CC BY
121
ББК 63.3 (0) 5
И. С. Медведик
ЭДУАРД VII И ПЕРСИДСКИЙ ВОПРОС В АНГЛО-РОССИЙСКИХ ОТНОШЕНИЯХ
В начале XX в. в англо-российских отношениях наметилось сближение. Однако сохранялись неразрешенные противоречия. Одним из них был персидский вопрос. Англо-российское соперничество в Персии, представлявшее собой межгосударственный конфликт, длилось с XIX в. От разрешения этого конфликта зависела возможность дружеского взаимодействия двух держав на международной арене.
Развитие и исход межгосударственных конфликтов во многом зависят от их восприятия противоборствующими сторонами. В связи с этим научный интерес представляет анализ позиции лиц, вырабатывающих и реализующих внешнеполитические решения. Нами предпринимается попытка исследовать восприятие англо-российского конфликта в Персии британским монархом в начале XX в.
Позиция Эдуарда VII по отношению к России была амбивалентна. Она формировалась под воздействием самых разных, подчас противоречивых факторов. Его детство и юность, да и зрелые годы пришлись на то время, когда Россия была безусловным врагом в восприятии англичан. Этому не могли помешать даже родственные связи с российской царствующей семьей. Враждебные отношения, во многом определяемые противоречиями на Востоке, не могли не повлиять на формирование внешнеполитических установок принца Уэльского. В то же время друзья принца Р. Черчилль и Р. Морьер были сторонниками урегулирования англо-российских отношений. Они пытались убедить наследника в необходимости разрешить с Россией спорные вопросы как в Европе, так и в Азии и пойти на сближение. Все это стимулировало интерес будущего монарха к России. Чтобы лучше узнать соперника, в 1866 г. принц убедил королеву отправить его в Россию на свадьбу сестры его жены с будущим императором Александром III. Уже тогда Эдуард собирался обсудить возможность согласия между двумя странами. Это не удалось. Во время визита в Петербург в 1881 г. вновь была сделана попытка обсудить эту тему, но российская сторона интереса к ней не проявила. К этому времени средневосточные противоречия оставались неразрешенными, а Персия становилась яблоком раздора [1, с. 90; 2, с. 680-681]. Новые вспышки враждебности между двумя державами возрождали недоверие к России, но влияние друзей сделало свое дело - принц постепенно становился все более твердым сторонником англо-российского сближения.
В окружении наследника, а затем монарха было много тех, кто осознавал угрозу для Англии со стороны Германии и видел выход в урегулировании отношений с Россией. Это и личный секретарь короля, и лорд Эшер, влиятельная фигура при дворе, и, особенно, Ч. Гардинг. Последний оказывал сильное влияние на монарха, будучи его другом и занимая важные государственные и дипломатические посты.
В 1884-1902 гг. дипломатическим представителем России в Лондоне был барон де Стааль. Это была популярная в английском обществе личность. Он близко общался с принцем, пытался донести до него российскую точку зрения по спорным вопросам. Именно влиянию этого человека, так же как воздействию друзей принца, обязана своим появлением и укреплением установка наследника престола на сближение с Россией.
Однако в душе принца, как и в целом в развитии англо-российских отношений, боролись две тенденции: понимание необходимости сближения и, на этой основе, стремление к нему и, образно говоря, впитанная с молоком матери подозрительность и недоверие к России.
В декабре 1902 г., уже будучи королем, Эдуард писал министру иностранных дел Лэнс-дауну: «На самом деле я боюсь, что едва ли есть на свете страна, относительно которой у России и Англии одинаковые точки зрения, обе не доверяют друг другу... России, как и Германии, нравится угрожать, но, получив отпор, она идет на попятную. Мы должны быть начеку и, прежде всего, проявить твердость, это единственный путь, я уверен». В том же письме он признавал: «Над нами сгущаются тучи, которые, я боюсь, будет нелегко разогнать» [3, с. 280].
Персидский вопрос был наиболее острым в англо-российских отношениях. Принцу Уэльскому пришлось столкнуться с ним еще в 70-е гг. XIX в. Именно тогда персидский шах Наср-эд-Дин отправился в европейское путешествие, начав его в России и включив Англию в свою программу. Шах считал необходимым сохранять баланс между Россией и Англией в их притязаниях на его страну. По иронии судьбы именно в это время в Лондоне находился пятилетний царевич Николай, будущий Николай II. Так, в начале 70-х гг. XIX в. в Лондоне встретились лица, представлявшие все три стороны англо-российского конфликта в Персии. Основная тяжесть обязанностей по приему шаха легла на плечи принца Уэльского. Для английского правительства было желательно, чтобы проявление британских дружеских чувств к Персии уравновешивало любые российские амбиции в этом вопросе. Это удалось. С. Ли, биограф Эдуарда VII, писал: «Принц предельно ясно дал понять, что его гостеприимство в отношении царской родни не ослабит его рвения в защиту британских интересов, когда они вступят в противоречие с интересами России» [3, с. 278-279].
Второй визит шаха состоялся в июле 1889 г. Решение персидского монарха включить Англию в программу турне по европейскому континенту приветствовалось английским правительством, особенно учитывая, что во время своего второго путешествия по Европе в 1878 г. шах отказался посетить Англию. В церемонии приема, план которой был составлен внешнеполитическим ведомством, принцу Уэльскому принадлежала главная роль. Его советником был Драммонд Вольф, один из его друзей, в свое время представленный ему Р. Черчиллем и быстро завоевавший его симпатии. В 1887 г. Вольф был назначен посланником в Тегеран, где близко познакомился с развитием англо-российского соперничества за влияние в Персии, с интригами при дворе шаха, с действиями российских дипломатов. Переписка с ним стала для принца важным источником информации по персидским делам.
Вольф разделял надежды своих друзей, принца и Черчилля, на достижение соглашения с Россией. Он составил план примирения двух соперников в этом регионе, с которым и прибыл в Лондон для подготовки визита шаха. Вольф много беседовал с принцем, обсуждая персидский вопрос. Ему легко удалось убедить собеседника, что желание шаха уступать и России, и Англии, поддерживая баланс между их притязаниями, дает подсказку к решению проблемы. Надо, по мнению Вольфа, разделить Персию на две сферы влияния - британскую и российскую [2, с. 686].
Принц поддержал этот план и посоветовал Вольфу показать его царю. Для этого он снабдил друга рекомендательными письмами к Александру III и даже, встретившись с российским правителем на семейном торжестве во Фреденсберге, посоветовал ему принять посланника и поговорить с ним. Форин оффис остался в стороне. Глава правительства и внешнеполитического ведомства Солсбери выразил свое неудовольствие по этому поводу, хотя в целом план одобрил. Но умудренный опытом политик посчитал, что это - мечты, которые вряд ли осуществятся при жизни нынешнего поколения [2, с. 687; 4, с. 12].
Встреча произошла в Берлине. План был изложен и благосклонно выслушан. Никаких конкретных действий не последовало. Тем не менее, принц, принявший активное участие во всех этих событиях, оказался во главе ведущих тенденций в дипломатии на рубеже XIX-XX вв. «Зерна, посеянные Вольфом с одобрения Эдуарда, взошли в должное время» [2, с. 688].
Став королем, Эдуард столкнулся с персидским вопросом сразу же после коронации. В Лондон с визитом прибыл персидский шах Музаффар-ад-Дин, сын Наср-эд-Дина. Соперничество России и Великобритании в Персии в это время продолжалось. Россия явно брала верх. Поэтому посещение персидским правителем Лондона было весьма кстати для укрепления пошатнувшихся позиций. Но британскому посланнику А. Гардингу пришлось долго уговаривать шаха отправиться в Англию. Тот согласился только после того, как посланник пообещал ему в награду «Орден Подвязки». Однако король не желал поступаться принципами и вручать христианский орден представителю другой религии, хотя его мать, королева Виктория, дважды шла на это ради решения международных проблем («Орденом Подвязки» были награждены турецкий султан и персидский шах Наср-эд-Дин). Кроме того, инициатива в данном случае исходила не от Эдуарда. Действия посланника нарушали субординацию.
Король несколько раз сказал «нет» Лэнсдауну, сообщившему ему об обещании Гардинга. Форин оффис, тем не менее, отдал указание об изготовлении специального - не христианского варианта ордена. Король был в гневе. Шах был в глубокой обиде из-за промедлений с вручени-
ем ордена. «Если бы русские были хорошо информированы, - замечает историк Брук-Шеперд, -и успели бы подсунуть шаху новый договор, он бы немедленно подписал его» [5, с. 120]. Англия оказалась на грани политического кризиса. Лэнсдаун заявлял о возможной отставке, если орден, обещанный шаху, не будет ему вручен. Наконец к королю обратился премьер-министр Бальфур, объясняя, какую трудную и опасную игру вынуждена вести Англия в Персии против гораздо более влиятельной там России.
Король оказался перед выбором: стоять на своем, сыграть на руку России и обречь страну на политический кризис или поступиться принципами во имя национальных интересов. Эдуард VII отступил, шах получил орден, отношения были налажены.
Это был характерный для эдвардианской Англии эпизод. «Британские ордена и медали были популярны и желаемы во всем мире, - пишет Брук-Шеперд. - Эдуард VII и его министры манипулировали ими как маленькими сверкающими драгоценностями - инструментами внешней политики. Это было время, когда путь к договору или концессии был украшен орденскими лентами и звездами. Даже когда не имелась в виду конкретная политическая цель, это был дешевый и надежный способ купить чье-то расположение» [5, с. 118].
Поведение короля во время упомянутого инцидента свидетельствовало о его некотором пренебрежении к персидскому вопросу. Об этом же говорит еще один эпизод. Во время одного из визитов персидского шаха для него был устроен прием в частном доме. Эдуард, в то время наследник престола, должен был представлять британскую корону. Однако он прислал вместо себя сына, что чрезвычайно обидело шаха, в гневе покинувшего прием [6, с. 64]. Таким образом, кропотливая работа британских дипломатов и политиков могла быть перечеркнута неосторожными действиями монарха.
Несмотря на все разногласия, международная ситуация начала XX в. требовала сближения с Россией. Условия для этого складывались благоприятно. У короля установились доверительные дружеские отношения с российским монархом, приходившимся ему племянником. Со времени визита Эдуарда в Россию в 1894 г. в связи с похоронами Александра III между родственниками установилась регулярная переписка [7]. Именно личные связи монархов, по мнению британцев, давали надежду на успех [8, с. 97]. Давно вынашиваемая Эдуардом VII идея была близка к воплощению. Но на пути к ее реализации было еще много препятствий. Король принимал самое активное участие в их преодолении, руководствуясь при этом своим видением международных проблем, но находясь в тесном контакте с внешнеполитическим ведомством.
Начало правления короля совпало с дальнейшим уменьшением роли короны во внешнеполитической сфере. Это было связано с несколькими факторами. Болезнь королевы Виктории в последние годы жизни не давала ей возможности по-прежнему активно интересоваться международными делами. Усиливалась роль премьер-министра, министра иностранных дел и его ведомства. Общественное мнение оказывало пока незначительное, но все возрастающее влияние. В одном из писем король признавался, что с тревогой следит за действиями премьер-министра, который практически не советуется с ним [9, с. 181]. Эдуарду VII не удалось установить полного взаимопонимания и столь близких отношений с собственными министрами, которые были, например, у королевы Виктории и главы правительства и внешнеполитического ведомства Солсбери. Тем не менее с Лэнсдауном, а тем более с его преемником Греем у него было вполне приемлемое взаимодействие. Разногласий по базовым вопросам внешней политики не возникало.
В руках монарха все еще оставались инструменты влияния. Это право на информацию, возможность назначать на соответствующие посты своих единомышленников, возможность свободно общаться с главами других государств, зарубежными дипломатами, политиками, государственными деятелями.
О степени влияния Эдуарда на британский внешнеполитический курс в качестве монарха среди современников и историков нет единого мнения. Политики и высокопоставленные чиновники, работавшие с королем, не считали его творцом британской внешней политики. Так, Бальфур (премьер-министр в начале XX в.) писал Лэнсдауну (министру иностранных дел в то же время): «Не правда ли, что все годы, когда мы были министрами, король Эдуард не сделал ни одного предложения ни по одному из важных вопросов?» [9, с. 181]. Грей (глава Форин оф-фис) в своих воспоминаниях замечал: «Еще при жизни короля появилась, а затем широко распространилась легенда о том, что британская внешняя политика обязана инициативе Эдуарда VII и контролировалась им» [10, с. 197].
Другое мнение высказал Стид, редактор «Таймс»: «Его понимание основ европейской политики было глубже, чем у любого государственного деятеля, которого я встречал. Оно основывалось на знаниях, приобретенных на собственном опыте и в результате собственных наблюдений. Ни один человек, и, конечно, ни один монарх последних лет не превосходил его в практической философии государственного управления» [ІІ, с. І25]. Ж. Луи, посол Франции в России, черпавший информацию из бесед с британскими дипломатами, положительно оценил роль короля в международной политике: «Он читал всю важнейшую часть дипломатической корреспонденции. Foreign Office посылал ему даже частные письма Никольсона (британский посол в России - И. М.) к Грею и к Гардингу. Он сам писал своим послам. Никольсон показал мне письмо от него (маленькие страницы в четвертинку листа, написанные ровным быстрым почерком, не особенно четким, но разборчивым). Король поздравлял его с удовлетворительным ведением переговоров о соглашении І907 г. с Россией, с «триумфом британской дипломатии»... Письмо короля написано в дружеском и прямом тоне, без фамильярности» [І2, с. 2б].
Историк Бишоп, признавая, что Эдуард VII считался королем с большим влиянием на внешнюю политику, призывает отделять образ короля как блестящего представителя страны от идеи, что он действовал по своей инициативе. «Его действия санкционировались министрами. Это были действия посла, а не министра иностранных дел, они были дипломатическими, а не политическими по своей сущности» [ІЗ, с. 42]. Того же мнения придерживаются исследователи британской истории Кеннеди и Мангер, которые утверждают, что король никогда не понимал глубинных факторов, влияющих на внешнюю политику [І4; І5, с. 2б2-2бЗ].
Биографы Эдуарда VII демонстрируют взвешенную позицию, не переоценивая роль монарха. Исключение составляет Г. Брук-Шеперд, настаивающий на почти абсолютной власти короля во внешнеполитической сфере [2, З, 5, Іб]. Попытка поставить точку в споре сделана в работе «Монархия и дипломатия в Европе, iS90-i9i4». Автор утверждает, что Эдуард VII, не формируя внешнеполитический курс, своей энергией и инициативой с помощью остававшихся в его руках инструментов способствовал успешной реализации этого курса [9].
Большую роль играло наличие у короля возможности назначать на важные для осуществления сближения с Россией должности своих единомышленников - сторонников разрешения англо-российских противоречий. Так, в І904 г., несмотря на несогласие внешнеполитического ведомства, послом в Россию был направлен Ч. Гардинг. Позже он занял высокую должность в министерстве иностранных дел, став второй фигурой после министра Э. Грея. А на пост посла в Петербурге, по настоянию монарха, был назначен и А. Никольсон, сыгравший одну из главных ролей в подписании англо-российского соглашения i907 г.
Британский монарх умел разбираться в людях, был обаятелен, легко завоевывал доверие. Ему удалось установить дружеские отношения с ключевыми фигурами на международной арене. В англо-российских отношениях, помимо Николая II, это был, например, А. Извольский, дипломат, министр иностранных дел России в І90б-І9І0 гг. Впервые король встретился с ним в Копенгагене, где в ходе дружеской беседы в британском посольстве была прозондирована почва относительно соглашения с Россией. Монарх был инициатором и следующих встреч, в І907 и І 90S гг. Король, следуя советам Гардинга, использовал все свое очарование и даже лесть, чтобы расположить российского министра к дальнейшему укреплению отношений между двумя странами [9, с. Іб4, Іб7]. В круг близких королю людей попал и российский посол в Лондоне граф Бенкендорф. Именно умение устанавливать личные контакты позволило, по мнению современников, Эдуарду VII сыграть значимую роль в британской внешней политике [9, с. ^З].
Весной І904 г., вскоре после подписания англо-французского соглашения, король счел момент удачным для активизации англо-российского сближения. В апреле, находясь в Копенгагене, он встретился с российским послом в Дании А. Извольским для того, чтобы через него сообщить российскому правительству о своей готовности заключить с Россией соглашение, подобное англо-французскому. Он также выразил готовность способствовать разрешению кризиса на Дальнем Востоке (шла русско-японская война, а Англия была в союзнических отношениях с Японией). Извольский отправил подробное сообщение об этой беседе министру иностранных дел России Ламздорфу. Эдуард VII одобрил это послание. Копию он оставил себе, показав ее только Лэнсдауну и дав указание ознакомить с ней премьер-министра. В то же время он уведомил французского посла в Лондоне о возможности англо-российского сближения [4, с. б4; i7, с. 2бІ; iS, с. 20б-207].
Через несколько дней король принял в Лондоне российского посла Бенкендорфа, побеседовав с ним на ту же тему. Однако Лэнсдаун, с которым вскоре встретился Бенкендорф, заявил, что момент для переговоров неподходящий [17, с. 259; 19, с. 183]. Казалось, что устремления короля вступили в противоречие с планами МИД. Оценки этих событий различаются в работах отечественных историков. А. Гальперин считает, что Эдуард VII действовал самостоятельно. Б. Ананьич полагает, что никаких разногласий не было. Демарш короля был тщательно спланирован. Это была попытка подготовить почву для вмешательства в вопросы послевоенного устройства. Возможно, так и было. Именно таким образом это воспринял Николай II, который выразил неудовольствие в письме к «дядюшке Берти» [3, с. 288; 17, с. 262; 18, с. 206-207].
Так или иначе, сближения не произошло, хотя и было сказано много приятных слов. Уже через несколько месяцев Эдуард VII предпринял еще одну попытку. Он был приглашен на крестины Алексея, наследника российского престола. Король не смог поехать, но направил в Россию своего представителя принца Луи Баттенбергского. Он должен был передать личное послание короля Николаю II. В письме содержалась просьба обсудить с указанным доверенным лицом короля все важнейшие проблемы англо-российских отношений. Аналогичное письмо предназначалось министру иностранных дел Ламздорфу. Отчет принца Луи по итогам встреч содержал общие фразы о положительном настрое собеседников в отношении достижения взаимопонимания между двумя державами. Конкретных результатов не было. Но и король, и Ч. Гардинг, в то время посол в Петербурге, считали мероприятие удачным. Об этом, по мнению Гардинга, свидетельствовали переданные ему дружелюбные высказывания Николая II о британской империи и британском монархе [3, с. 300; 9, с. 160].
Инициативы Эдуарда VII в 1904 г. не принесли явных результатов. Сближению не способствовала ни продолжающаяся война, ни общая международная ситуация, ни подготовка России к переговорам с Персией о займе, а возможно, и о союзе. Тем не менее о значении этих инициатив свидетельствует, например, тот факт, что в Германии они не были обойдены вниманием и вызвали тревогу. Германский военный атташе сообщал из Лондона: «Нет сомнений, что король очень сильно влияет на формирование антигерманских чувств.... Следующий шаг -союз с Россией, что оставит Германию совершенно изолированной» [3, с. 305].
После окончания русско-японской войны британская дипломатия активизировала свою деятельность. На британского монарха по-прежнему возлагались надежды по обеспечению благожелательной позиции царя. Уже весной 1905 г. Гардингу было поручено довести до сведения российского монарха желание британской стороны урегулировать спорные вопросы в Азии. В 1906 г. планировался визит Эдуарда VII для личных переговоров о сближении. Революция в России перечеркнула эти планы.
Благоприятная ситуация для англо-российского соглашения возникла позже. Оно было подписано в августе 1907 г. Об участии короля в этом процессе историк Брук-Шеперд пишет: «Будучи информированным и постоянно одобряя и ободряя обе стороны, король не принимал активного участия в переговорах.. Это была кропотливая работа для профессионалов, и король был рад предоставить им делать свое дело» [5, с. 324]. Свою задачу король выполнял успешно: на самом высоком уровне демонстрировал желание прекратить противоборство и разрешить спорные проблемы на Среднем Востоке и, в частности, в Персии. Кроме того, его продолжали волновать возможные препятствия на пути к соглашению, например сопротивление вицекороля Индии и командующего вооруженными силами. Так, в сентябре 1906 г. он направил Грею телеграмму, в которой выразил надежду, что «исчерпывающие объяснения будут даны в ответ на аргументы правительства Индии, и они будут убедительны» [3, с. 569].
Следующий шаг к сближению с Россией был сделан в 1908 г. В июне 1908 г. в Ревеле состоялась встреча Эдуарда VII и Николая II. Эта поездка короля планировалась еще в 1906 г. Однако она была им отложена из-за событий в России, несмотря на настойчивые советы Грея осуществить ее. Состав делегации был красноречив. Короля, наряду с супругой королевой Александрой, сопровождал Гардинг, представлявший Форин оффис, Френч - главный инспектор британской армии, и Фишер, первый лорд адмиралтейства. Это был первый государственный визит британского монарха в Россию. Он был вызван не только необходимостью выполнить дипломатические формальности (после визита Николая II в Лондон наступила очередь Эдуарда VII), но и политическими потребностями. Следовало подать всем заинтересованным
лицам знак, свидетельствующий об установлении дружбы между двумя державами. «В целом основа Тройственного согласия между Англией, Францией и Россией была создана, но цемент, скрепляющий всю конструкцию, был местами все еще влажным, а многие кирпичи еще шатались» [5, с. 324].
Король не только участвовал в официальных церемониях, но и обсудил внешнеполитические проблемы, в частности вопросы, связанные с соглашением относительно Персии, со Столыпиным и Извольским (премьер-министром и министром иностранных дел России) [10, с. 202-207]. Цель визита была достигнута. Он нейтрализовал некоторый нежелательный с точки зрения Англии поворот России в сторону Германии после переговоров российского и германского императоров в Бьерке. Впечатление, произведенное визитом в Европе, было, в свою очередь, несколько нейтрализовано посещением Эдуардом VII Берлина в следующем году. Тем не менее, встреча в Ревеле обозначила изменения в предвоенной дипломатии и послужила примером личного вклада Эдуарда VII в международную политику.
Деятельность Эдуарда VII по разрешению конфликта в Персии, соответствуя его собственному видению международных проблем и внешнеполитическому курсу Форин оффис, требовала, однако, от него мужества. Ряд описанных выше шагов он предпринял по собственной инициативе, на свой страх и риск. Ему приходилось идти против общественного мнения в своей собственной стране. Английская общественность в целом была против англо-российского сближения. Атаки противников примирения усиливались по мере активизации России в Персии. Так, свидание в Ревеле подверглось осуждению в парламенте. Грею пришлось оправдывать монарха, а тот отплатил противникам, лишив их приглашения на королевский прием. С нападками на короля обрушилась и зарубежная, в частности германская, пресса. Прежде его представляли плейбоем, путешествующим в поисках приключений. Энергичная внешнеполитическая деятельность привела к тому, что его стали называть хитрым интриганом, тайно плетущим сети, чтобы в конце концов задушить Германию [5, с. 324].
Анализируя внешнеполитическую деятельность Англии, известный отечественный историк Е. Тарле писал: «Рабочий метод британской дипломатии таков: Эдуард делает предварительные шаги и ведет все дальнейшие принципиально важные переговоры с главой государства и правительства. Премьер-министр и статс-секретарь по иностранным делам держатся королем в курсе дел. Когда принципиальные базы переговоров готовы, в них вступает статс-секретарь, затем соглашение одобряется премьер-министром и входит в силу» [20, с. 427]. Во многих случаях в процессе англо-российского сближения действия короля и правительства соответствовали этой схеме.
Историки отмечают, что «влияние Эдуарда VII на внешнюю политику настолько упало по сравнению с влиянием его матери, насколько оно превосходило влияние его сына» [13, с. 43]. Вопреки этой, впрочем, вполне справедливой, оценке, в истории англо-российского конфликта в Персии Эдуард сыграл гораздо более важную роль, чем его мать. Еще в бытность наследником престола он осознал то, насколько важно было для Англии сблизиться с Россией, и то, что для этого необходимо было разрешить конфликт в Персии. Не понимая всех сложностей англороссийского соперничества в Персии и не придавая большого значения укреплению там британских позиций, он считал возможным поступиться чем-либо в персидском вопросе ради главной, по его мнению, задачи: достижения дружеского взаимодействия России и Британии на международной арене. В этом направлении он и действовал. Почва для этого была уже подготовлена. Грей писал о короле: «Я продолжил политику, с которой Эдуард был уже знаком и которой он симпатизировал. Мне думается, что он прошел тот же путь, что и все мы: от нежелания зависеть от Германии к нежеланию постоянных ссор с Францией и Россией» [10, с. 199].
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Монархи Европы: Судьбы династий / ред.-сост. Н. В. Попов. - М.: ТЕРРА, 1997. - 624 с.
2. Lee S. King Edward VII. A Biography. By Sir S. Lee. Vol. 1-2. L: Macmillan, 1925-1927. - Vol. 1. - XII, 831 p.
3. Lee S. King Edward VII. A Biography. By Sir S. Lee. Vol. 1-2. - L: Macmillan, 1925-1927. - Vol. 2. - XI, 769 p.
4. ChurchillR. P. The Anglo-Russian Convention of 1907. - Iowa: The Torch press, 1939. - 365 p.
5. Brook-Shepherd G. Uncle of Europe. The Social and Diplomatic Life of Edward VII. - L.: Collins, 1975. - 384 p.
6. Rose K. Superior Person. A Portrait of Curzon and his Circle in Late Victorian England. - L.: Weidenfeld and Nicolson, [cop. 1969]. - XV, 475 p.
7. ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 1138; 1388.
8. Hardinge Ch. Old Diplomacy. The Reminiscences of Lord Hardinge of Penshurst. - L.: Murray, 1947. - XII, 288 p.
9. McLean D. Royalty and Diplomacy in England. - Cambridge: Cambridge univ. press, 2001. - XII, 239 p.
10. Grey E. The Twenty Five Years. 1892-1916. By Viscount Grey of Fallodon. - L: Hodder and Stoughton, 1926. - Vol. 1-2. - Vol. 1. - XXX, 331 p.
11. SteedH. W. Through Thirty Years. - N.-Y., 1925. - 225 p.
12. Луи Ж. Записки посла. - М.: НКИД, 1925. - 87 с.
13. Bishop D. The Administration of British Foreign Relations. - Westport (Conn.): Greenwood press, 1974. -XVI, 410 p.
14. Kennedy P. The Reality behind Diplomacy. Background influences on Britain external Policy, 1865-1980. -L.: Fontana press, 1989. - 416 p.
15. Monger G. The End of Isolation. British Foreign Policy 1900-1907. - L.: [a. o.], 1963. - VI, 343 p.
16. Magnus P. King Edward the Seventh. - N.-Y.: Dutton, 1964. - XV, 528.
17. Ананьич Б. В. Англия и Россия в Персии накануне соглашения 1907 г.: дис. ... канд. ист. наук. -Л., 1961. - 390 с.
18. Гальперин А. Англо-японский союз. 1902-1921 гг. - М.: Госполитиздат, 1947. - 448 с.
19. British Documents on the Origins of the War. 1898-1914. Ed. by G. P. Gooch, H. Temperley. - L.: H. M. Stat. off. 1927-1929. - Vol. 1-10. - Vol. 4. - 356 p.
20. Тарле Е. В. Политика: история территориальных захватов (XV-XX) - М.: ЭКСМО-Пресс, 2001. - 797 с.
Статья поступила в редакцию 15.06.2009
EDWARD VII AND THE PERSIAN QUESTION IN ANGLO-RUSSIAN RELATIONS
I. S. Medvedik
The problems of perception of international conflict by its participants are examined in the paper with the help of the certain historical material. The position of the British crown at the beginning of the XXth century is analyzed due to the fact that there was a conflict between Russia and Great Britain because of their influence in Persia. The evaluations of the conflict, offered ways of its solution, attitude to the opposite side are revealed. The conclusions about the perception of the Anglo-Russian relations and the Persian question by the British crown are made. The question concerning possibilities of the crown to have some influence on British foreign policy’s formation at the beginning of XXth century is also touched upon in the paper.
Key words: Anglo-Russian relations, international conflict, Persian question, perception, British crown.
