CC BY
122
УДК 1:(091)
ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОЕ ИЗМЕРЕНИЕ МЫСЛИ Ф. БЭКОНА.
© 2014 Т. В. Торубарова
докт. филос. наук, профессор каф. философии е-mail: ttorubarova@rambler. ru
Курский государственный университет МГТУ им. Н. Э. Баумана
В статье раскрывается сущность философской мысли как события, которое не только является отражением внутреннего, духовного строя человеческой личности, но и требует надлежащего зазора для своего простирания и осуществления, сопряженного с реализацией бытия человека в актах ответственного поступающего действия. Через обстоятельства жизни Ф. Бэкона показывается, как происходило конституирование мысли философа в ее оригинальном и неповторимом выражении.
Ключевые слова: опыт, метод, власть, утопия, идолы, свобода, личность
Обращение к истории философской мысли предполагает ее персонифицированное выражение, ее личностный контекст. Подлинная мысль - это всегда событие, имеющее свою собственную историю, свое судьбоносное свершение. Вот почему важно понять экзистенциальное измерение мысли, то есть выяснить, как через обстоятельства жизни философа происходило конституирование его мысли в ее неповторимом, оригинальном осуществлении. Однако метафизическая мысль предполагает наличие некоторого трансцендентного мира, который существует вне человека. Это есть сложный, гармонически устроенный и бытийно упорядоченный мир, который содержит в себе некий провиденциальный план, определяющий смысл и назначение всего сущего. И этот мир должен быть соразмерным с человеческим разумом. Но что означает это требование соразмерности человеческого ума с трансцендентным миром, имеющим в своем сущностном смысле провиденциальный характер? Это значит, что человек в своей внутренней духовной структуре способен адекватно воспроизводить всю сложность вне его лежащего мира. Он тем самым есть как бы осознающая себя монада, то есть такая духовная единица, которая представляет собой весь мир в целом (Лейбниц). И в качестве такой духовной единицы человек есть необходимый элемент мироздания, его квинтэссенция, воспроизводящая в себе всю гармонию мира и выражающая весь его замысел. Другими словами, человеческий разум в его индивидуальном усилии постижения мира есть способ бытия самой мысли. Постижение тайн мироздания, которые могут быть использованы для умножения блага и могущества человека, - это и есть основной способ человеческого бытия. Скажем, если бы я не мыслил именно таким вот образом, меня, может быть, и не было бы в качестве того, что я есть. Есть, например, нечто особенное в мире, и думающий об этом есть один человек, а человек, который об этом не думает, есть уже другой человек. Размышление, причем непрерывное размышление о чем-либо, есть способ моего бытия или способ быть мне именно таким образом, отличным от того, каким бы я был, если бы я не думал о том, о чем я постоянно размышляю.
Фрэнсис Бэкон родился 22 января 1561 г. в Лондоне в семье сэра Николаса Бэкона, бывшего в течение почти двадцати лет хранителем большой печати Англии. Его мать Анна Кук была дочерью Антони Кука - воспитателя короля Эдуарда VI. В Кембридже он получил классическое образование, изучал тексты Платона и
ФИЛОСОФСКИЕ НА УКИ
Аристотеля, и все же на всю жизнь он сохранил неприязнь к философии Аристотеля, пригодной, как он говорил, только для схоластических диспутов и бесплодной рефлексии. В 16 лет его отправляют в Париж, где он приобщается к делам английского посольства. Франция разделена, потрясаемая столкновениями между гугенотами и католиками. Дипломатическая работа позволила Ф. Бэкону ознакомиться с политической и религиозной жизнью Германии, Испании, Дании, Польши и Швеции. Вследствие этого он уже в 19 лет составил заметки «О состоянии Европы». Смерть отца в феврале 1579 г. вынудила его возвратиться в Англию. Будучи младшим сыном в семье, он получает скромное наследство. Озабоченный своим будущим, Бэкон несколько лет изучает юриспруденцию, затем, возглавив юридическую корпорацию, ведет обширную судебную практику. И на этом поприще он проявляет незаурядный талант в ораторском искусстве.
Бен Джонсон, поэт и драматург, говорит о своем впечатлении от судебных выступлений Бэкона: «Каждая часть его речи была по-своему прелестна. Слушатели не могли ни кашлянуть, ни отвести от него глаз, не упустив что-нибудь. Говорят, он господствовал и делал судей по своему усмотрению то сердитыми, то довольными. Никто лучше его не владел их страстями» (цит. по: [Маколей 1862: 21]).
Но Бэкона не удовлетворяла только судебная практика1. По своему рождению, воспитанию и образованию он мог претендовать на выгодную должность при дворе. Этим мотивом пронизана вся его переписка тех лет. Он пишет королеве Елизавете: «:.. .приближение к Вашей превосходной милости... в этом и состоит все счастье, к которому я стремлюсь». Его не удовлетворяет ни почетная должность экстраординарного королевского адвоката, которая не обеспечена жалованием, ни зачисление кандидатом на место регистратора Звездной палаты. Он постоянно жалуется на свое бедственное положение, пишет, что вовлечен в «обширные созерцательные занятия» и восклицает относительно знания: «О, если бы я мог очистить его от двух сортов разбойников, из которых один с помощью пустых прений, опровержений и многословий, а другой с помощью слепых экспериментов, традиционных предрассудков и обманов добились так много трофеев! Я надеюсь, что в тщательных наблюдениях, обоснованных заключениях и полезных изобретениях и открытиях я добился бы наилучшего состояния этой области. И для меня очевидно, что при сколь-либо разумном благоволении должность позволит распоряжаться с большим умом, нежели это может сделать человеческий ум сам по себе; это как раз то, что меня сей час волнует более всего» (цит. по: [Субботин 1971: 8-9]).
И далее Бэкон говорит, что он не ищет и не добивается должности ради честолюбия и благополучия; и если, пишет он своему дяде Берли, лорду-казначею, вы думаете, «что я ищу и добиваюсь должности, в которой вы сами заинтересованы, то вы можете назвать меня самым бесчестным человеком». Уже в этом письме Бэкон одержим замыслом преобразования всей науки и вместе с тем, будучи царедворцем по природе, стремится определить новый режим знания и тем самым особый режим истины. Уже потом, когда его карьера царедворца потерпит скандальный крах, он будет говорить, что он был предназначен к ученым занятиям, к созерцательным размышлениям, но вот совершенно случайно он оказался «вопреки склонности своего характера на поприще практической деятельности» [Бэкон 1971: 494]. Но это будет через 30 лет участия во властвующей жизни. Это будет потом.
В 1593 г. Бэкон заседает в палате общин, где он, будучи блестящим оратором, вскоре возглавляет оппозицию. На предложение королевской власти увеличить налоги
1 Здесь и далее мы опираемся на вступительную статью А. Л. Субботина: Субботин А.Л. Фрэнсис Бэкон и принципы его философии // Бэкон Ф. Соч. в 2т. Т.1. М.: Мысль, 1971. И упомянутую им книгу: The Works of Lord Bacon, vol.II. London, MDCCCLXXIX.
Ученые записки: электронный научный журнал Курского государственного университета. 2014. № 1 (29)
Торубарова Т. В. Экзистенциальное измерение мысли Ф. Бэкона
Бэкон, выступая в парламенте, говорил: «Прежде чем все это будет уплачено, джентльмены должны будут продать свою серебряную посуду, а фермеры - медную, что же касается нас, то мы находимся здесь не для того, чтобы слегка ощупывать раны государства, а для того, чтобы их исследовать» (цит. по: [Субботин 1971: 10]). И затем он утверждал: «история же... убеждает нас, что англичане менее всех других народов способны подчиняться, унижаться и быть произвольно облагаемы податью» [Там же]. Блестящее выступление. Королевские круги были оскорблены. А Бэкон разъяснял, что он не стремился к дешевой популярности, как говорят завистники и доносчики, он выступал с наилучшими намерениями и просил сохранить королеву «хорошее мнение о нем», «признать искренность и простоту его сердца», а самого Бэкона «восстановить в добром расположении его величества». Доброе расположение ограничивалось милостивыми беседами, улыбками и консультациями по правовым вопросам. Влиятельные друзья и покровители не добились должности коронного адвоката для Бэкона. И граф Эссекс, молодой королевский фаворит, не смог обеспечить Бэкону должности, которая позволила бы ему осуществлять его властные притязания. Граф подарил ему одно из своих поместий, чтобы поддержать своего друга материально. Но спустя несколько лет граф Эссекс, герой испанской войны, провалил ирландскую кампанию. Он утратил доверие королевы, он теряет все свои должности и доходы от винной монополии. Эссекс негодует, не внемлет советам Бэкона. Он решается даже на демонстративный бунт. И тогда в суде выступает от королевской власти Ф. Бэкон. Он обвиняет графа в намеренной подготовке заговора, а после его казни он напишет «Декларацию о действиях и изменах, предпринятых и совершенных Робертом, графом Эссексом». Граф Эссекс был любимцем Елизаветы, и он помог Бэкону поправить материально его дела. Благодаря ему Бэкон поднялся очень высоко во мнении придворных кругов. Обвинив перед публикой графа в государственной измене, он запятнал себя величайшей неблагодарностью и изменой своему покровителю. Но никаких высоких должностей он даже ценой этого предательства при Елизавете не получил.
В 1597 г. Ф. Бэкон опубликовал первый вариант своих «Опытов». Полное заглавие звучит так: «Опыты, или Наставления нравственные и политические». Макиавелли свой трактат «Государь» мог бы назвать так: «Опыты, или Политические наставления». После Монтеня все начинают составлять свои «Опыты» и свои «Наставления». И здесь важно отметить следующее.
При дворе Елизаветы макиавеллизм был уже не просто модным образом мышления; он уже входил в саму структуру мышления. Бэкон, будучи молодым, впечатлительным и честолюбивым человеком, стремился во что бы то ни стало получить место влиятельного царедворца. Он всеми силами стремился войти в королевскую милость, быть на уровне своего времени и всегда опережать любого рода модные поветрия мысли. Макиавеллизм был не просто теоретически обосновываемой, так называемой нынче политологией, которая подкреплялась историческими и фактическими примерами. Это даже не философское направление социальной мысли. Это есть неоспоримое жизненное кредо, диктуемое самим человеческим естеством. Некоторые аспекты ренессансного периода Макиавелли выразил гораздо лучше и более явно, чем кто-либо другой. Преобразование мира, которое осуществлялось с помощью науки, предварялось радикальным изменением восприятия мира, всего горизонта восприятия. Наука как свободное исследовательское предприятие формировалось в контексте непрерывно изменяющегося отношения человека к сущему как таковому. Важно раскрыть внутреннюю логику, ведущую через Ренессанс к науке Нового времени. Уже усвоено было положение, что осуществление цели оправдывает любые средства. И в Италии феномен Макиавелли воспринимался как само собой
ФИЛОСОФСКИЕ НА УКИ
разумеющийся, то есть в присущем Макиавелли характере мысли как нечто вполне естественное и очевидное. Вся политическая и экономическая жизнь Флоренции, Милана, Венеции и др. княжеств Италии, включая Ватикан, взывала к мысли Макиавелли. Эта мысль извлекалась из его собственного дипломатического опыта, из непосредственного общения с Цезарем Борджиа и другими новыми властителями. Холодный расчет и подлог, братоубийство и ложь, вероломство и отравление и т. п. -все это использовалось политиканами и плутократами ради захвата и удержания власти, ради ее подкупа и наживы. Но Макиавелли не просто констатировал беспринципность общественных дел и вещей. Он был теоретиком такого рода практики, пронизанной изначально криминальностью. Важно было указать цель и разъяснить, что следует понимать под средствами. Указания и разъяснения Макиавелли были нетривиальными. Его сочинение «Государь» есть своего рода учебное пособие по эффективному управлению государством. Его изложение отличается доходчивостью, четкими формулировками и явной наглядностью. Он рисовал портрет образцового правителя, но его идеалом является твердый порядок и уравновешенность основных стремлений в обществе. Не столько сама по себе власть его основная цель, сколько строгое функционирование государственного механизма. Он учитывал низменные стороны человеческой натуры, то есть жадность, плотоядие, чревоугодничество, стремление к удовольствиям, честолюбие и др.; но для него это имеет лишь вторичный характер. Конечно, для утверждения и сохранения сильной власти необходимо знание человеческой слабости. Но сама власть уже не может опираться только на принцип наслаждения. Тотальная государственная власть должна быть установлена даже вопреки счастью подданных. Интересы государственной машины выше интересов и благополучия подчиненных, призванных эту машину обслуживать. Да и самому государю власть необходима не ради наслаждения жизнью, а ради непрерывного функционирования и совершенствования присущего ей механизма наблюдения, контроля и подчинения. Тем самым жизнь государя - это постоянное напряжение, непрерывные и бесконечные расчеты, вечные подозрения и страхи, наличие всюду множества скрытых «замочных скважин». В силу такого режима власти все приближенные к государю проникаются присущим ему цинизмом и
беспринципностью, и вследствие этого на них никогда и нигде нельзя уже полагаться. Бремя власти оказывается весьма тяжким. Но ради чего и во имя чего государь налагает на себя это бремя? Ради величия в римском смысле и объединения всей Италии, ради строгого порядка и согласования всех человеческих стремлений с помощью эффективного и непрерывно действующего механизма власти как таковой. При таком режиме власти жизнь государя оказывается особенно тяжкой. Он вынужден постоянно трудиться, всюду и за всем следить, все иметь в виду и все так или иначе рассчитывать. Главное - это механизм власти, а государь есть лишь всегда уязвимая фигура на шахматной доске, которую необходимо защищать всеми силами и которая, потеряв своих ключевых защитников, может надеяться уже только на наличие пешек и возможную проходимость их в стан противника. В трактате «Государь» Макиавелли разыгрывает блестящую партию предвосхищаемого им режима власти, который в лице Ф. Бэкона будет режимом такого строгого и неукоснительного мышления, которое определяет и режим знания, коль скоро знание должно быть силой. Подлинное знание обеспечивает теперь только метод.
Макиавелли, будучи по сути дела творцом и основателем современной политологии, учил тому, как ради удержания и распространения власти, ради ее сохранения и усиления можно использовать человеческие пороки и слабости. Он этому учит, но он, по сути дела, искусно разжигает человеческое честолюбие, понимая уже, что в политико-экономической реальности, которая получает подавляющее значение в
Ученые записки: электронный научный журнал Курского государственного университета. 2014. № 1 (29)
Торубарова Т. В. Экзистенциальное измерение мысли Ф. Бэкона
противовес духовному измерению человеческой жизни, стремление к наживе и власти в своей основе имеет честолюбие, присущее дворянской спеси и получающее свое обоснование в учении Джанноцио Манетти и Пико дела Мирандолы в их размышлениях о назначении и достоинстве человека, в учении о несомненном величии человека. Все эмоции и страсти, определяющие поведение человека, Макиавелли рассматривал как несомненные реалии, которые механизм государственной власти должен непременно в своих целях использовать. Человек вознамерился освободить себя ради самого себя, причем это намерение высказывали прежде всего торговцы и властвующая элита итальянских городских коммун.
В политико-экономической реальности стремление к власти, наживе и контролю определяло уже само мышление. Неблагодарность по отношению к графу Эссексу, который потерял влияние и все свои должности и которого Бэкон обвинил в государственной измене, не принесла ему при Елизавете никаких должностей и званий. Все это он приобрел в период властвования Якова I, мнящего себя мудрецом, весьма тщеславного, автора трактатов о вреде табака, о предопределении и колдовстве. Бэкон приобрел его расположение своими «Опытами» и другими публикациями. В день коронации Якова I, слабого к почитанию и совершенно безвольного человека, отца Карла I, которого обезглавил Кромвель, Бэкон получает звание рыцаря и затем назначается штатным королевским адвокатом. В 1605 г. он публикует трактат «О значении и успехе знания божественного и человеческого», в котором он доказывал пользу наук для жизни наук. Это был первый набросок его труда «О достоинстве и приумножении наук», а сам этот труд затем вошел в качестве раздела в трактат «Великое восстановление наук». В 1609 г. он издает сборник толкований древних мифов «О мудрости древних». Наряду с литературной деятельностью Бэкон активно участвует в работах суда и парламента. В палате общин, где он заседает, все громче раздаются голоса против присутствия поверенных королевской короны: «... глаза у них становятся слабыми, королевский паек застилает зрение» [Субботин 1971: 12]. Бэкон уже угодливый царедворец, а не фрондирующий член парламента. Свои советы Якову I прислушиваться к мнению парламента он сочетает с льстивыми восхвалениями его политической мудрости и его литературных «шедевров». Он трудится над собранием законов Англии в единый свод. В силу своего высокого положения в режиме королевской власти он постоянно побуждает судей использовать законы в пользу короны. Он никогда не гнушался применением недозволенных средств дознания. Когда он стал лордом-канцлером, он направил все свои усилия на укрепление власти «суда справедливости», который был одним из элементов монархической власти в противовес «судам общего права», которые основывались на английском законодательстве. «Новая Атлантида» оказалась Соломоновым домом мудрости.
В 1614 г. парламент выступил против сбора налога, которые он не утвердил. Разъяренный таким требованием, Яков I распускает парламент и семь лет правит единолично. На первый план выдвигается герцог Бекингем, лорд-адмирал Англии. Примкнув к нему, Бэкон получает самые высокие государственные должности. Он становится членом Тайного совета, затем хранителем большой печати, а в 1618 г. он уже пэр Англии и лорд-верховный канцлер. Король благоволит ему, называет «добрым своим правителем», поручает ему управление Англией, когда уезжает в Шотландию. Жалкое и позорное царствование Якова I совпадает с годами канцлерства Бэкона. Всесилие фаворитов и выскочек, интриганство и взаимная подозрительность, продажа должностей и дворянских титулов, казнокрадство и взяточничество - все это становится нормой придворной жизни; и все это через четверть столетия приведет страну к «славной революции» Кромвеля.
ФИЛОСОФСКИЕ НА УКИ
Нуждаясь в деньгах, Яков I в начале 1621 г. вновь созывает парламент. Обвинение в злоупотреблении предъявили монополистам-предпринимателям, во взяточничестве стали уличать лорд-канцлера Ф. Бэкона, имевшего уже титул барона Веруламского. Следует еще отметить, что, будучи человеком весьма честолюбивым и расчетливым, он женился на даме с богатым наследством, но вскоре все промотал. Вовлеченный в разного рода интриги, он увлекся взятками, причем в самой грубой и откровенной форме. Обвиненный в продажности перед судом, он сознался и даже отказался от защиты, будучи великолепным адвокатом и блестящим крючкотворцем. Видимо, был сговор с королем и соответствующие гарантии. Он был брошен в Тауэр, а уже через два дня его освободили. Он был осужден к штрафу в 40 тысяч фунтов стерлингов, но вскоре освободили и от штрафа. Его имя было вычеркнуто из списка пэров, его лишили права занимать государственные должности, быть при дворе и заседать в парламенте. Во время процесса и после него, когда он сидел в заключении, он обнаружил необычайную податливость и величайшую слабохарактерность. Королю Якову I он писал: «Я не был корыстолюбивым притеснителем народа. Я не был высокомерным и нетерпимым в своих разговорах или обращении... Что же касается подкупов и даров, в которых меня обвиняют, то, когда откроется книга моего сердца, я надеюсь, там не найдут мутного фонтана испорченного сердца, растленного обычаем брать вознаграждение, чтобы обмануть правосудие; тем не менее я могу быть нравственно неустойчивым и разделять злоупотребления времени. И поэтому я решил, когда мне придется держать ответ, я не буду обманывать относительно моей невиновности, как я уже писал лордам, заниматься крючкотворством и пустословием, но скажу им тем языком, которым говорит мне мое сердце, оправдывая себя, смягчая свою вину и чистосердечно признавая ее» (цит. по: [Субботин 1971: 13-14]).
Бэкон навлек на себя неудовольствие знати и толпы, вскоре добился полного помилования, получил право занимать место в палате лордов и разрешение являться ко двору. Но все это произошло не в силу его невиновности, а вследствие еще большей ненависти к королю и правительству Букингема, которое легко пожертвовало Бэконом. И все те, кто его ниспровергли, сделались еще более ненавистными, чем при Бэконе. Сам же он не мог возвратить потерянного им уважения. В одном из своих эссе он писал: «.Возвышение требует порой унижения, а честь достается бесчестьем. На высоком месте нелегко устоять, но нет и пути назад, кроме падения или, по крайней мере, заката, а это - печальное зрелище» [Бэкон 1972: 373].
В 1620 г. Бэкон опубликовал «Новый органон», в котором излагал учение о методе и который по замыслу составлял вторую часть «Великого восстановления наук», тогда как первая часть - это труд «О достоинстве и приумножении наук» (1623 г.). Теперь он жил частным человеком и в бедности, заложил свое поместье, просил короля о материальной поддержке, «чтобы я не был вынужден на старости лет идти побираться» (цит. по: [Субботин 1971: 15]). В продолжение остатка своей жизни он занимался лишь науками. Холодной весной решил проделать опыт с замораживанием курицы, чтобы выяснить, насколько холод может сохранять мясо. Набивая птицу снегом, он простудился и через неделю 9 апреля 1626 г. умер. В предсмертном письме сообщил, что опыт с замораживанием «удался очень хорошо».
Бэкон был образованным человеком, изучавшим действительность практически, наблюдавшим людей, условия жизни и отношения между ними. Как пишет Куно Фишер: «Мы не знаем философа, который был бы эластичнее Бэкона» [Фишер 2003: 230]. По словам Гегеля, он сам «прошел школу испорченности людей, находящихся у кормила государственного правления». И далее: «При испорченном характере он был вместе с тем человеком умным и ясно смотрящим на вещи, но не обладал способностью рассуждать, исходя из всеобщих мыслей и понятий» [Гегель 1994: 283].
Ученые записки: электронный научный журнал Курского государственного университета. 2014. № 1 (29)
Торубарова Т. В. Экзистенциальное измерение мысли Ф. Бэкона
Бэкон обладал богатым воображением и блестящим остроумием, он в высшей мере имел знание света. В его произведениях много тонких и весьма проницательных замечаний, но для понимания их вовсе не требуется особого напряжения ума. В его сочинениях нет ни логико-методологической основательности, ни какой-либо метафизической глубины. Но он на себе, можно сказать, прочувствовал и наиболее доступно среди своих современников выразил господствующее в его время настроение. Все прошлое устранялось как негодное и совершенно неприемлемое (ср. [Farrigton 1949]). Его нужно забыть, просто вычеркнуть. Всюду стремились видеть нечто новое. Колумб, открывший новые земли, становился «знаковой» фигурой, знамением Нового времени. «Мы поступаем так, - разъяснял Бэкон, - как делал перед удивительным своим плаванием в Атлантическое море Колумб, который привел соображения в пользу своей надежды открыть новые земли и континенты помимо тех, что уже были ранее известны. Эти соображения, хотя и были сперва отвергнуты, в дальнейшем... подтвердились опытом и стали причинами и началом величайших вещей» [Бэкон 1972: 57]. Несколько ранее он говорил: «Поэтому было бы постыдным для людей, если бы границы умственного мира оставались в тесных пределах того, что было открыто древними, тогда как в наши времена неизмеримо расширились и прояснились пределы материального мира, т. е. земель, морей, звезд» [Там же: 48].
Природа понимается как морской простор, в котором много еще неизведанных и совершенно неоткрытых материков. Вся природа в целом еще неизвестна и совершенно не познана надлежащим образом. Нужно отказаться от привычных понятий и свыкнуться с вещами как таковыми. И коль скоро все оказывается измышляемым с помощью различных доктрин, то следует сначала очистить от них разум, чтобы затем начинать все сначала и заново. И здесь мы подходим к учению Бэкона об идолах разума. Это его учение - одно из самых известных, имеющее, можно сказать, провидческий и даже пророческий характер. Ясно, что учение об идолах разума было индуцировано чтением «Опытов» Монтеня. Ведь Бэкон и сам не раз в своих трактатах ссылается на Монтеня. Конечно, на Макиавелли в своих основных трудах он гораздо чаще ссылается. Макиавелли разъяснил то, каким должно быть знание, способствующее могуществу человека, тогда как Монтень подсказывал, что нужно сделать с человеческим разумом через очищающий его скепсис, через непрерывное усилие очищающего его сомнения, чтобы этот разум был подготовлен к восприятию и производству такого знания, которое может и должно быть силой. Бэкон подобно Монтеню, но уже в императивной интонации пишет в «Новом Органоне»: «Пусть люди на время прикажут себе отречься от своих понятий и пусть начнут свыкаться с самими вещами» [Бэкон 1972: 18]. Кому Бэкон приказывает «отречься от своих понятий»? Университетским ученым? Обычным людям? Властвующей элите? Нет, человеческому разуму как таковому. Тем путем, говорит он, которым ныне пользуются, немногое в природе «может быть познано». Почему? А потому, что человеческий разум обременен разного рода идолами. «Идолы и ложные понятия, - пишет Бэкон, - которые уже пленили человеческий разум и глубоко в нем укрепились, так владеют умом людей, что затрудняют вход истине.». Он разъясняет: «Учение об идолах представляет собой то же для истолкования природы, что и учение об опровержении софизмом для общепринятой диалектики». Каковы же эти идолы? «Есть четыре вида идолов, которые осаждают умы людей. Для того чтобы изучать их, дадим им имена. Назовем первый вид идолами рода, второй - идолами пещеры, третий - идолами площади и четвертый -идолами театра» [Там же].
Идол - одно из любимых слов Ф. Бэкона. Это слово призвано устранить различие между философией разума и просвещения и предшествующей схоластической философией, которая не была ориентирована на просвещение сознания.
ФИЛОСОФСКИЕ НА УКИ
Идолами Бэкон называл некоторые устойчивые заблуждения, обладающие собственной навязчивой силой, которую индивидуальным усилием человека особенно трудно преодолеть. Это есть такие устойчивые представления, которые как бы пеленают и блокируют сознание, блокируют нашу рациональную мысль, способную к свободному исследованию. Скажем, такими идолами являются идолы рода. Они «находят основание в самой природе человека, в ...самом роде людей... Ум человека уподобляется неровному зеркалу, которое, примешивая к природе вещей свою природу, отражает вещи в искривленном и обезображенном виде» [Бэкон 1972: 19]. Эти идолы «происходят или из единообразия субстанции человеческого духа, или из его предвзятости, или из его ограниченности, или из его неустанного его движения, или из внушения страстей, или из неспособности чувств, или из способа восприятия» [Там же: 23].
В силу своей природы человеческий разум склонен предполагать в вещах «больше порядка и единообразия, чем их находит» [Там же: 20]. «Разум человека все привлекает для поддержки и согласия с тем, что он однажды принял, - потому ли, что это предмет общей веры, или потому, что это ему нравится» [Там же: 21]. Мало того, человеческий разум в силу привычки стремится придерживаться уже однажды принятых и усвоенных им положений. Человек - это такое существо, которое всегда верит в истинность того, что он сам предпочитает. «Человеческий разум не сухой свет, его окропляют воля и страсти. Человек скорее верит в истинность того, что предпочитает. Он отвергает трудное - потому что нет терпения продолжать исследование; трезвое - ибо он неволит надежду; высшее в природе - из-за суеверия. Бесконечным числом способов, иногда незаметных, страсти пятнают и портят разум» [Там же: 22]. Человек склонен излишне доверять чувственным впечатлениям, но сами по себе чувства несостоятельны и обманчивы. «Чувство само по себе слабо и заблуждается, и немного стоят орудия, предназначенные для усиления и обострения чувств» [Там же: 23]. Бессилие человеческого ума проявляется также и в том, что он постоянно устремлен на поиск всеобщих причин и оснований. «Жаден разум человеческий. Он не может ни остановиться, ни пребывать в покое, а порывается все дальше. Но тщетно! Поэтому мысль не в состоянии охватить предел и конец мира.». «И вот, стремясь к тому, что дальше, он возвращается к тому, что ближе к нему, а именно к конечным причинам, которые имеют своим источником скорее природу человека, нежели природу Вселенной, и, исходя из этого источника, удивительным образом исказили философию. Но легковесно и невежественно философствует тот, кто ищет причины для всеобщего, равно как и тот, кто не ищет причин низших и подчиненных» [Там же: 22].
В древнегреческом языке слово idolum означало «приведение», «призрак», «тень умершего». Это слово встречается в философии Демокрита и Платона. В средневековой церковной латыни идолы - это «фигуры божков». У Ницше есть книга с таким названием: «Сумерки идолов, или Как философствуют молотом». Скажем, мы простукиваем идол из золота, чтобы выяснить, есть ли в нем пустота или нет. Значит, философствовать молотком - это простукивать пустоты тех или иных идолов. Бэкон возвращается к изначальному значению термина «идол», имея в виду призрак, уводящий человеческое познание на ложный путь. Он говорит об идолах пещеры, заимствуя этот образ у Платона. Эти идолы «суть заблуждения отдельного человека». «Ведь у каждого помимо ошибок, свойственных роду человеческому, есть своя особая пещера, которая ослабляет и искажает свет природы. Происходит это или от особых прирожденных свойств каждого, или от воспитания и бесед с другими, или от чтения книг и от авторитетов.» [Там же: 19]. Призраки пещеры проистекают из привычек и случайностей, «из присущих каждому свойств как души, так и тела.» [Там же: 24].
Ученые записки: электронный научный журнал Курского государственного университета. 2014. № 1 (29)
Торубарова Т. В. Экзистенциальное измерение мысли Ф. Бэкона
Одни люди любят частные науки и занятия, к которым они привыкли; другие увлекаются философией, общими теориями и рассуждениями. «Это больше всего заметно у Аристотеля, который свою натуральную философию совершенно предал своей логике и тем сделал ее сутяжной и почти бесполезной» [Бэкон 1972: 24]. Одни умы склонны замечать различия в вещах, другие более способны «замечать сходство вещей». «Одни умы склонны к почитанию древности, другие увлечены любовью к новизне. Но немногие могут соблюсти такую меру, чтобы и не отбрасывать то, что справедливо установлено древними, и не пренебречь тем, что верно предложено новыми». И тут же: «Истину же надо искать не в удачливости какого-либо времени, которая не постоянна, а в свете опыта природы, который вечен». Важно избавить разум от этих призраков. «Вообще пусть каждый созерцающий природу вещей считает сомнительным то, что особенно сильно захватило и пленило его разум» [Там же: 25]. Необходима осмотрительность, потому что даже одни лишь идолы пещеры «способны совращать и загрязнять ум» [Там же: 24]. Тут предполагается возможность иметь такой «очищенный» и «чистый» разум, который оказывается «одновременно проницательным и восприимчивым...» [Там же: 25]. О таком «чистом» разуме говорили Р. Декарт и Б. Спиноза, Г.В. Лейбниц и Хр. Вольф. Метафизика чистого разума не знала своих границ до И. Канта. Причем эта метафизика не знала границ и различия между теоретическим и практически-действенным разумом. Кант пытался установить границу между практически-нравственным разумом, который не может быть технологически действенным, и теоретическом разумом, который в своем рассудочном аспекте оказывается всегда активным. Но об этом скажем далее. Важно понять, что разум должен быть очищен от разного рода призраков, идолов и любого вида предубеждений.
Бэкон пишет, что «тягостнее всех идолы площади, которые проникают в разум вместе со словами и менами. Люди верят, что их разум повелевает словами. Но бывает и так, что слова обращают свою силу против разума. Это сделало науки и философию софистическими и бездейственными. Большая же часть слов имеет своим источником обычное мнение и разделяет вещи в границах, наиболее очевидных для разума толпы». Вот почему «диспуты ученых часто превращаются в споры относительно слов и имен...» [Там же: 25-26]. Было бы благоразумнее начать с этих слов и имен, «чтобы посредством определений привести их в порядок. Однако и такие определения вещей. не могут исцелить этот недуг, ибо и сами определения состоят из слов, а слова рождают слова.» [Там же: 26]. Идолами площади Бэкон называл все те представления, которые возникают стихийно в сфере человеческого общения. Вот мы размышляем о чем-либо именно так, а не иначе потому, прежде всего, что вокруг нас принято так думать. Имеются некоторые привычные мысли и стандартные образцы мышления, которые проистекают не из моей свободной деятельности и не из присущей мне мыслительной способности, а из общественных привычек и социальных установлений; из того, что общающиеся со мной люди от меня ожидают. Площадь есть своего рода рынок, где люди постоянно общаются и обмениваются между собой разного рода мнениями. «Идолы, которые навязываются разуму словами, бывают двух родов. Одни - имена несуществующих вещей.; другие - имена существующих вещей, но неясные, плохо определенные и необдуманно и необъективно отвлеченные от вещей» [Там же: 26]. Имена первого рода - это «судьба», «перводвигатель», «круги планет», «элемент огня» и. имена легко отбрасываются. Но другой род идолов более глубоко укоренен, и происходит он «из плохих и неумелых абстракций».
Имеются еще идолы театра, которые «не врожденны и не проникают в разум тайно, а открыто передаются и воспринимаются из вымышленных теорий и из превратных законов доказательств» [Там же: 27]. История предстает перед нами
ФИЛОСОФСКИЕ НА УКИ
наподобие театрального действия, в котором люди играют измышляемые ими роли. Все возможные сценарии проникают в сознание людей в результате воздействия философских школ. Есть «парадигмы» мышления, завещанные нам традицией и унаследованные по традиции, то есть мы мыслим так, а не иначе не в силу того, что мы приходим к этому свободным мышлением, а потому, что мы играем разного рода роли в измышляемой нам действительности. «Вымыслам этого театра свойственно то же, -разъясняет Бэкон, - что бывает и в театрах поэтов, где рассказы, придуманные для сцены, более слаженны и красивы и скорее способны удовлетворить желания каждого, нежели правдивые рассказы из истории» [Бэкон 1972: 28]. Но особенно много измышлений, согласно Бэкону, мы встречаем у философов. «Содержание... философии вообще образуется путем выведения многого из немного или немногого из многого, так что в обоих случаях философия утверждается на слишком узкой основе опыта и естественной истории и выносит решения из меньшего, чем следует» [Там же].
Теория идолов Бэкона может быть названа своего рода теорией отчуждения сознания, то есть когда само мое сознание оказывается во многом мне самому чуждым. Для самого меня оно является чужим. Другими словами, человеческое сознание, заполненное казалось бы продуктами самого же сознания как некой свободной деятельности, а на самом деле сковывающими его призраками, отчуждают присущую человеку как бы изначально независимую способность мышления. Следует восстановить эту способность, очистить разум, который, по сути дела, не только отягощен этими идолами, но и завален его обломками, когда человек обретает решимость разбить вдребезги эти идолы. Когда идолы уже разрушены, тогда возникает опасность, что сам разум может быть погребен в этих обломках, в силу чего он все еще остается призрачным. Вот почему необходимо освободить разум от этих завалов. В противном случае разум будет лишен будущего, поскольку, как и в прошлом, он будет просто несостоятельным.
Ради будущего Бэкон ратует за восстановление наук, коль скоро только в подлинных и «плодоносных» науках человеческий разум доказывает свою состоятельность. Однако само будущее должно быть благоприятным для развития наук временем. Ведь «из двадцати пяти столетий, которые обнимают наука и память людей, едва ли можно выбрать и отделить шесть столетий, которые были бы плодотворны для науки или полезны для ее развития. Пустых, заброшенных областей во времени не меньше, чем в пространстве. По справедливости можно насчитать только три периода наук: один - у греков, другой - у римлян, третий - у нас, т. е. у западных народов Европы, и каждому из них можно уделить не более двух столетий. А промежуточные времена мира были несчастливы в посеве и урожае наук. И нет причины для того, чтобы упоминать арабов и схоластов, потому что в эти промежуточные времена они скорее подавляли науку многочисленными трактатами, чем прибавляли ей вес. Итак, первая причина такого ничтожного преуспевания наук. должна быть отнесена к ограниченности времени, которое благоприятствовало им» [Бэкон 1972: 42-43].
Но дело не только в благоприятном или промежуточном времени. Дело в самой человеческой природе. Ведь сами люди «более склонны к занимательным спорам и разговорам и к блужданию от одной вещи к другой, чем к строгому исследованию» [Там же: 34]. Вот почему «сутяжная и софистическая» философия «запутывает разум, другая же философия, полная вымыслов и как бы поэтическая, больше ему льстит. Ибо в людях не меньше честолюбия разума, чем честолюбия воли, особенно в глубоких и возвышенных дарованиях» [Там же: 30]. Имея в виду Роберта Флудда, Бэкон пишет, что «некоторые из новых философов с величайшей легкомысленностью дошли до того, что попытались основать естественную философию на первой главе книги Бытия. Они ищут мертвое среди живого. Эту суетность надо тем более сдерживать и
Ученые записки: электронный научный журнал Курского государственного университета. 2014. № 1 (29)
Торубарова Т. В. Экзистенциальное измерение мысли Ф. Бэкона
подавлять, что из безрассудного смешения божественного и человеческого выводится не только фантастическая философия, но и еретическая религия. Поэтому спасительно будет, если трезвый ум отдаст вере лишь то, что ей принадлежит» [Бэкон 1972: 31].
Что, однако, останется в сфере сознания после его очищения? Очищение ума от всех призраков и заблуждений есть тема всей классической новоевропейской философии. Очертания какого разума мы обнаружим после его освобождения от всех разбитых идолов1, после того, как он будет полностью очищен от всех завалов, нагромождаемых этими обломками? Тогда мы обнаружим разум как способность человека воспринимать и что-либо исследовать только на основе опыта. «Все призраки, - пишет Бэкон, - должны быть отвергнуты и отброшены твердым и торжественным решением, и разум должен быть совершенно освобожден и очищен от них» [Там же: 34]. Только после совершенного очищения и исцеления ума, говорит Бэкон, появится возможность раскрыть «истинный путь истолкования природы» [Там же: 35]. Значит, после очищения сознания проясняются очертания разума или науки как таковой. Вот почему необходимо очищение сознания от традиционных, религиозных и архаических элементов. Требуется особого рода техника для устранения некоторых напластований и структуры сознания, порождаемых в силу того обстоятельства, что человек живет в обществе и еще в истории. Но живущий в истории и в обществе человек не дан самому себе естественным, то есть натуральным образом. Тем, каким человек есть натурально, то есть естественно без совершения каких-либо актов мысли, - это не действительный человек, это просто иллюзорный человек. Поэтому, если его сознание очистить от всех идолов, то в результате мы получим совершенно пустого, полого человека; что же мы получаем, когда мы обнаруживаем, простучав человека философским молотом? Что он оказывается внутренне совершенно ничем незаполненным? Или если заполнен, то всего лишь пустыми призраками? Ведь совершенно ясно, что мир человеческого существования всегда оказывается весьма сложным. С другой стороны, человек вынужден вбирать в себя всю сложность мира. Требуется непрерывное усилие, чтобы воспринимать, вбирать в себя, жизненно осмысливать всю сложность мира. Что происходит, когда человек неспособен на это усилие? Или это усилие считается совершенно зряшным, коль скоро сам человек и окружающий его мир пронизан призраками? Ведь феномен массового человека, совершенно безответственного человека, - это явление и древней Греции, и Римской империи, и всех последующих столетий. Любое общество, имеющее свою историю, производит массового человека, который может жить, не прилагая никакого усилия к собиранию себя в сложном и запутанном мире.
Одно дело - естественное рождение; и другое дело - как бы второе рождение в результате своего собственного усилия, которое может вполне состояться, а может быть и непрерывной серией неудач, поскольку это всегда вещь весьма рискованная. Каждый человек есть не просто живое и чувствующее существо, но всегда есть драма и драматическое событие. Драма человеческой жизни может иметь различные измерения, поскольку и сам человек постоянно фабрикует окружающий его мир. Человек постоянно созидает свой мир, исходя из того или иного горизонта восприятия. Каждое изменение в мире и в горизонте мировосприятия есть одновременно изменение и самой структуры жизненной драмы человека. Человек не есть, так сказать, душа и тело; он есть драма, которая воплощается в его основных жизненных проблемах.
Человек постоянно созидает или разрушает мир, который непрерывно изменяется, как и сама структура жизненной драмы человека. Но каждый из нас обнаруживает себя и в коллективной жизни, имеющей во многом анонимный характер.
1
Останутся архетипы, согласно К. Юнгу, архаические элементы сознания.
ФИЛОСОФСКИЕ НА УКИ
Эта форма социальности тоже имеет свой мир, свои типичные идеи, верования и убеждения, которые приходится принимать в расчет каждому. Мир коллективных верований ориентирован на собственное оправдание безотносительно к тому, желает или нет принимать его тот или иной индивидуум. Это есть идеи и верования анонимного субъекта, не принимающего в расчет мнения и мысли отдельных людей. И каждый из нас в драме своей жизни должен, так или иначе, считаться со всем этим, как должен считаться со стеной, через которую не может пройти и которая вынуждает его искать где-то лазейку или дверь. Значительная часть его мира и его собственных убеждений возникает из коллективного репертуара. Типичные идеи времени оказываются и его идеями. Мы все ныне живущие являемся современниками, но далеко не сверстниками, которые образуют отдельные поколения. Каждое поколение имеет свое измерение в историческом времени и пространстве. Оно исполняет свою песню, мотив и слова которой могут не приниматься другими поколениями. Отсюда динамика притяжений и отталкиваний, согласия и столкновений, которая во многом определяет драму реальной жизни. В человеческой траектории жизни возрастает и определенный способ существования. В человеческой жизни Аристотель выделял периоды юности, зрелости (акте) и старости. В одной эзоповской басне говорится о четырех возрастах. Бог решил животным и людям дать 30 лет жизни. Животным такой период жизни показался слишком долгим, а человеку слишком малым. Тогда осёл, собака и обезьяна решили от себя совместно подарить человеку еще 40 лет жизни. Вот почему первые 30 лет человек имеет счастливую судьбу, следующие 18 лет он разделяет судьбу осла, потом 12 лет его ждет судьба, присущая собачьей жизни, а затем 10 лет он претерпевает судьбу обезьяньей жизни.
Ф. Бэкон в своей критике идолов выступает, прежде всего, против коллективных верований и убеждений. Но это означает, что настоящее лишается своего прошлого. Мышление как реакция на что-либо определяется, в конечном счете, характером отношений с прошлым. Прошлое изымается из орбиты жизненного разума. И неспособность поддерживать живым свое прошлое и есть самая что ни на есть радикальная реакционность, присущая мышлению Ф. Бэкона. «Науки, - пишет он, -которые у нас имеются, почти все имеют источником греков. Того, что прибавили римские, арабские или новейшие писатели, немного, и оно не имеет большого значения; да и каково бы оно ни было, оно основано на том, что уже открыли греки. Но мудрость греков была профессорская и расточалась в спорах, а этот род мудрости в наибольшей степени противен исследованию истины» [Бэкон 1972: 37]. Мало того, «когда по причине нашествия варваров на Римскую империю человеческая наука потерпела как бы кораблекрушение, тогда то философии Аристотеля и Платона были сохранены потоком времени, как доски из более легкого и менее твердого материала» [Там же: 41].
Отметим еще раз, что Бэкон пытается устранить прежде всего мир коллективных верований и предубеждений. «Общее согласие, - говорит он, - самое дурное предзнаменование в делах разума, исключая дела божественные и политические, где есть право подачи голоса. Ибо большинству нравится только то, что поражает воображение и охватывает ум сплетением обычных понятий» [Там же: 42]. Вот мы простукиваем эти коллективные верования и общее согласие в делах разума и обнаруживаем их совершенную пустоту. Внутренне полым оказывается человек, а это всегда уже опасный человек, поскольку весьма велик соблазн рабства и безответственности. Ведь свобода есть то, что требует большого труда и непрерывного усилия, а несвобода - это всегда гораздо проще. Вот в эту соблазнительную пропасть безответственности и несвободы может устремляться весь мир. Бэкон простукивал полость в традиционных представлениях и в господствующем в его время разуме. Его
Ученые записки: электронный научный журнал Курского государственного университета. 2014. № 1 (29)
Торубарова Т. В. Экзистенциальное измерение мысли Ф. Бэкона
критика идолов есть по сути критика ренессансного гуманизма, который возвеличивает человека как такового, приписывая ему некие добродетели и высокие качества, которыми он обладает якобы сам по себе, то есть не затрачивая для обретения их никакого усилия и труда. Человек тем самым заранее имеет алиби-в-бытии, причем без того, чтобы возлагать на свои плечи ответственность за то, что в мире есть и чего в мире еще нет. Человек в силу такого рода гуманизма сам оказывается идолом, который, если его простучать, является внутри полым, то есть ничем не заполненным; и прежде всего ни личным усилием мысли, ни личной ответственностью за все в мире существующее и происходящее.
Ф. Бэкон, а впоследствии Р. Декарт и Т. Гоббс сталкивались с традиционной формой мышления, которая, как им казалась, может быть совершенно пустой, поскольку она не наполнена личностным деянием, воспроизводящимся непрерывно на свой собственный страх и риск, личностной судьбой.
Библиографический список
Бэкон Ф. Великое восстановление наук // Бэкон Ф. Соч.: в 2 т. Т. 1. М.: Мысль,
1971.
Бэкон Ф. Новый Органон // Бэкон Ф. Соч.: в 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1972.
Бэкон Ф. Опыты или наставления нравственные и политические // Бэкон Ф. Соч.: в 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1972.
Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии. Кн. 3. СПб.: Наука, 1994.
Маколей Т. Б. Полное собрание сочинений: Т. 3. Критические и исторические опыты. СПб.: 1862.
Субботин А.Л. Фрэнсис Бэкон и принципы его философии // Бэкон Ф. Соч.: в 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1971.
Фишер К. История новой философии: Введение в историю новой философии. Фрэнсис Бэкон Веруламский. М.: АСТ, 2003.
Farrington B. Bacon: philosopher of industrial science. New-York. 1949.
