Г.А., Качарава Ю.М. Из истории совместной борьбы грузинского и абхазского народов (XIX - начало XX века). Тбилиси, 1981. 144 с.
20. См. напр.: Адамия В.И. Социально-экономическое развитие грузинской деревни в пореформенный период (1870-1900 гг.). Тбилиси, 1976. 188 с.; Антадзе К.Д. Население Грузии в XIX в. (Истори-ко-демографическое исследование). Тбилиси, 1973. 154 с.; Гугушвили П.В. Развитие промышленности в Грузии и Закавказье в XIX-XX вв.: В 2 т. Т. 1. Тбилиси, 1957. 214 с.; Он же. Развитие сельского хозяйства в Грузии и Закавказье в XIX-XX вв. Тбилиси, 1968. 226 с.; Жордания О.К. История крестьянской реформы в Грузии. Тбилиси. 1982. 236 с.; Иоаннисян А.Р. Присоединение Закавказья к России и международные отношения в начале XIX столетия. Ереван, 1958. 252 с.; Мочалов В.Д. Крестьянское хозяйство в Закавказье в конце XIX века. М., 1958. 176 с.
21 января 2014 г.
УДК 39(470.6)
"ЧЕРКЕССКИЙ ВОПРОС" И АДЫГИ В.А. Колосов
В последние годы чрезвычайно актуализировался в информационном пространстве так называемый "черкесский вопрос".
Термин "черкесский вопрос" употребляется очень широко в средствах массовой информации, в экспертных и научных кругах. Однако четкого и общепризнанного научного определения данного термина нет. В данной статье под "черкесским вопросом" понимается совокупность проблем, стоящих перед адыгами (черкесами), которые требуют своего решения и оценки. В поле зрения России и ее руководства "черкесский вопрос" появился еще о второй половине XVI в., когда ко двору Ивана IV Грозного стали прибывать делегации из Кабарды с просьбой защитить их от врагов и принять в подданство. В настоящее время Российская Федерация является основным действующим лицом в "черкесском вопросе".
Причины актуализации "черкесского вопроса" многообразны, но среди них основ-
Колосов Владимир Александрович - кандидат исторических наук, старший научный сотрудник СевероКавказского научного центра высшей школы Южного федерального университета, 344006, г Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 140, e-mail: [email protected].
ными являются: активность адыгских организаций Российской Федерации и мира, период подготовки и проведения зимней Олимпиа-ды-2014 в г. Сочи и война в Сирии.
Активизация черкесского национального движения в конце 1980-х гг. развивалась практически параллельно в России и за рубежом. Одним из мотивов его быстрого развития была вера в возможность восстановления черкесского единства первоначально в рамках международной организации, символизирующей перспективу реального воссоединения черкесов на родине. В мае 1991 г. в Нальчике прошел первый Всемирный адыгский конгресс. В принятой на конгрессе Декларации говорилось: "Конгресс принял решение и оповещает всех людей на Земле об учреждении Всемирной черкесской ассоциации (ВЧА), призванной изучать и решать общие проблемы братских народов, способствовать сохранению их родного языка и культуры, восстановлению их подлинной истории, обеспечению свободы вероисповедания, консолидации
Vladimir Kolosov - PhD in History, senior researcher at the North Caucasian Center of Science of the Higher School at the Southern Federal University, 140, Pushkinskaya Street, Rostov-on-Don, 344006, e-mail: [email protected].
