CC BY
49
Р. Ф. Доронина (Москва)
Эхо пушкинского творчества в сербской поэзии XIX — начала XX вв.
Имя Пушкина появляется в сербской печати относительно рано — впервые читающая публика встречается с ним в 1825 г. на страницах первого номера первого у сербов литературного журнала «Сербска летопис» 1. Пока Пушкин только назван в ряду других русских писателей, но скоро его будут выделять -уже в 1826 г. в той же «Летописи» о нем напишут, как о «славном поэте русском», а в 1828 г. его имя поставят рядом с Байроном. Однако переводы Пушкина в первой половине XIX в. единичны и мало удачны (первый из них - отрывок из «Полтавы» — относится к 1836 г.). Характерны публикации стихов Пушкина в оригинале; в частности, в черногорском календаре «Грлица» за 1839 г. были напечатаны «Бонапарт и черногорцы» и «Песня о Георгии Черном» 2.
У такого несколько «замедленного» знакомства сербов с творчеством Пушкина было немало причин, в значительной степени обусловленных историческими обстоятельствами. Литературная среда только складывалась и не была готова к пониманию Пушкина (как известно, его творчество трудно воспринимается иноязычным читателем). Литература Сербии 1810-1830-х годов лишь начинала тот путь, уже пройденный русской литературой к тому времени, когда в нее вступил Пушкин (Пушкину предшествовал, как отмечает Ю. Лотман, «грандиозный труд по построению новой русской литературы, как части и наследницы литературы мировой» 3). Сербские писатели находились во власти просветительских идей, сентименталистских и классицистических традиций, чужих и отнюдь не лучших литературных образцов. Деятельность идеолога национального возрождения Бука Караджича (1787-1864) способствовала формированию литературного языка на основе народной разговорной речи, в фольклоре открывали самобытные истоки национальной культуры, литература выходила к романтизму.
Новый важный аспект заметен и в отношениях сербских литераторов к поэзии Пушкина. Об этом свидетельствует пример двух выдающихся поэтов - черногорца Петара Негоша и Бранко Радичевича.
Петар II Петрович Негош (1813-1851) - видный государственный деятель Черногории, ее светский и духовный правитель, поэт, мыслитель, рожденный мощной стихией народного художественного сознания и вознесенный незаурядным талантом и своим упорством к вершинам европейской образованности и культуры. Годы его правления отмечены плодотворным развитием русско-черногорских контактов. Как поэт в своем творчестве он был многим обязан русской литературе. Под впечатлением поэзии Ломоносова написаны его ранние оды, ему принадлежит перевод фрагментов «Слова о полку Игореве». Он зачитывался сочинениями Державина, Жуковского, Пушкина (как, впрочем, и произведениями античной и западноевропейских литератур — его привлекали Данте, Петрарка, Мильтон, Ламартин и, конечно, Байрон). Пушкин был его особой любовью. Негош мечтал познакомиться с русским поэтом, когда в конце 1836 г. отправлялся в Россию. Этого не случилось. Вмешались политические интриги, и Негош, задержанный в дороге на несколько месяцев (сначала в Вене, а затем в Пскове), опоздал. Пушкина не стало. Сохранилось предание, что Негош - митрополит, владыка Черногорский - отслужил панихиду по великому поэту в Святогорском монастыре 4.
Негош не мог забыть Пушкина. Ему он посвятил сборник народных песен «Зеркало сербское» (1846), который открывается стихотворением «Памяти Александра Пушкина» (есть другой перевод названия этого стихотворения - «Тени Александра Пушкина») с такой строкой: «Счастливый поэт великого народа» (среди ранних авторских вариантов: «гений славянский», «помазанник божий»). Но Пушкина заставляет вспомнить и главное произведение Негоша — «Горный венец» (главным оно является и вообще в сербской литературе XIX в.). Эта драматическая лиро-эпопея, изданная в предреволюционном 1847 г., подобно многим произведениям писателей эпохи национального возрождения славян основана на историческом материале - на эпизоде из жизни черногорцев на рубеже XVII—XVIII вв. Ее центральная тема - борьба за национальную независимость - вырастала из трагического конфликта: братоубийственного раскола национальных сил перед лицом общего врага (турецких завоевателей). В масштабности вопросов, которые ставит Негош в этом произведении, а именно: судьба народа, отношения народа и власти, ответственность власти и народ как главный герой - слышен отзвук «Бориса Годунова». Заметим, кстати, что Негоша волнует и тем4 самозванства на престоле, которую он поднимает в своем последнем произведении
«Самозванец Степан Малый» (1847), созданном так же, как «Горный венец» на бснове событий суровой истории Черногории. Трагедию Пушкина заставляет вспомнить и драматическая форма сочинения Негоша. И так же у кйк «Борис Годунов», «Горный венец» написан скорее для чтения, чем для сцены. В отличие от ранних произведений Негоша, отмеченных некоторой отвлеченностью, умозрительностью, «Горный венец» наполнен жизненно-конкретным материалом. Одну из причин подобной эволюции Негоша известный сербский литературовед Милан Богданович видел в глубоком увлечении поэта Пушкиным
Негош - фигура чрезвычайно сложная, объемная. Его творчество невозможно отнести к какому-либо одному литературному направлению - в нем переплелись разные тенденции и традиции. «Его творчество включает в себя несколько переходных эпох, концепций, ориентаций и т. д.», - скажет сербский литературовед А. Петров и проведет знаменательную параллель: «Так же, как у Пушкина» б.
А вот Бранко Радичевич (1824-1853) - лирик, романтик, младший современник и поэт, горячо любимый Негошем. Он из Воеводины, студент Венского университета. Сподвижник Караджича, Радичевич - один из самых убежденных борцов за утверждение его реформаторских идей в области национальной культуры и языка. В то же время он один из той плеяды молодых литераторов, которых привлекал опыт немецких романтиков, поэзия Байрона, Пушкина, Мицкевича, Махи. Книга стихов Радичевича выходит в том же 1847 г., что и «Горный венец» Негоша. 1847 год вообще примечательный год в сербской культуре - тогда же Караджич издает свой перевод Нового Завета на сербский народный язык. К 1847 г. относится и подлинное событие в знакомстве молодой сербской литературы с Пушкиным. В журнале «Српски летопис» публикуется перевод с немецкого одной из статей Белинского о Пушкине (имя автора не указывалось, как не указывалось оно и в немецком переводе). Проблемы романтизма, которые рассматривались в статье, состояние русской поэзии, значимость в ней Пушкина получают заметный резонанс среди сербских литераторов 7. Что касается Радичевича, то, как считает на основании проведенных исследований М. Попович, поэт мог познакомиться и с полным текстом четырех статей Белинского о Пушкине — они были изданы отдельной книгой (также без указания автора) Я. П. Йорданом на немецком языке в 1846 г. в Лейпциге 8. Немецкий язык был для поэта, родина
которого входила в состав Австрийской империи, вторым языком (его ранние стихи написаны по-немецки).
О Пушкине Радичевич узнал рано. В библиотеке отца, известного среди современников книголюба, было два тома сочинений Пушкина. Пушкин привлекал к себе Радичевича и как поэт, и как личность - олицетворяя молодость национальной литературы, Радичевич обладал живым, независимым нравом, он был устремлен к жизни, верен в дружбе, жаждал свободы -народа и личности. Ему, выросшему на сентиментально-романтической поэзии (преимущественно немецкой) и на национальном фольклоре, знакомство с Пушкиным (как и с Байроном) давало импульс к поиску новых путей в творчестве. Радичевич обращается к жанру лиро-эпической поэмы - примером ему служит творчество Байрона. Некоторые авторы, однако, находят перекличку его поэмы «Урош», написанной после поражения освободительного движения австрийских сербов 1848 г., с «Кавказским пленником» Пушкина 9. Освободиться от сентиментально-романтического влияния - к этому стремился Радичевич. И здесь, видимо, главный урок ему преподал Пушкин.
Свидетельство тому - фрагменты незавершенного поэтического произведения Радичевича «Безымянная» (или «Дурень Бран-ко»). Сохранившиеся фрагменты представляют собой повествование, наполненное живой реальностью. Речь идет о повседневной обыденной жизни столь же обыденного героя - молодого человека, соотечественника поэта, оказавшегося на учебе в Вене, в ее окраинных кварталах для небогатого люда. С заметной иронией и предельной точностью деталей описывает Радичевич будни своего героя, его любовные похождения, окружающую его мещанскую среду. Но фрагменты несут в себе и более общие размышления автора о судьбах своих соотечественников, о борьбе за независимость, о возвышенных идеалах и торговле ими «вождей нации» в недавних событиях 1848 г.
Ряд исследователей сходятся в том, что обращение Радичевича к правде жизни произошло под воздействием творчества Пушкина 10. «Безымянную» сравнивают с «Евгением Онегиным», тем более, что Радичевич мечтал создать произведение, которое заняло бы в сербской литературе такое же место, какое «Евгений Онегин» занимает в русской. В «Безымянной» видят замысел романа в стихах пушкинского типа. Подтверждение находят и в строфической структуре этого сочинения (6 строк в стрсйфе), и в его легком, подвижном восьмистопном стихе, соединяющемся с мелоди-
кой разговорной речи. Слово разговорной речи, которое автор «Безымянной» вводит в поэзию, поднимается на уровень поэтического. Таким образом Пушкин, чье творчество представляется Ра-дичевичу (как свидетельствует его высказывание, сохранившееся в рукописях) высоким образцом восточноевропейской поэзии (тогда как Шекспир и Байрон олицетворяют западноевропейскую), помогает развитию чрезвычайно существенных, этапных тенденций в поэтическом творчестве сербов.
Но вот что важно: «Безымянная», написанная Радичевичем в конце 40-х годов прошлого столетия, не была опубликована при жизни поэта. Затерянная в его рукописях, она вошла в литературу лишь в 1923 г., когда впервые была напечатана. И весь свой путь в XIX и начале XX в. сербская поэзия прошла, не зная о ее существовании и, естественно, не учитывая того важного поворота, который предлагал ей своим сочинением Радичевич. Поэзия наследовала его романтическую традицию - по этому пути пошло ее развитие в 50-70-х годах.
В середине XIX в. интерес к Пушкину снижается, а вновь нарастает с 80-х г. и особенно в 90-е - начале 900-х годов. Как известно, это время отмечено такими событиями в русской пушкиниане, как открытие в 1880 г. памятника Пушкину в Москве, речи Достоевского и Тургенева на этом торжестве, подготовка и празднование в России столетия со дня рождения великого поэта. Все это встретило живой отклик в сербской печати 11. Но также, как в годы творчества Негоша и Радичевича, внимание к Пушкину в литературной среде совпадает с теми непростыми внутренними проблемами, которые стояли перед национальной поэзией.
К 80-м годам запоздалые эпигоны романтизма девальвировали в своих стихах главные ценности этого направления. Подъем уровня стихотворной речи, ее обновление, которое позволило бы сербской поэзии войти «на равных» в европейский поэтический контекст, не теряя при этом своего национального характера, становится одной из основных, если не основной проблемой. Важная роль в ее решении принадлежит Воиславу Иличу (1860-1894), тяготевшему к открытию новых перспектив в развитии и обновлении идей и художественных форм поэзии. Существенной опорой и стимулом в этом процессе становится для Илича инонациональный поэтический опыт. Опыт русской поэзии (в том числе ее переводческая школа) был ему особенно близок - он вырос в семье (а это была семья литераторов — писателями были и его отец, поэт-романтик Йован
Илич (1824-1901), и трое братьев), где знали и любили русскую культуру 12.
Поэт от Бога, Войслав Илич отдавал первенство Пушкину. Он называл его «эпохальным поэтом новой русской литературы» и обращался к нему на протяжении всей своей творческой жизни, каждый раз как бы развивая и углубляя свое восприятие его стихов и его личности. Сохранилось свидетельство брата поэта Драгутина о том, что чтение стихов Пушкина в юности побудило Воислава к собственному творчеству.
Молодому Иличу Пушкин дарит ощущение радости, свободы, влюбленности в жизнь, хотя близки ему и элегические настроения (жанр элегии - один из характерных жанров в поэзии Или-ча. М. Павич находит здесь также точку соприкосновения с Пушкиным 13). Его лирический герой с упоением читает «Евгения Онегина» (стихотворение «Барышне Н.», 1886 г.). Романтик, он горячо сочувствует Ленскому, «бледной Татьяне» — и робеет перед Онегиным, достаточно ему далеким и им не понятым 14. Но и тогда, когда Пушкин, казалось, перестает быть для него первым, «главным» поэтом, Илич его помнит. Книга стихов Пушкина сопровождала его в изгнании из столицы (1892), которому он подвергся со стороны властей за свое вольнодумство. В пору особенно мрачных настроений, больной, разочарованный в жизни Илич в одном из своих писем обращается к пушкинским строкам: «Долго ль мне гулять на свете?» («Дорожные жалобы») и «... где мне смерть пошлет судьбина?» (»Брожу ли я вдоль улиц шумных»). Именно пушкинские строки помогают поэту выразить свое душевное состояние 1о.
Но наряду с подобного рода личностной нотой, отражавшей внутреннюю близость сербского поэта с русским, есть ряд свидетельств более »сложного, творческого, восприятия Иличем пушкинской поэзии, ее поэтики. В частности, отталкиваясь и как бы полемизируя с патетикой романтизма, Илич пробует себя в «разговорном» стихе с его свободной повествовательной интонацией и наиболее этому отвечающим ямбическим размером. В этом ключе написан ряд стихотворений, в том числе «Барышне Н.», «Моему Гарику» и др. Влияние Пушкина здесь очевидно — творчеству Или-ча созвучны «бесхитростная непринужденность» Пушкина (Ю. Лот-ман), его ироничность, его четырехстопный ямб 16. Возможно, что пушкинская традиция служила Иличу примером и поддержкой в развитии реалистического начала в творчестве. Илич стремится к правде жизни, он находит поэзию в обыкновенном и даже обы-
денном. Среди свидетельств тому - его лирика о природе, его пейзажи - хмурые, серые, промозглые. Как Пушкин, он мыслит конкретными поэтическими образами. И как у Пушкина «обыденные факты» складываются в его стихах в нечто более значительное, передают острое ощущение поэтом действительности, в том числе и социальной. Он избегает метафоричности стиля, тяготеет к слову в его самоценности, в его пушкинской «наготе», слово становится его важной опорой. Кстати, пушкинская традиция здесь как бы ложилась на национальную основу - исследователи обращают внимание на связь между отношением Илича к слову и возрождением в это время начинаний, заложенных Караджичем, но потонувших в потоке романтической риторики.
Отношение к Пушкину Воислава Илича - поэта, творчество которого представляет по своей значимости едва ли не эпоху в развитии сербской поэзии, побудило к переводам Пушкина целое поколение его последователей. Среди них был выдающийся представитель сербского модерна Йован Дучич (1871-1943). Ему принадлежат переводы трех «южных» поэм Пушкина - «Бахчисарайский фонтан», «Кавказский пленник», «Цыганы» и «Анджело», сделанные в 1898-1902 гг. (опубликованы позже). Сербский модерн развивался под влиянием французской поэзии - первые ее представители, и Дучич прежде всего, назывались «французскими учениками». Их школой была «парнасская» поэзия и поэзия символистов. Между тем, заметное место в духовном развитии поэтического поколения Дучича принадлежало и русской литературе, русской классике XIX в. Друг Дучича выдающийся сербский поэт Милан Ракич вспоминал годы юности: «Все мы были под властью русских, особенно старых - Гоголя, Толстого, Достоевского, Тургенева. Ночи проводили мы над их романами, обед пропускали, засиживаясь над ними. Тургенев был переведен почти весь. Из Толстого основное, в скверных переводах, но нам все было хорошо» 17.
И вот - романтические поэмы Пушкина. Даже если оставить в стороне безусловную их привлекательность для сербского поэта (тем более из Герцеговины, родины Дучича), свободолюбие, гордость, достоинство героев пушкинских поэм, их яркий восточный колорит, остается самое важное - высокий художественный уровень этих произведений. А для модерна эстетический феномен - главное требование к поэтическому произведению. Таким образом, еще один пример - в другом временном пространстве развития сербской литературы — подтверж-
дает то основное, что хотелось бы отметить: поэзия Пушкина присутствует как активное творческое начало на поворотных этапах развития сербской поэзии XIX - начала XX в.
Примечания
1 Это старейшее в сербской литературной периодике издание, неоднократно менявшее свое название, выходит в настоящее время под заголовком «Летопис Матице српске» (с 1875 г.).
2 Эти стихи из «Песен западных славян» невольно заставляют вспомнить и «обратную связь», т. е. интерес Пушкина к сербским народным песням. Известно, что у русского поэта был сборник сербских народных песен Вука Караджича издания 1828 г. Однако сербский фольклор привлек внимание Пушкина значительно раньше - в начале 1820-х годов, когда, высланный на юг, поэт жил в Кишиневе. Бессарабия в ту пору была своего рода центром сербской эмиграции после разгрома национально-освободительного восстания 1804-1813 гг. превосходящими силами турок. Здесь находились руководители восстания, знаменитые воеводы. Как свидетельствует в книге «Пушкин в Молдавии и Валахии» (М., 1979) Е. М. Двойченко-Маркова, привлекающая среди других источников исследование белградского профессора А. В. Соловьева «Югославские темы в произведениях Пушкина» (Белградский пушкинский сборник. Белград, 1937), Пушкин попал в атмосферу живого интереса и сочувствия борющейся Сербии и ее героям. Он общался с такими известными деятелями освободительного движения сербов, как Яков Ненадович, Сте-ван (Стефан) Живкович и др. В этой среде он слушал народные песни. В Бессарабии жила семья вождя Первого сербского восстания Карагеоргия (погибшего в 1817 г.). Встреча с его дочерью дала поэту импульс к написанию известного стихотворения «Дочери Карагеоргия» (1820). Всех их знал и Вук Караджич - он, как известно, также был участником восстания. В сентябре 1819 г., когда Караджич после посещения Петербурга возвращался в Вену, он выбрал путь через Москву, Киев и Бессарабию с тем, чтобы в Кишиневе повидаться со своими соратниками по борьбе и, как отметил М. Попович, познакомить их с разработанным им новым правописанием и азбукой (ПотюеиН М. «Вук Стеф[ановиЬ] КарадиЬ». Бео-град, 1964. С. 133). А меньше, чем через год, в Кишинев приехал Пушкин, но пути их, к сожалению, не пересеклись: Караджич уже покинул Кишинев.
3 История всемирной литературы. М., 1989. Т. 6. С. 321.
4 Об этом см.: МартиновиН Н. Н>егош у Пскову Ц Стваран>е. 1971. № 6; а также Гейченко С. С. Странный пилигрим Ц Гейченко С. С. У лукоморья. Л., 1973.
5 Богданович М. Реализм «Горного венца» / Действительность. Искусство. Традиции. Литературно-художественная критика в СФРЮ. М., 1980.
6 Цит. по: Округли сто. Проблеми проучаван>а српског романтизма / Каижевна исторща. 1969. Кн.. I. № 3. С. 694.
7 История этой публикации исследована Д. Живковичем: Живко-виН Д. Први преводи В. Г. Бjeлинcкoг код Срба Ц ЖивковиП Д. Ев-ропски оквири српске кн>ижевности. Београд, 1970.
8 ПоповиН М. «Безимена» или без имена / Кн>ижевна исторща. Београд, 1969. Кн>. I. № 4.
9 ПоповиН М. Исторща српске кн>ижевности. Романтизам. Београд, 1972. Кн». 2. С. 158.
10 ПоповиН М. «Безимена» или без имена; Сто]ниЛ М. А. С. Пушкин и Бранко РадичевиЬ / Прилози проучавашу српско-руских кьи-жевних веза. Нови Сад, 1980.
11 См.: Погодин А. Руско-српска библиографаа 1800-1925. Београд, 1932. Д. I; 1936. Д. И.
12 Этому в значительной степени способствовали непосредственные контакты с русскими - с офицерами-добровольцами, прибывшими в Белград с началом сербо-турецкой войны 1876-1877 гг. Славившийся своим гостеприимством дом Йована Илича был для них всегда открыт. Юный Воислав помогал генералу М. Г. Черняеву учить сербский язык и сам учился у гостей русскому. Об этом см.: ПавиН М. Воислав Илий и европско песништво. Нови Сад, 1971.
13 Павич М. Русская литература в семье Иличей / Русско-югославские литературные связи. М., 1975. С. 161.
14 В этой оценке В. Иличем героев пушкинского романа в стихах отразилась не только личная позиция поэта, но и в значительной мере специфика восприятия «Евгения Онегина» целым поколением сербской литературной молодежи второй половины XIX в. Впрочем, не только сербской. Об этом см.: Кравцов Н. И. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин» в славянских странах / Кравцов Н. И. Проблемы сравнительного изучения славянских литератур. М., 1973. С. 196-260.
15 На эти факты впервые обратил внимание и сделал достоянием пушкинистики Милорад Павич {ПавиН М. Воислав ИлиЬ... С. 227-228).
16 Наряду с произведениями Пушкина, и творчество Лермонтова сыграло важную роль в развитии Иличем ямбических размеров в сербской поэзии. Этот вопрос рассматривается Миодрагом Сибиновичем в его монографии: СибиновиЛ М. Лермонтов у српско] кн>ижевности. Београд, 1971.
17 Цит. по: ЪосиН Б. Десет писаца - десет разговора. Београд, 1931. С. 137-138.
