CC BY
16
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
УДК 82.091-4 СЕРГО Ю.Н.
кандидат филологических наук, доцент, кафедра истории русской литературы и теории литературы, ФГБОУ ВПО «Удмуртский государственныйуниверси-тет»
E-mail: julsergo42@gmail.com
UDC 82.091-4 SERGO J.N.
Candidate of Philology, Associate Professor Department of Russian Literature History and Literary Theory Udmurt
State University E-mail: julsergo42@gmail.com
ДУХОВНЫЙ ПУТЬ РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА В ТВОРЧЕСТВЕ Б.К. ЗАЙЦЕВА THE SPIRITUAL WAY OF THE RUSSIAN MAN IN THE WORKS OF BORIS ZAITSEV
В творчестве Б.К. Зайцева тема духовного пути всегда тесно связана с судьбой России. Путь, дорога, прогулка символизируют поиски смысла жизни, «разговор» с судьбой, гармонизацию внутреннего мира человека. И сам человек, обретший истину, может выступать для страны в качестве ориентира на ее историческом пути в сложные времена. Таким, например, предстает в творчестве Б. Зайцева духовный путь Сергия Радонежского. В данной статье наиболее подробно эта проблема рассматривается на примере рассказа «Белый свет» и повести «Преподобный Сергий Радонежский».
Ключевые слова: Б.К. Зайцев, рассказ, повесть, путь, судьба, повествователь.
In Zaitsev's workstheme of the spiritual path is always closely related to the fate of Russia. The path, the road, the walk symbolize the search for the meaning of life, «conversation» with fate, the harmonization of the inner essence of a person. And the man himself, who has found the truth, can act as a reference point for the country on the historical path in difficult times. For example, this is how the spiritual path of Sergius of Radonezh appears in the work of B. Zaitsev. This problem is examined in most detail on the example of the story «Bely^jsvet» and the story «Prepodobny^j Sergij Radonezhskij «
Keywords: B.K. Zaitsev, short story, story, path, fate, narrator.
Одной из центральных тем в творчестве Б.К. Зайцева была тема пути как духовного совершенствования человека, поисков смысла жизни, истины, гармонии. Эти вопросы являются ключевыми в доэмигрантских произведениях («Дальний край», «Голубая звезда», «Белый свет») и в зарубежный период творчества («Преподобный Сергий Радонежский», «Алексий, Божий человек» и др.) Смысл пути-судьбы поэтически обыгрывается в названии и содержании автобиографической тетралогии «Путешествие Глеба». О мотиве пути в этом произведении пишет В.В. Компанеец, соотнося его прежде всего с самопознанием, саморазвитием героя, с обретением («наперекор революционному взрыву и во многом благодаря ему») прочной веры в Бога. Главный герой видится исследователю именно «героем пути, раскрывающимся динамически, в процессе движения, развития» [3, с. 42]
Сама по себе революция не изменила общего направления философских размышлений писателя, он не склонен к гневной отповеди и прямой оценке исторических событий, а, исходя из собственного мировоззрения, стремится извлечь духовный урок из всего, что приходится ему переживать. А.Г. Соколов, один из первых исследователей творчества Зайцева, по этому поводу цитирует самого писателя: «О революции Зайцев практически не писал. "Странным образом, - вспоминал он, - революция, которую я всегда остро ненавидел, на
писании моем отразилась неплохо. Страдания и потрясения, ею вызванные, не во мне одном вызвали религиозный подъем"» [6, с. 111]. Вместе с тем современность привлекает пристальное внимание писателя, является поводом для глубоких размышлений. Противостоять трагедии социального противостояния он пытается с помощью христианской идеи, не протестуя и критикуя, а напоминая ближним, коими считает всех своих читателей, о том, что объединяет русских людей. Переживая трагическую смерть своего племянника Юрия Буйневича, погибшего в первый день февральской революции, Зайцев пишет своеобразный реквием в прозе «Призраки», в котором звучит мысль не только о вечном покое, но и о вечной памяти об ушедших: «Не прошли и те, кто с жизненного пути унесен в неизвестное. Они не прошли. Их уход ранит сердце. Человеческими, земными слезами мы их оплакиваем. Человеческое сердце пронзается. Но скорбь уходит. Вечность остается. В ней так же, как и в былой жизни, отшедшие с нами, и чем далее ведет нас время, тем их образы чище» [1, с. 408]. Размышляя о человеческом пути и уходе, о страданиях и памяти, автор главный смысл всего произошедшего стремится отыскать в вечности.
Московский период жизни и творчества отражен в рассказе Б.К. Зайцева «Белый свет», в котором описаны реалии, связанные с биографией писателя (знаменитая книжная лавка, болезнь и тому подобное).
© Серго Ю.Н. © Sergo J.N.
Пространство Москвы, связанное с историческим путем России и жизнью героя, предстает во многих произведениях писателя. Эта проблема подробно освещена в статье И.А. Минаевой [5, с. 49-53]. Начало 20-х годов представлено в рассказе как «смутное время», в котором человек ощущает свое родство с белым светом, жизнью, как новый опыт. А.В. Курочкина определяет «Белый свет» по типу сюжета как «рассказ-впечатление»: «В основе сюжета - личные воспоминания, размышления и впечатления автора, которые дополняются конкретно-историческими деталями» [4, с. 37].
Заглавие влечет за собой цепочку важных для прочтения текста смыслов: в фольклоре словосочетание «белый свет» означает человеческий мир, мироздание, жизнь, смерть («вышел на белый свет», «попрощался с белым светом», «поглядел на белый свет», «белого света не взвидел», «не встретил на всем белом свете» и т.д...) В сюжете рассказа проявляются и новые смыслы, порожденные авторской позицией. Один из них связан с эпитетом «белый», который в тексте имеет не только устойчивую, традиционную, фольклорную связь со словом «свет», но и способен порождать новые, самостоятельные значения. В первую очередь, этот эпитет характеризует героя-повествователя и его слово. Это цвет послушника, находящегося в начале трудного пути посвящения себя Богу, служения истине.
Рассказ содержит размышления о пребывании человека в страшном мире, который он воспринимает как испытание на пути к познанию смысла жизни, познание «белого света». Герой - послушник, совершающий свой путь как «малое» испытание жизнью. Революция -часть «малой жизни», с которой столкнулся он на своем пути.
Слово рассказчика ритмически соотносится с музыкой, молитвой, увещеванием самого себя, заговором: «Бедная жизнь, малая жизнь, что о тебе сказать, чем порадовать? Не сердись и не обижайся. Будем скромней. Ведь в тебе несусь, ты принимаешь, и снежок зимний на Арбате зимнем посыпает и меня, да и тебя, ветер завивает и уносит, все уносит, рады мы, или не рады.
Ты хотела б быть пышней, нарядней, и могущественней. Может быть, и я бы превзошел себя.
Но есть судьба. Тебе и мне. Хочешь не хочешь, ее примешь. Я - уж принял. Я живу в ней, в ней иду. Прохожу сквозь тебя, жизнь, посматриваю. Печаль, веселье и трагедия, цена на молоко, очередь в булочной, новый декрет, смех, смерть, пирожные и муки голода - все вижу я и, пожалуй, знаю» [1, с. 464]. Принятие судьбы героем является началом символического путешествия по новому для него пространству «малой жизни». Герой-интеллигент сам себе назначает послушание: идти по «малой жизни», которая прежде ему была незнакома. Его окружает новая реальность, в которой он должен научиться жить: добывать хлеб насущный, стоя в очередях, беречь и ценить тепло, сон, еду, силы души и тела: «Заповеди счастия:
1. Помни о печке. Сложи каменную. Не забудь о дымоходе, полюби дрова, знай смысл полена. Если нет
дыму и тепло, то ты в преддверии.
2. Ешь. Продавай штаны, женину юбку, старые подсвечники и этажерку, только не ослабевай, иначе уж не встанешь.
3. Спи, или ты не выдержишь. Но выдержать ты можешь, должен. Ведь другие же выдерживают, да и мудрость, правда, уж не так огромна» [1, с. 464].
Смыслы, которые неотделимы от человека «малой жизни», или нового «маленького человека», воспринимались многими современниками Зайцева как несомненное доказательство гибели, краха российской культуры, падение в хаос. Мотив хаоса в рассказе «Белый свет» преодолевается внутренней гармонией сознания рассказчика, которое тем и отличается от обычного сознания «маленького человека», что всегда находит способ разграничить дурное и доброе. Внутренняя гармония рассказчика в тексте парадоксальным образом связана с его движением во внешнем мире, мотивом пути-прогулки: «Бело, пустынно. Ты идешь...» [1, с. 465]. Пространство «малой жизни» оказывается засыпаным белым снегом, который символизирует бренность человеческой истории, даже самых трагических ее страниц: «Белый же снежок все посыпает, и меня, и тебя, и коммуниста, и спекулянта в соболях, и чудака с моноклем.» [1, с. 465].
Ритм повествования и прогулка рассказчика по зимнему Арбату тесно соотнесены друг с другом и выражают авторское отношение к истории не как к «музыке революции», а, скорее, как близкое к Экклезиасту.
Герой-философ находится в гуще жизни, среди людей, он один из них: «Бело, пустынно. Ты идешь. Страдал ли ты, был счастлив, строил планы? Надеялся, мечтал? Но тут ты кланяешься: много на Арбате ведь знакомых» [1, с. 465]. Поклон героя символизирует смирение гордыни; работа продавцом в книжной лавке писателей по сути является отказом от роли пророка, отражает изменение самосознания: «Снова: будь скромен, и не заносись, приказчик за прилавком» [1, с. 465]. Такое одергивание самого себя, призыв к скромности звучит в рассказе несколько раз, как добровольно принятая епитимья, помогающая пройти земную жизнь.
Однако пребывание в книжном мире рождает не только смирение, но и мечту о свободной и вечной культуре, о дальних странах: «Сиянье дальних океанов, древние наречия, озера, тонкий свет пейзажа, поля риса и монастыри буддистов, перезвон неведомых колоколов и легкий танец радости, и сонный плеск весла бамбукового. Изящно-краткий звук стиха. Лепестки вишен, падающие в фарфоровую чашечку вина златистого» [1, с. 465]
Контраст «малого» и «большого», «вечного» и «временного» как маятник раскачивает сознание рассказчика-путешественника, обращая его от большого мира к малому:
1. Пайком не брезгай (не гордись). Разговаривай о нем почтительно, не пропускай буквы своей, записывайся до свету; бери достаточно с собой бечевок и мешки. Не позабудь бутылок. Осмотри санки. Терпи в
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
очереди, не кричи, что дали масло горклое или мясо с костью. Не волнуйся и не нервничай.
2. Почитай примус. Он твой домашний лар. Наблюдай за жизнию его. Чисти иглой. Поршень, если ослабел, размачивай в стакане с кипятком. Делай возлияния ему - чистейшим газолином.
3. Затыкай все щели. Вентиляции, ведь, хватит. Холод же придет, наверно [1, с. 466].
Разрушенный быт не связан у Зайцева с разрушением души, которая с мягкой иронией выражает почтение обломкам материальной культуры. Эта позиция «всматривания» в быт снимает проблему абсурдного, бессмысленного унижения, давая возможность посмотреть на все как на новый опыт, духовное испытание. Собственная болезнь тоже представляется герою частью этого испытания: «Хочешь похворать? Что же, ложись. Сначала это странным может показаться ... Жизнь же? Жизнь наладится, наверно. Велика Москва, любвеобильна. Не покинут добрые» [1, с. 466]. Вера в добро помогает преодолеть страх и хаос, рождает в герое спокойное превосходство над обстоятельствами.
Постоянное обращение к самому себе может быть понято как духовное отшельничество героя-рассказчика, поучение, самовоспитание. Но главное в этом самовоспитании - ощущение принадлежности к общей судьбе человечества и готовность разделить его участь: «Тысячи, и сотни лет трудилось человечество, изо дня в день. Возьми и ты уголок бремени. Это - чтоб не заносился ты, не важничал» [1, с. 466].
Выздоровев, герой продолжает свой путь в пространстве «малой жизни» и собственного духа. На Смоленском рынке, куда он отправляется за молоком, хаос вновь настигает его: вечный торг и суета делают неразличимыми понятия добра и зла, «голубоокая душа» поет об убийстве близких. Преодоление хаоса наступает внезапно, когда взгляд героя останавливается на гравюре, изображающей бегство Марии в Египет. Рассматривая гравюру, он убеждается в присутствии Бога во всех деталях окружающего мира и освобождается от власти хаоса, поднимается над «малой жизнью».
Мир, над которым поднимается герой, по-прежнему совмещает в себе смех и смерть, пение в кабаре и в церкви, трагедию и фарс, но путника это больше не смущает: «Малая жизнь, ты не верховная. Не связать тебе путника. Он смотрит, он жив, желает» [1, с. 470]. Убеждая себя терпеть, трудиться, надеяться и мечтать, герой исповедует смирение, готовность страдать, но не подавленность духа.
Формально прогулка героя заканчивается там же, где и началась - на зимнем Арбате, вроде бы закольцовывая пространственный сюжет. Но призыв к свободной мечте и бесстрашному приятию жизни, обращенный к самому себе, означает разрыв границ, поставленных перед человеком жестокой эпохой, выход за их пределы, изменение внутреннего облика путника. Закольцованность композиции единым пространством и системой образов означает наличие в тексте сюжета духовного поиска: он начинается с добровольного всту-
пления на путь искупления «малой жизнью», приятия на себя части вины за свершившиеся в мире перемены, заканчивается тем, что герой, благодаря обретенному духовному знанию, освобождается от страха перед жизнью, смертью, историей.
Страх перед современностью преодолевается, благодаря осмыслению русской духовной культуры прошедших эпох, которая в ранних произведениях Б.К. Зайцева расценивалась как слишком «молодая» на фоне культуры Европы. Духовные опоры, помогающие России осуществить свой исторический путь, извлекаются из судьбы праведника - Сергия Радонежского. Пересказывая житие русского святого в повести «Преподобный Сергий Радонежский», Б.К Зайцев выделяет значимые, символические образцы поведения, которые проецирует на судьбу России в целом. Субъект речи по отношению к читателю выступает в качестве проводника, который ведет путника одновременно по знакомой и незнакомой дороге: «Автору казалось, что сейчас особенно уместен опыт - очень скромный - вновь, в меру сил, восстановить в памяти знающих и рассказать незнающим дела и жизнь великого святителя и провести читателя чрез ту особенную, горнюю страну, где он живет, откуда светит нам немеркнущей звездой» [2, с. 14].
Одним из значимых приемов, помогающих Б.К. Зайцеву представить читателю специфически русский путь исторического развития, является прием философского сопоставления образов русского и европейского святого - Сергия Радонежского и Франциска Ассизского. Путь Сергия, носившего данное от рождения мирское имя Варфоломей, начинается с неожиданной и, казалось бы, незначительной преграды: его уходу в отшельники противятся родители по вполне житейской причине: «- Мы стали стары, немощны; послужить нам некому; у братьев твоих немало заботы о своих семьях. Мы радуемся, что ты стараешься угодить Господу. Но твоя благая часть не отнимется, только послужи нам немного, пока Бог возьмет нас отсюда; вот, проводи нас в могилу, и тогда никто не возбранит тебе» [2, с. 20]. Автор по этому поводу замечает: «Варфоломей послушался. Св. Франциск ушел, конечно бы, отряхнул прах от всего житейского, в светлом экстазе ринулся бы в слезы и молитвы подвига. Варфоломей сдержался» [2, с. 20]. Поведение святого-европейца описано с помощью скрытой цитаты: в словах «отряхнул прах от всего житейского», характеризующих его поведение слышатся строки из «Марсельезы», гимна революционной Франции («Отречемся от строго мира, отряхнем его прах с наших ног»). Скрытая цитата позволяет соотнести логику поведения Святого Франциска с революционным волюнтаристским воздействием на мир. Контрастно с ним выглядит «послушный» Варфоломей. Он не ломает сознание и судьбы близких, а ждет, когда к ним придет осознание необходимости расстаться с сыном, уступить его Богу. Помещение этого эпизода в контекст авторских размышлений свидетельствует о том, что Зайцев рассматривает его как важный урок не только для человека, но и для страны в целом.
Значимый урок автор стремится извлечь и из известного эпизода с гнилым хлебом и срубленными сенями, в котором русский святой предстает человеком, твердо отделяющим мирское от духовного, не берущим хлеб за молитвенный труд, за покровительство своих чад перед Богом. Напомним этот эпизод. Будучи уже игуменом, Сергий берется за работу плотника, чтобы добыть себе пропитание, никого при этом не ущемив в праве на хлеб насущный: «В одну из затруднительных полос пр. Сергий, проголодав три дня, взял топор и пошел в келию к некоему Даниилу.
- Старче, я слышал, что ты хочешь пристроить себе сени к келий. Поручи мне эту работу, чтобы руки мои не были без дела.
- Правда, - отвечал Даниил, - мне бы очень хотелось построить их; у меня все уже и для работы заготовлено, и вот поджидаю плотника из деревни. А тебе как поручить это дело? Пожалуй, запросишь с меня дорого.
- Эта работа не дорого тебе обойдется, - сказал ему Сергий, - мне вот хочется гнилого хлеба, а он у тебя есть; больше этого с тебя не потребую. Разве ты не знаешь, что я умею работать не хуже плотника? Зачем же тебе звать другого плотника?
Тогда Даниил вынес ему решето с кусками гнилого хлеба («изнесе ему решето хлебов гнилых посмагов»), которого сам не мог есть, и сказал: вот, если хочешь, возьми все, что тут есть, а больше не взыщи.
- Хорошо, этого довольно для меня; побереги же до девятого часа: я не беру платы прежде работы.
И, крепко подтянув себя поясом, принялся за работу. До позднего вечера пилил, тесал, долбил столбы и окончил постройку. Старец Даниил снова вынес ему гнилые куски хлеба как условленную плату за труд целого дня. Только тогда Сергий поел» [2, с. 30].
Размышления автора над этой историей обусловлены двумя причинами: кризисом русской православной церкви, утратившей в конце XIX в. роль духовного пастыря, и начавшим создаваться после 1917 г. государством, основанным на новой догматической религии, коей стал большевизм, адепты которого предпочли ценность класса ценности живого человека: «Итак, игумен, духовник и водитель душ в личном своем деле оказывался последним, чуть что действительно не "купленым рабом". Старец Даниил начинает с того, что опасается, как бы пр. Сергий не "взял слишком дорого". Почему он решил, что Сергий возьмет дорого? Почему допустил,
чтобы игумен трудился на него целый день? Почему просто не поделился своим хлебом? (Даже не "поделился"; сказано, что сам он этого хлеба не мог есть.) Не указывает ли это, что сквозь воспитание и воздействие преподобного в отдельных иноках прорывалось самое обычное, житейское, до черствости и расчета? Старец, приходивший к Сергию на исповедь, за душой и благочестием которого тот следит, считает правильным заплатить ему за труд целого дня негодным хлебом -плотник из села к нему и не притронулся бы. А Сергий, очевидно, выделяет деятельность духовную, водитель-ную, от житейских отношений» [2, с. 30-31]. Духовная «водительная» деятельность святого, по мнению автора, есть способ высвобождения человека и человеческого сообщества от утилитарного, практического интереса. Она должна являться образцом для тех, кто встал или поставлен на путь «водителей» народа.
Автор отмечает, что поведение Сергия Радонежского символически отражает логику русской интеллигенции, выбравшей путь эмиграции. Когда в монастыре, основанном на месте многолетнего отшельничества Сергия, там, где он обрел духовную силу и помогал обрести ее другим, вспыхивает бунт против него и его жесткого устава, он не подавляет этот бунт силой своего авторитета или с помощью поддержки извне, а просто собирает котомку и уходит из «своего» монастыря, давая возможность оппонентам самим осознать свою неправоту и необходимость примирения. Добровольное изгнание заканчивается приходом раскаявшихся грешников, умоляющих своего пастыря вернуться. Нет сомнения, что и исход части интеллигенции из страны автор до некоторой степени расценивает как добровольное изгнание, которое рано или поздно закончится, ибо правда на стороне этих людей и когда-то она станет необходимой оставленной родине.
Три урока святого Сергия (на самом деле их гораздо больше) символически объясняют судьбу России, какой ее видит Б. Зайцев: во всякую тяжелую эпоху главная духовная опора народа - терпение и любовь, исторический путь родины - эволюция, непобедимое оружие русского человека - самоотречение.
Мотив духовного пути, отраженный в рассказе «Белый свет» и повести «Преподобный Сергий Радонежский», позволяет Б.К. Зайцеву художественно отобразить смысл жизни человека и представить эту жизнь в единстве с судьбой своей родины.
Библиографический список
1. ЗайцевБ.К. Сочинения в 3-х т. Т.1. М.: Худож. лит., ТЕРРА, 1993. 527 с.
2. Зайцев Б.К. Сочинения в 3-х т. Т.2. М.: Худож. лит., ТЕРРА, 1993. 588 с.
3. Компанеец В.В. Герой, дом, путь в тетралогии Б.К. Зайцева «Путешествие Глеба» // Вестник ВолГУ. Серия 8. Вып. 3. 2003-2004. С. 38-44
4. Курочкина А.В. Сюжетно-композиционное своеобразие лирической прозы Б. Зайцева //Творчество Б.К. Зайцева и мировая культура. Сб. ст. Материалы Всероссийской научной конференции, посвященной 135-летию со дня рождения писателя. 20-22 апреля 2016 года / ОГУ им. И.С.Тургенева, ОГЛМТ, НИИ филологии ОГУ им. И.С.Тургенева. Орел, 2016. 160 с.
5. Минаева И.А. Москва в жизни и творчестве Б.К. Зайцева //Творчество Б.К. Зайцева и мировая культура. Сб. ст. Материалы Всероссийской научной конференции, посвященной 135-летию со дня рождения писателя. 20-22 апреля 2016 года / ОГУ им. И.С.Тургенева, ОГЛМТ, НИИ филологии ОГУ им. И.С.Тургенева. Орел, 2016. 160 с.
6. СоколовА.Г. Судьбы русской литературной эмиграции 1920-х годов. М.: Изд-во МГУ, 1991. 184 с.
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
References
1. ZaitsevB.K. Works in 3 volumes. Vol. 1. M .: Art. lit., TERRA, 1993. 527 p.
2. Zaitsev B.K. Works in 3 volumes. Vol.2. M.: Art. lit., TERRA, 1993. 588 p.
3. Kompaneets V.V. The hero, the house, the path in the tetralogy by B.K. Zaitsev «Gleb's Travel» // Bulletin of VolGU. Series 8. Issue. 3. 2003 - 2004. Pp. 38-44.
4. KurochkinaA.V. Subject-compositional originality of the lyric prose of B. Zaitsev // Works of B.K. Zaitsev and world culture. Sat. Art. Materials of the All-Russian scientific conference dedicated to the 135th anniversary of the birth of the writer. April 20-22, 2016 / OSU named after I.S. Turgenev, OGLMT, Research Institute of Philology, OSU named after I.S. Turgenev. Orel, 2016. Pp. 36-39.
5. Minaeva I.A. Moscow in the life and work of B.K. Zaitsev // Works of B.K. Zaitsev and world culture. Sat. Art. Materials of the All-Russian scientific conference dedicated to the 135th anniversary of the birth of the writer. April 20-22, 2016 / OSU named after I.S. Turgenev, OGLMT, Research Institute of Philology, OSU named after I.S. Turgenev. Orel, 2016. Pp. 49-53.
6. Sokolov A.G. The fate of the Russian literary emigration of the 1920s. M .: Publishing house of Moscow State University, 1991. 184 p.
