CC BY
76
Вестник ПСТГУ I: Богословие. Философия
2011. Вып. 4 (36). С. 83-95
Достоинство личности и человеческое общество: Современное прочтение пастырской конституции II Ватиканского собора (1965)
«РАДОСТЬ И НАДЕЖДА»!
Ф. Бордейн
Данная публикация посвящена этической доктрине II Ватиканского собора, изложенной прежде всего в догматической конституции «Радость и надежда» (Gaudium et Spes). Текст построен как последовательный и подробный анализ идей конституции, ключевых для понимания учения собора о достоинстве человеческой личности, сосредоточенных главных образом на богословском толковании статуса человека как существа общественного. Именно в этом отношении проявляется новаторский характер деяний собора, в которых Католическая Церковь впервые в полную меру открылась к современной социальной проблематике.
Через 20 лет после Всеобщей декларации прав человека (1945) II Ватиканский собор со всей определенностью упрочил достоинство человеческой личности. В соборной конституции «Радость и надежда» этому посвящена первая глава, составленная в духе диалога со всеми людьми. Человечество, чтобы воспрянуть после Второй мировой войны, поместило в основу этики достоинство личности. Католическая Церковь тем самым восприняла принцип, происходящий из современной моральной философии2. Более того, она поместила его в самый центр христианской этики.
Через 40 лет мы оказываемся перед странным противоречием. С одной стороны, единодушие в отстаивании человеческого достоинства налицо. Однако, с другой стороны, в его конкретной реализации существуют значительные расхождения. Задевается ли достоинство личности, когда лиц одного пола лишают возможности заключить друг с другом брак? Существует ли право «умереть с достоинством» в случае эвтаназии, вызванной утратой человеком жизненно важных функций? Не оскорбляет ли человеческое достоинство закрытие границ, когда из-за экономических или политических факторов миллионы людей ока-
1 Настоящая статья представляет собой доклад, прочитанный автором на заседании научно-методологического семинара Богословского факультета 8 апреля 2011 г. Перевод с французского П. Б. Михайлова.
2 Например в работе И. Канта «Grundlegung zur Metaphysik der Sitten» (1785).
зываются лишенными необходимых средств к существованию? На первые два вопроса Католическая Церковь отвечает — нет, на последний — да. Однако разнообразие мнений во французском обществе велико. Еще больше разногласий в Европе и в мире в целом.
Перед лицом подобного плюрализма следует вновь обратиться к соборному постановлению. Что имеется в виду, когда говорится о человеческом достоинстве? Какой свет можно пролить на вопросы, подобные только что сформулированным мною, о которых в 1965 г. никто и не подозревал, что они обретут такое важное звучание? Вопреки некоторым интерпретациям, возникшим непосредственно после собора, конституция «Радость и надежда» не для того затронула вопрос о достоинстве человеческой личности, чтобы привлечь внимание к личности как таковой. Постановление ставило своей задачей прежде всего помочь людям любой культуры и любой религии вновь обрести это достоинство с помощью Евангелия. А оно требует от христиан углубить их понимание обязанностей, проистекающих из него.
Сопоставление двух первых глав вводной части документа дает ключ к его истолкованию. С точки зрения конституции «Радость и надежда» человеческое достоинство может быть по-настоящему оценено только в том случае, если личность (первая глава) и общество (вторая глава) рассматриваются вместе. Здесь обнаруживается влияние персонализма на соборный документ, а именно социального персонализма Эмманюэля Мунье. Французский философ рассматривал человеческое общество как общество личностей, или, в предельном выражении, как «личность личностей»3. Однако не будем обманываться. Когда в соборной конституции «Радость и надежда» утверждается, что человеческое существо есть «существо социальное» (Gaudium et Spes 12. 4), речь идет в первую очередь не о философском, а о богословском смысле. Это положение прямо проистекает из веры, даже если она прибегает к доводам, приемлемым для неверующих. Здесь-то и содержится самое средоточие соборного учения: человеческое достоинство подлежит более высокой оценке, когда люди мужественно встречаются с врожденным вопрошанием о жизни после смерти, о существовании Бога и об ограниченности политических и экономических установлений. Христианская вера помогает не обратиться в бегство перед этими вопросами, ибо она предлагает ответы, достойные самой себя (Gaudium et Spes 18. 2).
Здесь содержится метод, который стоит выявить, чтобы направить нравственную деятельность христиан в современном обществе. Произошедшие за последние 40 лет изменения требуют уточнений. Особенно стоит попытаться достичь подлинной глубины толкования знаков времени в свете Евангелия (Gaudium et Spes 4. 1). Речь идет не только о том, чтобы найти лучшее время в истории, о котором для нас свидетельствует вера, что оно таинственно проникнуто Духом Святым. Внимательное изучение двух первых глав конституции «Радость и надежда», расположение в определенном месте целостной композиции соборных деяний этого документа показывают, что речь идет об этической дея-
3 MounierE. Révolution personnaliste et communautaire. P., 2000. P. 62. Мунье вдохновляется Шелером, использующим термин «совокупная личность» (Gesamtperson) (p. 56), удваивая при этом значение термина «личность».
тельности широкого масштаба, в которой христиане, придерживаясь принципа диалога, всеми силами стараются явить вечную новизну Евангелия в условиях грандиозных трансформаций современности.
Человек как существо общественное
а) Начало этики в слабости, а не в силе
При первом прочтении кажется, что пастырская конституция «Радость и надежда» заимствует понятие достоинства в философии Просвещения. В действительности же подходы различны. В отличие от Канта, который за четыре года до Великой французской революции определил достоинство личности как «безусловную ценность», присущую человечеству как природе разумной, соборный документ не дает определения этому понятию. Более того, молчание в данном случае означает глухое сопротивление кантовскому подходу. В начале первой главы упоминается, что рассматривать ценность человека с позиций ее самоутверждения затруднительно: «По почти согласному мнению и верующих, и неверующих, все, что есть на земле, предназначено для человека, представляющего собою средоточие и вершину всего.
Но что такое человек? Сам он высказал и высказывает много разнообразных и даже противоречивых мнений о самом себе, в которых зачастую либо превозносит самого себя как абсолютное мерило, либо унижает самого себя до полного отчаяния: потому он колеблется и тревожится. Глубоко чувствуя эти затруднения, Церковь, наученная Божиим Откровением, может дать на них ответ, очерчивающий подлинное положение человека, объясняющий его немощи и в то же время дающий верное представление о его достоинстве и призвании» (Gaudium et Spes 12. 1-2)4.
По Канту, уважения достойно в наибольшей степени то, что является наиболее возвышенным и не имеет себе равного. Прежде всего имеется в виду автономия человека: в соответствии со своим законодательным разумом он воздвигает в себе замкнутый мир как принцип универсального морального закона. Во всей вселенной человек — единственное существо, имеющее власть заявить о личности как самоцели. Он единственный, кто может постулировать самого себя как бесценное и безусловное существо. В этом его величие. Однако, с точки зрения собора, человек является вершиной мироздания, но только во вторую очередь. Он занимает верховное положение, но лишь как сотворенное существо. Это предполагает, что он признает над собой некоего высшего законодателя, Бога-Творца. Отсюда достоинство человеческой личности получает свой истинный смысл: оно указывает на то, что не человек есть его собственное начало.
Во всяком случае в отличие от обыкновения апологетики начала XX в., сотворенный мир не интерпретируется с самодостаточных позиций церковной догматики. Соборный документ призывает своих читателей осознать тайну внутреннего мира, исходя из экзистенциальных запросов, на основании собственных «сомнений» и «тоски», из собственного ощущения недостатка, как можно выразиться. Сама Библия, содержащая в себе откровение о нашем положении как тварных
существ, связана с базовым вопросом о человеческой идентичности: «Что есть человек?» Это вопрошание порой повергает в отчаяние, отмечается в соборном документе. Двумя параграфами выше Gaudium et Spes 10 уже затронула «глубочайшие вопросы»: «...страдание, зло, смерть, которые продолжают существовать, несмотря на столь значительный прогресс»5, достигнутый человечеством к XX в. Если человек достоин уважения, то не только за его способность к самоутверждению, но также за его неспособность решить загадку собственной идентичности. Этот внутренний недостаток свидетельствует о его сотворенном состоянии. Библия чутко затрагивает этот вопрос на стыке силы и слабости человека: «.то что [есть] человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его? Не много Ты умалил его пред Ангелами: славою и честью увенчал его; поставил его владыкою над делами рук Твоих; все положил под ноги его» (Пс 8. 5—7).
Епископы намеревались обратиться ко всем людям. Они в самом деле стремились к этому, исходя из свидетельства Библии, признавая при этом, что она не воспринимается всеми людьми как безусловно авторитетный источник. Вот почему они воспользовались как предлогом современной обеспокоенностью. Они полагали, что, если люди в состоянии признать слабость собственного состояния, то партия уже сыграна. Тот кто осознает бедность, может открыться другому, причем не только в силу рациональной рефлексивности собственной природы, как полагал Кант, но в результате внутреннего зова к состраданию. Притча о добром самарянине (Лк 10) открывает путь, избранный Богом, чтобы прийти нам навстречу в Иисусе Христе. Добрый самарянин — есть сам Иисус. Вся его земная жизнь приоткрывает божественное сострадание. «Совершенный человек» (Притча о добром самаритянине 22. 2) сжалился над человеческой слабостью. Общественная этика имеет своим истоком гораздо в большей мере слабость, нежели прочность. Таково изначальное христианское видение. Вопреки некоторым идеям, нашедшим свое выражение у Канта, человеческое существо, утратившее способность мыслить, не утрачивает вместе с тем своего достоинства.
Общественная этика зарождается во внутреннем мире. В одиночестве сердца и совести в полную силу обнаруживается величие человека. Слабость человеческого существа уже не может скрыться. Оно обращается в истине к другому и, у верующего, к Богу.
«Своим внутренним миром он превосходит всю совокупность вещей: этих внутренних глубин он достигает, обращаясь к собственному сердцу, где его ожидает Бог, испытующий сердца, и где под оком Божиим он решает собственную участь» (Gaudium et Spes 14. 2).
б) Тайна существа общественного открывается в своем высшем смысле в браке
Отношения мужчины и женщины находятся в этой перспективе. Первое рассуждение о браке выдвигает вперед жизнь двоих людей. О детях ничего не говорится вопреки обыкновению католического богословия, находящего оправдание браку в деторождении. Однако супружеские отношения нисколько не идеализируются, поскольку они рассматриваются в контексте общего вопрошания об идентичности человеческого существа. Собор улавливает культурные транс-
формации XX в.: проблема пола становится центральным мотивом в постановке вопроса о себе и о других.
«Но Бог сотворил человека не одиноким: ведь с самого начала Он мужчину и женщину сотворил их (Быт 1. 27), и их союз стал первой формой общности человеческих личностей. Ибо по своей внутренней природе человек — существо социальное, и вне отношений с другими людьми он не может ни жить, ни развивать своих дарований.
Итак, Бог, как мы опять же читаем в Священном Писании, увидел все, что Он создал, и вот, хорошо весьма (Быт 1. 31)»6.
Отношения любви между мужчиной и женщиной становятся тем пространством, в котором осуществляется глубинное призвание человека к общественной жизни. Для Фомы Аквинского, который цитируется в Gaudium et Spes 25, это призвание принадлежит самой человеческой природе. Вместе со всем живущим человек разделяет упование сохраниться в жизни. Наряду с животными он разделяет стремление к произведению на свет потомства и его вскармливанию. Однако человек — единственное существо, стремящееся к общественной жизни и жаждущее познать Бога. Способность вступить в «общение» с другими людьми и с Богом является собственным признаком человеческой природы. Речь идет о некоей связи, одновременно личной и общественной, что предполагает, что человек создан в определенном организме, обозначаемом понятием «сообщество» (от лат. consociatio). Важное значение разнополого моногамного брака, заключаемого ради жизни, указывает на уникальное положение человека в формировании социальных связей. «Общение мужчины и женщины является первичным выражением общения личностей». Как выразить в наиболее ясном виде политическое назначение брака, в котором заключена его нравственная цель первостепенной важности? То, что разыгрывается в союзе мужчины и женщины, не ограничивается только их собственной судьбой, но принадлежит всему человечеству.
в) Тайна человека коренится в тайне Бога
Обозначив общественную жизнь в супружестве и в обществе в целом «общностью человеческих личностей», первая глава пастырской конституции уже тем самым открывает тему второй, в которой принципы человеческого общества основаны на отношениях личностей и Святой Троицы:
«Когда Господь Иисус молится Отцу: да будут все едино... как Мы едино (Ин 17. 21—22), Он открывает непостижимые для человеческого разума перспективы и намекает на некое сходство между единением Божественных ипостасей и единением сынов Божиих в истине и любви. Это сходство показывает, что человек — единственное на земле творение, которое Бог пожелал создать ради него самого — может полностью найти самого себя только через искреннюю самоотдачу» (Gaudium et Spes 24. 3)7.
Для христианской веры самопожертвование лежит в основе общественной жизни. Человек черпает в нем силы для достижения любви, объединяющей Божественные Лица: Отца, Сына и Святого Духа. Человек учится самопожертво-
6 Документы Второго Ватиканского Собора. С. 386.
7 Там же. С. 396.
ванию, становясь учеником Христа, ведь Единородный Сын пришел навстречу человечеству, дабы открыть для него новое будущее.
«В самом деле, тайна человека истинно проясняется лишь в тайне воплотившегося Слова. Ведь Адам, первый человек, был образом будущего, то есть Христа Господа. Христос, последний Адам, в Откровении тайны Отца и Его любви полностью являет человека самому человеку и открывает ему его высочайшее призвание. Страдая за нас, Он не только подал нам пример, чтобы мы пошли по Его стопам, но и проложил нам путь: если мы следуем по этому пути, жизнь и смерть освящаются и обретают новый смысл» (Gaudium et Spes 22)8.
Этот 22-й параграф завершает первую главу, посвященную теме достоинства человеческой личности. Она рассматривается как исполнение творения и искупления, свершенных в Слове Воплощенном. Подобным образом вторая глава, посвященная теме человеческого общества, завершается 32-м параграфом. Этот христологический по своему содержанию параграф основывает человеческую солидарность на новом братстве, учрежденном во Христе. Вот почему достоинство человеческой личности выражается в его общественном призвании. Поскольку личность человеческая сотворена и спасена Богом, она не должна забывать о себе подобных и не может быть оставлена ими. Это общественное призвание коренится в тайне божественной любви. Любовь Христова, отдающая свою жизнь во имя спасения человечества, служит ключом к пониманию достоинства человеческой личности.
Уязвимые стороны нравственного учения
Этот откровенно богословский подход подчеркивает, что именно христианская вера привносит в современную этику. Через 40 лет после собора мы должны задуматься над этическими последствиями утраты влияния христианской веры в современном обществе. Когда перечитываешь документ «Радость и надежда», поражаешься тому вниманию, которое уделяется в соборном документе, посвященном проблемам нравственности, вопросу о Боге, поставленному атеизмом.
а) Смерть и вопрос вечности
В рамках диалога с неверующими вера в творение мира могла бы остаться без обсуждения. Мы же видели, что она рассматривается в экзистенциальном плане. Также обстоит дело и с верой в воскресение плоти, напрямую увязанной с «загадкой человеческого существования», достигающего «своего пика» непосредственно перед «смертью» (Gaudium et Spes 18): «Человек терзается не только страданием и будущим разложением тела, но — и даже еще сильнее — страхом вечного исчезновения. Но по побуждению своего сердца он судит верно, ужасаясь полного разрушения и окончательного исчезновения своей личности и отвергая его. Сокрытое в нем семя вечности нельзя свести к одной лишь материи, и оно восстает против смерти. Все усилия техники, даже самые полезные, не могут успокоить тревогу человека, ибо долголетие, достигнутое биологическим путем,
не может удовлетворить того желания грядущей жизни, которое непреодолимо присутствует в сердце» (Gaudium et Spes 18)9.
Собор исходит из нового опыта хрупкости человеческого существа. Эта хрупкость становится все более и более удивительной при явном прогрессе медицины, увеличившей власть человека над жизнью. Текст документа ставит духовную цель для борьбы со смертью, находящейся в самом сердце нравственной борьбы. Загадка смерти не есть в нас признак небытия, но, напротив, оборотная сторона человеческого призвания приобщиться к божественному блаженству. В этом смысле вера в воскресение Христа, «предлагаемая каждому человеку», «предлагает ему ответ в его тревоге о его будущей участи» (Gaudium et Spes 18)10.
Учение собора немногословно в вопросах нравственности, связанных с окончанием жизни. Причиной тому, несомненно, является то, что папа Пий XII уже решительно затронул эти вопросы в 50-е гг. в документах, сохранивших свою авторитетность до сих пор11. Однако экзистенциальный подход пастырской конституции «Радость и надежда» выказывает озабоченность следствиями в области нравственности, связанными с ослаблением веры в воскресение. Вопрос об эвтаназии сталкивается прежде всего с культурным сопротивлением, рассматривающим наличную смерть как катастрофу, несмотря на все усилия привить в общественной жизни практику окончания жизни с использованием паллиативных медицинских средств. Не мечтая вернуть древние христианские обычаи, окружавшие смерть, Церковь со всей ответственностью полагает, что Крест Иисуса Христа придает нравственности силу. Ибо Бог в Нем открывается как Тот, Кто приходит с любовью навстречу человеку, столкнувшемуся со смертью.
б) Атеизм и вопрос о существовании Бога
Однако, с другой стороны, речь вовсе не идет о том, чтобы из христианской веры сделать условие для подлинно нравственной жизни. Соборный документ явно допускает основу для нравственности атеистов в силу нравственного призвания всякого человеческого существа.
«Церковь, даже полностью отвергая атеизм, искренне исповедует, что все люди — и верующие, и неверующие — должны содействовать надлежащему созиданию того мира, в котором они вместе живут; а это, несомненно, не может произойти без искреннего и мудрого диалога» (Gaudium et Spes 21. 6)12.
Третья глава, посвященная вопросу человеческой деятельности, формулирует великий принцип автономности земных дел (Gaudium et Spes 36. 2): установления цивилизации законным образом действуют в соответствии с собственной ответственностью вне зависимости от религиозных предписаний.
Наконец, то обстоятельство, что параграф об атеизме следует непосредственно за параграфом, посвященным вопросу смерти, объясняет, почему отказ от веры может пошатнуть целостную состоятельность человеческого достоинства.
9 Документы Второго Ватиканского Собора. С. 389.
10 Там же. С. 390.
11 Pie XII. Problèmes religieux et moraux de l’analgésie // La Documentation catholique. 1957. № 1247. Col. 325.
12 Ibid. Col. 393.
Вера, с одной стороны, осуществляет «призвание человека вступить в общение с Богом», дарованное человеку «с самого начала его существования» (Gaudium et Spes 19. 1)13. С другой стороны, она дает «божественную опору и надежду на жизнь вечную», тогда как ее отсутствие налагает на человеческое достоинство «в высшей степени тяжкую рану» (Gaudium et Spes 21. 3)14. Нравственный вклад христианской веры служит звеном, связующим настоящее и будущее, нынешнее и грядущее общение с Богом.
Следуя линии Декларации о свободе совести («Свобода человека» / Dignitatis humanae), пастырская конституция «Радость и надежда» особенно восстает против идеи, что религиозная вера посягает на человеческое достоинство под предлогом того, что надежда на будущую жизнь отвлекает человека от текущих жизненных задач. Не будем забывать, что в 1960-е гг. марксизм переживал еще свое лучшее время. В свою очередь собор признавал, что ответ на подозрения, высказанные со стороны марксистов, носит в первую очередь практический, а не идеологический характер. Непосредственное участие христиан в «братской любви» служит наилучшим доводом против этого подозрения, точно так же, как и «свидетельство живой и зрелой веры», не встающей в тупик ни перед экзистенциальными вопросами человечества, ни перед запутанностью этических вопросов (Gaudium et Spes 21. 5).
Полемика между марксизмом и христианством не позволила в достаточной мере углубить основной вопрос, вновь встающий сегодня одновременно с крушением великих идеологий: сохраняет ли нравственность свои прерогативы, когда горизонт будущего теряется, когда одновременно ослабевает как религиозная, так и секулярная надежда?
в) Конечность человеческих установлений и эсхатологический вопрос
Это вопрос тем более острый, что общественное содержание пастырской конституции «Радость и надежда» опирается на эсхатологическое учение. В данном случае опять-таки подход носит больше богословский, чем философский характер. Утверждение, что «началом, предметом и целью всех общественных установлений является и должна быть человеческая личность» (Gaudium et Spes 25. 1)15, очевидно, тем самым делает акцент на рациональных основаниях, находящихся вне веры. Однако при этом не будем забывать, что текст соборных постановлений подчеркивает христианские подходы в понимании человеческой личности. Общепризнанное понимание отчетливо опознается в истории права и общественных институтов, однако признание Бога-Творца и Отца «рода человеческого» способствует его подлинному восприятию, что делает возможным изменение общественных обычаев. Параграф 26 провозглашает базовые права в форме, близкой к Всеобщей декларации прав человека: человеку должны быть доступны «пища, одежда, жилище, право свободно выбирать свой жизненный статус и создавать семью, право на воспитание, на труд, на доброе имя, на уважение, на получение надлежащих сведений, право поступать согласно верным
13 PieXII. Problèmes religieux et moraux de l’analgésie... Col. 390.
14 Ibid. Col. 392.
15 Ibid. Col. 396.
правилам своей совести, право на защиту своей частной жизни и на справедливую свободу, в том числе и в религиозных вопросах»16. Однако обращение к словам Иисуса о субботе показывает, что эти права в действительности не соблюдаются под предлогом «перемены в умах», которой способствует Евангелие, ибо оно протестует против всякого рода абсолютизации каких-либо общественных институтов в ущерб личности: суббота для человека, а не человек для субботы (Мк 2. 27). Иисус не ограничивается только словом; Евангелие подчеркивает, что исцеления совершались в день субботы ради смягчения страданий больных. Поэтому, по мысли хранителей Закона, более озабоченных соблюдением общественного порядка, чем конкретными людьми, он подлежал смертной казни.
Христос провозгласил неизбежное пришествие Царства Божиего, установив новый принцип, несводимый к человеческой праведности. «Радость и надежда» одновременно подчеркивает как требования справедливости, установленные в соответствии с общественным здравым смыслом и обеспеченные «частными и общественными человеческими учреждениями» (Gaudium et Spes 29), так и внешне противоречивый характер любви к врагам, благодаря которой Иисус устранил закон Моисея. Такое «расширительное» толкование предписания любви в сторону любви к врагам является, согласно соборному тексту, глубинным основанием для признания прав человека. Когда общие нормы справедливости получат свое применение, потребность в этике не отпадет, поскольку нужды самых обделенных слоев выходят за рамки элементарной справедливости. Обращение к словам о любви к врагам (Мф 5. 43—44) подчеркивает эсхатологический характер христианской этики: правда Божия, которая воссияет в конце времен, превосходит правду человеческую.
Метод нравственного свидетельства
Акцент на особенностях христианского понимания требует от нас понимания тех изменений, которые произошли в обществе за последние 40 лет. Свидетельство Церкви в нем стало заметно слабее, возможно, вследствие того, что христианские учреждения (школы, приходы, больницы) утратили свое прежнее общественное значение, влиявшее на сознание граждан. Евангелие не утратило своей привлекательности, однако ни христианские критерии, ни неисчерпаемые богатства веры не могут более считаться общепринятыми. Ради блага нравственности новая евангельская проповедь должна вновь найти способ посвящения в свои глубины. Корректное прочтение конституции «Радость и надежда» показывает, что она не лишена преимуществ в данном отношении.
а) Создание условий для самого сокровенного слушания гласа Божиего
Параграф 16 «О достоинстве нравственной совести» относится к самым известным разделам конституции. Первые же толкователи увидели здесь утверждения общего характера, которые они рассматривали отдельно от развертывания доказательной стороны соборного определения. Они полагали, что опознали здесь принцип естественного закона, упустив из виду, что деятели собора
16 PieXII. Problèmes religieux et moraux de l’analgésie... Col. 397.
91
отказались от специального изложения нравственного учения. Вопросы этики были рассмотрены в пастырской конституции «О Церкви в современном мире». В первом же параграфе отцы собора заявили о себе как о носителях спасительной вести, обращенной «ко всем людям». В третьем параграфе объявили, что преследуют цель предоставить «искренне сотрудничество Церкви», дабы сделать явным божественное призвание человека. Таким образом, Церковь входит в суть этих положений о достоинстве нравственной совести человека. Справедливо обращают внимание на Gaudium et Spes 44, посвященный вопросу «о помощи, принимаемой Церковью от современного мира», — слова, непривычно новые, которыми собор признает глубокое взаимодействие между Церковью и обществом. Однако не стоит забывать, что сразу за этим параграфом следует раздел «о Христе, Альфе и Омеге» (Gaudium et Spes 45) и что ему непосредственно предшествуют целых три параграфа о помощи, которую Церковь старается предоставить в современной истории (Gaudium et Spes 41—43).
«В глубине своей совести человек открывает закон, который не сам он себе дал, но коему он должен повиноваться, и глас которого, всегда призывающий его любить и творить добро, а зла избегать, отзывается, когда нужно, в его сердце: вот это делай, а вот этого избегай. Ведь в сердце человека — написанный Богом закон, в повиновении которому заключается все его достоинство и по которому он будет судим. Совесть — самое потаенное ядро человека, его святая святых, где он остается наедине с Богом, Чей голос звучит во глубине его души. В совести дивным образом открывается тот закон, который исполняется в любви к Богу и ближнему. Храня верность голосу совести, христиане соединяются с другими людьми в поисках истины и для того, чтобы согласно истине решать столь многочисленные нравственные вопросы, которые возникают как в жизни отдельных людей, так и в жизни общественной» (Gaudium et Spes 16)17.
Нынешние обстоятельства требуют затронуть некоторые аспекты, недооцененные в ходе первичной рецепции соборного постановления. Церковь должна сыграть определенную роль по раскрытию закона, в соответствии с которым всякий человек существует и порой его преступает. Закон не ограничивается обеспечением его решений; закон судит, разумеется, милосердно, однако при этом стремится способствовать своему продвижению. Церковь должна помочь людям распознавать непривычные веления совести: тогда можно услышать некий голос, не являющийся собственным эхом, но гласом свыше. Включившись в эту внутреннюю работу, христиане привносят тем самым вклад в развитие человеческой совести. Постижение справедливости должно быть очищено, как и субъективные ресурсы, позволяющие ее достигать.
б) Частое обращение к Библии способствует большей подвижности нравственной совести
Неоднократно отмечалось официальное осуждение посягательств на неприкосновенность человеческой личности, будь то в плане физическом, психическом и духовном (Gaudium et Spes 27. 3). Это публичное выступление Церкви против всевозможных форм нарушения прав человека чрезвычайно существен-
17 PieXII. Problèmes religieux et moraux de l’analgésie... Col. 388.
но. И по сей день она поддерживает христиан в их деятельности, направленной против тоталитарных режимов, против экономических факторов, задевающих человеческое достоинство, будь то в отношении условий жизни, работы или доступности образования. И тем не менее подобное прочтение будет ошибочным, если ограничить роль Церкви призывом соблюдать основные запреты и обязанности, уже содержащиеся во Всеобщей декларации прав человека. Ведь Собор идет дальше, подчеркивая роль Слова Божиего в конкретном осуществлении «уважения к человеческой личности».
«Собор настаивает на необходимости уважения к человеку: каждый должен рассматривать ближнего как “другое я”, думая прежде всего о его жизни и о средствах, необходимых для ее достойного ведения, не уподобляясь богачу, который ничуть не заботился о нищем Лазаре. В наши дни становится особенно настоятельной наша обязанность сделаться ближним всякому человеку и действенно служить тому, кого мы встречаем на своем пути: будь то всеми покинутый старик, будь то несправедливо презираемый иностранный рабочий, будь то изгнанник, будь то незаконнорожденный ребенок, незаслуженно страдающий из-за греха, совершенного не им, будь то голодный, взывающий к нашей совести словами Господа: Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне (Мф 25. 40)»18.
Замысловатое построение последней фразы вызывает следующие соображения. Обращение к вопросам о бедных и притесняемых открывает для документа не только сферу этики, но в гораздо большей степени заставляет вспомнить евангельские слова. Необходима работа в согласии с нравственной совестью и напоминание о том, чтобы каждый хранил в себе Священное Писание, чтобы дать истинный ответ. Отсюда проистекает важное значение слушания Слова Бо-жиего в Церкви. Слух отдельного человека многократно умножается в церковном теле, и каждый тем самым оказывается глубоко погруженным в социальную среду. Каждый верующий призван читать Библию, размышлять над ней в своем сердце и перед Богом. Но при совместном участии в мессе, сопровождающейся проповедью, присутствие Господа со своим народом усиливается. Обсуждаемые предметы оказываются больше приспособленными к этической проблематике, поскольку их внутренний порядок встроен в социальный контекст, исключающий замкнутость на себе. В нашем индивидуализированном мире, в котором восприимчивость человека к бедам другого «притупляется», Слово Божие открывает сердца прикосновением Святого Духа. Оно записано в сознании людей и приготовляет верующих к нравственной деятельности таким образом, что они этого даже не замечают и могут лишь изумляться.
в) Индивидуальные и общественные меры сопротивления злу
Наконец, я бы хотел подчеркнуть значение 14-го параграфа. Если его пробежать быстро, то в нем можно опознать привычное утверждение единства тела и души. В действительности же, документ носит необычный характер и дает повод задуматься. Сегодня, когда состоятельные общества культивируют телесность, факт того, что первый запрет, сформулированный в соборном документе, направлен против пренебрежения телом, поразителен: «Человеку не должно пре-
18 PieXII. Problèmes religieux et moraux de l’analgésie... Сої. 398.
зирать телесную жизнь: напротив, он обязан ценить свое тело, сотворенное Богом и предназначенное воскреснуть в последний день, считать его благим и достойным чести. Однако, уязвленный грехом, он чувствует враждебные порывы своего тела. Поэтому само достоинство человека требует, чтобы он прославлял Бога в теле своем и не допускал того, чтобы оно служило порочным наклонностям его сердца» (Gaudium et Spes 14. 1)19.
Утверждение об обязанности ценить свое тело настолько решительно, что идет сразу за упоминанием о «нищете» человека (Gaudium et Spes 13) и о современном испытании отчаянием (Gaudium et Spes 12. 2). Соборный документ выражается ясно о двойственности человеческого существа и его восхищении перед собственной природой: когда тело прекрасно и дышит святостью, тогда и личность будет достойна уважения. Затем текст становится более дискуссионным. Весьма лаконично привлекается аскетическая христианская традиция вопреки посягательствам нынешнего эстетизма. Борьба в сфере этики не ограничивается лишь эстетическими поисками блага и красоты, она оказывается в равной мере борьбой с уродливостью греха.
Этика не является лишь интеллектуальным начинанием, она состоит также в телесной борьбе, в которую вовлечены страсти и аффекты. Христианская традиция обогащает человеческие личности деятельностью церковного тела, чтобы помочь им в их самостоятельной и внутренней борьбе. В этом смысл поста, который мы ныне проходим20: как мы можем уверовать в лучший мир во всей подлинности, наполненной надеждой, если отказываемся от борьбы на уровне нашего тела? Несмотря на плохие вести, которые не перестают поступать, христианская вера держится убеждения, что человек — не игрушка в руках сексуальности, денег и власти. Человек — существо глубоко достойное, поскольку божественная благодать побуждает человека трудиться над этими тремя фактами его существования, принадлежащими сотворенному миру, чтобы направить их к праведности и служению на благо человечества.
«Однако человек не ошибается, сознавая, что он выше телесных вещей, и считая себя не только частицей природы или автономной составной частью человеческого общества. Своим внутренним миром он превосходит всю совокупность вещей: этих внутренних глубин он достигает, обращаясь к собственному сердцу, где его ожидает Бог, испытующий сердца, и где под оком Божиим он решает собственную участь (Gaudium et Spes 14. 2)21.
Предлагая человеку конкретные области, в которых каждый может совершенствовать собственный внутренний мир, Церковь привносит собственный вклад в человеческое общество. Она свидетельствует о глубоком единстве личности и общества. Утверждение о том, что человек — существо общественное, никогда легкомысленно не отбрасывалось. Церковь призывает христиан к ответственности и ежедневному труду, увязывая на самом глубоком уровне нравственную деятельность со свидетельством, которое они должны принести как плод Богу-Отцу Иисуса Христа.
19 PieXII. Problèmes religieux et moraux de l’analgésie... Со1. 387.
20 Настоящий доклад был прочитан в пятницу пятой седмицы Великого Поста 2011 г. — Пер.
21 Ibid. Со1. 387.
Ф. Бордейн. Достоинство личности и человеческое общество...
* * *
Согласно пастырской конституции «Радость и надежда», знамения времени не суть те или иные стороны Евангелия, которые, как по волшебству, вдруг явились в наше время. Евангелие возвещает для всякого времени и любой культуры благодать Божию и величие Его милосердия, однако против него всегда возникает сопротивление. Знамения времени — это особенности нашей эпохи, на которые Евангелие, сосредоточенное на опыте церковной традиции, указывает как на уязвимые факты нравственности: слабость человеческого существа, его попытки скрыть эту неустойчивость через представление самого себя как учителя вселенной, не принимая в расчет более слабых, отношения между мужчинами и женщинами, вечно подлежащие очеловечиванию, вызов тленности тела и смерти, насилие, которое можно победить лишь любовью к врагам. Церковь призывает всех людей трудиться над этими уязвимыми сторонами нравственности. И если христиане примут участие в этой работе, не отказываясь при этом быть учениками Христа, то им следует предоставить неисчерпаемые богатства христианской веры в условиях нашего времени. Разумеется, без какого-либо принуждения, но и не оставляя эти богатства более под спудом. Ибо нравственное учение нуждается в евангельском свете.
Ключевые слова: II Ватиканский собор, нравственное учение, достоинство человеческой личности, права человека.
The dignity of the human person and Human Society: a Contemporary Reading of Vatican II’s Pastoral Constitution «Gaudium et Spes» of 1965
Ph. Bordeyne
(Catholic Institute in Paris)
This contribution discusses the topic of moral ethics as expounded by the Second Vatican Council in its dogmatic constitution «Gaudium et Spes». It offers a consistent and detailed analysis of the principle ideas essential for the understanding of the Council’s doctrine on the dignity of the human person and which are based on a theological interpretation of the human person as a social being. In this way, the Council took an innovative stance on the subject of the human person in society and the Roman Catholic Church consequently for the first time in history opened itself more completely to the exploration of a full range of social problems.
Keywords: Second Vatican Council, moral doctrine, dignity of the human person, human rights.
