CC BY
67
Глебов Д.
МИД РФ
ДРУГОЙ ВЗГЛЯД НА СОВРЕМЕННУЮ БИРМУ
Политическая деятельность во все времена имела идеологическую составляющую. Среди ее приемов всегда числилось создание мифов, пестование кумиров и культивирование «образа врага». Но никогда раньше эти средства не использовались с таким размахом, как теперь, в век бурного развития информационных технологий и психолингвистических методов воздействия на массовое сознание. Привычные религии, традиции, ценности и мораль, не поспевая за динамизмом событий, отошли на второй план. Успешные же наработки маркетологов в области продвижения товаров, утверждения в обществе вкусов и предпочтений почти сразу были взяты на вооружение власть имущими, которые с их помощью стали навязывать населению определенные политические взгляды, суждения по злободневным проблемам и выбор на участках для голосования.
Обыватель не в состоянии проверять и глубоко анализировать всю информацию, которая ежедневно «сваливается» на его голову. Фрагментарность образования, нехватка времени, государственные секреты или бюргерская леность не позволяют разбираться в нюансах там, где они-то зачастую и играют главную роль. А неправда и начинается с малого, с недоговорок, невинного изменения ракурса рассмотрения проблемы, незначительной подтасовки фактов. Большинство людей не может, да и не хочет быть озабоченным этим. В лучшем случае они делают выводы, сопоставляя предвыборные шоу и «точечные» информационные кампании.
В итоге подавляющая часть населения планеты, сама того не замечая, все больше склонна принимать за реальную ту картину мира, которая задается политическими группами, контролирующими информационные каналы общества. Виртуальный, воображаемый мир, являющийся плодом их «творчества», к сожалению, все больше расходится с миром действительным.
Рекламоподобная манипуляция общественным сознанием приобрела особый вес и в международной политике. Здесь пе-
кущиеся об укреплении своей власти предвкушают уже геостратегические дивиденды, подкрепленные значительными финансовыми выигрышами. С другой стороны, выясняется, что мифотворчеством в этой сфере заниматься в определенном смысле проще, чем на внутриполитическом поле. Если «внутренние» темы еще могут быть до некоторой степени проверены личным опытом человека, рассчитывающего свой ежемесячный бюджет, платящего налоги и опасающегося быть ограбленным на улице, то, когда дело касается стран, находящихся далеко от его родины, ему остается только доверять. Он готов к этому, наивно полагая, что заморские проблемы не очень касаются его личной судьбы. Если шоумены от политики умеют красиво преподнести населению возможное решение, то оно спешит поддержать свое правительство, в крайнем случае, молчаливо предоставляет ему «карт-бланш» для действий.
С таким «карт-бланшем» в руках сильными мира сего были проведены операции в Югославии, Афганистане и Ираке. С прицелом на него, сформулирована концепция «гуманитарной интервенции», придуман злой маг Бен Ладен, объявлена «Ось Зла», мифологизированы иранская и северокорейская проблемы. Все это вкупе объявляется борьбой с вызовами человечеству, за демократическое и стабильное мироустройство. На поверку, правда, выходит, что мир в результате проведения таких кампаний не становится ни справедливее, ни безопаснее. Выясняется, что перенос смехотворно нереалистичных образов голливудских блокбастеров в международную политику - не лучший способ увидеть мир таким, какой он есть на самом деле. И что искаженное представление о происходящем в том или ином уголке земного шара, планах различных правительств и собственных возможностях влиять на ситуацию грозит серьезными последствиями уже не для групп людей, но для целых стран и континентов.
Однако провалы и неудачи при попытках осуществлять мифические цели не спасают от дальнейших ошибок. Виртуальная внешнеполитическая реальность, создаваемая в международных СМИ, докладах и резолюциях, имеет особенность в короткие сроки «подминать» под себя собственных авторов. Становясь заложниками, они начинают оправдываться новыми
мифами, проявляя чудеса идеологической зашоренности. Весьма, между прочим, заразной. В итоге: в начале 21-го века в «мире победившего капитализма, либерализма и демократии» политическая демагогия переплевывает по своей нелепости и накалу экзерсисы времен двухполярного мироустройства и «холодной войны».
* * *
У постановщиков внешнеполитических шоу в запасниках всегда есть несколько подготовленных мифов, которые при необходимости могут послужить обоснованием новых армейских операций, локальных войн и расширению великодержавного господства. Один из таких припасенных мифов касается Бирмы.
Вряд ли кто из западных обывателей может быстро идентифицировать с пятном на карте современное название этой страны - Союз Мьянма. Что выглядит не очень-то справедливым в отношении государства, значительно превосходящего по своим размерам, скажем, Францию, имеющего пятидесятимиллионное население, богатую историю и древнюю буддистскую культуру. Однако тот же «усредненный» обыватель в результате целенаправленной «промывки мозгов» располагает в отношении этой виртуальной для него территории рядом весьма четких установок.
Он знает, что Бирмой управляет злодейский военный режим, содержащий в тюрьмах тысячи политзаключенных и отстреливающий диссидентов прямо на улицах. Здесь ущемляются права национальных меньшинств, женщины, принадлежащие к ним, насилуются в качестве устрашения солдатами правительственной армии, на треть, кстати, состоящей из малолетних подростков, принудительно отобранных у родителей. В Бирме время от времени вспыхивают кровавые разборки между буддистами и мусульманами. Здесь всюду царят нищета и болезни, нет спасения от СПИД. При этом генералы наживаются на наркоторговле, а клика чиновников присваивает жалкий прибавочный продукт трудового населения. Всему этому варварству противостоит демократическая оппозиция во главе с лауреатом Нобелевской премии мира Аунг Сан Су Чжи - единственный на сегодня нобелевский лауреат, находящийся под
домашним арестом. Естественно, вся мировая прогрессивная общественность выступает в поддержку несчастных рядовых бирманцев. Свое «Держись, Су Чжи!» и «Да здравствует демократия для Бирмы!» спешат прокричать чехи М.Олбрайт и В.Гавел, южноафриканский священник Д.Туту, сэр Пол Маккартни и скандинавские феминистки. Вокалист группы «и2» Боно посвящает ей концертные программы, комик Дж.Керри рассуждает о ее силе духа и делится с пользователями Интернета опытом заучивания первой половины ее имени.
Вряд ли какая другая страна в мире может «похвастаться» столь пристальным вниманием к себе международных организаций. Для разбирательства с «бирманским вопросом» созданы две ооновские спецмиссии - спецдокладчика по правам человека и спецпосланника генсекретаря ООН. По Бирме ежегодно принимаются резолюции в КПЧ и на Г енассамблее ООН, дважды в год формулируется «общая позиция» ЕС, кипят страсти в Международной организации труда. К ключевым датам и событиям в Бирме приурочиваются заявления американских конгрессменов, сенаторов и президентов, издаются бесчисленные заявления международных правозащитных организаций и групп бирманской политической эмиграции. Из-за разногласий по «бирманскому вопросу» под угрозой срыва регулярно оказываются мероприятия АСЕМ - крупнейшего евро-азиатского межрегионального механизма, включающего теперь более 40 участников (на их долю, между прочим, приходится почти 40% населения планеты, половина мирового ВВП и международной торговли).
Все это говорит о том, что «бирманский вопрос» оказался эпицентром целой политической индустрии, в которой задействованы немалые интересы, т.е. от его судьбы зависят заработки сотен людей, объем финансирования многих гуманитарных организаций, реноме десятков видных фигур западного истеблишмента и даже отношения между региональными группировками.
Однако, подходя критически к последним событиям в международной политике, нельзя не озаботиться рядом проблем. Насколько виртуальное пространство вокруг Бирмы, созданное, главным образом, усилиями западных СМИ, идеологизирован-
ных политиков и не слишком чутких к действительности правозащитников, соответствует реальному положению дел в этой стране? Насколько адекватны и полезны меры, предпринимаемые в ее отношении отдельными правительствами и международными организациями, и не являются ли они лишь плодом безответственного мифотворчества, главная цель которого состоит в обеспечении чьих-то узких своекорыстных интересов?
Надо признать, что любителям продемократических мифов должно быть не трудно работать с современной Бирмой. Пожалуй, в мире нет другого государства, где бы военный режим был представлен в столь «чистой» форме. У страны масса проблем политического, экономического и социального плана. Она выбивается из рамок общерегиональных моделей развития, отстает по многим показателям от ряда своих соседей. Однако на этом заканчивается абсолютная правда «бирманского мифа», и начинаются многочисленные «но».
* * *
Наиболее спорна, хотя и трогательна, история «О Красавице и Чудовище», т.е. о почти 20-летнем противостоянии лидера оппозиции Су Чжи и правящего Госсовета.
У нее есть все для того, чтобы быть кумиром. Отец - национальный герой страны. 32-летний генерал Аунг Сан, основатель бирманской армии и «архитектор» бирманской независимости, был убит за полгода до провозглашения оной, отчего приобрел в массовом сознании ореол мученика. Одного этого в большинстве развивающихся стран достаточно для автоматического наделения наследников героя харизмой и правом «претендовать на престол». Харизматичность и популярность Су Чжи усиливается ее личными качествами. Она хорошо образована, имеет диплом Оксфорда, опыт работы в крупнейших учебных заведениях ряда стран и небезынтересные труды по истории, культуре и политологии. У нее незаурядные ораторские способности. Наконец, она даже в свои шестьдесят два -привлекательная женщина с гордой осанкой и чудо-взглядом.
Тщательный анализ, правда, обнаруживает, что главное в «активе» Су Чжи, то, без чего все ее достоинства, скорее всего, не проявились бы столь явно - это поддержка западных поборников демократии. С их подачи она в кратчайшие сроки была
«раскручена» как важная политическая фигура, и с конца 80-х годов титулована как «азиатский Нельсон Мандела», «демократический идол/икона» Бирмы и ее «демократическая принцесса» (абсурдный эпитет, встречающийся, однако, даже в выступлениях американских конгрессменов). Отсюда - сначала значительный информационный ресурс, потом - авторитет в международных организациях и на всякого рода форумах. Отсюда же - моральная и финансовая поддержка в виде самых громких наград, включая Нобелевскую премию мира за 1991 г., премию им. Сахарова от Европейского парламента, медаль Свободы от президента США, премию Дж. Неру и пр. Всего - более 50 подобных знаков отличия. Просматривая их список, пугаешься крамольной мысли - неужели «передовая мировая общественность» может так сильно ошибаться? Видимо, таки может. Причина - миф.
Роль Су Чжи в новейшей бирманской истории и перспективы ее дальнейшего идеализирования не так однозначны, как хотели бы представить почитатели героини. Просто писать об этом - «неприлично» и «политически некорректно». За это можно подвергнуться жесткому остракизму со стороны людей со «светлыми помыслами». Они никогда не захотят признать, например, что человек может быть кумиром населения и всей душой разделять западные демократические ценности, но при этом оставаться захудалым государственным деятелем. Они с пеной у рта будут доказывать, что программа разрушения страны и причинения вреда ее населению является единственно возможным средством заменить военную диктатуру на демократическое правительство. Они ни за что не согласятся называть вещи своими именами даже в случае явных авторитарных, шовинистических или эгоистичных «сбоев» в поведении кумира. На то он и кумир. И все же...
Строго говоря, в положительном смысле, т.е. с точки зрения того, что она может, «тетушка Су» (так любят называть ее бирманские студенты) остается латентным, не проявленным политиком. Единственное, что можно определенно утверждать
- она умеет красиво говорить и очаровывать толпу, которой, конечно же, опротивел косный язык правительственных слоганов. Но поскольку речь о революции в Бирме пока не идет и до
сооружения новых баррикад дело никак не доходит, это качество Су Чжи представляется не таким уж ценным.
Куда важнее оказалось то, чего она не может. А не может она, в первую очередь, быть политически гибкой, прагматичной, изобретательной и, если угодно, изворотливой. Генералы гибкостью тоже не отличаются, но время, как выясняется, работает на них. Находясь много лет в явном тупике, Су Чжи даже не пытается искать компромиссные тактические решения, явно переходя ту грань, которая отделяет приверженность принципам от обыкновенного упрямства и капризности.
Здесь Су Чжи является антиподом своего отца, человека не менее принципиального, который, однако, не чурался во имя высокой цели завоевания независимости играть на стороне то англичан, то японцев, а также весьма ловко маневрировать между внутриполитическими лагерями.
Изначально сама героиня, вернувшись в 1988-м после многолетних странствий за границей в Бирму для ухода за смертельно больной матерью, во всеуслышание заявляла, что не расположена к занятиям политикой. Однако после студенческих волнений, случившихся в тот год в двух крупнейших городах страны, ее (возможно, не без участия западных друзей) все-таки «уговорили» возглавить «демократическое движение». Первое время давало много надежд. Многолюдные митинги, шествия, демонстрации, растущая день ото дня популярность, поддержка иностранных лидеров. В 1990-м году бирманские военные были вынуждены провести свободные выборы, но у них, не слишком сведущих в политтехнологиях, вышла промашка - за возглавлявшуюся Су Чжи Национальную лигу за демократию проголосовало почти 60% избирателей, что обеспечило партии около 83% депутатских мандатов.
«На гора», однако, для демократов ничего не вышло. Оппозиционеры заспорились меж собой. Власти же скоро оправились от потрясения. И пошла реальная политика, в которой надо просчитывать шаги, трезво оценивать свои силы и состояние общества. Госсовет объявил, что немедленная передача власти грозит новым витком анархии, во избежание оной предложил прежде утвердить конституцию и пригласил все общественные силы к участию в этом (конечно, под контролем властей - но
ведь по-другому не бывает). Су Чжи же с упорством, достойным лучшего применения, решила продолжать настаивать на том, что Бирма и без подобной условности готова к демократии западного образца. Из-за отсутствия политического чутья или неспособности видеть реальную ситуацию в стране она не смогла использовать несколько моментов, весьма удобных для торга с генералами. Словно влюбившись в собственный образ в политике, она предпочла находиться под домашним арестом на своей рангунской вилле и призывать мир к политическим и экономическим санкциям в отношении военного режима, фактически - против собственного народа.
По сути, эти призывы и есть единственная реальная программа «демократического идола» на протяжении последних двух десятилетий. Здесь у нее полное взаимопонимание с западниками, которые прямо заявляют, что в своих оценках ситуации в Бирме и осуществляемых мерах ориентируются исключительно на мнение Су Чжи. На практике, к слову, эта установка работает довольно нелепо: группа американских или английских дипломатов в Рангуне приходит к своей героине, запертой «в четырех стенах» и весьма однобоко представляющей обстановку за ними, и интересуется, что она думает по тому или иному поводу. В периоды, когда военные снимали с нее домашний арест, Су Чжи имела также возможность доводить свою точку зрения до «друзей» на некоторых светских раутах. Полученное таким образом драгоценное мнение подавалось в западную прессу, включалось в соответствующие доклады и резолюции. Когда власти ограничили круг визитеров Су Чжи ее личным доктором, родственниками и спецпосланником ООН, дело приняло совсем нерациональный оборот: американские официальные лица, например, не идут ни на какие контакты с представителями Госсовета на территории Бирмы (даже когда это могло бы принести явную, с перспективной точки зрения, пользу), если последние не соглашаются на организацию их встречи с «арестанткой». А они, ощущая свою реальную силу, видя беспомощность оппозиции и считая Су Чжи отброшенной на обочину бирманской политики, не соглашаются...
Наиболее полно пожелания Су Чжи выполняют США, к 2003 году запретившие любой импорт из Бирмы, новые инве-
стиции в ее экономику, денежные переводы в страну и из страны с использованием американских банков, а также выдачу американских виз генералам, крупным чиновникам и членам их семей. Примеру Вашингтона, но в меньших масштабах, последовали европейцы. Азиаты, напротив, отказались это делать. Ссылаясь на Устав ООН, они говорят о недопустимости вмешательства во внутренние дела суверенной страны и рассчитывают, что бирманцам самим хватит ума разобраться друг с другом. Среди этих азиатов, между прочим, не только Китай, славящийся жесткостью собственной политсистемы, но и Индия -«самая большая демократия в мире», Япония, Сингапур и Малайзия - страны с вполне отработанными демократическими механизмами.
Можно до умопомрачения спорить об эффективности односторонних санкций вообще и применительно к Бирме - в частности. Но любому, кто знаком с реальным положением дел, понятно главное - у рангунских генералов давно выработался своеобразный иммунитет к западным ограничительным мерам. Они «с головой» ушли в сотрудничество с соседями по региону, что позволяет им «сводить концы с концами» и оставлять кое-что на развитие. То есть свержению диктатуры санкции не способствуют. А вот народу, за «светлое будущее» которого с их помощью борется Су Чжи, приходится туго.
Пока никто не доказал никчемность наивного вопроса Достоевского о слезинке ребенка. В случае с Бирмой он проецируется на вполне конкретные «человеческие» темы. Например: как оценивать десяткам тысяч бирманцев-носителей ВИЧ-инфекции те 10 лет, на протяжении которых нобелевский лауреат Су Чжи настаивала на недопустимости работы в Бирме международных неправительственных организаций, предоставляющих таким людям посильную помощь? Эти учреждения, по ее мнению, тоже «лили воду на мельницу» военных. Большинство из них под давлением международных правозащитников, поклоняющихся Су Чжи, вынуждены были свернуть свою деятельность, и стали возвращаться в Бирму только после того, как «демократическая принцесса» где-то в интервью оборонила, что в принципе не возражает против гуманитарной (но только гуманитарной!) помощи.
Или: каким «спасибо» триста тысяч бирманских девушек и женщин должны отблагодарить Су Чжи за свое увольнение и потерю пусть жалкого, но регулярного заработка после того, как при очередном ужесточении Вашингтоном режима санкций в 2003 г. закрылись десятки текстильных фабрик, выпускавших продукцию для американского рынка? А как родителям оценивать проблему «потерянного поколения», состоящего не из отвлеченных «человеко-часов», а их собственных детей? В ее появлении авторы мифов про Бирму обвиняют исключительно военный режим - дескать, власти более всего боятся студенчества, поэтому на протяжении нескольких лет держали закрытыми вузы страны. Но разве не санкции и связанный с ними ущерб экономике страны вынуждают молодых людей вместо получения образования и успешной карьеры в бизнесе искать для своих семей пути выживания на грани фола?
Выходит, что образ Су Чжи как несгибаемого мужественного борца с военной диктатурой заслоняет собой каверзные вопросы о цене, которую платит за ее борьбу бирманское общество в исторической перспективе, о сознательной и навязанной жертвенности, о моральной ответственности лидера, осмеливающегося решать за несведущих в политике людей, что им нужно и как этого достичь. Личные жертвы Су Чжи более или менее ясны - разлука с семьей, отсутствие свободы передвижений, старение под надзором охранников и неопределенность будущего. Для нее это, судя по всему, вполне окупается мыслями о собственной значимости, всеобщей любви и о возможном приходе к власти. Но народу оправдывать собственные страдания с каждым годом все сложнее, а в дальнейшем, не исключено, и вовсе может прозвучать отрезвляющее: «А чего ради все это было?... »
Похоже, некоторые представители «демократического движения» в Бирме уже в середине 90-х годов стали задаваться вопросом о соразмерности цели и средств, о необходимости поиска других способов «работы с генералами». Но тут проявилась еще одна черта Су Чжи, которая не очень укладывается в миф, бытующий о ней на Западе. Она, «демократический идол», не терпит не только оппонентов от власти, но и коллег, осмеливающихся ставить под сомнение правильность ее такти-
ческих приемов. Она изначально была откровенно авторитарна и неразумна как лидер политической партии - Национальной лиги за демократию (НЛД). Весь опыт Су Чжи в партийном строительстве сводится к укреплению ее единоличной власти. Ею всегда пресекалась всякая инициатива «снизу», целый ряд принципиальных решений был принят «принцессой» даже без формального обсуждения с соратниками. Годы изоляции и вынужденного одиночества, надо думать, сделали Су Чжи еще более надменной, категоричной и не желающей прислушиваться к мнению других.
С середины 90-х Су Чжи приступила к выдворению из НЛД блестящих интеллектуалов, которые стали слишком раздражать ее острыми вопросами. В 97-м был фактически выставлен один из основателей Лиги и авторов ее Манифеста. Несколько оппозиционеров, не сломленные и годами тюремного заключения, сами вышли из НЛД, протестуя против методов Су Чжи. В 98-м «демократическая принцесса» без лишних обсуждений объявила о созыве собственного Парламента, подставив под удар властей десятки избранных в 1990 г. депутатов - искренних сторонников партии; они были брошены в тюрьмы, а более 40 отделений НЛД в регионах страны закрыты. В итоге активность Лиги была сведена к тихим мероприятиям в помещении ее рангунской штаб-квартиры, никому не известна точная численность партийных рядов, разрушены механизмы внутрипартийной координации. Су Чжи не упускала случая обратиться к молодым партийцам с велеречивыми заявлениями, но на практике именно к ним питает особую настороженность и держит их за «чернорабочих». В результате ЦИК НЛД по последним спискам составляли около 10 членов, одна из них Су Чжи, возраст восьми других колеблется в пределах от 78 до 87 лет. Называть это «партией будущего» могут только люди с больным воображением.
Западники требуют от бирманских военных (и включают соответствующий пункт во все резолюции ООН и других организаций) немедленной передачи власти Су Чжи. Но разве не важно, что у их героини отсутствуют реальные рычаги и опыт для эффективного управления страной, что она не может проявить себя даже в качестве толкового партийного организато-
ра? К ней с неприязнью относятся все сколь-либо значимые военачальники (при том, что армия занимает весьма специфичное положение в бирманском обществе). У нее нет средств воздействия на лидеров, реально контролирующих районы проживания нацменьшинств (треть территории страны); с их точки зрения, у нее еще больше великобирманских замашек, чем у
_ Т 7 _
правящих генералов. У нее нет конкретной экономической программы (кроме, конечно, клише о механизмах свободного рынка, привлечении передового мирового опыта и иностранных инвестиций). Она не может предложить ясного видения борьбы с наркопроблемой (Бирма составляет главную часть т.н. «Золотого треугольника» и считается вторым, правда, с огромным разрывом, после Афганистана производителем героина). Было бы замечательно, если бы решение этих проблем крылось в реализации лозунга «Демократия - прежде всего, потом - разберемся!» Но мировой опыт все убедительнее показывает, что такая логика плохо работает.
* * *
Не менее однобок миф о поголовном устремлении рядовых бирманцев к демократии и их всепоглощающей ненависти к правящим военным. Если бы все было так просто, то никакие зверства властей не помогали бы нынешнему Госсовету столь долго удерживаться «у руля». И дело не только в том, что масштаб «зверств» тоже значительно преувеличивается в угоду предопределенной схеме.
Любители рассуждать об ускоренной демократизации, как правило, избегают ввязываться в обсуждение своеобразия системы общественных ценностей в той или иной стране. Это считается слишком сложным, да и ненужным для обывателя. Кроме того, априори подразумевается, что уж ради демократии-то любой народ может отказаться от любых своих «предрассудков». Но на практике так не получается.
Среди ценностей подавляющего большинства бирманцев на первом месте стоит религия, точнее - буддизм Тхеравады, с которым тесно переплетен анимистический культ натов (духов) и астрология. Причем религиозная составляющая жизни воспринимается не столько как совершаемые церемонии и темы для отвлеченных бесед, сколько в качестве практической сис-
темы координат, в которой бирманец рождается, воспитывается, принимает решения, взрослеет и готовится к будущим перерождениям.
Социальные отношения бирманцы ставят выше политических и экономических, представляя миру свой вариант «гражданского» общества, живущего большой семьей, общиной, в которой старшие по возрасту или социальному положению пользуются уважением и не подлежат критике со стороны младших. В такой патерналистской системе партийная принадлежность человека в лучшем случае определяется чувствами лояльности тому или иному авторитетному лицу, патрону. Соображения идеологического порядка и поддержка программных установок играют при этом последнюю роль. Затем, чтобы ориентироваться в политических программах, особенно партий «западного толка», нужно свободно оперировать соответствующими категориями. А что делать, если они не получили развития в традиционной культуре? Если такие понятия, как «права человека», «демократия», «парламент», «индивидуум» и т.п., даже не имеют этимологических соответствий в бирманском языке, а используемые аналоги весьма условны? Если лишь единицы из приверженцев оппозиции, почитателей Су Чжи и НЛД могут вразумительно объяснить постороннему, за что они борются?
В этой связи примечателен один «пунктик» в призывах Су Чжи к санкциям - она с необъяснимым упорством продолжает настаивать на необходимости туристического бойкота Бирмы, представляя дело таким образом, что все доходы от иностранного туризма идут прямиком в карманы генералов и способствуют укреплению военного режима. Если читатель, плюнув на устрашающие предупреждения злопыхателей, все же соберется посетить Бирму, он убедится в том, что львиная доля потраченных туристами денег достается мелким продавцам сувениров, владельцам ресторанчиков и закусочных, обслуживающему персоналу небольших гостиниц, водителям такси и гидам-студентам. Но есть и более важный, чем финансовый, аспект -с точки зрения утверждения в Бирме новой политкультуры, кто, как не туристы, могут стать «живыми переносчиками» в закрытую на протяжении десятилетий страну новых идей, об-
разцов поведения, взглядов и информации о внешнем мире? Сказать, что в этом нет необходимости, значит - не понимать истинных причин своеобразия бирманских общественных процессов.
А главное в этом своеобразии - поразительная политическая пассивность подавляющего большинства бирманцев, заметно возрастающая по мере удаления от крупных городских центров. Сельские жители, не говоря уже о населении горных и приграничных районов Бирмы, остаются совсем в стороне от политики, не зная порой, кто и как ими правит, подчиняются исключительно ритму жизни, задаваемому природой. В сельской местности, между прочим, проживает более 70% всех бирманцев.
Авторы мифов игнорируют тот факт, что одновременно с внушительной победой НЛД на выборах 1990 года, все же 21% голосов получила Партия национального единства, считавшаяся проправительственной. За этой цифрой «скрываются» без малого 3 млн. избирателей, с семьями - все десять. И совсем уж тонкий, но важный нюанс: те, кто голосует за «партию власти»,
- вполне определенно выражают себя, но те, кто голосует за оппозиционную организацию, часто выступают не в сознательную поддержку ее программы (таковой может вообще не быть), а из чувства протеста против существующих трудностей.
Безусловно, рядовые бирманцы не удовлетворены своим нынешним положением. У них есть, в чем винить власть, за что ненавидеть и презирать чиновничество. Они мечтают о светлом будущем своей страны. Возможно, они верят в «спасителя», который придет и улучшит их долю. Но, похоже, они не настолько отчаялись, чтобы брать в руки оружие или без оного идти свергать своих правителей. И, видимо, не настолько однозначно верят в силы «продемократической» оппозиции, чтобы жертвовать тем немногим, что имеют на сегодня. Иначе, как объяснить полное равнодушие общества к столкновению сторонников НЛД и властей в Центральной Бирме в мае 2003 года? Случай был раздут до масштабов вселенской катастрофы в западных СМИ. Эти события, собственно, и послужили поводом к резкому ужесточению санкций и заявлениям о том, что Америка готова на все для спасения бирманцев (разве что «по-
ка» исключает прямое военное вмешательство). Но в рангунских диссидентских кругах поговорили шепотом, пожали плечами и разошлись.
Самый свежий пример - волна недовольства по поводу резкого повышения цен на топливо в августе-сентябре 2007-го. Как ни стараются активисты от НЛД и новой студенческой организации «раскачать лодку», задуманный сценарий не срабатывает.
Единственное объяснение, которое дают такой политической пассивности населения западные радетели за демократию, исходит из тезиса о запуганности бирманцев «мощью карательных органов военной диктатуры». Видимо, полицейский и «спецслужбистский» аппарат страны на самом деле неплохо отлажен для поддержания информированности властей о происходящем в «массах». Он может оперативно реагировать на возникающие «нежелательные» события. Но чтобы только с его помощью держать в стопорящем страхе десятки миллионов людей, в том числе неплохо вооруженных бойцов на национальных окраинах?
Вряд ли картина будет достаточно адекватно пониматься, если обходить стороной вопрос о глубинных мировоззренческих предпосылках, лежащих за отстраненностью от активной политики большой части бирманского населения. Мир бирманца с самого детства переполнен не только религиозной эстетикой, но и специфическими концепциями истории и социальных отношений. Одна из них учит относиться к государству как к одному из пяти зол, неизбежной необходимости. При этом политическая власть «на подкорке» наделяется сакральными признаками, оттенками таинственности, потусторонности и закрытости. Она стоит вне общества, неподсудна мнениям простых жителей, на нее не распространяются обычные этические каноны. Никто из обществоведов пока не смог убедительно доказать несущественность (как и порочность) подобных подходов к трактовке власти.
К тому же, похоже, бирманцы вывели для себя некоторые уроки из событий 1988-го года. Тогда случился всплеск негодования населения, доведенного «до ручки» бестолковой экономической политикой правительства Не Вина - чередой актов
демонетизации национальной валюты и полным обнищанием. Власть перешла все мыслимые границы, когда никакое буддистское спокойствие не выдерживает. Имевшие исключительно экономические причины, выступления горожан, тем не менее, были быстро перенаправлены в политическое русло и стали напоминать порыв к демократическому переустройству страны. Но ни тогда, ни теперь западные борцы за демократию в Бирме не вспоминают про то, как демонстранты отлавливали полицейских, активистов различных проправительственных организаций и прочих, казавшихся им приспешниками «бирманского социалистического режима», отрубали головы, водружали их на длинные бамбуковые шесты и гордо носили над толпой. До сих пор жители Рангуна, оказавшиеся в эпицентре событий, с ужасом рассказывают о случаях вырезания у «жертв демократии» внутренних органов и их ритуального поедания. Сами бирманцы признают невиданные масштабы той анархии, когда нормой стали грабежи, мародерство, уничтожение собственности и прочие «эмоциональные поступки». Что это, если не признаки сумеречного состояния амока, описанного Цвейгом. Если это упорно продолжать называть «демократическим движением», то можно сильно запутаться в терминах.
* * *
Миф о Бирме, бытующий на Западе, цементируется искаженными представлениями о ее проблемах и приоритетности их решения. Как только после событий 1988 года мир вспомнил о существовании этой страны, «темой номер один» западники объявили «злонамеренные и систематические» нарушения прав человека военным режимом. Лакмусовой бумажкой исправления ситуации были «назначены» отношения между властями и «продемократической» оппозицией, точнее - между официальным Рангуном и лично Су Чжи.
После выборов 1990 г. западники прямо потребовали от генералов передать ей власть. Здесь, кстати, еще один нюанс -формально-юридически Су Чжи никак нельзя именовать «демократически избранным» президентом или лидером Бирмы; она не участвовала и не могла участвовать в тех выборах, хотя бы потому, что в таком праве ей, жене иностранца, отказывает закон, разработанный при ее отце. Поскольку генералы не спе-
шат с выполнением требований Запада, их склоняют за зверства и издевательства над собственным народом, приговаривая при этом: мол, вы - исторический атавизм, от глобальных тенденций все равно никуда не уйти, демократия победит, если не руками самих бирманцев, то прогрессивное человечество поможет. И все вроде бы правильно. Но.
Дело в том, что реальной главной проблемой Бирмы является не противостояние между довольно малочисленной политической оппозицией и властями, а национальный вопрос. Эта страна представляет собой такой полиэтнический пирог, какого еще поискать в мире. Специалисты насчитывают здесь более 130 национальностей и этнических групп. Территория Бирмы исторически (и не без участия англичан) поделена на семь административных и семь национальных областей, расположенных по периметру «великобирманской» сердцевины. На общепринятых принципах федерализма (если такие существуют) проблему не решить - лишь в двух из нацобластей титульные национальности составляют абсолютное большинство населения. Кроме того, в их составе существуют анклавы компактно проживающих представителей других этноменьшинств, имеющих собственные квазиполитические организации и вооруженные формирования. В последних в целом числится порядка 100 тыс. бойцов.
Сразу после получения Бирмой независимости в 1948 г. многие группировки этноменьшинств взялись за оружие и воевали с центральным правительством до 1989 года. Одни - под лозунгами Компартии, другие - за национальное самоопределение, третьи - просто за власть в своих местах и доходы от наркоторговли. Приостановил эту гражданскую войну никто иной, как нынешний военный режим. Генералы, не очень далекие во многих вопросах государственного управления, в этой сфере выступили весьма успешно, наверное, в силу своей прагматичности. Им удалось заключить «джентльменские соглашения» с лидерами повстанцев.
С тех пор поддерживается хрупкий, но все же свободный от кровопролития баланс интересов региональных группировок и центральных властей. Ушли в прошлое разруха и разгул преступности в приграничных районах, изматывающие все сторо-
ны военные и полицейские операции. На основе достигнутого равновесия власти осуществляют попытки конституционного урегулирования. Они весьма специфичны: процесс разработки Основного закона тянется с 1993 года с большими перерывами (не всегда по вине Госсовета). Военные действуют при этом в меру своего понимания, образования и способностей. Но в определенном смысле - искренне, и главное - с позиций «реалпо-литик», а не красивых лозунгов. Не хотят никому уступать свою «руководящую и направляющую роль». Но ведь и уступать реально некому. Политическая оппозиция с единой программой выступить не может, договориться с национальными лидерами - тем более. И кроме напряжения и дополнительного недоверия в процесс ничего не вносит.
С вопросами межнационального и общеполитического урегулирования тесно связана проблема прихода к власти в Бирме нового поколения образованных и умелых лидеров. В настоящее время в стране очевиден кризис политического руководства. Оппозиция, насчитывающая в своих рядах сотни достойных самоотверженных патриотов, в политикоидеологическом плане живет, однако, представлениями, в лучшем случае, 10-20-летней давности и никак не может переболеть «детскими» болезнями. Примечательно, насколько легко, рассуждая о необходимости скорейшей демократизации родины, она оставляет в стороне важные практические вопросы: например, как обеспечить управляемость вооруженных сил, лояльность многочисленных профессиональных, социальных и этнических группировок; или - что делать с тысячами потерявшими работу солдат и полицейских, с оружием, которое в мгновение ока может разойтись по частным рукам. Ставка на государственно-управленческий потенциал политических «ветеранов», студенческих лидеров и авторитетных в стране членов монашеской общины выглядит одинаково не убедительной. Несколько более обнадеживающе выглядит степень подготовленности отдельных групп чиновничества и армейской элиты.
Но в любом случае, очевидно, что во имя сохранения спокойствия в обществе, безопасности сотен тысяч, если не миллионов, людей в вопросах смены власти в Бирме не уйти от необходимости соблюдения принципа преемственности и обеспе-
чения возможно более плавного перехода. При этом новое руководство страны должно быть готовым находить нестандартные, но вписывающиеся в национальную культуру решения, эффективные ответы на многочисленные вызовы. Сейчас такой постановкой проблемы озабочены, похоже, только сами военные, да и то, скорее, из-за опасений за будущее своих семей.
Первоочередная демократизация политической системы вряд ли составляет главное условие для «приведения в норму» экономики Бирмы. Наиболее впечатляющие прорывы в экономическом развитии стран «третьего мира» происходили в условиях авторитарного правления на основе жесткого государственного администрирования. Дабы не стать жертвой позднего подключения к процессам глобализации, Бирма должна попытаться найти и грамотно использовать свой «ключевой ресурс», который поможет определиться со своим местом в международной системе разделения труда и обеспечит запуск «третичной» или даже «четвертичной» модели капитализма. Причем сделать это, по возможности, не продавшись «на корню» транснациональным корпорациям (сейчас Бирма - чуть ли не единственная страна в мире, которая развивается, не беря взаймы у мировых «толстосумов», но происходит это, скорее, вопреки сознательному выбору военного режима - в результате санкций, бойкотов и прекращения международной помощи).
Еще одна действительно серьезная проблема Бирмы -значительный объем нелегального оборота наркотиков. Противники официального Рангуна очень любят упоминать ее в первых строках списков прегрешений военного режима. Хотя именно бирманские военные заявили и - что особенно важно -реально выполняют программу ликвидации инфраструктуры наркобизнеса в стране, достигнув в этом значительных успехов, которые подтверждаются международными экспертами. Между прочим, мировой опыт антинаркотической борьбы весьма убедительно доказывает - ее эффективность обратно пропорциональна степени либерализации политической системы.
Но бороться с «дурманящим зельем» предстоит еще немало. Усугубляется проблема химических наркотиков амфетаминового ряда. Стоит заметить, что Бирма в одиночку, даже при огромном желании, не способна выпускать вещества, необхо-
димые для их производства; эфедрин, кофеин и прочие прекурсоры ввозятся из соседних стран, делая проблему поистине интернациональной. Многостороннего сотрудничества экспертов недостаточно. Вообще, экономическая подоплека бирманского наркобизнеса кроется в том, что он до сих пор остается единственным источником доходов десятков тысяч беднейших крестьян. Следовательно, требуется особая прагматичная стратегия замещения наркокультур и масштабное финансирование со стороны ООН и специализированных международных организаций. Они со своей функцией пока не справляются.
Проблематика прав человека в Бирме намного более неоднозначна, чем ее пытаются представить западные политики и СМИ. Ситуация с их соблюдением заслуживает жесткой критики. Здесь существует цензура, ограничено волеизъявление народа, есть несколько сотен политзаключенных. Дети зачастую привлекаются к работам наравне со взрослыми. Имеет распространение то, что, по меркам МОТ, можно квалифицировать как принудительный труд. Но, если не придерживаться «двойных стандартов», следует признать, что дела в правозащитной сфере обстоят в Бирме не хуже, чем в десятках государств Азии и Латинской Америки, не говоря уже об Африке, где миллионы людей гибнут в результате откровенного геноцида со стороны собственных правительств.
Вообще, глубинные причины неблагополучной ситуации с правами человека в разных частях планеты кроются и в том факте, что мир еще не достиг того уровня развития и единения, который позволил бы говорить о реальной универсальности таких ключевых категорий, как смысл человеческой жизнедеятельности, необходимое соотношение индивидуальных и общественных ценностей и пр. Формулы решений, навязываемые западниками, весьма однобоко отражают действительность и могут быть попросту опасны. К адекватному пониманию происходящего не приблизиться, если напрочь отвергать специфику национальных исторических путей, культур и обычаев, в том числе и то, как конкретные общественные явления воспринимаются самим населением страны. При этом последнее дело
- извне определять за него необходимость идти на те или иные жертвы. Может, например, статься, что тот или иной народ не
готов во имя полной свободы слова отказаться от даже призрачной поддержки государства, чувства собственной безопасности в повседневной жизни или хотя бы от устоявшихся норм семейных отношений. Опыт последних десятилетий ряда стран, казалось бы, должен это доказывать.
* * *
На протяжении почти двадцати лет борьбы с рангунским военным режимом его противники используют практически одни и те же информационно-технологические приемы. Среди них ключевое место занимает подготовка и публикация солидных на вид аналитических докладов, призванных доказать антинародную сущность проводимой бирманскими властями политики, а в последние годы - и то, что она представляет угрозу региональному и международному миру и безопасности. Время выхода подобных документов четко рассчитывается, они, как правило, становятся частью спланированных кампаний, к которым подключают авторитетные на Западе фигуры из числа действующих и отставных политиков, крупных общественников, а также «первых леди». Примечательно, правда, что среди этих «свадебных генералов» практически нет людей, лично бывавших в Бирме, а добрая половина из них до неузнаваемости коверкает при произнесении имя той же Аунг Сан Су Чжи (президент Дж. Буш, например, однажды назвал ее «Аунсуса-ки»).
Иногда доклады составляются непосредственно под заказ. Встречаются, к примеру, два нобелевских лауреата, уже сделавших немало для освобождения собственных стран, и решают, что могут заняться и Бирмой. Нанимают международную фирму. Та, путем исковерканной логики доходит до того, что объявляет ситуацию в стране более критической, чем в Афганистане и Руанде, и стремится доказать, что военный режим представляет угрозу всему миру, а посему Бирма нуждается во вмешательстве ООН в не меньшей степени, чем эти государст-
_ ^
ва, а также Сьерра Леоне, Г аити, Йемен и Камбоджа. Ни здравого смысла, ни уважения к себе как исследователям. Тем не менее, лауреаты «освящают» доклад своими именами, присовокупляя от себя несколько «убойных» лозунгов. Доклад объявляется призывом к действию, которое должно стать провер-
кой способностей ООН как «защитницы мира и демократии» (здесь обычная подмена понятий - на Всемирную организацию никто никогда не возлагал функцию охраны демократии). Людей, читавших полностью сам доклад, скорее всего, несколько десятков в мире (иначе бы не осталось совсем не замеченным то, что заказчики в запале извратили некоторые подходы его авторов, но это - отдельная тема), тем не менее, шумовой эффект от акции лауреатов сохраняется уже два года.
Основная проблема публикуемых в более или менее широких СМИ докладов по Бирме - их авторство и методология. Компиляцией первичной информации и приданием ей убедительности занимаются обычно представители бирманской эмиграции, ярые сторонники оппозиции, выступающие, как правило, под маской неправительственных организаций, реже -политических партий «в изгнании». Это колоритная, но материально и идеологически весьма зависимая публика. Большинство «авторских коллективов» представляет собой небольшие, до полутора десятков человек, группы, главным средством выживания которых являются международные гранты. Среди спонсоров - небезызвестные Институт открытого общества Дж.Сороса и базирующаяся в Вашингтоне National Endowment for Democracy, замеченные в финансировании разного рода «революций» в В.Европе. Наблюдатели не раз высказывали подозрения относительно связей этих структур с разведслужбами крупных государств.
Соросовский институт ежегодно выделяет от одного до полутора миллиона долларов полусотне организаций, специализирующихся на бирманской проблематике. На эти деньги они занимаются составлением сообщений для Интернета и информагентств, политологическими экзерсисами на тему «Как нам обустроить Бирму» и устраивают за рубежом мелкие акции в поддержку внутренней оппозиции. О специфике патриотизма, как и общем скудоумии многих из политэмигрантов, красноречиво свидетельствуют их призывы к США во время начала иракской кампании заняться и Бирмой - прийти туда, разобраться с военным режимом и «спасти народ». Стиль их пропаганды, кроме как своим «обратным» знаком, мало чем отлича-
ется от бирманского официоза: то же засилье клише, однобокая направленность мыслей и чувств, гипноз порочных формул.
Интернет, электронная почта и нехитрое компьютерное оборудование позволяют бирманским политическим беженцам, переполненным исключительной ненавистью к нынешним рангунским властям, время от времени создавать виртуальные волны и запускать в оборот «страшные свидетельства злодеяний хунты». При этом, не подлежа надзору никаких судебных инстанций, они могут не опасаться ошибаться на порядок (конечно, в выгодную для них сторону) при указании цифр, приводить названия не существующих деревень и имена еще не родившихся людей. Даже в случае поимки «за руку» на распространении небылиц авторы материалов практически никогда не публикуют извинений и опровержений. В итоге - небезосновательные утверждения военного режима о недостоверности базовой информации и предвзятости докладов, обесценивание их выводов.
Другая, более достойная внимания, категория источников для аналитики - свидетельства сотрудников работающих в Бирме международных организаций, особенно базирующихся в бирманском приграничье и осуществляющих реальную гуманитарную помощь проблемным группам населения. Но и здесь присутствуют немаловажные изъяны. Эти документы используются весьма выборочно. При формулировании на их основе общих выводов срабатывает все тот же политический «заказ», задаваемый общей атмосферой вокруг «бирманского вопроса». Сами сотрудники миссий уже в силу своей повседневной занятости подвержены опасности быть обманутыми «мастерами высокой политики» и выдавать единичные случаи за системные явления.
Нельзя не признать, что эта пресловутая «атмосфера» практически не оставляет возможностей для убедительного подтверждения поступающей с мест информации. Давно обозначился своего рода порочный круг: критики военного режима не склонны доверять ни одному его слову, бирманские же власти воспринимают экспертов и исследователей как «игроков» враждебного лагеря и стремятся держать их подальше от страны. В итоге - «все привыкли». К тому, что женщины-
представительницы национальных меньшинств насилуются напропалую солдатами и офицерами правительственной армии, часто группами и перед строем. Что старшеклассников в Бирме отлавливают прямо на городских улицах и отправляют в рекруты. Что с наступлением темноты в бирманских городах бал правят опричники хунты, обыскивающие дома и ищущие способы пополнения контингента тюрем. Но ведь, если нет проверенной информации, то лучше вообще никакую не публиковать...
О том, что в подобных докладах, как и статьях в международных СМИ о Бирме, полно преувеличений и несостыковок, постоянно говорят дипломаты, в том числе и из западных стран, в Рангуне. Но чем более взвешены их оценки, тем меньше шансов они имеют попасть на ленты информагентств. А на основе поверхностных репортажей из-за границы ежегодно пишутся резолюции ООН и принимаются решения о санкциях.
Информационное пространство вокруг Бирмы значительно искривляется посредством умышленных подтасовок и замалчивания. Из потока новостей практически невозможно узнать о позиции военных по пунктам сыплющихся в их адрес обвинений и их реальной политике в различных сферах. «За бортом» обсуждений остаются любые тенденции в бирманском политическом процессе, кроме тех, которые можно выдать за укрепление в нем антидемократических начал. Не обращается должного внимания на ослабление цензуры, «заигрывание» властей с рядом оппозиционных группировок, новые подходы к работе с государственно-управленческими кадрами и другие достаточно «знаковые» события.
Считается политически «некорректным» будоражить широкую публику, например, сообщениями о том, что, согласно американским и ооновским оценкам, посевы опиума в Бирме с 1998 г. сократились более, чем на 80% (особенно показательно на фоне продолжающегося увеличения объемов выращивания опиатов в Боливии и Перу, не говоря уже об Афганистане, где с 2001 г. «порядок» наводится западной коалицией). О том, что Бирма ратифицировала все антинаркотические конвенции ООН и приняла все необходимые национальные законодательные акты, включая закон по борьбе с отмыванием денег. Под стро-
гим контролем правительства находятся 25 препаратов, используемых в качестве прекурсоров для изготовления химических наркотиков. В ходе двух десятков специальных церемоний в Рангуне с 1990 г. уничтожены наркотические вещества, общая «уличная» стоимость которых оценивается специалистами (в т.ч. американскими) в 14,6 млрд. долл. США - цифра, при всех скидках на возможные приписки рьяных чиновников, впечатляющая.
Если доводить эти данные до сведения широкой общественности, то нужно искать удобоваримое объяснение тому, что Госдеп США с удивительным упорством включает Бирму в свои ежегодные доклады как «страну, злонамеренно не идущую на сотрудничество в борьбе с наркотиками», и будет труднее приписывать военному режиму еще один грех, позволяющий выносить «бирманский вопрос» на обсуждение СБ ООН.
В международных СМИ не афишируется то, что фактически только в 1990-х годах, т.е. при ныне правящем Госсовете, в Бирме появилась общенациональная сеть автодорог, вдвое возросли урожаи риса, что уровень грамотности взрослого населения превышает 90%. Что, несмотря на мизерность финансирования, бирманская система здравоохранения ликвидировала полиомиелит, справляется со сдерживанием эпидемий малярии, осуществляет масштабные планы борьбы с туберкулезом, лихорадкой денге и СПИДом. В стране можно безопасно передвигаться по улицам в любое врем суток и не опасаться за бумажник, заткнутый на спине за пояс (между прочим, количество убийств в Бирме на душу населения в разы меньше, чем в тех же Таиланде, Индии, США или Франции).
В целом ооновская статистика отводит Бирме место крепкого «середнячка» в компании других азиатских стран (6-ое место из 24 по обеспеченности продовольствием, 9 место - по уровню бедности, 12-е - по грамотности взрослого населения, 7-е - по уровню социального обеспеченности). Согласно одному ооновскому исследованию 2001 г., доля недоедающих в Бирме - лишь 7% (тогда, как в Индии, например, их 21%, на Филиппинах - 21%, Шри-Ланке - 25%, в Китае - 11%, Пакистане - 20%, Бангладеш - 38%).
Чтобы более адекватно представлять себе реалии бирманской политики, не мешает знать такие любопытные тонкости: лидеры каренских повстанцев, приезжая для переговоров с центральными властями в Рангун, останавливаются у своих родственников и перемещаются по столице почти как обычные граждане; руководители конфликтующих с Госсоветом качин-ских организаций лечатся в столичных клиниках; между лидерами этнической и политической оппозиции и некоторыми из бирманских генералов прослеживаются весьма неожиданные
/■~ч _
семейные связи. С другой стороны, не всех лидеров продемо-кратических партий с «этническим уклоном» следует принимать за общепризнанных выразителей интересов национальных меньшинств, упоминаемых в их названиях. Многие из них постоянно живут за пределами своих регионов, не знакомы их населению и не имеют никакого влияния на происходящее на своей «малой родине». Не стоит верить любым сообщениям в западных СМИ о покушениях на жизнь Су Чжи или проводимых ею голодовках. Физически она абсолютно беззащитна, и если бы ее устранение было выгодно военным, они бы давно и «чисто» его осуществили. Слухи же о голодовках протеста имеют обыкновение прямо или косвенно опровергаться и самими авторами, и международными чиновниками - но, как правило, уже по утихании поднятой ими волны «мирового негодования».
Западным схемам восприятия Бирмы во многом явно не хватает здравого смысла. Сколько лет еще могут выдвигаться требования созыва парламента на основе результатов выборов 1990 года? Уже сейчас можно собрать вместе, в лучшем случае, не более двух третей получивших тогда мандаты (другие умерли, физически недееспособны, полностью дистанцировались от политики или эмигрировали). Но главное - их призвание к власти теперь означало бы ничто иное, как принудительное возвращение всей страны на поколение назад. Другое: не стоит ли отказаться от описания акций с участием пятидесяти или даже ста «профессиональных диссидентов» как массового протеста населения, что даже в условиях Бирмы выглядит нелепой натяжкой?
Кстати, необходимо что-то делать с бирманской арифметикой: с подсчетом политзаключенных, задержанных и арестованных, погибших и раненых, численностью армии и расходами на нее, сравнением показателей. Один из ракурсов проблемы: как можно доверять цифровым выкладкам многочисленных «демократов», если они постоянно ошибаются по вполне верифицируемым данным - например, валютному курсу и цене на бензин на «черном рынке», географической привязке событий, названиям и историческим датам? В целом, то, как подкрепляются аргументы оппонентов военного режима сейчас -не просто нечестно, но и контрпродуктивно для уяснения себе реальной картины происходящего и поиска «развязок».
Конечно же, «бичом» материалов о Бирме продолжает оставаться применение к ней «двойных стандартов», когда заказчик с необычайным лицемерием решает, какие из правительств надо «казнить», а какие «миловать» - за одни и те же прегрешения. Понятно, что на информационном поле правит сильнейший и отнюдь не обязательно самый «морально чистый» и хорошо представляющий себе реальное состояние дел в различных уголках мира. Но должна же существовать какая-то мера! Не только для развития общего кругозора было бы полезно непредвзято сравнить Бирму, например, с Индией или Филиппинами - по уровням бытового и государственного насилия, с Японией или Южной Кореей - по уровню самоубийств, со многими странами - по доле бездомных и безработных, с любой из них - по количеству положительных отзывов туристов. Почитать и сопоставить, наконец, конституции других развивающихся государств и тот проект, что предлагается рангунскими генералами.
* * *
Неизбежно встает вопрос - почему западные страны во главе с США до сих пор настаивают на явно не срабатывающем варианте урегулирования «бирманского вопроса» и продолжают делать ставку на Су Чжи и передачу власти оппозиции? На этот счет существует несколько версий. Похожий на правду ответ, скорее всего, сводится к довольно простому утверждению
- бирманским военным «не повезло». Придя к власти в 1988 году, они вполне могли рассчитывать на понимание со стороны
Вашингтона, если не на установление с ним вполне приязненных отношений. Опыт десятилетий свидетельствует о том, что никакие антидемократические особенности государственного устройства не мешали (да и не мешают) американцам сотрудничать с той или иной страной, если дело касается борьбы с коммунизмом или терроризмом, за нефть или господство в регионе (достаточно вспомнить Пакистан, Саудовскую Аравию, правительство Талибана в Афганистане, военные режимы Южной Кореи или Таиланда). Нормальные отношения с бирманскими генералами тоже могли обеспечить США контроль за стратегически важным пространством в южном «подбрюшии» Китая, связывающем Южную и Юго-Восточную Азию, присутствие в регионе, богатом природными ресурсами (включая нефть и газ) и дешевой рабочей силой. Со своей стороны, бирманские военные, видимо, были готовы к сотрудничеству. Примечательно, что даже теперь, в условиях жестких экономических и политических санкций, официальный Рангун, по сути, не выступает с антиамериканских позиций, даже, напротив, время от времени адресует Вашингтону вполне дружелюбные заявления.
Однако в случае с Бирмой американцами был выбран ошибочный или, по крайней мере, чересчур долгоиграющий и путаный сценарий. Возможно, «роковую» роль сыграл субъективный фактор - кто-то в Госдепартаменте обосновал оптимальность ставки на «восходящую звезду» Су Чжи, преуменьшил силу бирманских военных, преувеличил демократические настроения в бирманском обществе. Было принято решение, от которого потом не позволили отказаться соображения «сохранения лица». В начале 21-го века «бирманский вопрос» вообще приобрел особый оттенок - на фоне событий вокруг Югославии, Ирака и других «болевых точек» Вашингтону было необходимо до конца демонстрировать свою «принципиальность» как поборника демократии в мире. С Бирмой удобный случай -она, по мнению большинства наблюдателей, не входит в число первоочередных приоритетов американской внешней политики, поэтому на ней еще долго можно обкатывать разные пропагандистские модели.
В последнее время модно проводить параллели между бирманской и северокорейской проблемой. В основном из-за прорабатываемых Рангуном с 2001 года планов строительства у себя маломощного научно-исследовательского ядерного реактора и заключения на этот счет предварительных договоренностей с Россией. Озвучиваются идеи насчет запуска механизма урегулирования по Бирме, подобного шестисторонним переговорам в Пекине. Все это, конечно, выглядит политологическими перехлестами. Но, по крайней мере, одна аналогия между случаями двух стран просматривается. Сейчас вполне очевидно, что из-за неразумной позиции Вашингтона в процессе урегулирования ядерной проблемы Корейского полуострова упущены ни много, ни мало - 13 лет: по итогам договоренностей 2007 года стороны практически вернулись к ситуации 1994-го. И многие, включая американских специалистов, задаются риторическим вопросом: кто или что компенсирует это время, потраченную энергию или страдания и переживания тех же корейцев?
Если в американских подходах не произойдет значительных изменений, как, скажем, в случае с северокорейской ядерной проблемой, нам еще предстоит познакомиться с несколькими новыми мифами. О террористической угрозе, исходящей от Бирмы. О бирманском рассаднике «птичьего гриппа». О разработке рангунскими военными собственного ядерного оружия. Или, возможно, о смертоносных компьютерных вирусах, придуманных талантливыми бирманскими хакерами. Страна уже объявлена источником угроз безопасности и стабильности в Юго-Восточной Азии. При определенном стечении обстоятельств (расклад сил в регионе и Совбезе ООН, ошибки рангунских генералов и т.п.) Вашингтон, наверное, сможет «дожать» бирманский вопрос. Но даже если это произойдет, то кто от этого выиграет?
* * *
Скорее всего, сторонники скорейшей демократизации Бирмы воспримут вышесказанное исключительно как грубую апологетику военного режима и критику политики Запада. Но все не так просто. Ставить Госсовету памятник и воспевать ему оды безрассудно и безнравственно. Современная автократиче-
ская система в стране более чем не свободна от массы недостатков. Коррупция, засилье чиновничьего аппарата, небрежение элементарными правами населения, безграмотное управление экономикой, солдафонская идеология - все это сполна находит отражение в бирманской жизни и не заслуживает ничего, кроме сожаления и сочувствия.
С другой стороны, однако, и путь, избранный сегодня международным сообществом, - голливудское и часто лицемерное разделение на Зло и Добро, Черное и Белое вкупе с упорным нежеланием считаться с реалиями - не лучший выход. И во внутриполитическом, и в международном плане одному «злу» может противостоять другое «зло» или, если угодно, несовершенство. Правительства не «сваливаются на голову» населению, как нечто абсолютно инородное, власть имеет корни в политической культуре и выражает интересы наиболее сильных на данный момент слоев населения. Есть желаемое и действительное, идеология и «реалполитик». Действительность можно и нужно преобразовывать, но делать это необходимо, принимая в расчет нюансы, признавая важность и неслучайность даже тех из них, которые претят самым «передовым» идеологическим принципам. Это, в свою очередь, требует самодисциплины и чувства ответственности за слова и поступки. От способа решения «бирманского вопроса» зависит судьба пятидесятимиллионного населения прекрасной страны.
