CC BY
158
УДК 316.25
А. В. КОМАРОВСКИЙ,
кандидат социологических наук, Институт социологии НАН Беларуси, г. Минск
ДИСКУРСИВНЫЙ АНАЛИЗ КОНЦЕПЦИИ «ПУБЛИЧНОЙ СОЦИОЛОГИИ» М. БУРАВОГО
Статья посвящена дискурсивному анализу концепции «публичной социологии» Майкла Буравого. Выделяются и описываются три дискурсивные стратегии, являющиеся, в сущности, образцами применения принципов классической, неклассической и постнеклассической рациональности в социологии.
Ключевые слова: публичная социология, порядок дискурса, дискурсивная рациональность, дискурсивная стратегия, М. Буравой, неолиберализм, гражданское общество, социология и социальное, знание, классика, неклассика, постнеклассика, дисциплина, коммуникация.
Случай одного дискурса
Уже с момента своего вступления в должность президента Американской социологической ассоциации в 2004 г. Майкл Буравой предпринял активные действия по продвижению концепции «публичной социологии» в международном социологическом сообществе. И хотя данная идея в целом не нова для социологической науки, предложенная Буравым концепция вызвала широкий резонанс в научном сообществе и как таковая, в сущности, не могла обсуждаться и проблематизироваться исследователями, если бы не обладала достаточной актуальностью и, не будет преувеличением сказать, злободневностью. Представляется, что актуальность эта состоит не только в том, что вновь была найдена общая тема для оживления неутихающих споров между достаточно сильно политически (граждански) ангажированным, с одной стороны, и научно-нейтральным крылом внутри социологического сообщества, с другой. Нам она видится в первую очередь в том, что данная тема позволила в очередной раз поставить на повестку дня и обсудить фундаментальные вопросы устройства и «призвания» социологической науки, статус которой в современном мире значительно изменился, а ролевой набор достаточно дифференцировался, чтобы провести его обзор и предложить убедительное ранжирование различных, часто противоположных друг другу ролевых «поведенческих образцов» внутри социологической науки.
Материалом данного анализа стали ключевые тексты зарубежных и русскоязычных авторов, задавшие векторы и тон дискуссии о «публичной социологии» [2; 3; 4; 5; 6]. Мы осуществим анализ дискуссии на уровне ее/их «порождающих» эпистемологических схем, составляющих целостность всей
концепции и дискуссии, и, как следствие, выступающих сегодня как целостный дискурс в рамках социологической дисциплины. Под дискурсом мы, вслед за М. Фуко, понимаем «совокупность высказываний постольку, поскольку они принадлежат к одной и той же дискурсивной формации» [1, с. 117]. Дискурсивная формация зафиксирована, если между элементами дискурса выявлена система рассеиваний, подчиняющаяся правилам формации. Эти правила выступают «правилами применения (но вместе с тем и существования, удержания, изменения и исчезновения) в перераспределении дискурсивных данных» [1, с. 39-40]. Мы представим функциональные элементы дискурса, которые будут понятиями для эмпирического анализа дискурса о публичной социологии.
Дискурсивные объекты учреждаются посредством дискурсивной ассимиляции некой области действительности. Они фиксируются на поверхности появления посредством понятийных решеток спецификации, которые отсылают к инстанциям разграничения. В область дискурса входит и «система первичных, или реальных, отношений и система вторичных, или рефлексивных, отношений, которые мы могли бы назвать собственно дискурсивными» [1, с. 46].
Позиции субъекта фиксируются в различных модальностях высказывания. Внутри институционализированной области всякие индивиды могут занимать различные позиции субъекта, допускаемые (!) определенными объектами, благодаря принятию статуса и прав, определяющих порядок высказывания. Дискурс не просто выражает уже имеющиеся до него внедискурсив-ные отношения, а регулирует высказывание истины, делающее возможными некоторые практики.
Концепты организованы в поле высказываний по специфическим правилам. «Наша задача - определить, согласно каким схемам (рядоположенно-стью, одновременным группировкам, линеарным или взаимообращающимся) высказывания могут быть связаны друг с другом в определенном типе дискурса» [1, с. 61]. Эти процессы определяются доконцептуальнымуровнем, который навязывает исторически специфическую для каждого дискурса анонимную единообразность использования концептов.
Стратегии дискурса не укоренены вне дискурса в качестве «мировоззрения» или «интереса», как и не являются суммой различных мнений. Стратегии нужно описывать как способ образования трактовок объектов, способ расположения форм высказывания, способ манипулирования концептами. Определенный способ обустройства взаимосвязи между первичными и вторичными отношениями является некоторым случаем дискурсивной рациональности.
Таким образом, дискуссию о публичной социологии мы проанализируем как специфический дискурс. В заключение методологической части сделаем два дополнительных замечания и определим цель статьи. Во-первых, этот дискурс мы анализируем как ныне учреждаемую область знания, отку-
да обустраивается некая позитивность, ведь наша «археология рассматривает схему дискурсивная практика - знание - наука» [1, с. 182]. Имеются попытки задать «предварительные условия для того, что будет осуществляться и функционировать как познание или иллюзия» [1, с. 181], как знание научное или знание идеологическое. Мы спрашиваем не об «истине вообще»: какова единственная, самая публичная «публичная социология». Мы спрашиваем о случаях учреждения «порядка истины»: как формулируются возможные версии публичной социологии. Мы говорим не о ставшем окончательном дискурсе, а о длящемся и сегодня процессе разработки версий в рамках дискурса публичной социологии.
Во-вторых, мы не рассматриваем этот дискурс как мета-дискурс «социологии о социологии». Если он имеет некое рефлексивное отношение к дискурсивной формации, обобщенно именуемой «социология», то не в качестве всеобщего, привилегированного обозревателя всей социологии, а лишь как предъявляющий некие «способы рассеивания» и упорядочивания некоторых, для специальных целей («прагматически») отобранных дискурсивных элементов (объектов, позиций субъекта, концептов и стратегий). Участниками дискуссии предпринимаются попытки трансформировать эти элементы и тем самым установить специфический способ связывания первичных и вторичных отношений, который определяет возможность специфических практик.
Таким образом, наша цель состоит в выделении и описании стратегий дискурса публичной социологии, регулирующих совокупности правил связывания дискурсивных и внедискурсивных отношений (то есть уровней социологического и социального). Каким образом определенные дискурсивные стратегии делают возможными определенные позитивности, определенные социальные и социологические практики в рамках дискурса публичной социологии?
Случай Майкла Буравого
Выделим поле объектов и позиции субъекта в тексте М. Буравого. В качестве современной социальной действительности Буравой определяет «социальное бытие в глобализирующемся мире» в состоянии деградации. Деградация влияет на здравый смысл, политическую практику и публичный дискурс: такова решетка спецификации, отсылающая к инстанции различения - неомарксистскому (грамшианскому) прочтению ленинской статьи «Что делать?». Эти специфические области появляются на поверхности объекта - «подчиненных ^иЬиЬегп) групп, подчиненных по гендерным, классовым, расовым, этническим или национальным линиям» [2, с. 4]. Соответственно выделяются три позиции социолога, когда он 1) понимает здравый смысл подчиненных групп, 2) осуществляет политическую практику в отношении подчиненных групп и 3) выражает интересы подчиненных групп. Однако проблема состоит в том, чтобы понять, «как социологи могут делать общее дело с социальными
группами и сохранить свою честь (integrity)» [2, с. 6], свою целостность и со-общенность. Таким образом, имеется взаимообусловленность общего дела и общности социологов. Обратимся к специфике отношений между подчиненными группами и социологией в контексте некоего «общего дела».
Современная, третья, волна маркетизации (подчинение рынку) происходит в скрытом сговоре с либеральной демократией, производящей глобальную деградацию социального. Другим силовым полюсом выступает гражданское общество, являющееся убежищем социального. Хотя некоторые социологи следуют влиянию рынка, поддерживая теории рационального выбора, ядро социологов стоит на позиции гражданского общества, чтобы изучать и отстаивать «силу социального», «ценность социального». Но само «гражданское общество грешит собственными эксклюзиями, формами подчинения, дискриминации и эксплуатации» [2, с. 5]. Ввиду этого «общее дело» всех - это борьба с деградацией социального, требующая защищать «интересы общества как интересы всех» [2, с. 5]. Таким образом, деградация социального состоит в том, что оно разобщено, подчинено и невидимо. Здоровое социальное - это автономное, целостное и предъявляемое (видимое/слышимое) социальное.
Соответственно социология разделяется так, как требуют различные доминанты и силовые линии. Буравой фиксирует четыре возможные позиции социолога: прикладная социология на службе у государства и рынка либо социологии в пределах «чистой» науки: академическая социология, профессиональная социология и критическая социология. Чистота науки сохраняется при невмешательстве в общество, в борьбу за гражданское общество. Условием наличия таких социологий выступает линия «научность-ненаучность», изоморфная линии «нейтральность-ангажированность». Буравой избегает наложения линий и шантажа безусловной максимы «научность тогда и только тогда, когда нейтральность». Его задача двойная: одновременно выйти к внешнему миру и преодолеть расщепленность социологии.
Объединение социального и объединение социологов взаимно обусловлены. В пространстве между рынком, государством и гражданским обществом у подчиненных групп и социологов появляются новые имена - публики и публичные социологи. Эта терминологическая трансформация отражает взаимное изменение статуса субъекта и объекта. Существуют традиционная и органичная публичная социологии, а существование этих типов обусловлено двумя типами публики. С одной стороны, существует публика широкая, безымянная, пассивная, состоящая из «частных индивидов, не выработавших общую волю» [2, с. 6], публика, которая не понимает условия собственной подчиненности. Поэтому традиционный публичный социолог должен монополизировать знание, бороться с ложным здравым смыслом, вещая с высокой трибуны на расстоянии. С другой стороны, есть публика немногочисленная, сосредоточенная в одном месте, видимая, сплоченная и противящаяся обыденному и общепринятому [2, с. 6]. Соответственно органичный публичный социолог обращается к публике, веря в то, что им достает разума для осозна-
ния своего подчиненного положения. Поэтому «коммуникации органичного социолога с его "публиками" двусторонние и взаимные» [2, с. 6]. Какой тип публичного социолога требуется сегодня?
Это определяется объектом изучения и заботы социолога. Первая волна маркетизации осуществляет коммодификацию труда, вторая - денег, а третья -уже самой природы. Для Буравого принципиально, является ли подчинение видимым, ощутимым подчиненными. Возможно, что подчинение «происходит на более удаленном уровне, затрудняя понимание подчиненными группами их жизненного опыта» [2, с. 7]. В эпоху третьей волны маркетизации коммодификация природы «делает себя видимой своим жертвам» [2, с. 7], что благоприятствует органичной публичной социологии. Видимыми являются конфликты за жизненные природные ресурсы - территорию, воду, землю. Глобальность подчинения соседствует с локальным характером подчинения и требует специфической стратегии - политической практики глобального масштаба. Буравой говорит о необходимости «подняться на уровень мира» [2, с. 7]. Ответ формулируется как необходимость перевода, посредничества, что в условиях позиционной войны на различных местах оборачивается необходимостью создания универсального дискурса, а в пределе - глобального гражданского общества, способного на равных бороться с союзом глобального рынка и государств.
Таким дискурсом является публичный дискурс прав человека. Цель здорового социального - это формирование «сообществ для самореализации на путях симметричной взаимности и взаимного признания» [2, с. 8], выполнение прав на достойный труд и материальный комфорт. Дискурс прав человека сегодня монополизирован неолиберальной имитацией свободы, он является площадкой идеологической борьбы. В процессе борьбы происходит создание общностей борющихся, требующих участия публичных социологов в качестве переводчиков, состоящих в не опосредуемых отношениях с публикой, обустраиваемых вне каналов коммодифицированных СМИ. Университет также не может служить убежищем, потому что уже вовлечен в рыночные отношения производства и торговли знанием. Нужно покинуть академическую башню из слоновой кости. Такова программа Буравого.
***
Обратимся к аналитике концептуальной сетки М. Буравого и ее интердискурсивным основаниям. Мы отмечали три патологических качества деградировавшего социального: разобщенность, подчиненность и невидимость (без-молвность).
Рассмотрим концепт разобщенности. Единство - это обратная сторона разобщенности. Оно является центральным вопросом в борьбе против разобщающего неолиберального атомизма. Этот концепт регулирует совокупность терминов: разделенность, разобщенность, сплочение, объединение и др. Совокупность в тексте распадается на два ряда. Один принадлежит ариф-
метико-геометрической метафорике о социальном как множестве: имеются разрозненные совокупности, которые могут быть собраны в единую совокупность (унификация), в одну силовую точку сопротивления. Другой описывает скорее процедурный способ единства (гомогенизация), допуская автономию совокупностей. К примеру, понятие позиционной войны предполагает возможность глобальной полицентричной борьбы благодаря рамочной регуляции: сопротивление на местах при координации рассредоточенных сил через общий язык. Примечательно, что в дискурсе публичной социологии предъявляются те же концептуализации, которые присутствуют у философских наследников Антонио Грамши. Речь идет о соотношении универсального и партикулярного [7], а также о проблематике множественности [8; 9]. Отметим лишь, что установка на «единство» есть «родовая травма» модернового способа мыслить социальность, исходящего из просвещенческой идеи всеобщего рационального порядка, устанавливаемого посредством унификации множественностей социального.
Совокупность терминов концепта разобщенности коррелирует с совокупностью терминов концепта подчинения (эксплуатация, угнетение, принуждение, дискриминация). С одной стороны, значима логика глокального характера эксплуатации: проблемы нельзя, в конечном счете, свести к локальным составляющим, ведь глобальный масштаб проблем обусловлен скорее синер-гетическим, чем аддитивным эффектом. Это и вопрос причин, и необходимого способа борьбы с глобальной эксплуатацией. С другой стороны, наличие разделительных социальных линий есть условие и материал для обустройства и трансляции дискриминации и эксплуатации. При этом одна логика квалификации патологии социального («разобщение всех» как таковое, скрыто предполагающее некое всеобщее Единое, обобщающее всех социальное тело) соседствует с иной логикой, которая содержит два момента. Деградация социального возможна не столько ввиду наличия линий разделения самих по себе (разделения Единого), сколько ввиду их «больного» использования. А это подчинение разделенных обусловлено неолиберальной идеологией, воспроизводящей атомизированного субъекта - рационального, самоопределяющегося, автономного индивида («робинзонада» Homo economicus, Единичного). Таким образом, образ активной множественности видится ни во всеобщем Едином, ни во всеобщем Единичном, а в локальных сообществах, способных противостоять подчиняющему разделению.
Третье патологическое качество - его невидимость, безмолвность. Невидимость подчинения соседствует с невидимостью подчиненных. Артикуляция первого требует артикуляции вторых. Задача социолога состоит в получении и донесении знания об эксплуатации и возможностях освобождения. Речь идет не просто об информировании, а о коммуникации и переводимости социологического языка в понятные публике языки и обратно (эта позиция усилена Буравым в следующей статье), о посредничестве между сообществами сопротивленцев. В этом контексте стоит отметить, что термин «subultern»
концептуализирован в эссе крупного теоретика постколониализма Гаятри Спивак «Can the Subaltern Speak?», опубликованном в сборнике «Marxism and the Interpretation of Culture» (1988). Поэтому мы акцентируем перевод «безмолвный», усиливающий коммуникационный аспект.
В другом тексте Буравого мы фиксируем те же регулярности дискурса. Предметом обзорной статьи стали стратегии глобальной социологии: высокая социология сверху или социология снизу, «связывающая повседневные практики реальных социологов, реагирующих на окружающие проблемы их обществ» [3, с. 14]. Автором отмечается «односторонняя» (Китай, Россия) и «двойная контекстуализация» (ЮАР, Индия, Бразилия). В первом случае исследуется, как производится знание, а во втором - как производится знание и каков объект исследования. Таким образом, взаимосвязь объекта и субъекта, прочитываемая в данном приеме, рассматривается в различных историко-культурных версиях, в различных случаях совмещения прикладной, академической, профессиональной и критической социологий. В заключение этого комментария Буравой рассматривает три вызова снизу для глобальной социологии, три вызова локального: возможность 1) общего проекта, 2) общего дискурса, «который бы позволил связать наши общие практики» [3, с. 19] и 3) общего языка, преодолевающего границы.
Три стратегии
Проведя эмпирический анализ текстов, мы выделим и кратко опишем три дискурсивные стратегии. Напомним, что речь идет о версиях учреждения позитивности дискурса, то есть об отправлении определенных практик в условиях дискурсивно заданного способа отношения социального и социологического. Дискурс обусловливает возможность регулярности (деления) практик посредством их «регуляризации» (установления правил).
В анализируемой области знания учреждается порядок истинного и ложного, задающий правила высказывания истины, которые регулируют отправление практик. Комплекс таких правил есть ни что иное, как стратегия дискурса. Фактически эти стратегии соседствуют, пересекаются и взаимно трансформируют друг друга. Нам следует выяснить, какие стратегии присутствуют в дискурсе публичной социологии и как они взаимодействуют.
Дисциплинарная стратегия заявляет безусловную дистанцию между социологией и социальным. На передний край может выдвигаться то проблема демаркации науки и не-науки (ценностной нейтральности), то проблема научности ангажированной публичной социологии. Дискурсивная стратегия представляет социологию как рефлексивную технологию обустройства социальности. Дискурсивное социологическое знание участвует в специализированных практиках в политике, экономике, образовании и т. д. Коммуникативная стратегия проблематизирует опосредование как между социологией и социальным, так и внутри социального. На передний план выходит проблема взаимопереводимости специальных и повседневных языков.
В общем виде проблему публичности социологии мы можем представить как проблему необходимой конвертации социологического (специализированное знание о социуме) и социального знания (повседневное знание для ведения совместной жизни). Дисциплинарная стратегия учреждает дистанцию между этими знаниями, стягивает на себя привилегию дешифровки социальности и «открытия» истины социального знания. Это стратегия чтения, информирования, просвещения. Здесь публичный = «известный». Дискурсивная стратегия мыслит отношение знаний как взаимоналожение и трансформацию двух способов знать, чтобы действовать. Это стратегия рефлексии, высказывания, проектирования. Здесь публичный = «гражданский». Коммуникативная стратегия стремится к снятию дистанции между знаниями, заботясь о взаимопереводимости языков, выработанных в этих знаниях. Это стратегия понимания, коммуникации, кооперации. Здесь публичный = «коммунитар-ный» (сообщенный).
В заключение отметим, что для дискурсивного случая Буравого предельной стратегией является коммуникативная стратегия, поскольку ставится вопрос о публичности - способе участия и взаимодействия социологии и социального в «общем деле». Иные стратегии отстраиваются относительно коммуникативной, отталкиваясь от фоновых смыслов научности, участия и т. д., отсылающих к иным стратегиям. На поверхности дискурса публичной социологии стратегии могут развертываться одна в другую. Например, социологическое исследование представимо как этап в цикле коммуникации, либо как инструмент рефлексивной практики управления.
Является ли дискурс публичной социологии специфическим «эпистемологическим разрывом» в линии социологического знания, отражающим рождение нового этапа развития дисциплины? При всей неоднозначности возможных ответов на этот вопрос следует отметить, что поднятые в ней вопросы вновь актуализируют вопрос о статусе (социальной) науки в современном обществе, ее ответственности за «объективно» изучаемую социальную действительность. Дискуссия публичной социологии, ее основания и положения требуют дальнейшей рефлексии, которая поможет оценить жизнеспособность концепции в современных условиях развития науки.
Литература
1. Фуко, М. Археология знания / М. Фуко. - Киев : Ника-Центр, 1996. - 208 с.
2. Буравой, М. Что делать? Тезисы о деградации социального бытия в глобализирующемся мире / М. Буравой // Социол. исслед. - 2009. - № 4.
3. Буравой, М. Комментарий: за глобальную социологию низших слоев? / М. Буравой // Социол. исслед. - 2009. - № 4.
4. Вевёрка, М. Некоторые соображения по прочтении статьи М. Буравого «Что делать?» / М. Вевёрка // Социол. исслед. - 2009. - № 4.
5. Тощенко, Ж. Т. Публичная или профессиональная публичная социология? / Ж. Т. То-щенко, Н. В. Романовский // Социол. исслед. - 2009. - № 4.
6. Подвойский, Д. Г. «Публичная социология» в прошлом и настоящем: уточнение координат / Д. Г. Подвойский // Социол. исслед. - 2009. - № 5.
7. Лакло, Э. К радикальной демократической политике: предисловие ко второму изданию «Гегемонии и социалистической стратегии» [Электронный ресурс] / Э. Лакло, Ш. Муфф // Политиздат. - Режим доступа: http://www.politizdat.ru/outgoung/15/. - Дата доступа: 28.08.2009.
8.Хардт, М. Империя / М. Хардт, А. Негри / под ред. Г. В. Каменской, М. С. Фетисова. - М. : Праксис, 2004. - 440 с.
9. Хардт, М. Множество: война и демократия в эпоху империи / М. Хардт, А. Негри ; под ред. В. Л. Иноземцева. - М. : Культур. революция, 2006. - 559 с.
a. v. kamarouski
discursive analysis of the concept public sociology" by m. burawoy
Summary
The given article is devoted to the discursive analysis of the concept of "public sociology" by Michael Burawoy. Three discursive strategies are revealed and described. They are, in fact, samples for application of classical, non-classical and post non-classical rationality in sociology.
Keywords: public sociology, discourse order, discursive rationality, discursive strategy, Michael Burawoy, neoliberalism, civil society, sociology and sociality, knowledge, classic, non-classic, post non-classik, discipline, communication.
Поступила 29.10.2015 г.
