CC BY
25
С.В. Погорельская
Должна ли Европа «говорить одним голосом»?1 Некоторые проблемы формулирования внешней политики ЕС
Shall Europe «speak with one voice»?
Some problems of the EU foreign policy in the making
Много лет назад Генри Киссинджер задал знаменитый вопрос: есть ли у Европы телефон? Сегодня телефон этот есть и находится в кабинете Верховного представителя по вопросам внешней политики Х. Соланы. Иной вопрос - захотят ли США сегодня набирать этот номер. Если речь пойдет о серьезных военных операциях - скорее всего, нет.
Зато для Европы опора на военную мощь США неизбежна.
Из трех первоначальных целей НАТО - to keep the Americans in, the Russians out and the Germans down - две утеряли смысл, а третья приобрела неожиданную актуальность - для европейцев. Ибо европейские вооруженные силы сами по себе будут не способны даже на тот минимум, для которого они создаются: для обеспечения мира в конфликтных регионах. Например, только создание нового военно-грузового самолета для будущих европейских сил быстрого реагирования продлится, по оценкам экспертов, еще около восьми лет. Поэтому те 60 тыс. человек, которые с 2003 г. должны бу-
1 Формулировка Шрёдера в начале военной акции НАТО в Косово. (Erklarung des Bundeskanzlers zur Lage im Kosovo // Bulletin. - B., 1999. - 30. Marz. - S. 140).
/
дут находиться в распоряжении ЕС для урегулирования или предотвращения конфликтных ситуаций на континенте, в случае широкомасштабных военных мер или же ряда кризисных операций на Балканах будут опираться на потенциал НАТО - не столько для того, чтобы избежать «дублирования существующих структур»2, сколько в силу своей объективной, технической неспособности к боевым операциям.
«Технические» вопросы неотрывны от вопросов организационных. В последнее время все чаще говорится о неспособности ЕС к мобильной внешней и оборонной политике, о несовершенстве соответствующих европейских институтов. Тот факт, что США после 11 сентября 2001 г., в классических традициях реалистической внешней политики, обратились, в первую очередь, не к НАТО и ЕС в целом, а к отдельным их членам, и традиционным же структурам предпочли создание гибких коалиций - в том числе и с государствами, политические системы которых не отвечают критериям западного мира, - дал повод говорить о кризисе ЕС и о возрождении «политики интересов».
Однако о кризисе говорить рано - скорее всего, речь идет о проблеме развития. Вера во всемогущую силу рынка предполагает, что политика следует экономическим интересам. Экономические интересы членов Сообщества требовали все более тесной интеграции, создания единого экономического пространства. Своего торжества экономическая интеграция достигла с введением единой валюты. Однако не только торжества, но и завершения. Качественные аспекты экономической интеграции исчерпаны - остались лишь количественные: прием новых членов, возможное расширение еврозоны и т.д. На очереди стоит иной качественный скачок - политическая интеграция. Ведь экономическое сближение, если следовать преамбуле Римских договоров («все теснее сплачивающееся Сообщество»), являлось лишь средством достижения политической общности. Строительство Европы представляет собой гигантс-
2 Официальный мотив: именно он и блокировал возможность согласия между ЕС и НАТО о сотрудничестве в урегулировании кризисных ситуаций. Член НАТО Турция требовала назначения точной даты для переговоров о ее вступлении в ЕС. Контекст: многолетний греческо-турецкий конфликт (Кипр).
__________________________________ Должна ли Европа «говорить одним
голосом»?
кий эксперимент, до сих пор необычайно успешный. Причина этого успеха заключалась, не в последнюю очередь, в полифоничности «европейской идеи», в разнообразии подходов к будущему Европы, в «незаконченности» проекта. Европейское единство развивалось в дискуссиях; «незавершенность» процесса открывала качественно новые перспективы. Однако в ближайшее время незавершенности этой должен быть положен конец. На встрече в Ницце в декабре 2000 г. было принято решение коренным образом реформировать существующие договоры ЕС. На встрече в Лакене 15 декабря 2001 г. Конвенту, в задачи которого входила подготовка этих реформ, был представлен обширный каталог пунктов, подлежащих переработке. Конвент же, руководимый Жискар д'Эс-теном, говорит уже не о реформах, а о конституции; осенью 2002 г. он представил на суд общественности первый, предварительный проект, так называемый «костяк будущей конституции», который критики тут же окрестили «скелетом». До лета 2003 г. предполагалось разработать окончательный проект; он был представлен правительственной конференции, которая до конца 2003 г. должна будет согласовать окончательный вариант нового договора, и его, как некогда Римские договоры, планируется подписать в столице Италии в декабре 2003 г.
При всей своей схематичности предварительный проект дает представление о доминирующих ныне взглядах на будущее европейского единства. Европа будет иметь не только «телефонный номер», она будет иметь своего президента - в лице Президента Совета, избираемого соответственно главами правительств и подотчетного единственно Совету (французская модель) или же Европейскому парламенту (немецкая модель). Следует ли, однако, из этого, что в мировом политическом процессе Европа будет «говорить одним голосом», как этого, несколько в ином контексте, желал когда-то канцлер Шрёдер? Скорее всего, нет. В политической (и в особенности, во внешнеполитической и оборонной) сфере интеграция на путях создания наднациональных институтов, по-видимому временно, натолкнулась на определенные трудности. Результатом является существующий до сегодняшнего дня «институциональный диссонанс»: в экономическом плане Европейский союз представляет собой наднациональную структуру, во внешнеполитическом и оборонном - межгосударственное образо-
/
вание. Судя по всему, эта ситуация будет закреплена в окончательном проекте конституции, ибо президент Конвента явно отдает предпочтение институтам межгосударственного сотрудничества. На сегодняшний день споры о будущих институтах европейского единства еще не завершены. Между тем проблема будущей легитимации единой европейской политики - это проблема ее будущего характера. Ибо различная легитимация влечет за собой различную политику. В германской модели граждане континента, выступая как единый, европейский народ-суверен избирают Европейский парламент. Под контроль парламента с его транснациональными фракциями ставится исполнительная власть - Европейская комиссия, полномочия которой в свою очередь усиливаются. Французская же модель (которую частично разделяют Великобритания и Испания) по сути передает власть национальным правительствам. Политика, осуществляемая национальными правительствами, зависит от избирателей соответствующих стран и неизбежно определяется национальными интересами. Это означает, однако, что внешняя политика ЕС, равно как и политика в сфере безопасности и обороны, останутся «совместными», но не станут «едиными». Европа не будет «говорить одним голосом»; в лучшем случае, в кризисных ситуациях мировой политики из Европы будет слышен дружный хор 15 (а впоследствии 25) голосов, в худшем же - неблагозвучное для уха союзников разноголосье.
Однако должна ли Европа вообще «говорить одним голосом»? Так ли уж необходимо создание наднациональных институтов внешней политики и, следовательно, превращение из союза государств в федеративное государство, для того чтобы стать значимым субъектом мирового политического процесса? В предлагаемой статье исследуются возможные варианты «институционального» будущего Европы во внешнеполитическом ракурсе.
* * *
«Последним шансом Европы» называет президент Конвента Валери Жискар д'Эстен успех европейской конституции3. Действительно, суще-
3 азсагЬ d'Estaing V Еигорэ5 letzte СЬэпсе // Sйddeutsche 11д. - МипсЬеп, 2002. -23. ]иН. - S. 2.
ствует целый ряд веских причин, по которым Европа должна наконец, как полагают, приобрести единый политический профиль. Речь идет не только о достигнутом уровне экономической интеграции, завершающем, как уже было сказано выше, качественный этап развития ЕС, не только о том, что введение общей валюты с необходимостью требует создания единого политического пространства, но и о принципиально новых чертах мирового политического процесса, новых угрозах, требующих от ЕС внешнеполитической дееспособности. Кроме того, расширение ЕС снимает границы существующей, привычной для граждан ЕС, европейской идентичности. Вступление в ЕС новых стран, внесение новых культурно-политических элементов, отличающихся от «базисной» (христианской) культуры, может ввергнуть ЕС в кризис, не найди он концептуальных и организационных возможностей на политическом и конституционно-правовом уровне объединить своих членов, свести воедино, как справедливо отмечает Жискар д'Эстен, «национальную и европейскую легитимации»4.
В первую очередь, конституционный договор (ибо будущая конституция ЕС будет представлена его членам в форме договора) должен существенно упростить (как надеются его авторы) и упорядочить процесс принятия политических решений. Нынешние европейские структуры власти не являются воплощением четких стратегий - они появились на фундаменте договоров 50-х годов; институты, созданные этими договорами, были рассчитаны на шесть членов и на реализацию достаточно скромных по сравнению с нынешними задач. Так, например, шестимесячное президентство в Совете неэффективно уже в нынешнем ЕС; после расширения же оно превратится в абсурд. Вместо этого предполагается, как отмечалось выше, введение поста Президента Совета, избираемого на срок от двух с половиной до пяти лет. С этим постом связан, однако, принципиальный спор о будущем характере европейских институтов. В случае, если Президент, избираемый Советом, т.е. национальными правительствами, будет подотчетен одному лишь Совету (как это предусматривает французская модель), роль этого института, представляющего по сути инструмент во-
4 Giscard d'Estaing V. Europas letzte Chance // Sйddeutsche Ztg. - Mйnchen, 2002. -23. ]иИ. - S. 2.
/
леизъявления государств - членов Союза, по сравнению с Европейской комиссией - институционным воплощением интеграции - неизмеримо возрастет. Спорным остается и создание нового органа - «Конгресса народов Европы», который должен состоять из членов Европейского парламента и представителей отдельных государств и который в будущем приобретет конституционно-политические компетенции.
Особенно четко нежелание глав правительств передавать свои политические компетенции Комиссии выражается в сфере внешней и оборонной политики. До сих пор неясно, какая часть компетенций будет передана Европейской комиссии. Комиссия предполагала, что верховные представители соответствующих правительств по общей внешней и оборонной политике будут интегрированы в ее структуры. Однако, скорее всего, именно в этой сфере речь еще долго будет идти не о наднациональных институтах и интеграции, а об укреплении и расширении межгосударственного сотрудничества членов ЕС.
Судя по всему, идеи де Голля, желавшего 40 лет назад создать «Европу, но Европу реальностей, т.е. наций и государств»5 и предложившего честолюбивый, но явно преждевременный для тех времен проект Европейского политического союза, оживают ныне в концепциях французских политиков-европеистов. Интересно, что и немцы, которые до объединения Германии были настолько активными сторонниками «федеративного государства Европы», что их европейские политические концепции нередко критиковались как «интеграционная ярость», воссоединившись и приобретя полный государственный суверенитет, по-новому оценили идею национального государства и отнюдь не стремятся пожертвовать вновь обретенное национальное единство на алтарь европейской интеграции. Достаточно указать на речь министра иностраных дел Фишера в Гумболь-дтском университете, в которой он выступил в пользу «федерации национальных государств»6. Хотя в нынешнем споре о европейской конституции германская модель значительно сильнее подчеркивает значимость
5 ^t. no: Dritte Kraft voraus // Suddeutsche Ztg. - Munchen, 2002. - 17. April. - S.3.
6 Fischer J. Das Ziel ist die Europaische Federation // Frankfurter allgemeine Ztg. - 2000. -15. Mai. - S.1.
___________________________________ Должна ли Европа «говорить одним
голосом»?
наднациональных институтов, нежели модель, предложенная французским президентом Конвента и поддержанная Великобританией и Испанией (например, по германской модели избираемый гражданами континента как единым народом-сувереном Европейский парламент со своими транснациональными фракциями утверждает Комиссию, избирает ее президента), в целом нынешние германские политики, по-видимому, тоже не готовы полностью передать внешнеполитические и оборонные компетенции наднациональным европейским институтам.
Вероятно, в ближайшие годы расширившийся и реформированный ЕС останется тем же, чем он был и раньше: организацией для воплощения совместных интересов в рамках всеобъемлющих межгосударственных соглашений, союзом государств с единой валютой и собственным аппаратом, который будет действовать до тех пор, пока ему это позволят. Несмотря на то что более чем половина всех законов, действующих ныне в государствах -членах ЕС, следуют европейским предписаниям и стандартам, преждевременно говорить о частичной передаче суверенитетов Брюсселю. Наднациональным институтам передаются не суверенитеты, а компетенции в определенных сферах экономической и политической деятельности. Государственный же суверенитет - понятие неделимое; он или есть, или его нет. Неполный суверенитет - явление вынужденное и преходящее. Сувереном является тот, кто не только гарантирует политический порядок и вводит конституцию, но и принимает решения о ее изменении и развитии. В демократических государствах это народ в лице своих представителей. Поскольку, однако, на эмпирическом уровне единого европейского демоса, несмотря на наличие Европейского парламента, не существует, вопрос о том, кто будет сувереном в Европе - брюссельские наднациональные институты или же демократические государства - члены ЕС, очевидно, в ближайшие годы будет решаться пока в пользу государств, а следовательно, в пользу институтов межгосударственного сотрудничества.
* * *
Наднациональная внешняя и оборонная политика объективно станет возможной лишь по мере постепенного преодоления сущностных различий, связанных с обусловленной историческим развитием разницей стратегических культур стран ЕС.
/
Стратегическая культура является для автора настоящей статьи понятием, производным от политической культуры. Не вдаваясь подробно в историю этого понятия, использовавшегося впервые в виде civic culture в американских Political Science для обозначения социально-психологических установок граждан по отношению к своей политической системе, отметим, что этот подход до сих пор применяется в конкретных социальных исследованиях, однако вряд ли приемлем для политологии и политической философии. Иные интерпретации «политической культуры» в большей или меньшей мере склоняются к классическому «духовному» содержанию понятия «культура» (материальная же «культура» дефинируется как «цивилизация», way of life и т.д.). В германской политологии и политической философии, например, «культура» нередко противопоставляется «политике»; понятие «политической культуры» приобретает тем самым моральную нагрузку. В то же время во внешнеполитической лексике нередко встречаются понятия типа «культура вмешательства», «культура превентивных мер», означающие реализацию определенных действий согласно четкой системе ценностных представлений. Например, «культура сдержанности», долгое время являвшаяся центральным понятием внешней политики ФРГ, или же «культура антимилитаризма», под которой понимались ценности и принципы, привнесенные после Второй мировой войны в систему институтов ФРГ и определившие характер ее функционирования7. Политическая культура может быть понята как реализация политической деятельности согласно существующим представлениям о ней. Германский политолог Курт Зонтхаймер интерпретирует «политическую культуру» как «взаимодействие духа и политики»8, что представляется приемлемым подходом и для сравнительных европейских исследований.
Обратясь - в контексте нашей темы - к стратегической или внешнеполитической культуре, мы можем выделить следующие важнейшие факторы внешнеполитической культуры государства: характер внешнеполитического мышления и деятельности, характер внешнеполитичес-
7 См. подробнее: Berger Th. Culture of antimilitarism: Nat. security in Germany a. Japan. -Baltimore; London, 1998.
8 Sontheimer K. So war Deutschland nie. - Munchen, 1998. - S. 10.
__________________________________ Должна ли Европа «говорить одним
голосом»?
ких элит и тип внешнеполитического руководства, характер и формы внешнеполитического консалтинга (если он есть), характер и формы внутриполитических дискуссий по внешнеполитическим темам (если таковые ведутся). Внешнеполитическую культуру мы понимаем как отношение между этими факторами; она зависит от характера их взаимодействия и может быть определена как взаимосвязь восприятия, мышления и действия во внешнеполитической сфере или же как присущий определенному обществу в определенный отрезок времени характер восприятия внешнеполитических задач, тип концептуализации и реали-
9
зации внешней политики .
Эта дефиниция дает представление о том, насколько сложным является «обобществление» внешней политики европейских государств. Демократия не исчерпывает всей полноты понятия «политической культуры общества». Она является скорее одной из форм ее проявления.
В последние годы на Западе модно стало указывать на различия между стратегическими культурами США и Европы. В качестве наиболее типичных расхождений называют различное понимание США и Европой характера мирового политического процесса и его целей (Гоббс с его «борьбой всех против всех» versus Кант с его «вечным миром»)10, что ведет соответственно к различному пониманию стратегически важных проблем. В этом контексте вполне можно говорить об относительно единой «европейской стратегической культуре», обусловленной общностью исторического развития стран старого континента. Так, например, центральное стратегическое понятие - политика безопасности - в Европе, за исключением ряда моментов, связанных с колониальным прошлым, понимается скорее «евроцентристски», в США же - глобально. По-разному оценивается роль международных институтов: для США они -
9 Я исхожу из реалитического определения внешней политики как системы государственных мер, направленных на наиболее полную реализацию официально принятых в данном государстве на данный отрезок времени представлений о взаимоотношениях с другими субъектами мировой политики.
10 См. подробнее, например: Kagan R. Die Wege Europas und der USA trennen sich // Frankfurter Rundschau. - 2QQ2. - 16. Oktober; Ruehle M. Amerika ist anders - Europa auch // Neue Zuriche Ztg. - 2QQ2. - 2S. Juni.
/
результат добровольного соглашения отдельных государств и, следовательно, легитимированы волей этих государств, для Европы же эти институты обладают собственной легитимацией, возвышающей их над отдельными государствами.
По-разному видятся глобальные угрозы (в этой связи, например, Европа по-иному оценила ситуацию в Ираке в 2002 г.), по-разному оцениваются тенденции мирового политического развития: Азиатский регион, например, имеет для США важнейшее стратегическое значение, для Европы же он в лучшем случае - рынок. В отличие от США ни одна европейская держава на сегодняшний день не может позволить себе унилатерализма во внешней политике; все стратегически важные внешнеполитические решения увязаны в европейские и, следовательно, в мультинациональные рамки. Из одних и тех же исторических событий в ХХ в. США и Европа извлекли различный исторический опыт: США гордятся своей историей, Европа же относится к ней по меньшей мере амбивалентно; в силу этого важной составной частью ее стратегической культуры является политика самоограничения, создания институтов, которые в состоянии будут воспрепятствовать рецидивам логики старого баланса сил на Европейском континенте и возвращения державной внешней политики, определяемой raison d'etat. Это «внутриевропейское» мышление применительно к конфликтным ситуациям внеевропейского пространства выражается в стремлении к долгосрочным стратегиям предупреждения конфликтов, переговорам, компромиссам, т.е. политике «красивых слов и добрых дел». Европа сдержаннее относится к военным средствам решения конфликтов.
В США развита культура стратегических дебатов. Наряду с государственными институтами существует огромное множество частных «мозговых центров», на квалифицированном уровне занимающихся важнейшими проблемами внешней политики и национальной безопасности; стратегически важные темы являются предметом открытых дискуссий среди влиятельных экспертов. В Европе же единого, общеевропейского «стратегического сообщества» как такового не существует, ибо отсутствуют четкая дефиниция единых стратегических целей, единая внешнеполитическая амбиция. Внешняя политика ЕС призвана утверждать «общеевропейские
ценности»11, но ценности эти на сегодняшний день слишком расплывчаты, чтобы быть реализованными в конкретном, едином внешнеполитическом процессе. Не являясь государством, не будучи «нацией», Европа не обладает единством национальных интересов, осуществлять которые призвана внешняя политика. Европа может предложить миру лишь свой опыт преодоления «державности» и обеспечения внутреннего мира.
Общие элементы политических культур стран ЕС облегчат межгосударственную координацию процесса принятия внешнеполитических решений. Но подобная «единая внешняя политика» не поднимется выше менеджмента в конфликтных ситуациях, отдельных акций экономического давления и дипломатии, ибо сама она будет не чем иным, как результатом совместных, скоординированных дипломатических усилий стран - членов ЕС. Единая внешняя политика может стать поистине единой лишь при ее осуществлении европейскими институтами. Однако для «обобществления» внешних политик на уровне наднациональных институтов недостаточно того минимального консенсуса, который способна обеспечить общность политических культур стран ЕС. Необходимо преодоление глубочайших различий.
Уже на примере попыток разработать единую конституцию для стран Европейского союза, изучая материалы работы Конвента, мы видим, как отличаются друг от друга политические культуры европейских демократий. «Двигателем» европейской интергации традиционно и не без оснований называют французско-немецкое сотрудничество. Однако насколько различно в этих странах, например, понимание категории «нации» и насколько различен соответственно подход к пониманию перспектив политической интеграции в Европе! Для Франции (и для Великобритании) европейская идея с самого начала, с создания первых европейских институтов, была практически неотделима от национальной идеи. Выигранные мировые войны привели к укреплению национального самосознания
11 «Развитие общей внешней политики, политики в сфере безопасности и оборонной политики с целью защищать и реализовывать вовне ценности Европейского союза». См.: Предварительный проект конституции; Часть 1: «Дефиниция и цели Союза»; Ст. 3. - Vertrag uber eine Verfassung fur Europa // Frankfurter allgemeine Ztg. - 2002. - 29. Okt.
/
С.В. Погорельская
в этих странах; внешнеполитическое мышление невозможно для них вне
рамок собственной национальной государственности. Для ФРГ же с ее особым, обусловленным поражением во Второй мировой войне, отношением к теме «нации» и «патриотизма» «нация» и «Европа» долгое время выступали чуть ли не как противоположности. Лишь в последние годы,
обретя после объединения национальное единство и полный суверенитет, она начинает постепенно ценить свое «национально-государственное» бытие и по-новому подходить к своей европейской политике.
Значительны и различия между стратегическими культурами ведущих европейских стран. Великобритания и Франция много сильнее в военном отношении, нежели остальные европейские страны, и инвестируют больше средств в оборонные бюджеты. Прошлое «великих держав», опыт колониальных завоеваний не исчезли бесследно: стратегическое мышление в геополитических категориях развито в этих странах сильнее, культура военных операций за пределами Европы имеет более давние традиции, нежели, например, у третьего ведущего члена ЕС - Германии, которая лишь в последние годы постепенно начинает мыслить в геостратегических масштабах. До объединения же Германии даже само слово «геополитика» было негласно изгнано из внешнеполитического и научного обихода, как и целый ряд иных понятий, которые считались «скомпрометированными» политикой Третьего рейха. Ведущие члены ЕС - Англия, Франция и Германия - обладают различными традициями в стиле внешнеполитического руководства и дипломатической деятельности и в формировании внешнеполитических элит.
Выше отмечалось, что Европа на сегодняшний день еще не имеет единого общеевропейского стратегического сообщества; однако подобного сообщества, по крайней мере равного по своим масштабам и значимости американскому, не существует и в отдельных странах старого континента. Внешнеполитическое мышление не ориентируется здесь на дискуссии в такой мере, как в США. И если подобные дискуссии на внутриполитическом (в частности, научном) уровне и ведутся, они не оказывают непосредственного воздействия на концептуализацию внешней политики. Важнейшей задачей формирования единой европейской внешней политики в перспективе должно быть постепенное формирование
единого стратегического сообщества, общеевропейской культуры стратегических дебатов. Однако задача эта - долгосрочная, ибо даже внешнеполитический консалтинг в ведущих европейских странах принципиально различен. Во Франции стратегическое внешнеполитическое мышление -по традиции привилегия «государственных мужей» со штатом соответствующих советников. Англия располагает как государственными институтами, так и достаточным количеством неправительственных организаций. Германия же, в которой независимых частных институтов вообще не существовало, а внешнеполитическое мышление вне правительственных структур (университеты, научно-исследовательские институты) в лучшем случае комментировало практическую внешнюю политику, на сегодняшний день полностью перестраивает систему внешнеполитического консалтинга, отказываясь от целенаправленно культивировавшейся в старой ФРГ децентрализации и стягивая экспертов и «фабрики идей» в Берлин. Предполагается, что эта стратегия послужит не только улучшению диалога между наукой и правительством в вопросах внешней политики, но и институционализации этого диалога, интеграции внешнеполитического кон-сальтинга в систему внешнеполитической деятельности.
Несомненно, что многие различия в культуре внешнеполитического мышления будут преодолены в ходе постепенного политического и культурного сближения членов ЕС. Но на нынешнем уровне различий между внешнеполитическими культурами европейских государств создание функционирующих наднациональных институтов внешней и оборонной политики скорее всего невозможно.
До сегодняшнего дня «совместные» внешнеполитические шаги европейцев были скорее «расплывчатыми». На встречах министров иностранных дел предпринимаются попытки разработать единые подходы к кризисным ситуациям в мире (например, к Ираку). ЕС пытается выступать в роли единого внешнеполитического субъекта в развитии отношений с иными регионами; в качестве примера можно назвать «стратегическое партнерство» со странами Латинской Америки и Карибского бассейна, согласованное на встрече в Рио-де-Жанейро в июне 1999 г. в период германского президентства в Европейском совете. Это партнерство до сих пор находится в «формальной» фазе.
/
По таким актуальным проблемам, как, например, ближневосточный кризис, мнения в «единой Европе» распадаются на множество отдельных национальных интересов. Во Франции сильны проарабские традиции, Великобритания склонна к укреплению своих «особых» отношений с США. Сказать, что нынешняя ФРГ разрывается между традиционными германскими интересами в арабском мире и своей «особой ответственностью» по отношению к государству Израиль, - значит упростить сложные конструкции нынешней германской дипломатии в ближневосточном кризисе. Важным для нас является тот факт, что Германия - пока не сданы в архив важнейшие внешнеполитические принципы «Боннской республики», в том числе и те, которые обусловлены «исторической ответственностью», - не будет согласна с санкциями против Израиля. Таким образом, в ближневосточном кризисе ЕС пока единого голоса не имеет. Равно как и в другом жизненно важном для ЕС регионе - на Балканах. Политика ЕС по отношению к Балканским странам, несмотря на единый Пакт по стабилизации на Балканах, долго еще будет зависеть от специфических национальных интересов членов Союза (достаточно назвать особую позицию Греции по отношению к «бывшей югославской республике Македония»).
В заключение можно предположить, что нынешний поворот ведущих европейских держав к формам межгосударственной кооперации во внешнеполитической и оборонной сфере все же не означает отказа от наднациональных форм, т.е. от политической интеграции; это, скорее, необходимый тормоз. Европа находится в фазе институциональной перестройки и готовится к приему новых членов. Достигнутый уровень экономической интеграции облегчает постепенный переход к политической общности, однако процесс этот не может форсироваться, ибо в основе его лежит необходимость преодоления исторически сложившихся различий политических культур. Важнейшая задача Европы - по мере расширения ЕС обеспечить успешное функционирование уже имеющихся наднациональных институтов. Расширение их компетенций, передача им внешнеполитических и оборонных полномочий перегрузит эти институты, негативно повлияет на эффективность их работы. Создание же новых наднациональных институтов, а главное, немедленное обеспечение их функционирования, на сегодняшний день членам ЕС не по силам. Между тем тема обще-
европейской внешней и оборонной политики актуальна именно сейчас, перед лицом новых глобальных угроз. Неудивительно, что в этой жизненно важной для него сфере ЕС предпочитает на время отложить эксперименты и на новом уровне - двигаться вперед путем «Европы реальностей, Европы наций и государств». Разработанная на этих путях внешняя политика не будет «единой» - она будет «совместной». Однако Европа вовсе не должна «говорить одним голосом» для того, чтобы быть воспринятой в качестве дееспособного субъекта мирового политического процесса. Единый европейский внешнеполитический профиль будет следствием тех общих черт политической культуры, которыми обладают члены ЕС, а черт этих в случае успешного развития европейского проекта будет все больше и больше.
