CC BY
51
УДК: 4Р22
Н.В. Ланге
ЭМОТИВНАЯ ОЦЕНКА АНТРОПОНИМОВ, СВЯЗАННЫХ С ДРЕВНЕГРЕЧЕСКОЙ И ДРЕВНЕРИМСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИЯМИ,
В ЭПИСТОЛЯРНОМ ДИСКУРСЕ А.С. ПУШКИНА
Существует множество лингвистических исследований, посвящённых изучению различных фрагментов языковой личности А.С. Пушкина. Однако его творчество в аспекте языковой оценки ещё не подвергалось анализу. В данной работе на материале писем поэта, которые в свете последних исследований называются эпистолярным дискурсом, предлагается исследование эмо-тивной оценки антропонимов, связанных с древнегреческой и древнеримской цивилизациями, используемых поэтом для номинации лиц. Подобные антропонимы рассматриваются с точки зрения компонентов структуры оценки, аксиологической особенности оценочного предиката, эмо-тивного и экспрессивного фона, гендерного аспекта. Результатом исследования является выделение качеств, которые оцениваются поэтом как положительные и как отрицательные, и связанные с положительной и отрицательной оценкой эмоции, что позволяет существенно расширить существующие представления об идиостиле поэта и его языковой личности.
Ключевые слова: Пушкин, антропоним, эмотивная оценка, эпистолярный дискурс, идиос-тиль, языковая личность.
Изучению различных фрагментов языковой личности А.С. Пушкина посвя-щёно множество работ, но до сих пор нет комплексного исследования творчества поэта с точки зрения языковой оценки. Однако именно в содержании оценки скрывается важнейшая информация о свойствах языковой личности.
В свете новейших лингвистических исследований эпистолярий признаётся дискурсом. Он непосредственно связан с прагматической ситуацией и представляет собой «сложное коммуникативное явление, включающее кроме текста, ещё и экстралингвистические факторы (знания о мире, мнения, установки, цели адресата), необходимые для понимания текста» [2, с. 18]. С дискурсивными категориями адресанта и адресата неразрывно соединена категория оценки. Категорию оценки мы рассматриваем с точки зрения антропоцентрического подхода и считаем, что «оценка заключается в разнообразных логических и эмоциональных реакциях человека на познаваемую деятельность, возникающих при сравнении её с идеализированной моделью мира» [9, с. 30].
Мы присоединяемся к исследователям, которые при изучении категории «оценочности» на уровне единиц лексико-семантического уровня языка полагают, что связи между эмотивными и оценочными элементами коннотации неразрывны между собой [7, с. 6].
Яркие эмотивно-оценочные нарицательные и собственные имена часто используются в эпистолярном дискурсе А.С. Пушкина для номина-
ции лиц. Имена собственные при устойчивом их употреблении в письмах поэта становятся прозвищами, но нередко остаются и просто эмотив-но-оценочными, образными именами. В данной статье мы обратимся к анализу имён собственных в эпистолярном дискурсе А.С. Пушкина, связанных с греко-римской античной культурой. На страницах пушкинских писем появляются имена мифологических персонажей и реально существовавших людей. Яркая их образность возникает благодаря тому, что эти имена были хорошо известны в интеллигентном кругу адресатов поэта и ассоциации с ними были хорошо понятны.
Обратимся к иллюстрациям. Именем Венера (богиня любви и красоты) в эпистолярном дискурсе называется Аграфена Федоровна Закревс-кая, жена министра внутренних дел, с которой поэт встречался в конце 20-х годов в петербургском свете. А.Ф. Закревская, отличавшаяся «монументальной» красотой, была предметом увлечения не только А.С. Пушкина, но и П.А. Вяземского, и Е.А. Баратынского. А.С. Пушкин посвятил А.Ф. Закревской стихотворения «Портрет», «Наперсник», «Счастлив, кто избран своенравно», а имя Аграфена включил в так называемый «Донжуанский список» [8, с. 259-260]. «Если б не твоя медная Венера, то я бы с тоски умер. Но она уморительно смешна и мила. Я пишу ей стихи», - сообщает поэт в шутливом письме П.А. Вяземскому (1 сент. 1828 г. Петербург). Здесь Венера, на наш взгляд, развивает референтное созна-чение, вероятно, довольно традиционное для рус-
ской языковой культуры: красивая, статная. Новые смысловые оттенки вносит в антропоним эпитет медная. Он обоснован, возможно, тем, что в алхимии планета Венера связывается с медью [5, с. 108]. Однако Х.Э. Керлот отмечает: «Мы, с нашей стороны, склонны полагать, что в каждом особом соединении попарно планеты с металлом имеется существенный элемент двойственности, в котором его положительное качество направлено в одну сторону, а отрицательное - в другую» [5, с. 319]. Может быть, двойственность отражает и сочетание медная Венера. Однако, в отличие от толкования Х.Э. Керлота, указывающего на синкретичность оценочного заряда, сочетание медная Венера в письмах А.С. Пушкина двойственно соединением земной сущности («уморительно смешна и мила») и неземной красоты А.Ф. Закревской («как беззаконная комета В кругу расчисленном светил», - строки из стихотворения «Портрет», посвящённого А.Ф. Зак-ревской), оценка же сочетания - положительная, выражаемая эмоция - восхищение.
В персоносфере А.С. Пушкина мифоним Минерва - в древнеримской мифологии богиня, покровительница ремёсел и искусств, также войны и государственной мудрости - содержит разносторонние характеристики. В письме П.А. Вяземскому (4 ноября 1823 г. Одесса) Минервой названа С.С. Киселёва: «....ещё просьба: припиши к Бахчисараю предисловие или послесловие, если не ради меня, то ради твоей похотливой Минервы, Софьи Киселёвой». «Словарь языка А.С. Пушкина» [6, т. 2, с. 585] фиксирует это употребление слова в письме А.С. Пушкина в значении «шутливо о красивой женщине». Настораживает только эпитет похотливая. На происхождение его указывает Л.П. Гроссман. Первоначально определение похотливая Минерва дал С. С. Киселёвой, в девичестве Потоцкой, П.А. Вяземский в письме А.И. Тургеневу: «Ещё несколько дней погостит с нами Потоцкая с Софьею, которая хороша, как Миневра в час похоти» (11 октября
1819 г.). Богиня мудрости в порыве страсти - такой представлялась Вяземскому Софья Потоцкая [1, с. 49]. Л.А. Черейский отмечает, что по одной из гипотез А.С. Пушкин был влюблён в С.С. Киселёву, она же рассказала ему преданье о любви хана Керим-Г ирея к похищенной княжне Потоцкой [8, с. 185]. Однако, как и в случае с П.А. Вяземским, чувство А.С. Пушкина к С.С. Киселёвой не встретило ответа. Возможно, именно поэтому
в письме П.А. Вяземскому встречаем оним Минерва с эпитетом похотливая. И, хотя он, вероятно, оценивается здесь как положительный, но в эмотивном его фоне чувствуются, помимо восхищения, ноты грусти о невозможности обладания недоступной красавицей.
Ещё один раз в письмах поэта Минервой называется К.И. Гладкова, двоюродная сестра А.Н. Вульфа: «В Бернове я не застал уже толстозадую Минерву» (А.Н. Вульфу 16 октября 1829 г. Малинники). Здесь необходимо учитывать личность адресата письма - А.Н. Вульфа, который был влюблён в К.И. Гладкову, не встречая взаимности. Поэтому и здесь имя Минервы связано с семой «недоступная». Однако эпитет толстозадая создаёт негативную оценку, связанную с шутливо-язвительной экспрессией. К.И. Гладкова была довольно крупная женщина, какой, по всей видимости, воспринималась в персоносфе-ре А.С. Пушкина и Минерва. Возможно, образ полной Минервы связан был у Пушкина с известной мраморной статуей Минервы из коллекции Летнего сада скульптора Томаса Квиллинуса.
В эпистолярном дискурсе А.С. Пушкина для номинации лиц используются и имена реально существовавших античных филологов (Аристарх о Н.И. Грече), философов (Аристип Всеволодович о Н.В. Всеволожском), политических деятелей (Сеян о М.С. Воронцове), императоров (Август, Октавий, Тиверий об Александре I).
Так, в письме Н.И. Гречу 21 сентября 1821 г. А.С. Пушкин называет своего адресата Аристарх: «Извините, любезный наш Аристарх, если опять беспокою вас письмами... ». И хотя «Словарь языка Пушкина» [6, т. 1, с. 46] фиксирует употребление в творчестве А.С. Пушкина (9 раз) имени Аристарх в значении «строгий критик (по имени древнегреческого филолога и критика 2 в. до н.э.)», мы считаем, что в данном письме оним развивает референтное значение «строгий, но справедливый критик». Последнее значение они-ма фиксирует в своём «Словаре коннотативных собственных имён» Е.С. Отин, иллюстрируя его отрывками из стихотворения А.С. Пушкина «Моему Аристарху», а также из письма К.Н. Батюшкова П.А. Вяземскому и произведения И.И. Дмитриева [3, с. 63]. С Н.И. Гречем у А.С. Пушкина были разные отношения в течение жизни, но, как пишет Л.А. Черейский, именно в конце 10-х - 20-х годах эти отношения были вполне дружелюбные [8, с. 223], поэтому есть все основания полагать, что
оценка этого онима в эпистолярном дискурсе поэта - положительная. При этом выражаются эмоции уважения и дружественного расположения.
Иногда основание номинации поэт сам объясняет в письме. Аристипп - «имя древнегреческого философа 4 в. до н.э., учившего, что счастье заключается в наслаждении» [6, т. 1, с. 47], используется для номинации Н.В. Всеволожского и сопровождается контекстом: «...постарайся увидеть Никиту Всеволожского, лучшего из минутных друзей моей минутной младости. Напомни этому милому, беспамятному эгоисту (подчёркнуто нами. - Ланге Н.В.), что существует некто А. Пушкин, такой же эгоист и приятный стихотворец. Оный Пушкин продал ему когда-то собрание своих стихотворений за 1000 р. ассигнациями. Ныне за ту же цену хочет у него их купить. Согласится ли Аристипп Всеволодович?» (А.А. Бестужеву, 29 июня 1824 г. Одесса). Речь идёт об известном случае, когда весной
1820 г. А.С. Пушкин «полу-продал, полу-проиг-рал» рукопись своих стихотворений, подготовленных к печати, Н.В. Всеволожскому. После долгого ожидания поэт наконец получит её в марте 1825 г. Эта рукопись, за которой утвердилось название «Тетрадь Всеволожского», хранится в Пушкинском доме в Петербурге [8, с. 72]. Безусловно, хотя и чувствуется некоторый синкретизм оценки онима Аристипп, доминирует всё же положительный «полюс». Это подтверждается и самоопределением поэта «такой же эгоист и приятный стихотворец». Выражается эмоция шутливого дружеского расположения, симпатии.
Именами Октавий, Август, Тиверий нарекается в эпистолярном дискурсе А.С. Пушкина Александр I. Октавий и Август встречаются в письмах начала 20-х годов XIX века: «Всё тот же я - как был и прежде; С поклоном не хожу к невежде, С Орловым спорю, мало пью, Октавию - в слепой надежде - Молебнов лести не пою» (Н.И. Гнедичу, 24 марта 1821 г. Из Кишинёва в Петербург); «Якарабкаюсь и, может быть, явлюсь у вас. Но не прежде будущего года... Жуковскому я писал, он мне не отвечает; министру я писал - он и в ус не дует - о други, Августу мольбы мои несите! но Август смотрит сентябрём. ... Кстати: получено ли моё послан и е к О в и д и ю ? б у де т ли н а п е ч а та н о ? » (Л.С. Пушкину, октябрь 1822 г. Из Кишинёва в Петербург) («Август смотрит сентябрём» - политический каламбур из стихотворения Н.М. Язы-
кова «Шумные пиры» [4, т. 9, с. 423]). Август, родовое имя Октавий - римский император, правивший в I веке до н.э. На время правления Августа приходился наивысший расцвет Римской империи, а также римской классической поэзии. Е.С. Отин приводит цитаты из письма А. Сумарокова и произведения Н.М. Карамзина, где имя Августа употребляется в нарицательном значении «просвещённый монарх, правитель процветающего государства; покровитель искусств» [8, с. 35]. Однако при употреблении имён Август, Октавий в письмах поэта преобладает негативная оценка. Л.А. Черейский пишет, что отношение А.С. Пушкина к Александру I не было ровным. В Лицее юноша-поэт связывал героическую борьбу русского народа с иноземным захватчиком и освобождение Европы от наполеоновской тирании с именем Александра I - «спасителя народов». Надеялся он и на либеральные реформы в России, называя начало его царствования «прекрасным». В послелицейские годы отношение А.С. Пушкина к царю начинает меняться. В сатирическом стихотворении «Noel» поэт клеймит «кочующего деспота», рассказывающего народу «сказки» о свободе [8, с. 38]. С эпохой правления Августа у А.С. Пушкина были связаны образы двух - противопоставляемых им - поэтов: льстеца Горация (стихотворение «Давыдову»: Ему Гораций, умный льстец, Прислал торжественную оду, Где другу Августов певец сулил хорошую погоду), и Овидия, преследуемого Августом. Имя Овидия было особенно дорого А.С. Пушкину из всей греко-римской культуры. Безусловно, с Овидием поэт соотносил и себя, и талантливого правдолюбивого изгнанного поэта вообще. Поэтому эмотивный фон имён Август и Октавий в письмах А.С. Пушкина таков: начинающие доминировать в отношении деятельности Александра I неодобрение и ирония, ведь покровительства «августейшего» монарха добиваются только поэты-льстецы.
Апогея негативности достигает в эпистолярном дискурсе А.С. Пушкина прозвище Тиверий: «Я поссорился с Воронцовым и завёл с ним полемическую переписку, которая кончилась с моей стороны просьбой в отставку. Но чем кончат власти, ещё неизвестно. Тиверий рад будет придраться; а европейская молва о европейском образе мыслей графа Сеяна обратит всю ответственность на меня» (П.А. Вяземскому, 2425 июня 1824 г. Из Одессы в Москву). Тиверий -
римский император, пасынок Августа, проводивший автократическую политику, и, по описанию Тацита, отличающийся лицемерием и деспотизмом [6, т. 4, с. 511]. Лицемерны были и его приближённые. Сеян - имя временщика римского императора Тиверия, известного своими злодеяниями, здесь - М.С. Воронцов [6, т. 4, с. 113]. Говоря о «европейской молве», Пушкин имеет в виду репутацию Воронцова как просвещённого и гуманного вельможи, на самом деле являющимся деспотичным и безнравственным вандалом и хамом, подлизывающимся к царю. Эмоции, выражаемые при употреблении онимов Тиверий и Сеян, - пренебрежение и сарказм. Сарказм сопровождает характеристики Александра I в поздней поэзии А.С. Пушкина («К бюсту завоевателя», неоконченные строфы десятой главы «Онегина»). И незадолго до смерти, подводя итог своей поэтической деятельности, Пушкин оценивает её в стихотворении «Памятник» выше заслуг Александра I.
Таким образом, антропонимы, связанные с древнеримской и древнегреческой цивилизациями и используемые для номинации лиц окружения поэта, занимают значительное место в эпистолярном дискурсе А.С. Пушкина. Адресатами писем, где употребляются подобные имена, являются близкие поэту люди из интеллигентского круга общения: П.А. Вяземский, А.Н. Вульф,
Н.И. Греч, А.А. Бестужев, Н.И. Гнедич, Л.С. Пушкин. При этом имена реальных исторических лиц встречаются чаще (7 употреблений), чем имена мифологических героев (3 употребления). Интересен факт, что с точки зрения гендерного аспекта мифологические персонажи и соотносимые с ними объекты наименований - женского пола, а реальные лица и названные их именами объекты - мужского пола. Рассматриваемые антропонимы могут иметь положительную и отрицательную оценку. Положительная оценка связана с эмоциями восхищения красотой, уважения, дружеского расположения и симпатии; негативная - пренебрежения, неодобрения, иронии и сарказма. Анализируемые антропонимы часто реализуют не только «заряд», присущий традиции, но и в соответствии с установкой автора, в связи с объектом оценки, с личностью адресата письма могут терять часть этого заряда, наделяться другими экпрессивными оттенками или приобретать противоположный заряд. Часто такая «мена заряда» связана с семантическим обога-
щением традиционных референтных значений онимов. Одно имя - Минерва - в персоносфере А. С. Пушкина реализует в разных контекстах противоположную оценку. В обоих случаях оним связан с семой «недоступная». При характеристике С.С. Киселёвой Минерва - «недоступная красавица», что с точки зрения и адресата письма (П.А. Вяземского), которому принадлежит первоначальная номинация, и А.С. Пушкина - «хорошо». К.И. Гладкова также названа Минервой по причине недоступности, но здесь образ грекоримской богини соотносится адресантом с семой «толстая» и, соответственно, некрасивая. В результате оценка второго употребления онима становится отрицательной. Индивидуальная оценка и новые семы в очередной раз говорят о яркой индивидуальности А.С. Пушкина.
Представляется возможным выделить качества и свойства, оцениваемые поэтом как положительные и как отрицательные. Истинная красота (Венера об А.Ф. Закревской, Минерва о С.С. Киселёвой), объективная критика (Аристарх о Н.И. Грече), умение наслаждаться жизнью (Аристипп о Н.В. Всеволожском) оцениваются поэтом как позитивные качества; полнота и недоступность (Минерва о К.И. Гладковой), лицемерие и деспотичность (Август, Октавий, Тиверий об Александре I, Сеян о М.С. Воронцове) - качества, нео-добряемые и презираемые поэтом. Таким образом, анализ эмотивно-оценочной лексики, связанной с греческой и римской цивилизациями, позволяет расширить существующие представления об идиостиле поэта и его языковой личности.
Библиографический список
1. Гроссман Л.П. У истоков «Бахчисарайского фонтана» // Пушкин: Исследования и материалы. - М.: АН СССР, 1960. - С. 49-60.
2. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. - М.: Наука, 1989. - 264 с.
3. Отин Е.С. Словарь коннотативных собственных имён. - М.: ООО «А Темп», 2006. - 440 с.
4. СеменкоИ.М. Письма Пушкина // А.С. Пушкин. Собрание сочинений. В 10 т. Т. 9. - М.: Художественная литература, 1962. - С. 389-407.
5. Керлот Х.Э. Словарь символов. - М.: «REFL - Ьоок», 1994. - 608 с.
6. Словарь языка А.С. Пушкина. - М.: Государственное издательство иностранных и национальных словарей, 1956-1961. - Т. 1-4.
7. Трипольская Т.А. Эмотивно-оценочная лексика в антропоцентрическом аспекте: Автореф. дис. ... д-ра наук / Рос. гос. пед. ун-т им. А.И. Герцена. - СПб., 1999. - 37 с.
8. Черейский ЛА. Современники Пушкина: Документальные очерки. - Л.: Дет. лит., 1981. - 270 с.
9. Ягубова М.Я. Оценка в языковой картине мира // Вопросы стилистики: Язык и человек. -Саратов, 1996. - Вып. 26. - С. 30-41.
УДК 882.06
Н.А. Ловчинский
ТОПОС КРАЯ ЗЕМЛИ, ПЕРИФЕРИИ, БЕРЕГА В СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ ПОСТМОДЕРНИСТСКОЙ ПОЭЗИИ (на примере текстов Дмитрия Григорьева и Виктора Степного)
В статье на материале текстов современных постмодернистских поэтов проанализирована семантика топоса края земли, периферии, берега как неотъемлемой части хронотопа современной русской постмодернистской поэзии.
Ключевые слова: хронотоп современной русской постмодернистской поэзии, топос и его семантика.
В художественной системе современной русской постмодернистской поэзии наряду с такими выразительными и частотными топосами, как топос комнаты, дома, улицы, города, железной дороги, пустоты следует выделить и еще один достаточно специфический и малоизученный топос - топос края земли, периферии, берега. Данный топос не мог не привлечь к себе нашего внимания своей необычностью, выразительностью, широтой и частотностью использования сразу несколькими современными авторами. Безусловно, топос края земли, периферии, берега нельзя назвать абсолютно новым или новаторским, однако по сравнению с остальными ключевыми топосами современной русской постмодернистской поэзии он мало изучен и описан.
Описываемый нами топос является во многом результатом наших собственных наблюдений, а именно результатом частотного анализа образов пространства, составляющих основу хронотопа текстов современных русских постмодернистских авторов. Топос края земли, периферии, берега может быть включен в классический хрон-топ М.М. Бахтина как неотъемлемая часть таких пространственных бинарных оппозиций, как «реальное - условное», «ограниченное - безграничное», «замкнутое - разомкнутое» [7, с. 50]. На безусловное значение любого пространственного образа художественного текста для понимания смысла всего произведения (как и всего творчества того или иного автора) указывали в свое время такие известные теоретики постмодернизма,
как Ж. Делез и Ф. Г ваттари: «Мысль - это не нить, натянутая между субъектом и объектом, и не вращение первого вокруг второго. Мысль осуществляется скорее через соотношение территории и земли» [4, с. 110]. «География не просто дает материю переменных местностей для истории как формы. Подобно пейзажу, она оказывается не только географией природы и человека, но и географией ума» [4, с. 124].
Образы пространства художественного текста считает безусловно важными и другой видный ученый современности - В.А. Подорога, ссылаясь, в свою очередь, на философствование М. Хайдеггера: «...человек неотделим от “своего” пространства, существование его в качестве Dasein “пространственно”» [8, с. 263]. Мысль Хайдеггера не пред-стоит, не противостоит ландшафту, но сопричастна ему; она по сути ландшафтна. Таким образом, все усилия мысли означают не что иное как прокладывание пути в определенном ландшафте; образ ландшафта порождается скоростью самой мысли [8, с. 275].
Чем объяснить такую востребованность и популярность топоса края земли, периферии, берега в современной русской постмодернистской поэзии? По крайней мере, можно с уверенностью указать на две взаимосвязанные предпосылки или традиции, так или иначе обусловившие появление топоса края земли, периферии, берега в современной русской постмодернистской поэзии - это эстетика барокко, легшая в основу современного необарокко, и творчество И. Брод-
