ДУХОВНО-НРАВСТВЕННАЯ ПАРАДИГМА: СОГЛАСОВАНИЕ ПРИНЦИПОВ ЭФФЕКТИВНОСТИ И СПРАВЕДЛИВОСТИ ПРИ ПРИНЯТИИ РЕГУЛЯТОРНЫХ РЕШЕНИЙ

Рахмеева И. И.; Чернышев К. В.

DOI: 10.29141/2658-5081-2022-23-4-7 EDN: TPWBRH JEL classification: A13, R58

И. И. Рахмеева Уральский государственный экономический университет, г. Екатеринбург, Российская Федерация

К. В. Чернышев Уральский государственный экономический университет, г. Екатеринбург, Российская Федерация

Духовно-нравственная парадигма: согласование принципов эффективности и справедливости при принятии регуляторных решений

Аннотация. Рост спроса экономических агентов на человекоцентричный подход со стороны органов власти и неудовлетворенность управленческими решениями в условиях многочисленных внешних вызовов (пандемии, цифровизации и санкционного давления) определяют необходимость поиска новых основ регуляторной политики государства. Статья посвящена переосмыслению вековой общественно-экономической дискуссии о понятиях «эффективность» и «справедливость». Методология исследования сформирована на стыке институциональной экономики, концепций экономического анализа права и теории нравственной экономики, опирающейся на гуманистические ценности и биосоциоэкономическую модель человека. Применялись логико-дедуктивный метод и семантический анализ ключевых понятий. Прослежена эволюция экономических и юридических взглядов на эффективность и справедливость применительно к регулированию экономических отношений. Обоснована возможность сближения указанных феноменов в области их применения к регуляторным решениям в парадигме духовно-нравственной экономики путем встраивания справедливости как компонента целевого состояния социально-экономической системы. Для анализа указанных решений предложено использовать понятие социально-экономической, или общественной, эффективности. Согласно авторской трактовке, общественную эффективность следует понимать как способность регуляторной нормы достигать заложенной в ней общественно значимой цели с учетом общепринятых принципов справедливости и нравственности путем оптимального использования имеющихся ограниченных ресурсов.

Ключевые слова: справедливость; духовно-нравственная парадигма; нравственная экономика; трилемма Кейнса; социально-экономическая эффективность; эффективность норм

Для цитирования: Rakhmeeva I. I., Chernyshev K. V. (2022). The moral paradigm: Reconciliation of efficiency and justice principles in regulatory decision-making. Journal of New Economy, vol. 23, no. 4, pp. 137-152. DOI: 10.29141/2658-5081-2022-23-4-7. EDN: TPWBRH. Информация о статье: поступила 18 августа 2022 г.; доработана 31 августа 2022 г.; одобрена 14 сентября 2022 г.

Irina I. Rakhmeeva Ural State University of Economics, Ekaterinburg, Russia

Konstantin V. Chernyshev Ural State University of Economics, Ekaterinburg, Russia

The moral paradigm: Reconciliation of efficiency and justice principles in regulatory decision-making

Abstract. The economic agents' surging demand for a human-centric approach of the government authorities, and the dissatisfaction with the efficiency of managerial decisions taken in the face of numerous external challenges (the pandemic, digitalisation, and sanctions pressure) determine the need to search for the new foundations of state's regulatory policy. The research rethinks the longstanding public economic discussion on the concepts "efficiency" and "justice". The methodology of the study is the nexus of concepts of economic analysis of law, institutional economics, and moral economics, which uses a bio-socio-economic model of a person and relies on humanistic values. The methods are the logical deductive method and the semantic analysis employed to explore the key concepts. The article traces the evolution of economic and legal views on efficiency and justice with regard to the regulation of economic relations. The paper justifies the possibility of convergence of the phenomena under discussion in terms of their application while taking regulatory decisions within the moral economics paradigm by embedding justice as a component of the target condition of the socioeconomic system. To evaluate the regulatory decisions, the paper proposes using the concept of socioeconomic, or public, efficiency, which should be understood as the ability of a regulation to achieve a socially significant goal while upholding the generally accepted principles of justice and morality through the optimal use of available limited resources.

Keywords: justice; moral paradigm; moral economics; Keynes trilemma; socioeconomic efficiency; efficiency of norms.

For citation: Rakhmeeva I. I., Chernyshev K. V. (2022). The moral paradigm: Reconciliation of efficiency and justice principles in regulatory decision-making. Journal of New Economy, vol. 23, no. 4, pp. 137-152. DOI: 10.29141/2658-5081-2022-23-4-7. EDN: TPWBRH. Article info: received August 18, 2022; received in revised form August 31, 2022; accepted September 14, 2022

Введение

В поисках выхода из Великой депрессии Дж. М. Кейнс после личного посещения Советской России для изучения ее опыта опубликовал статью «Дилемма современного социализма» (1932 г.), в которой постулировал трилемму о невозможности одновременно максимизировать свободу, справедливость («экономически нецелесообразные вещи») и эффективность («экономически целесообразная вещь») - три мотива, существующих в «душе каждого социалиста» [Keynes, 1932]. С тех пор чуть менее века экономисты всех национальностей воспринимают это утверждение как максиму, чаще всего сужая ее до дилеммы необходимости выбора между эффективностью и справедливостью. Не углубляясь в трактование понятия свободы, принимая, что свободный выбор подразумевает возможность действовать и достигать цели в соответствии со своей системой ценностей, включающей представления о справедливости и эффективности, в данной статье мы также будем рассматривать соотношение этих двух базовых концептов.

Научная парадигма XXI в., порожденная конфликтом между интенсивной цифро-визацией и глобализацией общественных отношений и необходимостью сохранения личности, а также усилением конфронтации России с «коллективным Западом», основывается на гуманистических ценностях. В ее ядро включается как институциональная, так и нравственная экономика, согласно которой понимание благосостояния общества расширяется до необходимости удовлетворения не только материальных, но и духовно-нравственных потребностей.

Реализация социально-экономической политики государства осуществляется через принятие регуляторных решений, при формировании которых регулятор вынужден рассматривать вопросы обеспечения справедливости и эффективности. Уточним, что в статье речь пойдет об эффективности и справедливости детерминирующих социально-экономические процессы регуляторных решений органов власти, которые в рома-но-германской правовой системе реализуются через принятие нормативных правовых актов.

Ключевой гипотезой исследования служит тезис не просто о возможности примирения справедливости и эффективности человеческих действий при принятии регулятор-ных решений, а о необходимости обеспечения принципов справедливости для достижения эффективного развития в процессе оформления таких решений.

Целью статьи является доказательство данной гипотезы. Для логико-дедуктивного обоснования указанных позиций в рамках новой научной парадигмы прежде всего необходимо определить сущность понятий «эффективность» и «справедливость» применительно к регуляторным решениям согласно их эволюционному развитию в научной мысли и представить их современную интерпретацию. Следующая задача предусматривает анализ передовых исследований соотношения критериев эффективности и справедливости при принятии регуляторных решений и последствий таких решений для социально-экономических систем. На заключительном этапе вводится понятие «общественная эффективность» для анализа указанных решений, построенное на синтезе подходов к эффективности и справедливости.

Эволюция теоретических подходов к пониманию экономической эффективности регуляторных решений

Инициатором включения в экономическую исследовательскую программу широкого спектра разнообразных общественных феноменов стал Г. С. Беккер, предложивший анализировать их с помощью инструментария неоклассической теории и концепций о рыночном равновесии, стабильности предпочтений и рациональности поведения человека [Becker, 1962, Becker, 1968]. Развивая экономический подход Г. С. Беккера к преступлениям, заключающийся в рациональном отношении агентов к наказаниям, его соратники из чикагской школы заложили фундамент для нового направления - экономического анализа права. Одной из ключевых исследовательских задач этой дисциплины стало обоснование условий и путей повышения эффективности регуляторных норм с позиций социально-экономического благополучия общества.

При этом «сама проблематика эффективности закона может быть поднята только в рамках определенных типов правопонимания, которые признают за правом возможность управлять социальными практиками и поведением людей» [Чураков, 2019, с. 60]. В числе факторов, предзнаменовавших появление и широкое распространение нового направления исследований правовых институтов с позиций экономической обусловленности, С. А. Синицын называет «отставание правового регулирования от темпов социально-экономического развития» [Синицын, 2017, с. 4].

Родоначальники экономического анализа права - выходцы из стран с англо-саксонской правовой системой, в первую очередь Р. Познер, старались построить простую модель общественных отношений, базирующуюся на классических представлениях о рациональности и эффективности как максимизации совокупного богатства общества, чем, возможно, и спровоцировали многолетнее недоверие к этой дисциплине со стороны юридических школ.

В странах Европы представления о всеобщем благосостоянии отличались. Именно там зародились и получили обоснование принципы социального рыночного хозяйства [Нуреев, 2007]. Т. Рихтер ввел понятие народной эффективности, которое преобразует принцип Р. Познера о максимизации богатства в принцип, согласно которому общество должно достигать своих целей, какими бы они ни были, при этом не тратя денег попусту, а экономию ресурсов следует осуществлять путем снижения трансакционных издержек [Richter, 2008, p. 30].

Трансформировались и представления о рациональности человека - пришло осознание ее ограниченности ввиду специфики не только когнитивных, но и психологических и нравственных характеристик, таких как способность к самоконтролю, влияние эмоций на принятие решений, сила воли и др. [Arrow, 1987; Sunstein, Jolls, Thaler, 1998; Eide, Rubin, Shepherd, 2006; Кузьминов, Бендукидзе, Юдкевич, 2006]. Хотя уже в модели социального порядка Т. Гоббса, основанной на реализации индивидуальных интересов рациональных агентов, наличие чувств рассматривается как угроза рациональности [Hobbes, 1650].

Учитывая междисциплинарный характер такого объекта исследования, как эффективность права, необходимо установить его содержание с позиций правовой науки. Так, юристы утверждают, что ценность нормы заключается в ее способности служить целью и средством для удовлетворения потребностей, а «задачей принципа добросовестности является обеспечение правового регулирования отношений таким образом, чтобы в итоге достигался результат, который подразумевается и преследуется действующим правом» [Medicus, Schuldrecht, 2000]. Эффективность нормы права определяется как «способность с наименьшими издержками воздействовать положительно на общественные отношения и на ... их участников в заданном направлении при тех социальных условиях, которые реально существуют в период их действия в стране» [Фаткуллин, Чулюкин, 1977, с. 26]. А. С. Пашков и Л. С. Явич раскрывают условия эффективности нормы права следующим образом: данная норма эффективна, если соответствует объективным потребностям, предусматривает оптимальный вариант поведения, требуемого для достижения цели, и реально обеспечивает наступление фактического результата [Пашков, Явич, 1970, с. 41].

Под влиянием передовых экономических течений и сопряженных с ними правовых концепций трактование эффективности регуляторных решений в экономической мысли сместилось от максимизации чистой выгоды к уверенному достижению заданной общественной цели (потребности) оптимальным способом. Вместе с тем и в современных экономических трудах по-прежнему можно встретить первый подход. Автор одного из немногих отечественных учебников по экономике и праву М. И. Одинцова так описывает ход мысли рассуждающего о праве экономиста: «Экономист сравнивает два альтернативных правовых решения с точки зрения соотношения их выгод и издержек... Наибольший вес получает та правовая норма, которая эффективна или для которой соотношение издержек и выгод складывается в пользу последних» [Одинцова, 2009].

Эволюция теоретических подходов к пониманию справедливости в экономике

Экономисты давно занимаются поиском справедливости и способов устранения неравенства, прежде всего на этапе распределения в экономическом процессе. Еще Д. Юм пытался разрешить противоречие между любовью к себе и социальными обязанностями, выдвинув идею о существовании объединяющего качества, способного привести к согласию. Он утверждал, что теория нравственности может быть полезна лишь тогда, когда она вменяет обязанности, отвечающие интересам каждого [Hume, 2006, p. 280].

Значимость данной темы становится особенно очевидна, когда экономические представления о справедливости согласно запросам общества настолько тесно переплетаются с политическими взглядами, что превращаются в целые политические течения, как, например, марксизм или либерализм.

Платон в трактате «Государство» сравнивал справедливость с порядком и полагал, что благо нельзя исчислить [Plato, 2017]. Аристотель придерживался противоположных взглядов: он указывал, что при измерении блага необходимо учитывать его относительность, поскольку любая деятельность стремится к достижению какой-либо цели и получению блага, но их понимание у каждого свое. В трактате «Политика» говорится, что право служит мерилом справедливости, а справедливость невозможна без государства [Aristotle, 2009].

Представление о справедливости включает в себя принципы распределения некоторых экономических категорий между определенными членами социума. Признанный юрист и одновременно эксперт по экономическому анализу права А. Г. Карапетов считает одной из ключевых задач регуляторных норм «максимизацию аллокативной экономической эффективности, т. е. максимально эффективное распределение имеющихся ресурсов» [Карапетов, 2016, с. 122].

В таблице представлены наиболее известные подходы к определению содержания справедливости, учитывающие два параметра - объект и характер распределения. Данная таблица может стать многомерной при добавлении дополнительных параметров, например субъектов распределения (тех, кто принимает решение) и получателей распределяемого блага.

Подходы к определению содержания справедливости в экономических теориях Approaches to determining the content of justice in economics

Характер распределения Объект распределения

доход полезность благосостояние возможности

Равенство Эгалитарный подход, марксизм Утилитарный подход Социальный либерализм

Максимизация Теория общественного благосостояния (максимизация благосостояния всего общества), роулсианский подход (неравенство допустимо при достижении максимально возможного уровня жизни беднейших членов общества)

В соответствии с индивидуальными характеристиками Рыночный подход (капитализм)

Составлено по: [Mill, 1848; Bentham, 1948; Arrow, 1951; Black, 1958; Гэлбрейт, 1969; Rawls, 1971].

Условно характер распределения разделен в таблице на три группы: равное распределение, стремление к максимальной функции некоторого параметра и распределение в зависимости от индивидуальных особенностей личности.

Эгалитарный подход базируется на абсолютном равенстве людей по достоинству и правам. Равенство - фундамент теории Маркса, в представлении которого регулятор-ная политика должна опираться на ценности самореализации, солидарности, «родовой» природы человека. Как отмечает коллектив Центра истории и методологии экономической науки НИУ «Высшая школа экономики», «такой подход восходит к традиции естественного права, предполагающей объективные ценности, и, тем самым, выходит за рамки деонтологической справедливости, развитой современной либеральной мыслью в духе Ролза» [Сушенцова, Мирошниченко, Лымарь, 2021, c. 116].

Вслед за укреплением в экономической мысли таких категорий, как полезность и благосостояние, трансформировались и представления о справедливости. Идейный вдохновитель современного утилитарного подхода Й. Бентам, говоря о выравнивании полезности, понимал ее как способность приносить пользу, преимущество, удовольствие и благо, видя «задачу власти в том, чтобы способствовать счастью общества, наказывая и вознаграждая» [Bentham, 1948]. Сторонники социального либерализма усматривают несправедливость именно в ограничении свобод и возможностей, воспринимая несправедливыми налоги на жизнь, свободу и собственность. Задачей власти они считают обеспечение равенства возможностей и защиты населения от последствий экономических кризисов и катаклизмов.

Теория общественного благосостояния постулирует максимизацию благосостояния всего общества [Arrow, 1951, Black, 1958]. Однако в своем идеалистическом представлении эта теория оказалась несостоятельна и потребовала в перспективе корректировки как критериев оптимальности распределения, так и интерпретации содержания понятия благосостояния. Особого внимания заслуживает роулсианская функция общественного благосостояния, основанная на постулате о том, что неравенство допустимо при достижении максимально возможного уровня жизни беднейших членов общества. При этом необходим баланс между сохранением стимулов к эффективному труду (производству) и справедливостью, равенством, достоинством жизни каждого индивида [Rawls, 1971].

В книге «Новое индустриальное общество» Дж. М. Гэлбрейт стремился одновременно оправдать рыночную экономику и найти пути и средства преодоления наиболее острых социальных противоречий. Так, он объясняет справедливость рыночного подхода тем, что разумная экономическая система позволяет всем людям независимо от пола преследовать социально приемлемые личные цели [Гэлбрейт, 1969, с. 295].

В целом эволюция представлений о справедливости шла от идеи равного распределения доходов через понимание разной степени ценности одинаковых благ для различных индивидов к обеспечению равномерного распределения благосостояния и пониманию первостепенности равенства возможностей (равного доступа к образованию, должностям, голосованию и пр.) для развития личности и общества.

Особого внимания заслуживает вопрос противоречия между личной и общественной выгодой. В социуме данное противоречие снимается институциональным дизайном, создающим систему сдержек и противовесов, в том числе не только карательного, но и стимулирующего характера.

Еще А. Смит писал, что «каждый отдельный человек, имея в виду лишь собственную выгоду, невидимой рукой направляется к цели, которая совсем не входила в его намерения. <...> Преследуя свои собственные интересы, он часто более действенным образом служит интересам общества, чем тогда, когда стремится делать это» [Smith, 1896, р. 237].

Дж. Коммонс в труде «Правовые основания капитализма» указывает базовый принцип «общего блага» - «пусть любой человек богатеет постольку, поскольку он повышает "общее благо", а не постольку, поскольку он наживает свое частное богатство на общем благе» [Commons, 1924]. О. Н. Бибик придает теории рационального выбора «универсальное научное значение», и мы разделяем его мнение о том, что этот выбор основывается в том числе на представлениях о возмездности и взаимности [Бибик, 2016, с. 29]. На этой идее базируется и теория игр, нашедшая широкое применение в исследованиях принятия кооперативных решений.

Дж. Коммонс, носитель идей о естественном праве, рождающемся из обычаев («обычаи являются сырым материалом, из которого строится система правосудия ... право -мертвая буква, если оно не соответствует обычаям»), считал такое право одновременно справедливым и эффективным, а задачей регулятора видел узаконивание хороших обычаев и отсеивание плохих. Например, он так рассуждает о появлении авторских прав: «... Справедливо, чтобы автор получал денежный доход от собственной одаренности и труда» [Commons, 1924]. Законы, которые придуманы регулятором с позиций его собственного понятия о справедливости и благосостоянии, могут не соответствовать критериям справедливости и эффективности. Определяя право как «сложный набор желаний и страхов, которые испытывают человеческие существа», Дж. Коммонс, говоря о правильном волевом решении индивида, перечисляет в одном ряду такие его характеристики, как «разум, добродетель, этика и здравый смысл» [Commons, 1924], то есть приравнивает эффективность и справедливость.

Методологические подходы к эффективности и справедливости в экономических исследованиях общественных отношений

Группа ученых под руководством А. А. Аузана в ходе социологического исследования измерила ценности российского общества через призму трилеммы Кейнса. Согласно полученным результатам, в 2017 г. на первом месте находились свобода и широта выбора, на втором - справедливость, на третьем - эффективность государства1. В 2020 г. вследствие пандемии COVID-19 мир перевернулся. Справедливость осталась на втором месте, а эффективность государства и свобода поменялись местами, заняв первую и третью позиции соответственно. Можно предполагать, что события 2022 г., связанные со специальной военной операцией на Украине, приведут к очередному перевороту треугольника - на первое место выйдет справедливость, на второе место сместится эффективность, а свобода по-прежнему останется на третьем месте.

Экономистам следует учитывать подходы правовой науки, для которой принцип справедливости является основополагающим при принятии регуляторных решений и последующем рассмотрении в суде практик их применения. Так, А. Г. Карапетов отмечает, что «главное соображение, которое принимается во внимание [Верховным Судом РФ], - это вопрос о справедливости такого решения и возможных последствиях его реализации в судебной практике» [Карапетов, 2016, с. 11].

Анализ многочисленных трудов экономистов и юристов об экономической эффективности и социальной справедливости регуляторных решений показывает большую непримиримость к сближению со стороны правовой науки. Так это описывает С. А. Синицын: «Современному российскому праву широко известны категорические и часто взаимоисключающие утверждения, что право является искусством добра и справедливости,

1 Аузан А.А. (2020). Нельзя быть одновременно готовыми ко всем вызовам // The Bell. https://theb ell. io/nelzya-byt-odnovremenno-gotovymi-ko-vsem-vyzovam-ekonomist-aleksandr-auzan-v-proekte-priblizhaya-budushhee.

а не средством оптимизации экономических издержек бизнеса» [Синицын, 2017, с. 13]. Приведем лишь некоторые взгляды современных ученых на этот вопрос. Так, правовед

A. М. Лушников утверждает, что различная терминология в правовой и экономической науках порождает взаимное недопонимание, «ключевыми понятиями "экономического империализма" являются редкость, цена, альтернативные издержки, выгоды», соответственно, «экономический анализ права не предполагает междисциплинарной диалогич-ности» [Лушников, 2017, с. 80]. Основу экономики, по его мнению, составляют эффективность, целесообразность, рациональность, детерминизм, в то время как для права приоритетными являются справедливость, формальное равенство, свобода, гуманизм [Лушников, 2017, с. 89]. Коллектив под руководством Е. В. Богданова полагает, что совершенствование гражданского законодательства должно связываться с идеями не экономической, а социальной эффективности [Богданов, Богданов, Богданова, 2014, с. 12]. О. Н. Бибик, определяя справедливость как культурную универсалию, базовую категорию для всей юридической науки и любой правовой системы, утверждает, что ввиду «несопоставимости целей и задач юридического и экономического поведения между ними закономерно возникают противоречия. Социальный обмен, являющийся основой правового регулирования, тесно увязан с понятием справедливости, тогда как рациональный выбор, являющийся содержанием экономического поведения, - с эффективностью решения» [Бибик, 2016, с. 30].

Вместе с тем один из лидеров научного направления «право и экономика» Г. Калабре-зи уже полвека назад призывал к «двусторонним» отношениям, показывая, что «экономическая теория исследует право, но порой это исследование приводит к изменениям в экономической теории, а не к изменениям в праве или же в описании правовой реальности» [Calabresi, 2016, p. 21].

Юристы зачастую однобоко трактуют позицию экономистов, не погружаясь в попытки применения отличных от максимизации выгоды подходов, таких как максимизация общественного благосостояния с учетом нормы справедливости (исследования Н. Кал-дора [Kaldor, 1939], Дж. Р. Хикса [Hicks, 1939], Дж. Ролза [Rawls, 1971], Т. Рихтера [Richter, 2008]) или современные концепции устойчивого развития и ESG-повестки. Юрист

B. Д. Чураков приводит такой пример: «.С точки зрения экономической эффективности невыгодно платить пособия инвалидам, однако социальная функция государства, напротив, подразумевает обязательные выплаты людям с ограниченными физическими возможностями» [Чураков, 2019, с. 63]. Авторы данной статьи категорически не согласны с тем, что для экономиста социально значимые нормы противоречат государственной эффективности. По своей сути они представляют собой страхование здоровых или благополучных в данный момент людей, поскольку каждый подвержен риску инвалидности, утраты работы или попадания в иные неблагоприятные обстоятельства. Эти нормы необходимы для стабильности и развития общества, для финансовой поддержки людей, попавших в трудную жизненную ситуацию, чтобы они имели возможность восстановиться и в большинстве случаев остаться частью экономически активного населения. Экономисты не ставят вопрос о необходимости выплаты пособий - они будут с точки зрения эффективности оценивать размер пособия, достаточный для обеспечения жизнедеятельности инвалида или малоимущего, но не приводящий к иждивенчеству [Чураков, 2019, с. 63].

Фактическое несоответствие существующих норм понятиям справедливости, характерным для конкретного общества, приводит к массовому отрицанию и несоблюдению законов, волнениям в обществе, митингам и протестам. Согласимся с В. Е. Дементьевым, полагающим, что «негативная оценка последствий трансплантации нового

системообразующего института для состояния социальной справедливости в обществе -катализатор массовой оппортунистической активности в отношении как данного, так и других институтов» [Дементьев, 2004, с. 19].

Мы также разделяем подход современных институционалистов, согласно которому «необходимость доверия в социальных взаимодействиях. имеет и рационально-математические обоснования» [Мартьянов, 2018, с. 45], Это означает, что долгосрочные кооперативные решения, к каковым относится и регуляторное регулирование, становятся эффективными, если они основаны не исключительно на максимизации эгоистичной выгоды, а на учете нравственных принципов.

Результаты и обсуждение: согласование принципов эффективности и справедливости в границах новой научной парадигмы

Социально справедливая норма должна адекватно выражать «коренные экономические интересы участников экономических отношений» [Вайпан, 2017, с. 126], соответствовать текущим интересам и состоянию общества [Там же, с. 190], учитывать «рисковый характер» предпринимательской и инвестиционной деятельности [Там же, с. 192]. Авторы видят в этом тезисе включение принципа справедливости в трактование экономической эффективности, что соответствует предпосылкам нравственной экономики как составляющей новой научной парадигмы.

Игнорирование принципа справедливости ведет к социально-экономической неэффективности в долгосрочной перспективе. Принятие несправедливых регуляторных решений приводит к оппортунизму, осознанному неисполнению регуляторных норм, а в крайней стадии - разрушению социально-экономической системы.

Так, основатель Всемирного экономического форума в Давосе К. Шваб считает, что стратегии, не заслуживающие доверия с точки зрения социальной справедливости, могут вызвать «социальные беспорядки, массовую миграцию и вооруженный экстремизм» [Schwab, 2017, p. 79].

Проведенные ранее одним из авторов статьи эконометрические исследования показали положительную корреляцию между уровнем цифровизации и коэффициентом Джини, причем ее значения выше в предшествущие периоды. По результатам исследований были сделаны выводы о том, что «уровень социального расслоения оказывает прямое влияние на уровень цифрового развития в среднесрочной перспективе» [Рахмеева, 2021, с. 236].

По мнению О. С. Сухарева, «эффективность определяется тем, насколько реальная сила институтов отвечает той силе, которая предполагалась в действии, когда этот институт вводился. критерий следования правилу определяет его силу... С точки зрения издержек, институт может оказаться неэффективным по индивидуальным издержкам и эффективным по общественным издержкам» [Сухарев, 2014, с. 150]. Т. Кун, формулируя понятие парадигмы, утверждал, что истина, цель и благо зависят от парадигмы, в рамках которой мы мыслим [Kuhn, 1962].

В современной экономической науке активно развивается ценностный подход к государственному управлению, предполагающий максимизацию полезности деятельности органов власти для граждан [Bannister, Connolly, 2014]. В новой научной парадигме моральные ценности включены в систему полезности экономических агентов, потому что при принятии решений ни один индивид не свободен от своих убеждений, даже если не осознает их в полной мере. М. Аболафия, наиболее известный своим социологическим анализом поведения игроков на фондовой бирже, пришел к выводу о том, что, «хотя участники рынка могут быть сколь угодно эгоистичными и рациональными

максимизаторами полезности, их действия являются воплощением различных культур, зависящих от внутренних и внешних воздействий» [Abolafia, 1998, p. 70].

Психологические эксперименты в экономике подтверждают значимость справедливости в экономическом поведении. В одном из таких экспериментов двум незнакомцам следовало поделить между собой небольшую денежную сумму путем предложения одним другому определенного варианта, при этом второй участник мог согласиться либо отказаться, но отказ означал потерю обоими игроками возможности получить деньги. Вопреки классической теории рационального выбора, предполагающей, что второй участник будет согласен на любое вознаграждение, люди в большинстве ситуаций выбирали распределение суммы поровну либо не приходили к согласию [Cooter, Ulen, 2011, p. 50-51]. Результаты подобных экспериментов говорят в пользу включения представлений о справедливости, обладающих ценностью для индивида, в экономические модели человека для последующего обоснования управленческих решений.

По мнению Л. Тевено, которое мы разделяем, «когда граница оценки действия расширится до предела человечества, смысл согласованности, необходимой в координации, совпадет со смыслом справедливости» [Тевено, 2001, с. 113]. Поэтому, рассуждая о принятии регуляторных решений мезо- и макромасштаба, мы вынуждены поднять индивидуальные представления о справедливости до уровня общественного мнения о социально-экономической справедливости.

Современная экономическая теория оперирует максимизацией полезности взамен максимизации выгоды. Однако само понимание полезности тоже трансформируется. Для приверженца духовно-нравственной парадигмы она будет равна сумме материальной и моральной выгоды. Последняя означает удовлетворение моральных норм и принципов индивида, его понимания справедливости. Традиционно возражение состоит в том, что экономисты не могут квантифицировать моральный доход и сопряженные издержки, «достоверно оценить правовые ценности» (социальная защищенность, правовая охрана и основополагающие правовые ценности обычаев) [Larenz, Wolf, 2004, p. 79-80], а следовательно, не могут придавать ценностям самостоятельного значения и учитывать моральную выгоду в своих моделях.

Однако давайте рассмотрим ситуацию, когда регуляторная норма принимается без учета моральной выгоды, а значит, без представления о справедливости в обществе. Такая ситуация приводит к невыполнению установленных правил, негативному общественному отношению к принятой норме, а возможно, к общественным протестам и митингам, утрате доверия к органам власти. В свою очередь, это сопряжено с трансакционными издержками на принуждение к выполнению норм и обеспечение наказаний и политическими издержками на поддержание уровня лояльности власти перед выборами и даже уровня собираемости налогов. Например, принятие норм, связанных с пенсионной системой (Россия, Франция), не удовлетворяющих социальным ожиданиям населения, может приводить к уходу от выплат в пенсионный фонд и даже протестным проявлениям.

В целом отсутствие надежных правовых институтов, обеспечивающих гарантию прав граждан на справедливое распределение и доступ к социальным и экономическим благам, обусловливает развитие теневой экономики. Это, в свою очередь, способствует формированию социального класса граждан и хозяйствующих субъектов, работающих в теневом секторе и живущих за счет доходов от теневой деятельности, чьи интересы, «в конечном счете, противоречат интересам всего общества» [Буньковский, 2015, с. 116].

Добросовестный экономический агент будет стремиться обеспечить «справедливость, но не справедливость, субъективно понимаемую конкретным лицом и конкретным судьей, а справедливость, как бы "предписываемую" законом, правом и общепринятыми в

обществе и поддерживаемыми правом ценностями» [Нам, 2019, с. 30], то есть социально одобренную норму. Возникает и обратная зависимость представлений о социальной справедливости и законности от ряда значимых социальных факторов, в частности от поколенческих различий и уровня материального благополучия [Устинкин, Савченко, Самсонов, 2021, с. 162]. Следовательно, экономист, учитывающий будущие издержки, должен включать в рассмотрение моральную составляющую.

Регулирование, рожденное из складывающихся общественных отношений, представляет собой «результат кооперативной стратегии в поведении человека, за счет которой обеспечивается справедливость социального обмена и достигается максимальная эффективность поведения» [Бибик, 2016, с. 31]. Ю. А. Тихомиров полагает, что в современном мире «норма приобретает значение не только правила, но и признаваемой цели и ценности» [Тихомиров, 2016, с. 7]. Таким образом, социально справедливая норма является одновременно производной кооперативного принятия регуляторного решения и направляющей экономического поведения в соответствии с общественными представлениями о социально-экономической и нравственной эффективности такого поведения.

Выше мы показали, что юристы и экономисты заинтересованы в достижении конечной цели регулирования и именно в этом видят эффективность регуляторных норм. Резюмируя изложенное, предлагаем ввести понятие общественной эффективности для анализа регуляторных решений, построенное на синтезе подходов к эффективности и справедливости. Общественная эффективность, согласно нашей трактовке, - это способность регуляторной нормы достигать заложенной в ней общественно значимой цели с учетом общепринятых принципов справедливости и нравственности путем оптимального использования имеющихся ограниченных ресурсов.

С. Ю. Глазьев, анализируя систему государственного управления в странах Юго-Восточной Азии, видит источники «китайского экономического чуда» в XXI в. в сочетании «механизмов социалистического планирования и рыночной самоорганизации, государственной и частной собственности на средства производства, государственного контроля и личного предпринимательства ... гармонизации интересов различных социальных групп ... посредством совместной работы по формированию и исполнению планов развития экономики в целях повышения народного благосостояния», когда «равнодействующая экономических интересов работала на общее благо» [Глазьев, 2016, с. 21]. Результаты исследования скандинавской модели социоэкономического функционирования (экономики в целом, управления природными ресурсами, образовательной системы, функционирования рынка труда и решения проблем неравенства) на базе статистических данных также доказывают, что в рамках подобной хозяйственной системы можно достичь высокого уровня социальной справедливости при значительных экономических результатах [Дубровин, 2022, с. 162].

Вышесказанное подтверждает, что справедливая регуляторная политика может быть не просто эффективна, а наиболее конкурентоспособна.

Заключение

Необходимость осуществления масштабных структурных сдвигов в экономическом пространстве страны и ее регионов предполагает сбалансированность программ не только в области ресурсов, но и с позиции ожидаемых организационных и институциональных изменений и их согласованности с преобладающими стратегиями поведения экономических субъектов. Вместе с тем существующие плановые инструменты нередко игнорируют взаимосвязи с рыночными игроками и сложившимися правилами игры (институтами) [УаэИеу, Тик1агоуа, АкЬше1зЫп, 2013].

При этом многие современные экономисты учитывают справедливость при принятии регуляторных решений, поскольку понимают, что несправедливая норма приведет к развалу системы в долгосрочной перспективе. Они не ищут сиюминутной выгоды, а смотрят вдаль, понимая эффективность прежде всего как стремление к всеобщему благосостоянию.

Почему же тогда в отдельных странах и регионах принимаются неэффективные (в сопряжении с понятием справедливости) нормы? Потому что решения принадлежат политикам, а не экономистам. Там, где власть находится в вершине треугольника социального договора, а общество и бизнес - в его основании [Аузан, Сатаров, 2012, Петров, Титков, 2010], эти решения ориентированы на максимизацию полезности для властных структур.

Когда справедливость является в обществе ключевой ценностью и основным принципом принятия решений, ее обеспечение становится компонентом целевого состояния. В нравственной экономике, в отличие от традиционных подходов, показателем развития служит не валовой внутренний (региональный) продукт, а уровень благосостояния общества с учетом сохранения ресурсной базы для будущих поколений. В этом случае вопрос эффективности как достижения целевого состояния с наименьшими затратами не вступает в противоречие с принципами справедливости.

Источники

Аузан А. А., Сатаров Г. А. (2012). Приоритеты институциональных преобразований в условиях экономической модернизации // Вопросы экономики. № 6. С. 65-73. https://doi.org/10.32609/0042-8736-2012-6-65-73

Бибик О. Н. (2016). Экономический подход в юридической науке // Вестник Омского университета. Серия «Право». № 4 (49). С. 26-33.

Богданов Е. В., Богданов Д. Е., Богданова Е. Е. (2014). Развитие гражданского права России. Тенденции, перспективы, проблемы. Москва: ЮНИТИ-ДАНА. 335 с.

Буньковский Д. В. (2015). Теневая экономика: анализ развития // Вестник Восточно-Сибирского института МВД России. № 4 (75). С. 107-116.

Вайпан В. А. (2017). Теория справедливости: право и экономика. Москва: Юстицинформ. 280 с.

Глазьев С. Ю. (2016). О новой парадигме в экономической науке // Государственное управление. Электронный вестник. № 56. С. 5-39.

Гэлбрейт Дж. (1969). Новое индустриальное общество. Москва: Прогресс. 608 с.

Дементьев В. Е. (2004). Доверие - фактор функционирования и развития современной рыночной экономики // Российский экономический журнал. № 8. С. 46-65.

Дубровин И. А. (2022). Достижение экономической эффективности на основе социальной справедливости в скандинавской экономической модели // Вопросы политической экономии. № 1. С. 162-181.

Карапетов А. Г. (2016). Экономический анализ права. Москва: Статут. 528 с.

Кузьминов Я. И., Бендукидзе К. А., Юдкевич М. М. (2006). Курс институциональной экономики: институты, сети, трансакционные издержки, контракты // Вопросы экономики. № 7. С. 152-156. DOI: 10.32609/0042-8736-2006-7-152-156.

Лушников А. М. (2017). «Экономический анализ права» и юриспруденция: различия и общие подходы // Журнал Lex Russica (Русский закон). № 8. С. 79-89.

Мартьянов В. С. (2018). Институциональное доверие как экономический ресурс: стимулы и препятствия эффективности // Journal of Institutional Studies. Т. 10, № 1. С. 41-58. DOI: 10.17835/2076-6297.2018.10.1.041-058.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Нам К. В. (2019). Принцип добросовестности. Система и бессистемность // Вестник гражданского права. Т. 19, № 1. С. 28-74.

Нуреев Р. М. (ред.). (2007). Социальное рыночное хозяйство: концепция, практический опыт и перспективы применения в России. Москва: Издательский дом ГУ ВШЭ. 327 с.

Одинцова М. И. (2009). Экономические доводы в конституционном суде: возможности и границы их применения // Очерки конституционной экономики. Москва: Юстицинформ. С. 223-231.

Пашков А. С., Явич Л. С. (1970). Эффективность действия правовой нормы (к методологии и методике социологического исследования) // Советское государство и право. № 3. С. 40-48.

Петров Н., Титков А. (ред.). (2010). Власть, бизнес, общество в регионах: неправильный треугольник. Москва: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН). 439 с.

Рахмеева И. И. (2021). Теоретико-методологические основы исследования региональной ре-гуляторной среды в условиях новой реальности: дис. ... д-ра экон. наук. Екатеринбург: Издательство Уральского государственного экономического университета. 465 с.

Синицын С. А. (2017). Экономический анализ права и его место в цивилистической методологии // Право. Журнал Высшей школы экономики. № 2. С. 4-17. DOI: 10.17323/2072-8166.2017.2.4.17.

Сухарев О. С. (2014). Экономический рост, институты и технологии. Москва: Финансы и статистика. 458 с.

Сушенцова М. С., Мирошниченко М. А., Лымарь Ф. А. (2021). Марксизм и либерализм о справедливости: философское обоснование и экономическая интерпретация // Журнал экономической теории. Т. 18, № 1. С. 116-126.

Тевено Л. (2001). Рациональность или социальные нормы: преодоленное противоречие? // Экономическая социология. Т. 2, № 1. С. 88-122.

Тихомиров Ю. А. (2016). Новые векторы регулирования - «другое» право? // Журнал российского права. № 4 (232). С. 5-15.

Устинкин С. В., Савченко И. А., Самсонов А. И. (2021). Справедливость и законность в фокусе поколенческих и социально-экономических отличий // Вестник экономики, права и социологии. № 1. С. 162-166.

Фаткуллин Ф. Н., Чулюкин Л. Д. (1977). Социальная ценность и эффективность правовой нормы. Казань. 119 с.

Чураков В. Д. (2019). Оценка эффективности правовых норм в условиях развития «больших данных» // Регуляторная политика в России: проблемы теории и практики. Москва: Проспект. С. 59-68.

Abolafia M. (1998). Markets as cultures: An ethnographic approach. In: Callon M. (ed.) The law of markets (pp. 69-85). Oxford: Blackwell Publ. https://doi.org/10.1111/j.1467-954X.1998.tb03470.x.

Aristotle (2009). Politics. Knutsford: A & D Publishing. 184 p.

Arrow K. J. (1987). Rationality of self and others in an economic system. In: Hogarth R. M., Reder M. W. (eds.) Rational choice: The contrast between economics and psychology (pp. 201-216). Chicago: University of Chicago Press.

Bannister F., Connolly R. (2014). ICT, public values and transformative government: A framework and programme for research. Government Information Quarterly, vol. 31, no. 1, pp. 119-128. https://doi. org/10.1016/j .giq.2013.06.002.

Becker G. S. (1962). Investment in human capital: A theoretical analysis. Journal of Political Economy, vol. 70, no. 5, part 2, pp. 9-49. DOI: 10.1086/258724.

Becker G. S. (1968). Crime and punishment: An economic approach. Journal of Political Economy, vol. 76, no. 2, pp. 169-217. DOI: 10.1086/259394.

Bentham J. (1948). An introduction to the principles of morals and legislation. New York: Hafner Publishing Co. 248 p.

Black D. (1958). The theory of committees and elections. Cambridge: Cambridge University Press. 242 p.

Calabresi G. (2016). The future of law and economics: Essays in reform and recollection. Yale: Yale University Press. 248 p.

Commons J. R. (1924). Legal foundations of capitalism. New York: The Macmillan Company. 394 p.

Cooter R., Ulen T. (2011). Law and economics. 6th ed. Pearson. 576 p.

Eide E., Rubin P. H., Shepherd J. M. (2006). Economics of crime. Foundations and Trends in Microeconomics, vol. 2, no. 3, pp. 205-279. DOI: 10.1561/0700000014.

Hicks J. R. (1939). The foundations of welfare economics. The Economic Journal, vol. 49, no. 196, pp. 696-712. DOI: 10.2307/2225023.

Hobbes T. (1650). Treatise on human nature. Oxford, UK: Oxford University Press. Hume D. (2006). An enquiry concerning the principles of morals: A critical edition. Oxford: Clarendon Press. 308 p.

Kaldor N. (1939). Welfare propositions of economics and interpersonal comparisons of utility. The Economic Journal, vol. 49, no. 195, pp. 549-552. DOI: 10.2307/2224835.

Keynes J. M. (1932). The dilemma of modern socialism. The Political Quarterly, vol. 3, issue 2, pp. 155-161. https://doi.org/10.1111/j.1467-923X.1932.tb02010.x.

Kuhn T. S. (1962). The structure of scientific revolutions. University of Chicago Press: Chicago. 212 p. Mill J. St. (1848). Principles of political economy. Toronto: University of Toronto Press Routledge & Kegan Paul. 451 p.

Larenz K., Wolf M. (2004). Allgemeiner Teil des Bürgerlichen Rechts. München: Verlag C. H. Beck. 985 p. (In German)

Medicus D., Schuldrecht I. (2000). Allgemeiner Teil. München: Verlag C.H. Beck. 434 p. (In German) Plato (2017). The republic. London: Arcturus. 304 p.

Rawls J. A. (1971). Theory of justice. Harvard, MA: Harvard University Press. 624 p. Richter T. (2008). Insolvencniprävo. Praha: Wolters Kluwer. 624 p. (In Czech) Schwab K. (2017). The fourth industrial revolution. New York: Currency Books. 192 p. Smith A. (1896). Lectures on justice, police, revenue and arms. Oxford: The Clarendon Press. 293 p. Sunstein C. R., Jolls C., Thaler R. H. (1998). A behavioral approach to law and economics. Stanford Law Review, vol. 50, pp. 1471-1550.

Vasilev V. L., Tuktarova E. M., Akhmetshin E. M. (2013). A balanced scorecard and economic security of companies. World Applied Sciences Journal, no. 27 (13 A), pp. 424-427. DOI: 10.5829/idosi. wasj.2013.27.elelc.87.

Информация об авторах Рахмеева Ирина Игоревна - доктор экономических наук, заведующий кафедрой экономической теории и прикладной социологии. Уральский государственный экономический университет, г. Екатеринбург, РФ. E-mail: i.rahmeeva@usue.ru

Чернышев Константин Валериевич (епископ Каллиник) - епископ Бахчисарайский, викарий Симферопольской и Крымской епархии; соискатель ученой степени кандидата экономических наук кафедры региональной, муниципальной экономики и управления. Уральский государственный экономический университет, г. Екатеринбург, РФ. E-mail: animieg@usue.ru

■ ■ ■

References

Auzan A. A., Satarov G. A. (2012). The priorities of the institutional reforms in economic modernization. Voprosy ekonomiki = The Issues of Economics, no. 6, pp. 65-73. https://doi.org/10.32609/0042-8736-2012-6-65-73. (In Russ.)

Bibik O. N. (2016). Economic approach in jurisprudence. Vestnik Omskogo universiteta. Seriya: Pravo = Herald of Omsk University. Series: Law, no. 4 (49), pp. 26-33. (In Russ.)

Bogdanov E. V., Bogdanov D. E., Bogdanova E. E. (2014). Development of the civil law in Russia. Trends, prospects, problems. Moscow: YUNITI-DANA Publ. 335 p. (In Russ.)

Bunkovskiy D. V. (2015). Shadow economy: Analysis of development. Vestnik Vostochno-Sibirskogo instituta MVD Rossii = Vestnik of the East Siberian Institute of the MIA of Russia, no. 4 (75), pp. 107-116. (In Russ.)

Vaypan V. A. (2017). The theory of justice: Law and economics. Moscow: Yustitsinform Publ. 280 p. (In Russ.)

Glazyev S. Yu. (2016). A new paradigm of economic science. Gosudarstvennoe upravlenie. Elektron-nyy vestnik = Public Administration. E-journal (Russia), no. 56, pp. 5-39. (In Russ.)

Galbraith J. K. (1969). The New Industrial State. Moscow: Progress Publ. 608 p. (In Russ.)

Dementyev V. E. (2004). Trust as a factor in the functioning and development of the modern market economy. Rossiyskiy ekonomicheskiy zhurnal = Russian Economic Journal, no. 8, pp. 46-65. (In Russ.)

Dubrovin I. A. (2022). Achieving economic efficiency on the basis of social justice within a Scandinavian economic model. Voprosy politicheskoy ekonomii = Problems in Political Economy, no. 1, pp. 162-181. (In Russ.)

Karapetov A. G. (2016). Economic analysis of law. Moscow: Statut Publ. 528 p. (In Russ.)

Kuzminov Ya. I., Bendukidze K. A., Yudkevich M. M. (2006). The course of institutional economics. Institutions, networks, transaction costs, contracts. Voprosy ekonomiki = The Issues of Economics, no. 7, pp. 152-156. DOI: 10.32609/0042-8736-2006-7-152-156. (In Russ.)

Lushnikov A. M. (2017). "Economic Analysis of Law" and jurisprudence: Differences and common approaches. Lex Russica, no. 8, pp. 79-89. (In Russ.)

Martyanov V. S. (2018). The institutional trust as an economic resource: Incentives and obstacles of efficiency. Journal of Institutional Studies, vol. 10, no. 1, pp. 41-58. DOI: 10.17835/2076-6297.2018.10.1.041058. (In Russ.)

Nam K. V. (2019). The principle of good faith. System and lack of system. Vestnik grazhdanskogo prava = Bulletin of Civil Law, vol. 19, no. 1, pp. 28-74. (In Russ.)

Nureev R. M. (ed.). (2007). Social market economy: Concept, practical experience nad implementation prospects in Russia. Moscow: SU HSE. 327 p. (In Russ.)

Odintsova M. I. (2009). Economic arguments in the constitutional court: The possibilities and limits of their application. In: Essays on the constitutional economy (pp. 223-231). Moscow: Yustitsinform Publ. (In Russ.)

Pashkov A. S., Yavich L. S. (1970). The efficiency of the legal norm (on the methodology and methods of sociological research). Sovetskoe gosudarstvo iparvo = Soviet State and Law, no. 3, pp. 40-48. (In Russ.)

Petrov N., Titkov A. (eds.) (2010j. Power, business, society in the regions: An irregular triangle. Moscow: Russian political encyclopaedia (ROSSPEN) Publ. 439 p. (In Russ.)

Rakhmeeva I. I. (2021). Theoretical and methodological foundations of the study of the regional regulatory environment in the conditions of a new reality. Dr. econ. sci. diss. Ekaterinburg: Ural State University of Economics. 465 p. (In Russ.)

Sinitsyn S. A. (2017). Economic analysis and its place within the methodology of civil law. Pravo. Zhurnal Vysshey shkoly ekonomiki = Law. Journal of Higher School of Economics, no. 2, pp. 4-17. DOI: 10.17323/2072-8166.2017.2.4.17. (In Russ.)

Sukharev O. S. (2014). Economic growth, institutions, and technology. Moscow: Finansy i statistika Publ. 458 p. (In Russ.)

Sushentsova M. S., Miroshnichenko M. A., Lymar Ph. A. (2021). Justice problem with Marxist and Liberal approaches: Philosophical justification and economic interpretation. Zhurnal ekonomicheskoy teorii = Russian Journal of Economic Theory, vol. 18, no. 1, pp. 116-126. https://doi.org/10.31063/2073-6517/2021.18-1.8. (In Russ.)

Thévenot L. (2001). Rationality or social norms: Overcome contradiction? Ekonomicheskaya sotsi-ologiya = Journal of Economic Sociology, vol. 2, no. 1, pp. 88-122. (In Russ.)

Tikhomirov Yu. A. (2016). New regulation vectors - "alternative" right? Zhurnal rossiyskogo prava = Journal of Russian Law, no. 4 (232), pp. 5-15. (In Russ.)

Ustinkin S. V., Savchenko I. A., Samsonov A. I. (2021). By law or by justice: The experience of studying the legal consciousness of Russian citizens. Vestnik ekonomiki, prava i sotsiologii = The Review of Economy, the Law and Sociology, no. 1, pp. 162-166. (In Russ.)

Fatkullin F. N., Chulyukin L. D. (1977). Social value and efficiency of legal regulations. Kazan. 119 p. (In Russ.)

Churakov V. D. (2019). Assessment of efficiency of legal regulations in conditions of the big data. In: Regulatory policy in Rusiia: Problems of theory and practice (pp. 59-68). Moscow: Prospekt Publ. (In Russ.)

Abolafia M. (1998). Markets as cultures: An ethnographic approach. In: Callon M. (ed.) The law of markets (pp. 69-85). Oxford: Blackwell Publ. https://doi.org/10.1111/j.1467-954X.1998.tb03470.x.

Aristotle (2009). Politics. Knutsford: A & D Publishing. 184 p.

Arrow K. J. (1987). Rationality of self and others in an economic system. In: Hogarth R. M., Reder M. W. (eds.) Rational choice: The contrast between economics and psychology (pp. 201-216). Chicago: University of Chicago Press.

Bannister F., Connolly R. (2014). ICT, public values and transformative government: A framework and programme for research. Government Information Quarterly, vol. 31, no. 1, pp. 119-128. https://doi. org/10.1016/j.giq.2013.06.002.

Becker G. S. (1962). Investment in human capital: A theoretical analysis. Journal of Political Economy, vol. 70, no. 5, part 2, pp. 9-49. DOI: 10.1086/258724.

Becker G. S. (1968). Crime and punishment: An economic approach. Journal of Political Economy, vol. 76, no. 2, pp. 169-217. DOI: 10.1086/259394.

Bentham J. (1948). An introduction to the principles of morals and legislation. New York: Hafner Publishing Co. 248 p.

Black D. (1958). The theory of committees and elections. Cambridge: Cambridge University Press. 242 p. Calabresi G. (2016). The future of law and economics: Essays in reform and recollection. Yale: Yale University Press. 248 p.

Commons J. R. (1924). Legal foundations of capitalism. New York: The Macmillan Company. 394 p. Cooter R., Ulen T. (2011). Law and economics. 6th ed. Pearson. 576 p.