CC BY
33ДИСКУССИИ О ЦИВИЛИЗАТОРСКОЙ МИССИИ РОССИИ В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ
Фаттохзода С
Худжандский государственный университет имени академика Бободжана Гафурова
Из-за прагматических соображений и страха перед возможными беспорядками, сдерживающими цивилизационные и русифицирующие усилия колониальной администрации в Турции, цивилизационная миссия в значительной степени оставалась риторической фигурой. Колониальная администрация Турции тщательно избегала вмешательства в местную жизнь, и многие чиновники даже отказывались публично обсуждать то, что имеется в виду под такими терминами, как «цивилизация» или «русификация». Краткосрочный военный губернатор Туркестана Д.И. Романовский (годы правления 1866-1867) в предложении 1866 года о Туркестанском статусе предостерег от слишком поспешных попыток изменить «устоявшийся образ жизни» туземцев, поскольку это ослабит доверие местных жителей, коренное население в русской администрации. Романовский утверждал, что, если русские будут слишком много вмешиваться в местную жизнь, это «заставит их усомниться в наших доброжелательных целях и подозревать тайные намерения относительно их национальности, веры и традиций». [14.6] Формулировка Д.И. Романовского говорит о том, что какие-то «тайные намерения» действительно существовали. Фактически, большинство российских наблюдателей были убеждены, что целью царской колониальной политики в Туркестане должно быть, как можно более широкое сближение мусульманского населения Центральной Азии с русскими. Ведь, как выразился М. Терентьев, было «аксиомой», что однородность государства превосходила «множество племен, множество языков и множество вер». [17.345]
Особенно в российском центре империи ожидания относительно возможной русификации мусульман Центральной Азии были чрезвычайно высоки. Когда националистические идеи стали доминировать в политике правительства во время правления царя Александра Ш (1881-1894), [8.376] российские идеологи стали более четко определять, что они понимают под такими выражениями, как «цивилизация» и «русификация». Опираясь на историю российской экспансии, ведущие историки и этнографы российского центра теперь определили русификацию как полную смену идентичности, включающую религию, язык и культурные привычки. В 1892 году Казанский профессор всеобщей истории Иван Николаевич Смирнов (1856-1904) опубликовал в популярном журнале «Исторический вестник» статью «Русификация иностранцев и обязанности русифицирующей политики», в которой он утверждал, что правительство не должно ограничивать свои требования к нерусскому населению империи «политическими отношениями». Вместо этого государство должно стремиться к «культурному объединению своих национальностей и их полной ассимиляции с правящей нацией». [15.171,202] Он утверждал, что «русификация [обрусение, становление русскими] инопланетян является бесспорным и естественным результатом истории. Поэтому разумная политика в отношении инопланетян должна включать это в свои обязанности». И. Смирнов прямо заявил, что русификация для него означает обеспечение не только политической лояльности инородцев, но и их «культурное объединение» с коренным русским народом. В своем этнографическом исследовании 1890 года, посвященном так называемым вотякам (современные удмурты, финно-угорский народ, проживающий в Европейской России), И. Смирнов подробно описал этот процесс русификации, который, по его словам, вскоре приведет к «полной слияние вотяков и русских». [16.70-71,260-261] Он ожидал, что в определенных районах всего через два-три десятилетия «останутся лишь смутные воспоминания о существовании вотяков» и что в целом пройдет менее века «, прежде чем последний вотяк станет русским». Для И. Смирнова русификация в конечном итоге означала полное поглощение и исчезновение этноса.
Такое же всеобъемлющее понимание русификации проявляется в трудах Н.Н. Харузина (1865-1900), одного из отцов-основателей русской этнографии. В 1894 году он опубликовал статью в этнографическом журнале «Этнографическое обозрение», в которой обсуждал ассимиляционную способность русского народа, давая систематический обзор развития нерусских народов под властью России. Н. Харузин заявил, что во время российской экспансии в Восточной Европе и Азии многие нерусские народы уже были вынуждены слиться с русскими. Сегодня от финно-угорских племен, некогда населявших Центральную Россию, остались «только топографические обозначения», а бывшие жители северных частей Европейской России оставили лишь «смутные воспоминания в умах людей». По словам Н. Харузина, аналогичные процессы продолжаются: «Чужая стихия во многих местах быстро попадает под влияние России и теряет свои национальные черты». [18.44-45] Таким образом, видение Н. Харузина русификации было также всеобъемлющей гомогенизацией, которая приведет к полному исчезновению нерусских. И все же Н. Харузину пришлось признать, что это был неравномерный процесс, который везде работал одинаково гладко. Возможными препятствиями на пути к быстрой
ассимиляции были кочевой образ жизни или приверженность «сильно организованной» религии, такой как ислам. Это могло быть воспринято как предупреждение против нереалистичных надежд в отношении кочевого населения Центральной Азии, но Н. Харузин заверил читателей, что перемены все еще возможны: там, где ислам был принят лишь поверхностно, это не было прочным препятствием для русификации; как только кочевник переходит к оседлому образу жизни, «он отказывается от обозначения «казак» уже во втором поколении, носит русскую одежду и называет себя христианином». [18.44-45]
По словам Н. Харузина, по крайней мере, для кочевников Центральной Азии существовала реальная возможность их русификации, что в конечном итоге привело бы к их исчезновению как культурно обособленных единиц.
Категорическое противодействие такому всеобъемлющему пониманию русификации исходило в основном от мусульманских активистов. Наиболее откровенным сторонником сохранения отличительной нерусской идентичности мусульман империи был Исмаил Гаспринский (1851-1914), знаменитый крымско-татарский реформатор. В отличие от Саттар-хана, который примерно в то же время вошел в российский дискурс, но не останавливался на вопросах религиозной и национальной идентичности, И. Гаспринский категорически отверг любую возможную ассимиляцию российских мусульман. В своей брошюре 1881 года «Русский ислам» он объяснил, что есть два разных способа «создать единство в государстве с множеством племен»: Существует либо стремление к так называемому химическому единству крови данной национальности с правящей, что является системой ассимиляции и русификации, либо стремление к так называемому моральному единству, основанному на моральной, духовной ассимиляции. о национальной индивидуальности, свободе и самоуправлении[6.30-31].
И. Гаспринский объяснил, что первая система использовалась в Пруссии по отношению к полякам, а вторая была типична для многонациональных государств, таких как Швейцария и США. Что касается политики царской империи в отношении мусульманского населения, И. Гаспринский решительно выступал за принятие второй модели, поскольку это была единственная гарантия успеха в долгосрочной перспективе. Соответственно, И. Гаспринский категорически отверг этнокультурную ассимиляцию нерусских народов царской империи и просто призвал к «моральному единству». В отличие от большинства своих православных современников, И. Гаспринский четко различал цивилизацию и русификацию: для него «нравственное единство» не означало поглощения нерусских народов империи. Решительно выступая против любой политики русификации, И. Гаспринский, тем не менее, поддержал российские претензии на цивилизационную миссию в Центральной Азии. В своей двуязычной газете «Терджиман /Переводчик» он призвал к более эффективному вмешательству в местную жизнь. Для него долгом России было не только строительство больниц и школ в Центральной Азии, но и помощь кочевому населению в скорейшем расселении. [7.5] Хотя И. Гаспринский разделял типичное требования русских представителей цивилизационной миссии, для него эти меры не были первым шагом к возможной русификации аборигенов; напротив, они должны были помочь нерусским народам империи выжить как отдельные группы.
Мнение И. Гаспринского разделили влиятельные представители мусульман Туркестана. Когда в 1910 году собрание мусульман Ташкента подало петицию против предложенного закона, направленного на укрепление позиций русского языка в нерусских школах, они не оспаривали легитимность цивилизационной миссии империи, но тем не менее защищали статус языков Центральной Азии. «Наша цель и желание - постепенное включение в российское гражданство, но мы думаем, что включение в русскую культуру не требует таких жертв, как забвение и отказ от своего языка в школе и т. д. Мы искренне верим, что сохранение наших национальных особенностей, религия и язык полностью совместимы с гражданством России». [13.119]
Собрание разделяло взгляды И. Гаспринского на различие между цивилизацией и русификацией. Он поддерживал внедрение определенных элементов русской культуры в Туркестан, но категорически отвергал идею о том, что это требует полной смены языка, религии и культуры - сценарий, который он, очевидно, воспринимал как реальную угрозу.
Однако не только мусульманские активисты выступили против политики русификации, предложенной С. Смирновым и Н. Харузиным. Члены русской православной элиты империи также выступали против поспешных попыток распространить русскую культуру и образ жизни в странах Центральной Азии. Но в отличие от защитников нерусской идентичности, подобных И. Гаспринскому, идеологи этнических русских не отвергали цель полной русификации как таковую. Вместо этого они указали на практические трудности и потребовали отложить его реализацию.
Степень ограничения далеко идущих идеологических ожиданий прагматическими соображениями становится особенно очевидной в речи М. Миропиева, произнесенной в 1882 году на ежегодном съезде Ташкентской учительской семинарии. В этой речи М. Миропиев подробно остановился на принципах, которые, по его мнению, были необходимы для руководства политикой образования в нерусских
регионах царской империи. Его общая позиция была ясна: «Что касается чужих народов, русский человек может и должен прибегнуть к политике русификации. ...Первым и главным принципом, который должен лечь в основу воспитания наших мусульман, должна быть их русификация [обрусение, превращение их в русских]». [11.14] Более точно определяя свое понимание русификации, М. Миропиев подробно остановился на соображениях И. Гаспринского о различных типах «русификация».
Однако его выводы были диаметрально противоположны выводам крымско-татарского активиста. М. Миропиев утверждал, что принцип «морального единства», рекомендованный И. Гаспринским, работает только среди «цивилизованных народов» и не может применяться по отношению к «диким или даже полуцивилизованным народам», к которым М. Миропиев причислял Россию. Мусульмане. Поскольку христианские и мусульманские народы не могут мирно жить вместе, утверждал М. Миропиев, России пришлось прибегнуть к «системе русификации», направленной на «единство крови, точнее, на слияние одного народа с другим». М. Миропиев утверждал, что альтернативы «поглощению» инородцев русскими нет, хотя ему пришлось признать, что эта система носит принудительный характер. [11.5-7,10-11] Подобно И. Смирнову и Н. Харузину, М. Миропиев ссылался на судьбу бывшего финно-угорского населения в Европейской России, чтобы доказать, что «славянское племя» особенно подходит для «включения чужеродных элементов и превращения их в свою плоть и кровь». Для него было достаточно посмотреть, «сколько инопланетных племен существовало в Восточной Европе в прежние времена и сколько осталось сейчас». [11.13]
Таким образом, М. Миропиев продемонстрировал понимание русификации, направленной на полное поглощение нерусского населения империи. Однако он понимал, что русификация разнообразного населения царской империи не была исторической необходимостью. М. Миропиев критически относился к татарам-мусульманам Волго-Уральского региона и указывал на то, что после трехсот лет правления России все еще не было никаких признаков их неизбежной ассимиляции. Напротив, утверждал он, поволжские татары были даже более фанатичными, чем мусульмане из Центральной Азии, «поэтому все должно быть совсем наоборот, если принять во внимание относительную продолжительность правления России в Казанском регионе и в Центральной Азии». [11.3-21]
Разбираясь в причинах этого предполагаемого провала российской политики, М.А. Миропиев обвинил несвоевременные миссионерские кампании в упорном отряде поволжских татар. Он заявил, что преждевременная миссионерская деятельность всегда приводила к нежелательному результату: они отталкивали мусульман из российского государства разжигали исламский фанатизм и в конечном итоге затягивали процесс русификации. Поэтому М. Миропиев дистанцировался от того, что он назвал «миссионерским подходом», согласно которому русификация должна начинаться с религиозного обращения. Чтобы избежать волнений среди мусульман Центральной Азии, М. Миропиев посоветовал отложить любую миссионерскую деятельность «на относительно значительный период в будущем». Но М. Миропиев прямо заявил, что это временная уступка, основанная на прагматических соображениях. В долгосрочной перспективе необходимо реализовать «миссионерский подход», чтобы «достичь полного единства России»; но до этого враждебность мусульман империи нужно было смягчить с помощью «русского образования». М. Миропиев утверждал, что лучший способ подготовить российских мусульман к их будущей ассимиляции - это образование в российских государственных школах и распространение русского языка. [11.20-22] Для М. Миропиева сдержанность в миссионерских делах не означала отказа от русификации; Напротив, это воспринималось как необходимое условие успешной русификации.
Даже если М.А. Миропиев призывал к полной русификации мусульман Туркестана в будущем, его критическая ссылка на мусульман Волго-Уральского региона, несомненно, была уместной. К концу девятнадцатого века подавляющее большинство мусульман в этом регионе все еще придерживалось своих верований и языков, и не было ни малейшего намека на то, что они когда-либо сольются со своими русскими соседями. Принудительные кампании по их обращению в христианство имели лишь ограниченный успех, и хотя отступничество от православной веры было запрещено законом, с 1860-х годов [9.21-23] все больше номинальных христиан требовали своего официального признания мусульманами. В Туркестане ожидание этнокультурной ассимиляции туземцев было даже менее реалистичным, чем в Волго-Уральском регионе. К концу 1890-х годов восточнославянское население составляло менее 4 процентов от общей численности населения центрально-азиатских провинций России, [3.75] и любая надежда на то, что они могут русифицировать подавляющее большинство коренного населения, с самого начала была полностью обречена. Более трезвые наблюдатели понимали, что шансов на обращение мусульманского населения Центральной Азии в православие в обозримом будущем мало. [17.360]
Поразительное несоответствие между чрезвычайно далеко идущими идеологическими целями и прагматическим подходом в реальной политике наблюдается в меморандуме Н. Остроумова. Н. Остроумов был одним из самых выдающихся идеологов русского правления в Центральной Азии, и в своих многочисленных трудах он часто подчеркивал возможность цивилизации и русификации
мусульман Центральной Азии. В 1884 году он написал меморандум под названием «Общий взгляд на задачи российской администрации в Туркестане в отношении его мусульманского населения». [2.89-95] В этом документе Н. Остроумов согласился с М. Миропиевым, что колониальная администрация обязана сблизить европейские и среднеазиатские группы населения Туркестана, но он также признал, что мало надежды на «полное слияние» туземцев с россияне. Он определил это слияние как «поглощение первого вторым, чтобы не осталось никаких различий в характере и обычаях этих двух народов или чтобы туземцы забыли свой родной язык в течение трех поколений». [2.92] Н. Остроумов признал, что это был в высшей степени утопический сценарий, не имеющий перспектив реализации. Поэтому он утверждал, что было бы достаточно, если бы коренные жители сохраняли свою религию и свои особые традиции, но признавали свои связи с Россией и стремились внести свой вклад во внутренний мир и благополучие в государстве. [2.92] В противовес историкам и этнографам мегаполиса, таким как И. Смирнов и Н.Н. Харузин, Н. Остроумов опроверг нереалистичные надежды на быструю и всеобъемлющую ассимиляцию туземцев. Он потребовал, чтобы имперская элита довольствовалась обеспечением политической лояльности мусульман Центральной Азии, хотя он часто заявлял, что истинный мусульманин никогда не сможет смириться с правлением «неверных». [12.44-45]
1880-е и 1890-е годы были периодом расцвета русских националистов, стремившихся в будущем к полной русификации туркестанских мусульман. В течение этих двух десятилетий они недвусмысленно заявили о своей надежде, что коренное население Центральной Азии однажды полностью сольется с русскими. Однако ситуация изменилась в 1898 г., когда восстание в Ферганская область на юго-востоке Туркестана разрушила надежды на неминуемую русификацию мусульман Средней Азии. Во главе с суфийским старейшиной группа из примерно двух тысяч легко вооруженных людей напала на русский гарнизон в провинциальном городе Андижан и убила двадцать два солдата. Хотя восстание было немедленно подавлено, оно оказало долгосрочное влияние на отношение колониальной администрации, поскольку шок, вызванный восстанием, вызвал ожесточенные дискуссии о том, что делать дальше с исламом». Самое главное, андижанские события, казалось, доказали, что К.П. Кауфман ожидание неминуемой гибели ислама было ложным, и среди населения существовала значительная неудовлетворенность, которую еще можно было мобилизовать под знаменем ислама. Русская цивилизация оказалась не столь привлекательной, как предполагали имперские идеологи, и надежды на быстрой ассимиляции мусульман Центральной Азии их колониальным хозяевам теперь испарилась. [4.29-61] Генерал-губернатор С.М. Духовской, вступивший в должность вскоре после восстания, в 1899 году издал подробный меморандум, в котором ислам назван наиболее важным фактором, препятствующим русификации коренного населения Центральной Азии. С.М. Духовскому, необходимо принять решительные меры, чтобы ограничить влияние религии на население. В случае необходимости «цивилизационный путь» следует поддержать силой. [5.114] Тем не менее, С.М. Духовскому пришлось признать, что его администрация располагала лишь «незначительными средствами для культурной битвы с исламом» и что не следует ожидать исчезновения ислама в Туркестане в течение следующих столетий. [17.360]
Хотя С.М. Духовской все еще предполагал, что в далеком будущем возможна всеобъемлющая русификация мусульман Центральной Азии, такие надежды развеялись за последние два десятилетия царского правления в Центральной Азии. После событий в Андижане российские дебаты по Центральной Азии сосредоточились на так называемой «панисламской угрозе». Перед лицом предполагаемой опасности всемирного исламского восстания российские администраторы и наблюдатели ограничились теперь обеспечением стабильности и мира в мусульманских регионах Российской империи и приостановили любые дискуссии о полноценной русификации мусульман Центральной Азии. Такие термины, как «русификация» и «цивилизация», оставались ключевыми выражениями в Российские дебаты по Центральной Азии, но они утратили свои далеко идущие последствия, теперь они в основном ограничиваются обеспечением политической лояльности и совместимости местного образа жизни с имперским порядком. Цели обращения коренных жителей в православие и замены их языков русским теперь постепенно исчезали из российских дебатов.
В 1908 году Нил Сергеевич Лыкошин (1860-1922), долгое время служивший в военной администрации Туркестана, опубликовал подробный анализ андижанского восстания и его политических последствий. [10.262-264] В этой статье Н. Лыкошин пожаловался, что у России до сих пор нет четкого представления о том, как вести себя со своей центрально-азиатской провинцией, и что нет единого мнения о цели участия России в этом регионе: Если русификация [обрусение, превращение русского в русский язык], пусть даже несколько насильственное, будет объявлено целью нашей политики здесь, тогда каждый должен действовать солидарно и прилагать усилия в этом направлении. Но если ... возобладает мнение, что в наших интересах сохранить образ жизни туземцев, который веками развивался под влиянием шариата, и дать ему возможность естественным образом претерпеть эволюцию до другой формации, тогда снова необходимо применять одни и те же подходы, преследующие общую цель. [10.235]
Здесь Н. Лыкошин все же предложил «несколько насильственную русификацию» как возможную цель российской политики в Туркестане, даже если он не уточнил, что он имел в виду под этим термином. Однако, когда в 1916 году Н. Лыкошин опубликовал свои мемуары, цели России оказались еще скромнее. Здесь Н. Лыкошин определил предполагаемое сближение туркестанских мусульман с русскими просто как попытку «убедить туземцев вступить в близкие добрососедские отношения с русскими и полностью стать российскими подданными». [10.235]
Таким образом, к концу царской империи русификация и цивилизация снова были сведены к самому основному значению - обеспечению политической лояльности мусульманского населения Центральной Азии.
Постепенное разочарование российской имперской элиты в ее целях в Туркестане на протяжении полувека и смешение высоких идеологических надежд с серьезными практическими ограничениями были сведены в краткое замечание В. Наливкина (1852-1918). В. Наливкин долгое время работал в колониальной администрации Туркестана, а позже обратился к быть его самым откровенным критиком. [1.295-306] В 1913 году он опубликовал горький отчет о русском правлении в Средней Азии, в котором он вспомнил попытки официальных властей 1880-х годов распространить знание русского языка и русскую грамотность среди местного населения. Для В. Наливкина официальная настойчивость в изучении русского языка была лишь прикрытием для гораздо более далеко идущих требований: За этой официальной публичной вывеской скрывались смутные и тщательно маскируемые невысказанные надежды на возможную русификацию коренного населения - надежды, которые впоследствии оказались совершенно несбыточными.
Тем не менее, продолжал В. Наливкин, большей части имперской общественности 1880-х годов казалось «невозможным и маловероятным», что надежды на русификацию (русификацию) туземцев через русское образование могут однажды оказаться несбыточными. Выводы В. Наливкина, вероятно, верны: до конца XIX века ведущие представители империи действительно надеялись, что население Центральной Азии однажды ассимилируется в религиозном и культурном смысле, даже если это произойдет только в отдаленном будущем. Поскольку с полной русификацией мусульманского населения России в настоящее время бороться нельзя, К.П. Кауфман, М.А. Миропиев и другие пытались подготовиться к ней, распространяя русский язык и русское образование. Только после андижанского восстания такие большие надежды испарились, и российской элите пришлось довольствоваться лишь политической лояльностью коренного населения Центральной Азии.
В российских дебатах о Центральной Азии смысловые поля «русификации» и «цивилизации» в значительной степени совпали, поскольку цивилизация понималась как продвижение русской культуры. Тем не менее, за этими выражениями скрывались весьма разнообразные значения, начиная от простого обеспечения политической лояльности мусульман до полного поглощения нерусского населения Туркестана и, таким образом, вызывая их исчезновение как отдельных этнических групп.
Сознательное использование двусмысленных терминов предполагает, что влиятельные идеологи и практики российского правления намеренно оставили достаточно места для интерпретации. За расплывчатыми выражениями вроде «слияние», «ассимиляция» или «русификация» скрывалось множество различных позиций. Эти расплывчатые термины использовались прагматичными политиками, такими как Кауфман, который, конечно, не предвидел быстрого исчезновения ислама, но, возможно, не хотел разочаровывать свое начальство в центре империи, где ожидания успешной и всеобъемлющей русификации были высоки. В то же время такие двусмысленные выражения также использовались русскими националистами, которые стремились к полному поглощению местного населения в долгосрочной перспективе, но которые должны были учитывать чувствительность коренных элит Центральной Азии, которые, как утверждается, очень чутко реагировали на любое нападение на их культуру.
Колониальная администрация Турции, опасаясь возможных волнений среди мусульманского населения, обычно воздерживалась от любых мер по русификации или цивилизации. Несмотря на то, что российская общественность считала ислам препятствием для получения российского гражданства, а русский часто отождествлялась с православным христианством, колониальное руководство Туркестана избегало вмешательства в мусульманские школы и запрещало любую миссионерскую деятельность среди оседлого населения. Тем не менее, большинство наблюдателей считали, что России в целом следует стремиться к гомогенизации своего населения. Исключительно этнически нерусские активисты прямо заявили, что существование разных языков и вероисповеданий в империи стоит сохранить. Большая часть российской общественности считала религиозное и культурное разнообразие неизбежным злом и рассматривала политику невмешательства и религиозной терпимости как временную уступку, направленную на то, чтобы завоевать доверие коренных жителей и подготовиться к их дальнейшей ассимиляции с русскими.
Среди сторонников всеобъемлющей русификации коренного населения Центральной Азии надежды были особенно высоки в течение последних двух десятилетий девятнадцатого века. В эпоху растущего
русского национализма востоковеды и историки приравнивали царское правление в Центральной Азии к московской экспансии на земли, ранее населенные финно-угорскими народами. Это сравнение позволило им лелеять иллюзию возможной христианизации и культурной ассимиляции колонизированного населения Туркестана. Шсмотря на то, что попытка русификации была далека от завершения даже в европейской части России, влиятельные теоретики русского владычества в Азии ссылались на исторический опыт России, когда говорили о перспективе полного поглощения мусульман Средней Азии «правящей нацией».
Таким образом, можно сказать, что многие колониальные официальные лица понимали, что нет реальных шансов на полную русификацию мусульман Центральной Азии. Обозримое будущее, и после андижанского восстания 1898 года немногие наблюдатели продолжали верить в неминуемую кончину ислама. Поддержание стабильности стало основной задачей администрации, а русификация и цивилизация теперь обычно интерпретировались как обеспечение политической лояльности нерусского населения. Более дальновидные требования отошли на второй план. Тем не менее, важно не упускать из виду, что такие надежды существовали в российской имперской элите. Даже если они не смогли полностью заменить принцип невмешательства Кауфмана, они оказали определенное влияние на политику колониальной администрации. Более того, местное восприятие колониальной администрации часто формировалось из-за страха перед такими «тайными намерениями». Русская цивилизация не была привлекательным вариантом для мусульман Центральной Азии до тех пор, пока ее нельзя было четко отличить от русификации.
ЛИТЕРАТУРА
1. Абашин, С.Н ««В.П Баливкин: Будет то, что неизбежно должно быть и то, что неизбежно должно быть, уже не может быть. Кризис
ориентализма в Российской Империи?» НГ. Суворова (Омск Издательство Омского государственного университета, 2QQ5), 43-96; В.В. Лунин, Владимир Иаливкин Жизнь, действенность, судьба, в России - Узбекистане в прошлом и настоящем Люди, События, Размышления, (М.: Армада, 2QQ3), 295-306.
2. Алексеев, И.Л. Остроумов НП. о проблемах управления мусульманским населением Туркестанского края, Сборник Русского исторического
общества 5 (153) (2QQ2): 89-95.
3. Bauer Henning, Kappeler Andreas, and Roth Brigitte, eds., Die Nationalitaten des Russischen Reiches in der Volkszahlung von 1897. Vol. B, Ausgewahlte
Daten zur sozio-ethnischen Strukturdes Russischen Reiches (Stuttgart: Steiner, 1991), 75.
4. Babadzhanov, ««Andizhanskoe vosstanie»; Hisao Komatsu, «The Andijan Uprising Reconsidered», in Muslim Societies: Historical and Comparative
Aspects, ed. Sato Tsugitaka (London: Routledge Curzon, 2004), 29-61.
5. Духовский, С.М. Ислам в Туркестане: Всеподданнейший доклад Туркестанского генерал-губернатора генерала от инфантерии
Духовского [Ислам в Туркестане: Доклад генерала от инфантерии Духовского, генерал-губернатора Туркестана]. Ташкент. [б.и] 1899. 1. 1140b.
6. Гаспринский, Исмаил. Русское мусульманство: Мысли, заметки и наблюдения, Исмаил Гаспринский: Из наследия (Симферополь: Таврия,
1991), 30-31.
7. Гаспринский, Исмаил. ««Гибель целого народа»», Терджиман, 5 декабря 19Q8 г.; Исмаил Гаспринский, ««Куда мой ведем Бухару?» Терджиман,
30 июня 1909 г.
8. Geoffrey A. Hosking, Russia: People and Empire, 1552-1917 (London: Harper Collins, 1997), 376.
9. Dowler Wayne, Classroom and Empire: The Politics of Schooling Russia's Eastern Nationalities, Í860-1917 (Toronto: McGill-Queen's University Press,
2001), 21-33.
1Q. Лыкошин, НС. ««К десятилетию Андижанской резни, 1898-19Q8 г.» Туркестанские ведомости, 31 мая 19Q8 г.
11. Миропиев, МА. Какие главные принципы должны быть положены в основу образования Русских инородцев-мусульман? Речь,
произведенная на годичном акте Туркестанской учительской семинарии 3-го августа 1882 (Ташкент, 1882), 14. 12 Остроумов, НП. Коран и прогресс: По поведу умственного пробуждения современных российских мусульман (Ташкент: Штаб Туркестанского военного округа, 19Q1), 2Ü4, 45; Остроумов НП., Письмо Э.И Мациевскому, 21 января 19Q1 г., в ЦГА РУз, ф. И-361, опись. 1, д. 1, л. 4об. В целом, работы Остроумова относительно миссионерской деятельности и возможной русификации оседлого населения Средней Азии остаются противоречивыми и часто неясными. См Бахтияр Бабаджанов, ««Ыиколай Остроумов: ««Миссионер», ««исламовед», ««цивилизатор»?» Восток Свыше 32, корп 4 (2Q14): 44-45.
13. Обращение председателя собрания Мусульман г. Ташкента к члену Государственной думы С. Максудову, 191Q, издано под ред. Татьяны Котюковой, ««Для общения нас к русской культуре не требуются такие жертвы как забвение и отречение от родного слова: слово и слово». в Туркестане // Эхо веков / Гасырлар авазы. 1 (2QQ7): 119.
14. Романовский, Д.И. Объяснительная записка к временному положению о военно-народном управлении в Туркестанской области (Москва, 1866), 6.
15. Смирнов, И.Н Обрусение инородцев и задачи охраны политики //Исторический вестник, 47, вып 3 (1892): 753, 765. For Smirnov, see Robert Geraci, Window on the East: National and Imperial Identities in Late Tsarist Russia (Ithaca, N.Y.: Cornell University Press, 2001), 171, 202-22.
16. Смирнов, И.Н Вотяки (Казань: Императорский университет, 189Q), 7(3-71, 260-61.
17. Терентьев, М Россия иАнглия в Средней Азии СПб. 1875. 499 с. См История завоевания Средней Азии Т. 3. СПб. 19Q6. 496 с.
18. X^^rn, HH. ««К вопросу об ассимиляционной способности Русского народа»», Этнографическое обозрение, 23, вып 4 (1894): 44-45.
ДИСКУССИИ О ЦИВИЛИЗАТОРСКОЙ МИССИИ РОССИИ В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ
В настоящей статье делается попытка раскрыть сущность концепции «цивилизации», или цивилизаторская миссия России в Центральной Азии. Можно сказать, эта первая попытка интерпретации с позиции пост-колониальной концепции. Главная задача заключается в том, что насколько является приемлемым и толерантным гипотеза, проводимой цивилизаторской миссии
Российской империи в условиях традиционного центрально-азиатского общества. В этой статье можно увидеть разные подходы, концепции, которые бурно обсуждались в российском обществе, и где участниками этих дебатов являлись представители высшего ранга империи. Выдвинутые мнении имели разный характер, главным образом, таким путем они вырисовывали контуры будущее центрально-азиатских народов и общества. Важным моментом также является, выдвигаемые методы по внедрению своих целей, то есть способы реализации своих идей, путем образования или печатного капитализма, что такие методы являлись на тот момент весьма важными и успешными.
Ключевые слова: Центральная Азия, Туркестан, Россия, русификация, коренное население, мусульманское население, цивилизация, христианизация, ассимиляция, лояльная элита, школа, фанатизм.
DISCUSSIONS ABOUT THE CIVILIZATION MISSION OF RUSSIA
IN CENTRAL ASIA
This article attempts to reveal the essence of the concept of «civilization», or the civilizing mission of Russia in Central Asia. It can be said that this is the first attempt at interpretation from the standpoint of the post-colonial concept. The main task is how acceptable and tolerant is the hypothesis of the civilizing mission of the Russian Empire in the conditions of traditional Central Asian society. In this article, you can see different approaches, concepts that were vigorously discussed in Russian society, and where the participants in these debates were representatives of the highest rank of the empire. The opinions put forward were of a different nature, mainly, in this way they outlined the outlines of the future of the Central Asian peoples and society. An important point is also the proposed methods for the implementation of their goals, that is, ways of realizing their ideas, through education or print capitalism, that such methods were at that time very important and successful.
Key words: Central Asia, Turkestan, Russia, Russification, indigenous population, Muslim population, civilization, Christianization, assimilation, loyal elite, school, fanaticism.
Сведения об автора:
Фаттохзода Сарфароз - докторант кафедры всеобщей истории и религиоведения Худжандского государственного университета имени академика Б.Гафурова, E-mail: vip.sarfaroz@mail.ru
About the author:
Fattohzoda Sarfaroz - doctoral student of the Department of General History and Religious Studies, Khujand State University named after academician B. Gafurov, E-mail: vip.sarfaroz@mail.ru
ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ МУЗЫКАЛЬНЫХ КОЛЛЕКТИВОВ ТАДЖИКИСТАНА В КОНЦЕ 70-Х
И 80-Е ГОДЫ ХХ СТОЛЕТИЯ
Хасанова М. М.
Институт истории, археологии, этнографии им. А. Дониша НАНТ
В истории музыкальной жизни Таджикистана 80-е годы ХХ в. были наиболее интересными и продуктивными во всех отношениях. Таджикский государственный академический театр оперы и балета им. С. Айни, Таджикская государственная филармония, Таджикский Государственный институт искусств им. М. Турсунзаде, музыкальные училища республики, музыкальные школы, Союз композиторов Таджикистана переживали небывалый расцвет. Композиторы создавали высокохудожественные произведения, которые исполняли инструменталисты - мастера своего дела. Симфонический оркестр наконец-то был полностью укомплектован и ему было под силу исполнять сложные в техническом, а главное в идейно-содержательном плане произведения мировой музыкальной литературы. Почти каждый концерт и премьерные спектакли театра оперы и балета им. С. Айни широко освещались в СМИ. Было много и критических статей. Организовывались тематические концерты для детей и юношества. Словом музыкальная жизнь была интенсивной, богатой и разнообразной.
Этот исторический период примечателен еще и тем, что в это время творили композиторы нескольких поколений. Композиторы старшего и среднего поколений были продолжателями культурных традиций своего народа, а композиторы следующих поколений, стали создателями новых традиций и стилей. В 80-е годы состав Союза композиторов Таджикистана расширился за счет притока талантливой молодежи, причем многие из них обучались в Московской консерватории им. П. И. Чайковского. Важно отметить, что между поколениями все отчетливее проявляется преемственность: молодые творчески наследовали и развивали опыт старших коллег. Кроме того, пройдя все этапы музыкального обучения, получив высокопрофессиональное образование, освоив всю современную технику, таджикские композиторы стали известными далеко за пределами своей родины.
