CC BY
658
ФИЛОЛОГИЯ
Вестн. Ом. ун-та. 2015. № 2. С. 169-177.
УДК 801
Л. В. Балашова
ДИНАМИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ МЕТАФОРЫ:
ОТ АРИСТОТЕЛЯ ДО СОВРЕМЕННОЙ КОГНИТИВНОЙ ЛИНГВИСТИКИ*
Обсуждаются теоретические и методологические основы широко распространенного в современной лингвистической теории динамического подхода к метафоре, т. е. анализа процесса метафоризации. Показаны истоки данного подхода, начиная с концепции Аристотеля, и его современное развитие в когнитивной лингвистике. Достаточно внимания уделяется диахроническим факторам в формировании национально-языковой картины мира и метафоры как важной ее части.
Ключевые слова: метафора, Аристотель, процесс метафоризации, диахрония, языковая картина мира.
Широко распространенный в современной лингвистической теории динамический подход к метафоре, т. е. анализ процесса метафоризации, отражен уже во внутренней форме греческого термина (metafora - греч. «перенос», от meta - «через» и feren - «переносить»), а также в античных определениях метафоры как переноса названия одного объекта на другой на основе сходства, подобия [1, с. 68, 70; 2, с. 218]. Подобный подход является ведущим в современной когнитивной лингвистике, где во главу угла ставится выявление принципов метафоризации, а не лексический и стилистический анализ распределения уже существующих метафорических единиц по сферам функционирования и др.
Однако сложность динамического анализа метафоризации связана с тем, что в абсолютном большинстве случаев (если только создатель метафоры лично не объяснил, как и на основе каких признаков он использовал метафорический перенос) мы имеем дело с готовыми метафорами и с их употреблением в конкретном тексте. Восстановление самого процесса метафоризации может быть весьма проблематичным, причем иногда это касается, казалось бы, простых и очевидных случаев. Например, в недавнем прошлом моя аспирантка, анализировавшая метафорическую систему молодежного жаргона (сленга), никак не могла выявить модуль сравнения в метафоре морковка ‘о девушке’. На спецсеминаре «Метафора и языковая картина мира» я попросила студентов-филологов (как носителей, по крайней мере по возрасту, этого вида социолектов) предложить свои интерпретации мотивации переноса. Ответы были весьма разнообразными (цветовой признак: «девушка румяная, как морковка»; осязательный признак: «кожа молодой девушки упругая, аж хрустит» и др.). В конце концов мне пришлось предложить свой вариант, который устроил и аспирантку, и студентов (данная номинация возникла на базе обыгрывания прецедентного текста - детской загадки о морковке: «сидит девица в темнице, а коса на улице»).
Процесс восстановления мотивации метафорических переносов становится особенно сложным при анализе метафорической системы прошлых эпох, поскольку современное мировосприятие может не совпадать, например, с восприятием мира носителя русского языка Древней Руси, Московской Руси и т. д.) (ср.: [3]). Именно поэтому абсолютно необходимым становится комплексный анализ большого массива лексики по лексикографическим и текстовым источникам.
*Работа выполнена при финансовой поддержке Министерства образования и науки РФ в рамках базовой части государственного задания в сфере научной деятельности по заданию № 2014/203, код проекта 1549.
© Л.В. Балашова, 2015
170
Л. В. Балашова
Современные дискуссии об онтологических признаках метафоры и о принципах ее формирования во многом определяются, с одной стороны, принципиальной многоас-пектностью и разнообразием функций данного феномена, а с другой - неоднозначностью, нередко диффузностью трактовки метафорических переносов в истории лингвистики.
В частности, в определениях Аристотеля отражен многоаспектный и диффузный подход к метафоре: это «несвойственное имя, перенесенное с рода на вид, или с вида на род, или с вида на вид, или по аналогии»; «создавать хорошие метафоры - значит подмечать сходство»; «говоря о действительном, соединять с ним невозможное» [4, с. 669, 672, 179].
Во-первых, в данном определении метафора характеризуется как с ономасиологической точки зрения (в рамках теории (вторичной, непрямой) номинации [5-7]), так и с семасиологической и семантической (вторичность метафорического значения -по отношению к исходному, первичному значению [8; 9]) (ср.: «несвойственное имя», «перенесенное имя»).
Во-вторых, процесс метафоризации у Аристотеля включен в систему когнитивных процессов (ср.: переносы связаны с логическими операциями, т. е. с познавательной деятельностью - метафора как перенос «с рода на вид, или с вида на род, или с вида на вид, или по аналогии»; метафора дает право, «говоря о действительном, соединять с ним невозможное»); тем самым античный философ указывает на способность «метафоры проникать в сущность вещей» [10, с. 213].
В-третьих, ведущим для Аристотеля является риторический и стилистический аспект: метафора для него - это по преимуществу фигура речи («создавать хорошие метафоры - значит подмечать сходство»), которая включается в систему тропов, выполняя эстетическую и индивидуализирующую функции [11, с. 333; 12, с. 145-165; 13, с. 511; 14, с. 223; 15, с. 6-9] (ср.: «троп... служит появлению в привычном слове нового “голоса”, нового авторского “акцента”, который внутренне полемичен по отношению к “старому”, общеязыковому голосу» [16, с. 120]).
Но уже в работах Аристотеля заложена определенная диффузность в трактовке метафоры и ее места среди смежных семантических явлений. С одной стороны, как следствие риторического аспекта анализа метафоры с его акцентом на общей экспрессивности текста неразграниченными оказываются переносы, формируемые на базе объективных логических связей - «с рода на вид или с вида на род или с вида на вид» (метонимия и синекдоха как разновидность метонимии) и на базе субъективно устанав-
ливаемых связей - «по аналогии», «по сходству» (метафора). С другой стороны, Аристотель подчеркивает намеренную алогичность, непредсказуемость и индивидуальность метафор (ср.: метафора подобна загадке: «говоря о действительном, соединить с ним невозможное»).
За тысячелетнюю историю теория метафоры претерпела значительные изменения, однако некоторая диффузность в трактовке данного феномена - отличительная черта современного этапа исследования процесса метафоризации, несмотря на то, что общая трактовка метафоры, восходящая к античным теориям, сохраняет свою актуальность и сейчас (ср.: метафора есть «употребление названия одного объекта вместо названия другого объекта на основании их определенного сходства» [17,
с. 104]).
Так, при стилистическом, риторическом, художественном аспектах понятие метафоры достаточно регулярно расширяется, и ее начинают трактовать как любой вид тропов, как любой вид экспрессивных и/или индивидуально-авторских средств (окказиональных) средств выразительности, например:
• «Метафора - есть творчество, творчество - это метафора. Ибо все, что подтекст-но - метафорично, все, что лишено подтекста - банально, а значит - не творчество. Слова, которые не просто называют, но “озвучивают” мысли, нуждающиеся в объемной номинации, проходят через некую внутреннюю диффузию, активизируя свой семантический потенциал и - как результат - “взрываются” новым смыслом» [18, с. 66];
• «Расширенная трактовка метафоры предполагает включение собственно метафоры, метонимии, игры слов, двойного смысла, эвфемизмов, перифразы, сравнения, зевгмы, оксюморона и иронии» [19, с. 6]).
Отметим, что едва ли это приемлемо для исследования, цель которого - рассмотреть развитие метафорической системы в истории того или иного конкретного языка (например русского), а проблема сохранения образности метафорических переносов, противопоставление живой и стертой (генетической), образной и номинативной метафоры [20-25]) в этом случае отходит на второй план (подробнее см. в работах: [26; 27]). Кроме того, с языковой точки зрения многие из тропов (например, эпитеты, олицетворения, гиперболы и литоты, перифразы и фразеологизмы) могут быть метафорическими в своей основе или нет; ср. перифрастические номинации Ленинграда: колы-
бель революции (метафора) - город трех революций (нет). Данную проблему достаточно подробно и четко анализирует, в частности, на материале современного политического дискурса И.М. Кобозева [28].
Динамическая концепция метафоры...
171
В лингвопсихологических исследованиях как метафорические могут трактоваться практически любые типы ассоциативных реакций носителей языка. Например, А.Н. Янов под метафорическим переносом понимает «перенесение некоторого содержания одного аспекта опыта на другой на основе общего признака, являющегося реальным или воображаемым», а среди метафорических репрезентаций понятия «близкие, значимые другие для Вас» называет такие ассоциативные реакции, как «сердце, любовь, дружба, взаимообмен, солнце, теплота» [29, с. 5, 18].
Для нас, как и для большинства современных исследователей, принципиально
значимым является противопоставление метафоры и метонимии . Но если рассматривать данные феномены в динамическом языковом аспекте, то в механизме их формирования можно обнаружить нечто общее. Едиными для метафоры и метонимии являются следующие характеристики: «производность», «связь» между первичным и вторичным значением и «перенос», т. е. «семантическое движение», обнаруживаемое при формировании метафорического и метонимического (включая синекдоху) значений (ср.: традиционные определения: метафора - это перенос по сходству; метонимия - это перенос по смежности). Поэтому в принципе возможно рассмотрение метафоры и метонимии как единого целого, а именно - семантической деривации (см.: [30, с. 175; 31, с. 12-15; 32, с. 3-7; 33, c. 150-152; 34, c. 190-193]). Следовательно, для разграничения метафоры и метонимии указания на наличие данных признаков явно недостаточно.
Онтологические различия между метафорой и метонимией заключаются в двух взаимосвязанных признаках: в характере связи между первичным и вторичным значением, а также в выражаемых в данных значениях ситуациях:
1) Метонимический перенос (включая синекдоху) осуществляется на базе объективных связей между явлениями, именуемыми с помощью первичного и вторичного (языкового или речевого) значений - перенос по смежности (в широком смысле слова - смежность в пространстве, во времени, в причинно-следственном отношении и др.). Например: студенты вошли в аудиторию ^ аудитория стоя приветствовала докладчика; война между фашистской Германией и СССР ^ всю войну она проработала в госпитале; надо произвести разведку боем ^ разведка не вернулась из боя; сочинение стихов для него не просто развлечение ^ сдайте сочинения. Метафорический перенос изначально антропоцентричен и, как следствие, диалогичен, поскольку формируется на базе субъективных связей
между именуемыми явлениями: человек
устанавливает связь (подобие, аналогию) между явлениями, тогда как в объективном мире эти явления (по данному признаку) такой связи не обнаруживают. «Когда мы говорим “X есть M’, мы часто тем самым постулируем существование некоторой воображаемой связи между M и воображаемым L (или, скорее, неопределенной системой Li, L2, L3...), хотя без метафоры нам было бы трудно найти какое-либо сходство между M и L. В ряде случаев было бы правильнее говорить, что метафора именно создает , а не выражает сходство» [35, с. 162]. Таким образом, метафоре присуща «соизмеримость сопоставляемых в метафо-ризации объектов именно в человеческом сознании, безотносительно к реальным сходствам и различиям их сущностей» [36, с. 4]. Например: яркая звезда на небосклоне ^ на кинофестиваль приехали звезды мировой величины; у него родилась дочь ^ у него родилась идея.
2. Метонимический перенос осуществляется в рамках единой ситуации («фокус» внимания переносится с одного аспекта ситуации на другой аспект): метонимические когнитивные модели «допускают замещение целой категории ее частью (членом или субкатегорией) в определенных целях» [37,
с. 208]. Метафорический перенос связывает две качественно, категориально различные ситуации.
Так, Е.В. Падучева сущность семантической деривации метонимического типа определяет как «сдвиг фокуса внимания при концептуализации реальной ситуации» [38, с. 190]. Семантика исходного значения лексемы и тематических классов в целом связана с отражением одной обобщенной ситуации (вернее, с концептуальной структурой, соотнесенной с этой ситуацией) [39, с. 160169]. Метонимически могут быть связаны, например: а) «две концептуализации одной и той же ситуации» (ср. отношение смежности: Ну, скушай же тарелочку, мой милой! И. А. Крылов); б) два значения, «если одно значение получается из другого смещением фокуса внимания», который касается «участников ситуации и компонентов толкования» (ср. перенос с одного участника ситуации на другого; перенос с отрезка времени на занимающее его событие; перенос с действия на место и др.: расскажи мне про воскресенье; письмо с дороги); в) «семантика диатетических сдвигов и расщеплений» (ср.: уложить вещи в чем.одан - уложить чемодан).
При метафоризации в исходном и переносном значении мы имеем дело с принципиально различными ситуациями. Так, Р.О. Якобсон, характеризуя прозу Б. Пастернака, вычленяет такие общетеоретические признаки метафоры: «В метафориче-
172
Л. В. Балашова
ской поэзии образы внешнего мира должны резонировать этому первоначальному импульсу, переносить его в другие планы, устанавливать сеть соответствий и императивных подобий в многомерном космосе: лирический герой пронизывает все измерения бытия, и все эти измерения должны совместиться в герое. Метафора устанавливает продуктивную ассоциацию путем аналогии или контраста»; «Когда в какой-то поэтической системе метафорическая функция сильно акцентирована, традиционные классификации рушатся и предметы вовлекаются в новые конфигурации, подчиняются новым классификационным признакам» [40, с. 326, 331].
Е.В Падучева, развивая это положение, отмечает: «метафора - это категориальный (иначе - таксонимический) сдвиг» [39, с. 158]; «исходная категория имени противоречит входящей в семантику предиката предпосылке о том, какой эта категория должна быть; возникает категориальная ошибка» [39, с. 169]. Но термин «ошибка», безусловно, должен быть взят в кавычки, поскольку она относится только к формальному контекстному окружению метафоризуемой единицы (ср.: принтер опять сжевал всю бумагу). По меткому замечанию А.А. Ричардса, нельзя рассматривать «метафору только как языковое средство, как результат замены слов или контекстных сдвигов»; «в основе метафоры лежит заимствование и взаимодействие идей (thoughts) и смена контекста. Метафорична сама мысль, она развивается через сравнение, и отсюда возникают метафоры в языке» [41, c. 47].
Таким образом, метафорический перенос формируется на базе субъективного допущения подобия, или, по В.Н. Телия, модуса фиктивности «как если бы», который ориентирован на «внутреннее» соглашение между субъектом речи и адресатом принять данное условие фиктивности [42, с. 48] (ср. определение метафоры А. Вежбицкой [43, с. 144]: «‘(Думая об) - можно сказать, что это не..., а’. Например: Земля спит = ‘(Думая о земле) - можно сказать, что это не земля, а живое существо, которое спит’. Модус
фиктивности и есть “сказуемое” метафоры: разгадка метафоры - это понимание того, что ее “буквальное” значение предлагается воспринимать “фиктивно”). Итак, модус фиктивности - это основной нерв метафоры как процесса и результата» [44, с. 137].
С этой точки зрения метафора алогична (по отношению к метонимии), но эта алогичность формального поверхностного плана. Как отмечает Н.Д. Арутюнова, метафора возникает тогда, когда между сопоставляемыми объектами имеется больше различного, чем общего; «метафора - этот постоянный рассадник алогичного в языке - позволяет сравнивать несопоставимое» [45,
с. 367]. Аналогичной точки зрения придерживается Дж. Лакофф, усматривающий главное различие между метафорой и метонимией в том, что в метафорической проекции элементы когнитивно дистанцированы, а в метонимической - происходит фокусирование одного из аспектов значения, вследствие чего метонимия легко узнаваема, логически выводима и менее креативна по сравнению с метафорой [37, с. 36-40, 112114].
Но граница между метафорой и метонимией не является абсолютной, на что указывает целый ряд исследователей (ср.: [38; 46-50]). Впрочем, основания для исключения определенных лингвистических феноменов из числа метафорических могут быть весьма различными по своей природе. Чтобы в них разобраться, необходимо хотя бы в общих чертах охарактеризовать принцип формирования метафор.
Механизм метафоризации в современной лингвистике неразрывно связан с теорией референции (метафора как модель выводного знания [35]), с интеракционистской концепцией [41], с «языковой категоризацией действительности» [39, с. 169].
В самом общем виде когнитивный принцип метафоры представляет собой «способ осмысления сущности некоторого типа (относящейся к области-мишени) в терминах понятий, относящихся к сущностям другого, более простого, базового типа (относящимся к области-источнику)» [51]. Следовательно, принципиально значимой признается семантическая двуплановость метафоры, совмещенное видение двух картин [41, с. 46], взаимодействие двух смысловых комплексов - содержания/фоку-са/источника и оболочки/фрейма/цели» [52, с. 192], что и обусловливает целость лексико-семантической единицы.
Вспомогательный субъект представляет собой «внутреннюю форму» метафоры, именуемую также «контейнером», метафорическим фокусом; тогда как основной субъект выступает в виде буквальной рамки. Признак, который задает область сходства субъектов метафоры, обычно называют параметром (модулем, основанием) сравнения [53, с. 183].
М. Блэк характеризует данное положение следующим образом: «Рассматривая
предложение The chairman plowed through the discussion (букв. 'Председатель собрания продирался через дискуссию') как пример метафоры, мы подразумеваем, что в нем по крайней мере одно слово (в данном случае plowed 'продирался') используется метафорически, а из остальных слов по крайней мере одно используется в буквальном смысле. Мы будем называть слово plowed фокусом (Юсив) метафоры, а его окружение -рамкой (frame). (He прибегаем ли мы сейчас
Динамическая концепция метафоры...
173
к метафорам, наслаивая их друг на друга? Имеет ли это значение?) Понятие, которое нам следует прояснить, - это “метафорическое использование” фокуса метафоры. Было бы, в частности, интересно понять, каким образом одна рамка дает метафору, в то время как другая рамка для того же слова не порождает никакой метафоры» [35, с. 156].
Дж. Лакофф, развивая это положение, отмечает: «Для того чтобы показать, что метафора является естественной и что она мотивирована структурой нашего опыта, нам необходимо ответить на три вопроса: 1. Чем определяется выбор возможной четко структурированной области-источника? 2. Чем определяется соотнесение области-источника с областью-мишенью? 3. Чем определяются характеристики отображения источника на мишень?» [37, с. 359].
Для того чтобы ответить на эти вопросы, необходимо прояснить два обстоятельства.
Во-первых, двуплановость метафоры (сферы-источника и сферы-мишени) принципиально противопоставлена отождествлению данных сфер. Как подчеркивает Н.Д. Арутюнова, «отношения тождества и подобия различаются между собой по ряду признаков. Отношения тождества объективны, фактуальны, не градуированы (статичны), константны, соединяют корефе-рентные имена, симметричны, не создают образа, не допускают синтаксического распространения. Отношения подобия субъективны, градуированы (динамичны), могут быть как константными, так и преходящими, могут соединять имена с разнотипной референцией, асимметричны, могут создавать образные представления... Отношения подобия более экстенсивны: они допускают альтернирование ряда черт. Отношения же тождества более жестко детерминированы» [45, с. 278] (ср.: «Конечно, назвать человека волком - значит увидеть его в особом свете, но не надо забывать и о том, что метафора позволяет посмотреть другими глазами и на волка и увидеть в нем что-то от человека. Такими изменениями взгляда мы обязаны исключительно метафоре» [35, с. 167]). Поэтому, например, в русских «животных» сказках образы злого волка, хитрой лисы, трусливого зайца не могут быть отнесены к метафорическому олицетворению (волк, лиса и заяц остаются зверями, т. е. тождественными самим себе), в отличие от подобных образов в баснях, где мы имеем дело с метафорическим олицетворением (это образы людей под «масками» зверей).
Во-вторых, перенос как однонаправленная метафорическая проекция из сферы-источника в сферу-мишень предполагает наличие общего признака (или основания, базы уподобления, модуля (аспекта)
сравнения). Но природа данного признака (модуля сравнения) трактуется в современной лингвистике весьма неоднозначно, что непосредственно влияет на границы всего комплекса метафор.
Наиболее распространенной точкой зрения является та, согласно которой основанием для метафорического переноса может служить исключительно образно-ассоциативный и/или коннотативный набор признаков; например:
• «нет тропа более блистательного, сообщающего речи большее количество ярких образов, чем метафора» [2, с. 216];
• метафора связана с «бессознательной игрой логики» [54, с. 89];
• метафорические сближения «обычно основываются на смутных аналогиях, порой совершенно нелогичных» [11, с. 221];
• «строго говоря, то, что имеет в виду
метафора, - это не столько категория,
сколько набор стандартных ассоциаций, которые связаны с данной сущностью в сознании данного языкового коллектива. Метафора реализует одну из них» [38, с. 195];
• к сущностным характеристикам метафоры относится «базовая ассоциативная связь» между признаком и предметом, в наибольшей степени его выражающим, которая «взаимодействует (но не отождествляется) с существующими в национальном сознании параллельными ассоциациями, раскрывающими символическое отношение к тому или иному понятию» [55, с. 64];
• «аспект сравнения состоит из одной семы или совокупности сем, которые в исходном значении метафоризируемого слова относятся к сфере коннотации, а в метафорическом значении входят в его денотативное содержание в качестве ядерных, дифференциальных сем и служат основанием смысловых преобразований при метафори-зации» [56].
Противоположная точка зрения, согласно которой метафорические значения формируются исключительно на основе денотативно-сигнификативных компонентов, которые присущи исходному лексико-семантическому варианту (ЛСВ) (см.: [57; 58]), в лингвистике последних десятилетий почти не прослеживается.
Более сбалансированной нам представляется позиция, согласно которой характер признака, ставшего основой переноса, модулем (аспектом, символом) сравнения, может занимать в составе первичного ЛСВ разную позицию. Широкое распространение получила, например, классификация семантических видов метафоры Г.Н. Скляревской [8, с. 48-64]: 1) мотивированная метафора (семантический элемент эксплицитно связывает метафорическое значение с исходным - калейдоскоп происшествий); 2) синкретическая метафора (образуется в резуль-
174
Л. В. Балашова
тате смешения чувственных восприятий -тусклый голос); 3) ассоциативная метафора (базируется на способности сознания отыскивать аналоги между любыми объектами действительности - изнанка событий).
Как показывает анализ современных работ, посвященных исследованию конкретного лингвистического материала в разных языках, а также наши наблюдения, модуль сравнения не закреплен за одной-единственной зоной семантической структуры исходного (первичного) ЛСВ.
Это может быть денотативный компонент, который оказывается наиболее востребованным в метафорах номинативных, по Н.Д. Арутюновой [59, с. 159] (к ним «прибегают в поисках имени для некоторого класса предметов», и они практически не выходят «за рамки идентифицирующей лексики» (рукав реки), или индикативных, по
В.Н. Телия [36, с. 191], «называющих наблюдаемое и ощущаемое из сферы бытия, связанной с эмпирической деятельностью, с физически воспринимаемыми объектами» (хвост ‘о конце веревке’; голова ‘о начале поезда, колонны’).
Перенос на базе сигнификативных компонентов первичного ЛСВ в наибольшей степени присущ когнитивной метафоре, которая ориентирована на создание новых концепций в области обозначения непредметного мира; «такую метафору можно считать гипотетико-когнитивной моделью, имея в виду ее основную функцию - создание новых понятий» [36, с. 193-194] («любовь промелькнула, промчалась, пронеслась, была мимолетной, скоротечной» [45, с. 364]).
Ассоциативно-коннотативные компоненты наиболее значимы при формировании образных и/или образно-оценочных метафор, рождающихся «вследствие перехода идентифицирующего (дескриптивного) значения в предикатное и служащих развитию фигуральных значений и синонимических средств языка» [45, с. 366].
Но абсолютного параллелизма между типом модуля сравнения и функциональным типом метафоры нет. Во-первых, однотипные компоненты могут порождать разные типы метафор. Например, денотативные признаки становятся модулем метафор номинативных (ср.: гребень волны; борода/хвост кометы; зебра ‘пешеходная дорожка’) и образных (ср: снежное одеяло; бархат сочных трав; мочало ‘о волосах’). Во-вторых, регулярно модулем сравнения в одной метафоре становится комплекс разных по типу признаков (ср. сленговые и жаргонные номинации частей тела человека, физиологических/психических процессов с помощью номинаций частей автомобиля и его функционирования: фары ‘глаза’; бампер, буфер ‘лоб’; кузов ‘живот’; рессоры,
колеса, педали ‘ноги’; бампер, буфер ‘бедра (обычно женские)’; сердце барахлит (подобно мотору); ты что-то сегодня тормозишь (т. е. плохо соображаешь); дай задний ход (т. е. вернись) - они формируются на базе денотативных и/или функциональных признаков, но под влиянием общей когнитивной модели «человек как машина/механизм»). В-третьих, очень часто крайне сложно выявить всю систему мотиваций метафорических переносов, причем не только в том случае, если речь идет о диахронии (ср. номинации типа ручка/спинка кресла - мотивационной базой может служить система денотативных признаков (аналогия с фигурой человека по форме и положению в пространстве) и система метонимических характеристик в аспекте «назначение» - опора для рук / для спины).
Достаточно ярко контаминация денотативных, сигнификативных и оценочноассоциативных компонентов (со словообразовательной деривацией) проявляется в сленговой номинации колорады ‘в речи шовинистически настроенных украинцев: о
русских на Украине, о пророссийски настроенных украинцах’. Непосредственным денотативным модулем сравнения становится расцветка колорадского жука и георгиевской ленты, которую повязывают в Украине сторонники сближения с Россией или федерализации (черные и коричне-вые/оранжевые полосы). Оценочно-ассоциативная и сигнификативная составляющие связаны, во-первых, со стереотипной эмоционально негативной оценкой насекомых в целом; во-вторых, с общей сигнификативной моделью, формируемой на базе противопоставления человека (как венца творения) и животного мира, где членистоногие, насекомые, черви и т. п. занимают низшую ступень как самые примитивные (ср. презрительные характеристики человека с помощью таких номинаций, как: насекомое, вошь, козявка, тля, клоп, червяк). Наконец, отрицательная коннотация в метафорическом значении поддерживается прагматическим компонентом (насекомое-вредитель). Например: До россиян постепенно доходит, кого там, на Украине, презрительно зовут «колорадами». Пророссийских активистов, которые отмечены чёрно-оранжевыми лентами и флагами, что напоминает, по мнению обзывающих, окраску вредителей картошки - колорадских жуков. При этом по умолчанию опускается ключевая деталь - американская родина этого вида насекомых, конкретно штат Колорадо. Может, поэтому до россиян не сразу дошло, менталитет не сработал. Их перепутали с американцами [60]; Вообще надо понимать, что колорады засуетились еще и потому, что проект «Украина») вдруг стал реальностью... И дело не в
Динамическая концепция метафоры...
175
абсурдных «притеснениях» - языковых или каких там еще - а именно в том, что украинское оказывается реальным. Не исключаю, что именно это их спинным мозгом ощущается как «притеснения» (угроза самоидентификации) [61]; Лучше бы проклятые колорады флагом России пол мыли, чем водружали его над востоком Украины [62].
В целом исследователи называют различные экстралингвистические и собственно лингвистические факторы, обусловливающие мотивацию метафорических проекций. Проблема же разграничения метафоры и смежных феноменов, а также принципов метафоризации, типологии модулей сравнения и их места в семантической структуре исходного ЛСВ в современной лингвистике интерпретируется неоднозначно.
В частности, из числа метафорических средств при статическом подходе исключаются различного рода фразеологизмы и фразеологизированные обороты. Подобная точка зрения очень экспрессивно и образно (с использованием развернутой метафоры «пира») выражена Е.В. Падучевой при анализе таких сочетаний, как: время идет; отложить переговоры; унести память с собой. «И тут мы снова обнаруживаем, что находимся не за пиршественным столом метафоры (где побывали великие умы - от Аристотеля до Ортеги-и-Гассета), а у разбитого корыта фразеологии... Фразеология - бедная родственница метафоры и вынуждена довольствоваться лишь мелкими подачками» [38, с. 202].
Однако в динамическом аспекте все эти виды семантической деривации могут быть охарактеризованы как метафорические, хотя, конечно, вряд ли входят в ядро языковой метафорической системы.
Аналогичную позицию (при динамическом подходе) можно занять и в отношении образных сравнений. «Близость к метафоре образного сравнения не вызывает сомнения» [45, с. 353]. Не случайно многие исследователи прошлого и настоящего называют метафору «скрытым сравнением» или «семантическим посредником метафоры» (см.: [1, с. 55; 56; 63, с. 131-137]). Нам такой подход представляется слишком прямолинейным, и принципиальное противопоставление метафоры и сравнения, отмечаемое рядом исследователей, не вызывает сомнения: «метафора не только и не столько сокращенное сравнение, сколько сокращенное противопоставление» [64, с. 18]; «сказать, что метафора - это сокращенное, редуцированное сравнение, - означает сказать, что отличие между метафорой и сравнением не является семантическим» [43, с. 142]. Но в динамическом аспекте образное сравнение также ориентируется на категориальный сдвиг с субъективным уподоблением объектов; специфика сравнения - в том, что ос-
нование для подобного уподобления в нем выражено четко и недвусмысленно (ср.: длинный, как каланча; волосы жесткие и спутанные, как пакля).
В то же время многие конкретные виды семантической деривации занимают принципиально промежуточное положение между прототипической метафорой и прототипической метонимией. В частности, в современной когнитивной лингвистике начинает достаточно активно исследоваться явление метафтонимии, которую определяют как: 1) «концептуальное взаимодей-
ствие метафоры и метонимии», «метафору от метонимии» [65, р. 350; 48, с. 3]; 2) «гибрид, образованный в результате метонимического переосмысления смежных элементов одного домена и метафорического взаимодействия с концептуальными признаками другого домена» и «средство проецирования усложненных концептов» [66, с. 6-7]; 3) новую единицу, формируемую в результате концептуального «слияния» метафоры и метонимии [67, с. 211]; 4) как феномен «метонимически ориентированной метафоры», «словосочетаний со смещенным определением, метонимического эпитета/переподчине-ния, а также «метонимии признака», т. е. метонимической метафоры» [47, с. 3]. В этих и других работах акцент делается на принципиальном взаимодействии метафоры и метонимии, на возможности активиза-ции/актуализации механизмов метафори-зации в метонимии, и наоборот. При этом ряд исследователей подчеркивает, что ме-тафтонимия - характерная особенность современного этапа развития ряда языков (например, английского, немецкого).
Кроме того, признание системного характера лексики и всех лексико-семантических процессов заставило пересмотреть традиционную точку зрения, согласно которой метафорические переносы, в отличие от метонимических, принципиально асистем-ны и не моделируемы (см.: [1, с. 68, 70; 11, с. 221; 54, с. 89]). А конкретный анализ ме-тафоризации в отдельных лексико-семантических группах, преимущественно в глагольных, и в более широких лексикосемантических объединениях, в частности в семантических полях, доказал регулярность и системность в формировании определенных видов переносов (ср.: [68-70]). Особое значение в этом отношении сыграла функциональная типология метафор Н.Д. Арутюновой [20; 59] и В.Н. Телия [36; 53].
Итак, процесс метафоризации представляет собой сложный лингвокогнитивный и лингвокультурологический процесс, в котором активную роль играют все компоненты (язык, мышление, культура). Характер этой взаимосвязи во многом зависит от сферы приложения метафоры, от конкретного этапа в развитии языка. Именно по-
176
Л. В. Балашова
этому роль метафорической системы в формировании и репрезентации языковой картины мира неоднозначна, этноспецифична и весьма динамична в диахроническом аспекте.
ЛИТЕРАТУРА
[1] Аристотель. Поэтика. Л. : Academia, 1927. 120 с.
[2] Античные теории языка и стиля. М. ; Л. : ОГИЗ : Соцэкгиз, 1936. 344 с.
[3] Батурин А. П. Человек средневековья. Проблемы менталитета. Кемерово : Кузбассвузиз-дат, 2001. 160 с.
[4] Аристотель. Поэтика // Аристотель. Соч. : в 4 т. Т. 4. М. : Мысль, 1983. С. 645-681.
[5] Гак В. Г. К типологии лингвистических номинаций // Языковая номинация (Общие вопросы). М. : Наука, 1977. С. 230-293.
[6] Малинка А. В., Нагель О. В. Лексическая номинация: ономасиологический и когнитивный подход // Язык и культура. 2011. № 4. С. 44-56.
[7] Харитончик З. А. О номинативных ресурсах языка, или К дискуссии о концептуальной интеграции // Горизонты современной лингвистики: традиции и новаторство. М. : Языки славянских культур, 2009. С. 412-422.
[8] Скляревская Г. Н. Метафора в системе языка. М. : Наука, 1993. 152 с.
[9] Сухоцкая Е. Б. Метафора и лексическая организация поэтического текста (на материале поэзии метафористов) // Человек. Культура. Слово: мифопоэтика древняя и современная. Вып. 2. Омск : Изд-во Ом. ун-та, 1994. С. 6173.
[10] Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем. М. : Едиториал УРСС, 2004. 256 с.
[11] Балли Ш. Французская стилистика. М. : Изд-во иностр. литературы, 1961. 393 с.
[12] Кожевникова Н. А. Метафора в поэтическом тексте // Метафора в языке и тексте. М. : Наука, 1988. С. 145-164.
[13] Лифанова Е. С. Христос в русской языковой картине мира (на материале художественных текстов первой половины XX века) : дис. ... канд. филол. наук. М., 2007. 218 с.
[14] Тошович Б. Структура глагольной метафоры // Stylistyka slowianska. T. 7. Opole, 1998. S. 221251.
[15] Феофилактова С. Ю. Метафора в поэтическом тексте О.Э. Мандельштама: на материале сборника «Камень» : дис. ... канд. филол. наук. М., 2008. 290 с.
[16] Гоигорьев В. П. Поэтика слова. На материале русской советской поэзии. М. : Наука, 1979. 344 с.
[17] Москвин В. П. Классификация русских метафор // Языковая личность: культурные концепты. Волгоград ; Архангельск : Перемена, 1996.
С. 103-113.
[18] Вардзелашвили Ж. О двоякой сущности метафоры // Санкт-Петербургский государственный университет и Тбилисский государственный университет. Научные труды. Серия «Филология». Вып. IV. СПб. ; Тб., 2002. С. 66-77.
[19] Белецкая Е. В. Моделироване особенностей конструирования метафоры : автореф. дис. . канд. филол. наук. Тверь, 2007. 20 с.
[20] Арутюнова Н. Д. Функциональные типы языковой метафоры // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1978. Т. 37. № 4. С. 333343.
[21] Беляевская Е. Г. Концептуальная метафора как источник стилистических приемов в дискурсе // Вопросы когнитивной лингвистики.
2013. № 3. С. 41- 48.
[22] Илюхина Н. А. Метафорический образ в семасиологической интерпретации. М. : Флинта,
2010. 320 с.
[23] Матвеева А. С. Парадигмы поэтических образов в диахроническом аспекте (на материале англоязычной поэзии) : автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 2011. 28 с.
[24] Павлович Н. В. Язык образов. Парадигмы образов в русском поэтическом языке. М. : URSS,
2004. 457 с.
[25] Рут М. Э. Образная номинация в русском языке. Екатеринбург : Изд-во Урал. ун-та, 1992. 144 с.
[26] Балашова Л. В. Образ автора и образ адресата в торжественной оде и любовной лирике XVIII века // Жанры речи. Вып. 2. Саратов : Изд-во Саратов. ун-та, 1999. С. 236-244.
[27] Балашова Л. В. Русская метафорическая система в развитии: XI-XXI вв. М. : Рукописные памятники Древней Руси : Знак, 2014. 632 с.
[28] Кобозева И. М. Лексико-семантические заметки о метафоре в политическом дискурсе // Политическая лингвистика. 2010. №. 2. С. 41-47.
[29] Янов А. Н. Метафорическая репрезентация у представителей различных психологических типов личностей : автореф. дис. . канд. пси-хол. наук. М., 2006. 26 с.
[30] Апресян Ю. Д. Лексическая семантика: синонимические средства языка. М. : Наука, 1974. 368 с.
[31] Гак В. Г. Метафора: универсальное и специфическое // Метафора в языке и тексте. М. : Наука, 1988. С. 11-26.
[32] Некипелова И. М. Метонимическая и метафорическая деривация в истории русского языка (на материале памятников деловой письменности XI-XVII веков) : автореф. дис. ... канд. филол. наук. Ижевск, 2005. 24 с.
[33] Осипов Б. И., Сухоцкая Е. Б. Семантическая деривация и проблема понимания поэтического текста // Закономерности развития и взаимодействия национальных языков и литератур (Текст. Коммуникация. Перевод). Казань : Казан. гос. ун-т им. В.И. Ульянова-Ленина, 1989. С. 150-152.
[34] Шмелев Д. Н. Проблемы семантического анализа лексики. М. : Наука, 1973. 280 с.
[35] Блэк М. Метафора // Теория метафоры. М. : Прогресс, 1990. С. 153-172.
[36] Телия В. Н. Предисловие // Метафора в языке и тексте. М. : Наука, 1988. С. 3-10.
[37] Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи: что категории языка говорят нам о мышлении. М. : Языки славянской культуры, 2004. 792 с.
[38] Падучева Е. В. Метафора и ее родственники // Сокровенные смыслы: Слово. Текст. Культура. М. : Языки славянской культуры, 2004. С. 204214.
[39] Падучева Е. В. Динамические модели в семантике лексики. М. : Языки славянской культуры,
2004. 608 с.
Динамическая концепция метафоры...
177
[40] Якобсон Р. Работы по поэтике. М. : Прогресс,
1987. 464 с.
[41] Ричардс А. А. Философия риторики // Теория метафоры. М. : Прогресс, 1990. С. 44-67.
[42] Телия В. Н. Метафора как модель смыслопроизводства и ее экспрессивно-оценочная функция // Метафора в языке и тексте. М. : Наука,
1988. С. 26-52.
[43] Вежбицка А. Сравнение - градация - метафора // Теория метафоры. М. : Наука, 1990. С. 133-152.
[44] Телия В. Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. М. : Языки русской культуры,
1996. 288 с.
[45] Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. М. : Языки русской культуры, 1998. 896 с.
[46] Колесов В. В. Семантический синкретизм как категория языка // Вестник ЛГУ. Сер. 3. 1991. Вып. 2. № 9. С. 40-49.
[47] Устарханов Р. И. Метафтонимия в английском языке: интерпретационно-когнитивный анализ: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Пятигорск, 2006. 21 с.
[48] Шарманова О. С. Метафора, метонимия, метафтонимия. Способы концептуализации грузино-российского конфликта (на примере немецкоязычных СМИ) : автореф. дис. ... канд. филол. наук. Иркутск, 2012. 16 с.
[49] Barcelona A. On the plausibility of claiming a metonymic motivation for conceptual metaphor // Metaphor and Metonymy at the Crossroads: A Cognitive Perspective / ed. by A. Barcelona. Berlin ; N. Y. : Mouton de Gruyer, 2003. P. 31-58.
[50] Jakobson R. The metaphoric and metonymic poles // Metaphor and Metonymy in Comparison and Contrast / ed. by R. Dirven, R. Porings. Berlin ; N. Y. : Mouton de Gruyer, 2002. P. 41-47.
[51] Кобозева И.М. Семантические проблемы анализа политической метафоры // Вестник МГУ. Серия 9. Филология. 2001. № 6. URL: http:// www.philol.msu.ru/~otipl/new/main/articles/ kobozeva/imk- 2001- meta.rtf).
[52] Баранов А. Н. Очерк когнитивной теории метафоры // Баранов А.Н., Караулов Ю.Н. Русская политическая метафора (материалы к словарю). М. : Ин-т русского языка АН СССР, 1991. С. 184-192.
[53] Телия В. Н. Метафоризация и ее роль в создании языковой картины мира // Роль человеческого фактора в языке: язык и картина мира. М. : Наука, 1988. С. 173-204.
[54] Веселовский А. Н. Историческая поэтика. Л. : Художественная литература, 1940. 649 с.
[55] Глазунова О. И. Логика метафорических преобразований. СПб. : Питер, 2000. 190 с.
[56] Вардзелашвили Ж. Сравнение как семантический посредник метафоры. URL: http://vjanetta. narod.ru/sem.posr.met.html.
[57] Бессарабова Н. Д. Метафора как языковое явление // Значение и смысл слова: художественная речь, публицистика. М. : Изд-во Моск. ун-та, 1987. С. 156-173.
[58] Черкасова Е. Т. Опыт лингвистической интерпретации тропов (метафора) // Вопросы языкознания. 1968. № 2. С. 28-38.
[59] Арутюнова Н. Д. Языковая метафора (синтаксис и лексика) // Лингвистика и поэтика. М. : Наука, 1979. С. 147-173.
[60] Трофимчук Г. Война кличек «Колорады» против «клопов» // UA Rex. 2014. 20 апреля. URL: http://www. iarex.ru/articles/47184.html.
[61] Babloyan Z. Колорады засуетились еще и потому, что проект «Украина» вдруг стал реальностью // UA Info. 2014. 11 апреля. URL: http://uainfo.org/yandex/307114-kolorady-zasuetilis-esche-i-potomu-chto-proekt-ukraina-vdrug-stal-realnostyu.html.
[62] Новодворская: лучше бы проктятые колорады
флагом России мыли пол, чем водружали его над востоком Украины // Гордон. 2014. 1 мая. URL: http://gordonua.com/news/separatism/
Novodvorskaya-Luchshe-by-proklyatye-kolorady-flagom-Rossii-myli-pol-chem-vodruzhali-ego-nad-vostokom-Ukrainy-20722.html.
[63] Гаврилюк М. Л. Зооморфная метафора в китайском и русском языках: межъязыковые универсалии и национальная специфика // Вестн. Иркут. гос. лингв. ун-та. 2012. № 2. С. 131-137.
[64] Арутюнова Н. Д. Метафора и дискурс // Теория метафоры. М. : Прогресс, 1990. С. 5-32.
[65] Goossens L. Metaphtonymy: The interaction of metaphor and metonymy in expressions for linguistic action // Metaphor and Metonymy in Comparison and Contrast / ed. by R. Dirven, R. Porings. Berlin ; N. Y : Mouton de Gruyer, 2002. P. 349-377.
[66] Милявская Н. Б. Метафтонимия как средство проецирования усложненных концептов : дис. ... канд. филол. наук. Калиниград, 2012. 208 с.
[67] Хахалова С. А. Метафора в аспектах языка, мышления и культуры. Иркутск : Иркут. гос. лингв. ун-т, 2011. 292 с.
[68] Брагина Н. Г. Метафоры игры в описаниях мира человека (межличностные отношения) // Логический анализ языка. Концептуальные поля игры. М. : Индрик, 2006. С. 120-143.
[69] Карпова Н. С. Роль метафоры в развитии лексико-семантической системы языка и языковой картины мира (на материале английских и русских неологизмов) : дис. ... канд. филол. наук. Саратов, 2007. 204 с.
[70] Сосновская А. А. Метафоризация в сфере «Новейшие техногенно опосредованные информационные и коммуникационные процессы» (на материале русского и английского сленга): дис. ... канд. филол. наук. Саратов,
2011. 287 с.
