CC BY
18
УДК 82-3
Kulyapin A.I., Doctor of Sciences (Philology), Professor, Altai State Pedagogical University (Barnaul, Russia),
Е-mail: iskander58@mail.ru
EDEN IN HELL: THE CRIMEA IN CREATIVE GEOGRAPHY OF V.M. SHUKSHIN. The article describes reasons for the Crimea's special place in the creative geography of V. M. Shukshin. The semiotic halo of the peninsula is associated with the biography of the writer in a very large extent. In Russian literature, Tauris has been associated with Xanadu, since XVIII century. Vasily Shukshin frequently uses traditional Crimean themes and images that are common for their texts. However, the Crimea in our culture is not only a garden, but also a resort, and it acquires a double infernal-Eden meaning. The immorality of the resort gives Shukshin reason for marking the south as the locus of demons. Shukshin's model resembles a mythological space, where a man in every new place goes through radical metamorphosis. The euphoria of getting rid of routine causes sense of freedom in Shukshin's characters, but it is a false concept of freedom.
Key words: myth of geography, geopoetics, image, symbol, creative space.
А.И. Куляпин, д-р филол. наук, проф., Алтайский государственный педагогический университет, г. Барнаул,
Е-mail: iskander58@mail.ru.
ЭДЕМ В ПРЕИСПОДНЕЙ: КРЫМ В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ГЕОГРАФИИ В.М. ШУКШИНА
Исследование выполнено в рамках проекта №16-14-22001 РГНФ «Семиотика пространства в региональной литературе: особенности геопоэтики В.М. Шукшина»
В статье раскрываются причины, по которым Крым занял особое место в художественной географии В.М. Шукшина. Семиотический ореол полуострова в очень значительной степени оказался связан с биографией писателя. Таврида в русской литературе, начиная с XVIII века, устойчиво ассоциируется с земным раем. Шукшин также активно использует эти традиционные для крымского текста мотивы и образы. Однако, поскольку Крым в отечественной культуре - это не только сад, но и курорт, он приобретает двоящуюся инфернально-эдемскую семантику. Курортный имморализм дает Шукшину основание маркировать юг как локус бесовский. Шукшинская модель пространства напоминает мифологическую, в которой человек, попадая на новое место, переживает радикальные метаморфозы. Эйфория избавления от рутины повседневности вызывает у героев Шукшина ощущение свободы, но это ложно понятая свобода.
Ключевые слова: мифогеография, геопоэтика, образ, символ, художественное пространство.
В восприятии Шукшина Крым - сверхсемиотичный топос. Это неудивительно, поскольку с полуостровом связаны очень важные события жизни писателя. В июне 1950 года Шукшин был направлен для прохождения военной службы в Севастополь. За два с половиной года пребывания в армии трудный подросток Вася Шукшин изменился до неузнаваемости, сделавшись человеком с большой жизненной целью. В письме к сестре (Севастополь, 27 марта 1951 г.) Шукшин говорит о принципиально новом отношении к выстраиванию своей судьбы: «Начинаю (только теперь, как ни странно) осмысливать, понимать в истинном смысле пройденный путь» [1, т. 8, с. 221]. Правда, столь радикальное преображение было оплачено немалой ценой - тяжелой болезнью, в ноябре 1952 года медики обнаружили у Шукшина язву желудка и двенадцатиперстной кишки.
Летом 1964 года Крым снова стал для Шукшина местом судьбоносного выбора. Во время съемок фильма «Какое оно, море?» он знакомится с актрисой Лидией Федосеевой. Об атмосфере тех дней вспоминает В. Гинзбург: «В один свободный от съёмок день вместе с Лидией Николаевной Федосеевой, будущей женой Василия Макаровича, мы поехали гулять в Новый Свет. Было солнце, море. Было весело. Шукшин был счастлив» [2, с. 217]. И в семиотическом, и в психологическом аспектах существенно, что первоначально поселок Новый Свет назывался Парадиз.
Шукшин ещё не раз бывал в Крыму: снимал здесь эпизоды фильмов «Странные люди» (летом 1968 г.) и «Печки-лавочки» (в сентябре 1971 г.), отдыхал в ялтинском санатории «Голубой залив» (в 1969 г.). Каждый из этих визитов оставил заметный след в творчестве писателя.
Впервые на курорте (в Прикарпатье) Шукшин побывал, будучи студентом ВгИКа, в январе 1958 года. В письме к И.А. Жи-галко он довольно красочно передал свои впечатления: «Я - на курорте. Это, знаете, здорово - курорт. Когда я приехал сюда, я очень удивился: у меня было точно такое представление о рае» [1, т. 8, с. 236].
Разумеется, Крым с еще большим основанием, чем Прикарпатский санаторий, может претендовать на статус земного рая, ведь, по наблюдению А. Зорина, Таврида со времен Потемкина и Екатерины Великой - «это и есть наша Древняя Греция, наш рай» [3, с. 121]. В полном соответствии с таким истолкованием крымского мифа Нюра Расторгуева в финальных сценах фильма «Печки-лавочки» (1972) восторгается видом с террасы
Воронцовского дворца: «Как здесь хорошо. Прям рай господень!»
Активно библейский контекст задействован Шукшиным в рассказе «Чередниченко и цирк», написанном в 1969 году во время пребывания писателя в крымском санатории «Голубой залив». У главной героини рассказа библейское имя Ева, а герой ожидаемо именует себя Адамом: «- Адам пошел к Еве, -пошутил сам с собой Чередниченко» [1, т. 5, с. 99]. Циркачка Ева относится к типажу женщин-искусительниц, чем и объясняется выбор имени.
До грехопадения Адам и Ева не имели представления, что такое зло, и только познав зло, они познали стыд: «И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания. <...> и скрылся Адам и жена его от лица Господа Бога между деревьями рая» (Быт. 3: 7, 8). Персонажи произведений Шукшина, оказавшись на южном курорте, в земном Эдеме, словно бы возвращаются к тому состоянию, в котором Адам и Ева пребывали до вкушения плодов с древа познания. В раю человеку не нужна была одежда, не нужна она и на юге.
Курносого из киноповести «Печки лавочки» и Петьку из рассказа «Петька Краснов рассказывает» (1973) в Крыму больше всего поражают обнаженные тела отдыхающих, это главный предмет их, почти дословно совпадающих, разговоров.
«Идёшь по пляжу - тут женщина голая, там голая - валяются. Идешь, переступаешь через их.
- Совсем голые?! - удивилась Нюра.
- Зачем? В купальниках. Но это же так - фикция. <...> - Ну, идешь, ну, смотришь же. Неловко вообще-то.
- Ну да, - согласилась Нюра, - другая и по морде даст.
- Да нет, там это само собой разумеется. Но вообще-то неловко» [1, т. 5, с. 281].
От ощущения неловкости сельские жители на курорте быстро избавляются. «Так глядишь - вроде совестно, а потом подумаешь: нет, красиво! Если уж им не совестно, чего же мне-то совестно?» - оправдываются курносый и Петька Краснов [1, т. 5, с. 281; т. 7, с. 23].
В финале киноповести «Печки-лавочки» (в отличие от фильма, где Иван Расторгуев возвращается на родину) герой вопреки всем препятствиям прорывается в крымский рай и там растворяется среди «голых счастливых людей» [1, т. 5, с. 305]. «Ну, я стал
- как все», - подытоживает свои курортные приключения Петька Краснов [1, т. 7, с. 22]. Нечто подобное мог бы сказать о себе и Иван Расторгуев.
Проблема в том, что пропуск в земной Эдем может получить только тот, кто готов занять позицию «по ту сторону добра и зла». Курортный имморализм дает Шукшину основание маркировать южное пространство как локус бесовский.
В поезде по пути на юг Нюра Расторгуева видит сон-аллегорию:
«Распахнулся огромный, с плющом, с фикусами в огромных кадках, сверкающий зал ресторации. И весь он ходуном ходит. Полуголые девицы, волосатые парни зашлись в танце... "Очи черные".
Гремит и кривляется "ритмичная жизнь". То ли это какой-то вселенский шабаш, то ли завтра - конец света. Не архангел ли Гавриил дует в свою сзывающую трубу, и нет ли тут - среди обаятельных дам и джентльменов - этих, с хвостиками и на копытцах?
С трудом продралась Нюра через гремящий, орущий, бесноватый зал. И вышла к столу, где пирует её Иван. Он славно пирует! По бокам его почти голые девицы, смеются, пьют шампанское.» [1, т. 5, с. 284].
На этот вселенский шабаш, естественно, слетается вся нечисть. Инфернальный свояк Сергей Сергеевич из одноименного рассказа (1969) хвастается: «Я, как правило, в Ялте отдыхаю. Не люблю в этих деревнях: в магазине ничего нет.» [1, т. 5, с. 8]. «К югу - это хорошо, - хвалит Ивана Расторгуева вор-«конструк-тор». - Я сам думаю махнуть скоро. - И конструктор пропел шутливо: - Там море Черное, песок и пляж, там жизнь привольная чарует нас!..» [1, т. 5, с. 263].
Преображение изначально инфернального пространства в Эдемский сад - это, по Шукшину, одна из целей культуры. В крымском пространстве роль главного культурного героя сыграл, по его мнению, Чехова. В новеллу «Братка», открывающую кинофильм «Странные люди» (1969), режиссер включил фрагмент лекции для посетителей дома-музея писателя в Ялте. Экскурсовод заученной скороговоркой информирует заезжих туристов: «В 1898 году, когда Чехов купил этот участок, здесь на крутом косогоре рос только чертополох, и вот Чехов своим трудом создавал этот замечательный сад». Буквальный перевод на современный русский язык названия растения, упомянутого ялтинским гидом, - «пугающий чертей», в народной магии его функция: «отгонять нечистую силу. <.> С другой стороны, чертополох считался принадлежащим нечистому, черту» [4, с. 527].
У калитки чеховской усадьбы между Васькой-чудиком (С. Никоненко) и его безымянным братом (Е. Евстигнеев) разворачивается нелепый диалог:
«- Здесь он (Чехов. - А. К.) жил?
- Да.
- Здесь он входил?
- Выходил. Вход с другой стороны. Хотя он мог и так, и эдак.
- Брат, давай зайдем. А?
- Потом».
Призыв «зайти» реализовать невозможно, так как братья стоят возле выхода из «замечательного сада». Это его творец Чехов мог ходить «и так, и эдак» - современному человеку вход сюда закрыт. Василий довольствуется тем, что издалека через приоткрытую калитку заглядывает в Эдемский сад. Никакого «потом» тоже не будет, ведь Чудик уже на следующий день покинет Ялту. Более того, вернувшись к себе в деревню, он объявит всю свою поездку в Крым не осуществившейся.
Двоящийся инфернально-эдемский ореол у полуострова возник из-за того, что Крым - «это, во-первых, сад, а во-вторых, курорт. В культуре XIX в. и наследующей ей традиции это в первую очередь экзотический сад, часто даже - райский сад. В культуре XX в. - это по преимуществу курорт» [5, с. 73]. Чеховский образ Крыма так же амбивалентен. Проанализировав крымские сцены рассказа «Дама с собачкой», А.Д. Степанов пришел к выводу: «.нельзя решить: становится ли для Чехова Крым топо-сом воскресения, или остается только местом курортных романов» [6, с. 141].
Хорошо известно, что отличительная черта курортного хронотопа - повышенный эротизм. По замечанию М.Ю. Лермонтова, сам «воздух Кисловодска располагает к любви» [7, с. 418]. Воздух Ялты, вне всякого сомнения, - тоже. На шукшинских персонажей повышенный эротизм Кисловодска и Ялты действует очень сильно, хотя нельзя не отметить, что их курортные романы предельно несуразны.
На юге отдыхающие теряют устоявшиеся нравственно-культурные ориентиры, у них деформируется восприятие мира. Шукшинская модель пространства напоминает мифологическую, в которой «.попадая на новое место, объект может утрачивать связь со своим предшествующим состоянием и становиться другим объектом (в некоторых случаях этому может соответствовать и перемена имени)» [8, с. 530].
Кардинально меняют на отдыхе стиль поведения Чередниченко («Чередниченко и цирк»), Хмырь и «генерал» Малафейкин из одноименных рассказов. В рассказе «Хмырь» (1971) Шукшин не случайно лишает своего героя имени, тем самым подчёркивается существенность пережитой им на юге метаморфозы, а кроме того писатель стремится к обобщению: «Такие, курносые, с круглыми глазами, попадая на курорт, чудом каким-то превозмогают врожденную робость, начинают сыпать шутками-прибаутками, начинают приставать к молодым женщинам, и все - громко, самозабвенно, радостно. Они считают, что на курорте так надо» [1, т. 5, с. 172].
Эйфория избавления от рутины повседневности вызывает ощущение свободы, но это ложно понятая свобода. Особенно отчетливо мнимость раскрепощения homo vacationer проявляется в сексуальной сфере.
«Почувствовав себя вольготно» в южном городке и «слегка обнаглев», плановик Чередниченко осмеливается делать «выговор продавщицам за теплое пиво» [1, т. 5, с. 98]. Это верх его развязности. Но зато в зоне Эроса Чередниченко не останавливается даже перед столь экстравагантным поступком, как внезапное сватовство к циркачке, пробудившей его сексуальные фантазии. «Говорят - "темпераментные"», - предвкушает он радости супружества [1, т. 5, с. 366].
На грани патологии ночные измышления о курортных развлечениях «генерала» Малафейкина: «Но мы знаете, что делаем? <.> собираемся одни мужчины, заказываем какой-нибудь такой. с голяшками. Не уважаете? - Семен Иваныч неуверенно посмеялся. - Интересно вообще-то!» [1, т. 6, с. 19]. Таковы у шукшинских персонажей формы сексуального либертинажа, и это - вместо классических курортных романов.
Приволье курортной жизни иллюзорно, на самом деле юг в произведениях Шукшина - пространство несвободы. Малафей-кин, например, вынужден смотреть свои фильмы «с голяшками» в изоляции, в санатории «за забором» [1, т. 6, с. 19].
Пародийно звучит в фильме «Странные люди» хрестоматийная фраза Горького из пьесы «На дне»: «Человек - это звучит гордо!» Герой Е. Евстигнеева сокращает её до абсурдного: «Человек - это звучит.» После чего следует эмоциональное восклицание: «Да, ну правильно, согласен. Но дайте ж человеку свободу!» Симптоматично, что эту тираду «братка» произносит на фоне зарешеченного окна. Вообще, его существование в полуподвальном помещении («на дне»), за решеткой весьма похоже на тюремное заключение, наверное, отсюда - страстный порыв к воле.
Ю.М. Лотман в статье «Декабрист в повседневной жизни» обратил внимание на «обязательность смены социальной маски» во время отдыха: «Для русского дворянина XIX века, а во второй половине его - и чиновника, строгая урегулированность жизни нормами светского приличия, иерархией чинов, сословной или бюрократической, определяет то, что отдых начинает ассоциироваться с приобщением к миру театральных кулис или цыганского табора» [9, с. 355-356].
Поскольку советская действительность по степени урегу-лированности не уступала веку XIX, то и здесь, отдых - это погружение в театрализованное пространство. На южных курортах самый естественный человек ведет себя неестественно. Синтез театральных, цирковых и кинематографических мотивов присутствует в рассказе «Чередниченко и цирк». Чередниченко в объяснении с Евой открыто ссылается на фильм «Мистер Икс» (1958), снятый по оперетте И. Кальмана «Принцесса цирка». В ассоциативном поле героя с персонажем оперетты И. Кальмана сопрягается Ева, хотя, если судить объективно, то именно Чередниченко ведет себя, мыслит и чувствует в соответствии с опереточными шаблонами. Жесты героя рассказа своей подчеркнутой театральностью и неестественностью парадоксально противопоставлены простоте и естественности поведения героини-циркачки.
Ю.М. Лотман убедительно продемонстрировал, что в русских средневековых текстах «нравственным понятиям присущ локальный признак, а локальным - нравственный. География выступает как разновидность этического знания» [10, с. 211].
Этот тезис вполне применим к более широкому кругу произведений.
В художественной географии Шукшина Крымский полуостров - это один из курортных локусов, а значит - пространство инфернальное, средоточие пороков и грехов. Но в отличие от
Библиографический список
других знаменитых курортов (Кисловодск, Гагры) Ялта в произведениях писателя и режиссера предстает еще и как земной Эдем. В этом аспекте с Крымом будет связан не только библейский мотив искушения, но также тема физического исцеления и возможности духовного преображения человека.
1. Шукшин В.М. Собрание сочинений: в 9 т. Барнаул: Издательский дом «Барнаул», 2014.
2. Гинзбург В. Ученическая тетрадь в коленкоровом переплете. О Шукшине: Экран и жизнь. Москва: Искусство, 1979: 213 - 221.
3. Зорин А. Кормя двуглавого орла... Русская литература и государственная идеология в последней трети XVIII - первой трети XIXвека. Москва: Новое литературное обозрение, 2001.
4. Колосова В.Б. Чертополох. Славянские древности: Этнолингвистический словарь: в 5 т. Москва: Международные отношения, 2012; Т. 5: 527 - 529.
5. Строганов М. В. «Мифологические предания счастливее для меня воспоминаний исторических.» (и не только Пушкин). Крымский текст в русской культуре. Санкт-Петербург, 2008: 72 - 88.
6. Степанов А.Д. Чехов и проблема «уединенного сознания». Сцена в Ореанде. Homo universitatis. Санкт-Петербург: СПбГУ, 2009: 131 - 142.
7. Лермонтов М.Ю. Герой нашего времени. Собрание сочинений: в 4 т. Москва-Ленинград: Издательство АН СССР, 1962; Т. 4: 275 - 474.
8. Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Миф - имя - культура. Семиосфера. Санкт-Петербург: «Искусство-СПб», 2010: 525 - 543.
9. Лотман Ю.М. Декабрист в повседневной жизни. Беседы о русской культуре: быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIXвека). Санкт-Петербург: «Искусство-СПб», 1994: 331-384.
10. Лотман Ю.М. О понятии географического пространства в русских средневековых текстах. Труды по знаковым системам. II (Ученые записки Тартуского государственного университета.) Вып. 181. Тарту: Издательство Тартуского университета, 1965: 210 - 216.
References
1. Shukshin V.M. Sobranie sochinenij: v 9 t. Barnaul: Izdatel'skij dom «Barnaul», 2014.
2. Ginzburg V. Uchenicheskaya tetrad' v kolenkorovom pereplete. O Shukshine: 'Ekran i zhizn'. Moskva: Iskusstvo, 1979: 213 - 221.
3. Zorin A. Kormya dvuglavogo orla... Russkaya literatura igosudarstvennaya ideologiya vposlednej tretiXVIII - pervoj tretiXIX veka. Moskva: Novoe literaturnoe obozrenie, 2001.
4. Kolosova V.B. Chertopoloh. Slavyanskie drevnosti: 'Etnolingvisticheskij slovar': v 5 t. Moskva: Mezhdunarodnye otnosheniya, 2012; T. 5: 527 - 529.
5. Stroganov M. V. «Mifologicheskie predaniya schastlivee dlya menya vospominanij istoricheskih...» (i ne tol'ko Pushkin). Krymskij tekst v russkojkul'ture. Sankt-Peterburg, 2008: 72 - 88.
6. Stepanov A.D. Chehov i problema «uedinennogo soznaniya». Scena v Oreande. Homo universitatis. Sankt-Peterburg: SPbGU, 2009: 131 - 142.
7. Lermontov M.Yu. Geroj nashego vremeni. Sobranie sochinenij: v 4 t. Moskva-Leningrad: Izdatel'stvo AN SSSR, 1962; T. 4: 275 - 474.
8. Lotman Yu.M., Uspenskij B.A. Mif - imya - kul'tura. Semiosfera. Sankt-Peterburg: «Iskusstvo-SPb», 2010: 525 - 543.
9. Lotman Yu.M. Dekabrist v povsednevnoj zhizni. Besedy o russkoj kul'ture: byt i tradicii russkogo dvoryanstva (XVIII - nachalo XIX veka). Sankt-Peterburg: «Iskusstvo-SPb», 1994: 331-384.
10. Lotman Yu.M. O ponyatii geograficheskogo prostranstva v russkih srednevekovyh tekstah. Trudypo znakovym sistemam. II (Uchenye zapiski Tartuskogo gosudarstvennogo universiteta.) Vyp. 181. Tartu: Izdatel'stvo Tartuskogo universiteta, 1965: 210 - 216.
Статья поступила в редакцию 30.09.16
УДК 811.111'38
Ledenyova Ye.M, senior teacher, Altai State Pedagogical University (Barnaul, Russia), E-mail: thebrainteazer@gmail.com
ICONIC SYNTAX AS A MEANS OF IMITATING THE PERCEPTUAL PROCESS IN LITERARY TEXTS. The article explores an ability of the iconic syntax to imitate the perceptual process in literary texts. The syntactic structure is a formal unit, nevertheless capable of expressing complex mental processes through coding not only grammatical, but artistic information, and thus performing illustrative and expressive functions. This fact can be explained by the theory of iconicity, which studies the correlation between the form and the meaning of the sign. The analysis reveals that all principles of iconicity work, while imitating the process of perception. The quantity principle shows the correspondence between the quantity of the linguistic signs and the novelty, scope and complexity of the perceived information; the proximity principle and the principle of sequential order show that the order of linguistic signs reflects the temporal and spatial relations, existing between the elements of the psychic reality. The article examines the syntactic structures, contributing to the imitation of the main perceptual operations - location, differentiation, identification and recognition. The results demonstrate the importance of the iconic syntax in imitating the basic perceptual operations and prove that the theory of iconicity possesses the great explanatory potential in the stylistic study of literary texts.
Key words: syntax, perception, iconicity, literary text, J. Steinbeck.
Е.М. Леденева, ст. преп. Алтайского государственного педагогического университета, г. Барнаул,
E-mail: thebrainteazer@gmail.com
ИКОНИЧЕСКИЙ СИНТАКСИС КАК СРЕДСТВО ИМИТАЦИИ ПРОЦЕССА ВОСПРИЯТИЯ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕКСТЕ
Данная статья посвящена исследованию способности иконического синтаксиса имитировать процесс восприятия в художественном тексте. Синтаксическая структура является формальным образованием, тем не менее, она способна выражать сложные мыслительные процессы, передавая не только грамматическую, но и художественную информацию, и таким образом выполнять изобразительную и выразительную функции. Этот факт можно объяснить с точки зрения теории иконичности, которая исследует зависимость формы знака от его содержания. Как показал анализ, в имитации процесса восприятия можно наблюдать в действии все принципы иконичности. Принцип количества показывает зависимость количества языковых знаков от новизны, объема и сложности воспринимаемой информации; принцип смежности и принцип линейного порядка показывают, что порядок расположения языковых единиц отражает временные и пространственные отношения, существующие между элементами психической реальности. В данной работе последовательно рассматриваются синтаксические структуры, участвующие в имитации основных операций восприятия: обнаружения, различения, идентификации и опознания. Получен-
