CC BY
34
УДК 81'36:42 Н. Б. Кудрявцева
доктор филологических наук; доцент, заведующая кафедры грамматики и истории французского языка факультета французского языка МГЛУ; e-mail: nkoudriavtseva@mail.ru
ДИСКУРСИВНЫЕ ФУНКЦИИ ЯЗЫКОВОЙ ИГРЫ (на материале французской грамматики)
Статья посвящена изучению дискурсивного потенциала языковой игры и анализу грамматических средств ее выражения во французском языке -морфологических (функциональной транспозиции частей речи, степеней сравнения и интенсивности прилагательного, валентности глагола) и синтаксических (сочинительных, амплифицированных, парцеллированных, анафорических и вводных конструкций, а также порядка слов).
Ключевые слова: дискурсивные функции; языковая игра; речевое воздействие.
Kudryavtseva N. B.
Doctor of Philology; Associate Professor, Head of the Department of the French Language Grammar and History, Faculty of French, MSLU; e-mail: nkoudriavtseva@mail.ru
DISCURSIVE FUNCTIONS OF THE LINGUISTIC GAME (Based on French Grammar)
The article investigates the discourse potential of linguistic game and analyses the grammar means of its expression in French - morphological (functional transposition of speech parts, verbal valency, adjectival degrees of comparison and intensity) and syntactical ones (coordinative, amplified, anaphoric, introductory and parcellated constructions, as well as word order).
Key words: discursive functions; linguistic game; speech impact.
В статье излагаются результаты исследования дискурсивного, т. е. воздействующего потенциала языковой игры, опирающейся на средства французской грамматики. Под речевым воздействием мы понимаем речевое общение, рассматриваемое с точки зрения стратегий и тактик говорящего, а также используемых им лингвистических средств, обусловливающих достижение поставленных коммуникативных целей. К таким целям, в частности, относятся: формирование отношения реципиента к какому-либо лицу, предмету, явлению; модификация системы ценностей адресата; влияние на общий эмоциональный настрой последнего и т. д. Для достижения указанных целей адресант активно прибегает к языковой игре.
Языковая игра рассматривается нами как особая форма лингво-креативной деятельности, основывающейся на нарушениях языковой (в данном случае грамматической) нормы, с установкой на комический эффект (шутка, каламбур, индивидуально-авторские тропы и т. п.).
Основной функцией языковой игры является людическая (или игровая). Эта языковая функция выделяется далеко не всеми исследователями. Более того, она рассматривается ими лишь как второстепенная функция языка. Приведем в этой связи характерные высказывания французских лингвистов П. Гиро: «Если главной функцией языка является передача информации, то языковая игра лишена этой функции»1 [7, с. 41] и Л.-Ж. Кальве: «Коммуникативная функция является наиболее важной, но не единственной функцией языка. Среди других языковых функций можно назвать людическую. Уровень языкового мастерства находит свое выражение не только в способности передавать информацию, но еще и в способности прибегать к игре слов и понимать ее» [5, с. 30]. Мы полагаем, что эти высказывания французских ученых чересчур категоричны, и с ними вряд ли можно полностью согласиться. Известно, что коммуникация в широком понимании включает в себя не только непосредственную передачу информации, но и условия общения говорящего и слушающего, их отношение к сообщаемому и друг к другу. Таким образом, противопоставляя игровую и коммуникативную функции языка, П. Гиро и Л.-Ж. Кальве игнорируют дискурсивно-прагматический аспект речевого взаимодействия. Между тем, акцентируя как нечто говорится (поиск наиболее адекватного способа передачи информации, стремление наглядно изобразить ситуацию, желание сымитировать речь человека и т. д.) и отношение коммуникантов к объекту речи и друг к другу (оценка, насмешка, шутка, ирония и т. д.), языковая игра явно тяготеет к сфере прагматики и анализа дискурса, изучающих употребление языка в конкретных коммуникативных ситуациях, т. е. речевое воздействие.
Следует также обратить внимание на то, что традиционному термину «игра слов» мы предпочитаем термин «языковая игра». Наш терминологический выбор объясняется тем, что понятие «языковая игра» значительно шире, чем понятие «игра слов». В самом деле, говорящим могут обыгрываться не только слова, но и другие языковые единицы - как большие (словосочетание, предложение), так и меньшие (звук, морфема), чем слово, а также различного рода языковые
1 Здесь и далее перевод наш. - Н. К.
категории (например, порядок слов или тип синтаксической связи). В статье мы рассмотрим некоторые неканонические, отклоняющиеся от языковой нормы употребления грамматических явлений, используемые для создания игрового эффекта.
Прежде всего обратимся к примерам, представляющим собой случаи нарушения морфологической нормы французского языка. К их числу, в частности, относятся разнообразные изменения грамматических характеристик тех или иных частей речи, а также приписывание им грамматических категорий, которые им несвойственны. Среди подобных трансформаций одно из центральных мест, несомненно, занимают модификации глагольных форм: перевод глаголов из разряда переходных в непереходные и наоборот, изменение их валентност-ных особенностей, нарушение парадигм спряжения и т. д.:
(1) Par instants, on a l'impression que le carburateur va divorcer d'avec la boîte à vitesses [8, p. 202].
(2) Certains vitraux des fenêtres gothiques manquent à l'appel [8, p. 135].
(3) Le Gros attaque les petits pains après avoir pris la sage précaution de les envelopper dans plusieurs tranches de jambon pour qu'ils ne s'enrhument pas [8, p. 147].
(4) Une formidable mornifle lui fait éternuer son râtelier [9, p. 77].
(5) La porte s'ouvre à la volée, et moi, j'interloque du spectacle [10, p. 25].
(6) Je me prends à part pour une conférence privée à l'issue de laquelle je vote à l'unanimité la motion suivante: « Faut faire quelque chose » [8, p. 137].
(7) Situation critique. Je me convoque pour une réunion de sommet à laquelle je participe immédiatement et je vote l'ordre du jour à la majorité absolue, lequel ordre du jour déclare que je dois mettre mes os en lieu sûr dans le plus bref délai [8, p. 177].
Так, в примерах (1), (2), (3) глаголы divorcer, manquer à l'appel и s'enrhumer, обычно употребляющиеся с одушевленными подлежащими и дополнениями, сопровождаются неодушевленными существительными, в результате чего высказывания приобретают комическую окраску. В (4) непереходный глагол éternuer сочетается с прямым дополнением râtelier, что способствует более образному описанию сцены драки. В (5), напротив, переходный глагол interloquer употребляется как непереходный, акцентируя таким образом степень
изумления персонажа при появлении в его кабинете незваных гостей. Но самыми интересными, безусловно, являются примеры (6) и (7), в которых выражениям prendre quelqu'un à part и convoquer pour une réunion de sommet предшествует личное местоимение первого лица, что никак не сочетается с действиями «отвести кого-либо в сторону» или «пригласить кого-либо на встречу в верхах»1.
Для создания людического эффекта некоторые авторы используют особенности образования мофологических форм глаголов:
(8) Le botaniste contemple ses plantes fleurissantes avec une mine florissante [6, p. 94].
(9) Le verbe choir présente des difficultés de conjugaison et de nombreuses formes inusitées. Aussi conseillons-nous aux élèves l'utilisation du verbe se casser la gueule qui a un sens équivalent [6, p. 99].
Так, парадигма спряжения глагола II группы fleurir содержит две серии форм imparfait, participe présent, gérondif и adjectif verbal. Одна из них, передающая прямое значение этого глагола (цвести - être en fleurs), образуется от основы fleur- ; другая, выражающая переносное значение (сиять - briller), - от основы flor-. Сталкивая в рамках одного высказывания два разноосновных отглагольных прилагательных, автор образует забавный каламбур: ботаник наблюдает за цветущими растениями с цветущим видом. В примере (9), еще более комичном, речь идет о так называемом дефективном глаголе choir - падать. Дефективными во французской грамматике называются глаголы, в парадигме спряжения которых отсутствуют те или иные формы (например, у глагола choir нет форм imparfait de l'indicatif, présent du subjonctif, impératif). Кроме того, данный глагол отличается низкой частотностью и сложностью существующих форм. В этой связи автор шутливо предлагает употреблять вместо choir глагольное выражение se casser la gueule - разбить себе физиономию.
1 Интересно, что французский писатель Фредерик Дар, более известный как автор иронических детективов, пишущий под псевдонимом Сан-Антонио, из произведений которого мы взяли цитируемые примеры, называет себя самым выдающимся «детранзитивизатором» (le plus grand detransitifieur) французской литературы [10, c. 129]. Тем самым автор подчеркивает, что он чаще, чем другие литераторы, прибегает к приему преобразования переходных глаголов в непереходные, и наоборот.
Кстати, примеры (8) и (9) взяты из учебника Ж.-Л. Фурнье «Grammaire française et impertinente», который полностью построен на основе языковой игры и название которого переводится на русский язык как «Нелепая грамматика французского языка». Как отмечает автор в предисловии к своей книге, все грамматические правила в ней формулируются четко и традиционно, а вот иллюстрирующие их примеры представляют собой балагурство [6, p. 4]. Так, в приведенном ниже фрагменте Ж.-Л. Фурнье объясняет, в чем заключается специфика служебных слов:
(10) Au péril de sa vie, le médecin se précipita au chevet du moribond et le délesta de son portefeuille [6, p. 10].
Комментарий, сопровождающий данный пример, выглядит следующим образом: au и de здесь являются предлогами, et - сочинительным союзом, а врач - настоящим мерзавцем [там же].
Грамматические характеристики прилагательных обыгрываются не менее часто, чем глагольные. Причем наиболее распространенным приемом языковой игры является образование степеней сравнения от прилагательных, не принадлежащих к категории качественных:
(11) Ce problème est le point d'interrogation le plus majuscule de macarrière [8, p. 18].
(12) L'instant est aussi capital que Paris, Rome, Madrid, Moscou, Washington, Bucarest, Athènes, Berne, Mexico, Canberra et Varsovie, c'est vous dire [8, p. 99].
(13) Un silence aussi meuble que celui des Galeries Barbès s'étale dans la cave [8, p. 111].
(14) Moi, c'est autre chose,plus m'enfoutiste encore [8, p. 82].
Так, в (11) автор образует превосходную степень от относительного прилагательного majuscule - прописной, заглавный, в результате чего персонаж произносит каламбур: «Данная проблема - самый заглавный вопросительный знак в моей карьере». В (12) сравнительная степень образуется от прилагательного capital, которое уже само по себе выражает идею превосходства. К тому же в контексте оно намеренно сталкивается с однокоренным существительным capitah - столица. Смысл полученного таким образом высказывания сводится к следующему: переживаемый момент не менее важен, чем перечисленные мировые столицы вместе взятые. В (13) мы имеем дело со сравнительной степенью окказионального отыменного
прилагательного meuble, призванного показать, что вокруг персонажа воцарилась полная (букв. 'мебельная') тишина. Наконец, в (14) образована степень сравнения от окказионального прилагательного, восходящего к предложению Je m'en fous, которое передает абсолютно безразличное отношение говорящего к происходящему.
Степени интенсивности признака, также присущие исключительно качественным прилагательным, в людических целях могут приписываться прилагательным других видов, как и степени сравнения:
(15) Pinuche est suivi d'un monsieur tellement anonyme que je suis surpris d'apprendre qu'il a un nom et même un prénom [8, p. 9].
(16) Elle va prendre dans son buffet archibreton une carafe remplie d'un liquide émeraude [10, p. 39].
(17) Blanche de Castille qui était très collet monté surveillait étroitement les jeunes époux [10, p. 67].
(18) Un brou tout ce qu'il y a de haha retentit au-dehors [8, p. 175].
(19) Le tohu est bohu à ne plus en pouvoir [8, p. 92].
Например, в (15) высокой степенью признака наделяется прилагательное anonyme, передающее характеристику, не поддающуюся градуированию. В примере (16) усилительный префикс archi- сочетается с прилагательным breton, обозначающим этническую принадлежность, что также исключает идею скалярности. В (17) высокая степень интенсивности признака образована от окказионального отыменного прилагательного collet monté для выражения чрезмерной чопорности и сдержанности королевы Бланш Кастильской, описываемой в историческом романе. В (18) и (19) сложные существительные с семантикой шума и суматохи расщепляются на составные части, первая из которых становится определяемым, а вторая - определяющим. Именно последняя - окказионально адъективная - часть сопровождается интенсификаторами признака tout ce qu'il a de и à ne plus en pouvoir, приписываемого первой части. Полученные таким образом высказывания, содержащие отсутствующие во французском языке и лишенные всякого смысла компоненты, все же передают в недифференцированном виде идею сильного беспорядка, которая адекватно воспринимается и интерпретируется реципиентом. Следует подчеркнуть, что для усиления степени интенсивности признака и для игровых целей могут использоваться сразу несколько наречий-интенсификаторов: c'est une gonzesse si tant tellement expérimentée [10, p. 24]; ces engins sont tant tellement dangereux [10, p. 108].
Некоторые из приведенных примеров позволяют также говорить об активной роли в создании людического эффекта функциональной транспозиции частей речи. Прежде всего следует упомянуть в этой связи конверсию, т. е. переход слова из одной части речи в другую без участия аффиксов, лишь путем изменения его синтаксической функции и морфологической парадигмы. Во французском языке авторы ради балагурства нередко прибегают к окказиональной конверсии в форме вербализации, особенно отыменной и отадъективной:
(20) Le vent tornade sur l'île [10, p. 121].
(21) - J'en ai ma claque de ces deux monstres, m'man. - Merci pour eux, lugubre le Gros en apparaissant [9, p. 201].
Не менее часто встречаются примеры окказиональной адъективации, причем даже целых предложений:
(22) L'unique fauteuil de la pièce est en cuir artificiel-lavable-qu'avec-les enfants-on-ne-peut-pas-se-permettre-l'autre-qui-craint-tant [10, p. 129].
До сих пор мы рассматривали лишь случаи языковой игры, основывающейся на использовании морфологических средств. Однако синтаксические средства также обладают значительным людическим потенциалом, но почему-то игнорируются исследователями. Так, О. С. Иссерс со ссылкой на Ш. Балли пишет: «Синтаксические средства являются (в отличие от "прямых" лексических) лишь «косвенными» выразительными средствами» [1, c. 144]. Между тем анализ корпуса примеров современного французского языка свидетельствует о том, что синтаксис обладает широкими возможностями для создания различного рода комических ситуаций и эффектов.
Прежде всего отметим, что, как и в случае игры со словами, опирающейся на лексическую многозначность (полисемию, омонимию, параомонимию), игра с синтаксическими конструкциями также основывается на неоднозначности, но только грамматических структур:
(23) C'était la devise d'une gente amie et je l'ai faite mienne (la devise et la gente amie) [8, p. 50].
Из приведенного примера, если бы за ним не следовала парентети-ческая конструкция с дополнительными разъяснениями, непонятно, что сделал своим говорящий - девушку или ее девиз. Обычно реципиент, столкнувшись с неоднозначным высказыванием, должен осуществить выбор в пользу одного из передаваемых смыслов. Однако
в примере (23) комизм, опирающийся на эффект обманутого ожидания, заключается в том, что для адекватной интерпретации сказанного необходимо принять во внимание оба смысла. Таким образом, в основе анализируемой языковой игры вновь лежит сосуществование нескольких означаемых при одном означающем.
Свою специфику при языковой игре имеют и авторские слова, вводящие чужую речь. В наших публикациях мы неоднократно подчеркивали, что в отличие от косвенной речи, прямую речь могут вводить не только глаголы говорения и мышления, но также глаголы эмоции и чувства, мимики и жеста. Именно на эту особенность феномена чужой речи опираются авторы художественных произведений, стремясь максимально разнообразить вводные конструкции:
(24) - A quoi tu rêves? mastique Béru [9, p. 374].
(25) - Chère maman, rondejambe-t-elle, je ne sais pas si vous avez déjà entendu en causer [9, p. 210].
(26) - Tu vas rejoindre ta souris? - Quelle souris? froncé-je-les sourcils-je [9, p. 106].
(27) - Allô, Gros ! C'est re-moi,parodiébérus-je [9, p. 296].
(28) - Je crois que le commissaire Létron vous a mis au courant? - Au courant de quoi ? l'à-brûle-pourpoints-je [10, p. 20].
Во-первых, в качестве вводящих глаголов используются такие, которые никак не связаны с процессом говорения. Во-вторых, часто данные глаголы представляют собой авторские неологизмы. В-третьих, указанные вводные конструкции употребляются в первом лице единственного числа, что для французского языка нетипично, поскольку практически непроизносимо. Таким образом, слова автора, сопровождающие прямую речь, привлекают внимание читателя своей необычностью и создают желаемый эффект - иронический, шутливый, оценочный и т. д.
Среди синтаксических конструкций, способных выполнять люди-ческую функцию, следует также назвать анафорические. Подчеркнем, что в данном случае мы имеем в виду не средство внутритекстовой референции, отсылающее к тому, о чем говорилось раньше, а так называемое единоначатие [2, c. 50], заключающееся в повторении тождественных элементов в начале нескольких параллельных отрезков речи:
(29) Louis XIV regroupe ses Seigneurs autour de son auguste personne. Il les comble d'honneurs et crée des charges pompeuses et stupéfiantes telles
que celle de « Contrôleur des perruques » ! Il les noie dans les flots de dentelles ! Il les étourdit dans les lumières de ses fêtes ! Il les fatigue à coups de bals et de chasse ! Il les mate en leur faisant jouer les larbins, mais de telle manière qu'ils se battent pour lui tendre son papier hygiénique ou pour lui verser sa camomille du matin [9, p. 246].
В приведенном примере автор с юмором описывает, как король Людовик XIV после восхождения на трон создавал круг своих приближенных, возлагая на них надуманные обязанности (например, контролер париков), покрывая их многослойными кружевами и ослепляя пышными праздниками. В результате подобного обращения знать превращалась в смиренных лакеев, соревнующихся между собой за право подать королю утреннюю ромашковую настойку или туалетную бумагу.
Все предложения в данном отрывке построены по одной и той же модели: они начинаются с личного субъектного местоимения il, за которым следует объектное местоимение les, предшествующее переходному глаголу. Подобная позиция местоимений, отражающая подчиненное положение аристократии по отношению к монарху, активизирует внимание реципиента и выполняет усилительно-выделительную функцию. Кроме того, взаимодействуя с приемами «нагромождения» описываемых действий и их ниспадающей градацией, анафора также реализует оценочную функцию.
С анафорическими конструкциями в известном смысле сближаются амплифицированные: и те, и другие характеризуются избыточностью синтаксической структуры. Однако, если в первых избыточность создается вследствие многократного повторения одних и тех же элементов, то во вторых - в результате «нагромождения» равнозначных выражений, используемых для усиления выразительности речи [2, c. 42]. Понятно, что чем больше протяженность амплифицирован-ного текста и чем несовместимее в семантическом плане соединяемые в нем компоненты, тем сильнее воздействующий потенциал такого речевого произведения, тем гротескнее производимый им людиче-ский эффект. В качестве примера можно привести отрывок из романа Сан-Антонио «Le loup habillé en grand-mère », в котором описывается, какие вещи жена (Berthe) сложила в чемодан мужа (Béru), прежде чем выставить его за дверь:
(30) - Berthe m'a fait ma valoche et m'a collé sur le palier.
Comme preuve de ses dires, Béru ouvre sa valise et en extirpe : trois chaussettes trouées, deux calbars sans manches, un tricot de corps à grille, une chemise-noire-qui-fut-blanche, une chemise-blanche-qui-fut-bleue, deux semelles de pantoufle, un manche à brosse à dents, un rasoir à manche sans manche, un blaireau sans poils, un disque 78 tours plié en quatre et recelant La Marseillaise, paroles et musique de Rouget de Lisle, une feuille d'impôt de couleur rose... [8, p. 100-102).
Нагромождение весьма неожиданных предметов, очутившихся в чемодане персонажа по имени Берю и перечисляемых через запятую, занимает в книге две с половиной страницы. Причем по мере чтения данной последовательности, представленной как одно (!) предложение, реципиент сталкивается со все более неуместными в описываемой ситуации вещами (например, с пустым тюбиком из-под майонеза, пластинкой с записью Марсельезы, разбитым термометром, велосипедным насосом, гипсовой копилкой в форме поросенка и т. д.), что не может не вызвать у него улыбку.
В качестве частного случая амплифицированных конструкций в лингвистике принято рассматривать однородные сочиненные ряды, к игровому потенциалу которых мы обращались в наших исследованиях неоднократно [3; 4]. Известно, что грамматически однородными считаются однофункциональные синтаксические единицы, одинаково относящиеся к некоторому третьему элементу, которому они соподчинены или который соподчинен им. При этом идеальный однородный ряд представляют собой структуры, объединяющие компоненты, однородные и по функции, и по форме, и по содержанию. Именно последней характеристикой часто пренебрегают говорящие при создании игрового эффекта:
(31) On n'utilise plus ce vieil ascenseur hydraulique que pour grimper
les caisses de bière ou le ministre, tant il est lent [8, p. 16].
(32) Au rallye des landaus, beaucoup de pneus et de bébés ont crevé [6, p. 41].
(33) Après que le président de la République eut reçu les ovations du peuple africain, il reçut sur la tête une noix de coco [6, p. 110].
Как видим, в примерах (31) - (33) обыгрывается именно способность сочинительных союзов устанавливать отношения синтаксической однородности: они делают грамматически однородным то, что семантически таковым не является и тем самым создают эффект неожиданности.
Одним из самых распространенных видов языковой игры с участием сочинительных союзов является соединение в однородном ряду компонентов, близких по звучанию, но далеких по значению. Иными словами, в основе языковой игры в подобных случаях - явление парономазии:
(34) Pinaud, pas très vivant, et Tango, à demi clamsé, reposent ou se
reposent dans la chambre que nous avons réservée [10, p. 199].
(35) Il laisse derrière lui des bris et des débris [9, p. 294].
Совершенно очевидно, что экспрессивный эффект такой языковой игры тем ярче, чем больше и неожиданнее контраст между звучанием и значением соотносимых слов. При этом особую роль играют сочинительные союзы, которые акцентируют экспрессивный эффект языковой игры еще сильнее благодаря своей конструктивной функции: именно сочинительные союзы позволяют соединить в однородном ряду семантически далекие компоненты, которые в обычных условиях несопоставимы. Более того, достаточно убрать сочинительный союз из приведенных выше примеров, и эти высказывания станут нерелевантными:
(34а) Pinaud et Tango reposent, se reposent dans la chambre.
(35а) Il laisse derrière lui des bris, des débris.
Таким образом, в анализируемых примерах сочинительные союзы являются своего рода цементирующим звеном, устранение которого приводит к разрушению высказывания. Впрочем, сочинительный союз, участвующий в языковой игре, позволяет соединить в грамматически однородном ряду любые лексемы, как бы далеко они ни находились друг от друга в семантическом плане (см. 31-33).
В людических целях могут использоваться не только амплифици-рованные, но и противоположные им - парцеллированные - конструкции. Прием парцелляции заключается в разделении синтаксической структуры высказывания на отдельные интонационно-смысловые блоки. В результате такого дробления высказывание распадается на несколько частей: базовый компонент (основу) и зависимые компоненты (парцелляты). Базовое предложение автосемантично, грамматически завершено, не требует обязательного распространения и имеет потенциальную возможность существовать вне контекста. Парцел-ляты, независимо от степени их грамматического распространения,
синсемантичны, а потому ориентированы на обязательное употребление в контексте. Вместе с тем, занимая синтаксически необычную, несамостоятельную позицию, парцелляты выполняют ряд важных в плане речевого воздействия функций: образование и выделение новых рем, усиление изобразительности и акцентирование деталей, передача авторского отношения к излагаемому, создание эффекта обманутого ожидания и т. п.:
(36) Le toubib se penche pour l'examen. Trop. Il choit. S'allonge contre
Pinaud. S'endort. Fin de la séquence médicale [10, p. 154].
Так, в (36) при помощи парцеллированной конструкции описывается попытка не совсем трезвого доктора осмотреть раненого. «Рубленая» манера описания действий врача позволяет наглядно и с юмором представить данную сцену, вызвав улыбку у читателя.
Интересно отметить, что некоторые исследователи рассматривают парцелляцию как двойное отклонение от синтаксической нормы: а) как отклонение от нейтрального варианта текста; б) как отклонение от статистически вероятной структуры текста [2, c. 798]. Иначе говоря, языковая игра, опирающаяся на парцеллированные конструкции, вновь оказывается нарушением нормативных правил построения дискурса.
Наконец, особое место среди синтаксических средств языковой игры принадлежит порядку слов:
(37) On parlait de ce sacré Henri IV. Ou plus exactement, de cet Henri
IV sacré à la sauvette et qui allait faire son métier de roi [9, p. 190].
Известно, что во французском языке существует целая группа прилагательных, способных менять свое значение в зависимости от позиции, занимаемой ими по отношению к существительному. Прилагательное sacré принадлежит к данному типу слов: находясь в препозиции, оно переводится как «проклятый», а в постпозиции - как «коронованный». В результате столкновения указанных значений высказывание приобретает отрицательный смысл, передавая негативное отношение говорящего к королю Генриху IV.
Итак, языковая игра - это креативное, отклоняющееся от языковой нормы использование языковых единиц с целью создания комического эффекта. Среди морфологических средств языковой игры наиболее эффективными в плане речевого воздействия на рецепиента
являются: манипулирование с переходностью и формами спряжения глаголов, создание степеней сравнения и интенсивности от относительных и окказиональных прилагательных, функциональная транспозиция частей речи. К синтаксическим структурам, обладающим значительным игровым потенциалом, относятся анафорические, сочинительные, амплифицированные, вводные и парцеллированные конструкции. При этом во многих случаях языковая игра (как морфологическая, так и синтаксическая) опирается на неоднозначность языковых единиц, намеренно создаваемую говорящим в контексте.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Иссерс О. С. Речевое воздействие. - М. : Флинта : Наука, 2011. - 224 с.
2. Культура русской речи: энциклопедический словарь-справочник / под ред. Л. Ю. Иванова, А. П. Сковородникова, Е. Н. Ширяева. - М. : Флинта : Наука, 2003. - 840 с.
3. Кудрявцева Н. Б. Реляционные элементы как компонент языковой игры // Разноуровневые единицы французского языка в высказывании и тексте: функционально-семантический и стилистический аспекты. - М. : Рема, 2004. - С. 56-65. - (Вестн. Моск. гос. лингвист. ун-та; вып. 486. Сер. Лингвистика).
4. Кудрявцева Н. Б. Языковая игра как способ самовыражения языковой личности в произведениях Фредерика Дара // Иностранные языки: теория и практика. - 2009. - № 2. - С. 3-9.
5. Calvet L.-J. Rire en français, parler français // Le français dans le monde. -1980. - № 151. - P. 27-31.
