CC BY
65
Г.А. Сорокина
Эмигрантский поэт А. Гингер -«прихожанин буддистского храма»
В статье рассматриваются буддийские аспекты в творчестве поэта А.С. Гин-гера - представителя молодого поколения русской эмиграции.
Ключевые слова: литература русского зарубежья, эмиграция, буддизм, творчество А. Гингера.
«Прихожанин буддистского храма», - так написал о Гингере писатель русского зарубежья М.А. Осоргин. Принадлежность Гингера к буддизму
Филологические
науки
Литературоведение
] .
определила весь модус его творческой жизни, поведения и взаимоотношений с другими людьми. Большой интерес представляет взгляд на личность Гингера через призму литературы русского зарубежья.
Имя поэта Александра Самсоновича Гингера (1897-1965) почти неизвестно в России, однако оно было широко известно среди русской эмиграции. Он родился в Санкт-Петербурге, был участником Первой мировой войны, в эмиграции с 1920 г. Оказавшись в Париже, он сразу же начал активно участвовать в творческой и общественной жизни русской эмиграции. В 1921 г. группа поэтов и художников создала литературно-художественное объединение «Гатарапак», стала собираться в кафе на Монпарнасе - здесь читались стихи и доклады на литературные темы. Среди первых участников этого объединения были поэты А. Гингер, Б. Поп-лавский, Б. Божнев, С. Шаршун. В том же году они вступили в группу «Палата поэтов». Издательство «Франко-русская печать» взяло на себя публикацию сочинений поэтов-эмигрантов под одноименной рубрикой. В 1922 г. был издан сборник стихов Гингера «Свора верных». Таким образом, Гингер наряду с другими участниками этих объединений стоял у истоков «русского Монпарнаса», т.е. у истоков литературы младшего поколения русской эмиграции в Париже.
В хронике событий литературной и художественной жизни русской эмиграции 1921-1925 гг. выступления поэта Гингера зафиксированы почти на всех вечерах, заседаниях и вернисажах [6, с. 227]. В 1925 г. вышла вторая книга его стихов «Преданность», а сборник «Сердце» Гин-гер успел подготовить к изданию незадолго до своей смерти. Кроме того, его стихи печатались во многих других изданиях - имя поэта было широко известно среди русской эмиграции.
Оценивая его творчество, эмигрантский литературный критик Ю. Терапиано писал: «Гингер сразу, с первых же шагов нашел свою собственную манеру и показал большое техническое уменье, порой - мастерство» [11, с. 227]. В другой статье Терапиано дал такую оценку: «Гингер - поэт своеобразный и острый, <.. .> одаренный от природы слухом, глазом и внутренней музыкой - Гингер. - поэт значительный» [12, с. 168]. Впоследствии, уже после смерти Гингера, писатель Газданов сказал о нем и его творчестве, что это «ни на кого непохоже, никто не был таким, никто не писал, как он. В ней (поэзии Гингера. - Г.С.) не было соблазнительной легкости, не было пронзительных лирических нот, не было “красивости”» [3, с. 671].
Анализ мемуарных материалов и писем тех, кто знал Гингера, свидетельствует о том, что существовала неразрывное единство, целостность творческого и личностного начала поэта. Представитель этого эмигрантского поколения К. Померанцев вспоминал, что Гингер был настоящий
пацифист. Ему близки были идеи индуизма и буддизма. «Этот последний своим осязанием мира, в котором царят болезни, страдания и смерть, и таким же осознанием необходимости противостояния им своими, но лишь духовными силами. <...> Думаю, что Гингеру было близко все, что он находил высокого во всех религиях. Так, он очень высоко ставил христианство, о чем свидетельствуют некоторые из его стихотворений. Но может быть, главной его отличительной чертой была честность с самим собой и верность своим принципам. Я не встречал человека, столь скрупулезно следовавшего принципам (к тому же довольно высоким), которые он сам для себя поставил» [8, с. 53-54].
Философ и критик Г. Адамович о Гингере написал, что он был одним из самых порядочных людей, которых ему довелось знать. «Конечно, Александр Гингер был и внешне, формально безупречно порядочен. Но была в нем прямота, была естественная, непоколебимая лояльность в дружбе, какая-то душевная опрятность: то, что к чертам общественно-обязательным причислить, к сожалению, нельзя. Далеко не все столпы общества ими обладают, и отсутствие их никто в упрек им не ставит» [1, с. 266].
В тяжелых условиях эмигрантского выживания, в условиях идейной и политической разобщенности, когда часть представителей эмиграции не смогла преодолеть искус национал-социализма, пойдя на прямое сотрудничество с ним, когда совершалось национальное и человеческое предательство, Гингер всегда оставался человеком чести, человеком высокого духа в глазах всего эмигрантского сообщества.
Для Адамовича же Гингер-поэт и человек неразделимы: «Он был подлинным, прирожденным поэтом. В его стихах есть та же прямота, несговорчивость, духовная требовательность, которые были в нем, как в человеке. Есть в них - и это, пожалуй, самое важное - неуклонный духовный подъем» [Там же, с. 267-268].
Образ Гингера, представленный его современниками, и его собственное представление о себе весьма далеки друг от друга, что вполне естественно. Интересна в связи с этим автобиография Гингера, опубликованная им как некое поэтическое произведение в сборнике «Преданность»:
Автобиография
Стихи без метра Сергею Шаршуну
Родился в Петербурге.
Был на военной службе (но не добровольцем,
а по обязательному набору).
Труслив, мало интересен.
Успехом не пользуюсь.
Думаю начать для здоровья принимать рыбий жир [5].
Филологические
науки
Литературоведение
В этом в полной мере проявилась ирония и самоирония, присущая Гин-геру. Вместе с тем, этот краткий текст дает нам некоторое представление о внутренней духовной работе, которую он совершал на протяжении многих лет. Можно предположить, что отсутствие определенной уверенности в себе в те годы, осознание своей внутренней сущности побудили Гингера к духовному совершенствованию и преобразованию собственной личности. Газданов, близкий друг поэта, вспоминал, что во время Второй мировой войны в течение четырех лет германской оккупации Парижа Гингер проявлял незаурядную смелость: он отказался покинуть Париж и носить на одежде желтую звезду, свободно расхаживал по городу. Газданову он говорил: «Вы же знаете, что я не еврей, я буддист». Возможно, что принадлежность к буддизму определила две основные особенности личности, о которых писал Газданов: «Своеобразную, спокойную мудрость - я не могу найти другого слова - и столь же спокойное мужество» [3, с. 667].
«Сверхспокойный ум» Гингера упоминал и Г. Адамович в письме к писателю В. Варшавскому, ставшему летописцем жизни и творчества младоэмигрантов [2, с. 490].
Буддийское мировоззрение было прочной жизненной основой Гингера, оно проявлялось в каждом его поступке, в обыденной жизни, в отношении к людям. Так, в разговоре с Гингером об одном советском писателе, часто приезжавшем в Париж, Газданов выразил презрение к этому писателю. Далее приведем разговор Газданова и Гингера в изложении Газ-данова: «Трудно передать выражение глаз Гингера. В них была мягкая насмешка и за ней что-то очень далекое и неопределенное. - Это все ваше душевное богатство? Больше у вас нет ничего по отношению к этому человеку? - Кажется, нет, милый друг, - сказал я. - А у вас? Презрение к нему вещь понятная, - сказал он, - хотя, вероятно, никого не надо презирать. Но я по отношению к нему испытываю еще жалость» [3, с. 667].
Такая жизненная позиция есть проявление сочувствия и сострадания к людям, что считается одной из важнейших добродетелей буддиста. Гингеру была присуща душевная мягкость. При этом «его суждения о людях были чаще всего неумолимо верны, и ввести его в заблуждение было очень трудно, он знал цену всем, с кем его сталкивала судьба. Но он никогда не осуждал тех, кто явно заслуживал осуждения, осознавая свое органическое, если так можно сказать превосходство над ними - превосходство, которое он упорно отрицал» [Там же, с. 671-672]. О характере Гингера писал и Померанцев: «Из непротивления и буддизма Гингера не надо выводить, что он был какой-то смиренной размазней. Далеко нет! В нем жило настоящее рыцарское мужество. Он любил силу, здоровье, смелость» [8, с. 56].
Многолетний «прихожанин буддистского храма» - это означает не что иное, как принадлежность к буддийской общине. Гингер, по-видимому, прошел там определенный путь ученичества, необходимые ступени буддийского воспитания под руководством наставника, что предполагает традиция этого учения. Об этом, в частности, свидетельствует буддийский погребальный обряд кремации тела умершего Гингера, проведенный в августе 1965 г. Спустя месяц в тринадцатом округе Парижа в присутствии родственников, друзей, близких, многочисленных коллег и почитателей Гингера в буддийском храме был проведен «день поминовения». Службу вел бонза в оранжевом одеянии, он читал и пел молитвы на «экзотическом языке» - так вспоминал эту прощальную церемонию Терапиано [10, с. 231].
Буддизм Гингер воспринимал очень глубоко и органично. Принятие этого учения было для него результатом глубоких философских размышлений о природе вещей, о природе всего сущего. Благодаря записям Газданова мы располагаем высказываниями Гингера на эту тему: «Вы знаете, почему я буддист? - спросил он меня однажды. - Меня всегда привлекало это непрекращающееся пантеистическое движение, это понимание того, что ничто не важно и что важно все, этот синтез отрицания и утверждения, который дает нам единственную возможность гармонического видения мира. Собственно не мира, а миров, которые возникают, исчезают, появляются вновь в преображенном виде, и время - это только бессильный свидетель их бесконечного смещения. Я верю, что ничто не исчезнет бесследно. И если бы я в это не верил, если бы лучшие вещи в нашей жизни были обречены на безвозвратную гибель, было бы слишком трудно, слишком тягостно жить, вы не думаете?» [3, с. 667-668].
Эта способность гармоничного видения мира, признание всех религий вдохновили Гингера на создание стихотворения «Доверие», посвященное католической святой Терезе, - стихотворение, подобное страстной молитве. Особая эмоциональная интуиция, которой обладал Гингер, позволила ему в поэтической форме передать и высокий мистический настрой католической молитвы (стихотворение «Доверие»), и символический образ Тибета (стихотворение «Тибетская песня»).
Каждое слово «Тибетской песни» имеет глубокий философский смысл, неразрывно связанный с буддийским учением. Как истинный буддист, осознающий единство мира, Гингер в созданную им картину мироздания с чувством глубокой благодарности включил и себя как неотъемлемую его часть. Согласно буддийской традиции, он также возносит хвалу всем живым существам:
Филологические
науки
Литературоведение
Хвала вам, шесть концов: Восток, Юг, Запад, Север,
Зенит, Надир; пусть будет мир для всех: для ангела, для зверя пусть будет мир.
Я одолел подъем дороги нетенистой -вот верх горы: привет вам, шесть концов, с вершины каменистой земной коры.
Как все, кто до меня стоял на перевале, я вниз гляжу пред спуском - как и те, что здесь перебывали -я положу
на кучу камень мой. Хвала живущим, жившим вблизи, вдали -на грани облаков свой камень приложивших к трудам земли. [цит. по: 8, с. б0].
По словам Померанцева, это «одно из лучших его стихотворений, наиболее полно характеризующее его внутреннюю сущность» [8, с. б0].
Образная система поэзии Гингера в полной мере соответствует творческому кредо, которое он в завуалированной форме выразил в рассказе «Вечер на вокзале». В нем речь идет о некоем дневнике, где «факт и внешние формы были описаны крайне подробно, но души людей и вещей отсутствовали» [4, с. 78]. Для Гингера сутью творчества было именно постижение внутреннего. Как известно, буддийские практики направлены на выработку у адепта способности к преодолению иллюзорности сознания и постижению истинной реальности. Все, знавшие Гингера, отмечали его тонкое и проникновенное понимание жизненных обстоятельств, людей, литературы.
Имя Гингера вошло в историю эмигрантской литературы не только как оригинального поэта, он также оказал влияние на других авторов русской эмиграции. Среди них - Борис Поплавский. Известно, что Поплавский посвятил Гингеру два стихотворения: «Art poetiquе» (1925-1931) и «Блестит зима.» (192б-1931). В последнем Поплавский отразил сложный, высоко духовный человеческий образ Гингера:
Но есть сердца, которые безумно,
Бесшумно и бесчувственно горят.
Они со счастьем спорят неразумно,
Немотствуют и новый рвут наряд [9, с. 270-271].
Кроме того, для всего эмигрантского сообщества Гингер - «блестящий собеседник и мэтр, остроумно и беспощадно расправлявшийся с
“противной стороной” в свои беседах с поэтами, сложный, утонченный, скептический, совершенно равнодушный к внешним успехам - каким его изобразил под именем Аполлона Безобразова в одноименном романе Борис Поплавский» [10, с. 228]. Сам Поплавский, говоря, по-видимому, о таких качествах личности Гингера, как отрешенность и величие духа, в одном из писем задается вопросом: «Не стоит ли Гингер уже “по ту сторону”, “не воскрес” ли он в самом деле от людей?» [цит. по: 7, с. 31].
Кроме того, Поплавский, мировоззрение которого было связано с идеями всеединства, в статье «О мистической атмосфере молодой литературы в эмиграции» рассматривал Гингера как одного из самых значительных мистических эмигрантских поэтов [10, с. 311]. Строки, посвященные Гингеру, свидетельствуют о том, что его поэзия в духовном отношении чрезвычайно близка Поплавскому.
С Газдановым Гингера связывала почти сорокалетняя дружба. Анализ творчества Газданова и Гингера приводит к мысли о глубинном, на уровне философского понимания действительности, сродстве этих двух людей. Газданов приводит один из многочисленных разговоров с Гинге-ром, когда тот сказал: «Меня удивляет, что вы сами не чувствуете себя в какой-то степени буддистом» [3, с. 668]. Это в «какой-то степени буддистом» свидетельствует о многом и, несомненно, прочитывается в различных произведениях Газданова и, прежде всего, в романе «Возвращение Будды». В связи с этим не будет, по-видимому, преувеличением говорить об определенном влиянии Александра Гингера, как и в случае с Поплавс-ким, на жизнь и творчество Газданова в контексте идей буддизма. И если Гингер был практикующим последователем, буддистом высокого уровня, то Газданову прежде всего присущ научно-философский взгляд на буддийское учение.
Гингер принадлежал к тому типу людей, которые, несмотря на свою скромность, оказывали большое влияние на окружающих. Об этом есть немалое количество свидетельств, отзывов, воспоминаний его современников. Все, что мы сегодня знаем о Гингере, говорит о его особых ярких качествах личности, характерных для последовательного буддиста. Жизненный путь его был осознанным и целеустремленным и, позволим себе высказать эту мысль, наполненным неким «миссионерским» смыслом по отношению к другим людям. Однако «миссионерство» Гингера проявлялось в удивительно скромной и достойной форме. Для эмигрантского сообщества Гингер был значимой фигурой - были значимы человеческие, духовные ценности, которые он воплощал как в своем творчестве, так и в общественной жизни.
Филологические
науки
Литературоведение
Библиографический список
1. Адамович Г. Об Александре Гингере // Мосты. 1966. № 12.
2. Варшавский В. Незамеченное поколение. М., 2010.
3. Газданов Г. Памяти Александра Гингера // Собр. соч. в 5 т. Т. 3, М., 2009.
4. Гингер А. Вечер на вокзале // Числа. 1930. № 2-3.
5. Гингер А. Преданность: Вторая книга стихов. Париж, 1925.
6. Ливак Л. Литературный авангард русского Парижа (1920-1926) // Диаспора. 2005. Вып. 7.
7. Менегадо Е. Монпарнаса русского Орфей // Поплавский Б. Собр. соч. в 3-х т. Т. 1. М., 2009.
8. Померанцев К. Сквозь смерть. Воспоминания. L., 1986.
9. Поплавский Б. Стихи // Мосты. 1966. № 12.
10. Поплавский Б. О мистической атмосфере молодой литературы в эмиграции // Числа. 1930. № 2-3.
11. Терапиано Ю. Литературная жизнь русского Парижа за полвека (19241974). Париж-Нью-Иорк, 1987.
12. Терапиано Ю. Парижские молодые поэты // Встречи: 1926-1971. М., 2002.
