CC BY
64
Вестник ПСТГУ
III: Филология
2011. Вып. 3 (25). С. 55-73
Эклога Пасхазия Ратберта И АНТИЧНАЯ ТРАДИЦИЯ «ЛИТЕРАТУРЫ СКОРБИ» М. Р. Ненарокова
В статье идет речь о произведении Пасхазия Ратберта (786—865), известного богослова и церковного писателя эпохи Каролингов, — стихотворении на смерть двоюродного брата Карла Великого Адальхарда, настоятеля монастырей Корби и Корвей. Оно представляет собой буколический эпикедий. Образцом для Пасхазия была Пятая эклога Вергилия. Однако анализ текста Пасхазия показывает, что он обращался к сборникам эпитафий и прозаическим надгробным речам различного характера. Пасхазий смог создать оригинальный текст, который, однако, укладывается в рамки буколического жанра. Его эклога служит примером того, как старая античная форма наполняется новым христианским содержанием.
Пасхазий Ратберт (786—865), известный богослов и церковный писатель эпохи Каролингов, составил жития двух настоятелей — Адальхарда и Валы, близких родственников Карла Великого. К «Житию св. Адальхарда» он присоединил «Эклогу двух монахинь»1 — стихотворение на смерть Адальхарда.
Стихотворения, подобные пасхазиевой «Эклоге», не являются редкостью. Исследователи выделяют их в особую группу буколических эпикедиев2, «плачей об умерших». По устоявшемуся обычаю поэтов Каролингской эпохи, «Эклога двух монахинь» при помощи цитаты «Прекрасного стада сам более прекрасный пастырь» указывает на свой образец — Пятую эклогу Вергилия (Песнь Мопса о Дафнисе)3, однако песнь Мопса сама является звеном долгой традиции эпикедиев, начатой феокритовой песнью Тирсиса о том же герое.
Хотя связь «Эклоги двух монахинь» с Вергилиевой Пятой эклогой благодаря цитате очевидна, необходимо отметить, что Песнь Мопса о Дафнисе могла быть лишь отправной точкой для написания этого произведения. Об этом сви-
1 Текст «Эклоги двух монахинь» опубликован в изд.: Paschasius Ratbertus. Ecloga duarum Sanctimonialium // Seven Versions of Carolingian Pastoral. Reading, 1980. P. 21-25. Все цитаты, кроме особо указанных, приводятся в переводе автора статьи. В скобках даются страницы и номера строк. Исследование выполнено на основании латинских оригинальных текстов.
2 DuQuesnay I. M. Virgil’s Fifth Eclogue. A Lecture to the Virgil Society. March, 1977 // Proceedings of the Vergil Society. 1976-1977. № 16. P. 23.
3 Публий Вергилий Марон. Буколики. Георгики. Энеида. М., 2007 (далее — Вергилий). С. 49.
детельствует хотя бы объем текстов — 24 строки Вергилия против 181 строки Пасхазия.
Как уже говорилось выше, первым буколическим эпикедием явилась песнь Тирсиса о Дафнисе, включенная в Первую эклогу Феокрита (конец IV — начало III в. до н. э.). За ней последовали «Плач об Адонисе» Биона (II в. до н. э.) и «Эпитафия Биона», возможно, сочиненная в Италии в I в. до н. э. По свидетельству Й. Дю Кене, в подражаниях Феокриту, написанных на греческом языке, возрастает количество строк и вместе с тем эмоциональность произведений4, что характерно для так называемого «азиатского» стиля5. Вергилий в Песни Мопса вернулся к краткости и, следовательно, большей сдержанности выражения. Возможно, Пасхазию была известна не только латинская, но и греческая традиция, и он, составляя свой «плач об Адальхарде» на латинском языке, тем не менее ориентировался и на греков.
Кроме буколических эпикедиев, в античности6 были известны в поэзии жанр эпитафии7, в прозе жанры надгробной речи, также называвшейся «эпитафиос» и часто произносившейся над группой умерших, например над погибшими в бою8, а также жанры утешения и монодии — надгробной речи, произносимой над одним усопшим9. Известно, что существовали некие сборники эпитафий, которые могли служить справочниками в античную эпоху10 или учебниками в Средневековье. Что касается прозаических жанров, наиболее полные рекомендации по составлению надгробных речей различного характера можно было найти у ритора Менандра (III—IV вв. н. э.), но, скорее всего, упражнения на составление надгробных речей могли входить в программу любой сначала античной, а потом и средневековой, монастырской, школы наряду с такими упражнениями, как написание похвальных и хулительных речей и споров11.
«Эклога двух монахинь» представляет собой диалог между двумя героинями, носящими типично буколические имена — Галатея и Филлида, оплакивающими героя со столь же типичным для эклоги именем Меналк. С именем Меналк связаны определенные ситуации в Вергилиевых эклогах: в Третьей эклоге так зовут одного из пастухов, участвовавших в поэтическом состязании, которое окончилось ничьей; герой Пятой эклоги, носящий это имя, является искусным поэтом, по возрасту он старше других героев, он справедлив и рассудителен, о его песнях с похвалой отзываются слушатели; герои Девятой эклоги собираются
4 DuQuesnay I. M. Op. cit. P. 26.
5 Lattimore R. Themes in Greek and Latin Epitaphs. Urbana, Illinois, 1942. P. 212.
6 В эпоху эллинизма греческая риторика была полностью усвоена Римом. См.: Stroup S. C. Greek Rhetoric Meets Rome: Expansion, Resistance, and Acculturation // A Companion to Roman Rhetoric / Ed. W. Dominik and J. Hall. Oxford, 2007. P. 23—37; Connolly J. The New World Order: Greek Rhetoric in Rome // A Companion to Greek Rhetoric / Ed. J. Worthington. Oxford, 2007. P. 139-165.
7 См.: Lattimore R. Op. cit.
8 The Funeral Speech (Epitaphios) // Menander Rhetor / Ed., tr., comment. D. A. Russell and N. G. Wilson. Oxford, 1981. P. 171.
9 Ibid. P.161—165, 201-207.
10 Lattimore R. Op. cit. P.18.
11 Progymnasmata. Greek Textbooks of Prose Composition and Rhetoric / Tr., intr., notes by G. A. Kennedy. Atlanta, 2003. P. 50-52, 72, 81-83,101-105, 108-113,154-161.
петь, только когда дождутся Меналка. Меналком называется в эклоге Адальхард, и читатель, исходя уже из самого имени, должен понять, что у Пасхазия речь идет о в высшей степени достойном человеке.
Обмен репликами между Галатеей и Филлидой может рассматриваться как «амебейное пение»12, состязание особого рода, но не в песнях, как это бывает в античной эклоге, а в плаче. «Ты не превзойдешь меня когда-либо слезами или плачем, / Не отзовешься плавной песнью, не возвестишь молитву...»13 — говорит своей собеседнице старшая из двух героинь, Филлида. Произведение Пасхазия следует понимать аллегорически, что нередко для Каролингской эклоги: монахини Филлида и Галатея являются персонификациями двух монастырей, основанных Адальхардом, а именно Корби и Корвей.
По требованиям жанра произносящий эпикедий должен начинать с просьбы, восклицания, побуждения к плачу14. Это правило относится и к прозаическим жанрам. Так, ритор Менандр рекомендует «говорящему утешительную речь» также «оплакивать» усопшего и подчеркивать «великое значение несчастья, увеличивая как можно сильнее чувство в своей речи при помощи [необходимых] топосов»15. Пасхазий полностью соблюдает это правило. Галатея, более молодая из героинь, начинает диалог с того, что призывает всех оплакивать Адальхарда:
Плачьте, прошу, мужи, со мною благочестиво оплачьте отца,
И да умолит о милости весь старший возраст.
Оросите землю слезами, покройте цветами нивы Для похорон отца; здесь все плач источает16.
Просьба Галатеи обращена не только к людям — «мужам» и «старшему возрасту». В речи героини реализуется топос «оплакивания героя природой», один из наиболее характерных топосов буколики. Однако в отличие, например, от Песни Мопса, в которой выводятся горюющие коровы, овцы, кони, «пунийские львы», даже леса и горы17, у Пасхазия плачут «сердца» людей так, «что повсюду вместе отзываются стоном даже звезды»18. Горе сосредотачивается не в бессло-
12 «Amoebaeum [carmen]», один из признаков эклоги как литературного жанра. Согласно комментатору Вергилиевых эклог Сервию, «amoebaeum [carmen] autem est, quotiens qui canunt, et aequali numero versuum utuntur, et ita se habet ipsa responsio, ut aut maius aut contrarium aliquid dicant» — «амебейное же пение таково, что жолько бы раз они ни [начинали] петь, они пользуются равным количеством стихов, и сам ответ таков, что говорят нечто или более внушительное, или противоположное» (Servii Grammatici qui feruntur in Vergilii Bucolica et Georgica Commentarii / Ed. G. Tilo. Lipsiae,1887. P. 34).
13 «.non me tu lacrimis vinces aut fletibus umquam, / non cantus resonare leves, non pandere vota» (23, 86-87).
14 DuQuesnay I. M. Op. cit. P. 24.
15 The Consolatory Speech (Paramutheticos) // Menander Rhetor / Ed., tr., comment. D. A. Russell and N. G. Wilson. Oxford, 1981. P. 161.
16 «Plangite, queso, viri, mecum pie plangite patrem, / omnis et imploret veniam provectior aetas / spargite humum lacrimis, conponite floribus arva / patris ad excubias; hinc fletibus omnia sudent» (21, 1-4).
17 Вергилий. С. 49.
18 «.ut passim resonent etiam simul astra mugitum» (21, 6).
весных существах, а в людях, но их горе достигает звезд, которые символизируют собой всю тварную природу. Неизмеримость горя подчеркивается тем, что Гала-тея призывает плакать об Адальхарде не отдельных людей, а целые народы:
Народный, римский, и латинский язык пусть восхвалит его,
Пусть и сакс плач ему посвятит вместо песни19.
Оплакать усопшего может весь известный героине мир — люди, говорящие на «народном» языке, т. е. как на германских, так и на романских языках в обеих частях империи Каролингов, на «римском и латинском» языках, т. е. в Италии, а также «сакс», т. е. жители новозавоеванных северных земель. Этим подчеркивается значение Адальхарда для всего христианского мира и подразумевается, что и благодетелем он был для всех христиан. Чувство скорби и потери разделяется всеми, и этим полагается начало восхвалению усопшего.
В следующей части речи Галатеи реализуется топос «наставлений горюющим», который в античной эклоге обычно располагается ближе к концу произведения. Так, в «Плаче об Адонисе» Биона описание приготовления усопшего к погребению и самого погребения дается в виде наставлений Афродите, соединяется с описанием действий Эротов и других присутствующих на похоронах и помещается примерно в последней трети текста20. В Пятой эклоге Вергилия наставление пастухам о том, как они должны почитать могилу Дафниса, также помещается в конец Песни Мопса21, а рассказ Меналка о том, как выполняются эти наставления, находится ближе к концу всей эклоги. Галатея вновь обращается ко «всем» с просьбой, призывая их «свернуть сюда»22, т. е. к месту погребения:
И холм могильный сделайте, и на могиле начертайте стихи.
Перенесите в ларце останки блаженные славного старца,
Который стремился раскрыть нам [свою] пламенеющую душу23.
Ритор Менандр рекомендует в конце речи переходить к топосам утешения. В античности большим утешением для горюющих было присутствие на погребении всего города или общины, установление надгробного памятника на общественные средства24. Галатея желает именно такого, «общественного», погребения, на котором присутствуют как духовные лица («клир», «пастыри»), так и миряне обоего пола разных возрастов («смешанная толпа»):
На похоронах его клир со смешанной толпой Пусть возглашают рожденные по вдохновению свыше благочестивые стихи поочередно.
19 «Rustica concelebret Romana Latinaque lingua,/Saxo cui pariter plangens pro carmine dicat» (21, 7-8).
20 DuQuesnay I. M. Op. cit. P. 25; Бион. Плач об Адонисе // Феокрит. Мосх. Бион. Идиллии и эпиграммы. М., 1958. С.173.
21 Вергилий. С. 49.
22 «...vertite huc cuncti».
23 «.et tumulum facite et tumulo superaddite Carmen /membra beata senis celebri conferte lo-cello, /qui nobis studuit venas aperire calentes» (21, 10-12). Строка 10 является цитатой из Пятой эклоги Вергилия (V, 42).
24 Lattimore R. Op. cit. P. 224.
Пусть пастыри стихами изливают, что он был велик,
«Стада прекрасного страж, но сам прекраснее стада»...25
Речь Галатеи завершается в точном соответствии с рекомендациями ритора Менандра, согласно которому любую скорбную речь должна заканчивать молитва. Так, в утешительной речи («сошоМю») Менандр советует «воспеть [усопшему] хвалы, как герою» или «благословить его, как бога», «писать его изображения, ублажать его, как сверхчеловеческое существо»26. В погребальной речи он рекомендует поместить в конце молитву, «прося у богов величайших благословений»27 для родных и близких усопшего. Высказывая пожелание, чтобы и клирики, и миряне молились об Адальхарде-Меналке, Галатея тем не менее готова вложить развернутое моление в уста простого народа:
Народ простой, напротив, пусть отвечает:
«Господь, Благословенный Создатель,
Дай милость рабу, мы молим о царствах Рая И ищем их; помилуй старца, помилуй своих рабов;
Ты ведь знаешь, что он достоин быть помилованным»28.
Выбор Галатеи заставляет вспомнить евангельскую идею о том, что Христос более близок простым людям, не знающим греха гордыни, — рыбакам, пастухам, мытарям, и, следовательно, именно их молитвы быстрее бывают услышаны.
Речь Галатеи имеет кольцевую композицию. Она начинает со всеобщей просьбы оплакать великого отца и заканчивает ею: «Здесь, прошу, пусть любовь, скорбь и плач сердца отражаются, / Здесь пусть отроки о доблести, старцы об имени спорят»29. Таким образом, по своей композиции этот отрывок «Эклоги» является самостоятельной погребальной речью внутри произведения.
После того как Галатея произнесла свою «речь в речи», в беседу вступает Филлида. Согласно Пасхазию, она старшая, более мудрая из двух собеседниц, Галатея обращается к ней как к матери, и это не случайно. Филлида символизирует собой Корби, первый из монастырей, основанных Адальхардом, а Галатея — Корвей — является дочерней обителью. Филлиде как старшей и мудрой подходят более философские темы. По рекомендации ритора Менандра, в речах в память усопшего «не считается плохим вкусом пофилософствовать. о человеческой природе вообще, [о том,] как божественная сила присудила людей к смерти, как смерть есть конец жизни для всех людей, и даже герои и дети богов
25 «Huius ad exequias clerus cum mixta caterva/ vocibus alternis divina poemata narrent: /pastores, fuerit quod magnus, versibus edant, / formosi pecoris custos formosior ipse (21,13-16). Строка
16 является цитатой из Пятой эклоги Вергилия (V, 44). Здесь приводится перевод С. Шервин-ского (цит. по изд.: Публий Вергилий Марон. Указ. соч.).
26 The Consolatory Speech (Paramutheticos). P. 164-165.
27 The Funeral Speech (Epitaphios). P. 179.
28 «Vulgus et econtra resonet: “deus alme creator, / da veniam famulo; paradysi regna precamur, / et petimus; miserere seni, miserere tuorum: / tu quam dignus erat misereri, denique nosti”» (21, 17-20).
29 «Hinc, rogo, cordis amorque dolor gemitusque resultet, / hinc pueri virtute, senes de nomine certent» (21, 21-22).
не избежали ее»30. Филлида начинает свою речь с двух антитез, которые побуждают к плачу любого человека:
Кто, спрашиваю, не заплачет, ибо человек, поднятый над звездами, Обратился в пепел, столь твердым мрамором покрыт?
Слава его добродетелей летает повсюду в мире,
А сам он — из рода Августов — [ныне] корм для червей31.
Антитетезы описывают посмертную участь души, поднятой «над звездами», и тела, обратившегося «в пепел» и покрытого «столь твердым мрамором»; «слава... добродетелей» усопшего распространяется по всему миру, в то время как его тело, принадлежащее к «роду Августов», становится «пищей червей». Такие же антитезы находим и в античных, греческих и римских эпитафиях, для которых характерно резкое противопоставление участи души и тела, заимствованное из учения орфиков и платоников32. Еще в античности бытовало представление о том, что тело — «скорлупка» 33 — принадлежит земле и возвращается в нее34, а душа возвращается на небо или восходит к звездам35. Само противопоставление «царской славы» и «червей» как обычный locus communis Средневековья может восходить к отрывку из Деяний Апостольских, в котором рассказывается, как Ирод, «одевшись в царскую одежду» (Деян 12. 21), говорил с народом, но не воздал славы Богу и, «быв изъеден червями, умер» (Деян 12. 23).
Распространенным античным топосом является и «необратимость смерти»36. «Увы, что сделаем здесь, несчастные, помещенные под власть смерти? / Воспла-чем, возрыдаем — но не можем призвать назад, / Мы зовем его; его нет, он не слышит любящих»37, — говорит Филлида.
Через всю эклогу проходит тема плача, впервые введенная Пасхазием в речи Филлиды, тогда как Галатея в своей речи только еще призывает к плачу. Ритор Менандр призывает говорящего скорбную речь, будь то надгробная или утешительная речь, или монодия, связывать с каждым поворотом темы тему плача. Согласно Менандру, речь может быть очень эмоциональной, если ее произносит близкий усопшему человек: «Тогда память не дает ему облегчения от скорби даже спустя год» 38.
30 The Consolatory Speech (Paramutheticos). P. 163.
31 «Quis, rogo, non plangat hominem super astra levatum / in cineres redigi, quam duro marmore tegi? / cuius in orbe volat virtutum fama per omnes, / prosapies augustorum est quod vermibus esca?» (21, 23-26).
32 Орфика — мистическое учение, возникшее около VI в. до н. э. и распространенное в Древней Греции и Фракии. Орфики верили в двойственность человеческой природы, сочетающей в себе добро и зло, в бессмертие души и загробную жизнь. В учении Платона также есть представления о бессмертии души и смерти как начале истинной жизни, см.: Lattimore R. Op. cit. P. 307.
33 Ibid. P. 304.
34 Ibid. P. 301, 304.
35 Ibid. P. 27, 31, 32, 34, 35, 38.
36 Ibid. P. 46.
37 «Heu, quid hinc facimus miseri sub morte locati? / ploramus, gemimus — sed nec revocare valemus / ergo vocatur; abest — sed nec exaudit amantes.» (21, 27-29).
38 The Funeral Speech (Epitaphios). P. 173.
Адальхард, выведенный в эклоге под именем старца Меналка, был основателем и настоятелем монастырей Корби (Филлида) и Корвея (Галатея), поэтому Филлида имеет полное право, не сдерживаясь, выражать свое горе:
Сердца разрываются, внутренности терзаются плачем —
Он не внимает ни слезам, ни пению скорбящих.
И так как мучаемся, раздираемся смятением сердца,
Душам плач предстоит, и безжалостная смерть к тому равнодушна.39
Пасхазий еще не раз возвратится к теме плача, в точном соответствии с советами ритора Менандра, о которых сказано выше.
Филлида называет причину плача, противопоставляя судьбу тела («Перст-ный ком сохраним здесь от тела»40) судьбе души своего духовного наставника («И, славный, он радуется хору, перенесенный к звездам»41). Согласно ритору Менандру, говорящему необходимо произносить хвалу усопшему, «в тоже время увеличивая и оплакивание»42, снова и снова побуждая «слушателя к плачу»43. Поэтому Филлида снова обращается к слушающим ее «мужам, отрокам и девам»44 с просьбой: «Плачьте, из благочестивого сердца произведите соленые источники. Пусть уныние, плач, слезы вместе сотрясут эфир, / Отовсюду один плач в устах монахов»45. Эта просьба является ответом на призыв Галатеи оплакать старца, и, таким образом, в композиции всей эклоги создается второе кольцо, соединяющее речи Галатеи и Филлиды так же, как их соединяет общее горе.
После того как призыв Галатеи к оплакиванию («плачьте», «оросите землю слезами» и т. д.) был подхвачен Филлидой («плачьте», «из благочестивого сердца произведите соленые источники» и т. д.), должны быть выполнены «наставления горюющим»: Галатея-Корвей призывает Филлиду-Корби, как «старшую», положить старца в могилу, сама же она воспоет над могилой «переменными голосами плач вместо песни»46. На первый взгляд, «переменные голоса» Галатеи могут вызвать недоумение. Как кажется, здесь может быть следующее объяснение. Пасхазий мог намекнуть на аллегоричность своей эклоги: ведь Галатея символизирует монастырь Корвей, его братию, число которой достаточно для того, чтобы петь по очереди. В начале эклоги уже упоминалось «пение по очереди» (21, 14), которое, как ясно из контекста, можно понимать буквально: каждый, кто так или иначе знал старца, возглашал ему хвалу, когда подходила его очередь. «Плач» Галатеи становится похвальной речью Адальхарду-Меналку в полном соответствии с предписаниями ритора Менандра о том, что цель монодии со-
39 «Pectora rumpuntur, lacerantur viscera luctu — / ille nec exaudit lacrimas nec threna dolentum. / et quia torquemur, laceramur corde tumultu, / luctus adest animis nec mors surdissima curat» (21, 30-33).
40 «Pulveream servamus hinc de corpore glebam» (21, 34).
41 «Clarus at ille choro laetatur ad astra relatus» (22, 35).
42 The Funeral Speech (Epitaphios). P. 173.
43 Ibid. P. 173.
44 «...viri puerique puellae» (22, 36).
45 «Plangite, corde pio salsos producite fontes./ mesticiae, fletus, lacrimae simul aethera pulsent; / hinc inde unus in ora fluat fletus monachorum» (22, 37, 41-42).
46 «...vocibus alternis gemitum pro carmine» (22, 45).
стоит в том, чтобы «оплакать усопшего, смешивая энкомий с плачем»47, причем, говоря о его жизни, необходимо прибавлять побуждение к плачу после каждого упоминаемого «деяния» 48.
По правилам античной риторики любая речь об усопшем строится как «похвала», которая является главной, центральной составной частью произведе-ния49. «Похвала», находящаяся с точки зрения композиции текста в его середине, тесно связана с остальными элементами речи об усопшем: она дает основание для «плача»50, в то время как «плач» подтверждает ее истинность, одновременно является источником «утешения» и «поучения / совета», побуждая присутствующих подражать добродетелям усопшего51. «Похвалой» объясняется введение в речь об усопшем биографических деталей, относящихся к прошлому52. Ритор Менандр предписывает распределять биографические сведения на три периода: прошлое, включающее описание того, кем был усопший, и повествование о его делах; настоящее, живописующее горе близких горе близких; будущее, сообщающее о том, чего не будет в жизни близких по причине их потери53. Переходя к главной части эклоги, Пасхазий вкладывает в уста своих героинь наиболее яркие «деяния» Адальхарда-Меналка, первым из которых является основание монастыря Корби во времена, когда «демон свирепствовал, нечестивая власть / И почитание капища всю землю осквернило, / Свергло алтари, обрекло на гибель овчарни паствы Христовой»54. Адальхард, однако, одержал победу над древним врагом, козни которого «прочь удалены были лучом света»55 и построил «там святые монастыри, полные монахов»56. Необходимо отметить, что «похвала» Пасхазия строится в основном на взаимодействии «прошлого» и «настоящего»: описания «деяний» Адальхарда и скорби Галатеи и Филлиды.
Рассказ о «деяниях» Адальхарда-Меналка продолжается Филлидой. Читатель узнает, что усопший прежде был «Амьенским»57 пастырем, а позже предстоял «Корбейскому стаду»58, и его «как отца знает даже саксонская земля»59. Соблюдая правила жанра, Пасхазий не перестает присоединять к описанию
47 The Monody (Monodia) // Menander Rhetor / Ed., tr., comment. D. A. Russell and N. G. Wilson. Oxford, 1981. P. 203.
48 The Funeral Speech (Epitaphios). P. 175.
49 Например, главы, посвященные похвале («On Encomium»), в трактатах Афтония Софиста и Николая Софиста или псевдо-цицероновская «Риторика к Гереннию» («Ad Herennium»), см.:. The Preliminary Exersices of Aphthonius the Sophist. The Preliminary Exersices of Nicolaus the Sophist // Progymnasmata. P. 108, 154-158; M. Tulii Ciceronis Opera. V. I. N. Y., 1831. P. 24.
50 The Monody (Monodia). P. 203.
51 DuQuesnay I. M. Op. cit. P. 23.
52 The Monody (Monodia). P. 205
53 Ibid. P. 205.
54 «.tunc demon seviebat, iniqua potestas/ et cults fani totam fedaverat arvam, vertit aras,/ pecudum sacravit ovilia Christi» (22, 51-53).
55 «...inde procul luci radice recisa» (22, 54).
56 «sancta... ibi monachis caenobia plena» (22, 55).
57 «Ambianense» (22, 58).
58 «Corbeio... gregi» (22, 59).
59 «Saxonica cespis» (22, 60).
«деяний» плач60: Филлида говорит о «горестях» Галатеи, которые ей хотелось бы «принять на себя»б1.
Среди предписаний ритора Менандра одно из важных мест занимает следующее: «...в этих речах ты должен начинать с жалобы на божественные силы и несправедливую судьбу.»62 Христианская литература также следовала этому предписаниюб3. Пасхазий помещает топос «жалобы на божественные силы» (у него это жалоба на жестокость и несправедливость смерти) не в начало эклоги, а в ее композиционный центр, в рассказ о «деяниях» Адальхарда, усиливая воздействие «похвалы» таким приемом, ибо «неверная смерть», «не умеющая жалеть ядов», «не почитающая положений в обществе», не умеющая ни «жалеть мужей», ни «сохранять покровителей», «похитила»64 незаурядного человека. За топосом «жалобы» следуют, согласно риторическим требованиям, топосы «плача» (смерть похитила «того, кого вместе жалобными голосами все | Оплакиваем, рыдаем, плачем, изливаем слезы и любим»б5) и «неотвратимости смерти»:
О скорбь! Вот, уносишь так всех, завистливая, с собой,
Как все, чем бы мы ни жили до сих пор, поглощаешьбб.
Пасхазию представляется возможность ввести в текст эклоги немногие отобранные факты из жизни Адальхарда, но при помощи сочетания их с топосами, входящими в тему плача, добиться максимального их воздействия на читателя. Так, в речи Галатеи лишь одна строка характеризует Адальхарда как духовного наставника: «О сколь кроток и ласков словом учитель!»67 Последующие одиннадцать строк представляют собой развитие топоса «плача»: героиня «увлажняется» «дожденосным. источником слез», «в великом плаче [бьет] себя в виновную грудь», «запачканное лицо омыва[ет] солеными каплями»68 и намерена оплакивать своего наставника «до тех пор, пока остается последняя полная слез часть жизни»69. Богатый синонимический ряд употребляется Пасхазием для выражения одной мысли: «бесконечный плач».
Топос «приношение на могилу» является отличительной чертой поэтических эпитафий70 и не характерен для прозаических надгробных речей, утешений или монодий. Разрабатывая этот топос, Пасхазий явно обращается к античной поэтической традиции. Филлида просит Галатею:
60 The Funeral Speech (Epitaphios). P. 175.
61 «...cogor inire Dolores» (22,56).
62 The Monody (Monodia). P. 204—205.
63 Lattimore R. Op. cit. P. 323.
64 «.tu, mors male fida venenis, parcere nescis ulli nec nobis; | nec tu quoque munera curas. nescis amare viros, | nescis servare patronos. rapuisti.» (22, 62-64, бб).
65 «.illum, quem pariter querelosis vocibus omnes | plangirnus ac gemimus, flemus, lacrimamus, amamus (22, б7-б8).
66 «Pro dolor, ecce trahis omnes sic invida tecum, | ut, quicquid iam viximus hactenus, omnia sorbas (22,70-71).
67 «O verbo quam mitis erat blandusque magister!» (23, 74).
68 «.imbrifero post te lacrimarum fonte madesco | atque sub ingenti gemitu rea pectora tundo; | hinc faciem guttis diluo salsis maculosam (23, 77-79).
69 «.quamdiu maneat flebilis pars ultima vitae» (23, 84).
70 Lattimore R. Op. cit. P. 130.
Я бы хотела, чтоб ты соты смешала, а я бы цветами украсила,
Ты бледных фиалок, а я лилий нарву Усыплю могилу душистыми травами,
Ибо он был достоин этих даров.71
Обычай возлагать цветы на гробницу восходит к V в. до н. э., а может быть, и к более раннему времени72, причем этот топос характерен более для латинских, чем для греческих эпитафий73. Интересно, что цветы, которые перечисляет Филлида в этом отрывке (и Галатея в самом конце эклоги), пришли в христианскую поэзию из античной. В латинских и греческих эпитафиях в качестве приношения на могилы встречаются розы74 («покрытые росой розы»75, «лепестки роз»76, «сладко пахнущие розы»77, «розы, приятные Дионе» (Венере)78, некие «пурпурные цветы», которые также могут быть розами79), лилии или другие цветы семейства лилейных («прекрасные белые лилии»80, «водяные нарциссы»81, «нарцисс и оплаканный гиацинт»82, «белые / лилии, которые даст зеленый сад»83, «сплетенные лилии»84), фиалки85 («розовое или пурпурное сиянье фиалки»86). Майоран87 может быть отнесен к «приятным травам», о которых говорит Филлида. Упоминается как приношение и мед88. В античных эпитафиях цветы на могиле являются напоминанием о физической красоте усопшего, а также знаком того, что его тело и душа в некотором смысле живы89. В античной поэзии цветы связывались с определенными мифами. Так, у Биона находим, что алые розы возникли из крови Адониса, возлюбленного Афродиты90. Вероятно, поэтому они и «приятны Дионе»91. И нарцисс, и гиацинт, и фиалка также связаны с античными мифами. В христианской поэзии эти цветы приобрели другое, символическое значение: роза стала символом мученичества, лилия — чистоты и целомудрия, фиалка —
71 «Velim, tu misce favos, ego floribus ornem; / tu quoque pallentes violas, ego lilia carpam / et superaspergam tumulum quam suavibus herbis; / hic quoniam condignus erat muneribus istis...» (23, 88-91).
72 Lattimore R. Op. cit. P. 130.
73 Ibid.
74 Ibid. P. 130, 135.
75 Ibid. P. 135, 107.
76 Ibid. P. 131.
77 Ibid. P. 136.
78 Ibid. P. 136.
79 Ibid. P. 135.
80 Ibid. P. 131.
81 Водяной нарцисс — тоже семейство лилейных.
82 Lattimore R. Op. cit. P. 131.
83 Ibid. P. 135.
84 Ibid. P. 136.
85 Ibid. P. 130, 131 .
86 Ibid. P. 136.
87 Ibid. P. 130.
88 Ibid. P. 101, 134.
89 Ibid. P. 130.
90 Бион. Указ. соч. С. 173.
91 Lattimore R. Op. cit. P. 136.
праведности (позже смирения)92. Цветы вообще стали символизировать «regnum coelorum promissum»93 — «Царство Небесное обетованное». Античный обычай посыпать могильный холм цветами и травами был известен и в раннем Средневековье, хотя бы по письменным памятникам. Так, Хейрик Оксеррский, современник Пасхазия, отмечает этот обычай в «Житии св. Германа Оксеррского»94. Травы и благовония получили новые значения в христианской культуре. Первые часто связывались с общей идеей воскресения и потому стали символизировать «corpora rediviva» 95 — «тела воскресшие», «aeterna paradisi viriditas et sanctarum animarum pascua»96 — «вечную свежесть Рая и пастбище [местопребывание — М. Н.] святых душ», «gaudia aeterna»97 — «вечные радости»; вторые приобрели значения: «lau[s] Redemptoris et Salvatoris nostri»98 — «хвала Искупителю и Спасителю нашему», «perpetua laudatio»99 — «непрерывное восхваление», «pura oratio»100 — «чистая молитва».
В эклоге Пасхазия мало явных христианских аллюзий, и тем неожиданнее воспринимается упоминание о предсказании пророка Исайи в речи Филлиды:
Исаия пророк это уже некогда предсказал:
К тебе здесь придут святые прекрасные деревья, плещущие ветвями,
Волнуются в этом же месте мирт, ель и сосна,
Дикий и культурный виноград, сияющая даже наливается олива.101
Источником этого отрывка Пасхазию послужили стихи 12 и 13 из 55-й главы Книги Пророка Исайи: «.все полевые деревья восплещут ветвями. И вместо терновника вырастет кипарис, и вместо крапивы вырастет мирт.»102 Однако земной «Рай и сад наслаждений», который прежде, по словам Филлиды, был «бесплодным краем, склоном Аверна»103, описывается вовсе не в стиле пророка Исайи.
92 Так, в одной из эклог Алкуина (735—804) упоминаются «фиалки праведности» (Poetae Latini Aevi Carolini. Vol. 1. P. 238); в «Житии св. Христины» Альфана Салернского (ок. 1015/10201085) св. мученица среди прочих цветов собирает в Раю в первую очередь «цветущие фиалки» (Patrologiae cursus completos. Series Latina (далее - PL). Vol. 147. Col. 1281); у Петра Дамиани (1006/1007-1072) в Раю растут «розы любви», «лилии чистоты» и «фиалки смирения» (PL. Vol. 145. Col. 246).
93 Rabanus Maurus. De Universo // PL. Vol. 111. Col. 528.
94 Hericus Antissiodorensis. Miracula S. Germani // PL. Vol. 124. Col. 1248-1249.
95 Beda. Allegorica expositio in Parabolas Salomonis // PL. Vol. 91. Col. 1019.
96 Rabanus Maurus. Op. cit. Col. 529
97 Rabanus Maurus. Allegoriae in Universam Sacram Scripturam // PL. Vol. 112. Col. 952
98 Rabanus Maurus. De laudibus S. Crucis // PL. Vol. 107. Col. 264.
99 Beda. Op. cit. Col. 546.
100 Ibid. Col. 1137.
101 «Esaias vatis quod iam predixerat olim: / sancta tibi hinc veniunt plaudentia ligna decoris,/ exultant inibi myrtus, abies sive pinus, /vitis et uva, nitens etiam pinguescit oliva» (23, 94-97).
102 Книга Пророка Исайи // Книги Ветхого Завета. Большие Пророки / В пер. П. А. Юн-герова. М., 2006. C. 183.
103 «.paradysus et hortus diliciarum» (23, 98); «regio sterelis, descensus Averni» (23, 100). Озеро Аверн (теперь Lago d’Averno) находится в Кампании, там, по преданию, находились пещера Сивиллы, роща Гекаты и вход в царство теней (Словарь античности / Пер. с нем. М., 1993. С. 9-10); Публий Вергилий Марон. Указ. соч. (Энеида. Песнь 6. 2, 10, 13, 42-44, 201, 237-239 (пер. С. Ошерова)). У Пасхазия озеро Аверн символизирует власть ада.
Набор «священных» деревьев типичен для античной эклоги: здесь и виноград, и олива, ель и сосна, а мирт служит связующим звеном между античной и христианской традициями. Не стоит забывать, что описание земного «Рая», ставшего «небесными вратами или дверью жизни»104, помещено в ту часть эклоги, которая посвящена восхвалению усопшего. Стихи 12 и 13 завершают 55-ю главу, а в предыдущих стихах Господь обращается к людям через пророка Исайю: «Внимайте ушами вашими и следуйте по путям Моим, послушайте Меня, и поживет во благе душа ваша.» (Ис 55. 3); «Вот народы, которые не знали тебя, призовут тебя, и народы, которые не ведали тебя, поспешат к тебе, ради Господа Бога твоего.» (Ис 55. 5); «Так и слово Мое, которое исходит из уст Моих, не возвращается ко Мне тщетным, пока не исполнит (всего) того, что Мне угодно. И Я благопо-спешу путям твоим и заповедям Моим»105. Люди, к которым обращено пророчество, должны стать проповедниками слова Божия среди народов, не знающих истинной веры. Помещение пророчества Исайи в хвалебную часть эклоги указывает на то, что и Адальхард был проповедником, апостолом в местах, населенных язычниками, и что его миссия увенчалась успехом. Высокая оценка миссионерской деятельности героя, выделяющей его из чреды многочисленных основателей монастырей, ставит это «деяние» Адальхарда в центр похвальной речи.
Речь Филлиды не содержит упоминаний о том, что и она, и Галатея продолжают оплакивать своего духовного наставника. Однако хвала Адальхарду-Меналку все еще не закончена, а, как уже говорилось выше, по рекомендации ритора Менандра каждую часть похвальной речи надо сопровождать небольшим отступлением, в котором снова и снова следует побуждать слушателей к плачу.
Филлида обращается к Галатее с просьбой «сотворить плач вместо песни»106, ибо «едва восемьдесят лет исполнилось отцу»107, т. е. Адальхард-Меналк, по мнению Филлиды, умер слишком рано и внезапно. Такое утверждение выглядело бы странно по отношению к восьмидесятилетнему старцу, но монодия, правила составления которой явно учитывает Пасхазий в своей «Эклоге», обычно произносится на смерть молодого человека108, поэтому для нее характерен топос «безвременной смерти». Этот же топос встречается и в стихотворных эпитафиях109. Интересен образ смерти, который создает Пасхазий: «разбита гидрия источника»110. Этот образ приводит на мысль несколько цитат из Священного Писания. В уже упоминавшейся Книге Пророка Исаии «fons» (‘источник’) встречается в контексте «близость человека к Богу»: человек, почитающий Господа, будет как «источник неоскудевающей воды» (Ис 58. 11)111. Кроме того «fons» часто встречается в словосочетании «fons vitae» (‘источник жизни’). Следующая строка эклоги «Совет Отчизны, Христовой мудрости полный» указывает на цитаты из Книги Притч: «Учение мудрого — источник жизни, удаляющий от сетей смерти» (Притч 13. 15)
104 «.porta poli. sive ianua vitae» (23, 101).
105 Книга Пророка Исайи. C. 183.
106 «.fac[ere] planctum pro carmine» (23, 108).
107 «.octoginta pater quod vix compleverat annos» (24, 109).
108 The Monody (Monodia). P. 207.
109 Lattimore R. Op. cit. P. 184.
110 «.fracta est idria fontis» (24, 111).
111 Книга Пророка Исайи. C. 189.
и «Разум для имеющих его — источник жизни» (Притч 16. 22). Пасхазий подчеркивает, что мудрость Адальхарда была не мирской, житейской, а «Христовой», и это уточнение напоминает еще об одной цитате, на этот раз из Нового Завета, о словах Христа, адресованных самарянке: «Кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается источником воды, текущей в жизнь вечную» (Ин 4. 13—14). Греческое слово «гидрия» — «керамический сосуд для воды» — в приведенном контексте также вызывает богословские ассоциации. Во Втором Послании к Коринфянам св. ап. Павла «глиняным сосудом» называется смертная плоть человека (2 Кор 4. 7). Таким образом, строка «разбита гидрия источника», с одной стороны, еще раз говорит о факте смерти героя, с другой же — становится скрытым элементом хвалы, тем более действенным, что читатель сам должен вспомнить подходящие к случаю библейские цитаты, а процесс вспоминания запечатлевается в памяти надолго.
Сетования, которые по требованиям риторики должны сопровождать рассказ об Адальхарде-апостоле, перенесены в речь Галатеи. Она еще раз жалуется на «день, в который ничего более жестокого / Не было, не может быть сейчас, не сможет быть в будущем», ибо этот день «разлучил нас с умершим покровителем, / Удаляя всю красу жизни, стремления добродетелей»112. Здесь Пасхазий вводит новый топос, характерный для жанра стихотворных эпитафий, — «желание умереть вместе с почившим»113:
...мы угнетены весьма злым жребием,
Ибо мы не могли в то же время идти на небо, чтобы пребывать
С ним, и я предполагаю, что лучше умереть, чем жить114.
Отчаяние Галатеи достигает в этом отрывке наивысшей точки, у нее, как кажется, уже больше нет сил горевать, и это состояние передается Пасхазием при помощи прямой цитаты из Вергилиевой «Энеиды»: «Невыносимую боль ты, царица, велишь вновь пережить!» Эти слова начинают рассказ Энея о злоключениях троянцев, но у Пасхазия они, наоборот, показывают, что страдания Галатеи уже сделались столь велики, что дольше горевать ей тяжело; горе привело ее к мысли о собственной смерти. Для читателя «Эклоги» это был знак приближающейся развязки — не новой смерти, но перемены темы. Этому риторическому приему учит и Менандр: «Затем, как можно больше усилив плач, говорящий должен приблизиться ко второй половине своей речи, которая представляет собой утешительную часть»115.
«Хвала, перемежающаяся плачем»116, завершается, по совету Менандра, обобщением: «После этого снова вставь плач как отдельную часть: “Вот почему я горюю о нем”»117. Пасхазий неукоснительно следует этому предписанию.
112«...die[s], qua nec sevior ulla vel fuit, / esse potest poteritque aut esse future / quae simul abstraxit nobis pereunte patrono / omne decus vitae virtutum vota recidens (24, 115-118).
113 Lattmore R. Op. cit. P. 325.
114«...sumus in nimium depressi sorte maligna,/qui pariter caelum nequivimus ire, locati /cum quo namque mori melius quam vivere duxi» (24, 120-122).
115 The Consolatory Speech (Paramutheticos). P. 163.
116 The Monody (Monodia). P. 203.
117 The Funeral Speech (Epitaphios). P. 177.
Филлида у него говорит: «.народы, омытые Христовой кровью, / Слезные источники произведите из сердца, / Давайте так оплачем моего девственного супруга.»118 Хотя Менандр рекомендует отнестись к последнему плачу «особенным образом»119, не употреблять в ней элементов энкомия, а только «возбуждать жалость» и «заставлять слушателей проливать слезы»120, Пасхазий пренебрегает этим правилом. В заключительной части хвалебной речи вводится топос «способности / душевные качества»121, присущий не монодии, а надгробной речи. Филлида перечисляет в семи строках все достоинства «благочестивого мужа»: рассудительность, целомудрие, любовь, кротость, смирение, благородство, мудрость, миролюбие, милосердие. Композиционным центром характеристики становятся строки: «[Оплачьте того,] .в чьей речи сверкала мудрость Христова, / Открылся кипучий источник жизни, ученье спасенья»122. Словосочетание «источник жизни» отсылает читателя к более ранним словам Филлиды «разбита гидрия источника». Таким образом, и в последней характеристике Адальхарда-Меналка особо выделяется качество, отраженное в ранее приведенных примерах его миссионерской и проповеднической деятельности, его «мудрость Христова».
Если для первого периода Каролингской эклоги тема любви не была характерна (по крайней мере, для тех эклог, которые известны нам сегодня), то в середине IX в. поэты чувствовали себя столь уверенно по отношению к классическому наследию, что могли переосмыслить эту ведущую тему античной эклоги, наполняя ее христианским содержанием. Филлида говорит о «блаженной любви» к своему духовному наставнику, возрастающей в ней настолько, «насколько в первый месяц весны мир обогащает себя цветами»123, но это любовь не плотская, а духовная. Весна, время года более типичное для Каролингской, а не для античной эклоги (хотя упоминания о весеннем времени встречаются и в античности), в богословских трактатах IX в. толкуется как «baptismi novitas» (‘недавнее принятие крещения’), «renovatio vitae» (‘обновление жизни’), «resurrectio corporum post mortem occubitum» (‘воскресение тел после смертной кончины’)124, «initium boni operis» (‘начало доброго дела’)125. Упоминание весны, символа воскресения, становится еще одним знаком, предвещающим окончание плача. В самом конце своей речи Филлида упоминает «лекарство от скорби» — позволение «воспевать святое имя»126 своего наставника.
118 «Quapropter, populi, Christi quos abluit unda, / flumineos latices producite pectoris imo / virgineumque meum plangarnus sorte maritum» (24, 123-125).
119 The Funeral Speech (Epitaphios). P. 177.
120 Ibid.
121 The Funeral Speech (Epitaphios). P. 175.
122 «...cuius in eloquio micuit sapientia Christi, / fons patuit saliens vitae, doctrina salutis» (24, 129-130).
123 «...beatus amor tantum mihi crescit in illo, / quantum vere novo se mundus floribus auget» (24, 135-136).
124 Rabanus Maurus. De Universo. Col. 302.
125 Rabanus Maurus. Allegoriae in universam Sacram Scripturam. Col. 1075.
126 «...medicina doloris... sanctum pangere nomen» (24, 139-140).
Речь Галатеи, в которой как бы подхватываются последние слова Филлиды, становится началом «утешения». Поскольку облегчить скорбь Филлиды могут только песни об Адальхарде, Галатея предлагает ей «начать бесконечные сетования» на погребении, которому «удивляются Музы»127, прибавляющие свои песни к стенаниям горюющих. Как и Филлида, Галатея желает «возвращения [небесной] любви»:
О если бы... пришло то возвращение, тогда вернулась бы та любовь,
Чтобы мы, принужденные испускать о нем столь великие воды потоки слез, Наконец восстановились, почерпнув ее сладости128.
Как уже говорилось выше, похвала умершему должна была состоять из описания «трех времен»: прошлого — жизни и «деяний» усопшего, настоящего — описания горя близких и будущего — рассказа о том, чего лишились семья и общество с его смертью. Пасхазий в той части эклоги, которая соответствует похвале умершему, строит рассказ на сочетании двух «времен» — прошлого и настоящего. Третье «время» похвалы — будущее — отнесено к «утешению». Интересно, что рекомендации ритора Менандра касательно завершающей части «утешения» и содержание соответствующей части Пасхазиевой эклоги совпадают. Менандр советовал в «утешении» говорить о посмертной участи души. Одним из возможных высказываний было следующее: усопший «живет теперь с богами, путешествуя по небу и смотря вниз на этот мир. Ибо душа, будучи родственной божествам и сходя вниз с высоты на землю, спешит опять назад к своей родне»129. Главной темой Пасхазиева «утешения» становится Царство Небесное. В самом начале «утешения» неявно вводится распространенный топос «жизни как пути»130. Галатея призывает Филлиду, «взявшись за руки», пойти «к Небесному Чертогу, / На брак Царя, куда Он давно звал нас», веселиться «на Небесных полях, / Куда удостоился войти блаженный старец Меналк»131. Филлида напоминает, что «с этим стремлением должны согласоваться возможности, данные законом», ибо некой дверью, через которую путь лежит наверх, становится «печальная гробница»132.
Описание Рая, занимающее центральное место в речи Филлиды, становится главным топосом «утешения». Оно замещает рассказ об утраченных надеждах, которые ритор Менандр советует отнести к «третьему времени» похвалы усопшему, и является гораздо более сильным подтверждением его прижизненных подвигов и посмертной славы, чем, например, слова о том, что усопший
127 «Incipe sollicitos tales iam ponere questus / forte mirantur enirn tanto pro funere / Muse et stupefacta suos liquerunt carmina melos» (24, 142-144).
128 «O si. veniat tunc ille recursus amoris — / quae tantis in eo lacrimarurn cogimur undis, / ut tandem renovemur eius dulcedinis haustu» (25, 146-148).
129 The Consolatory Speech (Paramutheticos). P. 163-165.
130 Lattimore R. Op. cit. P. 169.
131 «...interdum manibus iunctis pergamus ad archem, / ad thalamos regni, quo dudum nos vocat idem, / ethereis pascamur eo quam perpete carnpis, / quo meruit senior felix intrare Menalcha» (25, 149-152).
132 «Illo etenim voti debentur iura coire, / quamquam adeo nobis media est via triste sepulchrum» (25, 155-156).
мог бы совершить, если бы остался жив, ибо душа Адальхарда-Меналка пришла «в город, / Где правят благочестие, доброта, мир, свет, изобилие, / Сияют радость и наслаждение, покой и веселье, / Слава, хвала и честь истекают из одного источника»133, т. е. в Небесный Иерусалим. Согласно советам ритора Менандра, это описание служит также наставлением всем тем, кто хотел бы следовать по стопам любимого учителя134. «.если постоянно стремимся, стучимся, ищем, говорю, / После того как мы станем прахом, почему же мы с уверенностью не придем в [этот] город»135, — говорит Филлида, пересказывая известную евангельскую цитату: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам» (Мф 7. 7; Лк 11. 9).
Если Филлида относит возможность войти в Небесный Иерусалим к будущему (ни она, ни Галатея еще не подошли на своем жизненном пути к «печальной гробнице» и не стали «прахом»), то в описании Рая преобладает настоящее время. Это не удивительно: в Раю нет времени в его земном понимании. Там царит вечность, которая всегда была, есть и будет («жизнь вечная ликует»136). В Раю всегда весна: «.пастбища добродетелей цветут, / По-ангельски радуются овцы, все небесное обновляется, как весной. веет аромат столь сладкий, слаще всех трав»137. Буколический пейзаж становится фоном не для пастухов и их состязаний в пении, а для войска Христова. Рай в изображении Пасхазия представляется чудесной зеленой равниной, на которой
Мученическому сияющему хору открываются поросшие мягким мхом поля, [Военные] лагеря пророков благоухают почерпанием сладости,
Белоснежные полки девственности сияют цветением, как золотом.138
Земные подвиги в Раю не забыты: «Награды, наконец, подкрепляются вечными дарами»139, и раздает их Сам Господь. Все, кто достиг Рая, «пребывают на торжественном празднике, благочестиво радуясь», и «одним сердцем» поют «ме-доточными голосами великую песнь»140. Появление в тексте эклоги описания Небесного Рая, в который удостоился попасть Адальхард-Меналк, предвосхищается описанием «Рая и сада наслаждений», созданного им на земле, поэтому читатель вместе с героинями приближается к золотому свету вечности постепенно, готовится к его восприятию земными скорбями и плачем, обретая в картине
133 «.ad urbem, / qua pietas, bonitas, pax, lux, opulentia regnant, / laetitiae, fructus, requies et gaudia fulgent, / omne bonum renitet, dulcis concordia mulcet, / gloria, laus et honor uno de fonte manantur» (25, 158-162).
134 The Funeral Speech (Epitaphios). P. 177-179.
135 «.si constanter [petimus], pulsamus, quaerimus, inquam, / post cineres quin haud dubium veniamus ad urbem» (25, 157-158).
136 «vita perennis ovat» (25, 163).
137 «.virtutum pascua florent, / angelice gratulantur oves, caelestia vernant. spirat odor quam dulcis suavior omnibus herbis» (25, 163-164, 168).
138 «...martyrio splendente choro muscosa patescunt, / castra prophetarum redolent dulcedinis haustu, / candida virgineo flavescunt agmina flore (25, 169-171).
139 «.premia perpetuis firmantur denique donis» (25, 165).
140 «.omnia concelebrant inibi pia gaudia passim / et resonant omnes uno de corde canentes / mellifluas voces in talia carmina quisque» (25, 176-177).
рая земного, который в эклоге отностится к «первому времени» похвалы, к прошлому, образ грядущего Небесного Царства.
Последняя реплика Галатеи возвращает беседу в план настоящего. «Лучше тогда, пожалуй, воспоем увиденное, / Когда ликующий Рай для нас также будет зеленеть по жребию»141, — говорит она Филлиде. Пока же героиням предстоит исполнить свой долг перед усопшим, т. е. устроить ему достойное погребение (топос утешения, введенный в первую реплику Галатеи). Галатея просит Фил-лиду сорвать «полевые цветы и лилии», усыпать дорогу к могиле «фиалками, цветами добродетелей нивы», розами и лилиями142. Пасхазий снова повторяет топос «наставлений горюющим», но ситуация уже изменилась, ибо увиденные внутренним взором картины райской жизни утешили их и сами стали целью, которой следует достигнуть в результате жизненного пути. Слова Галатеи, возвращающие Филлиду от ее таинственных видений Рая в реальную жизнь, к хлопотам, связанным с погребением, могут показаться суховатыми и обыденными, но на самом деле они являются свидетельством переворота, произошедшего в ее душе. Отчаяние, звучавшее в первой ее реплике, с которой собственно и начинается эклога, сменяется глубокой верой в то, что и для нее, и для Филлиды еще будет зеленеть «ликующий Рай». С точки зрения композиции образуются еще два кольца, одно из которых, возвращая читателя к началу эклоги, скрепляет разнообразные топосы и темы произведения в единое целое. Другое кольцо соединяет часть эклоги, содержащую похвалу Адальхарду, с последней репликой Галатеи, как бы подтверждая еще раз, сколь великого человека потерял христианский мир. Подобная композиция с четырьмя «кольцами»143 может иметь и символическое значение. Число «четыре» было сакральным в христианстве. Так, символике этого числа отводится большое место в трактате Храбана Мавра «О похвале Святому Кресту»144.
Античная эклога обычно заканчивается земной победой. У Вергилия в Первой эклоге Титир рассказывает о том, что он получил назад свою землю по велению императора; эклоги, описывающие состязания в пении, заканчиваются либо победой одного из пастухов (Седьмая эклога), либо оба участника признаются равно победителями (Третья и Пятая эклоги), либо, как в Восьмой эклоге, пастухи поют, не предполагая никакого состязания, а песня возвращает домой Дафниса. Даже Вторая эклога, в которой Коридон оплакивает свою безответную страсть, завершается оптимистически, а песнь Мопса из Пятой эклоги заканчивается тем, что память о Дафнисе сохранится на земле навсегда. Эта же традиция продолжается последователями Вергилия Кальпурнием Сикулом и Неме-зианом. Их герои также либо вступают в песенные состязания, в которых судья
141 «Ista quidem inspecta melius tum forte canemus, / cum paradysus ovans nobis quoque sorte virebit (25, 172-174).
142 «hactenus agrorum flores et lilia carpe... sparge viam violis, virtutum floribus arva, / pinge rosis callem, plateis lilia sterne» (25, 178, 180-181).
143 Первое «кольцо» — замкнутая в себе первая реплика Галатеи, представляющая собой «речь в речи»; «второе» — обращение Филлиды к «мужам, отрокам и девам» с тем, чтобы они оплакивали старца, которое возвращает читателя к такому же призыву Галатеи.
144 PL. Vol. 107. Col. 133-294.
равно присуждает им победу (Вторая эклога Кальпурния Сикула145), либо попеременно выражают в песнях свои чувства, не считая друг друга соперниками (Вторая эклога Немезиана146). Если между певцами и возникает распря, которую не может разрешить избранный ими судья, то эклога заканчивается появлением более опытных знатоков поэзии и музыки, которые, конечно же, восстановят мир (Шестая эклога Кальпурния Сикула147). Слушатели желают талантливым пастухам-поэтам успеха в Риме (Четвертая эклога Кальпурния Сикула148, Первая эклога Немезиана149). Интересно, что тема скорби из Пятой эклоги Вергилия у его последователей продолжения не нашла. Что же касается эклоги Пасхазия, победа, о которой говорится в ее заключении, не несет героиням какую-либо материальную выгоду, сиюминутное удовольствие или утешение. Это победа духа над плотью, жизни над смертью, утверждение существования иной реальности, где нет потерь, скорбей и болезней.
Внимательное прочтение текста «Эклоги» показывает, с одной стороны, что Пасхазий Ратберт прекрасно знал особенности различных текстов, так или иначе связанных с выражением скорби, и, свободно сочетая черты как прозаических, так и поэтических произведений этой тематики, смог создать свой оригинальный текст, который, однако, укладывается в рамки буколического жанра. С другой стороны, «Эклога двух монахинь» является ярким примером того, как старая античная форма наполняется новым христианским содержанием, используется для повествования о вещах, ранее не свойственных буколике. «Эклога двух монахинь» раскрывает личность Пасхазия Ратберта с новой стороны: он предстает перед читателем не только глубоким богословом, но и превосходным ритором и поэтом.
Ключевыеслова: эпоха Каролингов, эклога, жанр, Пасхазий Ратберт, Менандр Ритор, эпитафия, эпикедий, аллегория.
The Eclogue of Paschasius Radbertus and THE CLASSICAL TRADITION OF THE «LITERATURE OF SORROW»
Maria R. Nenarokova
Paschasius Radbertus (786-865), a prominent theologian and Church writer of the Carolingian time, wrote a poem on the death of Charlemagne’s cousin Adalhard, the abbot of the monasteries of Corbie and Corvey. It is a bucolic epikedeion. As a model
145 Minor Latin Poets / Intr., tr. J. W. Duff, A. M. Duff. L., 1968. P. 234.
146 Ibid. P. 464-470.
147 Ibid. P. 276.
148 Ibid. P. 258.
149 Ibid. P. 462.
for it Paschasius used Virgil’s Fifth Eclogue. The analysis of Paschasius’ text shows that the author turned to the collections of epitaphs and graveside orations, written in prose. Paschasius managed to write an original text, which, nevertheless, belongs to the genre of bucolics. His eclogue serves as an example of a classical literary form, filled with Christian meaning.
Keywords: the Carolingian epoch, eclogue, genre, Paschasius Radbertus, Menander Rhetor, epitaph, epikedeion, allegory.
