CC BY
221
УДК 314.74:159.922.4
ЭМИГРАНТЫ, ИММИГРАНТЫ И ЭТНИЧЕСКОЕ САМОСОЗНАНИЕ
© 2007 г. К. А. Налчаджян
Ереванский государственный лингвистический университет им. В. Я. Брюсова, Армения
Этническая миграция как психологическая проблема
Миграция традиционно изучалась как сугубо демографическое и экономическое явление. Сравнительно недавно миграционное поведение населения стало предметом научных интересов этносоциологов, а чуть позже — этнопсихологов [7, 10, 11]. Психологу интересны в первую очередь интрапсихические и социально-психологические аспекты миграции, вопросы культурной адаптации личности в иноэтнической среде, изменения при этом самосознания мигранта, его этнической идентичности, сугубо психологические аспекты маргинального статуса, этнической сегрегации, ассимиляции и т. д.
Различают две категории мигрантов: добровольные и вынужденные [7, 9, 10, 11]. Несмотря на то, что в психологическом отношении эти два подвида миграции отличаются друг от друга, абсолютизировать разграничение между ними не совсем правомерно, ибо миграционное поведение так или иначе включает элемент принуждения, продиктованный невозможностью по тем или иным причинам существовать в данном жизненном пространстве. Когда степень социальной фрустрированности человека достигает некоторой пороговой величины, у него как члена группы в интрапсихическом плане уже начинаются процессы отчуждения от собственной группы и трансформации идентичности.
«Порог», принуждающий человека покинуть родину, является достаточно субъективным и зависит от совокупности фоновых факторов, среди которых следует отметить модус этнической самоидентификации, степень этничности человека, внутреннее функциональное состояние его самосознания и свойства его этнического Я-образа, личностные характеристики человека и т. д. [8, 9]. К числу фоновых нужно отнести также факторы социально-экономического порядка, связанные с реальными возможностями уехать (финансовые возможности, наличие родственников за границей и т. д.).
Форс-мажор (война, погромы, геноцид и т. д.) — это фрустратор эксклюзивной силы, застающий человека врасплох, а значит, вышеперечисленные фоновые факторы здесь значительно теряют свое мотивирующее значение: затронуты базовые потребности человека и перед ним встает единственный, чуть ли не безальтернативный выход — уехать, чтобы спастись. В этом случае скорее всего неуместно говорить об этнической отчужденности человека, о внутренней конфликтности и функциональной неконгруэнтности его этнического самосознания и т. д. Сильный социальный стресс создает благоприятную почву для кризиса идентичности будущего мигранта (в данном случае беженца), но кризис становится углубленным фактом психики, в том числе этнического самосознания, уже после «ссылки».
В статье рассматриваются психологические аспекты проблемы этнической миграции. Особое внимание уделяется связи миграционных установок и миграционного поведения личности с ее этнической Я-концеп-цией. Именно с этой точки зрения разбираются внутренние конфликты мигранта, а проблема аккультурации иммигранта изучается в ракурсе дефицитарной мотивации. Выявлена и представлена парадигма динамики эмоциональных состояний, сопровождающая весь цикл миграционного акта.
Ключевые слова: миграция, этническое самосознание, внутренний конфликт, кризис идентичности, культурная адаптация, мотивация, динамика эмоциональных состояний.
В настоящей статье мы остановимся на первой категории миграции, когда миграционное поведение не является результатом войн, катастроф, насильственного выселения и прочего, где фактор явного вынуждения отсутствует. Что происходит с этнофором и его группой в этом случае, и какова здесь роль этнического самосознания? Являются ли структурные особенности и содержания Я/Мы-концепции причиной миграционного поведения личности или группы, трансформации самосознания предшествуют миграционным процессам или следуют за ними, какова эмоциональная динамика личности, включенной в этот процесс и каким именно образом все эти явления связываются с кризисом идентичности, в частности этнической идентичности личности или группы?
Как показывают исследования Ю. В. Дробиже-вой, А. А. Сусоколова, Т. Г. Стефаненко, К. А. Нал-чаджян, Дж. Берри и других, почти все вопросы, сопряженные с психологическими предпосылками и следствиями миграции, непосредственно связаны с психическим конструктом самосознания, в данном случае — этнического самосознания. Это значит, что для полноценного понимания миграционного поведения и миграционных установок личности или группы прежде всего необходимо исследовать эти явления в их связи с интрапсихическими процессами, происходящими в сфере самосознания. Это объясняется тем, что самосознание обеспечивает адаптивную гибкость человека, а активизация адаптивных процессов является характеристикой для мигранта, начиная с момента социального стресса и фрустрации, приводящих его к принятию решения о выезде на постоянное жительство в чужую страну, до сравнительно полной адаптации и аккультурации в принимающей новой этнокультурной среде.
Отметим, что понятие «мигрант» включает две стороны, два состояния социально-психологического статуса одного и того же человека. В одном случае личность является эмигрантом (лицом, выезжающим из своей страны), и через короткий промежуток времени та же личность становится иммигрантом (иностранцем, прибывающем в какую-либо страну на постоянное жительство). Данная ролевая маргинализация непременно требует соответствующих когнитивных, эмоциональных, поведенческих и личностных изменений. Эти два противоположных в социально-политическом отношении статуса, в сущности, являются разными звеньями одного и того же психологического континуума.
Цель данной работы заключается в выявлении психологических закономерностей, лежащих в основе процесса аккультурации мигранта, его личностных трансформаций и переструктуризации этнического самосознания.
Внутренние конфликты мигранта
В психике человека, вовлеченного в миграционный процесс, происходит (если использовать понятийный аппарат Дж. Келли [2, 13]) пересмотр
личностных конструктов с целью приспособления к новой ситуации, где старые личностные конструкты под влиянием событий дискредитируются, а взамен появляются новые. На этом пути происходит постепенное изменение личности и его самосознания, сопровождающееся сильными эмоциями. В жизни каждого человека миграция является крупным жизненным событием. Находясь на стадии первичной социальной фрустрированности, еще до принятия решения об уходе, самосознание человека начинает своеобразно «реагировать» на создавшуюся ситуацию. Миграционное поведение, т. е. уход, является своеобразным поведенческим ответом на социальную фрустрацию и стресс. Но следует иметь в виду, что уход, разлука всегда являются тяжелым жизненным шагом: из-за амбивалентности человеческих чувств порой трудно навсегда оставить даже то, что тебя постоянно фрустрировало, с чем связаны травмирующие события и воспоминания о них.
Амбивалентность эмоционального отношения к родине и к родной этнокультурной среде тем более сложна, поскольку, если даже социальная фрустрация сильна, сильна также привязанность человека к своей стране, к своему этническому жизненному пространству. Но когда человек навсегда уходит от кого-то или чего-то, он должен как-то рационализировать свое поведение и найти веские причины для объяснения подобного шага. В таких случаях дискредитация того, от чего уходишь, является самым «удобным» способом преодолеть возникший психологический дискомфорт и возникновение чувства вины.
Если речь идет об этнической миграции, то здесь самым уязвимым психическим конструктом оказывается этническое самосознание личности. Именно в этот момент начинаются деструктивные процессы в групповой (этнической) самоидентификации личности: в ней начинают появляться отрицательные модальные элементы. Это является как бы преддверием кризиса идентичности с последующими массивными маргинализационными процессами. Тем не менее такая психическая ситуация создает благоприятные условия для сознательного принятия решения индивидом о своем уходе из родной страны. Значит, мы можем утверждать, что еще задолго до миграции самосознание будущего мигранта начинает трансформироваться, а потребность в этнической аффиляции (хотя бы на уровне сознания) в определенной мере затушевывается.
Говоря об инкультурации (интеграция в новую культурную среду) и психологической адаптации мигранта, следует учесть, что это является постепенным процессом и даже при благоприятном стечении обстоятельств проистекает с определенными трудностями. Можно даже говорить о двух сторонах инкультурации — внешней и внутренней. Признаком внешней инкультурации можно считать факт участия мигранта в общественной жизни принимающего сообщества (учеба, работа и т. д.). Внешне мигрант
может казаться адаптированным, он может не подвергаться расовому или этническому притеснению, но в то же время он может чувствовать глубокую неудовлетворенность, невозможность радоваться жизни. Под внутренней инкультурацией (что, в сущности, совпадает с понятием аккультурации — т. е. культурной адаптации) мы понимаем факт внутренней удовлетворенности мигранта своей новой жизнью, отсутствие ностальгических чувств и настроений. Новая жизненная ситуация и новые события диктуют необходимость воссоздания нового смысла, и личность оказавшегося в маргинальном статусе мигранта постепенно начинает меняться с целью приспособления к новому этнокультурному «миру».
Прибегнув к понятийному аппарату Келли [2, 13], мы можем сказать, что на место старых дискредитирующихся личностных конструктов человек подбирает другие, более адекватные новой ситуации. На этом основании мы можем утверждать, что внутренняя адаптация мигранта наступает тогда, когда в процессе его аккультурации в личностном плане процесс ин-культурации уже в основном завершен. Но внутренняя адаптация — довольно длительный и трудный процесс. Даже в социальном плане преуспевающий мигрант (тот, кто внешне адаптирован) не может так быстро приобрести чувство идентичности с новой группой и еще долго чувствует себя чужаком, блуждающим на обочине нового этнокультурного пространства. Полноценной аккультурации и инкультурации особенно трудно достигают люди зрелого возраста и те, у кого имеется сильная самоидентификация со своим этносом (безотносительно к тому, в какой степени дискредитировал он свою группу перед тем, как ее покинул).
Так или иначе мигрант, чья личность находится в самом разгаре внутренних маргинализационных процессов, является страдающим человеком. Именно поэтому первыми — и очень давно — на часто случающиеся случаи неадаптированности человека в чужой культуре обратили внимание психиатры [10]. Болезнь тоски по родине, которую швейцарский врач И. Хофер назвал ностальгией, они начали изучать в XVII веке.
Преодоление болезненных симптомов ностальгии предполагает защитную реакцию психики, что выражается необходимостью появления определенных элементов культурной адаптации (аккультурации), поскольку в противном случае переселенец окажется в состоянии перманентного внутреннего конфликта типа «приближение — удаление» (К. Левин), когда одна и та же ситуация, цель, объект, явление и т. д. одновременно и привлекает, и отталкивает [14]. Таким элементом является, например, принятие некоторых норм поведения, специфических форм обыденной жизни, традиций местного населения, что со временем, постепенно будут интериоризироваться и незаметно восприниматься как естественные и целесообразные.
Таким образом, личностная адаптация мигранта детерминируется темпами и качественными характеристиками процесса его аккультурации, что не может произойти без личностных изменений мигранта, нацеленных на преодоление кризиса идентичности.
Дефицитарность потребностей и перипетии
аккультурации
Чтобы глубже понять и лучше интерпретировать вышеупомянутые изменения, происшедшие в личности мигранта и его самосознании, нам представляется продуктивным подойти к данному кругу вопросов, исходя из принципа этноспецифичности человеческих потребностей. По нашему убеждению, ностальгия является дефицитарной болезнью. Как показывают наблюдения, сложности, связанные с аккультурацией, особенно на начальных этапах культурной адаптации мигранта, чаще всего проявляются на том уровне иерархии потребностей (А. Маслоу), где расположены базовые потребности личности — голод, жажда, сон и т. д. [4]. Понятно, что здесь речь не идет о неудовлетворенности этих потребностей, наоборот, чаще всего удовлетворение этих потребностей не требует от мигранта больших усилий. Дефицитарность потребностей в данном случае связна с их этноспеци-фической стороной: переселенец, как давно замечено исследователями, расценивает как странные, невкусные, противные и т. д. именно пищу, которую едят местные жители, воду, которую они пьют, их жилища, постель и т. д. Странным и чуждым для него явлются также принятые в новой этнокультурной среде формы и способы удовлетворения упомянутых базовых потребностей. Это значит, что у переживающего «культурный шок» мигранта сами потребности как таковые удовлетворены: ему не грозят ни голодная смерть, ни смертельная жажда, ни жизнь под открытым небом. Но появление невротических симптомов, сопровождающих ностальгическую болезнь, со всей ясностью показывает всю значимость этнической насыщенности, казалось бы, «низших» человеческих потребностей для его психической жизни и нормального функционирования системы личности.
Более того, все элементы чужой бытовой культуры иммигрант оценивает (это происходит преимущественно подсознательно) с точки зрения собственного этноцентризма. На этом фоне оказываются затронутыми также последующие, более высокие уровни иерархической структуры потребностей личности мигранта — в безопасности и принадлежности. Тем самым создается массивный дефицитарный мотивационный фон, где высокие пласты потребностей не могут более или менее адекватно удовлетворяться. Такая многоуровневая дефицитарная мотивационная ситуация дезорганизует эмоциональную и когнитивную сферы личности и дестабилизирует его поведение, стимулируя защитные механизмы психики. К этим процессам подключается также защитная функция самосознания мигранта, вследствие чего, если нет возможности возврата в родную этнокультурную
среду, активизируется процесс маргинализации его самосознания.
Здесь нам представляется уместным вкратце представить выделенную Триандисом [16] поэтапную схему межкультурной адаптации, которая, несмотря на некоторое своеобразие проявления у разных видов мигрантов (визитеры, переселенцы, беженцы и т. д.) и на зависимость от степени близости культур, в сущности, является универсальной. «U-образная» схема аккультурации, предложенная Триандисом, состоит из пяти компонентов. Первый этап он назвал «медовым месяцем», когда встреча с новым миром и новой жизнью восхищает мигранта. Этот этап образно можно назвать «как приятно, как интересно!».
На втором этапе мигрант начинает чувствовать всю чуждость и непривычность новой среды. Именно с этим периодом межкультурной адаптации связано, по нашему мнению, начало функционирования т. н. «эффекта подтверждения культуры» (cultural reaffirmation), суть которого состоит в том, что, как показывают эксперименты Космицки, живущие в мультикультурных обществах индивиды «придавали даже большее значение традиционным ценностям, связанным с их родной культурой, чем монокультурные индивиды, которые жили в культурах, являющихся для них родными» [4]. Итак, второй этап можно, опять же образно, назвать «куда я попал?».
Третий этап — самый критический с точки зрения адаптации: это самая глубокая точка депрессии, душевного дискомфорта, пик дефицитарности мотивационной системы. Это мы можем назвать периодом философского вопроса «что же мне делать?..».
С наступлением четвертого этапа, если осуществляется эффективная многокомпонентная психическая защита, мигранту удается преодолеть ностальгический кризис и экзистенциальный невроз, приобрести относительную душевную стабильность. На главный вопрос третьего этапа «что же мне делать?..» мигрант сам себе отвечает: «оставаться и преодолеть». Именно в этот период, по нашему мнению, наступает самая интенсивная пора маргинализации этнического самосознания переселенца: самосознание начинает выполнять свою защитную роль. Начинается постепенная (как преднамеренная, так и непреднамеренная) интериоризация атрибутов чужой культуры. Это можно назвать этапом «все не так уж плохо...».
После успешного протекания четвертого этапа переход на последний, пятый не связан с сильными внутренними конфликтами; здесь иммигрант снова приобретает чувство благополучия: он чувствует себя защищенным, субъективное восприятие потери смысла жизни преодолевается, и наступает относительно полная адаптация. Пятый период — это этап «хорошо, все хорошо!».
Поскольку этнокультурную адаптацию переселенца нельзя рассматривать как простую поведенческую имитацию, всего лишь внешнее приспособление человека к новым условиям, мы вправе констатировать,
что трансформация самосознания здесь достигает такого уровня, что человек как личность становится немножко «другим». Модификации, произведенные у адаптированного «пятиэтапника» на уровне идентичности, затрагивают структуру самосознания, внося видоизменения в его подструктурах и во всем феноменологическом поле его функционирования.
Парадигма эмоциональных состояний:
^ образная структура
Итак, мы исходим из того, что весь миграционный цикл провоцирует глубинные личностные трансформации, поскольку изменения, сопровождающие культурную адаптацию мигранта, затрагивают его личность целиком — от психофизиологических сторон до функционального и структурного уровня его самосознания. Миграция в жизни человека является крупным изменением, требующим мобилизации всей системы личности и его адаптивных возможностей. Весь цикл культурной адаптации, приведенный Триандисом, на наш взгляд, имплицирует этапы эмоционального реагирования мигранта на новую, измененную жизненную ситуацию. В данном исследовании, опираясь на теоретические взгляды Дж. Келли об изменении личности и его конструктивной системы в связи с ее вхождением в новую жизненную ситуацию [2, 13], мы предприняли попытку выстроить парадигму динамики эмоциональных состояний мигранта.
Для получения полного представления обо всей эмоциональной парадигме, сопровождающей личностные изменения мигранта, приводящие к модификации его самосознания, во-первых, следует выделить во всем миграционном процесе два этапа: до- и пост-миграционный, разделяющей линией между которыми является момент реального ухода. На первом этапе, когда человек еще находится в своей стране, но у него интенсивно созревают мысли об уходе, он уже фактически является так называемым «внутренним мигрантом». Вскоре после того, как человек принял окончательное решение об уходе и приступил к документальному оформлению этого события, он в действительности оказывается в новом социально-психологическом статусе — в статусе мигранта, предполагающем новый ролевой репертуар.
Весь миграционный период — это период интенсивных переживаний и переходов от одного доминирующего эмоционального состояния в другое. Следовательно, весь цикл изменения личности мигранта проистекает на фоне изменений его эмоциональных состояний, что мы разделяем на десять соответствующих фаз (таблица). Заметим, что представленная нами схема эмоциональных переходов имеет и-образную форму, что вполне созвучно со схемой культурной адаптации, разработанной Триандисом.
В качестве первой фазы домиграционного этапа мы рассматриваем некую стартовую эмоциональную ситуацию относительной гармонии, когда человек имеет оптимальный уровень социально-психологической адаптации, а функционирование его этнического
Динамика доминирующих эмоциональных состояний мигранта
Этап Фаза Эмоциональные состояния Статус
=к 2 X X о э Л к 2 Приспособленность (относительная эмоциональная гармония)
2 3 Угроза (враждебность/вина) Тревога Эмигрант
4 Страх
Эйфория
2 Угроза (враждебность/вина)
=к 2 X X о э Л к 2 н о о а 3 Тревога Пик ностальгических переживаний Иммигрант
4 Страх
5 Приспособленность (относительная эмоциональная гармония) А. Внешняя Б. Внутренняя
самосознания не отличается ярко выраженными дизъюнкционными тенденциями. Для наступления второй фазы необходимо влияние определенных внешних факторов. Это, как правило, или масштабные социальные фрустрации, или же стрессогенные факторы личного плана (тоска по родным, воссоединение семьи, замужество, одиночество, болезнь и т. д.).
С наступлением социальной фрустрации личность переходит на следующий этап эмоциональных переживаний, где основным лейтмотивом является чувство угрозы, направленное на собственную личность, ко всему расширенному феноменологическому полю Я. Дж. Келли рассматривал угрозу как осознание близости тотального изменения в основных конструктах личности [7]. Наличие угрозы стимулирует защитные стратегии личности и групп, находящихся в зоне социальной фрустрации. Одним из основных ответов на стресс, как известно, является реакция ухода. Именно из-за наличия угрозы человек начинает чувствовать ответную враждебность по отношению к той психосоциальной зоне, в которой его Я не ощущает себя в безопасности. Он начинает думать о возможности своего ухода из фрустрирующего пространства, которое, тем не менее, одновременно является его родной этнокультурной средой, покинуть которую нелегко по целому ряду причин. Последний фактор, в свою очередь, порождает чувство вины — нравственной, по Фрейду, тревоги, поскольку уход из своей этнокультурной среды в некотором смысле означает уход от собственного образа. Как подчеркивает Келли, «люди испытывают чувство вины, когда они обнаруживают, что их действия расходятся с их собственным
образом Я» [2, 7]. Амбивалентность такой ситуации порождает сильные внутренние конфликты, стимулирует структурные изменения личности и ставит ее самосознание в маргинальную ситуацию еще до того, как человек покинет родину. Враждебность к своей группе и вина являются смешением чувств, сопровождающих человека, оказавшегося в ситуации угрозы. Уже на этом этапе человек становится как бы меньшинством среди своих соплеменников, и уход постепенно становится все более желательным.
Описанная эмоциональная ситуация создает благоприятные психологические условия для перехода на следующий этап динамического конструкта эмоциональной парадигмы — на стадию тревоги. Когда существующая личностная система, подвергшаяся угрозе, не справляется с новой жизненной ситуацией, диапазон психологического комфорта индивида сужается и эмоциональной доминантой его психической жизни становится тревога. Как известно, тревога является комплексным переживанием, а не отдельным монолитным феноменом, и в ней участвуют несколько дискретных эмоций, в частности, как констатирует К. Изард [1], в феноменологический паттерн тревоги входят компоненты страха, печали, гнева, стыда и интереса. Преобладание тревожности в эмоциональном профиле личности свидетельствует о том, что человек, как справедливо отмечает Келли, столкнулся с событиями, лежащими вне диапазона применения его конструктивной системы, и он в этом отдает себе отчет. «Тревога есть признак несостоятельности конструкта и необходимости изменения» [13].
Поскольку тревога, особенно в сочетании с возникшими в системе идентичности кризисными элементами (в частности, в системе этнических Я и Мы), опасна для психического здоровья личности, психика начинает свою комплексную самозащиту. Из феноменологического многокомпонентного поля тревоги как бы отделяется компонент страха. Благодаря этому угрожающая ситуация для субъекта становится определенней. Мышление становится креативным, и начинается активный анализ возникшей ситуации: в этот процесс подключаются другие защитные функции страха — начиная от «эффекта туннельного восприятия» до его адаптивных эффектов. Будущий мигрант, в личностной системе которого уже произошли соответствующие изменения, находит единственно возможный и желательный способ защиты от возможного вреда — уход. В данном случае мы наблюдаем еще один непосредственный эффект страха — его способность мотивировать «бегство». Как подчеркивает К. Изард [1], умеренно выраженный страх «надежный защитник: не существует более сильной мотивации для поиска безопасной среды существования, чем страх».
Таким образом, после окончательного принятия рискованного решения уже сформированный на уровне самосознания «внутренний мигрант» переводит свою активность вовне: он направляет свою деятель-
ность на реализацию реального ухода из своей страны. На приведенной нами таблице момент реального ухода мигранта из страны помечен жирной линией, после чего следует (с его появлением в принимающей стране) его новый статус — статус иммигранта.
С этого момента у иммигранта начинается постмиг-рационная стадия эмоциональной динамики. Обычно первой эмоциональной реакцией мигранта (если это не вынужденная миграция) в принимающей стране бывает, как об этом справедливо пишут исследователи, эйфория или «медовый месяц» [10, 12]. Объективные обстоятельства воспринимаются слишком поверхностно, и на фоне радостного и беспечного настроения делаются гетероатрибуции, основанные на небольшом количестве информации. Но поскольку в сочетании с эмоцией интереса радость повышает готовность человека к активности, иммигрант постепенно переходит в новую реальность, где он должен жить и разворачивать свою деятельность. Восприятие реальности становится более всесторонним, и уже на втором этапе культурной адаптации, описанной Триандисом, иммигрант оказывается в эмоциональном состоянии, где снова преобладают компоненты угрозы. Как известно, желательность новой ситуации не может быть фактором, освобождающим от чувства угрозы. Как подтверждают данные исследований ряда ученых, в частности [15], даже те жизненные перемены, которые желательны для человека, могут иметь отталкивающие последствия.
В постмиграционной фазе угроза имеет несколько другие нюансы, нежели на домиграционной стадии. Угроза, направленная на личность мигранта, здесь больше затрагивает подструктуру его самосознания: этническое Я и этнический Мы-образ своей группы. Под угрозой оказывается почти весь спектр расширения Я мигранта. Такое положение вещей вводит новые особенности в сферу самосознания личности: человек, успевший психически отделиться от собственной этнокультурной группы на домиграционном этапе, как будто снова остро чувствует свою этническую идентичность с группой, которую покинул. Источником угрозы на этом этапе служит все, что не похоже на то, что мигрант считал (и продолжает считать, несмотря на наличие маргинализационных тенденций его самосознания) «своим»: интеграция в группу участников межкультурной интеракции кажется мигранту почти невозможной. Здесь уже враждебность, свойственная эмоциональному профилю подвергшейся угрозе личности, направлена на все то, что он считает чужим, непонятным, странным, противоестественным.
Мы считаем, что склонность иммигрантов к асоциальному поведению закладывается именно на этом этапе его эмоциональной динамики. Здесь тоже, как и в предыдущей стадии, угроза постепенно переходит в тревогу. Здесь еще четче и яснее проявляется неспособность личностной системы иммигранта справляться с новой этнокультурной ситуацией, и он
опять оказывается в многокомпонентном феноменологическом поле тревоги, где доминирующими дискретными эмоциями выступают прежде всего страх, печаль, гнев, стыд и вина. На этой эмоциональной смеси конструируются ностальгические переживания индивида, являющиеся свидетельством его пошатнувшегося психического здоровья.
Динамика эмоциональных переходов ведет к следующей фазе, где проявляется стремление личностной структуры к самосохранению. Преодоление тревоги связано с преодолением неопределенности фрустри-рующей ситуации. Тревога стимулирует креативность субъекта и он, анализируя ситуацию, диссоциирует глобальную угрожающую ситуацию на отдельные составляющие, что делает зону психологической интеракции в инокультурной среде намного определеннее и отчетливее. Такой эмоционно-когнитивный переход переносит мигранта из зоны тревоги в зону умеренного страха, что открывает перед иммигрантом возможность поставить перед собой не общие, в каком-то смысле риторические вопросы (куда я попал?.. как мне быть?.. и т. п.), а более частные задачи и организовать деятельность, направленную на преодоление именно этих выделенных, частных задач. Вследствие этого ситуация проясняется, становится более или менее контролируемой, а человек становится действующим лицом. Как подчеркивает Р. Мей: «Каким бы неприятным ни был страх, он испытывается как угроза, которая может быть пространственно локализована, что в итоге предоставляет возможность пусть теоретической, но корректировки или приспособления к ней» [6].
Благодаря защитной функции страха у иммигранта появляется возможность приспособления к новым социально-культурным стандартам и социально-психологической ситуации. Таким образом, глобальность угрозы уступает место более частным проблемам, с которыми намного легче справляться. В отличие от домиграционной стадии, у иммигранта переход из фазы тревоги в фазу страха происходит, почти что минуя вину. И здесь важную роль играет наличие традиционной среды — диаспоры, представители которой успели рационализировать свой культурный переход, что помогает иммигранту сохранить ощущение личностной целостности и идентичности. Несмотря на это, именно на этом фоне происходит интенсификация маргинализации этнического самосознания личности иммигранта, что создает внутренние психологические условия для его дальнейшей культурной адаптации.
Аккультурация в новой среде проваливается, если человек сталкивается с невозможностью перехода из зоны тревоги в зону умеренного страха, вследствие чего он пребывает в перманентной ностальгии и дезадаптации. Такая психическая ситуация ставит преграду перед процессом маргинализации самосознания иммигранта, у него обостряется чувство этнической принадлежности, и именно на этой фазе он принимает решение о репатриации и предпри-
нимает конкретные шаги в этом направлении, что оказывает на него эффект спасения, т. е. своего рода терапевтический эффект.
Креативность и энергичность добровольного этнического маргинала позволяют ему преодолеть страх и оказаться на следующем этапе эмоциональной парадигмы. Это последний, самый длительный этап — этап приспособления, который, по нашему мнению, начинается с внешней инкультурации и связан с приобретением новых способов поведения. Внешняя инкультурация постепенно перерастает во внутреннюю: происходит интернализация ценностей другой этнокультурной группы, ее норм и стандартов, культурная адаптация как бы завершается. Весь этот процесс постепенно приводит к более глубоким трансформациям в этническом самосознании иммигранта: в целом адаптированный переселенец с маргинализованным самосознанием приобретает некое новое видение мира и себя в нем. Этим замыкается также цикл поэтапной эмоциональной динамики мигранта, который, как нетрудно заметить, имеет такую же и-образную форму, что и схема аккультурации, приведенная Триандисом.
Список литературы
1. Изард К. Э. Психология эмоций / К. Э. Изард. — СПб. : Питер, 1999. — С. 316-324.
2. Клонингер С. Теории личности : познание человека / С. Клонингер. — СПб. : Питер, 2003. — С. 488.
3. Лебедева Н. М. «Синдром навязанной этничности» и способы его преодолении / Н. М. Лебедева // Этническая психология : хрестоматия. — СПб. : Речь, 2003.
4. Маслоу А. По направлению к психологии бытия / А. Маслоу. — М. : ЭКСМО-Пресс, 2002. - 272 с.
5. Мацумото Д. Психология и культура / Д. Мацумо-то. — СПб. : Прайм-Еврознак, 2002. — С. 70.
6. Мей Р. Краткое изложение и синтез теорий тревожности / Р. Мей // Тревога и тревожность. — СПб. : Питер, 2001. — С. 21.
7. Миграция // Демографический энциклопедический словарь. — М., 1985.
8. Налчаджян К. А. Этнопсихология / К. А. Налчад-жян. — Ереван : Зангак-97, 2003.
9. Солдатова Г. У. Психология межэтнической напряженности. — М. : Смысл, 1998.
10. Стефаненко Т. Г. Этнопсихология / Т. Г. Стефа-ненко. — М. : Институт психологии РАН, Академический проект, 1999. — С. 281.
11. Сусоколов А. А. Методологические принципы этносоциологического изучения миграций / А. А. Сусоколов // Этносоциология / Ю. В. Арутюнян, Л. М. Дро-бижева, А. А. Сусоколов. — М. : Аспект Пресс, 1999. — С. 86-87.
12. Barry H. Description and uses of the Human Relations Area Files / H. Barry // Handbook of cross-cultural psychology. Vol. 2 : Methodology / Ed. by H. C. Triandis, J. W Berry. — Boston : Allyn and Bacon, 1980. — P 445-478.
13. Kelly G. A. The psychology of personal constructs /
G. A. Kelly. — N. Y. : Norton, 1955. — Р 498-502.
14. Lewin K. Resolving social conflicts : selected papers on group dynamics. Gertrude / K. Lewin, W Lewin (ed.). — N. Y. : Harper & Row, 1948.
15. Stressfull life events : Their nature and effects / Dohrenwend B. S. & B.P Dohrenwend ^ds.). — N. Y. : Wiley, 1974.
16. Triandis H. C. Culture and social behavior /
H. C. Triandis. — N. Y. : McGraw-Hill,1994.
EMIGRANTS, IMMIGRANTS AND ETHNIC CONSCIOUSNESS
K. A. Nalchadzhyan
Erevan State Linguistic University named after V. Ya. Brusov, Armenia
In this article the author discusses some important problems of psychological aspects of ethnic migration. The issue of ethnic migration is considered in its interconnections with ethnical self-consciousness. From this point of view the author represents the internal conflicts of the migrant and the problem of they acculturation in the new ethno-cultural milieu. The special attention is given to deficiency character of motivation system of the migrant. The author reveals the paradigm of emotional dynamics accompanying the migrant behavior.
Key words: migration, ethnic consciousness, inner conflict, identity crisis, cultural adaptation, motivation, dynamics of emotional states.
Статья поступила 03.11.2006 г.
Контактная информация:
Налчаджян Карине Агабековна — кандидат психологических наук, доцент кафедры психологии Ереванского государственного лингвистического университета им. В. Я. Брюсова
Тел. (8103741) 58-78-08; е-таіі: [email protected]
