CC BY
48
УДК 821.161.1 О.Е. ДЕНИСОВА
соискатель кафедры русской литературы XX-XXI вв. и истории зарубежной литературы Орловского государственного университета E-mail: [email protected]
UDC 821.161.1
O.E. DENISOVA
competitor of department of the Russian literature of the XX-XXI centuries and history of foreign literature, Orel
state university E-mail: [email protected]
ДИСКУРСИВНОЕ ПРОЧТЕНИЕ ЛИРИЧЕСКОГО ТЕКСТА (Ю.Б. СОФИЕВ «ВСЕ ПО-ПРЕЖНЕМУ...») THE DISCOURSE READING OF THE LYRICAL TEXT fYU.B. SOFIYEV «ALL STILL ...»)
Поэтический дискурс в настоящее время рассматривается как специфическая область художественного сознания, которое наиболее ярко проявляется в поэзии, в частности, в творчестве поэтов-эмигрантов. Одним из авторов, творчество которого наиболее полно позволяет исследовать практика дискурсивного анализа, является Ю.Б. Софиев - поэт первой волны русской эмиграции. Одно из самых ярких его стихотворений «Все по-прежнему» позволяет раскрыть специфику русского поэтического сознания.
Ключевые слова: поэтический дискурс, дискурсивный анализ, русское поэтическое сознание, «Парижская нота», классические традиции русской поэзии.
The poetic discourse is considered now as specific area of art consciousness which is most brightly shown in poetry, in particular, in creativity ofpoets-emigrants. One of the authors, which creativity practice of the discourse analysis most fully allows to investigate, is Yu.B. Sofiyev - the poet of the first wave of the Russian emigrations. One of the brightest its poems «All Still...» allows to open specifics of the Russian poetic consciousness.
Keywords: poetic discourse, discourse analysis, Russian poetic consciousness, Parisian note, classical traditions of the Russian poetry.
В лингвистике и литературоведении поэтическое творчество рассматривается сегодня как самостоятельный тип языкового дискурса, который обладает особыми свойствами: «С позиций дискурсивного осмысления поэзия представляет собой общение особого рода, насыщенное глубинными эмоциональными переживаниями и выражаемое в эстетически маркированных языковых знаках»[5].
В любой национальной культуре поэтический дискурс характеризуется обязательным набором художественных средств, отражающих, по мнению В.В. Красных, «фрейм-структуры сознания»[9]. При этом, как отмечают исследователи: «Все составляющие доминанты русского поэтического дискурса образуют вместе с лексико-синтаксическим строем особую знаковую систему, использование каких-либо элементов которой сигнализирует о специфической ориентации текста на осложнение «семантической тесноты стихового ряда» классическими культурными ассоциациями»[7].
С позиций семиотики, поэтический дискурс есть «диалектическое взаимодействие составляющих «автор - текст» и «читатель - текст», в котором текст является звеном, соединяющим эстетическую деятельность продуциента и реципиента в гетерогенное целое поэтического дискурса»[10]. По мнению Т. Ван Дейка, «дискурс, нарушая интуитивные или лингвистические подходы к его определению, не ограничивается рамками конкретного языкового высказывания, то есть рамками текста или самого диалога»[3].
Таким образом, можно говорить о том, что поэтический дискурс является специфической областью художественного сознания, которая «отмечена и новой эстетикой творчества, и теми знаниями и представлениями, которые каждый художник слова приобретает в процессе «врастания в цивилизацию»»[6]. И в этом отношении позволительно говорить о русском поэтическом дискурсе, имеющем институциональный и персональный статус, наиболее ярко, по нашему мнению, выражающиеся в творчестве поэтов-эмигрантов, лишенных непосредственной связи с метрополией, но унесших с собой на чужбину сам «дух национальной поэзии», квинтэссенцию поэтической мысли.
Одним из авторов, к творчеству которого в полной мере применима практика дискурсивного анализа, является Юрий Борисович Софиев - поэт и активный деятель первой волны русской эмиграции, непременный участник едва ли не всех заметных общественных и поэтических объединений, которые возникли в русском зарубежье в 30-е годы XX века. Он был членом самых разнообразных объединений: «Демократического республиканского общества», «Союза советских патриотов», «Союза молодых поэтов и писателей в Париже», «Кочевья», «Союза русских писателей и журналистов во Франции», «Парижской ноты» и «Перекрестка», состоял в литературном обществе «Зеленая лампа». Его творения были широко представлены в эмигрантской периодике, в поэтических сборниках и литературных изданиях русской эмиграции - «Числа», «Современные
© О.Е. Денисова © O.E. Denisova
10.00.00 - ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ 10.00.00 - РИТШЬОИСЛЬ
записки», «Круг», «Якорь» и др.
Пожалуй, одним из самых выразительных произведений Ю.Б. Софиева 30-х годов считается стихотворение «Все по-прежнему...», которое было опубликовано только в 2003 году. Оно является своеобразным поэтическим манифестом, завещанием автора. И именно на этом основании его уже можно отнести к разряду философской лирики, для которой характерны широкие обобщения, поиски точных, емких формулировок, образы, включающие глубокое осмысления окружающего мира и место человека в нем: Все по-прежнему: Ветер весенний с полей,
И подснежник сквозь слой прошлогодней листвы, Или ветер соленый у южных морей, Или запах высокой июньской травы.
Все по-прежнему:
Поздний осенний закат,
Или в небе тугие плывут облака,
Или мир отражений уносит река,
Или чья-то пронзительной грусти строка.
Все по-прежнему: В небе летят журавли, И идет человек. И возносит мечту,
Ту, что бережно мы чрез века пронесли: Верность, дружбу, любовь, доброту, чистоту.
Все по-прежнему:
Звездного неба восторг
И такой же горячий взволнованный спор,
О беде и о счастье людской разговор,
И таежная ночь над рекой у огня.
Все по-прежнему!
Только не будет меня!
Лейтмотив этого стихотворения - «Все по-прежнему.», восходящий к известной библейской формуле «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем» [Еккл. 1:9]), напрямую связывается с книгой Екклесиаста, в которой говорится о ценности земных благ и смысле человеческого бытия. Через описание многочисленных примет универсального времени-пространства лирический герой утверждает мысль о том, что жизнь любого человека бренна, дни его когда-нибудь закончатся, и мир не досчитается еще одной человеческой бесконечности. Но неизменяемости и статичности бытия он противопоставляет индивидуалистическую идею о том, что смерть любого человека изменяет этот мир: несущественная во вселенском масштабе, эта потеря особенно ощутима, если речь идет о творце, человеке, обладающем творческим сознанием. Мысль эта была реализована еще Л.Н. Толстым в знаменитом внутреннем монологе Андрея Болконского, лежащего на Аустерлицком поле: «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, - подумал князь Андрей, - не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не
так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, - совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу»[12].
Несмотря на глубинную философию существования, обнажаемую поэтом, текст довольно лаконичен: автор использовал минимум выразительных средств, короткие номинативные в своей основе однородные фразы, расширяющие концептуальное словосочетание «все по-прежнему». И в этом отношении можно говорить о прямом следовании библейской традиции, выраженной в прецедентной формуле того же Екклесиаста: «Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги своя» [Еккл. 1:6]
Современный исследователь поэзии «Парижской ноты» О. А. Коростелев подчеркивает, что «...основополагающим формообразующим принципом стихов, написанных поэтами «парижской ноты», является выразительный аскетизм»[8]. И в этом, без сомнения, чувствуется влияние акмеистической поэтики, проповедовавшей «мужественно твердый и ясный взгляд на мир»[2].
Один из основателей и лидеров поэтической группы «Парижская нота» Г.В. Адамович, в прошлом - один из руководителей «Цеха поэтов, утверждал аскетизм во всем: «. в выборе тем, размеров, в синтаксисе, в словаре. Если поэзию нельзя сделать из материала элементарного, из «да» и «нет», из «белого» и «черного», из «стола» и «стула», без каких-либо украшений, то Бог с ней, обойдемся без поэзии!»[1]. Автологический стиль, определяемый современной наукой как совпадение двух планов, «предметного и смыслового, явленного и подразумеваемого»[13], Г. Адамович считал «началом и концом всякого мастерства»[1] и приветствовал молодых поэтов, старавшихся писать, «отказываясь от всего, от чего отказаться можно, оставшись лишь с тем, без чего нельзя было бы дышать»[1]. И.И. Болычев, выделяя второй принцип философии поэзии «Парижской ноты» - «самоконтроль и внутренний аскетизм», отмечал: «Из аскетизма внутреннего естественно вытекает и аскетизм ремесленный - минимум выразительных средств. Но минимум только в том смысле, что «не более чем это необходимо для данного стихотворе-ния»»[14]. Как отмечают исследователи творчества Софиева, «прежде всего, это был отказ от метафор, ярких образов, изощренной инструментовки, от стихов, в которых «настойчивая выразительность заменяет истинную человечность»»[15].
Следует отметить, что Ю.Б. Софиев буквально следовал провозглашенным Г. Адамовичем принципам. В этом плане обращает на себя внимание то обстоятельство, что структурообразующий прием перечисления в его тексте выражается в почти полном отсутствии глагольных форм в первой и последней строфах. При этом в остальных частях стихотворения преобладают формы настоящего времени, вписанные в парадигму повторяющихся явлений и потому приобретающие универсальные характеристики: «плывут облака», «уносит
река», «летят журавли», «идет человек», «возносит мечту». Исключением в этом плане оказываются только два глагола: прошедшего времени совершенного вида («мы чрез века пронесли»), расширяющего описание «мечты» и предваряющего переход к особенным художественным объектам-символам («Верность, дружбу, любовь, доброту, чистоту»), а также - будущего времени, обозначающего слом в упомянутой выше библейской формуле («Только не будет меня!»).
Важным в структуре стихотворения оказывается семантическая вариативность использования сочинительных союзов «и» / «или». Маркируя собой почти половину графически выделенных строк и подстрочий, они в одно и то же время разделяют и соединяют стиховые ряды по принципу образования перечислительных конструкций, внутри которых действуют не вполне четко определяемые законы формальной логики: если в первой строфе эти союзы противопоставлены подчеркиванием смены плана изображения (И подснежник. / Или ветер ... / Или запах.), то во второй строфе полностью доминирующий союз «или» утрачивает семантику замещения, подменяя собой традиционный синонимический оператор тождества «и», который доминирует в двух последних строфах. Все это придает определенную динамику в целом однотипно выстроенным частям текста при минимуме используемых средств.
Художественный лаконизм присущ и образной структуре стихотворения. Так, образ ветра, встречающийся дважды в первой строфе, описан с помощью одиночных эпитетов - «весенний» и «соленый», что позволяет, используя обстоятельственные значения приданных им предикатов («с полей», «у южных морей»), развернуть описание контрастных художественных концептов (суша/море), не нарушая ритмико-метрическую основу стихотворения. Важно отметить в этом отношении, что автор создает образы весны и лета (июньская трава) через систему зрительных, тактильных и вкусовых определений, что подчеркивает ретроспективную вторичность его восприятия мира. Образы подснежника, ветра, моря, травы в большей степени оказываются символами, чем реализацией конкретно-чувственных ощущений.
Еще отчетливее эта особенность образной системы Софиева выражается в определении концепта «осень», которому посвящены 2-я и 3-я строфы. Здесь все оказывается подчиненным движению от обобщенных описаний природы (облака, река, журавли) к абстрагированным категориям памяти («мир отражений уносит река»), творчества («чья-то пронзительной грусти строка...») и идеала («возносит мечту»). В этой центральной части стихотворения преобладают инверсионные конструкции (сказуемое+подлежащее), при этом большая часть образов находится в актуализирующей их рифменной позиции, образуя во второй строфе моно-римный блок (закат, облака, река, строка). Все это выделяет в вертикальном контексте специфически авторские образные определители, которые вызывают многочисленные культурные ассоциации. Так, образ «тугих» облаков, передающий напряжение и динамику движения, связывается с мандельштамовскими «тугими паруса-
ми», «мир отражений», который «уносит река», вызывает ассоциации с «Книгой отражений» И. Анненского, особо почитаемого авторами «Парижской ноты».
В 3-ей строфе вертикальный контекст усложняется за счет графического разделения строки 4-ст. анапеста на симметричные подстрочия («И идёт человек, / И возносит мечту.»), что вводит в область актуализированных значений никак не определяемый концепт «человек». Целостность ритмико-метрической структуры в этой части стихотворения по сравнению с предыдущими строфами нарушается и как бы подготавливает появление самой сложной в композиционном отношении последней строфы. Графически трансформируя эту строфу, автор изменяет единство композиции, когда выносимая в отдельное подстрочие эпистрофа («Все по-прежнему.»), за счет несимметричного членения стихового ряда создающая эффект дактилического окончания, оказывается не единственным, хотя и доминирующим, принципом графической акциденции. Вероятно, сделал это Софиев сознательно, тем самым усиливая смысловую нагрузку 4-ой строки («И возносит мечту»). Показывая отношение к мечте («бережно»), лирический герой расширяет ее универсальность за счет гиперболического хронотопа («чрез века пронесли») и пятичастного полисидентона («Верность, дружбу, любовь, доброту, чистоту»). Этот прием накопления, представляющий собой квинтэссенцию поэтических трюизмов, призван подчеркнуть, что для лирического героя главным становятся духовные ценности, вполне соответствующие декларируемой Г. Адамовичем просто и четко формулируемой «истинной человечности».
Пожалуй, наиболее выразительная 4-ая строфа стихотворения, состоящая из 5-ти метрических рядов (ааавв), разбитых на 7-мь подстрочий, дает представление о неравновесности общей композиции текста. При этом сама она обладает внутренней композиционной обустроенностью, отражающей общую динамику строфических трансформаций: эпистрофический повтор формулы «Все по-прежнему» становится внутристро-фической анафорой, замыкая собой художественное пространство и последней строфы, и в целом всего стихотворения. Доминирующие назывные конструкции в самом конце упираются в знаменательный в контексте всего стихотворения глагол существования с отрицательной семантикой («не будет»). Эпифорический повтор в сочетании с глубокой анафорой в 3-й и 5-й строках («И такой же. = «И таежная.») усиливается рифменной цепью (восторг-спор-разговор). В образном плане сохраняются все основные доминанты: небо, река, человек, разговор «о беде и о счастье» (своеобразный аналог мечты). Все эти образы, как бы описывающие тождественное прошлому будущее, подчеркиваются удвоенной эпистрофой, приобретающей в предпоследней строке новую интонацию («Все по-прежнему!»), что позволяет определять ее как тематическую доминанту произведения.
Таким образом, все стихотворение Софиева носит характер поэтической ретроспекции: при описании настоящего лирический герой заглядывает в прошлое и бу-
10.00.00 - ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ 10.00.00 - PHILOLOGICAL SCIENCES
дущее. Традиционная парадигма русского поэтического сознания представлена здесь несколькими ипостасями: восхищением перед величием и неизменностью природы, соединенным с описанием внутреннего мира человека, упоминанием социальных (политических?) проблем, не явно выраженной сакральной тематикой. И все это имеет довольно четкую архитектоническую структуру: в 4 строфах, варьирующих объем от 5 до 7 строк, разрабатываются разные, но тематические сходные линии. Именно потому хронотоп всего стихотворения имеет расширенные, ничем особенным не определяемые границы (от южных морей до таежной реки), что может обозначать универсальность лирического пространства. Тематическая разбивка по строфам служит для акцентирования внимания на определенном аспекте образной динамики, по-разному организованной на ритмическом уровне внутри каждого тематического блока. В этом отношении можно говорить, что каждая строфа обладает определенной автономностью и композиционной упорядочностью, что роднит стихотворение в целом с жанром стансов («стихотворение,
построенное из отдельных вполне законченных в себе строф»[4]), от которого его отличает специфическая система рифмования в четных и нечетных строфах: если 1-я и 3-я строфы являют собой графически разбитые четверостишия, то 2-я и 4-я представляют собой структуры с усложненным рифменным дискурсом (монорим и графически разбитое 5-стишие, в которых встречаются примеры ослабления рифменного созвучия). В целом такой неравновесный тип поэтической композиции характерен для русской поэзии второй половины XIX века, когда для усиления коды стихотворения использовались структуры с нарушением монострофического принципа.
Таким образом, признавая, что текст стихотворения Ю.Б. Софиева в духе постулатов «Парижской ноты» отличается тяготением в классической традиции русской поэзии, все же нельзя не отметить во многом новаци-онный характер использования этой традиции, вызывающий ассоциации с акмеистической установкой на «чувственную пластически-вещную ясность художественного образа и поэтического языка»[11].
Библиографический список
1. Адамович Г.В. Собр. соч. в 12 т. Т. 8. Комментарии. СПб.: Алетейя, 2000. 757 c. C. 78, 105.
2. ГумилёвН. Наследие символизма и акмеизм. Письма о русской поэзии. М.: Художественная литература, 1990. С. 410.
3. Дейк Т. А. Ван. Язык. Познание. Коммуникация. Благовещенск: БГК им. И. А. Бодуэна де Куртенэ, 2000. 308 с. С. 122.
4. ДынникВ. Стансы // Литературная энциклопедия: Словарь литературных терминов: В 2-х т. М.; Л.: Изд-во Л.Д. Френкель, 1925. Т. 2. П-Я. Стб. 864.
5. КарасикВ.И. Языковые ключи. М.: Гнозис, 2009. 406 с. С. 326.
6. КовалевП.А. Поэтический дискурс постмодернизма. Дисс. ... докт. филол. наук. Орел. 2010. 508 с. С.17.
7. Ковалев П.А. Постмодернистские течения в русской поэзии и специфика современного литературного процесса. Орел: Изд-во Орловск. ун-та, 2013. 210 с. С. 57.
8. Коростелев О.А. Поэзия Георгия Адамовича. Дисс. ... канд. филол. наук. М. 1995. 151 с., C. 69.
9. КрасныхВ.В. Анализ дискурса с точки зрения национально-культурной составляющей // Русский язык: исторические судьбы и современность: Международный конгресс русистов-исследователей. (Москва, филол. фак. МГУ им. М.В. Ломоносова, 13-16 марта 2001): Тр. и материалы / Под общ. ред. М.Л. Ремневой и А.А. Поликарпова. М.: Изд-во МГУ, 2001. С.74.
10. Монгилева Н.В. Семантическое пространство поэтического дискурса. Дисс. ... канд. филол. наук. Челябинск, 2004. 168 с. С.5.
11. Синявский А. Д. Акмеизм // Краткая литературная энциклопедия. Гл. ред. А. А. Сурков. М.: Сов. энцикл., 1962. Т. 1: Аарне - Гаврилов. Стб. 118.
12. Толстой Л.Н. Собр. соч. в 12 т. Т. 3. М.: Правда, 1984. 400 с. С. 353.
13. Эпштейн М.Н. Образ художественный // Литературный энциклопедический словарь / Под общ. ред. В.М. Кожевникова, П. А. Николаева. М.: Энциклопедия, 1987. 752 с. С. 254.
14. БолычевИ.И. Портрет без сходства // Литературная учеба. 2009. №1. С. 130.
15. МарцеллиВ.А. Аскетизм в поэзии Георгия Адамовича // http://www.rusnauka.com/22_NNP_2011/Philologia/8_90702.doc.htm
References
1. Adamovich G. V. Coll. Works. in 12 Vol. Vol. 8. Comments. - SPb. : Aleteja, 2000. - 757 p. P. 78, 105.
2. Gumilyov N. Legacy of symbolism and acmeism //Gumilyov N. Letters on the Russian poetry. - M.: Fiction, 1990. - P. 410.
3. Dijk T. A. Van. Language. Knowledge. Communication. - Blagoveshchensk: BGK of I. A. of Baudouin de Courtene, 2000. - 308 p. P. 122.
4. Dynnik V. Stanzas//Literary encyclopedia: Dictionary of literary terms: In 2 V. - M.; L.: Publishing house L. D. Frenkel, 1925.
- T. 2 . П - I. - ^lumn. 864.
5. Karasik V. I. Language keys. - M.: Gnozis, 2009. - 406 p. P. 326.
6. Kovalyov P. A. Poetichesky postmodernism discourse. The thesis on competition of the doctor the philology of sciences. - Orel. 2010 . - 508 p. P. 17.
7. Kovalyov P.A. Post-modernist currents in the Russian poetry and specifics of modern literary process. - Orel: Publishing house Orel. inst, 2013. - 210 p. P. 57.
8. Korostelev O.A. Poetry of George Adamovich. The thesis on competition of the candidate the philology of sciences. - M. 1995.
- 151 p. P. 69.
9. Krasnyuh V. V. The discourse analysis from the point of view of a national and cultural component//Russian language: historical destinies and present: International congress of specialists in Russian philology researchers. (Moscow, phil. fac. Lomonosov Moscow State University, on March 13-16, 2001): Works and materials / Under a general edition of M. L. Remneva and A.A. Polikarpov. - M.:
Moscow State University publishing house, 2001. - P. 74.
10. Mongileva N. V. Semantic space of a poetic discourse: The thesis on competition of the candidate the philology of sciences. -Chelyabinsk, 2004. - 168 p. P. 5.
11. Sinyavsky A. D. Akmeizm//Short literary encyclopedia/ Editor-in-chief. A. A. Surkov. - M.: Sov. pis. 1962. - Vol. 1: Aarne -Gavrilov. - Column. 118.
12. Tolstoy L.N. Coll. Works. in 12 Vol. Vol. 3 . - M.: Pravda, 1984. 400 p. P. 353.
13. Epstein M. N. Art image//The Literary encyclopedic dictionary / Under a general edition of V. M. Kozhevnikov, P. A. Nikolaev. - M.: Encyclopedia, 1987. - 752 p. P. 254.
14. Bolychev I.I. Portret without similarity//Literary study. - 2009 . No. 1. - P. 130.
15. Martselli V.A. Asketizm in George Adamovich's poetry// http://www.rusnauka.com/22_NNP_2011/Philologia/8_90702.doc.htm
200-летию со дня рждения М.Ю. Лермонтова посвящается
УДК 808.5+82.091 ЛЕРМОНТОВ М.Ю. П.А. КОВАЛЕВ
доктор филологических наук, профессор кафедры русской литературы ХХ-ХXI веков и истории зарубежной литературы Орловского государственного университета
E-mail: [email protected] М.А. КИРСАНОВ
аспирант кафедры русской литературы ХХ-ХXI веков и истории зарубежной литературы Орловского государственного университета E-mail: [email protected]
UDC 808.5+82.091 LERMONTOV M.U.
P.A. KOVALEV
doctor of philology, professor department of the Russian literature of the XX-XXI centuries and history of foreign
literature, Orel state university E-mail: [email protected] M.A. KIRSANOV
graduate student, department of the Russian literature of the XX-XXI centuries and history of foreign literature, Orel
state university E-mail: [email protected]
ОТКРЫТЫЙ КАУЗАЛЬНЫЙ ТИП АРГУМЕНТАЦИИ В ЛИРИКЕ М.Ю. ЛЕРМОНТОВА
OPEN CAUSAL TYPE OF THE ARGUMENTATION IN LYRICS BY M.Y. LERMONTOV
Статья посвящена изучению риторической структуры стихотворений М.Ю. Лермонтова. Субъективная форма некоторых романтических произведений создает особенную модель лирического высказывания, которую можно определить как открытый каузальный тип аргументации.
Ключевые слова: Лермонтов, лирика, риторическая структура, таксис, каузатив.
The article is devoted to the rhetorical structure of the poems by M.Y. Lermontov. The subjective form of some romantic works creates a very specific model of the lyrical statement which can be defined as an open causal type of the argumentation.
Keywords: Lermontov, lyrics, rhetorical structure, taxis, causative.
В отечественном литературоведении много сказано о субъективности романтической поэзии, которую подчас упрекали в разрушении жанрово-композиционной стройности классической литературы [1: 33], «неопределенности описаний», в стремлении в рамках теории «абсолютной самоценности отдельной человеческой личности» [5: 151] добиться выразительности лирического высказывания, «отвергая насильство постановлений условных» [6: 226].
Одним из ярких примеров такой установки является стихотворение М.Ю. Лермонтова «Когда волнуется желтеющая нива...», представляющее собой «образец периода», характеризующийся несоответ-
ствием «между синтаксической схемой, резко выглядывающей из-за текста, и смысловым построением». [15: 105] Разные исследователи пытались оценить «странное сочетание ораторского принципа с романсным» [13: 417], привлекая для убедительности стихотворения Альфонса де Ламартина («Le cri de l'âme») [7] и Дж. Китса («When I Have Fears...») [14]. Но все эти попытки разбиваются о смысловую недостаточность и семантическую противоречивость лирического вы-сказывания1, словно выстроенного «по заданной схеме» (Б. Эйхенбаум). Не случайно В.М. Жирмунский отмечал, что «анафорические повторения и ритмико-
1 Это отмечали в разное время Глеб Успенский, Л.В. Пумпянский, В. А. Архипов и др.
© П.А. Ковалев, М.А. Кирсанов © P.A. Kovalev, M.A. Kirsanov
