CC BY
193
ЭПИСТЕМОЛОГИЯ & ФИЛОСОФИЯ НАУКИ • 2013 • Т. XXXVIII • № 4
ЗКЛ
ЕКТИКА И СИНКРЕТИЗМ: К ВОПРОСУ
О СИСТЕМНОСТИ ФИЛОСОФСКОГО ЗНАНИЯ
1
Людмила Александровна Микешина -
доктор философских наук, профессор кафедры философии Московского педагогического государственного университета. E-mail:
lamikeshina@yandex.ru
Е
Статья посвящена эклектике и синкретизму, их реальным смыслам и функциям в истории философского знания: отпонимания философского знания как «естественного» эклектического сочетания элементов разных учений (Александрия, 1-111 вв.) до становления целостных систем немецких мыслителей (ХУШ-Х1Х вв.), последующего преодоления «системности» и, наконец, возникновения «нового» эклектизма в постмодернистской философии. Необходимость неоднозначного понимания и современное переосмысление истории и природы синкретизма и эклектизма в философии подтверждается современным толкованием «классических эклектиков» Цицерона (Рим, I в. до н.э.) и Диогена Лаэртского в книге «О жизни,учениях и изречениях знаменитых философов». Принимаются взвешенные позиции А.Ф. Лосева и Г.Г. Майорова, показавших, что оценки этих мыслителей идут по традиционным критериям прошлых веков - создал или не создал философ свою систему; последнее было признаком эклектизма. Дальнейшее рассмотрение строится на оценках Дидро из «Энциклопедии», где эклектик понимается как философ, отрицающий традицию, общепризнанность, авторитет, - все, что «порабощает умы», принимающий только то, что подтверждается его опытом и разумом. Отмечается преодоление системосо-зидания (XIX в.), в частности, младогегельянцами, К. Марксом, М. Штирнером,Л. Фейербахом и др., кто соединяет критику немецкой философии с антропологизмом и французскими идеями социалистической ориентации. Их философские построения в полной мереявляются синкритическими и эклектическими в позитивном содержании этого понятия, учитывающего все значение диалога разных идей, подходов и концепций. Представлено рассуждение Г.Г. Шпета о критическом и позитивном отношении к эклектизму в русской философии (А.И. Герцен, П.Л. Лавров). Статья завершается рассмотрением синкретизма и эклектизма как базовых приемов в современной постмодернистской философии с опорой на статьи Ж.Ф. Лиотара и В. Вель-ша, на примере работ Ж. Батая, Ж. Бодрийяра.
Ключевые слова: синкретизм, эклектика, естественные науки, И. Ньютон, гуманитарные науки, А. Койре, В. Дильтей, модерн, постмодерн.
LECTICISM AND SYNCRETISM: ON THE PROBLEM OF SYSTEMACY OF PHILOSOPHICAL KNOWLEDGE
Lyudmila Mikeshina -
doctor of philosophical sciences, professor of the department of philosophy of the Moscow Pedagogical State University.
The article is devoted to eclecticism and syncretism, to their meaning and functions in the history of philosophical knowledge: from an interpretation of philosophical knowledge in terms of "natural" eclectic combination of elements from different teachings (Alexandria, I—III centruries) to the reconstruction of the systems of German thinkers (XVIII—XIX centuries) and the overcoming of systematicity that followed, as well as, to the emergence of a new eclecticism in postmodernist philosophy. A need of an understanding from different perspectives and a contemporary reconsideration of the history and the nature of syncretism and eclecticism in philosophy is supported by the
Работа выполнена при поддержке РГНФ, проект № 13-03-00336.
modem interpretation of such "classical eclectics' as Cicero and Diogenes Laertius. The author considers the views of A.F. Losev and G.G. Majorov, who showed that evaluations of the two aforementioned thinkers follow the traditional criteria of the past centuries: whether such-and-such philosopher had or had not constructed a philosophical system of his own (the former being a sign of eclecticism). The author continues with a consideration of the evaluations given by Diderot in the Encyclopedia, in which an eclectic is vewed as a philosopher who rejects the tradition and authority. Also she discusses the ^ews of such Hegelians as K. Marx, M. Stirner, L. Feuerbach who united the criticism of German philosophy with antropologism and some French socialist ideas. Their philosophical ideas are vewed as eclectic in the positive sense of the term which takes into account allthe meanings in the dialogue of different ideas, approaches and conceptions.
The author also considers G.G. Shpet's discussion of a critical and positive views on eclecticism in the Russian philosophy (A.I. Herzen, P.L. Lavrov). The article ends with a consideration of syncretism and eclecticism as basic methods in postmodernist philosophy on the material of words of such thinkers as J.F. Liotard, and W.Welsch as well as G. Bataille and J. Baudrillard.
Key words: syncretism, eclecticism, natural sciences, I. Newton, the humanities, A. Koyre, W. Dilthey, U. Eco, the modern, the postmodern.
В эпоху развития новых форм коммуникативной рациональности возникает необходимость эпистемологического осмысления таких базовых и давно существующих ее текстовых и дискурсивных форм, как синкретизм и эклектика, близких по сути, но различающихся по способу сочетания и степени присутствия разнородных частей и компонентов2. Синкретизм как рядоположенность целостных частей и даже учений в одном тексте, и эклектизм, соединяющий некоторое множество разнородных идей и положений, проходили и проходят разные стадии применения и оценки в качестве эпистемологических и методологических приемов. Последнее может быть обусловлено идеологическими требованиями или религиозными догмами.
Наиболее значимые проблемы - это формы и роль синкретизма и эклектизма в истории философского знания, в современной философии, в частности в контексте и языке постмодернизма, а также эпистемологические смыслы синкретизма и эклектизма в истории естествознания и гуманитарных наук. Обращение к этим проблемам предполагает необходимость более обстоятельного изучения природы собственно философского знания, что подтверждается введенным Т.И. Ойзерманомэпистемологически продуктивным понятием амбивалентности философии3.
Синкретизм и эклектизм в истории философского знания.
Эта тема обширна, существует в веках, неуклонно подвергается критике, но, часто отмечаемая как отрицательная форма философство-
2 Исходно я опираюсь на наиболее нейтральное определение, относящееся к философии, в статье «Синкретизм» (См.: Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. В 86 т. СПб., 1890-1907): «Синкретизм... - так называется сочетание различных философских начал в одну систему. Понятие С. близко подходит к эклектизму; различие между ними некоторые видят в том, что эклектизм старается путем критики выделить из различных систем состоятельные принципы и органически связать их в одно целое, а С. соединяет разнородные начала, не давая им истинного объединения. С. с особой яркостью проявился в александрийской философии.». Однако по мере рассмотрения проблемы это определение будет уточняться и наполняться новым содержанием.
3 См.: Ойзерман Т.И. Амбивалентность философии. М., 2011.
вания, не исследована в своей эпистемологической природе при построении философского знания. Существует мнение, например Д. Дидро, что эклектизм был присущ философии с первых веков ее существования, однако больше текстов написано об эклектизме александрийской культуры и особенно философии I в. до н.э. - III в. н.э. На формировании Александрийской школы сказался «естественный эклектизм» (В.Я. Саврей) философов и ученых многонациональной столицы, ее Мусеона и Библиотеки. Однако большинство исследователей этого феномена пишут прежде всего о его отрицательных смыслах и последствиях и только немногие понимают значение эклектизма этого периода в формировании новых школ и направлений европейской философии. От Диогена Лаэртского известно, что слово «эклектика» впервые употребил в качестве определения своей философской школы александриец Потамон, отобравший из всех прежних школ то, «что нравится, угодное», причем формирующееся понятие первоначально не имело того негативного смысла, который ему стали придавать позднее, в Средние века, особенно когда эклектика стала обозначать ересь, противостоящую соборным решениям христианской церкви, а также в Новое время, когда эклектизм сделался уничижительной характеристикой позднегреческой философии как выражение ее упадка и интеллектуального бессилия4.
Опыт александрийцев может быть понят и изучен с позиций не только истории философии, но и социальной философии и эпистемологии как уникальный пример особого типа коммуникации - культурной, языковой, философской, религиозной, породившей новые феномены и направления в этих областях зарождающегося тысячелетия Европы. Эклектизм и синкретизм бесконечного разнообразия идей были базовой формой этого процесса, часто принимались как необходимый естественный процесс. Чтобы подтвердить правомерность такого подхода, мышления философов разных стран, обращусь к одному из самых ярких случаев синкретизма и эклектизма в философии -книге Диогена Лаэртского «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов», а также к вступительной статье А.Ф. Лосева.
Труд Диогена Лаэртского не может рассматриваться как систематическое изложение истории греческой философии, все в нем «чрезвычайно спутанно, без последовательной хронологии», наполнено самым разнообразным описанием античной жизни, ярких личностей, поэзии, эпох культуры и т.д. и в целом не соответствует стилю античного философского мышления. По Лосеву, Диоген не дилетант и невежда, но «вольный и беззаботный грек», не скованный никакими системами, методами, нормами и правилами, что и позволяет ему достичь
4 Поршнев В.П. Эклектизм как мировоззрение интеллектуальной элиты птолемеевской Александрии // Вестник СПб госуниверситета культуры и искусства. 2011. № 1. С. 104.
яркого результата, оставившего книгу в веках, хотя она и в высшей степени эклектична. Разумеется, исследователю книги необходимо критическое осмысление всего, что происходит на этих «веселых просторах античной историографии», как и делают специалисты и сам Лосев, проходя по всем разделам и книгам трактата Диогена Лаэртского.
Мне представляется значимым и важным взвешенное, не высокомерное отношение Лосева к предельно эклектическому, «хаотическому нагромождению» трактата. При всем научно-критическом анализе он отмечает ряд моментов, важных для чтения текстов таких исторических источников, как трактат. «Хаотическое нагромождение является таковым только с точки зрения чисто логического анализа содержания трактата. На самом же деле за сумбурной логикой кроется подлинное восприятие античной жизни... писателем уже III в. В эту эпоху развала античного мира особое значение имели анекдот, парадокс, выдумка. беспринципность, даже, может быть, некоторого рода импрессионизм.»5 Лосев понимает необязательность строгой логики при изложении, не требует четкого определения автором своего мировоззрения и видит в этом особенности «тогдашней греческой литературы», «забывшей идеалы строгости и гармонии». Таким образом, эклектизм находит свое понимание и пояснение у Лосева, который из самого текста трактата знает, что Диоген указал на Пота-мона Александрийского, который «прибавил еще одну, эклектическую, отобрав из всех школ то, что ему хотелось»6.
Вместе с тем Лосев показал, что в трактате, правда, в единственном случае, присутствует рассмотрение системы Платона совсем не хаотичное, а последовательное и обстоятельное, со всеми необходимыми для философа характеристиками - вполне современный «систематический очерк» и «обзор терминологии Платона с подробным указанием семантики каждого термина». По всему трактату постоянно присутствуют ссылки на источники, авторитетные мнения и факты. В конечном счете он является «ученым произведением». «Научная значимость Диогена вполне несомненна, но ее надо уметь понимать в совокупности всей малокритической и часто чересчур беззаботной его методологии»7.
Следует отметить также общую оценку, данную Лосевым античной эклектике, о которой, возражая известному немецкому историку философии Э. Целлеру, «следует говорить более как об исторически плодотворной тенденции, нежели как о сложившемся самостоятельном направлении греко-римской философии. В особенности это относится к так называемому эклектизму 1-2 вв., определенно бази-
5 Лосев А.Ф. Диоген Лаэрций и его метод // Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1979. С. 32.
6 Диоген Лаэртский. Указ. соч. С. 69.
7 Там же. С. 59.
рующемуся на платонизме и приводящему к возникновению в 3 в. неоплатонизма, положившего конец эклектизму... Таким образом, античный эклектизм вовсе не эклектичен в том смысле, как это часто говорят о несистематически мыслящих философах Нового времени»8. Эта позиция А.Ф. Лосева - критическая, но понимающая и уважающая философов прошлого - представляется весьма значимой и продуктивной при анализе конкретных случаев эклектики в истории развития философского знания.
Необходимость неоднозначного понимания истории и природы синкретизма и эклектизма в философии подтверждается историей трактовки и современным толкованием еще одного «классического эклектика», «типичного представителя эклектицизма в Риме» еще до расцвета александрийской философии (I в. до н.э.), как пишут о Марке Туллии Цицероне в хрестоматиях и традиционных энциклопедиях. Здесь же можно встретить такое странное мнение, что «Цицерон не дал новых идей миру. Его собственный внутренний мир небогат, ибо в нем много других голосов»9. Оценки идут по традиционным критериям прошлых веков - создал или не создал свою философскую систему -это еще один признак, как считалось, для выявления эклектизма. Очевидно, что если с современных позиций исследовать труды Цицерона, увидев в них на первом месте гораздо более глубокое гуманистическое содержание, то можно по-другому оценить не только его правовые, этические и философские идеи, но снять с него обвинения в эклектизме, переосмыслив также как функциональную роль этого понятия, так и его место в философских и в целом в гуманитарных областях познания. Именно это осуществил Ф.Ф. Зелинский -выдающийся ученый, филолог-классик, для которого тема жизни и творчества великого римского политика, оратора и философа Цицерона, крупнейшего гуманитарного мыслителя европейской культуры, была одной из ключевых10. Ученый видел в нем «проводника» античной гуманности как практической этики и высоко ценил его разносторонность и скромность мыслителя, не ставившего на передний план свои заслуги, но стремившегося передать учения других, впер-вую очередь древнегреческих философов и ученых, что имело фундаментальное значение для культуры нового тысячелетия. Очевидно, что Зелинский, глубоко знавший труды и заслуги Цицерона, гуманиста и гуманитария, видевший их глазами серьезного исследователя,
8 Лосев А.Ф. Эклектизм // Философская энциклопедия. Т. 5. М., 1970. С. 542-543; См.: Цел-лер Э. Очерки истории греческой философии. М., 2009.
9 Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. Кн. 1. СПб., 1994. С. 207.
10 Белкин М.В. Тема Цицерона в творчестве Ф.Ф. Зелинского. - http://centant.spbu.ru/centrum/ риЬПкЛ^Ьог/тпетоп/2002/Ье1Мп2.!Ыт. Ф.Ф. Зелинский (1859-1944) эмигрировал в 1920 г., и его труды оказались под запретом либо издавались за рубежом.
не мог допустить обвинения в вульгарном эклектизме, которым пестрят тексты о Цицероне в поверхностных работах и дежурных словар-но-энциклопедических статьях уже не одно столетие.
В наше время именно такую работу по переоценке заслуг и текстов Цицерона осуществил Г.Г. Майоров во вступительной статье к философским трактатам древнего мыслителя (1985), где он, показывая преемственность, цитирует работу Зелинского «Цицерон в ходе веков» (1908, нем.). Отмечена новая тенденция во второй половине ХХ в., в частности в работах немецких исследователей Г. Ханта и В. Зюсса о сочинениях Цицерона, в которых подчеркиваются его «оригинальность» и «значение в формировании европейского гуманизма». Справедливо переоценивается и так называемый «эклектизм» Цицерона прежде всего потому, что переосмысливается само понятие эклектика, его роль и содержание. Майоров поддерживает эту позицию, также отмечая, что традиционное, расхожее значение термина «эклектизм» как «некритическое и беспринципное соединение в одном учении разнородных идей, заимствованных из случайных источников»11, не применимо к римскому мыслителю. Теперь в его так называемом эклектизме видят совсем другие цели и задачи: создать новую римскую философию, универсальную и партикулярную одновременно, т.е. соответствующую и универсалистскому духу мировой римской державы, и индивидуальным духовным потребностям каждого ее гражданина. В конечном счете она должна была стать в положительном смысле эклектической или синкретической, объединяющей все, что было создано подвластными Риму народами. «С этой точки зрения, эклектизм Цицерона - не досужее дилетантство, а сознательно поставленная и эффективно разрешенная задача громадной важности»12.
Еще несколько важных особенностей эклектизма/синкретизма Цицерона отмечены Майоровым и значимы для понимания самого этого феномена. Так, он напоминает, что именно в связи с такой особенностью Цицерона И. Кант рассуждал о его «истинной популярности», которая требует, в частности, «практического знания мира и людей», «нисхождение до степени понимания публики». Другая особенность - независимость Цицерона от источников: он, в частности в «Тускуланских беседах», писал о том, что не будет сковывать себя уставами какой-либо секты, как это обычно делается в философии, а будет искать свой убедительный ответ на каждый вопрос. Очевидно, что он не подчинялся требованиям какой-либо «системы» и не стремился к ее созданию. Майоров приходит к выводу, что Цицерон «в основном и в главном - философ-просветитель», принимавший туже
11 Майоров Г.Г. Цицерон как философ // Цицерон. Философские трактаты. М., 1985. С. 9.
12 Там же.
систему ценностей, что позже Вольтер, Гольбах, Дидро и другие просветители XVIII в. «Ей свойствен своеобразный универсализм и "эклектизм" - свободное заимствование из всех источников всего того, что служит общечеловеческим идеалам»13.
Итак, речь идет о позитивном понимании синкретизма и эклектизма в том случае, когда объединяются разнородные, но ценные и значимые идеи народов и культур прошлого, что и понимали просветители. Д. Дидро - известнейший среди просветителей, поэтому неудивительна его точка зрения на эклектизм, изложенная в отдельной статье знаменитой «Энциклопедии» и ставшая широко известной. Он занимает позитивную позицию, следуя исходному смыслу понятия эклектики как «выбираю сам, что мне нравится», где роль субъекта, а не сообщества, системы, школы, мировоззрения оказывается определяющей. «Эклектик - философ, отрицающий предубеждения, традицию, древность, общепризнанность, авторитет, - одним словом, все, порабощающее умы; он дерзает мыслить по-своему, восходит к общим, наиболее ясным началам, исследует, обсуждает их и не принимает ничего, что не подтверждается его опытом и разумом. Эклектик меньше стремится к роли учителя человечества, чем к положению его ученика; .познать истину, а не учить ей других. Это отнюдь не человек насаждающий или сеющий, это человек собирающий и просеивающий»14. По существу он продолжает традицию знаменитого философа и теолога Средневековья Петра Рамэ (Petrus Ramus), оставившего высказывание о том, что «академики - это эклектики, которые отличаются от других философов как свободные люди отличаются от рабов, как мудрый отличается от безрассудного и устойчивый от упрямого»15.
Еще одна важная мысль Дидро, встречающаяся и у других философов, значимая и сегодня, - это рассмотрение эклектизма как свойства всего философского знания. Он поддерживает первоначальное значение эклектизма, который «не являлся новою философией. эклектики среди философов оказались, подобно владыкам на земле, единственными оставшимися в природном состоянии, при котором все принадлежало всем»16. Так, Пифагор использовал теологов Египта, философов Греции; Платон - знание, собранное Сократом, Гераклитом и Анаксагором; Зенон - пифагоризм, платонизм, кинизм и др. Цель - «расспросить разные народы, собрать отдельные истины, рассеянные по поверхности земли, и вернуться на Родину обога-
13 Майоров Г.Г. Указ. соч. С. 18.
14 Богуславский В.М.Философия в «Энциклопедии» Дидро и Даламбера. М., 1994. С. 618.
15 Sellberg E. Petrus Ramus // The Stanford Encyclopedia of Philosophy. - <http://plato.stanford. edu/archives/win2011/entries/ramus/>
16 Богуславский В.М. Указ. соч. С. 619.
щенными мудростью всех наций»17. Так, «существовали пирроники, скептики, киники, стоики, платоники, эпикурейцы, и это ни к чему плохому не приводило». Дидро излагает «метод эклектика»: эклектик не собирает истин, случайно ему попавшихся, не оставляет их изолированными, не упорствует в их согласовании в определенном плане. Как только принимается какое-то начало, то предложение либо явно связывается с ним, либо вовсе не связывается, либо противостоит ему. Только в первом случае он считает данное предложение истинным и все остальные соотносит с ним, принимая или отбрасывая. «Таков метод эклектика. Таким образом ему удается создать фундаментальное целое, являющееся результатом его собственной работы над большим объемом собранных им частей, принадлежащих другим (курсив мой. - Л.М.)»18. Дидро выразил, таким образом, позитивное содержание и значение метода эклектики, его роли и присутствия в философских текстах, добавив: «Из этого явствует, что Декарт был среди своих современников великим эклектиком». Отмечается особая роль самого мыслителя-исследователя, его личности в работе над собранным материалом, что в дальнейшем отойдет на второй план, так как на первое место выйдет роль системы, доктрины, учения, принципам которых необходимо следовать, чтобы не оказаться «эклектиком».
Разрушение и своего рода «вырождение» как самого эклектизма, так и понимания его сути произошло, по Дидро, «когда христианская религия начала все философские школы пугать скоростью своего распространения и возмущать их своею беспрецедентною нетерпимостью. возвела в основной принцип положение, согласно которому. ее мораль объявлялась единственной истинной моралью, а ее Бог - единственным истинным богом! Возмущение жрецов, народа и философов было бы всеобщим, если б не небольшое число людей хладнокровных, какие всегда. создают себе все примиряющую систему и льстят себя надеждой, что эта система понравится многим людям. Таковым приблизительно было возникновение эклектизма»19.
Статья Дидро из «Энциклопедии» содержит в себе все требования, идеалы и условия не только человека эпохи Просвещения, из нее необходимо исходить, как справедливо полагает М.И. Микешин, следуя идеям Дидро, если мы хотим осмыслить главное в этом периоде европейской философии. «Лучшего из просвещенных называют философом. Философ-это честный человек, который всегда действует в согласии с разумом и соединяет в себе дух размышления и точность с высокой моралью и стремлением жить в обществе. Лучший
17 Богуславский В.М.Указ. соч.
18 Там же. С. 620.
19 Там же.
из философов зовется эклектиком. Эклектик отрицает все, что пора-бощаетумы. Он дерзает думать по-своему, восходя к самым общим и ясным принципам, обсуждает их и не принимает на веру ничего, что не было бы доказано его опытом и разумом»20. Таким образом, понимание эклектизма в эпоху Просвещения еще сохраняет первоначальные позитивные смыслы - «выбирать лучшее и то, что мне нравится», и это связано с высокой оценкой и доверием самому человеку, философу в частности. Однако с «вырождением» идеалов Просвещения именно доверие к разуму и позиции личности все больше утрачивалось, соответственно и смыслы эклектизма, как и синкретизма, вырождаясь, становились вульгарно-упрощенными и отрицательными, тем более потому, что входили в противоречие с неукоснительным требованием руководствоваться религиозными и философскими догмами и всеобщими логическими нормами построения философской системы.
Обращение лишь к некоторым, хотя и значимым эпизодам в истории философского знания показывает, что эклектизм имеет исторические предпосылки своего возникновения и существования, он не всегда оценивался только отрицательно, но возник прежде всего с необходимостью признания личной свободы философа в понимании и трактовке философских проблем и стремлением обращаться к значимым идеям не одной «единственно правильной», но разных школ, учений и систем.
Проблемы синкретизма и эклектики всегда были и будут внутри философии, и об этом, по-видимому, можно написать некий труд, сравнимый по объему с известной работой социолога философии Р. Коллинза. Однако при кратком рассмотрении проблемы можно указать лишь на некоторые периоды в истории синкретизма и эклектизма в философском знании, когда размышление о них имеет особое значение, в частности, на период 1740-1840-х гг. в Германии, в Европе в целом. Это время косвенного обоснования отрицательной оценки синкретизма и эклектизма, нашедшего принципиальную поддержку в трудах Х. Вольфа и его учеников, внедрявших в философское мышление ясные и строгие правила логического следования и доказательного мышления, его систематической упорядоченности, при котором не оставалось места осуждаемому, логически неприемлемому эклектизму. Это период господства классической системосо-зидающей философии И. Канта, И.Г. Фихте, Ф.В. Шеллинга, Г.В.Ф. Гегеля, когда истинной философией считалось только создание мыслителем собственной системы, строящей философию как строгую и систематическую науку или следующей ей. Создание системы стало
20 Микешин М.И. «Божественный» разум Просвещения // Философский век. Альманах. Вып. 24. История философии как философия. Ч. 1. СПб., 2003. С. 149.
высшей ценностью, отсутствие стремления к ней у данного философа становилось признаком синкретизма его мышления, эклектизм признавался абсолютно отрицательным, презираемым явлением, ни о каких его позитивных смыслах не могло быть и речи.
Однако к концу указанного столетия ситуация существенно меняется: как известно, гегелевская система перестает быть господствующей и подвергается пересмотру и критике. В первую очередь преодолевается системосозидание и вводится новое понимание роли философии в обществе, чему придавалось особое значение, в частности, младогегельянцами. Среди них были К. Маркс, М. Штирнер, Л. Фейербах и другие, которые «в той или иной степени принимали мысль о соединении немецкой философской критики с французскими идеями социалистически-коммунистической ориентации.»21 И уже этот факт показывает, что они действительно не были эпигонами, но их философские построения в полной мере являются синкретическими в позитивном смысле этого понятия и показывают, как многого можно достичь при таком способе мышления и исследования, если он осуществляется глубоким мыслителем, формирующим свою теорию, понимающим все значение диалога разных идей, подходов и концепций. Наиболее исторически и теоретически значимый результат этого - философия и социальная теория Маркса, которая считается вылитой «из одного куска стали», но при этом имеет «три источника и три составные части» - немецкую идеалистическую философию, английскую буржуазную политэкономию и французский утопический социализм, т.е. вполне синкретична22. Очевидно, что классики марксизма при построении учения в полной мере используют наряду с логическим и историческим обоснованием своих идей приемы синкретизма как соединения различных учений своих предшественников.
В этом контексте лучше всего о Марксе написал Б. Рассел в «Истории западной философии»: «Его трудно классифицировать. В одном аспекте он является. выходцем из философских радикалов, продолжая их рационализм и неприятие романтиков. В другом аспекте он может рассматриваться как философ, который возродил материализм, дав ему новую интерпретацию и по-новому увязав его с человеческой историей. В еще одном аспекте он является последним из великих системосозидателей, наследником Гегеля, верив-
21 История философии: Запад - Россия - Восток (книга вторая: Философия ХУ-Х1Х вв.); под ред. Н.В. Мотрошиловой. М., 1996. С. 475.
22 В.И. Ленин в «Философских тетрадях» упоминает эклектику 7 раз для отрицательной оценки взглядов философов и широко использует в политических статьях. Конструктивных аспектов эклектицизма он не видит, его резко отрицательное, идеологическое отношение существенно повлияло, по-видимому, на однозначное отношение к эклектике в советской философии, гуманитарном и социально-политическом знании.
шим, как и тот, в рациональную формулу, подводящую итог эволюции человечества. Упор на любом из этих аспектов в ущерб другим даст ложную и искаженную точку зрения на его философию»23. «Философия истории Маркса есть смесь гегельянства и английских экономических концепций», но в отличие от Гегеля не дух, а материя является движущей силой, при этом он «радикально изменил» смысл материализма. В конечном счете «гегельянские обрамления. для пользы дела можно отбросить», тем более что «все элементы философии Маркса, которые он заимствовал у Гегеля, ненаучны в том смысле, что нет причин полагать их истинными»24. Разумеется, суждения Рассела при всем уважении к нему спорны, но признание синкретизма и элементов эклектизма в марксистском учении у него несомненно присутствует, как и твердое убеждение в силе ума, знаний и творческой самостоятельности самого Маркса.
Эта проблема получает совсем иную и, на мой взгляд, не бесспорную интерпретацию в книге американского философа Т. Рок-мора «Маркс после марксизма. Философия Карла Маркса» (2002). Автор, отделив Маркса от марксизма, сохраняет целостность его философии «как гегельянца, а не пост- или антигегельянца. как последнего из великих немецких идеалистов, находящегося не вне, а внутри великой традиции немецкого идеализма»25. Таким образом, Маркс представлен как последователь Гегеля, стремящийся создать свою целостную систему внутри гегельянства, тогда как все противоречия и «слабости», в том числе, как я полагаю, и эклектизм, отданы автором марксизму. По-видимому, «разведение» Маркса и марксизма имеет право быть, однако понимание Маркса как «чистого гегельянца», безусловно, вызывает возражения.
В русской философии XIX в. отчасти в связи с гегельянством и непосредственно после гегелевской философии также возникали и обсуждались проблемы эклектизма. Остановлюсь на двух мыслителях -А.И. Герцене и П.Л. Лаврове, опираясь на исследование их идей и формирование философии Г.Г. Шпетом уже в начале ХХ в., поводом чему служили дни памяти этих философов в 1920 г. Исследуя становление и развитие философии Герцена, Шпет отмечает влияние на него В. Кузена, который упоминается многими именно как эклектик на фоне создателей философских систем Шеллинга, Гегеля и других. Шпет отмечает, что влияние Кузена, которое испытал Герцен, «не могло быть долговременным». Оно видно в одной из его ранних статей, по-видимому, как «подготовительная ступень», но уже в 1840-е гг.
23 Рассел Б. История западной философии. Т. 2. Новосибирск, 1994. С. 265.
24 Там же. С. 270, 271.
25 Рокмор Т. Маркс после марксизма. Философия Карла Маркса. М., 2011. С. 15. См. возражения редактора В.А. Лекторского по ряду положений автора в Комментариях.
он критически относится кэклектизму Кузена, в котором «мало философии» как науки. Это поддерживает и Шпет, так как «еще менее мог эклектизм Кузена надолго удержать того, кто жил потребностью претворить отвлеченную мысль в практическую действительность. На минуту можно было увлечься обманчивой широтою формулы эклектизма: tout accepter et rien exclure, и однажды можно было ее воспроизвести, но свободному разуму тотчас должны открыться и ее идейная пустота и ее практическое неприличие»26. Тем не менее Шпет остается справедливым к Кузену, отмечая его заслугу как профессора, который «усердно популяризировал немецкий идеализм, подготовлял к настоящей философии. В развитии Герцена он сыграл такую роль во всяком случае. Он помог ему в его позднейшем усвоении Гегеля. В особенности защита им прав умозрения помогла Герцену овладеть теоретической проблемой познания как проблемой отношения мышления и бытия»27. Шпет обсуждает также проблему эклектики в развитии философии Лаврова, последователя Герцена, становление которого как философа происходило в ходе критического анализа «гегелизма», позитивизма, материализма, изучения проблемы антропологизма и личности, природы научного знания и социальных проблем в особенности.
В советское время Лавров воспринимался скорее как политический деятель, нежели философ. В вводной статье к изданию двухтомника его работ (1965) главным принимается то, что «Лавров не создал последовательной концепции, его философия отличалась эклектизмом, на что в свое время обратили внимание Чернышевский, а впоследствии Маркс, Энгельс, Плеханов, Ленин. За субъективизм и эклектизм в философии Лаврова критиковали Антонович, Писарев и другие революционные демократы. Даже в лучших своих произведениях, таких, как "Исторические письма", Лавров не создал законченной теории исторического процесса, хотя и стремился к разрешению наболевших социальных вопросов»28. Эта оценка принадлежит советским историкам философии, которые руководствовались прежде всего мнением классиков, ленинским идеологизированным пониманием эклектизма и не принимали во внимание ни возражений самого Лаврова, ни мнения «врага народа» Шпета, работы которого скорее всего им не были известны.
26 Шпет Г.Г. Философское мировоззрение Герцена // Г.Г. Шпет. Очерки развития русской философии. II. Материалы ; реконструкция Т.Г. Щедриной. М., 2009. С. 208. В. Кузен - французский профессор, переводчик и издатель Платона, П. Абеляра и других философов, понимавший философию как историю философии, задача которой заключается лишь в критическом отборе истин из прежних философских систем. Tout accepter et rien exclure - все принять и ничего не исключать.
27 Там же. С. 21.
28 Книжник-Ветров И.С., Окулов А.Ф. Вступительная статья // П.Л. Лавров. Философия и социология : избр. пр. В 2 т. Т. I. М., 1965. С. 20.
Было известно, что Н.Г. Чернышевский в «Антропологическом принципе в философии» критически рассматривал работу Лаврова «Очерки вопросов практической философии», считая, что она «должна быть положительно признана хорошею», однако в ней «встречаются мысли, которые едва ли совместны между собою», и это «придает, если мы не ошибаемся, системе г. Лаврова характер эклектизма». Вместе с тем его собственные «понятия о тех же предметах... в сущности сходны с образом мыслей г. Лаврова; разница будет почти только в изложении и в приемах постановки вопроса»29.
Мнение самого Лаврова изложено в его ответе Н.Н. Страхову на рецензию по поводу одной из своих статей. «Рецензент говорит, что я эклектик. Обыкновенно эклектизмом называют учение, соединяющее механически результаты различных школ, не сплавляя их в одно стройное целое. Конечно, со стороны себя судить трудно. Если бы я убедился, что только эклектически я могу мыслить о философских вопросах, то отказался бы навсегда от этого рода трудов; но я полагаю, что еще опрометчиво судить по отрывочным трудам, насколько мысль автора цельно охватила различные предметы своего исследования. Итак, ответ на это - в будущем»30. Ему не удалось опубликовать целостную работу по антропологизму, но он смог изложить в статьях основные идеи о месте и роли целостной личности в познании и философии.
Наиболее глубокие и взвешенные оценки философии Лаврова несомненно принадлежат Шпету, который отмечал, что для Лаврова «только весь человек, в целости явлений его жизни - истинный предмет философии»31. Шпет подчеркивает эту мысль Лаврова, но, вписывая его идеи в историю философии, не перестает критически осмысливать его антропологические идеи и высказывания, в целом отводя обвинения Лаврова в эклектизме. Для истории русских философов, которые, во многом самодостаточные, тем не менее постоянно изучали труды европейских философов, что происходит и сегодня, вопрос о возможности эклектизма всегда стоит на повестке дня, поэтому столь важно понять его природу, реальные эпистемологические функции, их изменение, уточнить оценки и место в развитии системной и несистемной философии.
Синкретизм и эклектизм постмодернистской философии.
Принципиально новая ситуация в понимании природы, места и значения синкретизма и эклектизма сложилась в европейской философии в период становления и развития постмодерна. Эта тема в той
29 Чернышевский Н.Г. Избранные философские сочинения. Т. III. M., 1951. С. 167, 168.
30 Лавров ПЛ. Указ. соч. С. 497.
31 Шпет Г.Г. Антропологизм Лаврова в свете истории философии // Г.Г. Шпет. Очерки развития русской философии. С. 483. См. также: Микешина Л.А. П.Л. Лавров: философия познания // Эпистемология и философия науки. М., 2012. Т. XXXIII, № 3.
или иной мере присутствует во всех текстах постмодернистской философии. Прежде всего хотелось бы уточнить, из какого понимания постмодерна и постмодернизма я исхожу в данном случае. Во второй половине прошлого века основные определения этих понятий были даны, как известно, в работахЖ.Ф. Лиотара, Ю. Хабермаса, Р. Рорти, а также обобщены в известной статье немецкого исследователя В. Вельша и статьях других авторов.
Базовая статья Лиотара (1979) в значительной степени исследует знание в контексте нарратива, теории языковых игр и проблемы легитимации. Все эти аспекты постмодернизма в той или иной степени имеют отношение к современным проблемам диверсивности, гетерогенности и эклектизма в знании вообще, философском в частности. Лиотар в целом исходит из того, что «настоящее знание - это всегда непрямое знание, сформированное из относительных высказываний и инкорпорированное в метарассказ субъекта, который обеспечивает его легитимность»32. И здесь уже присутствует идея включенности, радикального плюрализма и разнообразия компонентов в «теле» субъективного знания. При этом «знание находит свою обоснованность не в себе самом, не в субъекте, который развивается через актуализацию своих возможностей познания, а в практическом субъекте, каковым является человечество»33. Лиотар напоминает, что в эпоху постмодерна широко применяется не только коммуникативный диалог, но и brain storming, чтобы увеличить результативность, которая повышается при групповой работе, когда не придается значения конкретному авторству или эклектические приемы не имеют значения для получения истинного результата. Придание особой ценности работе в группе говорит о преобладании традиционных критериев результативности знания, поскольку в отношении того, о чем можно сказать «истинно» или «справедливо», количество участников ничего не значит, оно может играть какую-то роль, если справедливость и истинность осмысливаются в терминах успеха отдельного субъекта. При этом «правило консенсуса между отправителем и получателем ценностного высказывания об истине считается приемлемым, если оно вписывается в перспективу возможного единодушия рассудительных умов»34, т.е. Лиотар допускает, как и К.О. Апель, существование «консенсусной истины». Но «истинность высказывания и компетенция высказывающего зависят, от одобрения коллектива равных по компетенции. Следовательно, нужно формировать равных при соответствующих условиях»35. Вместе с тем для эпохи
32 Лиотар Ж.Ф. Состояние постмодерна. СПб., 1998. С. 91.
33 Там же. С. 92.
34 Там же. С. 11.
35 Там же. С. 66.
постмодерна, считает Лиотар, «консенсус стал устарелой ценностью, он подозрителен. Но справедливость к таковым не относится. Следовательно, нужно идти к идее и практике справедливости, которая не была бы привязана к консенсусу»36. В той или иной степени эти особенности постмодерна, как мне представляется, являются благотворной средой для развития различных форм эклектизма.
Проблемы эклектики возникают во многих случаях формирования постмодернистских традиций в философском знании. Так, немецкий философ В. Вельш, размышляя о постмодерне, специально подчеркивает, что его главная особенность - радикальный плюрализм и даже интерференциальность, т.е. «чересполосица» языков, моделей, методов какс позитивной, так и с негативной окраской. При этом, размышляя, в частности, об архитектуре, а также о словах в тексте, он специально оговаривает, что «плюрализм легко совращает, подбивает на эклектику и вседозволенность. Однако подход постмодернизма по своей сути не равнозначен призыву к эклектическому цитированию. Только тогда выполняется постмодерный критерий многоязычия, в противном же случае мы получим неорганизованный хаос»37. Представляется, что Вельш настаивает на том, что постмодернизм - это не только характеристика сферы искусства, культуры, философии, но и «структура действительности настоящего»; это стремление осмыслить ситуацию в обществе, «он не отворачивается от времени, он его исследует» и осознает «бесспорную ценность различных концепций и проектов. Видение постмодерна - видение плюралистичное»38. Современные философы подчеркивают разрывы и дифференциации, поощрение многообразия проектов жизни, научных концепций и суть этого не в «выдаче лицензий нахао-тизацию, а в предоставлении широкого выбора дифференций» и синкретизме. Так, специалисты в области компаративистики, исследуя современный философский процесс, пишут о постмодернизме, постмарксизме, постнеорационализме, диалоге философских культур, философской риторике, философии литературы, лингвофило-софии и лингвоэстетике, синергетике, философской семантике, феминизме и гендерной философии, глобализме и других направлениях как основе современной и будущей философии. В текстах философов-постмодернистов представлены бесконечные примеры множественности и диверсивности, многообразия и конкуренции философских построений, сосуществование богатства гетероген-
36ЛиотарЖ.Ф. Указ. соч. С. 179.
37 Вельш В. «Постмодерн». Генеалогия и значение одного спорного понятия // Путь. Международный философский журнал. М., 1992. № 1. С. 121.
38 Там же. С. 129.
ных элементов и различных вариантов синкретизма, эклектизма и плюрализма39.
Наиболее яркий, но не единственный пример синкретизма, не системной - гетерогенной философии, которую трудно воспринимать в виде некоторой целостности из-за «необычных ракурсов», -это философия Ж. Батая, если смотреть на нее как на некоторый феномен, с метауровня. Притом что в середине века он был признан одним из определивших европейскую цивилизацию ХХ в., а М. Хай-деггер считал его «лучшей мыслящей головой Франции», «порой Батая обвиняют в неровности и эклектичности: высокая культура и эрудиция соседствуют в его статьях со сложными долгими периодами, допускающими различные толкования, и тогда сам автор вынужден возвращаться к вышесказанному. Рассуждения Батая не подчиняются законам логики и правилам классической риторики»40. Все это в полной мере представлено в его книге «Литература и зло» (1957), где «нарушены границы», представлены «возможное и невозможное» в произведениях и трудах писателей, поэтов, литературоведов самых различных школ, направлений и времени.
В предисловии к книге Батай пишет, что эти исследования можно понимать как результат стремления «выделить смысл литературы». «Она является ярко выраженной формой Зла - Злом, обладающим. особой, высшей ценностью. Этот догмат предполагает не отсутствие морали, а наличие "сверхнравственности". Литература не безобидна, и в конечном итоге она должна была признать себя виновной»41. Он отмечает, что в этой книге не хватает исследований о графе де Лотреамоне (1846-1870), в частности его «Стихотворений», где литература «выносит себе обвинительный приговор», что становится понятным в свете идей самого Батая. Отстаивая «доктрину полезности», Лотреамон писал, что «идея полезности и прогресса требует новых приоритетов в поэзии, в частности, «плагиат необходим. Его подразумевает прогресс. Суждения о поэзии имеют большую ценность, чем поэзия. Они суть философия поэзии. Поэзия не смогла обойтись без философии. Философия смогла обойтись без поэзии.»42 Таким образом, Батай, всегда имея оригинальную позицию, подчеркивал, что его поиск совпадает с идеями «Стихотворений», и соглашался, по-видимому, с фразой о связи плагиата и прогресса, что сегодня, в век Интернета, т.е. именно прогресса, получило неожиданное и своеобразное подтверждение.
39 Это показано, например, в успешном исследовании Л.А. Марковой «Философия из хаоса. Ж. Делез и постмодернизм в философии, науке, религии» (М., 2004).
40 Бунтман Н.В. Нарушение границ: возможное и невозможное // Ж. Батай. Литература и зло. М., 1994. С. 13.
41 Батай Ж. Литература и зло. М., 1994. С. 15-16.
42 Там же. С. 148. Комментарии Е.Г. Домогацкой, Н.В. Бунтмана.
Можно было бы продолжить и обосновать мысль о богатом разнообразии и творческом синкретизме и эклектизме, сближающих философов постмодерна с современным искусством, где эклектика узаконена, в частности в архитектуре, как специальный прием. Но в рамках статьи лишь напомню еще некоторые «приемы» и отношения к эклектизму, бесконечному разнообразию и плюрализму. Так, Ж. Бодрийяр, автор известного термина «симулякр», исследовавший существование фантазмов в обществе и культуре, известен также фундаментальной работой «Система вещей» (1991), где бесконечное разнообразие вещей - форм, типов, способов существования, вариативных функций и проч. - представлено в системе и через «способы, которыми быт воздействует на технику. На уровне технологии противоречия нет: здесьу вещей есть только их прямой смысл»43.Пе-ред нами интереснейший феномен: «система» создается без опоры на логицизм, т.е. без выявления логических оснований, принципов, элементов системы, и тем не менее возникает сложнейшая функциональная система во всей своей структурности и функциях в обществе.
Таким образом, проблема бесконечно многообразных постмодернистских философских построений порождает необходимость особого рода исследований современной, неклассической философии, где синкретизм и эклектизм выполняют особые эпистемологические функции. Вместе с тем для исследования их когнитивного статуса необходимо исследование синкретизма и эклектики в истории естествознания, социально-гуманитарных науки коммуникативной рациональности.
43 Бодрийяр Ж. Система вещей. М., 1995. С. 9. Существуют также исследования этой проблемы Б. Латура, К. Кнорр-Цетины и др. с иных позиций, что послужило основанием «социологии вещей» - новой области знания, соотнесения «социального» и «материального» в социологической теории.
