CC BY
140УДК 303.446.4
Б. С. Каганович
Е. В. Тарле об историческом романе 1
Евгений Викторович Тарле (1874-1955) вошел в историю нашей науки не только как выдающийся исследователь многих проблем западноевропейской и русской истории, но — и, может быть, прежде всего — как блестящий историк-художник, «мастер исторической живописи», по выражению К. Чуковского, умевший с несравненным мастерством воссоздавать события и героев исторического прошлого. Хорошо известно и то, что в течение всей жизни он был страстным читателем и ценителем художественной литературы, особенно классической, и, несомненно, многому научился у ее мэтров — и в том, что касается знания человеческой природы, и в искусстве повествования2.
«> В этой связи не может не вызывать интереса вопрос об отношении Е. В. Тар-^ ле к тому роду литературы, который специально посвящен истории — к исто™ рическому роману. Данные, которыми мы располагаем на этот счет, немного-^ численны. Это статья об исторической литературе для детей, напечатанная я в 1940 г. в двух вариантах, несколько рецензий на советские исторические ро-^ маны, вышедшие в 1940-1950-х гг.3, отдельные замечания в научных и публи-« цистических работах и письмах Тарле, свидетельства некоторых мемуаристов. 8 Тем больший интерес приобретает не публиковавшийся до сих пор доклад ^ Е. В. Тарле на конференции, посвященной проблемам развития советского о1 исторического романа, которая состоялась в Москве в Союзе советских писа-а телей 12-15 октября 1943 г. Открыл конференцию А. Н. Толстой, Е. В. Тарле 5§ выступал вторым. Кроме них на конференции выступили писатели А. А. Фа-^ деев, В. Я. Шишков, С. П. Бородин, С. Н. Голубов, К. Осипов, литературоведы ^ А. К. Дживелегов, М. М. Морозов, И. М. Нусинов, Л. И. Тимофеев, Б. Л. Суч-&1 ков и др.4 Несомненно, созыв этой конференции был связан с особой ролью, С
которая придавалась российской истории в годы Отечественной войны, когда она призвана была мобилизовать духовные силы советского народа на борьбу с врагом.
Доклад Е. В. Тарле, судя по стенограмме, не был основан на заранее написанном тексте и едва ли, готовясь к нему, автор специально изучал генезис и эволюцию жанра исторического романа, которые в 1930-х гг. были подробно проанализированы крупнейшим марксистским теоретиком Георгом Лукачем, находившимся тогда в эмиграции в Советском Союзе 5. Проблематика исторического романа в связи с расцветом этого жанра в литературе тех лет оживленно обсуждалась в советской критике 1930-х гг. (мы особенно выделили бы в этой связи статьи Д. П. Мирского, Н. Я. Рыковой и Н. Я. Берковского).
Выступление Е. В. Тарле носило, по всей вероятности, импровизационный характер, хотя в основе его, несомненно, лежали продуманные и четкие убеждения автора. Он делился своими мыслями и соображениями об этом жанре литературы, наблюдениями и впечатлениями от книг, прочитанных в течение долгой жизни. С этим внешне импрессионистическим характером доклада Тар-ле связан пропуск некоторых имен — в частности, Ольги Форш, которая, определенно, должна была бы фигурировать среди лучших современных мастеров исторического романа. Тарле не касается вопроса о связи исторического романа с идеологией писателя, веры в историю и ее смысл, исторического оптимизма и пессимизма и т.п., которые, естественно, стояли в центре марксистского и околомарксистского дискурса.
Однако выраженные в докладе живые и не претендующие на теоретическую углубленность суждения Е. В. Тарле представляют несомненный интерес как для его биографа, так и для исследователя литературных явлений. Имеем в виду и общий подход Тарле к историческому роману прежде всего как к художественному произведению6, и очень меткие и убедительные — при всей своей лапидарности — сопоставления «историзма» Пушкина и Л. Толстого, как он выразился в «Капитанской дочке», «Войне и мире» и «Хаджи-Мурате». Не менее интересны и весьма непосредственные оценки Г. Флобера, Г. Сенкевича, Д. Мережковского и Л. Фейхтвангера как исторических писателей, которых С! мы не найдем ни в печатных работах, ни в посмертных публикациях наследия 21 Е. В. Тарле. Разумеется, эти оценки не могут рассматриваться как целостные характеристики и не лишены спорных моментов. |
Так, один из пороков романов Мережковского — как это видно и из при- ^
ггл О
мера, приводимого Тарле, — заключается, на наш взгляд, не столько в переиз- -с бытке деталей, сколько в насильственном и назойливом приписывании этим
деталям символического значения, что при отсутствии соответствующего та- ^
ланта очень часто приводило к плачевным результатам. Что касается резкой ^
оценки романов Л. Фейхтвангера, то мы полагаем, что, хотя литературное зна- § чение Фейхтвангера в силу разных причин сильно преувеличивалось в Советском Союзе как властями, так и читающей публикой, едва ли, однако, он как я
писатель уступал С. Сергееву-Ценскому, Вяч. Шишкову или С. Голубову (как это следует из слов Тарле).
Заключительная часть речи Тарле выдержана в духе форсированного патриотизма военных лет с отчетливым великодержавным оттенком, что вызвало едкое замечание в дневнике М. М. Пришвина: «Был на конференции Союза писателей. Открывали съезд два плута: Толстой и потом Тарле, речи были на высокой ноте патриотической и национальной. Тарле, увлеченный военным маршем, прославлял «Капитанскую дочку» как образец исторического романа на весь мир. — «А что у них? — спрашивал он, и отвечал: — у них Фейхтвангер» — упустив из виду, что у них был Вальтер Скотт и что сам Пушкин в «Капитанской дочке» признавал себя учеником Вальтер Скотта»7. Мы вправе, однако, заметить, что хотя влияние В. Скотта на Пушкина (как и на всех исторических романистов первой половины XIX в.) не подлежит сомнению8, — как художник Пушкин намного превосходил В. Скотта, особенно в «Капитанской дочке».
Текст выступления Е. В. Тарле печатается по неправленой стенограмме: РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 15. Д. 632. Л. 14-33. Явные ошибки стенографистки
исправлены без специальных оговорок.
Приложение
Е. В. Тарле
Дорогие товарищи, когда я узнал, что вы пожелали, чтобы я у вас выступил на начальном собрании вашей секции, я поставил перед собой вопрос, чем вызвано такое лестное для меня приглашение человеку, который никогда ни од-2 ной беллетристической строки не писал. Сначала я остановился на догадке, что, может быть, вы именно хотели в моем лице почтить человека, который, не имея ™ никаких способностей к писанию романов, действительно не писал их (смех, « аплодисменты).
Затем мне стало казаться, что, может быть, вы, сверх того, хотели просто ^ узнать читательские впечатления человека, читающего исторические романы, '§ человека, ремесло которого — занятие историей. И вы позвольте мне сегодня 8 поделиться некоторыми своими общими соображениями, которые у меня как
^ А
а у читателя исторических романов возникали. А исторические романы я очень
£ всегда любил читать, читал и читаю их.
« Начать с того, что, конечно, никогда мне не приходило в голову присту-
§ пать к чтению исторической беллетристики с теми требованиями, с которыми ^ сплошь и рядом историки к этому приступают, потому что сплошь и рядом от-^ зывы историков об историческом романе поражают своей никчемностью. Они
£ обвиняют писателя, что он то-то и то-то напутал, от такой-то и такой-то даты
со
С
отступил и т.д. Конечно, такого рода приемы только показывают полное неумение считаться с генетической, принципиальной разницей в приемах, с которыми художник приступает к историческому материалу и с которыми должен приступать к этому материалу ученый.
Так что эта сторона человека, который хочет в самом деле получить художественное наслаждение от романа, — эта сторона дела, эта бесстрастность, скрупулезная близорукость или отдаленность от точного исторического факта не должна интересовать.
Мне представляется, что на пути исторических романистов всегда стояли два препятствия и разные тернии препятствовали их работе. Я в дальнейшем изложении буду касаться прошлой литературы. Советскую историческую литературу разберут те товарищи, которые будут говорить во время этой сессии. Я коснусь материала, на котором мою мысль можно более выпукло вам представить, предложить вашему вниманию.
Итак, двойное препятствие. Первое препятствие — скудость материала, второе препятствие — излишнее обилие, слишком большое обилие материалов. Это то, что касается материалов исторического романиста. Во-первых, относительная скудость. Тут можно привести такие соображения. Возьмите роман, который лучше всего доказывает, что при полной скудости материалов никакой, даже самый могучий талант в сущности не может достигнуть тех результатов, которых он достиг бы при других условиях. Возьмите «Саламбо». Написанный первоклассным художником Флобером роман из карфагенской жизни. Вы можете его читать с самым лучшим расположением относительно автора, которого вы знаете как первоклассного романиста, которого вы цените как одну из звезд мирового литературного небосклона и все-таки вы должны будете признать, что это не производит на вас сотой доли того впечатления, которое производит творение того же автора «Мадам Бовари», потому что он ничего не знает и знать не может о Карфагене. Материалов ведь никаких нет. Ведь о Карфагене мы знаем всё решительно из ничтожных нескольких показаний врагов Карфагена римлян. Всё было уничтожено в 146 году, когда брали Кар- 22 фаген, и после могло всё быть уничтожено и ничего не осталось, кроме перево- С! дов, нескольких отрывков и кроме показаний Ливия, написанных на греческом 21 и римском языках — ничего не осталось9.
Что мог сделать Флобер? Он собрал все эти ничтожные материалы, и ничего | не могло у него выйти ввиду исторической обстановки. Он рисует эту истори- ^ ческую обстановку, но вы не верите и потому не верите, что он не знает ее. Его -с многие ученые педанты упрекали. Вы чувствуете нутром, что всё это выдумано Флобером, что те человеческие движения чувств, которые есть у него, они ^ хорошо показаны, но почему это Карфаген, это неизвестно, потому что полная ^ скудость исторических материалов мешает вашей художественной иллюзии. §
Я выбрал пример наиболее отчетливый. Бывает, что иногда материалов есть побольше, но тоже чрезвычайно мало, и исторический романист пытается я
расцветить под цвет той или иной владеющей им теории. Если вы возьмете, например, такую засахаренную отвратительную конфету, как «Quo vadis» Сен-кевича, вы уже наперед знаете, что там должно быть, как-то чувствуете с первых строк: непременно будет жестокий цезарь, непременно будет христианка, прелестная женщина с русой косой, будут гладиаторы, будут львы и т.д., и кто-нибудь не то задушит быка, не то убьет льва и т.д.
Это был шаблон, по которому складывалась громадная линия исторических романов. Материала там было побольше, чем у Флобера в «Саламбо», но также чрезвычайно мало, и компенсировалось это теми фантастическими и мистико-религиозными и всякими другими выдумками, которые авторы приплетали.
Вот скудость материала, которую можно показать на целом ряде других примеров. Это, например, целый ряд романов Феликса Дана, касающихся начала средних веков, переселения народов10. Феликс Дан — недурной историк, но он повадился писать исторические романы. Ничего хорошего из этого не получилось. Материала для историка у него было достаточно, но историк не обязан выдумывать, а романист обязан выдумывать и обязательно иметь те исходные позиции, отправляясь от которых он может дать вам картину. У него не получилось. Вот первая категория терниев, которые мешают историческому романисту.
Вторая — когда материала слишком много. Это одолевает романиста, берущего свои темы уже из новой и новейшей истории. Тут материала сколько угодно, хоть отбавляй, и романист сплошь и рядом в этом материале тонет. Возьмите такого способного от природы человека (что он со своими способностями сделал — это другой вопрос, но отказать ему в способностях к писанию исторических романов нельзя), как Мережковский. Он ведь душит нас подробностями, которые терпеливо списывает из литературы, которая у него была под руками, и с головой топит своего Леонардо да Винчи, топит всех героев, которых он поставил в свое сочинение, трилогию. И ничего не получается — 2 не получается, потому что он постоянно оглядывается на свои источники и ему кажется, что чем больше он их берет, тем живее будет. Он берет Юлиана От-^ ступника. Он в IV веке берет пьяницу, который всё время ругается, но ругается ся длиннейшими цитатами из Тертуллиана, который жил за несколько сот лет
ей
jH до этого пьяницы11. Мережковскому заметили, что вряд ли пьяница этот может ^ отличаться такой эрудицией в тот момент, когда ему хочется ругаться. s Можно привести еще пример того, к чему приводит обилие подробностей
у автора, который не умеет с ними справиться. Мережковский, уже будучи в эми-Ци грации, написал не то роман, не то хронику о Наполеоне 12. Я читал этот роман.
£ Он, бесспорно, знает много, так же как он многое знает о Леонардо да Винчи.
s Разумеется, он склонен преувеличивать свою эрудицию, но он читал много
§ и знает много подробностей. Но что он с ними делает?
^ Он описывает битву при Маренго. Физиономия этой битвы была такова, & что вначале Наполеон потерпел неудачу. Австрийцы напирали со всех сторон.
£ Подмога, которую Наполеон приказал привести генералу Дезе, не приходила. С
Источники нам говорят, что Наполеон просил помощи, оставаясь на месте, но, уже видя, что половина сражения проиграна, решил ждать свою судьбу дальше. А сражение было важное. От него зависела вся дальнейшая его участь. Учтите, это было через несколько месяцев после 18 брюмера. Он знал, какие враги его ждут в Париже. Нам говорят источники, что он сел на пригорок и машинально, глубоко задумавшись (свита его стояла поодаль) стал кончиком сабли чертить крестики на земле. Это факт, и об этом факте знал Мережковский. Что он делает отсюда? Крестики он неспроста чертил. Он обращался к господу богу и правильно сделал, потому что пришел Дезе, и сражение было выиграно. Мережковский посему пишет: «Наполеон — это сын божий, Иисус Христос, пошедший по военной карьере».
Не думайте, что это бред сумасшедшего. Мережковский в здравом уме и твердой памяти это говорит. У него ведь никогда не разберешь, когда он искренне говорит, когда он юродствует. Но это точный факт и эти крестики, которые чертил Наполеон, — это не простые крестики, это был призыв к отцу-господу богу, ибо Наполеон — Иисус Христос, вторично пришедший, но по-другому начавший действовать. Я вам излагаю так, как было, ничего от себя не прибавляю. У Мережковского получается как всегда, когда он не совсем спокоен. О нем говорят то, что говорили о короле английском Георге III. О нем говорили, что Георг III «глупее всего тогда, когда он выздоравливает». Так что, может быть, у Мережковского в его фантазиях выходит лучше. Вот что делается с писателем, который не может совладать с громадным обилием подробностей. Это те трудности, которые стоят перед историческим писателем относительно материала.
Ну, второе, это, конечно, уже то, что писатель подпадает сплошь и рядом (без этого, конечно, нельзя обойтись) под власть целого ряда своих предвзятых мыслей и чем более могучим талантом он обладает, тем лучше у него выходит. Он рисует своих собственных людей.
Возьмите классические примеры из «Войны и мира»; возьмем ту «Войну и мир», относительно которой Тургенев, возмущавшийся этими исторически- 22 ми подробностями, которые приводил Толстой, в одном из писем к Анненкову ö пишет, что «носок сапога Александра с меткой — это шарлатанство, это не есть 21 знание и рядом такие места, которые кроме Льва Толстого никто не напишет "g и которые бросили меня в жар, озноб и восторг»13. g
Восторг и мы испытываем, когда читаем в 20-й раз «Войну и мир». Ясно, что ^ Лев Толстой рисует своих людей, людей, которые имеют много общего с исто- -с рическими деятелями, которых он хочет изобразить. Но на самом деле это дру- ^ гое. Это свой собственный Наполеон, свой собственный Александр I, от изо- ^ бражения которого сам Толстой отказался в дальнейших своих вещах, свой J3 собственный Кутузов. Исторический Кутузов не таков. Он действительно был § представителем русского народа, на который совершено нападение и который защищается и яростно поднимает свою дубину против неприятеля. Это всё так. я
Но это не весь Кутузов. Разве Кутузов когда-нибудь говорил и делал так, что всё пойдет самотеком и сам во время Бородина ест жареную курицу, а остальное само собой сделается? Ничего подобного не было. Кутузов был очень деятельным начальником. И это было совсем не то, что рассказывает Толстой.
А у Толстого есть какая-то своя правда. И могучая ее сила такова, что вам становится ненужным исторический Кутузов, вам нужен толстовский Кутузов. Ведь пережившие Бородино Вяземский и Норов в один голос свидетельствуют, что вовсе не так всё шло14. Но вам до этого нет дела. Толстой дал вам свое Бородино, и он душу этого Бородина открыл и запечатлел на веки вечные.
Это, конечно, доступно Льву Толстому, при таком колоссальном гении, который у него был. Это не всякому доступно. Но, к сожалению, исторические романисты менее крупного дарования, чем Лев Толстой, подчас подвержены этой слабости, и это, конечно, не может не вредить. И нет потому, что это не совпадает с историей. Я в начале своего маленького доклада сказал, что нелепый педантизм требовать, чтобы всё обязательно было описано так, как было в истории, но иногда это очень далеко выступает за пределы действительности и это начинает вам, помимо вашей воли, мешать.
Таковы те тернии, которые ждут художника на этом труднейшем поприще.
Мы только что говорили о «Войне и мире». Ведь если русская литература, царственная литература, первая в мире — она дала, конечно, недосягаемые образчики исторического романа, которых нет в других литературах, то, оставляя в стороне великую «Войну и мир», если взять с точки зрения самых скрупулезнейших требований, есть два произведения, выше которых не создавало перо человеческое в области исторической литературы. Это «Капитанская дочка» Пушкина и «Хаджи-Мурат» того же Льва Толстого.
«Капитанская дочка» написана так, что вы не скажете того, что вы можете иногда сказать и что говорилось критикой и, может быть, не так неоснователь-2 но, относительно «Войны и мира», что там психология героев — не столько психология людей 1812 года, сколько психология уже декабристов, а, может быть, ^ петрашевцев, что князь Андрей, Пьер Безухов — это не столько люди 1812 года, « сколько это люди «Севастопольской обороны», которых видел Лев Толстой
ей
^ своими глазами. Относительно «Капитанской дочки» вы не скажете этого, вы
^ скажете, что это писал простодушный офицер Гринев, а не Пушкин. Очарова-
5§ ние «Капитанской дочки» таково, что вы всё можете наизусть знать ее и знать
у великолепно всю историю создания «Капитанской дочки» и вам всё равно бу-
Ци дет казаться, что Пушкин в самом деле нашел где-то в дворянской усадьбе эти
£ записки и только издал их и снабдил эпиграфами, а остальное — это не его.
® Вот это вершина искусства, к которой трудно было подняться. Возьмите
§ «Хаджи-Мурата» того же Льва Толстого. Неиссякаемая прелесть заключает-
^ ся в соединении этой глубочайшей правдивости, всецело вас захватывающей, и затем это поэзия, блеск поэзии, которая окружает это произведение. Для нас
£ с вами это историческая вещь, это историческая беллетристика. Для Льва Тол-С
стого это было переживание. Ведь он пишет в семьдесят — семьдесят пять лет эту вещь, пишет ее со свежестью восприятия двадцатидвухлетнего офицера. Ведь надо быть могучим Львом Толстым, гением из гениев, чтобы через пятьдесят лет вспомнить то, что он вспомнил. Иногда диву даешься и чем больше ты его читаешь, тем больше ему удивляешься. Это идеал того, до чего перо гения, взявшегося писать исторический роман, могло дойти.
Я бы вам рассказал маленькую подробность, которая меня поразила. Когда я думаю о Толстом, я всегда сталкиваюсь со следующим обстоятельством: как ни ничтожен у меня весь словарь восторженных слов, это меня всё же поразило. Вы помните, что в «Хаджи-Мурате» он дал ничтожную черточку о второстепенном или третьестепенном персонаже, об офицере Полторацком, описывая расставленные глаза Полторацкого. Я знаком с некоторыми членами семьи Полторацких и я понял странность, имевшуюся в их лицах. Я спросил у одного из них — не было ли у них родственников на Кавказе. Оказывается, дедушка был. Итак, Толстой пятьдесят лет проносил в себе эти расставленные глаза Полторацких и поместил эти глаза через пятьдесят лет туда, куда нужно. Вот какой разлив гениального творчества! Вот такие идеалы у нас есть. Русская литература первая в мире и в исторических романах тоже дала первые в мире образчики.
Я говорю только с точки зрения своего читательского впечатления. Впечатление в данном случае, как и всегда, когда читаешь художественную вещь, — это правдивость, вера в то, что читаешь, и она сама по себе вливается в душу. С этим ничего не поделаешь, и одни достигают этого в большей степени, а другие в меньшей степени.
Я указал в своем выступлении на то, что с моей читательской точки зрения часто препятствует полноте впечатления. Мы говорим с вами на настоящей сессии относительно советской литературы, о том, что она уже дала и даст.
Советской литературы я не хотел касаться. Я читал ее далеко не всю. И назову некоторые вещи, которые на меня произвели большое впечатление, вещи, в которых авторы не всегда и не всюду одинаково и полно справились с этими 22
о
трудностями, но которые являются художественными произведениями и ко- С!
торые показывают, что русская литература в этой области — несмотря на то, 21 что бурные времена непосредственно вовсе не содействуют полному развитию
художественного творчества — русская литература продолжает оставаться |
и в данное время на первом месте относительно того, что дала в это самое время ^
иностранная литература. -с
Возьмите «Петра I» А. Н. Толстого, возьмите Тыняновские романы «Пушкин» и «Кюхля» о пушкинской эпохе, возьмите Сергеева-Ценского, возьмите ^ Голубова, возьмите Вяч. Шишкова — если брать русские исторические рома- ^ ны, написанные на русском материале, возьмите «Чингис-хана», написанного § Яном, возьмите роман Ланна «Старая Англия», появившийся недавно15 — они могут быть плохи, могут быть хороши, могут быть удачны, могут быть неудачны, я
но попробуйте сравнить с этими вещами (я перечислил только из того немногого, что я читал, — я далеко не всё читал из появившейся литературы и полагаю, что даже наверное пропустил нужные вещи) то, что сделано на Западе. Хотя бы человек, которого я очень уважаю за его публицистическую деятельность, но который меня чрезвычайно раздражает как романист — это Фейхтвангер. Разве можно сравнить названных мною творцов с Фейхтвангером? Это всё равно, как после разговора с серьезным взрослым человеком вдруг пойти в первый приготовительный класс детской школы. Разве это исторические романы? Фейхтвангер, может быть, лучше многих других тамошних исторических романистов. У него чрезвычайно простодушные приемы: берет он Нерона, причесывает под Гитлера, берет он Иосифа Флавия, причесывает под себя или под какого-нибудь антигитлеровца16. Разве это исторические романы? Этого и отдаленно даже нельзя сравнивать с нашими.
А французская литература? Попробуйте сравнить историческую французскую литературу с нашими историческими романистами — вам также покажется, что это какая-то комедия с переодеваниями, какой-то маскарад, что это какой-то покойник Александр Дюма, несколько модернизированный и лишенный интересной фабулы, выдумки, которые были свойственны Александру Дюма. Так что и в этом смысле Россия осталась на первом месте.
Как представляется мне сейчас тематика, которая ждет, которая нужна? Я продолжу мысль, которую высказал до меня председатель нашего собрания Алексей Николаевич17. Он сказал, что история России еще не написана. Я бы не повторил этого. Русские историки сделали, конечно, немало. В некоторых областях даже очень много. А в других, действительно, почти ничего не сделали. Сделали ли они, например, что-нибудь, чтобы указать России на необходимость беречь себя? Нет. Сделан ли историческими романистами или историками достаточный упор на то, чтобы объяснить русскому народу, в ка-2 кой смертельной опасности он жил столетиями и живет, прожил до 1941 года и не избавился пока еще от этой опасности, хотя уже победоносно гонит и да-^ вит банду, которая на нас напала? Это не сделано. И что исторические рома-« нисты могут сделать? Они должны не только отметить это (я говорю только о читательской потребности); они не только на этом должны были остано-^ виться, но они должны помнить, что перед нами огромный исторический 5§ факт, перед нами колоссальная держава, превосходящая своими размерами у все существовавшие политические соединения, начиная с державы Алексан-а дра Македонского, продолжая державой римских цезарей, державой Наполе-£ она I, — словом, перед нами держава, которая превосходит все эти державы ® колоссальными размерами.
§ Показать как раз этот колоссальный организм и показать это художествен-^ ным творчеством — необходимо. Наука показывает это отчасти. Художественное творчество должно все эти вопросы поднять и пересмотреть и это несо-£ мненно даст (не сейчас, а впоследствии) ответ на этот вопрос. С
Алексей Николаевич упомянул, что Россия сейчас, например, стоит на такой высокой ступени. Конечно, это верно. Найдите более высокую ступень. Вы только подумайте об этом. Может быть, вы не читали подробностей из всего того, что писалось в 1941 г., но я вам должен рассказать следующее: когда эта банда готовилась войти в Москву, когда с публичного торга были сданы датской кинематографической компании подряды на съемку входа немецких отрядов, немецкой армии в Москву, тогда писалось совершенно определенно, что необходима хирургическая операция истребления, уничтожения физического, по возможности безболезненного (ввиду мягкости немецкой души) 35 % населения.
И вы думаете, что это бред сумасшедшего? Разве не бред сумасшедшего то, что творилось два года подряд? Разве не бред сумасшедшего снесение городов, уничтожение сотен тысяч людей, закапывание в землю живыми матерей с детьми, выкалывание глаз пленным офицерам и красноармейцам? Разве это не бред — то, что сейчас происходит в тех местах, откуда эти гады не изгнаны?
Но нельзя было думать, что они поступят иначе. Но теперь от этой опасности избавился не только Советский Союз, а избавился весь мир, причем тот самый мир18, скажем, Европа (ограничим несколько), хотя [она] позорнейшим образом предала и продала самую себя, продала позорнейшим образом немецким негодяям (бурные аплодисменты).
Значит, спасение, которое Красная Армия несет, будет заключаться не только в физическом избавлении, а будет заключаться в том, что будут восстановлены права перманентной истины, перманентной правды, что будет объявлено людям, которые провозгласили голословно лозунг — лозунг Геринга: «Я ставлю ставку на негодяя» — будет указано, что негодяйство невыгодно будет для негодяев.
Это может быть доказано немцам, а правда, которая воскреснет из этой славной гробницы, где ее на Западе затоптали, эта правда будет зависеть от слов тех, кто ее оттуда выкопал; а эту «вселенскую правду» выкопали, выкапывают постепенно и выкопают окончательно, и опять поставят на пьедестал русские армии, сталинские армии (аплодисменты).
Это тот исходный пункт новейшей русской истории, на котором мы сейчас присутствуем. И вам, художникам слова, конечно, предстоит богатейшее поприще. В вашей деятельности заинтересована не только Россия, а заинтересован в полном смысле слова весь земной шар.
Позвольте на этом закончить. (аплодисменты).
Публикация и комментарии Б. Кагановича
Работа выполнена в рамках проекта «Неопубликованные и забытые работы академика со
Е. В. Тарле», поддержанного грантом РФФИ № 16-01-00102. з
Подробнее см.: Каганович Б. Евгений Викторович Тарле: Историк и время. СПб., 2014. £
С. 321-329, 333. $ См.: Библиография печатных трудов академика Е. В. Тарле // Тарле Е. В. Сочинения.
М., 1962. Т. XII. С. 501-521. я
Л
со
2
и
св К
\о
Проблемы исторического романа (На совещании в Союзе советских писателей) // Литература и искусство. 1943. № 42. С. 2; Конференция по историческому роману // Исторический журнал. 1944. № 1. С. 106-108. Материалы конференции опубликованы не были. Книга Г. Лукача «Исторический роман» была опубликована в виде отдельных статей в журнале «Литературный критик» (1937. № 7, 9, 12; 1938. № 3, 4, 8, 12), отдельное издание, готовившееся в 1940 г., к сожалению, не увидело света. Полное издание немецкого оригинала: Lukacs G. Der historische Roman. Berlin, 1955 (имеются переводы на основные европейские языки).
Здесь можно отметить перекличку между Тарле и трактовкой проблемы исторического романа в блестящей книге русского историка-эмигранта: Бицилли П. М. Очерки теории исторической науки. Прага, 1925. С. 190-195 (переиздание с моим послесловием: СПб., 2012. С. 249-255).
Пришвин М. М. Дневники. 1942-1943. М., 2012. С. 591 (запись от 13 октября 1943 г.) Ср.: Якубович Д. П. 1) Предисловие к «Повестям Белкина» и повествовательные приемы Вальтер Скотта // Пушкин в мировой литературе. Л., 1926. С. 160-187; 2) Реминисценции из Вальтер Скотта в «Повестях Белкина» // Пушкин и его современники. 1928. Вып. 37. С. 100-118; 3)»Капитанская дочка» и романы Вальтер Скотта // Пушкин. Временник Пушкинской комиссии. М.; Л., 1939. Т. 4-5. С. 165-197.
Во избежание недоразумений заметим, что Тарле, конечно, не приписывал Титу Ливию
сочинения на греческом языке, эти слова относятся к другим источникам.
Феликс Дан (1834-1912) — немецкий писатель, автор исторических романов.
Имеется в виду роман Д. С. Мережковского «Смерть богов (Юлиан Отступник)» (1895),
первый том трилогии «Христос и Антихрист».
Речь идет о книге: Мережковский Д. С. Наполеон. Белград, 1929.
Близкое к подлиннику изложение письма И. С. Тургенева к П. В. Анненкову от 14 (26) февраля 1868 г. Ср.: Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем. Письма. М.; Л., 1964. Т. 4. С. 65-66.
Имеются в виду статьи: Норов А. С. Война и мир (1805-1812). С исторической точки зрения и по воспоминаниям современника. По поводу сочинения графа Л. Н. Толстого «Война и мир» // Военный сборник. 1868. № 11. С. 189-246; Вяземский П. А. Воспоминания о 1812 годе // Русский архив. 1869. № 1. С. 181-216.
Роман Е. Ланна «Старая Англия» (М., 1943) Е. В. Тарле очень положительно оценил в рецензиях, опубликованных в «Историческом журнале» (1943. № 11-12. С. 102-103) и в газете «Литература и искусство» (1943. 14 авг.).
Имеются в виду роман Л. Фейхтвангера «Лже-Нерон» (1936) и трилогия об Иосифе Флавии (1932-1945). А. Н. Толстой.
Вероятно, здесь имеет место какая-то неполадка в стенограмме.
<и References
S BICILLI P. M. Ocerki teorii istoriceskoj nauki. Praga, 1925.
VÄZEMSKIJ P. А. Vospominania o 1812 gode // Russkij arhiv. 1869. № 1. S. 181-216. о KAGANOVIC B. Evgenij Viktorovic Tarle: Istorik i vrema. SPb., 2014.
g MEREZKOVSKIJ D. S. Napoleon. Belgrad, 1929.
S NOROV А. S. Vojna i mir (1805-1812). S istoriceskoj tocki zrenia i po vospominaniam sovremennika. У Po povodu socinenia grafa L. N. Tolstogo «Vojna i mir» // Voennyj sbornik. 1868. № 11. S. 189-246. PRISVINM. M. Dnevniki. 1942-1943. M., 2012.
ÄKUBOVIC D. P. «Kapitanskaa docka» i romany Val'ter Skotta // Puskin. Vremennik Puskinskoj komissii. M.; L., 1939. T. 4-5. S. 165-197.
4
5
6
7
8
9
10
12
13
14
15
16
17
18
ÄKUBOVIC D. P. Reminiscencii iz Val'ter Skotta v «Povestah Belkina» // Puskin i ego sovremenniki. 1928. Vyp. 37. S.100—118.
ÄKUBOVIC D. P. Predislovie k «Povestam Belkina» i povestvovatel'nye priemy Val'ter Skotta // Puskin v mirovoj literature. L., 1926. S. 160-187.
Список литературы
Бицилли П. М. Очерки теории исторической науки. Прага, 1925.
Вяземский П. А. Воспоминания о 1812 годе // Русский архив. 1869. № 1. С. 181-216.
Каганович Б. Евгений Викторович Тарле: Историк и время. СПб., 2014.
Мережковский Д. С. Наполеон. Белград, 1929.
Норов А. С. Война и мир (1805-1812). С исторической точки зрения и по воспоминаниям современника. По поводу сочинения графа Л. Н. Толстого «Война и мир» // Военный сборник. 1868. № 11. С. 189-246.
Пришвин М. М. Дневники. 1942-1943. М., 2012.
Якубович Д. П. «Капитанская дочка» и романы Вальтер Скотта // Пушкин. Временник Пушкинской комиссии. М.; Л., 1939. Т. 4-5. С. 165-197.
Якубович Д. П. Реминисценции из Вальтер Скотта в «Повестях Белкина» // Пушкин и его современники. 1928. Вып. 37. С. 100-118.
Якубович Д. П. Предисловие к «Повестям Белкина» и повествовательные приемы Вальтер Скотта // Пушкин в мировой литературе. Л., 1926. С. 160-187.
Lukacs G. Der historische Roman. Berlin, 1955.
Б. С. Каганович. Е. В. Тарле об историческом романе
Б. С. Каганович публикует со своим введением и комментариями доклад об историческом романе, прочитанный в 1943 г. в Москве знаменитым российским историком Е. В. Тарле. Доклад излагает взгляды Тарле на этот литературный жанр и содержит интересные оценки ряда его выдающихся мастеров, русских и зарубежных.
Ключевые слова: Е. В. Тарле, литература, исторический роман, Пушкин. Толстой, Флобер, Мережковский, Фейхтвангер.
B. Kaganovich. E. V. Tarle about historical novel
B. Kaganovich publishes the lecture about historical novel, which was delivered in 1943 in Moscow by the famous Russian historian E. V. Tarle. A lecture summarizes the views of Tarle on this literary genre and contains his interesting opinions of some prominent masters of this genre, Russian and foreign. The publication is provided with introduction and comments.
Key words: E. V. Tarle, literature, historical novel, Pushkin, Tolstoy, Flaubert, Merezhkovsky, Feuchtwanger. g
<N
<N
Z; 13
a
^
d
o
о К
d
-О ^
Л
Я 'Й
