Элегантность китайского языка и чувство необъятности – о стиле литературного творчества Му Синя (1927－2011) Текст научной статьи по специальности «Гуманитарные науки»

Ван Ицюнь

ЭЛЕГАНТНОСТЬ КИТАЙСКОГО ЯЗЫКА И ЧУВСТВО НЕОБЪЯТНОСТИ — О СТИЛЕ ЛИТЕРАТУРНОГО ТВОРЧЕСТВА МУ СИНЯ (1927—2011)1

Аннотация. My Синь — современный китайский писатель, в последнее время на территории материкового Китая его произведения привлекают пристальное внимание и удостаиваются всяческих похвал. Критики полагают, что хотя произведения My Синя и несут в себе дух китайской классической литературы, но в тоже время им недостает ясного и отчетливого объяснения конкретного внутреннего содержания этого самого духа. Автор данной статьи полагает, что стиль литературного творчества Му Синя представляет собой своего рода безмятежную и прозрачную «элегантность китайского языка», он порождает в современных людях самобытную синестезию, то есть чувство необъятности человеческого бытия. Это чувство необъятности у Му Синя имеет некую коннотацию с русской литературой XIX в. Отсюда произрастает витальная чувствительность произведений Му Синя. Эти произведения, написанные на современном китайском языке байхуа, возрождают традицию китайской классической литературы.

Ключевые слова: Му Синь, элегантность китайского языка, чувство необъятности.

Автор: ВАН Ицюнь, кандидат филологических наук, Зам. зав. Центром по изучению современной России, младший научный сотрудник института международных отношений, Сычуаньский университет (Чэнду).

E-mail: 770972623@qq.com

1 Перевод Блажкиной А.Ю. по: Ван Ицюнь. Ханьюй фэнду юй цанмангань — лунь Му Синь дэ сецзо фэнгэ '

Wang Yiqun

The Elegance of Chinese Language and the Sense ofBoundlessness: on the Style of Literary Creativity ofMu Xin (1927—2011)

Abstract. Mu Xin is a modern Chinese writer, recently on the territory of mainland China, his works attract close attention and receive all kinds of praise. Critics believe that although the works of Mu Xin carry the spirit of Chinese classical literature, but at the same time, they lack a clear and distinct explanation of the specific internal content of this spirit. The author of this article believes that the style of Mu Xin's literary work is a kind of serene and transparent "the elegance of Chinese language," it gives rise to an original synesthesia in modern people, that means a sense of immense human existence. This sense of boundlessness among Mu Xin has some connotation with Russian literature of the 19 century. From here grows the vital sensitivity of the works ofMu Xin. These works, written in modern Chinese language (baihua), revive the tradition of Chinese classical literature.

Keywords: Mu Xin, the elegance of Chinese language, the sense of boundlessness

Author: WANG Yiqun, Ph. D. of Literature, Deputy Director of the Russian Studies Center, Research Associate, School oflnternational Studies, Sichuan University (Chengdu). E-mail: 770972623@qq.com

My Синь (1927—2011), настоящее имя— Сунь Пу ЩЩ, уроженец провинции Чжэцзян, с начала 80-х годов прошлого столетия жил в Нью-Йорке, где занимался литературой и живописью. Большая часть произведений My Синя была издана в США и на Тайване, среди них «Записи размышлений о Ямайке» (1986), «Внезапные

мысли» ВР^^Ш (1988), «Виндзорское кладбище» (1988),

«Путешествие в простой обуви» (1993) и т.д. Главным обра-

зом это были сборники прозаических произведений, а также сборники стихов. Начиная с 2006 г. произведения Му Синя получили широкую известность и на территории материкового Китая, они привлекли повышенное внимание и удостоились всяческих похвал. Когда шанхайский писатель Чэнь Цунь впервые познакомился с рассказом Му Синя «Подобно удару молнии» то заявил: «для меня как для писа-

теля язык сочинений господина Му Синя по-прежнему живой, изящный, глубокий и демонстрирующий широкую эрудицию» [Ду Му Синь 2008, с. 3—4]. А Чэнь Даньцин решительно утверждает, что «Му Синь в значительной мере превосходит даже то, что создали братья Чжоу в ли-

тературной области и в сфере писательского творчества» [Ду Му Синь 2008, с. 11.]. Таким образом, говоря в современной китайской литературе невозможно обойти стороной Му Синя.

Итак, в чем же сила обаяния слов Му Синя? Многие исследователи полагают, что Му Синь продолжает традицию китайской классической литературы. Так, Чэнь Даньцин считает, что литературное творчество Му Синя подготавливает почву для соединения «традиции классического китайского языка и традиции Движения 4 мая», но две эти культурные традиции уже исчезли из современного китайского языка. Поэтому чтение Му Синя подразумевает «встречу с неким необычным, разноплановым, мастерским, но в тоже время совершенно незнакомым стилем» [Ду Му Синь 2008, с. 11]. По мнению Тун Миня, Му Синь «посредством байхуа выражает квинтэссенцию древней китайской культуры», «посредством сокровенной сущности китайской культуры он чрезвычайно искусно раскрывает те суждения, которые затрагивают идейные течения мировой истории» [Ду Му Синь 2008, с. 21—23.]. Эти утверждения, конечно, справедливы, даже читатель, который впервые знакомится с творчеством Му Синя, обязательно заметит, что слова Му Синя несут в себе одухотворенность письменных памятников древности. Действительно, когда сам Му Синь пишет о своем творчестве, он демонстрирует близость к традиции китайской классической литературы, например, его слова: «манера изложения должна быть мягкой и спокойной, я изначально ничего не создаю, а желаю, чтобы произведение даже будучи брошенным на землю, издавало музыкальные звуки» [Му Синь 2009, с. 230]. Му Синь недвусмысленно заявляет: «необходимо черпать силы в китайской классической литературе, использовать эти силы и порождать сияние», пишет, что сам «применяет разные образы из "Ши цзина"», «испытывает влияние "Чу цы"», а после приезда в 80-е годы прошлого столетия в США «стало очевидно, что моя природа взращена китайской классической литературой» [Му Синь 2013. с. 150, 239, 700—701].

Итак, если мы признаем, что творчество Му Синя обладает духом китайской классической литературы, то, как же тогда описать этот дух? В научных кругах нет ясного и четкого объяснения. Я полагаю, что литературный стиль Му Синя представляет собой своего рода безмятежную и прозрачную «элегантность китайского языка», он порождает в современных людях самобытную синестезию, то есть чувство необъятности человеческого бытия. По моему мнению, это чувство необъятно-

сти у Му Синя имеет некую коннотацию с русской литературой XIX в. При обращении к текстам Му Синя, эта безмятежная и прозрачная элегантность становится очевидна. Приведем один пример:

Вначале кладбище было незнакомым и безымянным, но я прогуливался там один-два раза в неделю, и по прошествии нескольких лет сцены перемен времен года уже более не удивляли меня. Мало-помалу я уверился в том, что это место безлюдно, так как ни разу никого здесь не встретил. В одиночку я топтал эту землю, семенил по круговой грязной дорожке, идущей вверх, следуя мимо темно-зеленых деревьев. По внешнему краю дорожки были расположены четырнадцать надгробий. Внутри дорожки травы и хворост сливались в один большой круг, высокие деревья и маленькие деревца, чередуясь друг с другом, вздымались ввысь. В центре дремучего леса стоял обращенный на запад черный камень, его огромная спина выступала из зарослей бурьяна, вызывая во мне желание отдохнуть на вершине камня, и вовсе не потому, что я сильно устал, но потому, что сидя или лежа здесь, можно было смотреть вдаль сквозь беспорядочно спутанные ветви, а также видеть небо, наполненное яркой зеленой листвой, которая, беспрестанно колыхаясь, дрожала и опадала, подавая голос [Му Синь 2015 (1), с. 191].

Это начало повести Му Синя «Дневник виндзорского кладбища» ВтВ. Посмотрим на стиль литературного творчества Му Синя в целом: изысканные формулировки, богатая стилистика, но в тоже время отсутствие пышных фраз; в особенности отчетливо автор описывает звуки, цвета и физические объекты, которые постепенно появляются, взаимно переплетаются, но при этом не создают ощущение хаоса, они кажутся ясными и естественными, выявляя отчетливый внешний образ. Когда же Му Синь пишет статьи, в них нет пылкого выражения чувств, нет настойчивого убеждения читателя, Му Синь не стремится к тому, чтобы погрязнуть в различных аффектах, а только хладнокровно выражает свое мнение относительно объекта, сохраняя при этом дистанцию. Даже используя метод потока сознания, когда мысли падают точно снежинки (как, например, в его известной работе «Обратное отражение Колумбийского университета» Щ^^ЖШШШ), при этом сохраняется некий последовательный ритм, ритм спокойный и уверенный. Если посмотреть на это с точки зрения литературного творчества современных китайских писателей, то это весьма редко встречающийся

литературный модус. Сравним начало «Дневника виндзорского кладбища» Му Синя и начало «Красного гаоляна» ^МШ Мо Яня

Небо и Земля смешались в первозданном хаосе, ландшафт был смутным, беспорядочный топот отряда уже слышался издалека. Перед глазами отца висела сине-белая мгла, закрывая ему обзор, он лишь слышал топот отряда, но не видел ни фигур, ни очертаний солдат. Отец крепко-накрепко вцепился в край куртки командира Юя и быстро перебирал ногами. Бабушка удалялась, словно островок суши, а туман в свою очередь наоборот приближался, словно бушующее море. Отец цеплялся за командира Юя, словно за борт корабля2. [Мо Янь 1994, с. 1].

Очевидно, что манера изложения Мо Яня напористая, торопливая, настойчивая, она словно не дает вздохнуть. Образы и звуки переплетены так тесно, что давят друг на друга, мы точно слышим скрип и визг. Все это явно контрастирует с безмятежностью и прозрачностью текстов Му Синя. Но как же объяснить эту безмятежность и прозрачность?

Начнем с «безмятежности» М'Ж, это один из главных терминов в эстетике древнего Китая. Безмятежность — это высший предел художественного творчества. Как говорил поэт Оуян Сю IШШШ (1007—1072): «Поэтому легко увидеть движение, скорость, мелкий предмет, а состояние безмятежности, покоя, ощущение дали изобразить трудно» [Чжунго мэйшуши цзыляо сюаньбянь 2008, с. 264]. Поэт Сыкун Ту ^ (837— 908) в работе «Двадцать четыре категории стихов» так объяс-

нял значение термина «отвлеченный» «Простота пребывает в мол-

чании, мастерство начинается с мельчайшего. Таящее в себе Великую гармонию подобно парящей в одиночестве птице» [Сыкун ту чжуань чэнь юйлань пинчжу: эршисы шипинь 2019, с. 7]. Это и есть похвала высшей ступени художественного стиля. Древние китайцы в своем стремлении к безмятежности опирались на идеал жизни социальной прослойки служи-лых-ши ^ представители которой освобождались от груза повседневных забот, отвергали жажду наживы, строили свою одухотворенную жизнь подобно «саду на заднем дворе» ^^Ш. В этой жизни не было места ру-

2 На литературном салоне в конце 2015 г. мне довелось беседовать о Му Сине с профессором Сычуаньского университета Цю Сяолинем и доцентом Лу Инфу. Сравнение Му Синя и Мо Яня, приводимое в данной статье, является развитием и продолжением той беседы.

тинным делам, но сохранялось чувство безмятежности и довольство, а также чувство независимости от материального мира. Подобно тому, как Лю Се ЩШ (465/466 — 520/522) пишет в трактате «Резной дракон литературной мысли» «Что касается замысла [сочинения] он может быть умным или глупым, время может быть выбрано удачно или неудачно, когда моют голову, сердце меняет свое положение, и тогда переворачивается обыденность; когда душа человека в смятении, то многократное обдумывание только усилит смятение. Вот почему, занимаясь литературой и искусством, необходимо рационально распределять силы, просветлять и гармонизировать свое сердце, а также не препятствовать выходу пневмы-^и» [Лю Се 2019, с. 1580—1581]. Безмятежность, являясь наивысшей точкой при создании литературного произведения, сопоставляется с тишиной, безграничностью, пустотностью, отрешенностью. Все эти определения связаны с легкостью чувств, и находятся в сфере «прозрачного» ШВД. Как разъясняет наш современник — известный исследователь Ван Юнхао ЧНШШ: даже обладая беспристрастностью, необходимо нести в себе легкость чувств, удаляясь от мирских забот, когда человеческая заинтересованность ослабевает, когда жизнь порывает с заурядностью, «но даже в этом спокойствии и уединении, в этой праздности и благодушии быть в полной мере источником некоего "охлаждающего" чувства» [Ван Юнхао 2010, с. 105]. Безмятежная жизненная сила отстраненно наблюдает за миром людей, это "холодность" и есть то, что помогает сохранять дистанцию от материального мира, то, что очищает и рафинирует собственную жизнь, то, что выявляет размеренное и отчетливое отношение к миру. Поэтому безмятежность естественно означает прозрачность (ясность), и оба этих понятия представляют собой две грани одного предела.

Хотя считается, что безмятежность и прозрачность произведений Му Синя проистекает из древней традиции, но почва, на которой они произрастают— это духовный мир современного человека. Под напором современности социальная структура традиционного китайского общества с её образом жизни служилой интеллигенции рассеивается как дым. Коль кожи нет, на чем держаться волосам? Исчезла ли безмятежность и прозрачность из современного китайского языка? Являясь современным писателем, Му Синь смог художественно воспроизвести мир классической литературы. Это связано не только с тем, что в детстве Му Синь получил классическое домашнее образование, но в большей

степени с особым темпераментом Му Синя, с его особым чувством необъятности.

В контексте китайской культуры необъятность изначально означает далекий, необозримый, безграничный ландшафт. А чувство необъятности в свою очередь произрастает из этого огромного мира, это чувство бренности и ничтожности. Стихи древних китайских поэтов часто посвящены именно этому чувству необъятности, классическими образцами могут служить, например, стихотворение Ли Бая (701—762) «Тяжелая дорога» или стихотворение Чэнь Цзыана (661—702) «Песня восхождение на юйчжоускую башню». Эти стихи проникнуты и переживанием бесконечности космоса, и ощущением непредсказуемости человеческой жизни, и горестными вздохами трудной дороги, и чувством ничтожности человеческого бытия, и туманностью жизненных перспектив, и незначительностью жизни людей. Но в конце концов все эти переживания завершаются чувством необъятности, когда можно «под всеми парусами смело ринуться в открытое море» (Ли Бай). Социальная прослойка китайской интеллигенции приносила пользу людям, занимаясь самосовершенствованием, следуя установлениям Неба, основываясь на кратком, но непоколебимом чувстве необъятности. И потому представители китайской интеллигенции спокойно возвращались на свой пусть и чрезвычайно трудный жизненный путь. Но у Му Синя чувство необъятности — это осознание современным человеком своей жизни. Му Синь четко понимает, что современный человек уже давно отпал от своих корней и лишь бесцельно плывет по течению, потеряв тесную духовную связь с внешним миром. Более того, жизнь человека уже не представляет собой некое осмысленное и уникальное единое целое. Индивид лишь время от времени находит отдохновение от обуявших его случайностей.

В коротком рассказе под названием «Слезы попутчика» Му Синь прямо говорит о своем познании бытия современного человека. Лирический герой этого рассказа ждет автобус на междугороднем автовокзале и наблюдает сцену прощания молодой супружеской пары. Из диалога мы узнаем, что перед нами молодожены, муж работает в другом городе и приезжает домой только на выходные, а жена не ладит со свекровью и изливает своему мужу наболевшее. Молодой человек оказывается между двух огней — между матерью и женой, и, садясь в автобус, он начинает тихонько плакать. Но эти переживания не длятся слишком долго, прибыв в пункт назначения, лириче-

ский герой видит, как молодой человек, насвистывая, выходит из автобуса, смешивается с толпой людей, беззаботно размахивая зонтиком, и легкой походкой удаляется, а на его лице нет ни тени горестных раздумий. После чего лирический герой заключает:

Часто думают, что человек — это некий сосуд, сосуд, полный счастья или горя. Но человек не сосуд, а труба, по которой протекает счастье или горе, труба только и всего. И труба эта опустошается только со смертью человека. [Му Синь 2015 (2), с. 56—57].

Этот мыслительный поворот от сосуда к трубе означает, что человек уже не повелитель своих чувств и переживаний, но эти чувства и переживания зависят от своего проводника и подчинены ему. В тоже время чувства спонтанны и непредсказуемы, обладают стойким субъективизмом, а сам этот субъект превращается в нечто текущее и принимающее поток случайностей. В таком случае чувство необъятности становится основной синестезией человека, которое Му Синь в своей повести «Незваный гость семьи Эмерсон» ЙШ^ШЙШ^ называет словом «хандра». Это онтологически осмысленная хандра, которая не имеет отношения к ощущению покинутости, разочарованности, которая не связана с болезнью человека и не порождена какими-либо конкретными причинами, но которая представляет собой беспричинную подавленность. Говоря словами французского философа Э. Левинаса, эта подавленность проявляется в «экзистенции безымянного шороха» [Лэвэйнасы 2006, с. 26], понуждая субъекта принимать на себя эту подавленность. Му Синь говорит, что хандрящий человек «нисколько не скрывает своего непосредственного противопоставления течению истории и широте Вселенной, хотя он представляет себя в категориях пространства и времени... он невесом и обесценен, причем не важно, является ли он слитком золота или фальшивой монетой, все равно он ни на что не годен. Он теряет доброе и прекрасное основание своей жизни, он истощен до предела» [Му Синь 2020, с. 98]. Невесомость и обесценивание о которых здесь сказано — это утрата смысла человеческой жизни. Вот в чем источник хандры или чувства необъятности.

Иными словами, чувство необъятности — это сущность познания жизни для Му Синя, а также основной эмоциональный лейтмотив его литературного творчества. Чэнь Даньцин вспоминает, как однажды прогуливался с Му Синем в центральном парке Манхеттена. Была отличная погода и полно приезжих, несколько симпатичных молодых людей ка-

тались на роликах. Му Синь остановился, с восхищением посмотрел на них, но через мгновенье произнес: «Все же они унылые, возвращаются домой, принимают ванну, едят и ложатся спать» [Му Синь 2013. С. 1014.]. Му Синь подразумевал, что ощущение счастья недолговечно, что это не более чем украшение повседневной жизни. Му Синь одним взглядом окидывал жизнь современного человека, понимая, что в ней нет ничего нового. То уныние, о котором говорил Му Синь, необязательно касалось этих конкретных молодых ребят на роликах, ведь жизнь любого современного человека ничем от них не отличается. Лишь немногие испытывают чувство необъятности. Поэтому Му Синь в некоторой степени говорит и о самом себе. В новелле «Прекрасная девушка» ^ЩШ^Ж лирический герой Му Синя выражает восхищение старушкой, которая сбивает цену на продовольственном рынке, привязывает пучки купленного лука и шпината на багажник велосипеда и с прямой спиной едет на велосипеде домой «в счастливом трепете» [Му Синь 2015 (1), с. 48.]. Это то необъятное счастье, о котором мечтает лирический герой, потому что он не в состоянии подобно этой женщине, погрузиться в пучину повседневной жизни, обретать умиротворение даже в таких мелочах, как покупка продуктов.

Для Му Синя чувство необъятности — это вовсе не унылое, не подавленное настроение, не состояние самоотрицания. Напротив, чувство необъятности помогает освободиться от стремления к посредственности, через иронию помогает человеку превзойти самого себя. И это освобождение от внешней составляющей, сохраняет элегантность жизни, а также противостоит переживанию небытия. По моему мнению, чувство необъятности побуждает Му Синя подобно древним китайцам исследовать безмятежность, наблюдая со стороны за внешним миром, избавляясь от пут вещизма, сохраняя душевное состояние свободы и ясности. В этом подлинная причина безмятежности и прозрачности литературного стиля Му Синя. В этом смысле Му Синь через осмысление жизни современного человека возродил традицию китайской классической литературы, восстановил элегантность китайского языка.

Чувство необъятности и элегантность у Му Синя, в значительной степени связаны и с его опытом прочтения русской литературы. Му Синь восхищался русской литературой XIX в., ведь именно русская литература, как ни одна другая источает чувство необъятности и элегантности жизненного уклада. По мнению Му Синя, Л.Н. Толстой и есть необъятный человек, человек который с малых лет и до старости не рас-

терял витальной чувствительности. Му Синь также неоднократно называл М.Ю. Лермонтова своим единомышленником и сокрушался по поводу того, что не родился в XIX в. и не жил с Лермонтовым под одним небом [Му Синь цзинянь чжуаньхао вэньгу тэцзи 2013, с. 223.]. Этот великий русский поэт уже в двадцать лет ощутил одиночество, он ждал холодного дуновения смерти, поэтому самопознание М.Ю. Лермонтова не может не восхищать. Му Синь полагал, что в «Герое нашего времени» в образе Печорина перед нами предстает умозрительный портрет самого Лермонтова:

Он описывает, как Печорин ожидал лошадей на почтовой станции, вокруг не было ни души, Печорин был разбит и подавлен; и вот в одно мгновение появился экипаж, люди, Печорин выпрямил спину и быстрым шагом направился к экипажу, демонстрируя элегантность офицера. Вот какую позицию необходимо занимать в этом мире. [Му Синь 2013, с. 638].

XX в. — эпоха китайско-советских отношений, поэтому Му Синь как человек этой эпохи вырос на русской и советской художественной прозе. Кроме того, если говорить об интерпретации русской и советской литературы, где морфологический анализ всегда был основным научным методом осмысления, то в данном случае трактовка Му Синем Лермонтова и др. не вписывается в общую исследовательскую канву. По моему мнению, именно необъятная натура Му Синя объясняет тот факт, что Му Синь воспринимает Печорина как необъятного человека, а вовсе не как «лишнего человека». Таким образом, подоплекой безмятежности и прозрачности художественного стиля Му Синя является его взаимодействие и с природой китайской классики, и с русской литературой. В современной китайской литературе, которая в большей степени характеризуется полемическим стилем и вестернизацией слога, лирическое самосознание чрезвычайно распространено, в то время как письменный язык Му Синя создает удивительный и самобытный пейзаж.

Библиографический список

Ван Юнхао. Чжунго вэньсюэ пипин фаньчоу шиу цзян : [Пятнадцать лекций о категориях китайской литературной критики]. Шанхай: Хуадун шифань дасюэ чубаньшэ, 2010. (На кит.).

Ду Му Синь. [Читая Му Синя] / Сунь Юй, Ли Цзин ред. Гуйлинь: Гуанси шифаньдасюэ чубаньшэ, 2008. (На кит.).

Лэвэйнасы [Левинас]. Цун цуньцзай дао цуньцзайчжэ : [От существования к существующему] / У Хуэйи пер. Нанкин: Цзянсу цзяоюй чубаньшэ, 2006. (На кит.).

Мо Янь. Мо янь вэньцзи цзюань и хун гаолян : [Собрание сочинений Мо Яня. Том 1. Красный гаолян]. Пекин: цзоцзя чубаньшэ, 1994. (На кит.).

Му Синь. Аймошэн цзя дэ екэ : [Незваный гость семьи Эмерсон]. Гуйлинь: Гуанси шифаньдасюэ чубаншэ, 2020. (На кит.).

Му Синь. Вэньсо муюань жицзи : [Дневник виндзорского кладбища]. Гуйлинь: Гуанси шифаньдасюэ чубаншэ, 2015 (1). (На кит.).

Му Синь. Гэлуньбия дэ даоин : [Обратное отражение Колумбийского университета]. Гуйлинь: Гуанси шифаньдасюэ чубаншэ, 2015 (2). (На кит.).

Му Синь. Цзяншу : [Лекции по литературе] / в записи Чэнь Даньциня. Гуйлинь: Гуанси шифаньдасюэ чубаншэ, 2013. (На кит.).

Му Синь. Юньцюэ цзяо лэ чжэн и тянь : [Жаворонок поет целый день]. Гуйлинь: Гуанси шифаньдасюэ чубаншэ, 2009. (На кит.).

Му Синь цзинянь чжуаньхао вэньгу тэцзи : [Специальный выпуск памяти Му Синя: Освежаем знания] / Лю Жуйлинь ред. Гуйлинь: Гуанси шифаньдасюэ чубаньшэ, 2013. (На кит.).

Лю Се. Вэнь синь дяо лун : [Резной дракон литературной мысли] / ком. Чжань Инь. Шанхай: Шанхай гуцзи чубаньшэ, 2019. (На кит.).

Сыкун Ту чжуань чэнь юйлань пинчжу: эршисы шипинь : [Сочинения Сы-кун Ту с комментариями Чэнь Юйланя: двадцать четыре категории стихов]. Пекин: Чжунхуа шуцзюй, 2019. (На кит.).

Чжунго мэйшуши цзыляо сюаньбянь : [Избранные материалы по истории искусства Китая] / ред. Юй Мин. Шанхай: Фудань дасюэ чубаньшэ, 2008. (На кит.).