CC BY
29
УДК 94 (479) "18/1917"
ДИПЛОМАТИЯ КАК ДЕЙСТВЕННОЕ СРЕДСТВО БОРЬБЫ В АРСЕНАЛЕ КНЯЗЯ М.С. ВОРОНЦОВА ЗА СЕВЕРНЫЙ КАВКАЗ В 40-50-Е ГОДЫ XIX ВЕКА
С.С. Лазарян
| щ ипломатия как таковая представ-I I ляет собой деятельность, даже / Д искусство ведения переговоров и заключеНия соглашений, направленных на поиск способов, избегать в отношениях между народами применения силы [1].
Весь исторический опыт взаимоотношений между народами показал, что при возникновении спорных ситуаций и попыток их урегулирования, основанных на принципе: кто сильней, тот и прав - как правило, вел не к разрешению и исчерпанию спорных оснований, а к ожесточению и новым, более глубоким конфликтам [2].
Дипломатия в ситуации войны оставалась одной из важнейших составляющих общей стратегии борьбы конфликтующих сторон. Потому и в условиях военного противоборства России с северокавказскими горцами дипломатия была средством достижения военных целей или целей политических и представляла иной способ борьбы с неприятелем.
Общий тон применявшимся способам российской стороны задавался императором. Не только направление, но даже самый дух действий на Северном Кавказе развивался под сильным влиянием императора Николая, "дело доходило до конкретных указаний по поводу отдельных боев, сражений и решений" [3, с. 413].
В 1842 г. император Николай сформулировал новую концепцию политики для северокавказского кризиса, предписывая главным кавказским начальникам, чтобы их "внимание и деятельность должны были устремлены к обезопасению границ от всяких враждебных покушений и к постепенному усмирению горных племен" [4, с. 591].
Свой новый подход император подкреплял ссылками на то, что "опыт предшеству-
Лазарян Сергей Степанович - кандидат исторических наук, доцент кафедры истории государства и права России и зарубежных стран Пятигорского государственного лингвистического университета, 357500, Ставропольский край, г. Пятигорск, пр. Калинина, 9, e-mail: aflost@ yandex.ru.
ющих лет указывает необходимость системы действий, не подчиненной гибельным случайностям и основанной не на одной силе оружия, но также на употреблении политических средств для укрощения распространившегося в горах возмущения" [4, с. 592].
Основываясь на мнении императора, а также на опыте "кавказских колониальных деятелей", военный министр граф А.И. Чернышев в 1842 г. в секретной директиве к корпусному командиру Е.А. Головину подверг критике систему действий российских властей на Кавказе, которая, "основываясь исключительно на употреблении силы оружия, оставила совершенно неиспытанными средства политические" [5].
Искусное применение политических средств могло бы значительно облегчить России достижение ее целей на Кавказе. В этой связи известная склонность М.С. Воронцова к использованию дипломатического инструментария пришлась как нельзя кстати. Он был одним из немногих высших кавказских начальников, который в продолжении всего своего пребывания на Кавказе оставался наиболее предрасположенным и подготовленным к проведению в жизнь такого рода системы [6, 7].
Князь М.С. Воронцов с самого начала своего наместничества не только не избегал, но искал прямых контактов с представителями горских обществ. Наместник использовал личные способы политико-дипломатических действий, которые применялись, в том числе, и его предшественниками на посту Главноуправляющего в Кавказском крае.
В арсенале средств Кавказского Наместника находились: 1) обращения и воззвания к разным группам горского населения с определенными целями текущего момента или с предложением перспективы; 2) письма
Sergey Lazaryan - PhD in History, associate professor of the Department of the History and the Law of Russia and Foreign Countries at the Pyatigorsk State Linguistic University, 9, Kalinin Avenue, Pyatigorsk, 357500, e-mail: aflost@yandex.ru.
к отдельным лицам или отдельным обществам в горской среде; 3) открытые встречи и переговоры со старшинами горских обществ; 4) переговоры с отдельными влиятельными лицами горских народов в крепостях; 5) тайные встречи с лицами, желавшими скрывать свои контакты с русскими, или просившими об определенных условиях; 6) контакты с группами влияния; 7) "ласкания"; 8) контакты-демонстрации; 9) письма-увещевания; 10) тайные операции и др.
При ведении дел с посланцами от горских обществ необходимо было учитывать их традиционные представления и миропонимание, а также их психологическое состояние и культуру ведения переговоров. Потому в свите князя Воронцова во время его передвижений по Кавказу "были чиновники дипломатической канцелярии" [8, с. 180]. Дипломатическая канцелярия была "мозгом и центром принятия решений" [9], входила в состав администрации наместничества. Там находился штат переводчиков, специалистов и чиновников, хорошо знавших нравы и быт автохтонных народов Кавказа и сопредельных стран Востока [10].
В контактах с горцами переговоры выполняли разнородную функциональную направленность: регулирующую, информирующую или пропагандирующую. Заранее мог быть известен предмет переговоров. Значимой стороной процесса была проблема силы или слабости позиций сторон, согласившихся на установление контакта, или просивших его. Важнейшей составляющей силы позиции на переговорах был предварительный всесторонний анализ существа проблемы. Мотивированность сторон и риски. Влияние личностных качеств на силу позиции. Дипломатическим оружием М.С. Воронцова была формула Авраама Линкольна: "Каплей меда поймаешь больше мух, чем галлоном желчи" [11].
Кроме того, князь Воронцов часто совсем не смущался в выборе средств достижения цели, если они вели к выгоде руководимого им дела. Здесь годились общеизвестные в истории и практике мировой дипломатии принципы ведения переговоров per fas et nefas (всеми правдами и неправдами). Тем более, что на Востоке этот прием оставался краеугольным камнем дипломатии любого уровня. Имея дело с людьми Востока, князь Воронцов мог надеяться на успех, только используя понятный контрагентам дипломатический язык и меры.
В качестве дипломатического средства воздействия использовались скрытая пропаганда, обещания, лесть, игра на тщеславии и соперничестве, предложение благ и чинов, подкупы жадных до материальных благ людей, склонение к переходу на службу российской стороне [12, с. 370-371, 453; 13, с. 346, 365, 393].
Действенность этих средств доказывалась не только жизненной многоопытностью самого князя, но и рекомендациями перебежчиков и агентов, чье ментальное мироощущение было сходным с теми, кто оставался в горах [14]. В дипломатических действиях этические принципы не должны останавливать достижение целей. Кроме того, опыт показал, что на Востоке "золото может быть сильнее оружия" [15].
В данном случае Наместник опирался также на мнение императора Николая I, который не только не осуждал и не противился использованию системы подкупов, но приказал предоставить в распоряжение кавказских начальников для данных целей так называемые экстраординарные суммы [12, с. 394].
Эти суммы играли значительную роль в усилиях главнокомандующего и отдельных военных начальников влиять на горцев. Деньги из этих сумм расходовались на лазутчиков, на угощение горцев, на подарки, на выдачу вознаграждения за поимку дезертиров и на содержание аманатов [12, с. 715].
М.С. Воронцов уже в 1845 г. не жалел "денежных средств для ослабления как материальных, так и моральных сил главного нашего неприятеля" [5, с. 192]. Политика подкупов в течение всего пребывания М.С. Воронцова в качестве Кавказского Наместника сыграла свою роль: ей поддавались многие неустойчивые сподвижники имама Шамиля, особенно в последние годы существования имамата.
Наместник оставался наиболее последовательным проводником рекомендованного лично императором Николаем I метода подкупа "новой" горской знати. Щедрые русские денежные подарки приносили все более заметные плоды, постепенно углубляя раскол в руководящей верхушке имамата, "быстро сужая круг людей, способных устоять перед соблазном" [12, с. 489].
Начиная, например, подготовку к Даргинской операции, М.С. Воронцов обращался к императору с просьбой разрешить ему "войти в секретные сношения с бывшим Елисуй-ским султаном, и обещанием всемилостивей-
шего прощения вывести его из теперешнего его положения и тем уменьшить неприятельские против нас силы" [12, с. 486].
Даниэль-бек был знаковой фигурой в имамате, так как "по рождению своему, по храбрости и по предприимчивому характеру" [12, с. 486] пользовался большим доверием в горах, особенно имея сильное влияние на различные горские общества Южного Дагестана.
М.С. Воронцов поручил генералу В.О. Бебутову вступить в сношения с наибом Шамиля и передать ему условия перехода его на сторону русских. Князь Воронцов мало доверял обещаниям Даниэль-бека. Но надо было попробовать, так как если тот "точно имеет это намерение и согласится на предложенные ему условия, то переход его к нам и оставление им Шамиля не может не иметь для нас самых благоприятных влияний и последствий <...> для Шамиля и для мюридизма, в теперешних обстоятельствах, весьма важная потеря" [12, с. 487-488; 16, л. 1-5 об].
С мнением наместника вполне был согласен император Николай Павлович, одобрявший действия с целью отделить от Шамиля главных его приверженцев. Он также считал, что "успех начатых с Даниель-беком сношений, хотя подвержен сомнению, но мог бы принести существенную пользу" [16, л. 8-9].
Несмотря на то, что усилия по отторжению от Шамиля Даниель-бека в 1845 г. не увенчались его отступничеством, действия последнего оставались под известным контролем Главнокомандующего. Когда лезгины в 1847 г., жившие на правом фланге Лезгинской линии, "взволновались" при появлении на их территориях бывшего Елисуйского султана, каждый его поступок незамедлительно становился известным российской стороне. Находившийся в их рядах мулла Али был "весьма полезен <...> доставлением верных сведений о предприятиях неприятеля и много содействовал к усмирению жителей" [17].
Поощряя и отмечая полезную для русских деятельность названного муллы, М.С. Воронцов просил начальника военно-походной канцелярии генерала В.Ф. Адлерберга "исходатайствовать высочайшее утверждение сделанному назначению - награде золотой медалью с надписью "За усердие" для ношения на шее на Аннинской ленте Мулле Али" [13, с. 381-382; 17].
В марте 1845 г. генерал-адъютант М.С. Воронцов распространяет в горах
воззвание, направленное к русским солдатам, бежавшим в горы, обещая им, что те из них, кто добровольно "явятся из бегов, всемилостивейшее прощаются и поступят по-прежнему без всякого наказания или какого-либо взыскания на службу" [12, с. 486].
Данным воззванием М.С. Воронцов хотел продемонстрировать добрую волю российских властей, создать прецедент на будущее и, наконец, лишить противную сторону людей, могущих укрепить ее силы.
Тогда же Наместник встречался с крымским муфтием Кади Эскером, изъявившим намерение "содействовать праведному нашему делу в горах Кавказских увещаниями племен именем самой веры магометанской" [12, с. 484].
Император одобрил отправку кади Эске-ра на Кавказ "для противодействия вредному учению Шамиля благонамеренными увещеваниями, почерпнутыми из самой веры магометанской" [12, с. 341; 16, л. 6-7 об].
Каждая военная экспедиция при М.С. Воронцове предварялась обращениями или воззваниями к тем горским народам и обществам, в отношении которых готовилась военная акция. Наместник предлагал им невоенное решение проблемы и выдвигал условия.
Весной 1845 г. Наместник обратился с воззванием к жителям Дагестана. М.С. Воронцов довел до сведения горцев, что он уполномочен связаться с ними самим императором, который "соизволил облечь меня полною властью и повелеть мне водворить мир в стране вашей, восстановить порядок и спокойствие, возвратить всем племенам Кавказским тишину и безопасность, которые одне могут обеспечить счастье и благоденствие края" [4, с. 361].
Князь-наместник давал гарантии неприкосновенности исламской веры, обычаев и порядков, бытовавших среди горцев, их жизненных устоев, гарантировал сохранение прав собственности, обещал подвести под основы жизненных правил горцев прочную основу имперского законодательства [18]. М.С. Воронцов без обиняков говорил жителям гор, что "религия ваша, шариат, адат, земля ваша, имения ваши, а также все имущество, приобретенное трудами, будет неприкосновенною вашею собственностью и останется без всякого изменения" [19].
Затем Наместник указывал горцам на пагубность их заблуждения, когда, "упор-
ствуя в дерзком сопротивлении и беспрестанной враждебностью", они сами подвергают опасностям свои семьи и разрушают благосостояние своей страны, которую вовлекают "в неизбежные бедствия войны" [4, с. 361].
С другой стороны, Наместник предупреждал горцев: "Если же вы отвратите слух ваш от спасительных слов <...> то, будучи обязан сражаться с вами, я призову на вас гнев Божий за пролитую кровь" [12, с. 724].
И хотя такого рода воззвания не всегда приносили скорые и положительные результаты, они были весьма тонким и, в конечном счете, являлось действенным средством влияния, поскольку сообщали горцам о намерениях русского царя по поводу их будущего, и могли настроить их умы в нужном для российской стороны направлении, во всяком случае, оставляли в головах горцев определенный след.
Кроме того, такое пропагандистское наступление русских способствовало "усилению изначально существовавшей в горских обществах оппозиции Шамилю" [20].
Большой интерес у Наместника вызывала Чечня, где в 50-е годы происходили важные военно-политические события. Идея поездок туда состояла в том, чтобы в преддверии перенесения решающих действий на территорию Чечни пресечь ее связи с Дагестаном и подтолкнуть чеченцев к выбору в пользу России.
Князь М.С. Воронцов представлял им отличную от шамилевской перспективу жизни, без экзекуции, погрома или карательной экспедиции, которая, "можно сказать, существовала в Чечне постоянно. <...> Почти не было той деревни, которая не видала бы у себя экзекуции хоть один раз" [21, с. 881] со стороны Шамиля.
В Чечне не только надолго запомнили, но никогда с тех пор не забывали погрома, устроенного имамом в селении Цонтери и соседних с ним хуторах Гурдали, который был наказанием для строптивых чеченцев, причастных к убийству шамилевского наиба Шуаиб-муллы.
По приказу имама прибывший вместе с ним отряд тавлинцев стал истреблять жителей Цонтери. Те в ответ стали защищаться и дрались отчаянно, но не смогли спастись. В селении погибли все сто семейств, состав-
лявших население аула. Такому же погрому подверглись жители Гурдали [22, с. 212].
В 1852 г. в Чечне М.С. Воронцов встречался с чеченской депутацией и вел мирные беседы, "оказывал внимание, ласкал, поощрял, интересовался" условиями существования чеченцев, все время, указывая им на выгоды принятия русских условий [23]. Это имело определенный результат. Вскоре после отъезда Наместника из Чечни российские власти отмечали чрезвычайное увеличение "мирных" чеченских аулов [3, с. 569].
Отчасти пренебрегая опасностью, а может быть, для демонстрации силы, М.С. Воронцов совершил поездку в Чечню, словно посещал свои владения. Особенно чеченцев впечатлило то, что Наместник переправлялся на противоположный, не контролируемый русскими, берег реки Басса без сопровождения войск, когда "фактически въехал в пределы имамата" [22, с. 213].
Чеченские мюриды по достоинству оценили поступок Наместника, и в продолжение всего его пребывания в Чечне "не звякнул ни один горский выстрел - хотя неприятель был вблизи" [22, с. 213].
Такой поворот дела спровоцировал Шамиля на немедленный ответ - суровое наказание для отступников, прежде всего грозненских аулов. Но имам не учел перемен, которые уже состоялись в его государстве, как пишет М.М. Блиев, "где общество расчленялось на два основных лагеря - сторонников мюридов и сторонников русских" [3, с. 561], и потерпел неудачу.
Русские не только узнали от чеченцев о планах Шамиля, но сами приготовили ему ловушку, оставив на пастбищах грозненских аулов скот, которому предназначалась роль наживки. Поэтому "неудача имаму была обеспечена: он не только потерпел поражение, но и потерял более 300 воинов" [4, с. 688]. Удар по авторитету имама был значительный и дал русским новых явных или тайных приверженцев.
Достаточно сложным для освещения остается вопрос о тайных операциях, которые, по всей вероятности, должны были присутствовать в военно-дипломатическом арсенале Наместника, поскольку они всегда присутствуют во время ведения любых войн и силовых противостояний.
Пока не удалось отыскать документы, в которых прослеживалась бы воля Наместника, ясно обозначавшая его приверженность к физическому уничтожению наиболее непримиримых к русским вождей горского сопротивления руками определенных лиц из горских народов.
Впрочем, существуют отдельные сообщения о так называемых "инициативниках", которые по своей воле пытались физически устранить с политической арены, например, Мухаммеда Амина. От контрадмирала Л.М. Серебрякова в 1851 г. к Наместнику отправлялся рапорт о задержании некоего чеченца, пробывшего 18 лет в Турции, по имени Зекерья Абдулла.
Со слов задержанного было выяснено, что он, "узнав о событиях у Закубанских Черкес, решился оказать услугу Русскому правительству, в надежде получить достойное вознаграждение, и для того выдал себя за наиба с намерением действовать таким образом, чтобы уронить во мнении народа и даже погубить Мухаммеда Амина" [3, с. 562] - отравить его. Не сумев войти в доверенность к эмиссару Шамиля, и испугавшись разоблачения, мнимый наиб добровольно передал себя в руки властей Черноморской береговой линии.
В то же время следует признать, что российской стороной использовались методы идейной и моральной дискредитации того же имама Шамиля. Ярким примером такого рода действий может служить попытка духовной дискредитации имама руками лиц, принадлежащих к духовному сословию уле-мов и лиц, сведущих в шариате.
После того как произошел разрыв между Шамилем и Сулейманом-эфенди, одним из ревностных бывших распространителей мюридизма среди адыгов и обращением последнего к М.С. Воронцову с просьбой о принятии в покровительство, Наместник решил воспользоваться случаем и довести в горы мнение улема об имаме, который "нарушает духовные законы <...> управляет <...> силою светской власти, противной Корану" [3, с. 533]. По просьбе Наместника Сулей-ман-эфенди составил записку с перечнем нарушений шариата, допускаемых Шамилем, и передал ее российской стороне.
По желанию М.С. Воронцова, эта записка во множестве экземпляров была доставлена в горские общества лазутчиками и
там распространена, но "не произвела на горцев ни малейшего впечатления и успеха, несмотря на то, что обличения Сулеймана были распространены в самую неблагоприятную для Шамиля пору, а именно - после неудачного его вторжения в Кабарду" [8, с. 494].
Эта относительная неудача не остановила попыток Наместника продолжать поддерживать всех и вся, кто и что могли бы ослабить идеологическое влияние имама на горскую социальную среду. Именно так он поступил, когда из Чечни поступили сведения о появлении и распространении среди чеченцев мирного мюридизма, проповедовавшемся Кунта Хаджи.
Политическая программа Кунта Хаджи допускала возможность подчинения Чечни имперским властям, а обрядовая сторона его учения сталкивалась с мнением Шамиля о должном в исламе. Шамиль, "нашедши его противными религии, немедленно прекратил сборы зикристов и строго запретил Кунте его проповеди" [24]. Этот запрет и иные действия имама против Кунта Хаджи подтолкнули последнего не только на занятие протестной позиции, но и начать борьбу с Шамилем.
Российские власти демонстрировали веротерпимость и уважительность к исламу на территориях, подконтрольных российской стороне: устраивали посещения горцами русских крепостей, пропагадируя, таким образом предлагаемые им перспективы. Так, в 1851 г. Л.М. Серебряков привозил представителей трех сильнейших фамилий среди убыхов -Берзеков, Дзеушей и Дешенов - в Новороссийск и показывал им Азиатскую школу, где "они были приятно поражены почтительностью правительства о воспитании детей горцев, а особенно тем, что дети обучаются мухамеданскому закону" [24].
М.С. Воронцов не был пионером в использовании дипломатического потенциала в отношениях с горцами Кавказа. И до него естественный ход событий приводил к установлению связей между русскими властями и горцами по различным предметам и направлениям. При князе М.С. Воронцове такие связи сделались обязательными, исполняли роль важного невоенного средства, предварительного решения многих военных задач.
К политико-дипломатическим акциям в горской среде М.С. Воронцова также вынуждали: 1) агитационно-пропагандистские
действия эмиссаров султана, представителей западных официальных и частных кругов, шамилевских агитаторов, засыпавших горские общества всякого рода посланиями, воззваниями, письмами и пророчествами [25, с. 227].
М.С. Воронцов выступал на дипломатическом поприще как конкурент в борьбе за умы горцев тем силам, которые стремились не допустить русских на Кавказ или препятствовали сближению Кавказа с Россией.
Таким образом, необходимо признать, что дипломатия как средство и эффективный инструмент был важной частью реализации общей стратегии в деятельности Кавказского Наместника с самого начала его пребывания в данной должности.
Склонность к использованию дипломатии в его кавказском поприще определялась не только ее результативностью, но самим характером и личностными особенностями М.С. Воронцова, который более был расположен решать спорные ситуации невоенными средствами.
Дипломатия как продолжение противоборства в условиях вооруженной борьбы с горцами сделалась при наместничестве князя М.С. Воронцова постоянно действующим механизмом.
ЛИТЕРАТУРА
1. Камбон Ж. Дипломат. М.: ОГИЗ Государственное изд-во политической лит-ры, 1945. 110 с. С. 18.
2. Попов В.И. Современная дипломатия: теория и практика. Дипломатия - наука и искусство: Курс лекций. М.: Международные отношения, 2010. 576 с. С. 16-17.
3. Блиев М.М. Россия и горцы Большого Кавказа. На пути к цивилизации. М.: Мысль, 2004. 877 с.
4. Акты, собранные Кавказской археографической комиссией (АКАК): В 12 т. Т. 10. Тифлис: Тип. Главного Управления Наместника Кавказского, 1885. 938 с.
5. Смирнов Н.А. Мюридизм на Кавказе. М.: Наука, 1963. 120 с. С. 182.
6. Захарова О.Ю. Генерал-фельдмаршал светлейший князь М.С. Воронцов. Рыцарь Российской империи. М.: Центрполиграф, 2001. 381 с. С. 22-30.
7. АКАК. Тифлис, 1868. Т. II. 950 с. С. 370-371.
8. Ольшевский М.Я. Кавказ с 1841 по 1866 год. СПб.: Изд-во журнала "Звезда", 2003. 608 с.
9. Кудрявцева Е.П. Русские на Босфоре: российское посольство в Константинополе в первой половине XIX века. М.: Международные отношения,
2010. 348 с. С. 111.
10. Гранкин Ю.Ю. Наместничество и реализация стратегии экономического развития Северного Кавказа в 1844-1881 гг. Пятигорск: Изд-во ПГЛУ,
2011. 403 с. С. 41-42.
11. Рыбаков Ю.М. Дипломатия. М.: Восток - Запад, 2010. 656 с. С. 443.
12. Движение горцев Северо-Восточного Кавказа в 20-50-е гг. XIX века. Сборник документов. Махачкала: Дагестанское книжное изд-во, 1959. 785 с.
13. Народно-освободительная борьба Дагестана и Чечни под руководством имама Шамиля. Сборник документов. М.: Эхо Кавказа, 2005. 552 с.
14. Шамиль - ставленник султанской Турции и английских колонизаторов (сборник документальных материалов) / Под ред. Ш.В. Цагарейшви-ли. Тбилиси: Государственное издательство Груз. ССР, 1953. 558 с. С. 175.
15. Евдокимова А.А. История стран Востока в Новое время. Ростов н/Д: Феникс, 2011. 344 с. С. 191.
16. Российкий государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 846. Оп. 16. Д. 6582.
17. РГВИА. Ф. 1268. Оп. 2. 1847 г. Д. 628. Л. 1-1об.
18. Самойлов К. Заметки о Чечне // Пантеон. СПб, 1855. Т. 23. Кн. 10. С. 1-61.
19. Дегоев В.В. Большая игра на Кавказе: история и современность. М.: Русская панорама, 2003. 448 с.
20. См.: История Чечни с древнейших времен до наших дней: Изд. 2-е. В 2 т. Т. 1: История Чечни с древнейших времен до конца XIX века. Грозный: ГУП "Книжное издательство", 2008. 828 с. С. 564.
21. АКАК. Тифлис, 1884. Т. IX. 1013 с.
22. Волконский Н.А. Погром Чечни в 1852 году // Кавказский сборник. Тифлис: Типография штаба Кавказского военного округа, 1880. Т. V. С. 1-154.
23. Романовский Д.И. Кавказ и Кавказская война. СПб.: Тип. Общества Польза, 1860. 459 с. С. 281.
24. Покровский Н.И. Кавказские войны и имамат Шамиля. М.: РОССПЭН, 2009. 585 с. С. 499.
25. Короленко П.П. Записки о черкесах. Род черкесов, владетельных князей Гаджемуковых // Русские авторы XIX века о народах Центрального и Северо-Западного Кавказа: В 2 т. Т. 2. Нальчик: Изд-во Эль-Фа, 2001. С. 153-244.
28 октября 2014 г.
