CC BY
10
Людмила Старикова
Документальное расследование 270 лет спустя*
Аренда,субаренда и «рейдерский захват» здания театра «Немецкой комедии» в Москве 1750-х гг.
История немецкого театра в нашей стране (Московии, Руси или России) началась три с половиной столетия назад. Более того, он появился в Москве даже раньше русского, прежде него, и участвовал в рождении первого придворного театра на Руси в конце XVII в. (1672 г.); затем во времена Петра I (в 1702-м) послужил основанием для организации в Москве первого публичного театра; а в середине XVIII столетия способствовал профессионализации русских городских любительских трупп, так называемых, «охотников», явившихся последней полупрофессиональной ступенью к Учреждению в 1756 г. в Петербурге русского национального государственного театра.
История же собственно театра «Немецкой комедии» в России в эпоху Елизаветы Петровны началась в 1742 - в сентябре, когда императрица находилась во время коронационных праздников в Первопрестольной, -Сенатом была подписана привилегия «немецкой банды камедианту Зихмунду з женою ево Елисаветою» на содержание комедий в Москве и Петербурге, а также в Риге, Нарве, Ревеле и Выборге1 (то есть немецкоязычных городах).
Появление в нескольких городах Российского государства, а особенно в обеих столицах «Немецкой комедии» - постоянно действующего, а не эпизодически наезжающего, как ранее, и дававшего спектакли не в случайных и плохо оборудованных помещениях, а стационарного, публичного профессионального городского театра - имело огромное значение для развития русской театральной жизни. Зрителем спектаклей этой «вольной» труппы мог стать любой желающий, включая крепостных дворовых людей, лишь бы платили за вход. В течение 40-х и в начале 50-х гг. XVIII в. «Немецкая комедия» завоевывает необыкновенную популярность среди широких слоев российской публики вплоть до самых «низов».
Репертуар «Немецкой комедии» был таким же, как и у многих небольших «вольных» трупп и зрелищных иностранных предприятий, но отличался большим разнообразием. Он состоял из небольших пьес или импровизированных сценок в духе комедии дель арте, которые были понятны широкой аудитории, так как не требовали обязательного перевода, а персонажи и их характеры были уже достаточно знакомы русской публике. Представления «приправляли» всевозможными зрелищными элементами: музыкальным и вокальным сопровождением, акробатикой, выступлением дрессированных животных, механическими и оптическими «чудесами», куклами (часто в виде автоматов в человеческий рост), иллюминациями и фейерверками. Когда же немецкие актеры хотели снискать у русской публики особенный успех, они исполняли некоторые эпизоды или сценки на русском языке, присовокупляя и русские песни с танцами2. А когда давались представления сложные для восприятия и понимания текста и зашифрованного аллегорического смысла, спектакль для русского зрителя снабжался печатной программой-переводом3.
* Документы публикуются в орфографии подлинника, пунктуация,
зачастую отсутствующая в них, приближена к современной.
Бродячая немецкая труппа I половины XVIII в.
Первым из двух столичных городов театральное здание «Немецкой комедии» отстроилось и открылось в Москве (ок. 1744 г.); в Петербурге - в 1745 г.4.
В данной статье собраны документы, повествующие о непростой судьбе здания (театра) «Немецкой комедии» в Москве, в частности в 1750-е гг. Эти документальные свидетельства красноречиво описывают существование в старой столице нового для ее общественной жизни элемента - «вольного» театра (то есть частного, не относящегося к системе придворных театров и не финансируемого государственной казной).
В 1749 г. привилегию на функционирование немецкого театра в двух российских столицах и немецкоязычных городах получил (после умершего в 1747 г. И.К. Зигмунда) актер и антрепренер П.И. Гильфер-динг. Однако в этот момент «Немецкая комедия» начала постепенно терять своего русского зрителя, так как появившиеся любительские русские труппы, так называемых «охотников» (от выражения: «охота пуще неволи»), разыгрывавшие на святки и масленицу «российские комедии», перешли в полупрофессиональную фазу своей деятельности5, (официально связанной с публичностью). Они перетягивали русского зрителя на свои представления и Гильфердинг, сосредоточив выступле-
ния немецких актеров на петербургской сцене «Немецкой комедии», московское здание своего театра решил сдать в аренду.
В Москву же в Полицмейстерскую канцелярию из Сената было прислано сообщение: «1750 году февраля 20 дня, вторник. № 14. По указу из Правителствующего Сената и, при том, какова, по имянному Ея Императорского Величества от сентября 12 дня 1749 году указу немецкой камедианской банды содержателю Панталону Петру Гильфердингу: в представлении ему камедий и оперов в Москве, Санктпетербурге, в Нарве, в Ревеле, в Риге и в Выборхе - привилегия [курсив мой - Л.С.], за подписанием Правителствующего Сената дана - со оной прислана точная копия»6.
В начале 1750 г. Гильфердинг, отъезжая из Москвы в Петербург, сдал 28 января театр (вероятно, на год) московским «охотникам» из купцов, которые объявили об этом (как и было положено) в Полицмейстерской канцелярии: «1750 году февраля 20 дня, вторник. №15. По челобитью второй гилдии купцов Василья Саврасова, Алексея Киселникова, коим объявляют: сего де 750 году генваря 28 числа сняли они в 9 команде за Красными вороты за земляным городом у комедианта иноземца Петра Иванова сына Гильфердина камедианской дом для смотрения и осторожности [от пожара - Л.С. ], и для играния Российской комедии до прибытия ево, Гильфердина, из Санктпетербурга в Москву. О чем оной Гильфердин с ними заключил контракт, почему де они намерены играть тою Российскую комедию, токмо без объявления московской полиции играть они опасны. ПРИКАЗАЛИ: во оной - игранию комедии -означенных Саврасова и Киселникова допустить. А притом обязать их подпискою, чтоб они богомерзких актов и во образех священнического и монашеского чина действия не имели; и шуму, и драк у них не происходило. И о том в команду [полицейскую - Л.С.] послать приказ»7.
Эти купцы в конце 1750 г. пересдали комедиантский дом в наем студентам (духовной академии): «1750 году ноября 29 дня. № 3. По объявлению второй гилдии купцов Василия Саврасова, Алексея Киселникова, коим объявляют: имеетца у них камедиалной дом, состоящий у Красных ворот, которой сего ноября 1 дня договорился у них нанять для играния комедии ведомства Святейшаго Синода студент Иван Фрязин да словесной [славяно-греко-латинской - Л.С.] академии студент ж Леонтий Соловьев, генваря до 8 числа 751 году8 ценою за сто рублев. И в задаток оной Фрязин дал десять рублев, а в досталных обещал дать добрые поруки. И, забрав ис того камедиалного дому платья
на сорок рублев, свез в дом свой. И того платья, тако ж и денег не отдает. И просил[и], чтоб оного Фрязина, сыскав, допросить, а платья их возвратить. ПРИКАЗАЛИ: оного Фрязина сыскать и в вышеписанном допросить, и доложить»9.
Студенты Иван Фрязин и Леонтий Соловьев 10 декабря 1750-го подали в Московскую полицмейстерскую канцелярию свое челобитье, которым просили: «<...> о сыску второй гилдии купцов Василья Саврасова и Алексея Киселникова и о допросе их: о недопущении [Фрязина и Соловьева - Л.С.], по данному от них оным купцам контракту, в каме-диалном доме за Красными вороты к ыгранию камеди; и о запрещении к ыгранию других людей, до решения о том дела. Которой контракт в Московской полицы в записке не имеетца»10.
21 декабря 1750 г. Полицмейстерская канцелярия разбирала челобитье студентов, в котором они на вышеобъявленных купцов «просили [то есть жаловались - Л.С.] в недопущении оными купцами их - студентов для играния камеди в камедианской дом, которой состоит за Красными вороты, отданной оными купцами им, студентам, в наем минувшего ноября с 1 числа генваря по 8 число предбудущаго 751 году, с принадлежащими вещьми, и с платьем за сто рублев. И в задаток те купцы приняли у них десять рублев, а в досталных дали они, студенты, им вексель с порукою, в чем дали оные купцы им, студентам, контракт. И по принятии оными студентами у тех купцов того дому, издержали они, студенты, на всякие к комедии припасы и на починку платья, и протчее больше ста рублев. А ныне купцы тот дом отдали другим наемщикам. И по резолюции Московской полицыи оные купцы сысканы и допросами показали: что оной де камедианской дом отдан в смотрение и охранение им, Саврасову и Киселникову, от главного камедианта иноземца Петра Гилфердина по заключенному контракту, за отбытием оного камедианта из Москвы. Которой контракт в Московской полицыи и объявлен. И договорились было они оной дом в наем отдать показанным студентам за сто рублев до сроку по 8-е число 751 году, и в задаток взяли денег десять рублев, а в досталных взяли вексель. И еще обещали они, студенты, дать им в уплату вскоре дватцать рублев, которые денги оные студенты им не отдали. Тако ж и в том векселе обещали дать поруки от купечества на срок минувшего ноября к 25 числу, токмо тех порук они не дали ж, чему они, Саврасов и Киселников, стали быть невероятны, и стали в том доме камедию играть сами, а другим в наем никому они того дому не отдавали. А в недаче порук по векселю,
по данному от них, Саврасова с товарыщем, в Московской полицыи объявление, чего ради тем студентам оной Саврасов с товарыщем того дому от игр отказали. ПРИКАЗАЛИ: объявленную камедию содержать, по силе прежнего, данного от Фрязина и Соловьева купцам Саврасову и Киселникову контракту, им, Фрязину и Соловьеву, взяв у них в прибавок добрых порук, до надлежащаго в том контракте сроку; ибо они, Саврасов и Киселников, допросами и сами показали, что они контракт им, Фрязину и Соловьеву, дали и в задаток взяли у них денег десять рублев. Что же оной контракт явился не записан, и за оное с оных, Саврасова и Киселникова, взыскать указные пошлины по указу. А, чтоб во время игры никаких драк и олярмов не производилось, и о том означенных Фрязина и Соловьева обязать подписками. По взыскании пошлин, оных Саврасова и Киселникова, свободить с росписками, а в команду к афи-церам послать приказ»11.
В самом конце 1750 г. - 27 декабря - в Москву пришел указ из Главной полицмейстерской канцелярии [из Петербурга - Л.С.] о том, что Гильфердинг передал театр «Немецкой комедии» своему поверенному лицу [иностранцу «московскому купцу», то есть предпринимателю] Ивану Иозефу Киммерлингу Фрибургу. [то есть из города Фрайбурга -Л.С. ], уполномочив его «в отдаче оного дому желающим внаймы и для играния камеди». В указе оговаривалось, чтобы «по силе, данной ему, Илфердингу, привилегии - воспрещения не чинить»12.
Однако в начале января 1751 г. Киммерлинг попасть в театральное здание «Немецкой комедии» не смог, о чем подал в Полицмейстерскую канцелярию жалобу: «<...> в отданной де ему камедианской дом, состоящей у Красных ворот, для играния комедии, иноземец Иван Палм не допускает незнаемо для чего, и играют московские купцы, а как зовут, не знает, коим отдан тот дом от тогоПалмы [курсив мой- Л.С.]. И оные купцы, наняв фабричных, хотели ево, Кимерлинга, бить и бранили при свидетелях, и, приставленные от съезжего двора десяцкие, отбили [то есть спасли от побоев Киммерлинга - Л.С.]. И просил: чтоб оного Пал-му и купцов, кои играют, сыскать и за оное учинить по указам. А в тот дом для игры их не допускать, а допустить ево, Кимерлинга, или кому от него, Кимерлинга, отдастся в наем. И поставить караул от полиции. ПРИКАЗАЛИ: в девятую команду послать приказ, по которому оных Палму и купцов, кои играют в том дому, в Московскую полицию, сыскав, прислать немедленно. А в тот комедианской дом для игры камеди им, или кому от них отдано в наем, не допускать, а допускать означенного
Кимерлинга, или кому от него отдастся в наем, и в том им воспрещения не чинить»13.
Полицмейстерской канцелярии удалось-таки «сыскать» виноватых и восстановить Киммерлинга поверенным (от Гильфердинга) в сдаче театра в наем, так как в августе он просил, «чтоб, содержащагося в московской полицы третьей гилдии купца Василия Павлова [то есть Павлова сына - Л.С.] для взыскания с него долговых денег, отослать в Московскую болшую таможню»14. Этим купцом являлся, вероятно, Василий Саврасов, который не расплатился с Гильфердингом за свою аренду, но продолжал пользоваться ею, и, может быть, еще и перепродал ее иностранцу Палму. Что касается самого Киммерлинга, то он также был весь в долгах, в том числе он задолжал и Гильфердингу 200 руб. «на срок декабря 12-го»15 [1751 г. - Л.С.]. Поэтому Киммерлинг старался покрыть долги за счет представлений на святки этого 1751 г., о чем он заявил в полицию: «1751 году декабря 24 числа. № 12. По объявлению Де Камерлинга, которым объявляет: по указу, присланному из Главной полиции, велено ему смотрение иметь над камедиею во время действия, которая состоит у Красных ворот. А понеже, ныне по наступающим праздничным дням, декабря з 25-го генваря по 8-е число будущаго 1752 году, имеет в вышеписанном доме производитца ка-медия [курсив мой - Л.С.], и просил, дабы от зрителей той камеди, а паче от приезжающих с ними людей [то есть слуг - Л.С.], в том доме не происходило какого шуму или драки, для караула в том доме капрала да десять человек солдат командировать»16.
Но то ли Киммерлинг так и не расплатился с Гильфердингом за предыдущий год аренды, то ли владелец немецкого театра не был доволен тем, как велись дела, только в начале 1752-го Гильфердинг передал свой комедиантский дом в Москве вместе с привилегией «на комедии и оперы» другому арендатору - комедианту-шпрингмейстеру, т.е. акробату-прыгуну. Об этом был прислан в Москву из Петербурга указ, который Полицмейстерская канцелярия рассматривала в Великий пост: «1752 году марта 23 числа, недели страстныя понеделок. № 6. По указу из Главной полицемейстерской канцелярии, по которому велено: ка-медианту Ягану Фердинанду Верцелиусу, в силе данной камедианту Петеру Эльфирдингу привилегии, в произведении комедии воспрещения не чинить, только при том смотреть накрепко, дабы во время коме-ди никаких непристойностей и противных указом игр и драк не было. ПРИКАЗАЛИ: о получении оного указа в Главную полицию репортовать,
а означенному камедианту Фердинанду Верцелиусу в произведении комедии воспрещения не чинить; а в команду, в которой оная комедия производитца будет, к афицерам послать приказ, по которому накрепко смотреть, дабы во время комедии никаких противностей и противных указом игр и драк не было»17.
Однако прежние арендаторы и субарендаторы расставаться с театром не хотели. Театральное здание оказалось в ту пору «лакомым куском» и для русских актеров-«охотников», желавших играть в нем «российские комедии» (какими были Фрязин с Соловьевым и прочие18), и для временных владельцев его - доверенных иностранцев, желавших получать прибыль от сдачи театра в аренду. При этом конфликтовали между собой и иностранцы-арендаторы, и русские купцы-субарендаторы, и актеры-«охотники»; и все они жаловались в полицию на побои, нанесенные конкурентами или нанятыми людьми. Участие в «разборках» принимало достаточно большое количество людей, включая самых титулованных забияк и буянов, с жаром бросавшихся в драку. В Журналах Присутствия московской полиции описаны бесчинства «шайки русских князей» (иначе это никак не назовешь):
«1752 году майя 16 дня, суббота. И во время Присудствия, слушав дел, приказали следующее: № 1. По объявлению первой гилдии купца Ивана Кеммерлинга, коим объявил о приходе в дом ево, обстоящей в Немецкой слободе лейб гвардии сержантом князем Борятинским с князем Прозоровским и Позняковым, да архитектора, а рангов и имян их он, Кеммерлинг, не знает, со многолюдством людми своими, пьяным образом, и вломлени тем князем Борятинским с людми своими в сени и в спалную горницу, причем де хотели жену ево убить до смерти; и в приходе им, князем Борятинским, в спалню и в выбивании им же, князем Борятинским, з гайдуком своим шпагою все оконницы, коих цена дватцать рублев. И просил [Кеммерлинг - Л.С.], чтоб оного князя Бо-рятинского людей и гайдука, сыскав, учинить по указом. ПРИКАЗАЛИ: объявленного князя Борятинского гайдука и людей ево, забрав, и во оном допросить и доложить»19.
К князю с допросом, как видно из документов, не приступали, опрашивали «людей его» (т.е. крепостных): «А сысканныя лейбгвадии Семеновского полку сержанта князь Степана княж Андреева сына Бо-рятинского люди: Федор Иевлев, Алексей Иванов допросами показали, что де они того числа з господином своим с двора не ездили, а поехал з господином их с двора гайдук Гаврила Григорьев; и где тот господин
ево был и вышеписанное производилось, не знают. ПРИКАЗАЛИ: гайдука, сыскав, допросить и доложить»20.
Наконец, через месяц после происшествия, 16 июня «<...> и оной гайдук Гаврила Шадрин сыскан, и допросом показал, что де оной господин ево ни с кем в дом оного Декеммерлинга не приезжали, и в сени, и в спалную горницу не ломились, и жену ево убить не хотели, и оконницу не выбивали, и не бранили, и, кто то чинил, он не ведает, ибо де он, Шадрин, того числа з господином своим имелся быть до отдачи дневных часов в доме, а потом при оном господине своем ездил х князь Александру княж Иванову сыну Мещерскому и, быв у него, возвратились паки в дом свой; и более де оного, нигде они не были. ПРИКАЗАВЛИ: оного князя Борятинского людей и гайдука отдать в дом оного князя Борятинского с роспискою, взяв приводные денги. А по делу, о чем, кому надлежит, ведатца судом»21.
Досталось и другому иностранцу-арендатору, жалоба которого разбиралась в июле 1752 г.: «По производившемуся в Московской полицы делу, а по присланному от 9 команды репорту, при котором сообщено от иноземца Ивана Палма объявление о бою ево в доме московского купца Степана Соколова, в коем он жителство имеет, обстоящем в девятой команде близ Красных ворот, князь Степаном Андреевым сыном Борятинским да князь Александр Ивановым сыном Мещерским с людми
своими, и в бою ж помянутого Палма оного Мещерского егарем, а как ево зовут, не показано. А сысканныя люди, то есть секретаря Александр Мещерского, Леонтей Соколов, Митрофан Литвинов, да находящейся во услужении лютерского закону иноземец Иван Иванов, да Борятин-ского; Федор Иевлев, крестьянин Григорей Лазарев допросами, в бою объявленного иноземца Палма и во всем, запирались. Но токмо из оных, хотя князя Мещерского иноземец Иван Иванов и показал, что де оной князь Мещерский обще с помянутым князем Степаном Борятинским да человеком ево, а как зовут не знает, объявленного иноземца Ивана Палма, приехав в дом ево, били, а за что, о том он не знает; а егарь Ми-хайла Михайлов ево, Палма, бил ли чем, того он не видал. Однако уже оной иноземец Палм скаскою показал, что он на объявленного князь Александра Мещерского с людми ево, как ныне, так и впредь, по оному делу не челобитчик [курсив мой - Л.С.] ПРИКАЗАЛИ: содержащихся по оному делу людей: то есть, князя Мещерского, за поданною от вышепи-санного иноземца Палма скаскою, которою показывает, что он на него с людми ево не челобитчик, тако ж и помянутого князя Борятинского, на которых приличества в бою того Палма не сыскалось, да и оной Палм не толко доказателство на запирателство, но уже и ходатайства за тем делом, то есть июля з 23 числа, не имеет, взяв приводные денги, отдать в помещиковы домы с роспискою»22.
Только в ноябре1752 г. по указу, присланному из Главной полиции, постановили: «директора Петра Гилфердина камедианской деревянной дом, по желанию ево, взяв от купца Фрибурха, отдать в смотрение камедианту Верцелиусу; а о взятых с российских камедиантов денгах пяти стах рублях, ево, Фрибурха, спросить, и ежели те денги их подлинно взяты, то за зачетом за ево труды, что надлежит, отдать показанному директору Гилфердингу; а, буде он, Фрибурх, в тех денгах будет запиратся, в том им между собою ведатца судом, где по указам надлежит»23.
Однако Киммерлинг (Фрибург) сам ответствовать уже не мог, как выяснилось из документа полиции: «1752 году ноября 13 дня, пяток. № 36. По челобитью первой гилдии купца Ивана Николаева сына Балка, коим объявляет: по присланному де из Главной полицымейстерской канцелярии в Московскую полицию указу, велено московского купца Ганца Иосифа Кеммерлинга Фрибурха о содержании им камедианского дому, что за Красными вороты, допросить, токмо означенной Фрибурх ныне имеетца болен [возможно, и вследствие побоев - Л.С.], а поручил
ему [т.е. Балку - Л.С.] от себя верющее писмо, и в чем надлежит ответствовать по тому делу ему, Балку»24.
Насколько Балк смог ответствовать за Киммерлинга осталось неизвестно, но за свою помощь и участие в его деле Балк горько поплатился, о чем он вынужден был бить челом в полицмейстерскую канцелярию: «По челобитью первой гилдии Московского купца Ивана Николаева сына Балка, которым объявляет: сего де марта 19 числа поутру влами-лись к нему в дом незнаемо какие люди человек з дватцать и, вытаща ево на улицу, сказали, что они подкуплены от прапорщицы, Фрибурховой бляди, ево, Балка, до смерти убить. С которой де страсти, дабы он убит не был, дал он тем людям денег, сколко при нем было. А при оном де мно-голюдственном разбойном нападении те люди пограбили у него, Балка, разных вещей по цене на сто на восемдесят на пять рублев. И просил, чтоб означенную Фрибурха блядь сыскать и, почему она у него живет, и каких людей имянно к нему, подкупя, присылала, и не было ль умыслу к убивству ево - допросить»25.
А законный поверенный Верцелиус еще и в декабре 1752 г. не мог пользоваться зданием театра и просил полицию «о сыску второй гилдии купца Алексея Носова и товарища ево Сергея Григорьева, и о допросе в обмане ими отдачею ему, Верцелиусу, камедиантского дому»26. Когда же, наконец, в начале 1753 г. Верцелиус получил в свое распоряжение театр, то справляться с самобытными нравами некоторых московских зрителей, желавших смотреть «комедию» безденежно, без помощи полиции оказался не в состоянии: «По челобитью шпрингмейстера Иоганна Фердинанда Верцелиуса, которым объявляет: сего де февраля 7 дня 1753 году во время начатия камеди, пришед Главной полицы караулный ундер афицер, и насилно хотел идти в ложу Ея Императорского Величества27, но он, не допуская ево до входу во оную ложу, сказал чтоб он шел в другое место. Однако он не пошел и, присланной от Главной полиции солдат, вывел [караульного - Л.С.] вон. А 8-го числа февраля означенной сержант прислал к стоящему у збору денег человеку ево Ивану Элеру, бывшего тогда с караулными солдатами, капрала с тем, чтоб пропустить двоих дежурных офицеров. Которому тот человек сказал, что они не дежурные (а из них один архитектурии ученик Иван Малхов), и в комедию не впускал. Тогда означенной Малхов того ево человека, бив по щекам, ушел, и потом привел с собою незнаемо каких людей двенадцать человек, в том числе и вышеписанного сержанта, и означенного ево человека били смертно, и хотели сечь плетьми; да отбили стол с
денгами и, бив, разбежались. Оной же де караулной капрал на дворе у народу збирает денги и берет от них заклады, и пропускает в камедию. Тако ж и солдаты по ево слабой команде своеволно пропускают же. И просил [Верцелиус - Л.С.], чтоб о вышеписанном изследовать, а ево, Верцилиуса, снабдить указом таким же, каков дан в 1749 году немецкой банды директору Гилфердингу»28.
Нужно отметить, что шпрингмейстер Верцелиус за два года театральной жизни в Москве научился и сам расправляться с тем, с кем не поладил. Так в декабре 1753 г. на него поступила жалоба в полицию: «По челобитью Азовского полку прапорщика Федора фон Андрена [Фри-бурга, т.е. родственника Киммерлинка - Л.С.] о приходе к квартире ево ночным временем камедиантов Верцилиньо и купцов Фатьяновых со многолюдством и бою ево, и протчих, причиненных ему обидах; и просил, чтоб за то с ним, Верцилино и товарищи ево, учинить по указам. ПРИКАЗАЛИ: оного Верцилино сыскать и против оного челобитья допросить, и доложить»29.
В орбиту событий вокруг театра «Немецкой комедии» были втянуты многие московские жители: и зрители - любители театральных зрелищ, и любители буйных дебошей, подчас весьма знатного происхождения, ищущие повода для рискованных затей и «жестоких игр». В Москве существовали какие-то группировки, поддерживающие того или иного арендатора, или ту или иную труппу «охотников», игравшую или желавшую играть в этом театре. Пока нельзя сказать ничего определенного об этом, но, несомненно, кто-то подбивал «фабричных» к побоям (как в случае с Киммерлингом), а кто-то, по чьему-то подговору или личной инициативе (как князь Борятинский со своими холопами и др.), врывался «со многолюдством» в дома «противной стороны» и устраивал побоища (как свидетельствуют многочисленные документы). Притом это действо являлось для его участников развлечением, иногда театрализовано-маскарадным, во время которого князь Борятинский и его спутник Лопухин переодевались в одежды бурлаков30, (может быть для того, чтобы не быть узнанными и уличенными в побоях невинных иностранцев, либо, чтобы естественнее чувствовать себя в данной «роли»). Через двадцать лет А.П. Сумароков скажет: «А какова здешняя публика, это уходит от изображения самого Аполлона, ибо все улицы в Москве невежеством вымощены толщиною аршина в три»31. А через тридцать лет автор «Драмматического словаря...» напишет: «Кто же похвалит веселия прежних веков? Они дирались со зверьми, боролись
между собою до убивства, почитая то геройством; кулачные бои бывали лучшим позорищем»32. На театр и «комедию» (то есть на представление в нем) смотрели как на «игрище». Одно из подобных, происходившее в Москве в конце 1740-х гг. на масленицу при катальных горах, описал современник: «<...> собрав до тридцати человек комедиантов, велел им представить на той горе о царе Соломоне [курсив мой - Л.С.] игру, при чем, были два шута. Между прочим, у того царя нарочно украдены были деньги, с коими пойман был суконщик [то есть работник суконной фабрики - Л.С.], который мною для того нанят был, за ту кражу к наказанию [то есть он согласился "сыграть" укравшего деньги и за это быть наказуемым - Л.С.]; для чего собрано было до 200 человек и поставлены были в строй, и каждому дано было по метле. Раздев того суконщика, надели на него деревенскую шапку, на шею галстук, на руки большие рукавицы, к спине привязали маленького медведя [вероятно, маленькую медвежью шкуру - Л.С.] и пустили тем строем до конца той горы, притом били в барабан; за майора правил суконщик Волк, который ездил на лошади и тех, стоящих в строю, принуждал. Реченный суконщик ходил взад и вперед шесть раз, избит был до крови, за что взял с меня один рубль денег да шубу новую»33.
В Протоколах Полицмейстерской канцелярии зафиксирована и реакция окружающих людей - «зрителей» разбойных действий главных участников, подбадривающих не стражей порядка, а именно разбойников (как бывало на «игрищах» и «позорищах»).
Разбирательством жалоб людей, причастных к содержанию здания «Немецкой комедии», буквально пестрят Протоколы Московской полиции, обязанной «изыскивать истину». Но усилия её остаются априори безуспешными, так как задержанные для расследования произошедших бесчинств «люди хозяев» - их «холопы», не смеют свидетельствовать против господ своих, а избитые, запуганные и беззащитные потерпевшие - предпочитают отойти от дел, лишь бы остаться в живых (как Палм, отказавшийся продолжать бесполезную тяжбу).
Наконец, в декабре 1753 г. во время святочных представлений в театре «Немецкой комедии» произошел пожар (может быть, кем-то устроенный специально). Несмотря на то что здание не очень пострадало, и в нем продолжались на святки представления, императрица Елизавета, находившаяся в это время в Москве, решила жестко: «зделанную у Красных ворот от немецких комедиантов деревянную камедию, в которой сего декабря 26-го дня учинился пожар, после нынешних праздников
[то есть святок - Л.С.] сломать, а велеть построить в другом месте, понеже на том месте быть ей неприлично и от пожарного случая опасно; а, между тем, в нынешние праздничные дни комедию производить в ней позволить»34.
Театр сломали, и из документов выяснилось, что его последним владельцем являлся «здешний купец Алексей Андреев сын Носов <...> по отдаче от Московского магистрата, <...>которой [театр - Л.С.] ему достался от привилегированного камедианта Ягана Верцелиуса, за взятые у него им по векселю денги за тысячу рублев»35. Взамен Носов получил земельный участок. К началу 1757 г. в Москве был выстроен новый «ко-медиальный дом» между Мясницкими и Покровскими воротами, «что у лесного ряду», но он уже не был «немецким».
Петер Гильфердинг - «имевший театральный псевдоним Панталон» и бывший «первым, кто привез в С-т Петербург достойную немецкую театральную труппу»36, с начала 1750 г. в Северной столице завоевывал зрителей (в том числе и русских, среди которых с 1752 г., после вызова ярославских «охотников» ко двору, оказывался часто и будущий «первый русский актер» Ф.Г. Волков с братом Григорием). А московские «охотники» обживали новые «театральные» адреса по разным улицам в домах и палатах в Первопрестольной.
1 Театральная жизнь России в эпоху Елизаветы Петровны. Документальная хроника 1741-1750. Вып. 2. Ч. 1/ Сост., авт. вступ. ст. и коммент. Л.М. Старикова. М.: Наука, 2003. С. 665-668.
2 Зауэрвайд К. Фрагменты к истории немецкого театра в С. Петербурге // Театральная жизнь. Вып. 2. Ч. 2. М.: Наука, 2005. С. 133.
3 Театральная жизнь ... Вып. 2. Ч. 1. С.671-677. № 595.
4 Там же. С. 38; С. 679. №597; С. 687. № 600.
5 Там же. С. 42-46; С. 813-826.
6 Старикова Л.М. Театрально-зрелищная жизнь Москвы в середине XVIII в. // Памятники культуры. Новые открытия. 1986. Л.: Наука, 1987. С. 153.
7 Театральная жизнь ... Вып. 2. Ч. 1. С. 820. № 734.
8 Это было самое театральное время - святки - с 25 декабря по 6 января.
9 Театральная жизнь ... Вып. 2. Ч. 1. С. 821. № 736.
10 РГАДА. Ф. 931. Оп. 3. Д. 455. Л. 86. Публикуется впервые.
11 Театральная жизнь ... Вып. 2. Ч. 1. С. 824. № 738.
12 Старикова Л.М. Театрально-зрелищная жизнь Москвы в середине XVIII в. С. 153.
13 Там же. С. 154.
14 РГАДА. Ф. 931. Оп. 3. Д. 463. Л. 31. Публикуется впервые.
15 РГАДА. Ф.291. Оп. 1. Д. 5602. Л. 3. Публикуется впервые. Нужно сказать, что Киммерлингу не везло в Москве. Так он в 1740-е гг. купил в селе Покровском землю, на которой развел сад и выращивал спаржу и артишоки, которые подносил императрице. Но в 1749 г. этой землей завладел генерал Шепелев, и отстоять свое право на эту землю Ким-мерлинг не смог: РГАДА. Ф. XIV. Д. 124.
16 Старикова Л.М. Театрально-зрелищная жизнь Москвы в середине XVIII в. С. 155.
17 Там же. С. 155.
18 Второй гильдии купцы Алексей Носов и Сергей Григорьев: см. Сводку 1751 г.: Старикова Л.М. Театр и зрелища российских столиц в XVIII веке. Историко-документированные очерки. М.: ГЦТМ им. А.А. Бахрушина, 2018. С. 266.
19 РГАДА. Ф. 931. Оп. 3. Д. 471. Л. 161. Публикуется впервые.
20 РГАДА. Ф. 931. Оп. 3. Д. 471. Л. 292. Публикуется впервые.
21 РГАДА. Ф. 931. Оп. 3. Д. 472. Л. 233 об.-234. Публикуется впервые.
22 РГАДА. Ф. 931. Оп. 3. Д. 473. Л. 431. Публикуется впервые. В данном деле имеются более ранние Протоколы о том же на Л. 281-283; 398.
23 Старикова Л.М. Театрально-зрелищная жизнь Москвы в середине XVIII в. С. 155.
24 Там же. С. 156.
25 РГАДА. Ф. 931. Оп. 3. Д. 481. Л. 308 об. Публикуется впервые. Прапорщик Фрибург был родственником Киммерлинга и, вероятно, были задеты какие-то семейные финансовые интересы.
26 Старикова Л.М. Театрально-зрелищная жизнь Москвы в середине XVIII в. С. 156.
27 В это время императрица Елизавета пребывала с двором в Москве и для нее была приготовлена ложа.
28 Там же. С. 156-157. По всей видимости, Гильфердинг уже продал театр Верцелиусу.
29 РГАДА. Ф. 931. Оп. 3. Д. 487. Л. 55 об. Публикуется впервые.
30 Там же. Ф. 931. Оп. 3. Д. 469. Л. 304-306; еще один Протокол об этом: Л. 325. Считаем необходимым привести здесь данный документ: «1752 году марта 24 числа, вторник страстныя недели. № 11. По делу
о содержащихся дому лейб гвардии сержанта князь Степана княж Андреева сына Борятинского <...> и дому подпорутчика Сергея Лопухина <...> людей. По объявлению порутчика Лва Лодыженского служителя ево Ивана Анисимова в том, что, как того Лодыженского и брата ево порутчика ж Аполона Лодыженского учителя француза Тири сего марта 18 числа били у бывшаго артиллерии капелмейстера Франца Яковлева, кой живет в доме того князя Борятинского. То ко оному Францу Яковлеву в покой пришли объявленныя князь Борятинский да подпорутчик Сергей Лопухин, и того учителя Тири, вытащив от того покоя капелмейстера Франца за волосы и втаща в покой того князя Борятинского, били, а потом секли батажьем. И после того люди оного князя Борятинского, потаща, бросили его в кухню. И чрез два часа, пришед в тою кухню объявленной князь Борятинской в сером бурлацком кафтане, взяв ево на плечо, потащил вон, и при том объявил, что он не князь, бурлак и фабрищник с фабрики, и кнутом бил и, посадя в карету, и сам сел со обнаженною шпагою, и говорил ему, ежели он станет кричать, то он его заколет. А тот Сергей Лопухин в бурлацком же сером кафтана, вместо кучера сел на козлы и повез к себе в квартиру. И привезши в квартиру, ввели в покой и, оставя ево в том доме, уехали. А потом оной Лопухин с незнаемо каким человеком, приехал в тою ж квартиру в мундире афицерском и велел ево [то есть Тири - Л.С.] отвесть в дом того Лодыженского. От которых де побои оной учитель Тири лежит при смерти <...>. А по допросам [далее в деле следуют допросные речи слуг этих господ, из которых, как и всегда, - никто ничего не видал - Л.С.] <...>».
31 Сумароков А.П. Письмо от 4 марта 1770 г. // Письма русских писателей. Л.: Наука, 1980. С. 139.
32 Драмматический словарь или Показавния по алфавиту всех Российских сочинений. М., 1787. С. А 3.
33 Цит. по: История славнаго вора, разбойника и бывшаго Московскаго сыщика Ваньки Каина, со всеми его обстоятельствами, разными любимыми песнями и портретом. М., 1785. С. 57-59.
34 Старикова Л.М. Театрально-зрелищная жизнь Москвы в середине XVIII в. С. 157-158.
35 РГАДА. Ф. 931. Оп. 3. Д. 190. Л. 46.
36 ЗауэрвайдК. Указ. соч. С. 130.
