CC BY
50
ФИЛОЛОГИЯ И ЭСТЕТИКА
УДК 82-1(47) ББК 83.3(2)
ДОСТОЕВСКИЙ В КРУГЕ ЧТЕНИЯ И ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ТРАНСФОРМАЦИЯХ М.А. ВОЛОШИНА1
С.А. КИБАЛЬНИК
Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН наб. Макарова, 4, г. Санкт-Петербург, 199034, Российская Федерация E-mail: [email protected]
Анализируется характер присутствия творчества Достоевского в круге чтения М.А. Волошина. Значение Достоевского для личности и творчества Максимилиана Волошина не раз отмечалось им самим. Ему посвящен ряд отдельных исследований. Предлагаются новые аспекты интерпретации художественного опыта Достоевского Волошиным-читателем. Главная цель - показать, в какой степени рецепция Достоевского в творчестве Волошина определила его творческие стратегии и поэтическую мысль. Ставится вопрос о том, в какой степени идеи Достоевского относительно судьбы России, дававшие Волошину ключ к пониманию современных ему событий, подвергались художественной и идейной трансформации. На примере сонета «Трихины» показано, что если в идейном отношении Волошин довольно близко следует Достоевскому, то в художественном он совершенно оригинален. Художественная оригинальность этого стихотворения отчасти связывается с поэтикой центона, отчасти с «применением» образов Достоевского к современности, в чем обнаруживается пророческая природа его творчества. В заключение сделан вывод, что Волошин не только видит в Достоевском пророка, предсказавшего будущую трагедию России, но и убежден, что у него же указаны и пути преодоления этой трагедии.
Ключевые слова: Волошин и Достоевский, сонет «Трихины», художественная трансформация, интерпретация, метатекст, референция, поэтика центона.
DOSTOEVSKY'S WORKS IN POETIC TRASFORMATIONS OF MAXIMILIAN VOLOSHIN
S.A. KIBALNIK
Institute of Russian Literature (Pushkin House), Russian Academy of Sciences 4, Makarov embankment, Saint-Petersburg, 199034 Russian Federation E-mail: [email protected]
The nature of the presence of Dostoevsky's work in M.A. Voloshin is analized. Fyodor Dostoevsky's significance for personality and works of Maximilian Voloshin was maпу times recognized by Voloshin himself. A whole series of research works is devoted to this subject. New aspects of Voloshin's interpretation of Dostoevsky's creative work are supposed. The main aim is to show to what extent
1 Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ. Проект «Что и как читали русские классики? (От круга чтения к стратегиям письма)». № 15-34-11047
Dostoevsky's reception in Voloshin's work defined his creative strategies and poetical thought. The article raises the issue about the way Dostoevsky's ideas on historical destiny of Russia giving Voloshin a key to understanding of contemporaneous situation were transformed in ideological or creative respect. Regarding this issue on the material of a well-known Voloshin's sonnet «Trichinas» the author shows that if in ideological way Voloshin closely follows Dostoevsky, in poetic waу he is, certainly, absolutely original. This poetic originality in Voloshin's sonnet is partly related in the article to the poetics of tsenton, partly to Voloshin's «application» of Dostoevsky's images which shows a prophetical nature of his works. Voloshin does not only see Dostoevsky as a prophet who predicted in a future a tragedy of Russia. In his works a poet finds the ways of overcoming this tragedy as well.
Key words: Voloshin and Dostoevsky, sonnet «Trichinas», creative transformation, interpretation, metatext, reference, tsenton poetics.
М.А. Волошин был, безусловно, «человеком Достоевского» (а не Чехова или Толстого). Говорил и думал на его (разумеется, не только на его) языке. «Страдание», «жертва», «бесы», «бесноватые», «святые чудеса» и т.п. - это все из его словаря - и в поэзии, и в публицистике. Да и свою собственную жизнь он, если и не строил, то осмыслял в категориях Достоевского. Все это явствует уже из довольно обстоятельного обзора относящихся к данной теме материалов в статье В.П. Купченко и в ярком эссе Л.И. Сараскиной2. В настоящее время к ним добавился еще целый ряд специальных работ на данную тему3. Из этих работ следует, что роль Достоевского в жизни и творческом развитии Волошина трудно переоценить. Начинающий свой творческий путь Волошин рассуждал так: «Каким бы я мог быть великолепным французом. В конце концов, единственное, что соединяет меня с Россией, - это Достоевский. Может быть, потому, что я его дольше всего отражал в себе и в самый восприимчивый период моей жизни...» [6, с. 207].
Однако уже к середине 1910-х годов главной темой творчества Волошина становится Россия, а в художественном воплощении ее он в значительной степени следует Достоевскому. Возникает вопрос: как и в чем? Говоря о конкретном и едва ли не самом хрестоматийном примере осмысления Волошиным современной ему действительности посредством обращения к творческому наследию Достоевского - стихотворению «Трихины» (1917 г.), Л.И. Сараскина отмечала, что Достоевский «дал Волошину ключ к особому художническому и историософскому пониманию событий»4. Здесь возникает вопрос: к философскому только или, действительно, также и к художническому?
2 См.: Купченко В.П. Ф. Достоевский и М. Волошин // Достоевский. Материалы и исследования. Л.: Наука, 1988. Вып. 8. С. 203-217 [1]; Сараскина Л.И. «Бесы»: роман-предупреждение. М.: Сов. писатель, 1990. С. 383-391 [2].
3 См., например: Пинаев С.М. «Надрыв и смута наших дней» (Ф. Достоевский и М. Волошин: «загадка русского духа») // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2010. № 4 (2). С. 928-931 [3]; Баруткина М.О. Книга «Откровение Иоанна Богослова» в творческом диалоге Волошин - Достоевский // Уральский филологический вестник. 2014. № 5. С. 56-67 [4]; Темная О.В. Традиции Ф. Достоевского в творчестве М. Волошина // Вестник Запорожского национального университета. Филологические науки. 2002. № 4. С. 170-176 [5].
4 См.: Сараскина Л.И. «Бесы»: роман-предупреждение. С. 385.
Обратимся к этому стихотворению. Первоначально оно было озаглавлено «Достоевский»5. Стихотворение написано в форме сонета, хотя и без традиционной разбивки на строфы:
Трихины
«Появились новые трихины»...
Ф. Достоевский
Исполнилось пророчество: трихины В тела и в дух вселяются людей. И каждый мнит, что нет его правей. Ремесла, земледелие, машины Оставлены. Народы, племена Безумствуют, кричат, идут полками, Но армии себя терзают сами, Казнят и жгут - мор, голод и война. Ваятель душ, воззвавший к жизни племя Страстных глубин, провидел наше время. Пророчественною тоской объят, Ты говорил, томимый нашей жаждой, Что мир спасется красотой, что каждый За всех во всем пред всеми виноват.
10 декабря 1917 <Коктебель>6
Два начальных катрена сонета образуют метатекст сна Раскольникова из эпилога к роману Достоевского «Преступление и наказание», строки из которого процитированы в эпиграфе. В первом терцете (трехстишии) названный через комплиментарную антономасию Достоевский объявляется пророком, предсказавшим современные исторические события в России. В заключительном терцете содержится прямое обращение к Достоевскому и названы предложенные им пути преодоления трагедии.
Сон Раскольникова, разумеется, изложен конспективно, опущены многие детали. Соответствия в тексте Достоевского выделены в приведенном ниже тексте курсивом: «Он пролежал в больнице весь конец поста и Святую. Уже выздоравливая, он припомнил свои сны, когда еще лежал в жару и бреду. Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих, избранных. Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились
5 См.: Волошин М. Собрание сочинений. Т. 1. М.: Эллис Лак, 2003. С. 524 [7].
6 Там же. С. 256.
тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем в одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, но армии, уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга. В городах целый день били в набат: созывали всех, но кто и для чего зовет, никто не знал того, а все были в тревоге. Оставили самые обыкновенные ремесла, потому что всякий предлагал свои мысли, свои поправки, и не могли согласиться; остановилось земледелие. Кое-где люди сбегались в кучи, соглашались вместе на что-нибудь, клялись не расставаться, - но тотчас же начинали что-нибудь совершенно другое, чем сейчас же сами предполагали, начинали обвинять друг друга, дрались и резались. Начались пожары, начался голод. Все и всё погибало. Язва росла и подвигалась дальше и дальше. Спастись во всем мире могли только несколько человек, это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто и нигде не видал этих людей, никто не слыхал их слова и голоса» [8, с. 419-420].
В ряде случаев в тексте сонета Волошина наблюдается существенная трансформация. Так, фразе Достоевского о трихинах: «Но эти существа были духи, одаренные умом и волей», - соответствует волошинская мысль, дополняющая образность Достоевского: «В тела и в дух вселяются людей» (во сне Раскольни-кова - только «в тела»). У Волошина наблюдается также перестановка: в «Преступлении и наказании» речь вначале идет об «армиях», которые «начинали сами терзать себя», и только потом говорится: «оставили самые обыкновенные ремесла, ... остановилось земледелие». В волошинском сонете восстановлена более естественная последовательность событий. В то же время почти каждое слово в нем находит какое-либо соответствие претексту - за исключением, пожалуй, двух слов в 8-й строке, также выделенных курсивом:
Казнят и жгут - мор, голод и война
Первому слову отдаленно соответствует в тексте романа Достоевского следующая фраза: «воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга», второму - «Язва росла и подвигалась дальше и дальше».
К стиху «Мор, голод и война» комментаторы стихотворения приводят следующую параллель: «Ср. в пророчестве св. Иоанна о "коне блед": "Дана ему власть ... умерщвлять мечом, и голодом, и мором, и зверями земными" (Откр. VI, 8) - образ, восходящий к Книге пророка Иеремии (ХХУП, 8)» [7, с. 524]. Впрочем, скрытая референция к этим строкам Апокалипсиса есть у самого Достоевского: «... начался голод. Все и всё погибало. Язва росла.». Волошин только делает ее более
прозрачной7' почти дословно воспроизводя в этом стихе формулу Апокалипсиса: «мечом, и голодом, и мором» (выделено мной. - С.К.). Вот почему не совсем полна формулировка исследовательницы творчества Волошина М.О. Баруткиной: «В первом же четверостишии (описка исследовательницы; в действительности, во втором четверостишии, которое ниже она сама и цитирует. - С.К.) содержится отсылка не только к роману Достоевского, но и к Откровению Иоанна Богослова» [4, с. 63]. В 8-м стихе Волошин лишь актуализирует апокалиптическую образность, латентно содержащуюся у Достоевского.
Заметим, что мотив спасения, звучащий в финале волошинского сонета, также задан Достоевским в сне Раскольникова. Однако в четвертой строфе, где он звучит, воспроизводятся уже мотивы не только «Преступления и наказания» и не только «Братьев Карамазовых» (что справедливо отмечено в комментариях8), но и романа Достоевского «Идиот». Что касается последнего, то мысль князя Мышкина о том, что «Мир спасет красота», которую на разные лады повторяют другие герои романа: Аделаида, Ипполит, Аглая9, лишь воспроизводится здесь в самом общем виде, без каких-либо разъяснений и малейшего «распространения». Отметим попутно, что в эпилоге романа «Преступление и наказание» («становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими») уже заложена тема романа Достоевского «Бесы», что, по-видимому, ощущал и Волошин.
Строка Волошина «За всех во всем пред всеми виноват» справедливо квалифицирована комментаторами как «неточная цитата из "Братьев Карамазовых" (Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. - Полн. собр. соч. Л.: Наука, 1976. Т. 14. С. 270)» [7, с. 524]. Приведем ее первоисточник: «В самом деле, чем я так стою, чтобы другой человек, такой же, как я, образ и подобие божие, мне служил? Так и вонзился мне в ум в первый раз в жизни тогда этот вопрос. "Матушка, кровинушка ты моя, воистину всякий пред всеми за всех виноват, не знают только этого люди, а если б узнали - сейчас был бы рай!"» (курсив мой. - С.К.) [11, с. 270]. Слова эти старец Зосима говорит по конкретному поводу, но придает им характер универсального разрешения всех противоречий бытия. А что касается соответствия, то цитата эта у Волошина действительно неточная, но чрезвычайно близкая (что более чем естественно в стихотворном произведении). В волошинской редакции афоризм Достоевского оказывается расширенным, за счет уточняющей детали: «во всем».
Таким образом, сонет Волошина представляет собой своего рода полигенетический метатекст Достоевского, объединяющий пересказ фрагмента «Преступления и наказания» с цитатами из «Идиота» и «Братьев Карамазовых». При этом, как мы видели выше, существенной художественной трансформации образов Достоевского у Волошина не происходит.
7 Вряд ли Волошин, заметивший однажды: «Достоевский тоже во многом - русский Апокалипсис. Перечтите внимательно страницу за страницей, останавливаясь и медитируя, "Бесы"» (письмо В.О. Кан от 29 ноября 1917 г. [9, с. 746]), делал это бессознательно.
8 См.: Волошин М. Собрание сочинений. Т. 1. С. 524.
9 См.: Достоевский Ф.М. Идиот // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. Т. 8. Л.: Наука, 1974. С. 69, 317-318, 436 [10].
Текст стихотворения имеет почти целиком центонный характер, то есть состоит в значительной степени из цитат. Правда, это специфический центон, во-первых, объединяющий цитаты из одного автора, а во-вторых, содержащий прозрачную отсылку к автору. Художественный эффект центона обыкновенно состоит «в подобии или контрасте нового контекста и воспоминаний о прежнем контексте каждого фрагмента»10. У Волошина используется не принцип контраста, а принцип соответствия нового контекста прежним контекстам и смыслу каждого фрагмента. Однако внимание читателя обращается не столько на параллель к контекстам, в которых цитаты из Достоевского приведены у Волошина, сколько на совпадение образов Достоевского с современностью.
И в оценке современной ситуации, и в представлении о выходе из нее Волошин следует Достоевскому. В этом, пожалуй, и заключается основная мысль стихотворения: Достоевский предсказал то, что происходит в современную эпоху, и у него мы можем найти пути преодоления трагедии. В подобной трактовке творчества Достоевского, разумеется, легко просматриваются известные идеи мыслителей русского символизма и их интерпретации текстов Достоевского, начиная со статьи Д.С. Мережковского «Пророк русской революции» (<1906>). Однако исторический момент, в который написано стихотворение, придает этой не новой мысли новую и особую остроту.
Некоторые автопретексты стихотворений Волошина легко обнаруживаются в его публицистике. Так, например, приведенные выше слова старца Зоси-мы Волошин ранее выделял в письме к Ю.П. Оболенской от 6-7 ноября 1913 г.: «"Землю целуй неустанно" и еще "Каждый пред всеми за всех и за все виноват" -это самое жгучее, пронзительное, что есть в Достоевском» [9, с. 84]. В том же году он приводил их в лекции «Жестокость в жизни и ужасы в искусстве» (1913 г.), причем здесь же давал их истолкование: «Каждый должен расширить свое Я до пределов всего мира, каждый должен взять мир на свою личную ответственность. Полный и ясный ответ на вопрос об антиномиях жалости и жестокости, справедливости и отмщения влагает Достоевский в уста стара Зосимы, потому что "Каждый перед всеми за все и за всех виноват"» [13, с. 302].
Этот же мотив прозвучит позднее в заключительном фрагменте поэмы Волошина «Россия» (1924 г.):
И этой ночью с напруженных плеч
Глухого Киммерийского вулкана
Я вижу изневоленную Русь
И чувствую безмерную вину
В волокнах расходящегося дыма,
Просвеченную заревом лампад -
Страданьями горящих о России.
И чувствую безмерную вину
Всея Руси - пред всеми и пред каждым [7, с. 380].
10 См.: Артемова С.Ю. Центон // Поэтика. Словарь актуальных терминов и понятий. М.: Изд-во Кулагиной Intrada, 2008. С. 292 [12].
Отзвук сна Раскольникова ранее в творчестве Волошина вобрало в себя стихотворение «Ангел мщенья» (1906 г.):
Я каждому скажу: «Тебе ключи надежды.
Один ты видишь свет. Для прочих он потух».
И будет он рыдать, и в горе рвать одежды,
И звать других. Но каждый будет глух [7, с. 256].
Этот сон Волошин до создания сонета «Трихины» приводил как пример «пророчественности» Достоевского в статьях «Во времена революции» (1906 г.) и «Пророки и мстители» (1912 г.). Затем слово «трихины» он использовал в стихотворении «Газеты» (1915 г.) применительно к «вестей горючих письменам», сообщавшим о положении на фронтах первой мировой войны:
В строках кровавого листа
Кишат смертельные трихины.. .[7, с. 244]
В дальнейшем отдельные образы из сна Раскольникова в разрозненном виде появятся у Волошина во многих других стихотворениях - «Русская революция» (1919 г.) и «Благословение» (1923 г.):
России душу омрачая,
Враждуют призраки.
<...>
Пусть бунт наш бред. [7, с. 287-288]
И сделал осязаемым твой бред [7, с. 292].
Мысль Достоевского о том, что «мир спасет красота», Волошин истолковал в набросках выступления в Литературно-художественном кружке 24 декабря 1910 года: «Если мы вправе говорить о конечной цели искусства, то этой целью должно быть полное преображение мира. <...> Все, что мы желаем, чувствуем, волим и мыслим, станет словом. Все внешнее преобразится, таким образом, во внутреннее. В этом смысл слов: "Мир спасет красота"» [13, с. 697].
Волошин в «Трихинах» настолько близко следует Достоевскому именно в историософском понимании происходящих событий, что невольно возникает вопрос об идейной самостоятельности стихотворения. Однако в поэтической оригинальности Волошину не откажешь. И она заключается, помимо неповторимого своеобразия поэтического стиля Волошина, в оригинальности центона, в яркости воплощения в нем мысли Достоевского, в «применении» образов Достоевского к современности, что говорит о пророческой природе его творчества.
Список литературы
1. Купченко В.П. Ф. Достоевский и М. Волошин // Достоевский. Материалы и исследования. Л.: Наука, 1988. Вып. 8. С. 203-217.
2. Сараскина Л.И. «Бесы»: роман-предупреждение. М.: Сов. писатель, 1990. С. 383-391.
3. Пинаев С.М. «Надрыв и смута наших дней» (Ф. Достоевский и М. Волошин: «загадка русского духа») // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2010. № 4 (2). С. 928-931.
4. Баруткина М.О. Книга «Откровение Иоанна Богослова» в творческом диалоге Волошин - Достоевский // Уральский филологический вестник. 2014. № 5. С. 56-67.
5. Темная О.В. Традиции Ф. Достоевского в творчестве М. Волошина // Вестник Запорожского национального университета. Филологические науки. 2002. № 4. С. 170-176.
6. Волошин М.А. Собрание сочинений. Т. VII, 1. М.: Эллис-Лак, 2006. 544 с.
7. Волошин М.А. Собрание сочинений. Т. I. М.: Эллис-Лак, 2003. 608 с.
8. Достоевский Ф.М. Преступление и наказание // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. В 30 т. Т. 6. Л.: Наука, 1973. 423 с.
9. Волошин М.А. Собрание сочинений. Т. X. М.: Эллис-Лак, 2012. 832 с.
10. Достоевский Ф.М. Идиот // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. В 30 т. Т. 8. Л.: Наука, 1974. 510 с.
11. Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. В 30 т. Т. 14. Л.: Наука, 1976. 511 с.
12. Артемова С.Ю. Центон // Поэтика. Словарь актуальных терминов и понятий. М.: Изд-во Кулагиной Intrada, 2008.
13. Волошин М.А. Собрание сочинений. Т. VI, 2. M., 2005. 1088 с.
References
1. Kupchenko, VP. Dostoevskiy i M.Voloshin [DostoevskyandVoloshin], in Dostoevskiy. Materialy i issledovaniya [Dostoevsky. Materials and Research], Leningrad: Nauka, 1988, issue 8, pp. 203-217.
2. Saraskina, L.I. «Besy»: roman-preduprezhdenie [«The Possessed»: A Novel - Warning], Мoscow: Sovetskiy pisatel', 1990, pp. 383-391.
3. Pinaev, S.M. «Nadryv i smuta nashikh dney» (F Dostoevskiy i M. Voloshin: «zagadka russkogo dukha») [F Dostoevsky and M. Voloshin: the Enigma of Russian Spirit ], in Vestnik Nizhegorodskogo universiteta im. N. I. Lobachevskogo, 2010, no. 4(2), pp. 928-931.
4. Barutkina, M.O. Kniga «Otkrovenie Ioanna Bogoslova» v tvorcheskom dialoge Voloshin -Dostoevskiy [«The Revelation of John Evangelist» in a the Dialog «Voloshin - Dostoevsky»], in Ural'skiy filologicheskiy vestnik, 2014, no. 5, pp. 56-67.
5. Temnaya, O. V Traditsii F Dostoevskogo v tvorchestve M. Voloshina [F Dostoevsky's Traditions in M.Voloshin's Work], in Vestnik Zaporozhskogo natsional'nogo universiteta. Filologicheskie nauki, 2002, no. 4, pp. 170-176.
6. Voloshin, M.A. Sobranie sochineniy, t. VII, 1 [Collected Works, vol. VII, 1], Moscow: Ellis-Lak, 2006. 544 p.
7. Voloshin, MA. Sobranie sochineniy, 1.1 [Collected Works, vol. 1], Moscow: Ellis-Lak, 2003.
608 p.
8. Dostoevskiy, FM. Prestuplenie i nakazanie [Crime and Punishment], in Polnoe sobranie sochineniy v 301., t. 6 [Complete Works in 30 vol., vol. 6], Leningrad: Nauka, 1973. 423 p.
9. Voloshin, M.A. Sobranie sochineniy, t. X [Collected Works, vol. X], Moscow: Ellis-Lak, 2012.
832 p.
10. Dostoevskiy, FM. Idiot [Idiot], in Dostoevskiy, FM. Polnoe sobranie sochineniy, v301., t. 8 [Complete Works in 30 vol., vol. 8], Leningrad: Nauka, 1974. 510 p.
11. Dostoevskiy, FM. Brat'ya Karamazovy [Brothers Karamazov], in Dostoevskiy FM. Polnoe sobranie sochineniy, v 301., 1.14 [Complete Works in 30 vol., vol. 14], Leningrad: Nauka, 1976. 511 p.
12.Artemova,S.Yu.Tsenton [Tsenton],in Poetika. Slovar'aktual'nykh terminoviponyatiy [Poetics. Dictionary of Actual Terms and Concepts], Moscow: Izdatel'stvo Kulaginoy Intrada, 2008, pp. 292-293.
13. Voloshin, M.A. Sobranie sochineniy, t. VI, 2 [Collected Works, vol. VI, 2], Moscow, 2005. 1088 p.
