CC BY
63
Говоря о близости замятинского «Дьячка» к поэтике Проведенный нами литературоведческий анализ позднего, абсурдистского модернизма, следует также позволяет сделать вывод о семантике жанрового экспе-
отметить, что писательская манера Е.И. Замятина, по римента, выполненного Е.И.Замятиным в рассказе
природе своей, протеистична: художник активно экспе- «Дьячок»: интерпретация библейского видения в мо-
риментирует над художественным текстом, осваивая са- дернистском ключе служит способом релятивизации
мые разные комбинации литературных стилей, жанров и идейных и этико-эстетических мифологем, испокон ве-
творческих методов. Глубина и разносторонний характер ков игравших существенную космографическую роль в
таких литературных опытов не всегда соответствует их духовной жизни русского общества.
количественному воплощению. Так, абсурдистская притча представлена в творчестве писателя только двумя текстами: «Дьячок» (1915) и «Картинки» (1916).
Библиографический список
1. Лейдерман, Н.Л. Траектории «экспериментирующей эпохи» / Н.Л. Лейдерман // Русская литература XX века: закономерности исторического развития. Книга 1. Новые художественные стратегии. Отв. ред. Н.Л. Лейдерман. — Екатеринбург: УрО РАН, УрО РАО, 2005.
2. Давыдова, Т.Т. Творческая эволюция Е. Замятина в контексте русской литературы первой трети XX века / Т.Т. Давыдова. — М.,
МГУП, 2000.
3. Гладкова, О.В. Видение / О.В. Гладкова // Литературная энциклопедия терминов и понятий. Под ред. А.Н. Николюкина. РАН.—
М., 2001.
4. Лейдерман, Н.Л. Жанр и проблема художественной целостности / Н.Л. Лейдерман // Проблемы жанра в англо-американской литературе (Х1Х-ХХ вв.). Вып. II. - Свердловск, 1976.
5. Замятин, Е.И. Дьячок / Е.И. Замятин // Север. Повести, рассказы, сказки. — М., 1929.
6. Так, в Киево-Печерском патерике: «Исакий же не разуме бесовъскаго действа, ни памяти име прекреститися, и, изъшед ис келии,
поклонился, акы Христу, бесовъскому действу. Беси же кликнуша и реша: ''Нашь еси, Исакие!''».
И напротив — «Онъ же глаголаше: ''Вашь старейши Антихристъ есть, а вы есте беси''; и знаменаваше лице свое крестнымъ знаме-ниемъ— и тако изчезаху беси» (Киево-Печерский патерик: Слово 36 // Библиотека Древней Руси. Т.4. Х11 век. Подг. текста Л.А. Ольшевской, пер. Л.А. Дмитриева, комм. Л.А. Дмитриева, Л.А. Ольшевской. РАН, — СПб, 1997).
7. Исход // Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. Пер. Российского Библейского общества 1816-1876 гг. —
М., 2005.
8. Барковская, Н.В. Сказочки Ф. Сологуба и Случаи Д. Хармса» / Н.В. Барковская // http://www.aworld.ru/maska/forumsp4992.htm.
9. Ср. со «Случаями» Д. Хармса: «Макаров: Прочти эту книгу, и ты поймешь, как суетны наши желания... Называется эта книга МАЛГИЛ. (Петерсен исчезает). Макаров: Господи! Что это такое?... Где ты?... Голос Петерсена: А ты где? Я тоже тебя не вижу!..
Что это за шары?... (Тихо. Макаров стоит в ужасе, потом хватает книгу и раскрывает ее). Макаров (читает): ''Постепенно человек теряет свою форму и становится шаром. И став шаром, человек утрачивает все свои желания''» (Хармс, Д. Макаров и Петерсен / Д. Хармс. Собрание сочинений: В 3 т. Т. 2: Новая анатомия. — СПб, 2000).
10. Можейко, М.А. Пастиш / М.А. Можейко // Литературная энциклопедия терминов и понятий. Под ред. А.Н. Николюкина. РАН. — М., 2001.
Статья поступила в редакцию 24.05.08.
УДК 811.1
Н.В. Александрович, соискатель Московского государственного гуманитарного университета им. М.А. Шолохова, г. Анапа
ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНО-ЗНАЧИМЫЕ КОНЦЕПТЫ НЕЕ/ЖИЗНЬ И ОЕДТИ/СМЕРТЬ В ОРИГИНАЛЕ И ПЕРЕВОДАХ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА
В статье содержится описание процедуры и результатов сопоставительного анализа двух базовых лингвокультурных концептов НРБ/ЖИЗНЬ и ОБАТИ/СМЕРТЬ в оригинале и переводах романа Ф.С. Фицджеральда «Великий Гэтсби». Применение концептуального анализа позволяет реконструировать индивидуальные авторские представления о жизни и смерти, воплощенные в тексте, и затем выявить степень их адекватной передачи в переводе.
Ключевые слова: художественный текст, концептуальный анализ, перевод, лингвокультура.
Настоящая работа посвящена сопоставительному анализу двух базовых концептов ЖИЗНЬ и СМЕРТЬ, за которыми в художественном произведении «скрываются» те индивидуально-авторские представления о жизни и смерти, которые диктуют их сочетаемость в тексте. Концептуальный анализ данных субстантивов позволяет реконструировать авторскую модель стоящего за ними фрагмента мира, которую и следует передать в переводах произведения на другой язык. Выбор концепта в качестве единицы перевода обусловлен его синтетической лингвоментальной природой, исследовав которую, можно приблизиться к истокам индивидуального опыта, в результате которого родилось произведение, а значит,
достичь его понимания, близкого авторскому; следовательно, адекватно интерпретировать и перевести его.
Материалом исследования стал роман Ф.С. Фицджеральда «Великий Гэтсби» (1925) [1] как один из прецедентных текстов американской культуры, а также два русскоязычных перевода, выполненных Е. Калашниковой (1980) [2] и Н. Лавровым (2000) [3]. Сначала из оригинального текста методом сплошной выборки выделялись и анализировались контексты, в которых употреблялись LIFE или DEATH в различных синтаксических (а значит, и семантических) ролях, т.е. в форме когнитивно-пропозициональных структур (КПС). Анализ каждой позиции КПС позволил смоделировать те
индивидуально-авторские представления, которые стоят за текстовой репрезентацией концептов. Далее та же процедура проводилась на материале переводов романа, что и позволило сделать вывод об адекватности передачи в них базовых концептов.
В словаре Вебстера LIFE определяется как: 1) живость; 2) жизнь; 3) живое существо, человек; 4) физическая, умственная или духовная сторона жизни человека; 5) период жизни человека; 6) срок службы или работы, долговечность; 7) биография, жизнеописание; 8) деятельная жизнь, занятость; 9) образ жизни; 10) жизненная сила, энергия (в той же ситуации по-русски говорится «душа»); 11) реальность, натура; 12) продолжительность жизни; 13) одушевление, воодушевление; 14) в атрибутивной функции ‘life’ означает «пожизненный», «длящийся всю жизнь» [4, с. 1306]. В английском языке функционирует множество идиоматических выражений с компонентом LIFE, наиболее частотные их них: Life is short; art is long (Жизнь коротка, искусство вечно); as big as life (всю жизнь); to bring to life (привести в чувство); to come to life (появляться на свет, оживать, приходить в себя, осуществляться); for dear life (изо всех сил — букв. за дорогую жизнь); for life (на всю жизнь ); for the life of (one) (хоть убей); not on your life (ни за что в жизни); to take (one’s) life (совершить самоубийство); to take (someone’s) life (убить кого-либо); the good life (жизнь в богатстве и роскоши); the life of the party (душа общества — букв. жизнь общества ); to save (one’s) life (стараться впустую); true to life (как в жизни); life of Riley (жизнь в роскоши ). По лексикографическим данным, в англоязычном сознании концепт LIFE кодирует все аспекты жизни живого существа (от растения до человека), а также срок службы механизмов. Сочетаемость исследуемого имени с глаголами движения и глаголами действия раскрывает концепт, с одной стороны, как объект-вместилище и, с другой стороны, как нечто материальное, драгоценное, чего нельзя купить, но можно получить или потерять.
В романе Ф.С. Фицджеральда концепт образует когнитивно-пропозициональную структуру, состоящую из следующих позиций: субъект — объект — место действия — атрибутивная характеристика. Субъектную позицию LIFE занимает в трех высказываниях:
1) This isn’t just an epigram — life is much more successfully looked at from a single window, after all. -Это вовсе не эпиграмма — на жизнь, в конце концов, лучше всего смотреть из единственного окна (перевод здесь и далее — Н.А.).
2) His life had been confused and disordered since then, but if he could once return to a certain starting place and go over it all slowly, he could find out what that thing was. — С тех пор его жизнь запуталась и разладилась, но если бы однажды он мог найти конкретную отправную точку и все неспешно обдумать, то смог бы понять, что же такое жизнь на самом деле.
3) ‘Don’t be morbid,’ Jordan said. ‘Life starts all over again when it gets crisp in the fall.’ — «Не будь такой впечатлительной», — сказала Джордан. — «Жизнь снова начнется, когда осенью похолодает».
В двух высказываниях их трех LIFE сочетается с пассивными предикатами, что указывает на то, что LIFE в индивидуально-авторском сознании предстает скорее объектом, нежели субъектом действия. Предикат ‘starts all over again’ (начнется снова) эксплицирует семы ‘действие’, ‘начало’. В целом же субъектная сочетаемость представляет концепт как видимую материальную сущность, характеризующуюся переменчивостью. ЖИЗНЬ воспринимается писателем как путешествие, которое начинается с определенной отправной точки (a certain starting place), которую нужно найти, чтобы понять смысл жизни.
Объектная позиция представлена в следующих контекстах: I was within and without, simultaneously enchanted and repelled by the inexhaustible variety of life (неистощимое разнообразие жизни притягивало и отталкивало меня); wasting the most poignant moments of night and life (растрачивая самые пикантные моменты ночи и жизни); to bear an enchanted life (быть очарованным жизнью); one of the crises of my life (один из кризисов моей жизни); possessed by intense life (захвачены бурной жизнью ); one phase of American life (одна фаза американской жизни); suck on the pap of life (сосать сладкую кашку жизни); an affront to the common store of life (бесполезный расход жизни); had some sort of life (вела какую-то жизнь); by sneering at family life (осмеивая семейную жизнь); summing up the sadness and suggestiveness of life (выражая печаль и многозначность жизни); wanted her life shaped now (хотела, чтобы ее жизнь оформилась); one of the most terrible shocks of my life (один из самых ужасных ударов в моей жизни ); unadaptable to Eastern life (неприспособленный к жизни на Востоке ).
Выборка показывает, что LIFE кодирует объект очарования, насмешки, желания; отличается разнообразием, непостоянством, многозначностью. ЖИЗНЬ в представлении писателя линейна и предельна, она делится на периоды кризисов и удач; для человека как для ее субъекта она может быть и «сладкой кашкой», и «ужасным ударом», она одновременно притягивает и отталкивает его, однако именно жизнь охватывает все аспекты человеческого существования, она неотделима от субъекта.
Атрибутивная сочетаемость исследуемого имени позволяет выделить семы ‘разнообразие’, ‘качество’, ‘скоротечность’: the inexhaustible variety of life (неистощимое разнообразие жизни); an enchanted (захватывающая ); intense (бурная жизнь); her rich, full life (ее богатая, наполненная жизнь); Eastern life (жизнь на Востоке). В романе представлены сочетания с топонимами ’ American life’ и ’Eastern life’, акцентирующими особенность жизни в Америке и на Востоке. Восток США ассоциируется с крупнейшими городами на Атлантическом побережье: Нью-Йорком, Бостоном, Филадельфией и Вашингтоном. Считается, что Восток, благодаря сложившимся традициям, господствует в экономической и социальной жизни США и обладает большим влиянием, чем остальные регионы Америки. По мнению жителей западных районов США, жители Востока живут устаревшими представлениями, консервативны и ведут традиционный образ жизни [5, с. 159-160].
Место действия в КПС замещается субстантивными сочетаниями с конкретно-пространственными предлогами in, into, out of, благодаря чему LIFE кодируется как объект-вместилище, откуда можно уйти и куда можно вернуться, ср.: I think he was afraid they would dart down a side street and out of his life for ever. — Я думаю, Том опасался того, что они свернут в боковую улочку и исчезнут из его жизни навсегда.
She [Daisy] vanished into her rich house, into her rich, full life, leaving Gatsby — nothing. He felt married to her, that was all. — Дейзи исчезла в своем богатом доме, в своей богатой, насыщенной жизни, не оставив Гэтсби ничего. Он чувствовал, что теперь обручен с ней, вот и все.
Итак, ЖИЗНЬ в романе Фицджеральда представлена как объект-вместилище, способный менять форму, где можно скрыться, и в данном случае наблюдается сходство концепта с соответствующим фрагментом национально-культурной картины мира. Однако писатель не акцентирует внимание на драгоценности и уникальности человеческой ЖИЗНИ, для него важнее ее разнообразие и качество. Индивидуальное авторское представление реализуется в тексте посредством когнитивно-пропози-
циональной структуры, в которой LIFE занимает позиции субъекта, объекта, места действия и атрибута. LIFE чаще сочетается с пассивными предикатами или занимает объектную позицию, благодаря чему кодируется как объект физических и ментальных действий человека.
Оппозит концепта LIFE — DEATH (смерть) также представлен в романе, хотя и значительно уже. Словари [4; 6] фиксируют такие значения имени DEATH как «смерть», «состояние, противоположное жизни», «убийство», «казнь». Идиоматические выражения ‘at death’s door’ (на пороге смерти, серьезно больной или раненый), ‘to be the death of (someone)’ (быть невыносимым), ‘to put to death’ (предать смерти, казнить), ‘(worried, frightened, scared, etc.) to death’ (обеспокоен, испуган и т.п. — до смерти) концептуализируют DEATH как объект-вместилище и как некое пороговое состояние человека, вызванное негативными эмоциями.
В романе DEATH встречается в четырех высказываниях, в позициях субъекта, объекта и атрибута. В субъектной позиции в структуре DEATH эксплицируются семы ‘неожиданность’ и ‘ужас’ — ср.: He [Gatz] had reached an age where death no longer has the quality of ghastly surprise. - Отец Гэтсби достиг возраста, когда смерть уже не воспринимается как мерзкая неожиданность.
В объектной позиции DEATH концептуализируется как неотвратимое событие — ср.: So we drove on towards death through the cooling twilight. — Так, не останавливаясь, мы ехали в прохладных сумерках навстречу смерти.
В атрибутивной позиции DEATH концептуализируется как видимый объект материального мира, способный принимать облик своего субъекта— ср.: ‘Gatsby, pale as death’ (Гэтсби, бледный, как смерть) и ‘the ‘death car’ (машина смерти).
Анализ сочетаемости имен LIFE и DEATH в романе показывает, что они осмысливаются как объекты-вместилища, но если ЖИЗНЬ ассоциируется у Фицджеральда с разнообразием и переменчивостью, то СМЕРТЬ связывается с необратимостью и негативными событиями, что в целом соответствует аналогичному фрагменту англо-американской лингвокультуры.
Семантическое наполнение концептов LIFE и ЖИЗНЬ в целом совпадает, но в отличие от LIFE ЖИЗНЬ в русской лингвокультуре не ассоциируется с чем-то драгоценным, что важно для человека, чем надо дорожить. В словарях [7; 8] ЖИЗНЬ толкуется как: 1) совокупность явлений, происходящих в организмах, особая форма существования материи; 2) физиологическое существование человека, животного, всего живого; 3) время такого существования от его возникновения до конца, а также в какой-нибудь его период; 4) деятельность общества и человека в тех или иных ее проявлениях; 5) реальная действительность; 6) оживление, проявление деятельности, энергии. Очевидно, что в русскоязычном сознании концепт охватывает все экзистенциальные аспекты, кодируя бытие всего живого во времени и пространстве. В его структуру входят семы ‘состояние’, ‘действие’, ‘время’, ‘движение’.
В переводе Е. Калашниковой концепт образует КПС, состоящую из следующих позиций: субъект —
объект — место действия — атрибутивная характеристика, что соответствует исходному тексту. Субъектная позиция в переводе представлена шире, нежели в оригинале — ср.: жизнь начинается сызнова; жизнь вдруг показалась ей невыносимо печальной; жизнь забавами полна; жизнь пошла вкривь и вкось; жизнь начнется сначала; у Миртл есть другая, отдельная жизнь; кусочек его жизни утрачен навсегда. Это позволяет предположить, что Калашниковой передано иное отношение к жизни, нежели у Фицджеральда.
Например, в исходном тексте автор использует слова популярной в 20-е годы в Америке песни «The Love Nest» («Любовное гнездышко»): In the morning, / In the evening,/ Ain’t we got fun — По утрам, По вечерам Очень весело нам — пер. Н.А. Для данного контекста переводчица выбирает вариант перевода с лексемой «жизнь»: Днем и ночью, днем и ночью жизнь забавами полна... Ср.: В час заката, В час рассвета на улыбку не скупись — пер. Н. Лаврова. В данном случае оба переводчика отошли от исходного текста, однако интуитивно выбрали для перевода песенки элементы концептос-феры романа — ЖИЗНЬ (Калашникова) и УЛЫБКА (Лавров).
И Калашниковой, и Лаврову удалось адекватно передать авторское осмысление ЖИЗНИ как пути, ср.: His life had been confused and disordered since then, but if he could once return to a certain starting place and go over it all slowly, he could find out what that thing was...
С тех пор его жизнь запуталась и разладилась, но если бы однажды он мог найти конкретную отправную точку и все неспешно обдумать, то смог бы понять, что же такое жизнь на самом деле. — перевод Н.А.
Вся его жизнь пошла потом вкривь и вкось, но если бы вернуться к самому началу и медленно, шаг за шагом, снова пройти весь путь, может быть, удалось бы найти утраченное. — пер. Калашниковой.
Да, судьба била его и ломала, и что-то навсегда осталось там — в начале пути, но если бы удалось вернуться к истокам и начать сначала, вероятно, и удалось бы еще повернуть все по-другому и понять, что же было безвозвратно утрачено — тогда, когда жизнь казалась бесконечной, и все еще было впереди. — пер. Лаврова.
В объектной позиции перевода Калашниковой ЖИЗНЬ персонифицируется — ср.: чувствительность ко всем посулам жизни; человек, заезженный жизнью, — и концептуализируется как многоликая материя (пейзаж за окном, кузница, вместилище, совокупность ярких событий), что соответствует аналогичному фрагменту русскоязычной картины мира [9], или архе-типическим представлениям о жизни, но не соответствует авторской прагматике.
Cf.: Out of the corner of his eye Gatsby saw that the blocks of the sidewalks really formed a ladder and mounted to a secret place above the trees — he could climb to it, if he climbed alone, and once there he could suck on the pap of life, gulp down the incomparable milk of wonder.
Краешком глаза Гэтсби увидел, что плитки тротуара образовали настоящую лестницу, которая ведет в скрытое где-то над деревьями место, и он может подняться туда, но подняться один. Только там и тогда он мог отхлебнуть сладкой кашки жизни, вдоволь напиться ни с чем несравнимого чудо-молока — пер. Н.А.
Краешком глаза Гэтсби увидел, что плиты тротуара вовсе не плиты, а перекладины лестницы, ведущей в тайник над верхушками деревьев, — он может взобраться туда по этой лестнице, если будет взбираться один, и там, приникнув к сосцам самой жизни, глотнуть ее чудотворного молока — пер. Калашниковой.
Мне вдруг открылось, рассказывал Гэтсби, что плитки тротуара — вовсе не плитки, а призрачные ступеньки бесконечной лестницы, теряющейся в листве над нашими головами, и можно было бы подняться вверх, но только в одиночку, а уже там - у самого источника Мироздания — припасть к его живительным струям и глотнуть первозданной магической силы самой матери Природы — пер. Лаврова.
В авторском варианте предложения наряду с лексикой с семантикой волшебства (secret, milk of wonder) использованы глаголы ‘to suck ’ — сосать, всасывать, впи-
тывать, поглощать и ‘to gulp’ — жадно, быстро, с усилием глотать, давиться, ‘to gulp down’ — выхлебать до дна. В американском сленге ‘to suck’ имеет ряд негативных значений: обманывать, надувать (кого-либо), прислуживаться, подлизываться, лебезить, воспользоваться ситуацией в корыстных целях. Оба переводчика в данном случае не передали авторскую интенцию, которая подразумевала хищническое, воровское отношение Гэтсби к ЖИЗНИ. Говоря о серьезных, экзистенциально-значимых вещах, в выбранном примере, как и в ряде других контекстов, писатель пользуется приемом иронии, тем самым снижая пафос повествования и делая «великого» Гэтсби ничтожным. И Калашникова, и Лавров постарались передать поэтику эпизода, созданную обширным контекстом и авторскими эпитетами ‘a secret place above the trees’ (тайное место где-то над деревьями), ‘the incomparable milk of wonder’ (ни с чем не сравнимое чудо-молоко), и добавили ряд сказочно-возвышенной лексики — «сосцы самой жизни», «чудотворное молоко» (Калашникова), «живительные струи самого источника Мироздания», «первозданная магическая сила самой матери Природы» (Лавров). С таким приемом добавления можно было бы согласиться, если бы не авторское снижение пафоса сленговыми единицами, которое переводчики не уловили и, соответственно, не передали.
Атрибутивная сочетаемость исследуемого концепта выявляет два «полюса»: богатство, роскошь и печаль жизни, тогда как в подлиннике это еще и «разнообразие» и «скоротечность» — ср.: жизнь вдруг показалась ей невыносимо печальной; в своей богатой, до краев наполненной жизни; жизнь молодого раджи: коллекционировал драгоценные камни, главным образом рубины, охотился на крупную дичь, немножко занимался живописью, просто так, для себя, — все старался забыть об одной печальной истории, которая произошла со мной много лет тому назад.
Место действия в КПС замещается субстантивными сочетаниями с конкретно-пространственными предлогами в, из, за, благодаря чему ЖИЗНЬ, как и в оригинале, кодирует объект-вместилище, куда можно войти и откуда можно вернуться.
Cf.: I liked to walk up Fifth Avenue and pick out romantic women from the crowd and imagine that in a few minutes I was going to enter into their lives, and no one would ever know or disapprove.
Мне нравилось слоняться по Пятой авеню, высматривать в толпе женщин с романтической внешностью и воображать: вот сейчас я войду в жизнь той или иной из них, и никто никогда не узнает и не осудит — пер. Калашниковой.
Мне нравилось бродить по Пятой авеню среди вечно куда-то спешащих нью-йоркцев, выбирать взглядом женщин с изысканной романтической внешностью и загадывать: вот сейчас познакомлюсь с ней, войду в ее судьбу, и никто никогда ничего не узнает, — а если и узнает, то ни в чем не упрекнет — пер. Лаврова.
Можно заметить, что в данном и ряде других контекстов Н. Лавров вместо концепта ЖИЗНЬ использует другой русский культурный концепт СУДЬБА. Уместно сослаться на сопоставительное исследование Н.Д. Арутюновой, в котором установлено, что «понятию жизни как судьбы, пути которой таинственны и неисповедимы, противостоит концепт жизни как пути, ведущего к пункту назначения. Как и судьба, путь представляет жизнь как целостное, хотя и делимое на этапы, образование, но, в отличие от судьбы, человек начинает свой жизненный путь не в момент рождения, а в момент первой развилки и первого выбора. Судьба снимает с человека ответственность за прожитую жизнь, путь, напротив, ее возлагает» [10, c. 631].
В романе Фицджеральда СУДЬБА не является концептуально-значимым словом — ‘fate’ (судьба) встречается однажды, ‘destiny’ (судьба, предназначение) имеет 3 словоупотребления. Взаимозаменяемость концептов ЖИЗНИ и СУДЬБЫ в переводе Лаврова говорит о том, что переводчиком передан отличный от исходного концептуальный смысл, который уводит от авторского осмысления ЖИЗНИ как объекта, а не субъекта действий человека.
В переводе Лаврова КПС концепта ЖИЗНЬ состоит из следующих позиций: субъект — предикат —
объект — атрибутивная характеристика, то есть добавлена предикатная позиция, но не передана позиция места действия, имеющаяся в исходном тексте. В субъектной позиции акцентируется, с одной стороны, предельность человеческой жизни и, с другой стороны, ее цикличность — ср.: жизнь продолжается; эта распроклятая жизнь грустна и безрадостна; когда жизнь казалась бесконечной; жизнь начнется осенью; жизнь проходит.
В объектной позиции акцентируются многообразные проявления ЖИЗНИ как организованного человеческого существования, измеряющегося временем, ритмом, отношением окружающих, ср.: [эти события] составляли главное содержание моей тогдашней жизни; проходят лучшие мгновения и часы не только этого вечера, но и всей жизни; пульс живущего обычной суматошной жизнью города; иметь дело в этой жизни; общество состояло из золотой молодежи — бездельников и прожигателей жизни; ритм счастливой и беззаботной жизни задавал модный джаз-банд; Дейзи тоже имеет право на что-то большое и чистое в своей жизни; [тот разговор] вполне мог стать поворотным пунктом всей моей жизни и т.д. ЖИЗНЬ в переводе
Н. Лаврова концептуализируется как орган — ср.: мощные меха земли раздували вечный орган жизни;
вместилище тайн, моральных и материальных ценностей — ср.: [Дейзи] вернулась к своей богатой, полной тайн жизни; я умен и многое постиг в этой жизни; они без зазрения совести калечили жизни и судьбы; рассеянный образ жизни делал ее практически недосягаемой; странные бывают в жизни совпадения;
необратимая череда мгновений — ср.: в последние мгновения своей жизни он не мог не понять; он старался успеть взять от жизни как можно больше.
В атрибутивной позиции акцентируются быстротечность (линейность) и разносторонность жизни, имеющей разных субъектов — от отдельного индивида до целого города, что полностью соответствует авторской прагматике — ср.: эта распроклятая, моя тогдашняя, увы, такая быстротечная; другая, неизвестная ему; своя собственная; обычная, повседневная; вся оставшаяся; богатая, полная тайн; счастливая и беззаботная жизнь; пульс живущего обычной суматошной жизнью города. В переводе Лаврова реализуются дериваты исследуемого концепта, в частности: один из тех жизненных парадоксов; в безжизненном саду; с богатым жизненным опытом. В них акцентируются парадоксальность и цикличность жизни, сама же ЖИЗНЬ концептуализируется как загадка, присутствие человека и процесс познания мира.
Как показал анализ, в передаче концепта ЖИЗНЬ выявились заметные расхождения переводов с оригиналом. В переводе Калашниковой структурирование концепта совпадает с исходным, в переводе Лаврова смещены две позиции — предиката и места действия. Оба переводчика передали иные концептуальные смыслы, нежели в оригинале. Если Фицджеральд представляет ЖИЗНЬ объектом действий человека, то переводчики видят ее скорее субъектом, тем самым освобождая человека от ответственности за свои поступки, что характер-
но для русского культурного архетипа. В переводах «потерялось» горько-ироничное отношение автора и к герою, и к самой ЖИЗНИ, созданное приемами контраста и иронии.
СМЕРТЬ в лексикографических источниках [7; 8] интерпретируется как 1) прекращение жизнедеятельности организма: клиническая смерть, биологическая смерть, насильственная смерть, скоропостижная смерть; погибнуть смертью героя; быть при смерти; смерти в глаза смотреть; бледен как смерть. 2) перен. конец, полное прекращение какой-нибудь деятельности: политическая смерть; творческая смерть. В исследовании Л.О. Чернейко и Хо Сон Тэ отмечается, что смерть в русском языковом сознании оценивается положительно, принимается как данность, но с некоторой насмешкой над ней [9, c. 58].
В переводе Калашниковой концепт реализуется в шести высказываниях, в позиции субъекта, объекта и атрибута, что в целом соответствует оригиналу. Несовпадения выявляются в двух контекстах — cf.: I tried very hard to die, but I seemed to bear an enchanted life (букв. я очень старался погибнуть, но, казалось, имел заколдованную жизнь) — меня, словно заколдованного, смерть не брала (субъектная позиция) и если человек умирает не своей смертью (объектная позиция). В данных позициях перевода СМЕРТЬ, в отличие от оригинала, персонифицируется и концептуализируется как неподвластная человеку сила, то есть приобретает отличный от исходного концептуальный смысл. Таким образом, в передаче экзистенциально-значимых концептов переводчица отошла от авторской прагматики.
В переводе Лаврова СМЕРТЬ как концепт реализуется в двух позициях: объекта и атрибута. Субъектная позиция не представлена, т.е. концепт не персонифицируется и не материализуется, как и в оригинале. Объектная позиция, в отличие от оригинала, структурирована переводчиком достаточно объемно — ср.: решил принять смерть на поле боя; упивались до полусмерти; понуждая пройти крестным путем из небытия в небытие; мы мчались вперед — навстречу смерти; на предварительном слушании обстоятельств насильственной смерти Миртл Вильсон; «машина смерти», как ее потом прозвали газетчики; личность которого была абсолютно неинтересна окружавшим его при жизни, а уж после смерти — и подавно; когда люди свыкаются с мыслью о неизбежности смерти. В данной позиции, как и в оригинале, СМЕРТЬ концептуализируется как некий неизбежный порог жизни человека, к которому, как конкретизирует переводчик, приближаются разными путями.
Встречаются два контекста, в которых реализуются дериваты имени «смерть» — cf.: Perhaps Daisy never went in for amour at all — and yet there’s something in that voice of hers... — А может быть, Дэзи и не интересовали романы, — хотя есть у нее в голосе что-то такое — пер. Калашниковой.
Ср.: А может, она вообще никогда не разводила амуры, хотя было, было нечто в ее голосе, позволявшее заподозрить ее во всех смертных грехах. — пер. Лаврова.
В исходном тексте писатель напрямую не говорит о том, какие ассоциации должен вызывать голос Дейзи, а оставляет многоточие, которое Калашникова адекватно передает синтаксической конструкцией, а Лавров конкретизирует добавлением «во всех смертных грехах», которое если не искажает авторскую установку, то однозначно становится излишним.
Во втором контексте переводчик также использовал прием добавления и конкретизации — cf.: I turned my head as though I had been warned of something behind (букв. я оглянулся, как будто меня предупредили о чем-то находящемся за спиной) — я испуганно оглянулся, словно интуитивно ощутил нечто угрожающее и смертельно опасное за спиной. В данных примерах СМЕРТЬ концептуализируется переводчиком как совокупность грехов и опасность, несовместимая с жизнью.
Очевидно, что концепт СМЕРТЬ в переводе Лаврова получился более объемным и структурированным иначе, чем в оригинале, что можно объяснить лишь проявлением индивидуальности переводчика. Концептуальный анализ, таким образом, позволил определить, что в передаче экзистенциально-значимых концептов расхождения между исходным и переводными текстами вызваны не различиями в соответствующих фрагментах русскоязычной и англоязычной картин мира, а субъективным отношением переводчиков к данным явлениям, что проявилось в различном структурировании и наполнении КПС.
Выбор переводчиков в каждом случае не был произвольным. В большинстве случаев решающим оказывалось не влияние переводящей лингвокультуры, как следовало предполагать, а индивидуальный психический опыт, который и диктовал переводчику то или иное предпочтение. В ряде случаев переводчики интуитивно выбирали разные, но концептуально близкие решения, что и позволило определить влияние русскоязычного сознания.
Библиографический список
1. Fitzgerald F.S. The Great Gatsby / F.S. Fitzgerald — Wordsworth Editions Limited, 2001.
2. Фицджеральд, Ф.С. Великий Гэтсби: Роман / Ф.С. Фицджеральд. — СПб.: Азбука— классика, 2003.
3. Фицджеральд, Ф.С. Великий Гэтсби; Ночь нежна: Романы / Ф.С. Фицджеральд /Пер. с англ. — Ростов н/Д: Феникс, 2000.
4. Webster's Third New International Dictionary of the English Language Unabridged. — Konemann: Merriam-Webster, Incorporated, 1993.
5. Томахин, Г.Д. Лингвострановедческий словарь / Г.Д. Томахин. — М.: Русский язык, 2001.
6. Фоломкина, С.К. Англо-русский словарь сочетаемости / С.К. Фоломкина. — М.: Русский язык, 2001.
7. Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка в 4-х томах / В.И. Даль. — М.: А/о Издательская группа «Прогресс», «Универс», 1991.
8. Ожегов, С.И. Толковый словарь русского языка: 80 000 слов и фразеологических выражений/ Российская академия наук. Институт русского языка им. В.В. Виноградова / С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова. — 4-е изд., доп. — М.: Азбуковник, 1999.
9. Чернейко, Л.О. Концепты жизнь и смерть как фрагменты русской языковой картины мира / Чернейко, Л.О., Хо Сон Тэ // Филологические науки. — 2001. — № 5.
10. Арутюнова, Н.Д. Язык и мир человека / Н.Д. Арутюнова. — 2-е изд., испр. — М.: «Языки русской культуры», 1999.
Статья поступила в редакцию 4.06.08.
