CC BY
361ДИСКУРС DISCOURSE OF
«ЦВЕТНЫХ РЕВОЛЮЦИЙ» «COLOR REVOLUTIONS»
Н.А. Цветкова
Санкт-Петербургский государственный
университет, Санкт-Петербург, Россия
Аннотация. В статье выявлены термины, концепции и интерпретации, которые формируют научный дискурс, связанный с исследованием такого феномена системы международных отношений как «цветные революции». Особым примером в статье выступают события на Украине 2004 г. Автор приходит к выводу, что зарубежные научные исследования сформировали такие трактовки цветных революций как ненасильственное сопротивление, демократизация и электоральная революция. Однако в настоящий момент в зарубежной науке о цветных революциях наблюдается волна ревизионизма, которая предлагает новые интерпретации украинских событий и последствий смены режима. Более того, события в Ливии, Сирии и Венесуэле также оказывают влияние на научные дискуссии в силу наличия насильственного компонента в виде гибридной и гражданской войн, а также гуманитарной катастрофы как последствий протестных движений.
В российском научном направлении выявлены такие дискурсы как мягкая сила, внешнее вмешательство и демонтаж государственной системы. Российские ученые делают акцент на негативных последствиях политических трансформаций, связанных с искусственной сменой политических режимов. Кроме этого, российские исследователи подробно останавливаются на вопросе о противодействии России распространению цветных революций.
Точкой соприкосновения зарубежного и российского направлений по изучению темы о цветных революциях выступает вопрос о том, как политические трансформации в одной стране оказывают влияние на изменения политики других государств по сдерживанию цветных революций. Научный дискурс смещается к изучению действий реципиентов политических трансформаций.
Ключевые слова: цветные революции, США, Россия, Украина
N.A. Tsvetkova
St. Petersburg State University, St. Petersburg, Russia
Abstract. The article reveals notions, concepts, and interpretations that shape a scholarly discourse relative to the study of the phenomenon within the system of international relations known as color revolutions. A special case is given to the events in Ukraine in 2004. The author concludes that the global studies are developed in terms of such discourses as non-violent resistance, democratization, and electoral revolution. However, a wave of revisionism is visible in the studies of the color revolutions that offers new connotations of both Ukrainian events and the consequences of a regime change at all. Moreover, the events in Libya, Syria, and Venezuela make a strong impact on the debates for the violent consequences of the protests movements in terms of proxy and civil wars, and a humanitarian catastrophe as well.
In the Russian studies relative to color revolutions, such discourses as soft power, foreign interference and the dismantling of the statecraft are mostly elaborated. Russian experts focus on foreign inteference as a primary driver for color revolutions and on negative consequences of political transformations associated with the dismantling the political regimes. In addition, Russian researchers examine the deterrence of color revolutions on the part of Russia.
The point of overlapping of global studies with Russian ones is the question of how political transformations in one country can affect some revisions in a foreign policy of other states, who are compelled to build a containment policy against color revolutions. Hence, the scholarly discourse is recently shifting from the study on the political protests warmed by external powers to the study of the political response offered by the states-recipients of political transformations.
Keywords: Color Revolutions, Russia, United States, the Ukraine
Политические события, которые происходят на Украине с 2004 г., существенно изменили научные исследования таких вопросов как политическая власть, смена политических режимов, демократизация, протестное движение и пр. Вопрос о том, как объективно и в научном аспекте обозначить украинские события, интерпретировать результаты смены политического режима в условиях локальных, региональных и глобальных проблем, оказался наиболее дискуссионным в исследованиях зарубежных и отечественных специалистов.
Феномен цветных революций в виде демонтажа политических режимов при помощи политических акций, вмешательства в проведение выборов, государственных переворотов и т.п. стал частью современной системы международных отношений. По мнению ряда специалистов, после окончания периода «холодной войны» число цветных революций достигло 17-20 случаев, что требует пристального изучения и поиска новых концепций для объяснения данного явления. Специалисты в этой области еще только наращивают эмпирический базис и вырабатывают различные подходы к изучению данного феномена.
Научное направление по изучению цветных революций уже сложилось и в зарубежной, и российской науке о международных отношениях и политологии. Однако в силу разной политической диспозиции зарубежных стран (Запада) и России на поле цветных революций научные дискурсы и интерпретация событий значительно, но не радикально, различаются в зарубежной и российской науке. Более того, появление непредвиденных результатов цветных революций в виде актов насилия, гражданских войн и гуманитарных катастроф сформировало ревизионизм в зарубежной науке, а тезисы его сторонников приближаются к интерпретациям российских ученых. Российский дискурс цветных революций характеризуется устойчивым неприятием данного феномена, за исключением сторонников концепции демократизации. Наконец, зарубежное и российское направление в данной области еще
только подходит к изучению вопроса о влиянии феномена на поведение и политику государств, которые оказались реципиентами или мишенями «цветных революций» [Ambrosio, 2007; Егорченков, Данюк, 2018).
Цель данной статьи — выявить научный дискурс, концепции и понятия, которыми оперируют зарубежные и отечественные исследователи для интерпретации украинских событий 2004 г. и цветных революций в общем.
Методология исследования опирается на дискурсивный анализ, который позволяет нам деконструировать эмпирические и теоретические работы по данной теме и вычленить понятия, трактовки, смыслы, при помощи которых исследовали обозначают и интерпретируют события цветной революции на Украине. Более того, наш анализ предполагает, что политические события на мировой политической арене меняют коннотации предлагаемого дискурса по данной теме. Источниками для подготовки данного исследования выступают публикации значимых зарубежных и российских ученых по данной теме.
Статья имеет два раздела. В первом разделе рассматривается дискурс цветной революции, который формируется в трудах зарубежных исследователей, а во втором разделе - дискурс цветной революции, который формируется в трудах российских исследователей.
От «ненасильственного сопротивления» к «электоральной революции»: зарубежные концепции цветной революции. Зарубежное научное направление о цветных революциях зародилось в начале 2000-х гг. после событий в Сербии и на Украине, когда результаты президентских выборов были не приняты частью населения и массовые протесты привели к пересчету голосов, проведению второго тура голосования и к смене политического режима. Это направление получило название color revolutions studies с момента появления публикаций М. Макфола, известного исследователя феномена цветных революций и посла США в России в период администрации Б. Обамы [McFaul, 2006].
Данное научное направление в науке о международных отношениях и политологии быстро приобрело разнообразный характер оценок, методологий и концептуальных рамок исследований. Сегодня можно выделить несколько больших групп исследований в самых разных странах, которые объединены следующими концепциями, что, в свою очередь, определяет методологию и результаты анализа. Первая группа поддерживает дискурс о цветных революциях эпохи после холодной войны как продолжении волны ненасильственного сопротивления или массового протеста. Вторую группу исследований можно объединить дискурсом о демократизации различных государств посредством оказания поддержки смены режима извне. Более узкий дискурс используют представители третьей группы исследователей, которые детально изучают технологические вопросы так называемых электоральных революций, что подразумевает смену политического режима при помощи осуществления выборов по определенной модели. Несомненно, пример Украины является наиболее часто изучаемым среди указанных направлений, но имеет самые разные и противоположение интерпретации в силу используемых разнообразных подходов, концепций и методологии исследования.
Дискурс о ненасильственном сопротивлении имеет долгую историю и охватывает значительное число исследований, посвященных смене политической власти. Его появление было связано с процессами деколонизации в 1940-е - 1960-е гг., а в современную эпоху он охватывает, по большой части, изыскания по постколониальным исследованиям, что объединяет представителей критической социологии, неомарксистов и пр. В дисциплине о цветных революциях данный дискурс представляет широкое поле для сравнения сути цветных революций постхолодной эпохи с историей бархатных революций Восточной Европы конца 1980-х гг. или с другими историческими примерами протестных выступлений.
Как правило, представители данного направления не используют понятие
«цветная революция», а объясняют любые события, связанные со сменой государственного строя как народные протесты мирного характера. Самый важный тезис, который выдвигают сторонники данного дискурса, касается глобального, объективного и контагиозного характера ненасильственных движений. Проследив все случаи народных волнений и смены политических режимов с 1946 по 2006 гг. ученые обнаружили феномен «домино»: если протесты произошли в одном в государстве, то протесты, причем, по сходной модели, будут наблюдаться и в других государствах [Braithwaite, et al., 2015]. Термин «контагиозный» или «заразный» (contagious) используется в подобных исследованиях для иллюстрации трансфера моделей про-тестных движений из страны в страну. Более того, тезис о глобальности или о глобальной диффузии протестных движений доказывается посредством использования различных количественных методов.
Исходя из данных концептуальных рамок, в случае с Украиной также наблюдался эффект «домино». Украинские события 2004 г. оказались продолжением про-тестных движений, которые начались в странах Восточной Европы в конце 1980-х - начале 1990-х гг. и охватили Киев к началу 2000-х гг.
Другим вариантом данного дискурса являются работы, которые обозначают все исторические события, связанные с массовыми протестами и революциями как regime change cascades. Под термином «каскад» понимается тот же принцип «домино», сформированный политическими историками. Каскад предполагает перенос модели смены режима от страны к стране [Ellis, 2011]. Историки утверждают, что примерами смены политического режима являются революция во Франции 1848 г., «бархатные революции», «цветные революции» на постсоветском пространстве и события «Арабской весны». Основными критериями для классификации политических событий революционного типа по формуле «смена режима» являются: 1) непопулярность власти и лидера; 2) раздробленность элиты и 3) наличие населения, способных поддержать оппозицию.
Однако во многих исследованиях «смена режима» трактуется как причина появления гибридных политических режимов, гражданской войны, а не условие либерализации. Подобные исследования ставят под сомнение политическую необходимость смены режима [Hale, 2013].
Дискурс о демократизации является альтернативной и также широкой концептуальной рамкой для исследований о смене государственного строя. Политическая демократизация как теория и методология для объяснения различных про-тестных движений, смены власти или государственного строя имеет сегодня две коннотации в зарубежной литературе.
До начала 2010-х гг. в литературе доминировала положительная интерпретация распространения и продвижения демократии и, как правило, множество исследований положительно оценивали, скажем, политику США или Европейского союза по продвижению либеральной демократии в мире [Gershman, 2004]. Политический и научный дискурс, сформированный научной школой Ф. Фукуямы о триумфальном шествии либерализма стал основой для появления подобных исследований об успехах продвижения демократии на постсоветском пространстве, включая Украину.
Однако Афганская и Иракская кампании США, которые показали ограниченность прививания западной демократии в оккупированных странах, охладили научную эйфорию и послужили появлению негативной интерпретации демократизации как процесса, идущего извне без учета внутренних особенностей страны-реципиента демократических преобразований [Zielys, Rudinskaite, 2014]. Поэтому, в данном научном направлении сформированы более сбалансированные и объективные исследования по данной теме.
Во-первых, многие исследования доказывают внешний характер демократизации, основываясь на анализе технологий передачи ценностей и институтов западной политической модели. Зарубежные ученые признали существование механизма работы фондов с местными неправительственными организациями, поддержки оппози-
ционных движений и создания гибких сетевых организаций для осуществления мобилизации населения [Carothers, 2007].
Во-вторых, исследователи поставили вопрос другой стороне навязанной демократизации, а именно: как страны, политическая элита, население, и, наконец, близлежащие государства реагируют на процесс навязанной демократизации. Они утверждают, что оранжевая революция на Украине существенно изменила характер внешней политики России, что является просчетом Запада и самым неудовлетворительным результатом подобной демократизации страны [Ambrosio, 2007]. Многие исследователи также доказывают, что ЕС и США прекратили демократизацию Украины, поскольку созданные политические проблемы лимитировали возможности дальнейшего вступления Украины в НАТО и ЕС [Basora, 2008; Levitsky and Way, 2005].
Отметим, что фактор столкновения политики по демократизации с целями по обеспечению национальной безопасности стал частью данного дискурса. В истории внешней политики США, например, поддержка либеральной оппозиции в других странах, развитие диссидентского движения и стимулирование протестов неоднократно становились частью приоритетов Вашингтоном. Стимулирование Венгерского восстания 1956 г., поддержка государственных переворотов в Чили, Панаме и др. являются самыми известными и хорошо изученными примерами. Однако США отступали от продолжения демократизации страны, как только данная политика угрожала возможным военным столкновением с сильным противником. Например, президент Д. Эйзенхауэр отказался от дальнейшей поддержки восстания в Венгрии, как только стало известно, что СССР применит военную силу [Borhi, 1999; Levitsky and Way, 2008 ]. Так, по мнению ряда сторонников демократизации, произошло и в случае с Украиной: жесткий ответ России остановил дальнейшие шаги по широкому продвижению американской демократии, что свидетельствует о новом повороте философии демократического идеализма в сторону прагма-
тичного реализма, который подразумевает поддержку различных политических режимов, но дружественных по отношению к США [Kirkpatrick, 1979; Kissinger, 1995].
В силу этого и, в-третьих, дискурс о демократизации переживает эпоху ревизионизма, который характеризуется переоценкой событий, пониманием негативных последствий искусственной смены политического режима в региональном и глобальном измерении. Украинские события детерминировали смену внешнеполитического курса России, сформировали затяжной политический кризис на Украине и отложили американизацию или европеизацию страны. Сторонники ревизионизма пытаются дать взвешенный ответ на вопрос, почему некоторые страны постсоветского пространства прошли через череду революций, а другие — нет. [Way, 2008]. Исследователи утверждают, что способность политической элиты установить консенсус с населением, включая методы пропаганды, является основной предпосылкой для отсутствия политических потрясения в стране. Наконец, многие ревизионисты ставят под вопрос оправданность дискурса о демократизации в случае с Украиной, утверждая, что цветная революция 2004 г. является примером смены одного гибридного режима другим [Hale, 2006].
Ревизионисты трактуют украинские события как навязанную извне демократизацию, которая не привела к консенсусу в обществе, а, наоборот, сформировала дополнительные каналы политической борьбы между элитами, несмотря на создание института свободных выборов [Solonenko, 2009]. Исследователи данного концептуального направления ставят такие вопросы: кто виноват? и каковы последствия цветной революции? для Украины. Как правило, основным виновником в отступлении западной демократии на Украине обозначены лидеры страны, которые не сумели провести шоковые реформы, изменить устаревшее институциональное наследие и дистанцироваться от ценностей СССР [Kubicek, 2009].
Дискурс об электоральных революциях представляет еще одну модифика-
цию трактовки термина -- «цветная революция». Электоральная революция подразумевает ненасильственную смену режима посредством проведения выборов и участия в них оппозиционных партий или движений. Данный термин и его концептуализация создают условия создания дискурса об объективности смены политических авторитарных режимов при помощи подготовки и проведения выборов.
Сторонники данного направления уже накопили достаточное количество примеров, что позволяет им разделить все цветные революции 1990-х - 2000-х гг. на два типа: первый тип включает в себя «успешные революции», а второй тип -«неудавшиеся революции». Основным критерием успешности или провала революции указывается процесс демократизации, который либо происходит после смены режима, либо стагнирует и затухает, поскольку новая власть не способна адекватно реформировать гибридный режим. Например, исследованы 17 примеров электоральных революций, которые произошли в 11 странах после 1991 г. К этим странам относятся Армения, Азербайджан, Беларусь, Грузия, Киргизстан, Мадагаскар, Перу, Сербия, Того, Украина и Эфиопия. Причем, Армения, Азербайджан, Беларусь и Сербия пережили несколько электоральных протестов [Kalandadze and Orenstein, 2009]. И только в некоторых случаях электоральная революция была успешна, когда новая власть сумела установить консенсус в обществе и продолжить демократические реформы.
Во многих случаях пример Украины как электоральной революции 2004 г. трактуется двояко. Одни исследователи говорят об успешности революции в 2004 г., поскольку процесс демократизации был успешно реализован посредством формирования свободной прессы и усиления власти парламента. Другие исследователи утверждают, что правительство Ющенко было полностью дезорганизовано и не смогло провести ряд трансформаций в обществе, а самое главное, сформировать диалог между различными политическими силами и регионами страны [Riabchuk 2005]. Это стало причиной долговременно-
го политического кризиса, продолжающегося и сегодня.
В итоге зарубежные исследователи предлагают несколько вариантов понимания украинских событий, вписывая события 2004 г. в самые различные терминологические и концептуальные рамки, что создает и порой меняет научное восприятие событий того времени. Однако волна ревизионизма охватила современные исследования по данной теме. Ливийский и сирийский примеры цветных революций, которые начинались как молодежные про-тестные движения, а также Венесуэльский кризис, который начинался как победа электоральной революции 2015 г., когда оппозиционеры получили большинство в парламенте страны, стали серьезным вызовом для сторонников дискурса о ненасильственных протестных движениях, демократизации и пр. Гибридные войны, сетевые войны, влияние самых различных внешних сил на ситуацию другой страны оказались следствием цветных революций, что формирует новый научный дискурс о политике сдерживания цветных революций различными странами.
От «мягкой силы» к «демонтажу государственной системы»: российские концепции цветной революции
Российские исследования о природе цветных революций стали также появляться после событий 2004 г. на Украине. Можно выделить два этапа в развитии научного направления по данной теме: Первый этап - это начало 2000-х гг., когда исследователи накапливали факты, и давали оценки конкретным примерам политических преобразований. Второй этап - это период с 2015 г. по настоящее время, когда российские ученые перешли к обобщениям, расширению теоретических рамок, а также к поиску методологии исследования данного феномена. К настоящему моменту наука о международных отношениях, политология, история, социология, а также и исследования о стратегических коммуникациях накопили солидный пласт работ в данном направлении.
Работы российских авторов можно разделить на следующие концептуальные направления, которые выстраивают интер-
претации украинских событий и многих других примеров цветных революций. Первое направление - это дискурс о мягкой силе как о политическом инструменте создания условий осуществления цветных революций. Второе направление - дискурс внешнего вмешательства, что используется для интерпретаций событий с точки зрения России и ее интересов. Третий дискурс - демонтаж государственной системы как следствие протестных движений.
Дискурс о мягкой силе. Российские ученые создали уникальное представление о концепции и политике мягкой силе как о политическом инструменте смены политических режимов. Формулировки Дж. Ная о привлечении к ценностям, политическим институтам и пр. при помощи невоенных способов давления (soft power) или с помощью военной силы (smart power), а также путем вмешательства во внутренние дела государств (sharp power) повлияли на становление данного научного дискурса [Nye, 2018; Филимонов, Цатурян, 2012]. Политика мягкой силы показана в работах российских ученых как инструмент мобилизации населения и цветной революции, а также как источник гибридных и гражданских войн [Наумов, 2016].
Другие работы рассматривают публичную дипломатию и цифровую дипломатию как инструмент политических преобразований. Публичная дипломатия как совокупность мероприятий правительства США в области обучения политических лидеров и наблюдателей на выборах, создания партий и неправительственных организаций содействует политической трансформации Украины. В течение 1990-х - 2000-х гг. различные проекты американской публичной дипломатии, а также проекты в сети Интернет, оказывали влияние на ценностные ориентиры и, самое главное, создание политических пролибе-ральных коалиций во время выборов [Цветкова и Ярыгин, 2015].
Необходимо отметить, что дискурс о мягкой силе как инструменте продвижения цветных революций редко используются в зарубежной литературе. Как правило, оборотная сторона (dark side) использования «мягкой силы» или «острой силы» в каче-
стве инструмента вмешательства во внутреннюю политику других государств приписывается западными исследователями к действиям авторитарных государств, а политика США в данном направлении обозначается, как мы отмечали, дискурс о продвижении демократии.
Дискурс о внешнем вмешательстве. Российские исследователи ставят Россию в положение потенциального реципиента протестных движений, а сам термин «цветная революция» воспринимается как экзистенциальная угроза для развития государства, его суверенитета, а также как угроза поддержания влияния России на бывших имперских окраинах, которые, несомненно, являются зоной важнейших интересов страны. Дискурс представляет собой рамочную концепцию для объяснения вмешательства США и ЕС в зону жизненно важных интересов России. Внешнеполитический аспект революций является наиболее важным в интерпретации эмпирических фактов. Российские ученые взвешивают происходящие события с точки зрения внешней политики России, что создает уникальный формат для новой интерпретации смены политических режимов в странах по периметру России: революции становятся инструментом политики Запада против самой России [Сивков, 2013]. В этом кроется кардинальное отличие от зарубежных исследователей, которые не учитывают и не анализируют интересы России в тех странах, где произошли цветные революции.
В этом научном направлении представлены работы о том, как Россия должна противодействовать осуществлению цветной революции внутри страны. Исследуя широкий эмпирический материал, эксперты выявляют риски принятия решений в условиях угрозы. [Бадюков, Агаронян, 2018]. Работы российских авторов касаются каждого случая осуществления цветных революций на территории Евразии и Восточной Европы.
Изучение роли СМИ и неправительственных организаций, а также социальных сетей и цифровой дипломатии в развитии протестных движений является значимой частью построения дискурса о
внешнем вмешательстве [Полезе, 2014; Цветкова и Сытник, 2017]. Российские исследователи наравне с зарубежными сторонниками дискурса о демократизации, а точнее, о дефиците демократизации и либеральных реформ после осуществления цветных революций, указывают на неспособность новой власти на Украине или в Грузии сформировать стабильные демократические режимы [Наумов, 2014].
Примерно с 2015-2016 гг. российская наука переживает период концептуальных обобщений. Исследователи предлагают новые варианты понимания политических трансформаций и протестных движений, применяют различные политические теории и расширяют рамки исследования. Например, события «Арабской весны», анализируются как источник украинских событий 2014 г., что в концептуальном плане близко к зарубежным исследованиям о глобальном и контагиозном характере протестных движений в мире [Манойло,
2014].
Дискурс о демонтаже государственной системы является еще одним направлением, который приобрел популярность после событий в Ливии и Сирии. Сторонники данной концепции существенно расширили научные изыскания в области изучения цветных революций, предлагая новые понятия о «гибридной войне» и «государственном перевороте». Государственный переворот как один из дискурсов для интерпретации событий цветных революций и результат вмешательства в другие страны при помощи мягких и невоенных инструментов трактуется как слом государственной системы, ведущий к гражданской войне и потери суверенитета нации. Российские ученые, в отличие от глобальной историографии, причисляют Украину, Ливию и Сирию к данному дискурсу и показывают проблемы, связанные с политикой вмешательства. Очень часто российские исследователи используют метод сравнения, выявляя, например, сходства и различия в сценариях цветных революций на Украине 2004 и 2014 гг. [Арямова,
2015].
Более того, именно в этом дискурсивном поле реконструированы изменения
внешней политики России, которые произошли под влиянием феномена цветных революций [Арямова, 2016]. В зарубежной литературе еще мало работ, которые бы анализировали российскую модель по защите государства от технологий цветных революций или выявляли взаимозависимость внешнеполитического поведения России и цветных революций на постсоветском пространстве и на Ближнем Востоке. Изучение вопроса о реакции стран, которым угрожает цветная революция является новым шагом в российской и зарубежной историографии [Данюк, 2018].
Положение России как потенциального реципиента цветной революции в течение 1990-х - начала 2000-х гг. оказало влияние на различие в научных дискурсах между зарубежной и российской науками. Западные страны оказались в роли инициатора политики мягкой силы, демократизации, протестов и пр., что оказало влияние на научный дискурс в литературе.
Зарубежные ученые сформировали дискурс о протестных движениях, демократизации и электоральной революции. Однако эйфория о триумфе либерализма, а также завышенная оценка политических событий, связанных с цветными революциями, расшатывается под грузом реальных гибридных и гражданских войн, политических и экономических кризисов и гуманитарных катастроф, которые стали следствиями цветных революций. Зарубежная наука перешла в стадию переосмысления прошлых событий или, как мы обозначали в данной статье, в стадию ревизионизма.
Основными тезисами российской науки являются возможная угроза для России, вмешательство во внутренние дела суверенных государств, а также негативные последствий для политического и экономического развития государств. Эти тезисы основаны на политической реальности, с которой столкнулось население ряда стран после опыта смены или попыток смены политического режима, причем сегодня данные положения оказались оправданными, а деконструкция цветных революций является приближенной к современной политике.
Несмотря на различия в дискурсах между зарубежной и отечественной науками, наблюдается сближение между ними. Зарубежные исследователи стремятся выстроить сбалансированный дискурс о природе и последствиях цветных революций, а российские - расширить теоретические и методологические рамки исследований. Точкой соприкосновения зарубежного и российского дискурса выступает вопрос о том, как политические трансформации в одной стране оказывают влияние на изменения внешней политики других государств, которые вынуждены выстраивать политику защиты от цветных революций. Научный дискурс перемещается о изучения политики воздействия и влияния стран Запада на другие страны в области политических трансформаций на изучение политики реакции и ответа со стороны реципиентов этих трансформаций.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Арямова А.Д. Последствия цветных революций и роль России в преодолении ближневосточного и украинского кризиса // Тренды и управление. 2016. № 1. С. 90-95.
2. Арямова А.Д. Практическая реализация технологий цветных революций в Украине в 2004 и 2014 гг.: сравнительный анализ // Международные отношения. 2015. № 4. С. 439-442.
3. Бадюков В.Ф., Агаронян М.А. Анализ рисков цветных революций в сопредельных с РФ странах (на примере Украины) // Вестник Хабаровского государственного университета экономики и права. 2018. № 1. С. 79-84.
4. Бочаров А.В. Роль soft power в формировании условий реализации «цветных революций» // Дискурс-Пи. 2017. № 34 (28-29). С. 261-268.
5. Данюк Н.С. Цветные революции. От теории к практике Москва: «Юнити-Дана», 2018.
6. Егорченков Д.А., Данюк Н.С. Теоретико-идеологические подходы к исследованию феномена «гибридных войн» и «гибридных угроз»: взгляд из России // Вестник Московского университета. Серия 12: Политические науки. 2018. № 1. С. 26-48.
7. Манойло А.В. Украинский кризис и «управляемый хаос»: след «цветных революций» арабской весны // Власть. 2014. № 4. С. 24-28.
8. Наумов А.О. «Мягкая сила» и «Цветные революции» // Российский журнал правовых исследований. 2016. Т. 1. № 6. С. 73-86.
9. Наумов А.О. «Цветные революции» на постсоветском пространстве: взгляд десять лет спустя // Государственное управление. Электронный вестник. 2014. № 45. С. 148-178.
10. Полезе А. Гражданская кампания «Пора!» на Украине: четыре вопроса о роли гражданского общества в период цветных революций // Политическая наука. 2014. № 3. С. 211-231.
11. Сивков К.В. «Цветной» сценарий для России // Социологические исследования. 2013. Т .8. № 352. С. 136-142.
12. Филимонов Г.Ю., Данюк Н.С. Роль украинского кризиса в переформатировании мироустройства: взгляд из России // Международное публичное и частное право. 2015. № 2. С. 5-9.
13. Филимонов Г.Ю., Цатурян С.А. «Мягкая сила» как форма непрямой аппликации «национального интереса» // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Международные отношения. 2012. № 2. С. 21-30.
14. Цветкова Н.А., Сытник А.Н. Информационные технологии в реалиях политического кризиса: от сетевого проекта «евромайдан» до создания стратегической коммуникации на Украине (20132016 гг.) // Власть. 2017. Т. 25. № 4. С. 86-91.
15. Цветкова Н.А., Ярыгин Г.О. Участие публичной дипломатии США в политической трансформации Украины, 1990-е - 2000-е гг. // Вестник Санкт-Петербургского университета. Международные отношения. 2015. № 4. С. 6882.
16. Ambrosio Th. Insulating Russia from a Colour Revolution: How the Kremlin Resists Regional Democratic Trends // Democratization. 2007. Vol. 14. N 2. P. 23252.
17. Basora A. Must Democracy Continue to
Retreat in Postcommunist Europe and Eurasia? // Orbis. 2008. Vol. 52. N 1. P. 3-24.
18. Borhi L. Rollback, Liberation, Containment, or Inaction?: U.S. Policy and Eastern Europe in the 1950s // Journal of Cold War Studies. 1999. Vol. 1. N 3. P. 67110.
19. Braithwaite A., et al. The Conditioning Effect of Protest History on the Emulation of Nonviolent Conflict // Journal of Peace Research. 2015. Vol. 52. N 6. P. 697-711.
20. Carothers Th. The "Sequencing" Fallacy // Journal of Democracy. 2007. Vol. 18. N 1. P. 12-27.
21. Ellis CJ. Information Cascades and Revolutionary Regime Transitions // Econ. J. 2011. Vol. 121. N 553. P. 763-92.
22. Gershman C. Democracy Promotion: The Relationship of Political Parties and Civil Society // Democratization. 2004. Vol. 11. N 3. P. 27-35.
23. Hale H. Democracy or Autocracy on the March? The Coloured Revolutions as Normal Dynamics of Patronal Presiden-tialism // Communist and Post-Communist Studies. 2006. Vol. 39. N 3. P. 305-29.
24. Hale H. Regime Change Cascades: What We Have Learned from the 1848 Revolutions to the 2011 Arab Uprisings // Annual Review of Political Science. 2013. Vol. 16 (June). P. 331-53.
25. Kalandadze K., & Orenstein M. Electoral Protests and Democratization: Beyond the Color Revolutions // Comparative Political Studies. 2009. Vol. 42. N 11. P. 14031425.
26. Kirkpatrick J. Dictatorships and Double Standards // Commentary. 1979. Vol. 68. P. 35-45.
27. Kissinger H. Diplomacy. New York: Simon & Shuster, 1995.
28. Kubicek P. Problems of Post-Post-Communism: Ukraine after the Orange Revolution // Democratization. 2009. Vol. 16. N 2. P. 323-43.
29. Levitsky S. & Way L. International Linkage and Democratization // Journal of Democracy. 2005. Vol. 16. N 3. P. 2034.
30. McFaul M. The Orange Revolution in a
Comparative Perspective // Revolution in orange: The Origins of Ukraine's Democratic Breakthrough / Ed. A. Aslund A. & M. McFaul. Washington, D. C.: Carnegie Endowment for International Peace, 2006. p. 165-197.
31. Nye J. How Sharp Power Threatens Soft Power // Foreign Affairs. 2018. 24 January. Режим доступа:
https://www.foreignaffairs. com/articles/ch ina/2018-01 -24/how-sharp-power-threatens-soft-power. Дата обращения: 19 января 2019.
32. Riabchuk M. Ukraine: Lessons Learned from Other Postcommunist Transitions // Orbis. 2008. Vol. 52. N 1. P. 41-64.
33. Solonenko I. External Democracy Promotion in Ukraine: The Role of the European Union // Democratization. 2009. Vol. 16. N 4. P. 709-31.
34. Tudoroiu Th. Rose, Orange, and Tulip: The Failed Post-Soviet Revolutions // Communist and Post-Communist Studies.
2007. Vol. 40 N 3. P. 315-42.
35. Way L. The Real Causes of the Colour Revolutions // Journal of Democracy.
2008. Vol. 19. N 3. P. 55-69.
36. Zielys P. & Rudinskaite R. US Democracy Assistance Programs in Ukraine after the Orange Revolution // Communist & Post-Communist Studies. 2014. Vol. 47. N 1. P. 81-91.
37. Zielys P. New Version of the Kirkpatrick Doctrine in the Post-Soviet Space // Democratization. 2010. Vol. 17. N. 5. P. 878-98.
Сведения об авторе: Цветкова Наталья Александровна - доктор исторических наук, профессор, завкафедрой американских исследований, Санкт-Петербургский государственный университет
(n.tsvetkova@spbu.ru).
REFERENCES
1. Ambrosio Th. (2007). Insulating Russia from a Colour Revolution: How the Kremlin Resists Regional Democratic Trends. Democratization, 14(2), 232-52.
2. Aryamova A.D. (2015). The Practical Implementation of the Color Revolutions' Technologies in Ukraine in 2004 and
2014: A Comparative Analysis. International Relations, 4, 439-442.
3. Aryamova A.D. (2016). The Consequences of the Color Revolutions and the Role of Russia in Resolving the Middle Eastern and Ukrainian Crises. The Trends and Management, 1, 90-95.
4. Badyukov V.F., Agaronyan M.A. (2018). The Analysis of Risks of Color Revolutions in Russia's Neighboring Countries. The Vestnik of Khabarovsk State University of Economics and Law, 1, 79-84.
5. Basora A. (2008). Must Democracy Continue to Retreat in Postcommunist Europe and Eurasia? Orbis, 52(1), 3-24.
6. Bocharov A.V. (2017). The Role of Soft Power in Creating the Conditions for the Implementation of Color Revolutions. Discourse-Pi, 3-4, 261-268.
7. Borhi L. (1999). Rollback, Liberation, Containment, or Inaction?: U.S. Policy and Eastern Europe in the 1950s. Journal of Cold War Studies, 1(3), 67-110.
8. Braithwaite A., et al. (2015). The Conditioning Effect of Protest History on the Emulation of Nonviolent Conflict. Journal of Peace Research, 52(6), 697-711.
9. Carothers Th. (2007). The "Sequencing" Fallacy. Journal of Democracy, 18(1), 1227.
10. Danyuk N.S. (2018). Color Revolutions: from the Theory to the Practice. Moscow: Unity-Dana.
11. Egorchenkov D.A., Danyuk N.S. (2018). The Theoretical and Ideological Approaches to the Research on the Phenomenon of Proxy Wars and Proxy Threats: A View from Russia. The Vestnik of Moscow State University. Political Science, 1, 26-48.
12. Ellis CJ. (2011). Information Cascades and Revolutionary Regime Transitions. Econ. J., 121(553), 763-92.
13. Filimonov G.Yu., Danyuk N.S. (2015). The Role of the Ukrainian Crisis in Reformatting the World System: A View from Russia. The International Public and Private Law, 2, 5-9.
14. Filimonov G.Yu., Tsaturyan S.A. (2012). Soft Power as the Indirect Application for the National Interest. Vestnik RUDN, 2, 21-30.
15. Gershman C. (2004). Democracy Promotion: The Relationship of Political Parties and Civil Society. Democratization 11(3), 27-35.
16. Hale H. (2006). Democracy or Autocracy on the March? The Coloured Revolutions as Normal Dynamics of Patronal Presi-dentialism. Communist and Post-Communist Studies, 39(3), 305-29.
17. Hale H. (2013). Regime Change Cascades: What We Have Learned from the 1848 Revolutions to the 2011 Arab Uprisings. Annual Review of Political Science, 16 (June), 331-53.
18. Kalandadze K., & Orenstein M. A. (2009). Electoral Protests and Democratization: Beyond the Color Revolutions. Comparative Political Studies, 42(11), 1403-1425.
19. Kirkpatrick J. (1979). Dictatorships and Double Standards. Commentary, 68, 3545.
20. Kissinger H. (1995). Diplomacy. New York: Simon & Shuster.
21. Kubicek P. (2009). Problems of Post-Post-Communism: Ukraine after the Orange Revolution. Democratization, 16(2), 32343.
22. Levitsky S., Way L. (2005). International Linkage and Democratization. Journal of Democracy, 16(3), 20-34.
23. Manoylo A.V. (2014). The Ukrainian Crisis and "The Controlled Chaos": The Trace of Color Revolutions of the Arab Spring. Vlast', 4, 24-28.
24. McFaul, M. (2006). The Orange Revolution in a Comparative Perspective. In Revolution in Orange: The origins of Ukraine's democratic Breakthrough. Ed. A. Aslund & M. McFaul. Washington, DC: Carnegie Endowment for International Peace, pp. 165-197.
25. Naumov A O. (2014). The Color Revolutions on the Post-Soviet Space: Ten Years Afterwards. The Public Governance. The Electronic Vestnik, 45, 148-178.
26. Naumov A O. (2016). Soft Power and Color Revolutions. The Russian Journal of Law Studies, 1(6), 73-86.
27. Nye J. (2018). How Sharp Power Threatens Soft Power. Foreign Affairs. URL: https://www.foreignaffairs.com/articles/ch
ina/2018-01 -24/how-sharp-power-threatens-soft-power (accessed
19.01.2019).
28. Poleze A. (2014). The Civic Campaign "Pora" in Ukraine: Four Questions about the Role of Civic Society in the Period of Color Revolutions. Political Science, 3, 211-231.
29. Riabchuk M. (2008). Ukraine: Lessons Learned from Other Postcommunist Transitions. Orbis, 52(1), 41-64.
30. Sivkov K.V. (2013). A Color Scenario for Russia. Sociological Studies, 8(352), 136142.
31. Solonenko I. (2009). External Democracy Promotion in Ukraine: The Role of the European Union. Democratization, 16(4), 709-31.
32. Tsvetkova N.A., Sytnik A.N. (2017). Information Technologies in the Context of a Political Crisis: from the Euromaidan Network Project to Strategic Communications in Ukraine (2013-2016). Vlast', 25(4), 89-91.
33. Tsvetkova N.A., Yarygin GO. The U.S. Public Diplomacy and Political Transformation of Ukraine, 1990s-2000s. The Vestnik of SPbGU. International Relations, 4, 68-82.
34. Tudoroiu Th. Rose, Orange, and Tulip: The Failed Post-Soviet Revolutions. Communist and Post-Communist Studies, 40(3), 315-42.
35. Way L. (2008). The Real Causes of the Colour Revolutions. Journal of Democracy 19(3), 55-69.
36. Zielys P. (2010). New Version of the Kirkpatrick Doctrine in the Post-Soviet Space. Democratization, 17(5) (October), 878-98.
37. Zielys P., Rudinskaite R. (2014). US Democracy Assistance Programs in Ukraine after the Orange Revolution. Communist & Post-Communist Studies, 47 (1), 8191.
About the author: Tcvetkova Natal'ya
Aleksandrovna - Doctor of Historical Sciences, Professor, and Head of American Studies
Department, St. Petersburg State University
(e-mail: n.tsvetkova@spbu.ru).
