CC BY
57
Шатковская Т.В.
Договорные отношения по обычному праву российских крестьян второй половины XIX - начала XX вв. (на примере договора купли-продажи земли)
Понятия «договор», «обязательство» и «сделка» во второй половине XIX - начале XX вв. не имели четких различий ни по закону, ни по обычному праву. Определение обязательства российские гражданские законы не давали. Так как обязательство чаще всего возникало из договора, то термин «обязательство» в большинстве случаев означал именно обязательство договорное. Отсюда выражение «вступить в обязательство» [1, ст. 693, 117, 702]. В одной из статей Свода законов речь идет о том, что всякое правильно составленное обязательство налагает на договаривающихся обязанность его исполнить [1, ст. 569]. В другой - предписывается, что в случае неисполнения обязательства возникает право требовать от лица обязавшегося выполнения условий договора [1, ст. 570]. Критерии юридической сделки в законах отсутствовали. Слово «сделка» употреблялось не в форме общего понятия, а в виде отдельных случаев применения этого понятия. Понятие «договор» Ю.С. Гамбаров вывел из общего смысла русских гражданских законов как «всякое согласное изъявлению воли двух или нескольких лиц на почве объединяющих их интересов с целью установления, изменения или прекращения какого-либо юридического отношения» [2, с. 277].
В крестьянском юридическом быту под сделкой понимался договор или какое-либо соглашение. Договор означал то же, что и уговор, взаимное соглашение, условие, обязательство. Для обозначения разного рода договоров в народе использовались термины: «ряд», «подряд», «съемка», «наем», «заем», «условие», «уговор», «рядная запись» и др. К лицам, вступающим в договоры, обычное право предъявляло следующие требования: возраст совершеннолетия, умственное здоровье, статус домохозяина или наличие разрешения от большака на совершение договоров. При этом возраст (в отличие от официального законодательства) имел опосредованное значение, так как дееспособность, прежде всего, определялась хозяйственным положением крестьянина в семье. Неотделенный сын, даже в возрасте законной дееспособности, не мог заключать никаких договоров с посторонними без спроса своего отца-большака. Такие ограничения объяснялись господством семейной собственности. Обязательства, заключаемые от имени одного из членов семьи, связывали всю семью и ее хозяйство. Однако если большину в семье держал не отец, а старший брат, дядя, мать и т.п., то в силу того, что власть домохозяина не имела твердых незыблемых родовых оснований, как при отце, каждый член семьи считал себя вправе заключать самостоятельные сделки после того, как «вошел в силу и сделался настоящим работником» (16-17 лет) [3, с. 329; 4].
Заключение договора или сделки сопровождалось обрядовыми действиями. Процедура обрядов, сопровождавших заключение договоров, означала нравственное и физическое единение сторон, объединившихся для достижения определенной договором цели. Только внешняя сила удара, наносимого свидетелями, приводила к физическому разъединению. При этом нравственная связь длилась до выполнения условий договора [5, с. 762]. Следует обратить внимание на то обстоятельство, что церемония заключения договора в различных местностях России отличалась единообразием. Первоначально стороны излагали «ряд», то есть говорили об условиях договора. Момент совершения сделки ознаменовывался рукобитьем, если договор словесный, или рукобитьем и подписанием составленных условий, если договор письменный. Рукобитье совершалось голой рукой. И только в особо важных случаях - рукой, обернутой платком, при этом руки разнимались свидетелями. В договорах и сделках на значительную сумму считалось необходимым присутствие трех свидетелей мужчин-домохозяев, при заключении небольших сделок достаточно было одного-двух свидетелей. Договор завершался молитвой, угощением чаем или вином и выдачей задатка как гарантии обязательности исполнения договора. По свидетельству крестьян, давала задаток и угощала сторона, наиболее заинтересованная в совершении сделки. Задаток в большинстве случаев состоял из денег, иногда из вещей или орудий труда. Договор считался заключенным, когда стороны «ударили по рукам», совершили молитву и выдали задаток [6; 7, с. 25; 8, с. 74, 76, 87; 9, с. 46, 50; 3, с. 328].
Современники отмечали, что заключение сделок в крестьянской среде было «делом не легким». Требовалось много времени на предварительные уговоры и много денег на различные накладные расходы - чаепития и угощения. Российские крестьяне были очень осторожными и недоверчивыми. По мнению В. Безобразова, в них было развито чувство страха «быть надутым и одураченным», поэтому и решения принимались крайне медленно [10, с. 46].
Преимущественной формой крестьянских договоров была словесная. Неисполнение «слова», «обещания», «уговора» считалось в народе постыдным и греховным поступком («дашь слово,
держишь», «уговор дороже денег») [11]. Письменные договоры, по мнению А. Титова, заключались в случаях взаимного недоверия сторон [8, с. 80, 85]. Их было от 10 до 30 % от общего количества попавших в поле зрения народоведов [12, с. 74; 13, с. 60]. Большую часть из них составляли долговые обязательства. Кроме того, в письменную форму облекались договоры, в которых одной из сторон были представители некрестьянского сословия (чаще всего помещики и купцы). Единообразной формы составления письменных договоров не существовало, но большинство из них заканчивалось фразой: «Обязуемся соблюдать свято и нерушимо». К началу ХХ в. обычное право выработало некоторую систему требований к письменному акту. Так, требовалось, чтобы договор собственноручно подписали участники соглашения, подписи крестом считались недействительными, за неграмотного должно было расписаться доверенное лицо, а подписи заверялись волостным старшиной и подкреплялись свидетелями [14; 15, с. 85; 16, с. 142].
Свидетельские показания при заключении крестьянских договоров имели первостепенное значение, а свидетели играли почетную роль. Во-первых, они придавали сделке легитимность. Во-вторых, служили доказательством (причем основным) действительности договоров на суде. В-третьих, гарантировали осуществление прав сторон. Главное требование к свидетелям - беспристрастность, т.е. отсутствие необходимости поддерживать интересы той или другой стороны. Наиболее достоверным считалось свидетельство домохозяина «хорошей жизни», честного и всеми уважаемого. Другими средствами обеспечения договоров являлись: задаток; залог; неустойка; круговая порука (особенно в сделках, одной из сторон которой была община или товарищество); удержание вещей, семян, хлеба и т.п., поручительство.
Под неустойкой крестьяне понимали «плату убытков и штраф за неисполнение договора». Как правило, неустойка встречалась в договорах, заключаемых между крестьянами и сторонними лицами по настоянию последних. Причем обязательством неустойки в таких сделках обременялись именно крестьяне, а другая сторона освобождалась от нее. В договорах между крестьянами требование неустойки оговаривалось крайне редко [3, с. 330-331; 8, с. 82].
Поручительство в обычном праве рассматривалось как ручательное одобрение от однообщественников, подтверждение хорошего поведения и репутации, имущественной состоятельности лица, вступающего в договорные отношения, его возможности выполнить принимаемые им на себя условия. Поручительство требовалось при вступлении крестьян в частные и особенно казенные обязательства. В первом случае ручательное одобрение заверяли сельское и волостное начальство, а во втором, помимо крестьянских должностных лиц, - участковый заседатель и окружное полицейское управление. В договорах с казной отдельному крестьянину дозволялось ручаться на сумму не свыше 60 руб. Причем поручительство принималось только под залог того имущества, которое поручитель имел сверх неподлежащего по ст. 1306 ч. 2 т. Х Свода действующих законов продаже.
На вопрос об ответственности поручителя неисправного должника источники содержат противоречивую информацию. Так, по сведениям Н. Добротворского, поручительство в обычном праве рассматривалось как личная рекомендация и морально-нравственная ответственность. «Материальной ответственности поручитель за своего подопечного не нес» [3, с. 330]. Неотвратимым последствием неисполнения условий договора обязанной стороной для поручителя А. Титов и С. Пахман, опиравшиеся на решения крестьянских судов, считали компенсацию убытков своими средствами. Они настаивали на том, что поручитель отвечал и в случае смерти должника [8, с. 82-83; 13, с. 73]. Разногласия по поводу материальной ответственности поручителя, на наш взгляд, обусловлены наличием системы двойных стандартов в договорных отношениях российских крестьян. В сделках крестьян между собой поручительство посторонних лиц не было обязательным. В договорах крестьян с казной, удельным ведомством, представителями других сословий поручитель требовался всегда [17]. Кроме того, если обычное право допускало ограничение условий поручительства, например, только удостоверить личность и поведение контрагента или оказать нравственное влияние на подопечного, то закон четко формулировал обязанности и материальную ответственность поручителя.
Основания признания недействительности сделки по закону и по обычному праву практически совпадали. Сделки считались недействительными, если они были заключены с несовершеннолетними, недееспособными (к числу временно не дееспособных обычное право относило и пьяных), а также под принуждением, угрозой, обманным путем или по ошибке. Недействительность сделке могло придать судебное решение. Однако если государственные суды опирались в своих решениях на формальные требования закона, то крестьянские суды исходили из требований справедливости. Так, исполнение договора могло быть отсрочено и даже признано необязательным вследствие «каких-либо перемен обстоятельств». Случалось, что сельские общества, вступившие со своими членами в договорные отношения, в виду изменившихся обстоятельств самовольно аннулировали свои обязательства [18, с. 87]. Если по закону неисполнение условий договора могло стать одной из причин его прекращения, то
по обычному праву такой договор подлежал принудительному восстановлению. Отсрочка и рассрочка исполнения обязательств народными судами делалась самостоятельно и без согласия кредитора.
Принцип конверсии (превращения) сделок, признаваемый законодательством настолько, насколько превращаемая и превращенная сделки одинаково закономерны, в крестьянском юридическом быту зачастую прикрывал собой нарушение законных запретов. Так, анализируя крестьянские сделки купли-продажи, приходим к выводу, что, помимо купли-продажи в общепринятом смысле, встречаются случаи подмены куплей других договоров, например, аренды, пожизненного содержания, мены и т.п.
Во второй половине XIX в. в крестьянскую юридическую практику проникла противоречившая народным правовым представлениям сделка купли-продажи земли. Случаи владения крестьянами-крепостными земельными владениями наблюдались еще в XVIII в. Крепостные некоторых крупных землевладельцев иногда покупали целые деревни. Однако прослойка крестьян-капиталистов насчитывала не более 0,88 %, из них большая часть зарабатывала деньги торгово-промышленной деятельностью [19, с. 138-139; 20, с. 25, 27, 29]. Преобладающее большинство сельских обывателей, воспитанных в многовековой школе мирских порядков, не смирились с взглядом законодателя на землю как на товар. Более того, крестьяне в 80-х годах XIX в. отказывались верить в существование закона, позволявшего выкупать наделы в собственность. Степень укоренения в народе убеждения о невозможности отчуждения земли доходила до того, что даже кулаки, скупавшие землю, считали это дело незаконным [21, с. 79-80, 83].
Крестьяне опасались покупать землю не только в силу архаических представлений о божественном происхождении земли, но в силу других, более прагматических причин. Во-первых, сельчане не доверяли власти. В разных губерниях время от времени ходили слухи о том, что правительство намерено признать не действительными все совершенные продажи и объявить землю принадлежностью государства. Как следствие, отказ покупателей от оформления купчих крепостей и приобретение земли только посредством публичных торгов («ежели продажа утверждена судом -начальство нарушить не может») [21, с. 83]. Во-вторых, основная масса крестьян, привыкшая к постоянной опеке со стороны «мира», помещиков, казны, была не подготовлена к индивидуальному хозяйствованию, личной ответственности и даже самостоятельному принятию решений. Крестьяне отказывались подписывать уставные грамоты и получать владенные записи, предчувствуя, что купля-продажа земли разрушит обычный порядок землепользования и обезземелит исконных хлебопашцев. И, в-третьих, крестьянство весь пореформенный период провело в ожидании завершения крестьянской реформы, а именно: бесплатного наделения основных сельскохозяйственных производителей землей из частновладельческого фонда.
Тем не менее под натиском усиливавшейся с каждым годом земельной тесноты крестьяне стали использовать возможность покупки земли. Основными покупателями были коллективы сельских обывателей. Наиболее популярна была «мирская» покупка земли. Земли, купленные во всех губерниях, составляли весьма незначительную долю поземельной собственности. Наибольшее количество этих земель, как абсолютное, так и относительное, располагалось в Тверской губернии (около 121 тыс. десятин, или 2,3 %, общего количества поземельной собственности в этой губернии). В Костромской, Владимирской, Ярославской и Новгородской губерниях общины к концу 70-х годов XIX в. купили от 50 до 100 тыс. десятин [22, с. 6]. Покупка земли обществом не изменяла статус землевладения, так как купленная земля поступала в общее владение и приравнивалась к надельной. Крайне редко общины перераспределяли купленную землю между покупщиками раз и навсегда в полную собственность [23, с. 34; 24, с. 64-68].
Вовлеченные в сферу товарного обращения земли приобретались и товариществами крестьян. Такие земли делились на части и состояли в частной собственности владельцев. Раздел купленной земли осуществлялся поровну в тех случаях, когда покупатели не особенно отличались по своему благосостоянию. Делили землю и по «деньгам глядя», или «по уплаченным деньгам». Условия раздела земли при покупке товариществами вносились в «крепостные документы». Случалось, что земля приобреталась на имя одного из пайщиков, а между ним и прочими заключалось условие, заверяемое в волостном правлении и вносимое в книгу сделок и договоров [25, с. 23-25]. Народоведы отмечали, что на крестьян, решивших купить землю, приятно было смотреть. Подобные группы производили с первого взгляда особенное впечатление. Они держались непременно вместе и как-то торжественно и сосредоточено, словно собирались совершить что-то важное, необыкновенное. Никогда мужик не священнодействовал так, как при покупке земли. В то же время «радость и желание поделиться с каждым своим счастьем так сильны в них, что они, словно дети, должны употребить значительные усилия, дабы не говорить всем вместе» [26, с. 139].
Прослойку единоличных покупателей земли во второй половине XIX в. составили владельцы, именовавшиеся на крестьянском жаргоне «широко-дачниками», «земляками», «мироедами», «глотками» и т.п. Это крестьяне-отходники или купцы из крестьян, городские мещане, бывшее или настоящее волостное начальство. Они сформировали свой первоначальный капитал вне деревни и вне
сельского хозяйства, завели свое, как правило, торговое дело. В деревне доходы крестьян-предпринимателей принимали форму торгово-ростовщического капитала. Подтверждением тому служат данные Центрального статического комитета за 1877-1878 гг. о том, что на владения свыше 50 дес. приходилось более половины частной личной собственности крестьян [27, с. 253-254]. Эти нувориши ориентировались в официальном законодательстве и ловко обходили крестьянские законы, запрещавшие куплю-продажу надельной земли. Один из таких предпринимателей навскидку назвал несколько способов обхода закона от 3 июля 1892 г. Во-первых, составление дарственной владельцем земли в обмен на вексель или наличные. Во-вторых, предъявление фиктивного иска о праве собственности на недвижимое имение и переход земли по судебному решению. При этом использовалась ст. 30 Устава гражданского судопроизводства, согласно которой любой иск без ограничения его ценности мог быть разрешен безапелляционно мировым судьей по желанию сторон. Затем покупка земли с публичного торга. И, наконец, имение, не проданное с публичного торга по цене ниже суммы взыскания, могло по требованию кредитора остаться за ним. Это лишь некоторые схемы завуалированной купли-продажи надельной земли, применявшиеся в обход запретительного законодательства [26, с. 74, 77-78, 80; 28, с. 127]. К концу 70-х гг. XIX в. общее количество частных личных землевладельцев по 49-ти губерниям России составляло 481 358 чел., а общее количество принадлежавшей им земли - 9 160 5845 десятин. Из них: крестьян (бывших владельческих, удельных и государственных) - 273 074 чел., т.е. 56,7 %; дворян - 23,8 %, мещан - 12,4 %. При этом количество земли у крестьян - 5 005 824 дес., т.е. 5,5 %, у дворян - 73 163 744 дес., т.е. 79,8 %, у купцов - 10,7 %. Личных землевладельцев-крестьян более всего было в Тверской губернии - 27 605 чел., в Ярославской губернии их насчитывалось 20 811 чел., а в Новгородской, Костромской, Вологодской, Курской, Псковской, Владимирской и Рязанской - от 10 до 20 тыс. чел. [22, с. 10, 12, 27].
Цена на землю находилась в прямой зависимости от спроса. Так, в 1905-1906 гг. крестьяне воздерживались от покупок земли, рассчитывая на даровую прирезку. В 1908 г. крестьяне опомнились и начали активно скупать земельные наделы, что моментально отразилось на ценах. Единоличным покупателям земля обходилась дороже, чем сельским обществам и товариществам. В официальных банковских отчетах более высокая цена при индивидуальных покупках объяснялась тем, что «отдельные хозяева покупали преимущественно небольшие, но с ценными угодьями участки пригодные для самостоятельного хозяйства» [29, с. 71]. Цена на землю зависела также от урожая и потребности населения в том или ином виде сельскохозяйственной продукции. Стоимость земли возрастала с устранением чересполосицы. Земли, выделенные в отдельные участки, продавались вдвое и даже втрое дороже, чем чересполосные участки [30, с. 47]. Вообще, только по официальным данным, стоимость земли с 1883 по 1915 гг. возросла в три раза, не соответствуя увеличению ее доходности. Средняя стоимость десятины при посреднических сделках поднялась с 1906 по 1912 гг. со 127 до 145 рублей, т.е. на 14,2 % [31, с. 14; 29, с. 71].
Интересно, что единолично крестьяне покупали участки от 10 до 50 десятин. Эти сделки в десятки раз превышали число договоров о покупке земли от 50 до 5000 десятин земли. Крестьянские общества и товарищества преимущественно приобретали земельные участки от 100 до 500 десятин и реже от 500 до 1000 десятин. Основными продавцами в сделках купли-продажи земли были дворяне, а крестьяне-единоличники в основном приобретали землю у купцов [32, с. 64-65]. В начале ХХ в. дворяне и купцы составили 2/3 всех продавцов на земельном рынке. Еще одним продавцом и посредником в крестьянских сделках купли-продажи земли стал созданный в 1882 г. Крестьянский банк. Только за первые шесть лет деятельности банка его помощью воспользовались 5 299 сельских обществ, товариществ и 181 069 отдельных домохозяев. Ими было куплено с помощью ссуды банка 1 250 017 дес. земли. В годы Столыпинской аграрной реформы такое количество земли переходило к крестьянам через банк за один год, например, в 1909 г. - 1 227 100 дес., 1910 - 15 499 700 дес., 1911 г. - 1 397 000 дес. [27, с. 255].
Наиболее льготный режим покупки земли Крестьянский банк предоставлял сельским обществам. В среднем сельские общества доплачивали лишь 13 % покупкой цены, товарищества - до 22 %, а с отдельных крестьян банки требовали доплаты в размере до 45 % покупной цены. Однако, как показывают статистические данные, не льготы, а именно максимальное участие в покупке собственными деньгами заставляло крестьян исправно выполнять принятые обязательства перед банком. Из общего числа ссуд, по которым заемщики оказались неисправными перед банком, на долю ссуд, выданных сельским обществам, приходилось 53,6 %, невыполненные обязательства товариществ крестьян составляли 47,3 %, а отдельные крестьяне не выплатили лишь 2,7 % ссуд [33, с. 114-115, 117— 118].
В преобладающем большинстве сделок купли-продажи земли крестьяне выступали в роли покупателей. За 8 лет с 1906 по 1913 гг., только через Крестьянский банк крестьянам перешло 8 489 300 дес., или 54 %, всей земли, приобретенной сельскими обывателями до 1905 г., т.е. за 45 лет после освобождения. Из приведенных выше площадей единоличные покупки составляли: в 1906 г. - 1,5 %, в
1909 г. - 10,4 %, в 1911 г. - 27,4 % [34, с. 14]. Мелкие трудовые землевладельцы охотно приобретали землю и расставались с ней, только решив окончательно бросить земледелие. С 1908 по 1914 гг. число продавцов надельной земли сначала росло с каждым годом, а затем стало постоянным (1908 г. - 36 152, 1909 г. - 87 458, 1910 г. - 134 267, 1911 г. - 147 782, 1912 г. - 206 879; 1913 г. - 218 970, 1914 г. - 222 680) [31, с. 36].
Таким образом, именно купля-продажа недвижимости, и прежде всего земли, существенно изменила жизнь обычного права. Во-первых, придание государством земле статуса объекта купли-продажи раскололо крестьянское правосознание. С одной стороны, купля-продажа уталяла непреодолимую жажду земли у крестьян и поддерживала традиционную форму землепользования, с другой - противоречила обычно-правовому принципу справедливости, согласно которому правом обработки и владения земли обладают лишь исконные сельскохозяйственные производители (крестьяне). Нарушителем этого принципа крестьяне считали власть. Именно поэтому после возобновления требований отмены частной собственности на землю в период революционных событий 1917 г., компенсацию затрат трудовых землепользователей на покупку земли крестьяне возложили на казну. В отличие от сделок аренды и займа, регулирование которых государство возложило на обычно-правовые институты, купля-продажа земли - сфера закона. Частные владельцы земли лишались защиты общины, но и государство не стало на стражу их интересов. События весны, лета и осени 1917 г., когда общинная масса громила не только помещичьи усадьбы, но и хутора, и отруба, а власть фактически бездействовала, - наглядное тому подтверждение. Неприятие крестьянством взглядов законодателей на землю как на товар стало, на наш взгляд, одной из причин октябрьских событий. Отменив частную собственность на землю в октябре 1917 г., большевики обеспечили себе политическую поддержку в деревне.
Литература
1. Свод действующих законов. СПб., 1913. Т. Х. Ч. 1.
2. Гамбаров Ю.С. Гражданское право. Общая часть. СПб., 1911.
3. Добротворский Н. Крестьянские юридические обычаи. По материалам, собранным в восточной части Владимирской губернии // Юридический вестник. 1891. № 3.
4. Архив российского музея этнографии (АРМЭ). Фонд 7. Оп. 1. Д. 1728. Л. 45.
5. Кулишер М.О. О символизме в праве // Вестник Европы. 1883. № 2.
6. Архив русского географического общества (АРГО). Фонд 12. Оп. 1. Д. 5. Л. 4.
7. Сборник народных юридических обычаев. СПб., 1878. Вып.1.
8. Титов А.А. Юридические обычаи села Никола-Перевоз Суложской волости Ростовского уезда Ярославской губернии. Ярославль, 1888.
9. Костров Н.А. Юридические обычаи крестьян-старожилов Томской губернии. Томск, 1876.
10. Безобразов В.П. Из деревни. Письма. СПб., 1861.
11. АРМЭ. Фонд 7. Оп. 1. Д. 11. Л. 6.
12. Гольмстен А.Х. Юридические исследования и статьи. СПб., 1894.
13. Пахман С.В. Обычное гражданское право в России. Юридические очерки. СПб., 1877. Т. 1.
14. АРМЭ. Фонд 7. Оп. 1. Д. 73. Л. 10.
15. О крестьянском самоуправлении // Устои. 1882. № 2.
16. Веригин И. Начала народного права и судопроизводства // Русская речь. 1879. № 3.
17. АРМЭ. Фонд 7. Оп. 1. Д. 605. Л. 3-5; Д. 1728. Л. 46-47.
18. Абрамович К. Крестьянское право по решениям Правительствующего Сената. СПб., 1902.
19. Полонская Н. Черты быта крепостных крестьян по данным вотчинного архива кн. Куракиных и гг. Чичериных // Костромская старина. 1911. Вып. 7.
20. Небольсин А.Н. О крепостных крестьянах-капиталистах Воронежской губернии // Известия Воронежского краеведческого общества. 1927. № 3-5.
21. Сазонов Г.П. Неотчуждаемость крестьянских земель. СПб., 1889.
22. Ершов Г. Поземельная собственность европейской России. 1877-1878 гг. СПб., 1886.
23. Кашкаров М. Статистические очерки хозяйственного и имущественного положения крестьян Орловской и Тульской губерний. СПб., 1902.
24. Сборник статических сведений по Смоленской губернии. Издание Смоленского земства. Смоленск, 1887. Т. 4.
25. Сборник статистических сведений Ржевского уезда Тверской губернии. Местное исследование 1883 г. Издание Тверского губернского земства. Тверь, 1885.
26. Сазонов Г.П. Ростовщичество-кулачество. СПб., 1894.
27. Ходский Л.В. Земля и земледелец. СПб., 1891. Т. 2.
28. Гордон А.В. Формирование хозяйствующей личности в пореформенной российской деревне и отражение этого процесса в современной литературе // Зажиточное крестьянство в России в исторической ретроспективе. Вологда, 2000.
29. Огановский Н.П. Индивидуализация сельскохозяйственного землевладения в России и ее последствия. М., 1914.
30. Кофод А.А. Опыты самостоятельного перехода крестьян. СПб., 1904.
31. Мозжугин И. Аграрный вопрос в цифрах и фактах действительности. М., 1917.
32. Сельское хозяйство в России в ХХ в.: Статистический сборник / Под ред. Н.П. Огановского. М., 1923.
33. Неурожай и народное бедствие. СПб., 1892.
34. Аухаген Г. Критика русской поземельной реформы. СПб., 1914.
