Научная статья на тему '«Дым» И. С. Тургенева и «Анна Каренина» Л. Н. Толстого'

«Дым» И. С. Тургенева и «Анна Каренина» Л. Н. Толстого Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
931
157
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
СЮЖЕТНО-КОМПОЗИЦИОННОЕ ЕДИНСТВО / СИСТЕМА ВНУТРЕННИХ "СЦЕПЛЕНИЙ" В РОМАНАХ / SYSTEM OF INSIDE "COHESION" IN NOVELS / SUBJECT AND COMPOSITION UNITY

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Андреева Валерия Геннадьевна

В статье рассматриваются использование и творческая переработка Л.Н. Толстым художественных новаций И.С. Тургенева, присутствующих в романе «Дым».

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

In this article the author tells us about Tolstoys using and creative alteration of Turgenevs art discoveries, which we can see in his novel Smoke.

Текст научной работы на тему ««Дым» И. С. Тургенева и «Анна Каренина» Л. Н. Толстого»

ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ

УДК 882.09

Андреева Валерия Геннадьевна

Костромской государственный университет им. Н.А. Некрасова

[email protected]

«ДЫМ» И.С. ТУРГЕНЕВА И «АННА КАРЕНИНА» Л.Н. ТОЛСТОГО

В статье рассматриваются использование и творческая переработка Л.Н. Толстым художественных новаций И.С. Тургенева, присутствующих в романе «Дым».

Ключевые слова: сюжетно-композиционное единство, система внутренних «сцеплений» в романах.

Еще до начала работы Л.Н. Толстого над «Анной Карениной» - в 1867 году в «Русском Вестнике» был опубликован роман И.С. Тургенева «Дым». Толстой читал его и в письме к А.А. Фету подчеркнул недостатки произведения Тургенева: «В “Дыме” нет ни к чему почти любви и нет почти поэзии. Есть любовь только к прелюбодеянию легкому и игривому, и потому поэзия этой повести противна» [6, т. 61, с. 172]. По всей видимости, не случайно Толстой называет произведение Тургенева не романом, а повестью. Писатель не считает, что творение Тургенева «тянет» на роман, поскольку жизнь в нем изображена односторонне. Интересен с этой точки зрения отзыв о «Дыме» Н.Н. Страхова, который всеми силами подвигал к литературной работе Толстого, пожелавшего бросить печатание «Анны Карениной»: «Все взято у Вас с очень высокой точки зрения - это чувствуется в каждом слове, в каждой подробности и этого Вы, вероятно, не цените, как должно, а может быть, не замечаете. Ужасно противно читать у Тургенева подобные светские истории, например, в «Дыме» [2, с. 168]. Критика не могли удовлетворить сатирические мотивы романа, Страхову требовалась реальная линия утверждения, которая для него не мыслилась без поэзии.

Отмечая разницу в идейных позициях писателей, в суде над героями, Г. А. Бялый пишет о возможности сопоставления романов, называя «Дым» вехой на пути к «Анне Карениной»: «В то же время трудно предположить, чтобы Толстой, при его постоянном и часто ревнивом интересе к тургеневскому творчеству, работая над «Анной Карениной», мог совершенно не посчитаться с аналогичным опытом Тургенева, близким к его роману по жанру и типу» [1, с. 198]. Следует рассматривать и особое композиционное и сюжетное единство романов, которое в условиях изме-

нившейся манеры обоих писателей достигалось уже иными, нежели ранее, путями. (Известно, что многие критики не смогли по достоинству оценить ни «Дыма», ни «Анны Карениной»; оба романа часто дробили на отдельные картинки: в первом видели споры автора на фоне не связанной с общих ходом любовной истории, во втором - адюльтерный роман.)

Создавая принципиально непохожий на свои прежние романы «Дым», обособленный характер которого в ряду остальных романов Тургенева отмечают многие исследователи, Тургенев остался верен себе в плане сосредоточения на одном явлении: «Тургенев в каждом своем романе отгораживал для себя какое-то явление современной ему жизни. И это выделение вело к чрезвычайной отчетливости понимания этого явления, к удивительной ясности» [9, с. 23]. Можно предположить, что недовольство Толстого «Дымом» (может быть даже какое-то интуитивное художническое неприятие) вызвали особенности архитектоники романа Тургенева, отмеченные в литературоведении А.Г Цейтлиным: одноплановый сюжет и сжатость. Но не мог ли Толстой взять на писательское вооружение третью особенность, отмеченную ученым, а именно «соразмерность, пропорциональность всех его (романа Тургенева. - В.А.) частей»? [8, с. 259263]. Даже фраза писателя в «Анне Карениной», по сравнению с «Войной и миром», становится более лаконичной: здесь, по-видимому, сказывается и влияние Тургенева. Толстой в письме к Фету в мае 1866 года замечал благотворное влияние Тургенева: «Например, мнение Тургенева о том, что нельзя на 10 страницах описывать, как NN положила руку, мне очень помогло, и я надеюсь избежать этого греха в будущем» [6, т. 61, с. 138].

Большое значение в организации архитектоники романов у Тургенева и Толстого играют

изменяющиеся представления и ощущения главных героев: писатели приводят описания состояний персонажей, которые определяют соответствующие эпизоды как знаковые в рамках всего произведения. У Толстого разворачивается стадиальное духовно-нравственное движение Левина, связанное с приходом героя к вере в финале. Левин возвращается в Покровское, и первое, о чем слышит он от Агафьи Михайловны, - это сведения о мужике Прохоре: «Прохор Бога забыл и на те деньги, что ему подарил Левин, чтобы лошадь купить, пьет без просыпу и жену избил до смерти» [6, т. 18, с. 102]. Если здесь Левин еще пропускает мимо ушей слова няни, то позже, уже приобщившись к общему труду, скосив с мужиками луг, Левин оказывается в следующей фазе, когда он способен воспринимать, но еще не способен понимать все слова Агафьи Михайловны. Когда Левин говорит няне, что заботится не о мужиках, а о себе, подразумевая под этим свою выгоду и мысля о будущих детях (преемственность поколений очень важна для Левина), Агафья Михайловна отвечает: «О своей душе, известное дело, пуще всего думать надо. ...Вон, Парфен Денисыч, даром что неграмотный был, а так помер, что дай бог всякому» [6, т. 18, с. 364]. Левин захвачен мыслью о благоустройстве, но все это для Константина пока лишь внешнее, все для него пока одно сомнение. И, наконец, третьим, заключительным этапом в приближении Левина к вере и окончательным осознанием слов Агафьи Михайловны становится открытие, сделанное в разговоре с подавальщиком Федором. Оказывается, что «Митюха хрестьянина не пожалеет», «...А Фоканыч - правдивый старик. Он для души живет. Бога помнит». И тут Левин словно просыпается: «КакБога помнит? Как для души живет?» [6, т. 19, с. 376]. Ведь именно эти же простые, но удивительные слова, говорила тогда еще не готовому их воспринять Левину Агафья Михайловна: «Прохор Бога забыл... », «О своей душе, известное дело, пуще всего думать надо». Антитеза: (Бога) забыл - помнит, открывает читателю переход Левина к новому состоянию.

В «Дыме» описания состояний Литвинова и восприятия им окружающего, чрезвычайно важные при анализе строения романа, оказываются связанными с распыляемой на мир Баден-Бадена сатирой автора. Наблюдение над городом в начале романа контрастно чувствам уезжающего Литвинова, а изображение полюсных со-

стояний героя в X и начале XVI, XVII главах условно делит задымленную жизнь героя на три части: 1 - до встречи с Ириной, 2 - сомнения в выборе и посещение Ириной Литвинова, 3 -«трагедия» страсти: X глава: «Спал недолго», «утро обхватило его своею сильною и тихою лаской», «бодро дышал он, бодро двигался; здоровье молодости играло в каждой его жилке; сама земля словно подбрасывала его легкие ноги», «становилось все привольней, все веселей». Начало XVI, XVII главы: «Не спал всю ночь и не раздевался», «нашло на него оцепенение», «бросился на землю лицом вниз», «тяжело и томительно замирал», «ноющее и грызущее ощущение пустоты». А между указанными главами расположены самые яркие эпизоды, в которых Ирина изображена как центр жизни генеральского кружка и великосветского общества. Г. А. Бя-лый считает, что «.. .видоизменение тургеневского романа в “Дыме” сказалось, между прочим, в том, что это роман не о герое, а о героине: Ирина выступает в романе как жертва той среды, которая дает автору материал для политической сатиры» [1, с. 194]. Примеры повышенного внимания автора к состоянию героя, скорее всего, позволяют признать Литвинова главным героем романа.

Центральным принципом обоих романов является принцип контраста. Однако если у Толстого мы видим параллельное развитие судеб в рамках антитезы «христианское - языческое», то у Тургенева контраст разворачивается во временной системе координат жизни Литвинова «прошлое - настоящее» и вбирает в «настоящее» все увиденные Литвиновым сцены (пикник генералов, жизнь кружка Губарева), в которых постепенно «задымилось», заволоклось туманом сознание героя. Большое значение при сравнении имеет особое религиозное сознание в романе «Анна Каренина». Отсюда - разница в поднимаемых вопросах, в отношении к ним и принципиальная необходимость для Толстого двух линий: Анны и Левина. В романе Тургенева нет двух сюжетных линий, что создает более спокойный, размеренный, без резких скачков ритм произведения. Вполне возможно, что воздействие этого ритма жизни Литвинова на критиков и вызывало часто упреки Тургеневу в слабости, безжизненности героя и бесцветности романа. Характеризуя такие отзывы, С.М. Петров пишет: «Не учитывается при этом ни роль Литвинова в событиях, ни его центральное место в композиции ро-

мана, ни его разнообразные отношения с другими персонажами...» [5, с. 472]. Действительно, к Литвинову стягиваются все эпизоды в романе, однако только участие персонажа не создает связности отдельных сцен, единство «Дыма», как и «Анны Карениной», во многом основано на внефабульных связях, тех самых «сцеплениях», о которых писал Толстой.

Целостное авторское видение жизни воплощается в обоих романах через систему образов и мотивов. Примечательно, что и «сцепления» обоих романов отчасти совпадают: переклички могли возникнуть и как совпадения, и как заимствования с творческим переосмыслением Толстого. Один из центральных мотивов в «Анне Карениной» - это смешение, которое связано с бурей. Левин говорит о перевороте («когда все это переворотилось и только укладывается» [6, 18, с. 346]), не раз в романе идет речь о путанице понятий героев, такое же состояние испытывает и Литвинов в «Дыме»: «Все в нем перемешалось и спуталось; он потерял нить собственных мыслей» [7, с. 350]; «Эта путаница мучила, раздражала его, он терялся в этом хаосе» [7, с. 373]. Но, как и у Толстого, у Тургенева данный мотив связывает разлетающиеся эпизоды. Оказывается, что и прошлое Потугина - смесь: «Вот вам сравнение: дерево стоит перед вами, и ветра нет; каким образом лист на нижней ветке прикоснется к листу на верхней ветке? Никоим образом. А поднялась буря, все перемешалось - и те два листа коснулись» [7, с. 309]. Путаница, хаос, полутьма, дым - этими словами выражено состояние Литвинова и его впечатления и от встречи с кружком Губарева, с генералами, с Ириной. А рядом мы видим образ бури, напоминающий символическую картину у вагона в «Анне Карениной»: «Вспомнил он (Литвинов. - В.А.)Москву (Анна и Вронский также познакомились в Москве. - В.А.), вспомнил, как “оно" и тогда налетело внезапной бурей» [7, с. 348].

Связывает романы образ железной дороги. Литвинов и Анна желают убежать от себя и от задымленной и отраженной жизни. Анна: «Да, надобно ехать скорее» [6, т. 19, с. 341], «От себя не уйдете» [6, т. 19, с. 342], «Где я? Что я делаю? Зачем?» [6, т. 19, с. 348]. Литвинов: «Мысленно он уже уехал: он уже сидел в гремящем и дымящем вагоне и бежал, бежал в немую мертвую даль» [7, с. 347-348]. В обоих романах чрезвычайно важен мотив конца: как и Анна Каренина,

Литвинов постоянно ждет конца какого-либо не устраивающего его, тягостного положения. «Кончать, так кончать разом» [7, с. 348], «Все равно: надо бы покончить» [7, с. 379], «Кончено!В сторону все сомнения... » [7, с. 388], - говорит герой. Желание покончить с чем-либо возникает у Анны потому, что она тяготится паутиной лжи, а у Литвинова потому, что он сам подобен листу, раскачиваемому бурей. Вспомним значимую в художественном мире деталь: после разговора с Ириной Григорий Михайлович уходит в горы, где ощущает налетевший на него вихрь с ударами темных крыл и, не замечая, в такт раскачивает верхний лист папоротника. Как не вспомнить о листьях в сравнении Потугина. Более того, Литвинова выводят из оцепенения два угольщика -так герой даже в горах уже не может скрыться от мысли об основе пара, дыма, железной дороги.

Прослеживается в «Дыме» и мотив суда, связанный с ответом за дела свои. Однако если в «Анне Карениной» он становится одним из центральных, соотносится с Евангелием, то в романе Тургенева он незаметен, приглушен и лишь мелькает в беседе в кружке Губарева. «Все будут в свое время потребованы к отчету, со всех взыщется» [7, с. 263], - говорит сам Губарев, вообще на собраниях редко произносящий что-либо, хотя ценность его фраз доводится соотечественниками до абсурда. Губарев превращается в кумира, вспомним, как Суханчикова с выскакивающими глазами кричит Литвинову: «Говорят вам, здесь Губарев!» [7, с. 398]. Таким же кумиром, идолом станет для Литвинова и Ирина. Причем сам Литвинов ощущает неправильное направление своего пути, а с ним и неизбежность суда: «И хоть бы точно судья его встретил - ангел с пламенным мечом: легче было бы преступному сердцу... » [7, с. 362].

В финале «Дыма» Тургенев говорит об «озлобленном уме Ирины». Сначала озлобление было направлено против света: «Ирина исподтишка подзадоривала и натравливала друг на друга споривших» [7, с. 338], после оно проявилось и в разговорах с Литвиновым: «Ну и что ж? Она уезжает, эта чистая душа?», «А! счастливый путь». Можно предположить, что и Литвинов стал бы жертвой озлобленного ума, если бы только отправился в Петербург. А ведь в седьмой части «Анны Карениной» все более нарастает озлобление Анны. Проявляется оно и в разговорах с Вронским, в финальном монологе героини

(смена настроений героев в них напоминает подобную ситуацию в свиданиях Литвинова и Ирины): «Он ненавидит меня, это ясно», «Все самые жестокие слова, которые мог сказать грубый человек, он сказал ей в ее воображении», «Все неправда, все ложь, все обман, все зло!..» [6, т. 19, с. 324, 330, 347].

В «Дыме» на первый план выходят вопросы политические и социальные, оказывается важным не столько стремление Литвинова к преобразованиям, сколько возможность его принадлежности к определенному лагерю. «Собственно у меня нет никаких политических убеждений», - говорит в романе Литвинов [7, с. 264]. Этим он похож на Левина. Положение вне коалиций и кланов, свобода Литвинова словно оставляют для него теоретическую возможность присоединения к какому-либо объединению: к сообществу Губарева или светскому кружку. А сатирическое отношение Литвинова (и автора) к ним показывают принципиальную невозможность такого присоединения. Точно такое же положение проецируется и на личную жизнь героя - он оказывается «свободным» в выборе: «Делай что хочешь, ты свободен как воздух, ты ничем не связан, знай это, знай!» - говорит Ирина, уверенная в силе страсти Литвинова [7, с. 361]. И читатель ощущает и свободу героя, и мнимость этой свободы. С первого неуверенного ответа Литвинова Бам-баеву: «Есть-то есть; только я, право, не знаю... » [7, с. 257] - он начинает терять самого себя в сутолоке, полутьме жизни Баден-Бадена.

Образ дыма, использованный Тургеневым, оказывается основным в ряду внутренних перекличек. «Образ «дыма» - беспорядочного людского клубления, бессмысленной душевной круговерти - проходит через весь роман и объединяет все его эпизоды в симфоническое художественное целое», - отмечает Ю.В. Лебедев [3, с. 486-487]. «Дым от сигар стоял удушливый; всем было жарко и томно, все охрипли, у всех глаза посоловели, пот лил градом с каждого лица» [7, с. 267]. Но если у Тургенева «да» и «нет» сливаются в нерешительность, отсутствие надежды на просветление в дыме Баден-Бадена, то у Толстого любому «нет» находится противопоставленное ему «да».

Левин хранит мир своей души, читатель ощущает существование в герое иной реальности на протяжении всего романа. Литвинов, также обладающий своим миром в начале романа:

«...Мысли его были далеко, да и вращались они, эти мысли, в мире, вовсе не похожем на то, что его окружало в этот миг» [7, с. 253], - в дыме Баден-Бадена если не окончательно утрачивает, то забывает свое «я»: «Он не узнавал себя; он не понимал своих поступков, точно он свое настоящее “я”утратил» [7, с. 397]. Для понимания романа «Дым» важно уяснить, что способность к самопознанию может вернуться к герою лишь после выезда из города, когда задымленное прошлое остается позади.

«Литвинов, по мысли писателя, возвышается над всеми остальными персонажами “Дыма” лишь тем, что он - практически действующая сила, “честный труженик” реформы», - отмечает А.Б. Муратов [4, с. 44]. Однако собственно практической деятельности, подобной косьбе или хозяйственным предприятиям Левина, мы в романе «Дым» не видим. В «Дыме» разворачивается особая борьба за русского хозяина: возвращение Литвинова в Россию, больше даже по инерции, нежели по желанию в финале, - это, в условиях художественного мира романа, большая победа. Величину ее можно понять, если вспомнить, что Литвинов в начале романа торопился к отцу в Россию, собирался вступить на новое поприще, трудиться на земле. А после пребывания в задымленном городе вдруг собрался «написать отцу, чтоб он выслал, елико возможно; продал бы лес, часть земли... » [7, с. 388], тому отцу, который с заклинаниями звал сына на Родину и умер через несколько недель после его приезда.

Какая сила могла сдвинуть Литвинова с намеченного пути? И у Тургенева, и у Толстого мы видим эту силу - необъяснимую страсть. Ирина не только не желает добра любимому ею человеку, она для Литвинова опасна. В отличие от Анны Карениной, в которой жила романтическая любовь-страсть, постепенно переросшая в ненависть, Ирина с самого появления в сцене пикника генералов уже держит в сердце озлобление против высшего света, которое невольно обращается на все остальное, потому что Ирина сама стала частью противного ей общества. Левин страдает из-за любви и возрождается благодаря ей, пройдя длинный путь духовного развития. Литвинов в финале возвращается к Татьяне со своим неосуществ ленным желанием преобразований.

Тургенев и Толстой показывают, как представители света придумывают самые несообразные с трудом занятия: крутящиеся столы, абсурд

Landau смешны для Толстого так же, как черный рак для Тургенева.

Разговор об условиях труда в России, начатый у Свияжского, напоминает черты различных разговоров из «Дыма». Здесь еще сомневающийся Левин похож на «строителя» Литвинова, а Свияжский уходит в крайность Потугина, с которым в дошедшей до абсурдного предела европеизации России и утверждении цивилизации уже не сходится сам Тургенев. На предложение Левина о собственном поиске Свияжский отвечает знаменательной фразой: «Потому что это все равно, что придумывать вновь приемы для постройки железных дорог. Они готовы, придуманы» [6, т. 18, с. 352]. Свияжский - не строитель, человек чужого результата, соотносимый с образом Ворошилова из «Дыма».

Диалог Литвинова и Потугина в «Дыме» больше походит на монолог последнего. Литвинов знаком с европейской цивилизацией, но он еще не хозяин, он не может противопоставить словам Потугина что-то реальное. А Левин может. «Помещики жалуются, а зерносушилок все нет как нет», - произносит Потугин [7, с. 327]. Он утверждает, что русский помещик не в состоянии сделать зерносушилку Литвинов, разумеется, еще не пробовал. Теперь посмотрим на хозяина Константина Левина: «Новая сушилка была выстроена и частью придумана Левиным» [6, т. 18, с. 100].

Таким образом, роман И.С. Тургенева «Дым», соотносимый более с одной из противопоставленных друг другу линий романа Л.Н. Тол-

стого «Анна Каренина», благодаря тонко продуманной автором системе внутренних «сцеплений» и особому сюжетно-композиционному единству, способствовал возникновению романа «Анна Каренина», в котором новации Тургенева были обработаны в рамках толстовской концепции. «Дым» - это, говоря толстовским языком, отраженная жизнь, уловив строение которой автор «Анны Карениной» создал свою миропо-добную структуру.

Библиографический список

1. Бялый Г.А. Русский реализм. От Тургенева к Чехову - Л.: Сов. писатель, 1990. - 640 с.

2. Гусев Н.Н. Лев Николаевич Толстой. Материалы к биографии с 1870 по 1881 год. - М.: АН СССР, 1963. - 695 с.

3. Лебедев Ю.В. Жизнь Тургенева. Всеведущее одиночество гения. - М.: Центрполиграф, 2006. - 607с.

4. МуратовА.Б. И.С. Тургенев после «Отцов и детей». - Л.: ЛГУ, 1972. - 144с.

5. Петров С.М. И.С. Тургенев: Творческий путь. - М.: Худ. лит., 1979. - 542 с.

6. ТолстойЛ.Н. Полн. собр. соч.: В 90 тт. - М.: Худ. лит., 1928-1958.

7. Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 30 тт. Т. 7. - М.: Наука, 1981. - 560 с.

8. Цейтлин А.Г. Мастерство Тургенева-рома-ниста. - М.: Сов. писатель, 1958. - 435 с.

9. Чичерин А.В. Возникновение романа-эпопеи. - М.: Сов. писатель, 1975. - 376 с.

УДК 821.161

Баталова Тамара Павловна

кандидат филологических наук Коломенский государственный педагогический институт

E-litkaf@golutvin. т

«КАПИТАНСКАЯ ДОЧКА» А.С. ПУШКИНА: СЕМАНТИКА ЗАГЛАВИЯ

Статья раскрывает своеобразие поэтики «Капитанской дочки» А.С. Пушкина. Автор анализирует сюжет повести, мотивы, систему образов, архитектонику произведения; на этой основе раскрывается смысл его заглавия.

Ключевые слова: сюжет, мотив, образ, Гринёв, Пугачёв.

В пушкиноведении отмечается «неоднозначность» заглавия «Капитанская дочка», его «открытый и скрытый смысл» [2, с. 120]. В этом плане обратим внимание на то, что заглавие и эпиграф повести выражают личностные мотивы. С ними связано и своеобразие жанра - «записки Петра Андреевича Гринё-

ва». При изображении событий здесь акцентируются личностные характеристики героев.

Авторская интенция проявляется и в «пророческом» сне Гринёва. Эта ситуация как «каноническая» (термин Г.В. Краснова [3]) многозначна. Возникающий в ней мотив - отстаивание чести в жестоких обстоятельствах - становится в повес-

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.