CC BY
43
когнитивная и дискурсивная лингвистикл
И.И. ЧЕСНОКОВ (Волгоград)
дискурсивная тактика
ПОРУГАНиЯ: КОСВЕННЫЕ ФОРМЫ
объективации
Описывается тактика поругания как структурная составляющая виндиктивного дискурса. Получают освещение косвенные формы объективации названной тактики, позволяющие субъекту речи наносить адресату-агрессору моральный ущерб при формальном соблюдении этических (а в отдельных случаях - и юридических) норм общения.
Ключевые слова: виндиктивный дискурс, тактика поругания, косвенные формы объективации, пейо-ратив, мелиоратив.
Тактика поругания (как и другие структурные составляющие виндиктивного дискурса (далее - ВД) - тактики угрозы, изгнания и злопожелания) реализуется в прямых и косвенно-производных формах [9]. Все прямые формы объективации изучаемой тактики можно свести к таким высказываемым субъектом речи предложениям, в которых 1) посредством пейоративов и обсценной лексики выражается оценочная нефактуальная квалификация адресата-агрессора; 2) посредством предицируемых ему аморальных или противоправных действий - фактуальная квалификация; 3) при помощи устойчивых конструкций типа плевал я на тебя, черт тебя носит и др. эксплицируется негативное эмоциональное отношение к его намерениям или действиям. Кроме этих к прямым формам представления изучаемой тактики мы относим также имплицирующие угрозу резкие (не выражающие конкретно-коммуникативных смыслов изгнания и злопожелания) директивы, в том числе и персональные запреты [10].
Иерархически организованное сообщество, как известно, налагает запреты на проявление индивидом агрессии как в предметно-практической, так и знаковой (в том числе и вербальной) деятельности, что заставляет фру-стрированную языковую личность обращаться к поиску нетрадиционных (косвенных) форм
объективации тактик ВД, которые позволяли бы ей реализовывать соответствующие данным тактикам стратегии при формальном соблюдении этических (а в отдельных случаях - и юридических) норм социального взаимодействия. Косвенные формы объективации тактики поругания включают в себя широкий круг высказываемых субъектом речи предложений, нацеленных на причинение адресату-агрессору морального ущерба и формальное соблюдение вышеназванных норм.
Полагаем, что прямое поругание превращается в косвенное, если субъект речи вместо выражающих посредством пейоративов не-фактуальную оценочную квалификацию лица утвердительных предложений использует аналогичные по своей семантике вопросительные предложения (ср.: Ты - дурак и Ты дурак?, Ты -свинья и Не свинья ли ты? и др.). Думается, что косвенным поруганием является и оценочная нефактуальная квалификация лица, которая выносится на основании совершенных (или совершаемых) им действий, но представляется не прямым предицированием ему пейоративных имен (ты - дурак / трус и т.д.), а посредством сравнительной конструкции (ты вел (ведешь) себя как дурак /трус и т.д.) или речевых структур с обобщающим значением (так ведут себя дураки /трусы и т.д.; все дураки /трусы и т.д. так поступают и др.).
Косвенное поругание реципиента может обеспечиваться также присвоением ему нейтральных в оценочном отношении имен или даже мелиоративов, которые в наличной конфликтной ситуации общения оказываются способными выполнять инвективную функцию. Среди нейтральных слов, которые субъект речи использует в качестве инвектив, немало таких, которые являются наименованиями лица по профессии, принадлежности к определенной социальной группе, политической партии или движению (ветеринар, колхозник, большевик, демократ и др.). Вот лишь некоторые примеры, в которых слова данной категории приобретают пейоративную окраску и превращаются в инвективы:
1) Вот тут-то темперамент отца и проявился в полную силу. Он ухватил врача за ворот и легко оторвал от пола. Пижонские «Ыа-
© Чесноков И.И., 2014
gelschuhe» врача заскребли носками хорошо начищенный паркет, а пижонские очки съехали на нос.
- Если ты, ветеринар, еще раз позволишь себе смотреть на мою жену таким сальным взглядом, я тебя раздавлю (В. Платова. Хрустальная ловушка);
2) Но договориться было уже нельзя. Все накипевшее в Рощине за последние месяцы взорвалось бешеной ненавистью. Он стоял в дверях, вытянув шею, и глядел на Катю, показывая зубы.
- Ненавижу, - прошипел. - К черту!.. С вашей любовью... Найдите себе жида... Большевичка... К черту!.. (А. Толстой. Хождение по мукам).
Нейтральные наименования лица по принадлежности к той или иной социальной группе, политической партии или движению, используемые в качестве инвектив, иногда называют ярлыками, которые маркируют социокультурные различия и проявления нетерпимости к иному [1].
Использование субъектом речи мелиора-тивов в качестве средств косвенного поругания всегда связано с его ироничным отношением к реципиенту. Лежащий в основе инвек-тивных иронических номинаций механизм ан-тифразиса - симпатия, восхищение на поверхностном уровне и поругание на глубинном уровне [2, с. 46] - обусловливает их широкое распространение как в обыденном, так и в институциональном общении.
1) Ну, герой, рассказывай, как тебя мальчишка вокруг пальца обвел (записи живой речи, далее - ЗЖР).
2) Доблестные грузинские войска, отступая, побросали всю заграничную военную технику (ОРТ. «Однако». 2008. 24 авг.).
Косвенное поругание может быть выражено и посредством использования субъектом ВД имени собственного своего оппонента во множественном числе в качестве нарицательного: Но если Марк Твен просто высмеивал тогдашние политические нравы Америки, то господа карауловы, брилевы, сванидзе и им подобные лгут сознательно и безнаказанно (Сов. Россия. 2003. 2 дек.).
Функционально-семантическим центром таких форм представления единичного как недискретного множества, по мнению А.Б. Пеньковского, следует считать генерализующее обобщение, которое становится основой для пейоративного отчуждения [5, с. 57]. сущность последнего, как считает названный автор, «состоит в том, что говорящий, отрица-
тельно оценивая тот или иной объект, доводит эту отрицательную оценку до предела тем, что исключает объект из своего культурного и / или ценностного мира и, следовательно, отчуждает его, характеризуя его как элемент другой, чуждой ему и враждебной ему (объективно или субъективно - в силу собственной враждебности) культуры, другого - чуждого - мира» [Там же]. Объяснение внутреннего механизма этой операции и особенностей ее языкового выражения находится в специфике структуры образов своего и чужого мира. «"Свой" мир - это мир уникальных, индивидуальных, определенных в своей конкретности и известных в своей определенности для субъекта сознания и речи дискретных объектов, называемых собственными именами. "Свой" мир - это мир собственных имен. В нем и нарицательные имена ведут себя как собственные. "Свой" мир - это мир форм единственного числа со значением единичности. Формы множественного числа - там, где они необходимы, - используются в значении неоднородного множества. <.. .> "Чужой" мир - это мир, в котором нет дискретных объектов, и потому он воспринимается нерасчлененно - как речь на чужом языке. <...>... это мир форм множественного числа со значением однородного множества и мир нарицательных имен, в котором и собственные имена функционируют как нарицательные» [Там же, с. 57 - 59]. С учетом вышеизложенного использование субъектом Вд имени собственного своего оппонента во множественном числе можно рассматривать как прием выражения негативной эмоциональной оценки его референта через причисление последнего к чужому (враждебному) миру.
Косвенное поругание может быть выражено и при помощи местоимений (всякий, каждый, разный, какой-нибудь, этот), частиц (там, тоже) и других языковых единиц.
Местоимения всякий, каждый, разный и какой-нибудь в значении «неважный, не заслуживающий внимания» употребляются говорящим для дискредитации отличительных признаков определенного, известного ему объекта и как средства выражения «обезразличива-ющего обобщения» (всякий, каждый, разный) и, соответственно, «обезразличивающей неопределенности» (какой-нибудь) приобретают еще и семантику пейоративного отчуждения [Там же, с. 65]. В этом, совмещающем тимио-логическую и аксиологическую оценку, значении они и употребляются в качестве косвенно-производных средств объективации изучаемой тактики:
когнитивная и дискурсивная лингвистика
1) - Я же вам ясно, гражданин, сказала: начальника нет и сегодня не будет. Ходят тут всякие... (Н. Гейко. Под откос);
2) Сторож натыкается на человека и останавливается.
- Как же ты сюда попал? - спрашивает он.
- Заблудился, человек хороший. Шел на Митриевскую мельницу и заблудился.
- Эва! Нешто тут дорога на Митриевскую мельницу? <... > Ты спьяна-то лишних версты три сделал. Надо быть нализался в городе?
- Был грех, батюшка, был... <... > А как же мне теперь-то идтить?
- А иди все прямо и прямо по этой аллее, пока в тупик не упрешься, а там сейчас бери влево и иди, покуда все кладбище пройдешь, до самой калитки <... >
- Дай бог здоровья, батюшка. Спаси, царица небесная, и помилуй. А то проводил бы, добрый человек! Будь милостив, проводи до калитки!
- Ну есть мне время! Иди сам!
- Будь милостив, заставь бога молить. <... > Проводи, сударик!
- Да есть мне время провожаться! Ежели с каждым нянчиться, то этак не напрово-жаешься (А. Чехов. Недоброе дело);
3) Спьяну полез однажды скандалить с Даниловым Георгий Николаевич из двадцать пятого дома. - Да я таких! - шумел он. - Лезут всюду разные! С бородами! (В. Орлов. Альтист Данилов);
4) Так что когда какая-нибудь там Лахо-ва, приезжая в Волгоград, говорит, что она меня редко видит, то самое малое, что я бы хотел ей сказать, так это то, что я хочу видеть ее еще реже (Ваша газета. 1999. 21 авг.).
Местоимение этот содержит в своем значении компонент дистанцирования и также используется говорящим в качестве своеобразного маркера пейоративного отчуждения:
- Кто тебя обидел? - Петров из пятого «б». - Ну я этому Петрову покажу, где раки зимуют (ЗЖР) (в данном случае ВД выполняет фатическую функцию).
Частица там с ее «основным местоимен-но-наречным обстоятельственным значением "не здесь", "не теперь" (откуда далее "не в моем сознании") - отсылает в другие локусы, в другие времена, в другие культуры и ценностные миры, куда от "я-здесь-теперь" можно перебраться только оценивающей мыслью» [5, с. 79]. А поскольку оценивающее сознание воспринимает «другое» как «чужое-плохое», то частица там
вполне закономерно превращается в знак пейоративного отчуждения:
- Я думаю, тебе нужно попросить у него прощенья.
- А мне все-равно, что ты там думаешь
(зЖр).
Частица тоже как средство выражения субъектом речи иронично-неодобрительного отношения к какому-либо лицу встречается в именных (Тоже (мне) герой!) и глагольных (Тоже (мне) придумал!) конструкциях. В первых, по мнению Н.Ю. Шведовой, выражается отрицание у лица «того основного качества, которое должно быть присуще ему в соответствии с его названием», а во вторых «называемый глагольный признак оценивается иронически, осуждается, определяется как неполноценный, не дающий ожидаемого результата» [11, с. 172-173]*.
В практике социального взаимодействия названные конструкции используются субъектом речи в репликах-реакциях на некие ненормативные с его точки зрения действия коммуниканта: - Тоже мне мать называется! Дети без штанов по улице бегают, а она хоть бы что
(зЖр).
Адресуя данную фразу женщине, не уделяющей достаточно внимания детям, субъект речи исходит из стереотипного представления о том, какой должна быть настоящая мать. Понятно, что среди образующих это представление признаков забота о детях - один из доминантных. Поскольку, с точки зрения субъекта речи, женщина-реципиент в своем поведении названного признака не проявляет, то посредством конструкции Тоже мне мать называется! она фактически исключается им из числа лиц, имеющих право называться словом мать. В этом контексте частицу тоже можно рассматривать не только как средство выражения ироничного неодобрения, но и как маркер пейоративного отчуждения. Думается, что и в глагольных конструкциях, используемых субъектом речи для указания на несоответствие какого-либо действия коммуниканта эталону (например: Тоже мне объяснил!, Тоже мне помог! и др.), частица тоже выполняет аналогичные семантические функции.
Полагаем, что косвенным поруганием является и фактуальная квалификация лица, выражаемая посредством предицирования ему признаков, имплицирующих негативную эмо-
* Аналогичное толкование значения частицы тоже в названных условиях представлено в малом академическом словаре русского языка [7, т. 4, с. 373].
циональную оценку его морально-волевых качеств, интеллектуального развития и пр. См., например, эпиграмму Демьяна Бедного на наркома просвещения А.В. Луначарского:
Нарком стреляет рублики
И метит точно в цель.
Лохмотья дарит публике,
А бархат Розенель (цит. по: [6, с. 53]).
В 1920-х гг. прошлого века в пьесе
A.В. Луначарского «Лохмотья и бархат» блистала его гражданская жена, актриса Малого театра Наталья Розенель. Ходили слухи, что нарком тратил огромные средства на содержание своей гражданской жены, что он дарил ей даже драгоценности, принадлежащие царской семье [Там же]. В этой связи в газете «Правда» и появилась эпиграмма демьяна Бедного, намекающая на аморальное поведение наркома.
см. также высказывание лидера ЛдПр
B.В. Жириновского, которым он, рассказывая о своей частной жизни, не упустил возможности задеть своего «извечного» оппонента, лидера КПРФ Г.А. Зюганова: У меня дома десять тысяч книг. Пойдемте к Зюганову - у него только «Дед Мазай и зайцы» (РТР. «Вести». 2007.18 нояб.).
Отдельно следует сказать о таких формах представления тактики поругания, как дразнилки и передразнивания. Дразнилка -это сатирическая миниатюра, всегда метрически организованная и обязательно рифмованная, всречающаяся преимущественно в детской речи [8, с. 672-673]. Дразнилки часто декламируются хором, сплоченной группой детей, преследующих свою жертву, что вполне согласуется с особенностями социальной психологии соответствующего возраста говорящих [Там же]. Объектом поругания чаще всего становится тот, кто нарушает установленные в детском коллективе нормы поведения. Не желающему чем-либо поделиться со своими сверстниками предназначается дразнилка Жадина - говядина!, не соблюдающему правила той или иной игры - Жила долго не живет, заболеет и умрет! и т.д. Кроме этого, объектом поругания нередко выступает ребенок, который просто имеет заметные (и вызывающие негативное эмоциональное отношение у членов детского коллектива) физиологические (в том числе и национальные) особенности. Тому, кто имеет большую массу тела, адресуется дразнилка Жиртрест-комбинат, промсосиска, лимонад!, армянину (или похожему на него человеку) - Армяшка - деревяшка! и т.д. В последних случаях объект поруга-
ния фактически выступает в роли козла отпущения, на которого при помощи унижающих его дразнилок члены коллектива выплескивают накопившиеся в них отрицательные эмоции. И в первой, и во второй векторных проекциях реализуются дразнилки, основанные на языковой игре с именем объекта поругания: Борис, председатель дохлых крыс!, Вовка -морковка!, Лешка - картошка!, Маша -простокваша!, Сергей - воробей! и др. Семантическое содержание приведенных миниатюр абсурдно, и единственным основанием преди-цирования объекту поругания тех или иных имен является звуковая игра.
Отметим, что инвективные манипуляции с именем объекта поругания характерны не только для детей, ими пользуются и взрослые люди, что прежде всего свойственно участникам политического дискурса [4]. «Искаженные имена политических лидеров, - пишет Е.И. Шейгал, - содержат скрытую предикацию и имплицируют обвинительное суждение: Б. Натанович Президент (- Ельцин - сионист или действует по указке сионистов); Гор-боельцин (- Ельцин ничуть не лучше Горбачева, оба они принесли народу только страдания). Пародирование имени может осуществляться за счет установления ассоциативных отношений по созвучию или общности корня с оценочным экспрессивом (зорькин - Позорь-кин) или с распространенной бранной инвективой (ЧВС взорвался: «Ни козленков, ни козлов я не знаю и знать не хочу!..» [12, с. 135]) (в последнем примере представляется инвектив-ное обыгрывание фамилии Козленок).
Отличительной особенностью дразнилок, как видим, является их ярко выраженная сигнальная двунаправленность: 1) посрамить адресата-агрессора и 2) вызвать насмешку у адресатов-наблюдателей, которая по замыслу субъекта речи должна усилить страдания инвектируемого. Это связано со стремлением субъекта речи в конфликтной ситуации общения привлечь на свою сторону адресатов-наблюдателей и тем самым усилить свою позицию, что, вероятно, и обусловливает активное употребление дразнилок представителями самых разных возрастных и социальных групп.
Передразнивание - «это воспроизводимая и устойчивая ответная реплика, которая употребляется в диалогической речи в качестве типизированной пародийной реакции говорящего на неуместное с его точки зрения речевое действие партнера по коммуникативному акту» [8, с. 673]. Как правило, говорящий под-
- когнитивная и диск
вергает передразниванию неуместные с его точки зрения вопросы: - Где? - На бороде! - Кто? - Конь в пальто! - Куда? - На кудыки-ну гору! - Откуда? - От верблюда! и др. Кроме того, часто передразниваются замечания с ключевыми словами жалко, стыдно, неудобно и др.: - Тебе, наверное, жалко. - Жалко у пчелки. - Как тебе не стыдно?! - Стыдно, у кого видно. - Это же неудобно! - Неудобно на потолке спать и др. Встречаются также и передразнивания директив, и выглядят они как выражения мнимой, пародийной готовности говорящего следовать каким-либо (противоречащим его воле) призывам, требованиям, просьбам: ... - Сейчас, только шнурки поглажу, ... -Всю жизнь мечтал и др. [3; 8].
Косвенное поругание может быть объективировано и различными рогативными конструкциями, которые используются субъектом речи для выражения своего негативного эмоционального отношения к оппоненту и которые не содержат пейоративных имен или глаголов, обозначающих его аморальные или противоправные действия:
1) После обеда часов в шесть я пошел на бульвар: там была толпа; княгиня с княжною сидели на скамье, окруженные молодежью, которая любезничала наперерыв. Я поместился в некотором расстоянии на другой лавке, остановил двух знакомых Д... офицеров и начал им что-то рассказывать; видно, было смешно, потому что они начали хохотать, как сумасшедшие. Любопытство привлекло ко мне некоторых из окружавших княжну; мало-помалу и все ее покинули и присоединились к моему кружку. <...>. Несколько раз княжна под ручку с матерью проходила мимо меня, сопровождаемая каким-то хромым старичком; несколько раз ее взгляд, упадая на меня, выражал досаду, стараясь выразить равнодушие...
- Что он вам рассказывал? - спросила она у одного из молодых людей, возвратившихся к ней из вежливости: - Верно, очень занимательную историю - свои подвиги в сражениях?.. - Она сказала это довольно громко и, вероятно, с намерением кольнуть меня (М. Лермонтов. герой нашего времени);
2) Президент Грузии, выступая перед телезрителями, вдруг начал жевать собственный галстук.
Вот тут непонятно: неужели батоно Мишико забыл вшить туда ампулу с ядом -на случай провала?! (Комсом. правда. 2008. 21-28 авг.).
сивная лингвистика -
Подобного рода конструкции (различные по своей тональности) широко представлены и в бытовой и институциональной сферах общения.
Косвенное поругание содержится и в не выражающих конкретно-коммуникативные смыслы изгнания и злопожелания директивах, в том числе - и персональных запретах, которые используются субъектом речи (как правило, характеризующимся тем или иным статусным преимуществом) в качестве реплик-реакций на некие противоречащие его воле действия коммуниканта. Подобного рода директивы, включая и персональные запреты, в свою очередь могут воплощаться и в прямых (Сколько можно развлекаться?! Займитесь делом!, Не вмешивайся в наши дела! Без тебя разберемся!), и в косвенно-производных формах (Что за шум после отбоя? Не пора ли угомониться?!, Я бы не советовал тебе разговаривать со мной в таком тоне. Я старше тебя и по возрасту, и по званию). Степень косвенности поругания в данных случаях, вероятно, прямо пропорциональна степени косвенности директивных актов, используемых говорящим в конфликтных ситуациях общения в качестве реплик-реакций на противоречащее его воле поведение реципиента.
Итак, косвенные формы объективации тактики поругания включают в себя высказываемые субъектом речи вопросительные предложения (Ты дурак?), представляющие собой продукты трансформации выражающих посредством пейоративов оценочную нефактуальную квалификацию лица утвердительных предложений (Ты дурак). Сюда также относятся:
1) утвердительные предложения, в которых оценочная нефактуальная квалификация лица выражается посредством сравнительной конструкции (ты ведешь себя как дурак) или речевых структур с обобщающим значением (так ведут себя дураки, все дураки так поступают);
2) различные по своей синтаксической организации предложения, в которых оценочная нефактуальная квалификация лица выражается посредством:
- предицирования ему нейтральных в оценочном отношении имен или мелиоративов, способных в конфликтной ситуации общения выполнять инвективную функцию,
- использования его имени собственного во множественном числе в функции нарицательного или употребления местоимений всякий, каждый, разный, какой-нибудь, этот, частицы там и некоторых других языковых еди-
ниц в качестве маркеров пейоративного отчуждения;
3) утвердительные предложения, в которых фактуальная квалификация лица выражается посредством предицирования ему признаков, имплицирующих негативную эмоциональную оценку его морально-волевых качеств, интеллектуального развития и пр. (У меня дома десять тысяч книг.<...>... у него только «Дед Мазай и зайцы»).
К косвенным формам объективации изучаемой тактики причисляем также дразнилки, передразнивания и различные рогативные конструкции, которыми субъект речи выражает свое негативное эмоциональное отношение к поведению оппонета и которые не содержат пейоративных имен или глаголов, обозначающих его аморальные или противоправные действия.
Считаем, что косвенное поругание содержится и в директивах, в том числе и в персональных запретах, которые используются субъектом речи в конфликтной ситуации общения в качестве реплик-реакций на некие противоречащие его воле действия реципиента.
Литература
1. Апресян Р.Г. Сила и насилие слова // Человек. 1997. № 5. С. 133-137.
2. Дементьев В.В. Фатические речевые жанры // Вопр. языкознания. 1999. № 1. С. 37-55.
3. Каган М.С. Эстетика как философская наука. СПб. : ТОО ТК «Петрополис», 1997.
4. Какорина Е.В. Стилистический облик оппозиционной прессы // Русский язык конца ХХ столетия (1985 - 1995). М. : Яз. рус. культуры, 1996. С. 409-426.
5. Пеньковский А.Б. О семантической категории «чуждости» в русском языке // Структурная лингвистика. 1985 - 1987. М. : Наука, 1989. С. 54-82.
6. Политические эпиграммы. Российская история за последние 300 лет в политических эпиграммах, частушках и сатирических стихах (17-20 вв.) / сост., автор предисл. и прим. С. Белов. М., 2007.
7. Словарь русского языка : в 4 т. М. : Рус. яз., 1981-1984.
8. Химик В.В. Русская разговорная речь: осмеяние объекта // Грани слова : сб. науч. ст., посвящ. 65-летию проф. В.И. Мокиенко. М. : ЭЛПИС, 2005. С. 670-677.
9. Чесноков И.И. Месть как эмоциональный поведенческий концепт (опыт когнитивно-коммуникативного описания в контексте русской лингвокультуры) : дис. ... д-ра филол. наук. Волгоград, 2009.
10. Чесноков И.И. Дискурсивная тактика поругания: прямые формы объективации // Филол. науки. 2011. № 5. С. 76-85.
11. Шведова Н.Ю. Очерки по синтаксису русской разговорной речи. М. : Изд-во АН СССР, 1960.
12. Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса : моногр. / Ин-т языкознания РАН; Вол-
гогр. гос. пед. ун-т. Волгоград : Перемена, 2000. * * *
1. Apresyan R.G. Sila i nasilie slova // Chelovek. 1997. № 5. S. 133-137.
2. Dementev V.V. Faticheskie rechevyie zhanryi // Vopr. yazyikoznaniya. 1999. № 1. S. 37-55.
3. Kagan M.S. Estetika kak filosofskaya nauka. SPb. : TOO TK «Petropolis», 1997.
4. Kakorina E.V. Stilisticheskiy oblik oppozitsionnoy pressyi // Russkiy yazyik kontsa HH stoletiya (1985 - 1995). M. : Yaz. rus. kulturyi, 1996. S. 409-426.
5. Penkovskiy A.B. O semanticheskoy kategorii «chuzhdosti» v russkom yazyike // Strukturnaya lingvistika. 1985 - 1987. M. : Nauka, 1989. S. 54-82.
6. Politicheskie epigrammyi. Rossiyskaya istoriya za poslednie 300 let v politicheskih epigrammah, chastushkah i satiricheskih stihah (17-20 vv.) / sost., avtor predisl. i prim. S. Belov. M., 2007.
7. Slovar russkogo yazyika : v 4 t. M. : Rus. yaz., 1981-1984.
8. Himik V.V. Russkaya razgovornaya rech: osmeyanie ob'ekta // Grani slova : sb. nauch. st., posvyasch. 65-letiyu prof. V.I. Mokienko. M. : ELPIS, 2005. S. 670-677.
9. Chesnokov I.I. Mest kak emotsionalnyiy povedencheskiy kontsept (opyit kognitivno-kommunikativnogo opisaniya v kontekste russkoy lingvokulturyi) : dis. ... d-ra filol. nauk. Volgograd, 2009
10. Chesnokov I.I. Diskursivnaya taktika poru-ganiya: pryamyie formyi ob'ektivatsii // Filol. nauki. 2011. № 5. S. 76-85.
11. Shvedova N.Yu. Ocherki po sintaksisu russkoy razgovornoy rechi. M. : Izd-vo AN SSSR, 1960.
12. Sheygal E.I. Semiotika politicheskogo diskursa : monogr. / In-t yazyikoznaniya RAN; Volgogr. gos. ped. un-t. Volgograd : Peremena, 2000.
The discursive tactic of desecration: indirect forms of presentation
There is described the desecration tactic as a structural component of vindictive discourse. Indirect forms of the above mentioned tactic presentation, which make it possible for a speaker to cause moral damage to an addressee-aggressorformally keeping ethical (and in certain cases - legal) norms of communication, get enlightment.
Key words: vindictive discourse, tactic of desecration, indirect forms of presentation, pejorative, meliorative.
(Статья поступила в редакцию 20.06.2014)
