CC BY
46
о. 25. Тарасов И.Т. Полиция в эпоху реформ. М., 1885.
Р 26. Феоктистов Е.М. За кулисами политики и литературы. 1848-1896. Воспоминания. М., 1991.
го 27. Чичерин Б.Н. Воспоминания. Московский университет. М., 1929.
^ 28. Шелгунов Н.В. Из прошлого и настоящего // «Штурманы будущей н бури». Воспоминания участников революционного движения 1860-х годов & в Петербурге / Сост. А.Н. Цамутали. Л., 1983. С. 35-98.
^ 29. Шелгунов Н.В., Шелгунова Л.П. Воспоминания в 2-х т. Т. 1. М., 1967.
0 30. Шестидесятые годы. М., 1933. С. 283-284.
В.В. Блохин, Е.Н. Лобанова
Дихотомия «народ - интеллигенция» в радикальной мысли России середины XIX - начала XX вв. (К проблеме истоков русской смуты начала ХХ в.)
Проблема взаимоотношений интеллигенции и народа является базовой для понимания социально-политического развития России в пореформенную эпоху, продолжает оставаться актуальной и для начала ХХ в. Глубинный социокультурный раскол интеллигенции и народа был вызван самим характером генезиса интеллигенции, верхушечной модернизацией России, при которой европеизация и усвоение европейского культурного наследия произошли в «верхних этажах» российской культуры. Для того, чтобы поднять народ на революцию и втянуть его в политическую жизнь с целью свержения самодержавия, интеллигенция использовала различные стратегии: либо призывала идти за собой, вела народ; другой путь был ориентирован на следование «народным мнениям».
В ходе революции 1905-1907 гг. социокультурный раскол интеллигенции был не разрешен, а, напротив, воспроизведен. В новых условиях революции А.В. Пешехонов развил теорию интеллигенции Н.К. Михайловского. Тормозом революционного процесса, по его мнению, является обезличенная толпа. Тема «охлоса и демократии» звучала в публицистике В.М. Чернова. По его
О 3 ^
убеждению, деструктивность охлоса в революции 1917 г. была
ствием «культурной работы капитализма», при которой не удалось еще выра- ^ §
ботать свободной творческой личности.
Ключевые слова: русская интеллигенция середины XIX - начала XX вв., § ^
я £
народники, социокультурный раскол народа и интеллигенции, «мнения народ- ^ ^ ные», «интересы народа», «люди чести», «кающиеся дворяне», революция ^ 1905-1907 гг., радикальная мысль России середины XIX - начала XX вв., Г.Н. Мок- о шин, Н.К. Михайловский, А.В. Пешехонов, В.М. Чернов.
Столетний юбилей революции 1917 г. актуализирует вопрос о ее истоках. Анализ социально-политических и экономических проблем России начала ХХ в. едва ли в полной мере способен ответить на вопрос о генезисе русской смуты. Очевидно, нет сомнений в том, что масштабные исторические процессы и события имеют под собой духовную, идейно-культурную природу. «Сила идей», несмотря на свою внешне абстрактную форму, затрагивает глубинные фундаментальные миры человеческого бытия, воздействуют на формирование социальной мотивации, побуждая личность или толпу к активному действию, или, напротив, парализует волю, порождая пассивность и смирение перед фактами жизни. В этом контексте представляется актуальным обратиться к рассмотрению социального сознания интеллигенции как основного участника российской исторической драмы начала ХХ в.
Ближайшее рассмотрение особенностей социального сознания интеллигенции показывает основательную изученность темы. Достаточно вспомнить пророческие строчки авторов «Вех» и историософские прозрения «Серебряного века». Устойчивый интерес к указанному явлению проявляется в современном интеллигентоведении [7]. Интеллигенция стала предметом глубокого осмысления в значительных работах Г.Н. Мокшина [3; 4]. Он справедливо отметил, что «проблема взаимоотношений интеллектуальной элиты (интеллигенции) и остального населения страны (народа) - это, конечно, не чисто русская проблема. Но именно в пореформенной России она приобрела особую остроту» [3, с. 114]. Однако такой важный концепт интеллигентского самосознания, как ее отношения с народом, был рассмотрен лишь применительно ко второй половине XIX в., а сама эта тема явственно звучала в публицистике последователей народничества - А.В. Пешехонова и В.М. Чернова. Природу интеллигенции нельзя понять вне дихотомии «народ -интеллигенция». Эта дихотомия является базовой для понимания всего общественно-политического развития России середины XIX - начала XX вв., поскольку соотношение указанных социальных сил определяло как характер движущих сил революции, так и содержание программ
о. политических партий в начале ХХ в. В этой связи, представляется раз-5 умным соотнести эволюцию указанного концепта с процессами модернизации страны, с конкретной практикой политической жизни России пореформенной эпохи и начала ХХ в., выявить факторы, влиявшие ¡2 на формирование политической практики интеллигенции. ^ В социальном сознании и мироощущении интеллигенции, на наш
^ взгляд, можно выделить, по меньшей мере, две большие эпохи. Первая -1860-1870-е гг. - характеризовалась появлением самой интеллигенции, ее идейным становлением, когда в полной мере проявилась почти религиозная вера в историческое творчество интеллигенции. Вторая эпоха - 1880-1890-е гг. - это время «переоценки ценностей», напряженных исканий, отмеченное ощутимым потрясением ее радикального духа после убийства царя-освободителя 1 марта 1881 г.
Появление на исторической арене интеллигенции в 1860-е гг. было в значительной степени обусловлено начавшимся процессом модернизации страны. С этой точки зрения, интеллигенция - явление маргинальное, ее генезис был обусловлен распадом традиционных социальных связей и групп.
Земская реформа 1864 г. подорвала сословную структуру российского общества, сформировав межсословные органы власти - земские управы. «Разночинец пришел!» - констатировало общественное сознание появление нового социального типа. Социальная установка интеллигенции с момента ее появления, очевидно, имела оппозиционный характер. По нашему убеждению, это обстоятельство вызвано рядом факторов. Во-первых, самой социальной природой интеллигенции, которую в своих статьях выразил Н.К. Михайловский. Социальный облик интеллигенции он описал такими этическими категориями, как «люди чести» и «кающиеся дворяне», отразившими социокультурную соотносительность интеллигенции и народа, сложившуюся между ними напряженную антиномичную связь.
Дихотомия «интеллигенция - народ», на наш взгляд, объясняется характером российской модернизации, при которой европеизация базовых институтов (судебной системы, образования, органов управления, культурной системы), в первую очередь, касалась «верхних этажей» общества, образованного класса. «Университет» становится центром новой социальной коммуникации. Неслучайно же «новые люди», «люди будущего» Н.Г. Чернышевского, «мыслящий пролетариат» Д.И. Писарева, «критически-мыслящие личности» П.Л. Лаврова - это представители только что родившегося интеллектуального класса, «социальное время» которого исторически сжато и не опирается на традицию. Асинхронность социального бытия интеллигенции и исторически
■о -£ ^
сложившихся массивов народной культуры и проявлялась в социокуль- ¡2 5 ^ турнои несовместимости, в расколе, в непонимании друг друга. Эта ^ 2 г-с культурная пропасть народа и интеллигенции емко выражена в знаме- 'о з ° нитом образе, переданном идеологом народничества и ярким демокра- § ^
О
тическим публицистом Н.К. Михайловским. ^ ^
В хрестоматийных строках известного публицистического цикла
«Записки профанам» середины 1870-х гг. он отмечал: «У меня на столе о стоит бюст Белинского, который мне очень дорог, вот шкаф с книгами, за которыми я провел много ночей. Если в мою комнату вломится русская жизнь со всеми ее бытовыми особенностями, и разобьет бюст Белинского, и сожжет мои книги, я не покорюсь и людям деревни; я буду драться, если у меня, разумеется, не будут связаны руки. И если бы даже меня осенил дух величайшей кротости и самоотвержения, я все-таки сказал бы: прости им, Боже истинный и справедливый, они не знают, что творят» [1, с. 692]. Исторический опыт, грядущие исторические события показали в полной мере основательность такого предостережения.
Неудача «хождения в народ» в 1874 г. для интеллигенции объяснялась пассивностью и косностью народной массы, ее недоверием к «друзьям народа». В глазах крестьянства интеллигенция выступала в качестве чуждой и непонятной силы, ответственной за убийство царя 1 марта 1881 г.
Осознание глубокой культурной пропасти побуждало представителей образованного класса искать пути и методы для преодоления раскола. В жизни российской интеллигенции можно найти несколько стратегий. В основе первой лежала мысль об идейно-политическом лидерстве интеллигенции и подкреплялась теорией Михайловского «об интересах и мнениях народных». Идеолог народничества обосновывал идейное водительство интеллигенции по отношению к народной массе. Он полагал, что она как интеллектуальная сила, некий «град на холме», вооруженная знанием, способна выработать единственно-верный и научно-обоснованный рецепт реконструкции России, понять, - опять же на научной основе и по причине монополии на образованность, - «истинные интересы» народа и повести его за собой в революцию, просвещая и направляя. При этом Михайловский, разрабатывая социально-психологическую теорию «героев и толпы», весьма аргументированно доказывал, что народ, лишенный плодов культуры и образования и загнанный в нищету, представляет собой бессвязную толпу. По его мнению, она податлива на искусные манипуляции и бессознательные действия.
Отметим, что реминисценцией этой идеи «водительства» станет ленинская теория о необходимости «внесения» научной революционной
о. теории в рабочую среду, которая, по определению, неспособна под-5 няться выше тред-юнионистского сознания. Перекличка идей здесь очевидна лишь с одним различием: слово «народное» В.И. Ленин заменил на «пролетарское». В контексте предлагаемой статьи не рассматривает-¡2 ся весь комплекс проблем взаимоотношений между народом и интел-^ лигенции по причине масштабности темы. В этой связи, уместно лишь
си
^ отметить, что народ как категория науки трактовался исключительно абстрактно, как сумма социальных единиц, как социологическая абстракция. Причем, отечественные радикалы - народники - не ставили даже вопроса о роли религиозного фактора народного сознания, поскольку с их, просвещенно-европейской, точки зрения религия являлась досадным проявлением невежества и отсталости. Не в этом ли непонимании духовного облика была заложена основа не только недоверия и отчужденности «кающихся дворян» и народа, но и будущих социальных экспериментов в ХХ в., когда коммунистическое государство в 1920-1930-е гг. решительно подняло знамя борьбы с «реакционной мелкобуржуазной стихией» крестьянства?
Вторая стратегия - путь, по которому шли «правые народники» (И.И. Каблиц (Юзов), Я.В. Абрамов) - состоял в том, что «народные мнения» имеют самостоятельную ценность, а интеллигенция, культурно оторванная от народа, способна увести его от решения практических потребностей. «Правые народники», в отличие от Михайловского, не звали народ на баррикады, а предлагали ему кропотливую культурную и созидательную работу и помощь. Такой взгляд нацеливал на мирное, реформистское, эволюционное развитие страны.
Этой стратегии был близок и третий взгляд, согласно которому глубокой культурной пропасти между народом и интеллигенцией нет. С этой позицией выступал в 1860-е гг. Н.Г. Чернышевский. К позициям правых народников, по сути, примыкали и представители земского либерализма. Эта стратегия выразилась в плодотворной деятельности земств, культурном строительстве и т.д.
Существование культурного раскола между интеллигенцией и народом в значительной степени объяснимо идейным обликом интеллигенции, которая, по образному выражению М.А. Волошина, из-за границы «выкрадывала гегелей да марксов», чтобы религиозно увлечься ими, «взгромоздив на варварский олимп», а затем с такой же легкостью отказаться от почитаемых кумиров. Рецепция западных идей российской интеллигенцией, очевидно, представляет собой серьезную научную проблему. С одной стороны, очевидно, отечественная общественная мысль находилась в постоянном взаимодействии с западной наукой, идейно «питалась» достижениями Запада, пытаясь найти ответы
на «русские вопросы». Так, социология О. Конта приобрела горячих
О" ^
т ^ о:
к и 2 и з
приверженцев в лице Чернышевского, Лаврова, Писарева, Михайловско- ^ § ^ го, потому что контизм, декларировавший необходимость открытия зако- 'о з ° нов развития общества, давал интеллигенции средство, метод не только § ^
о
прогнозирования истории, но и ее изменения в желаемом направлении. ^ ^ Весьма характерна сциентистская установка Чернышевского, который ^ писал о том, что ни одно общественное преобразование неосуществи- о мо без «санкции» научного разума. Исследование определенного класса общественных явлений должно предшествовать всякому реформаторскому начинанию. Исходной общественной установкой интеллигенции был эвдемонистический взгляд на мир, который основывался на безусловной вере в возможности научного познания разрешить проблему общественного блага «здесь и сейчас», тем самым - достичь идеала социального счастья. В этой связи объяснимо формирование особой школы социологии в России - «этико-социологической школы», которую П.А. Сорокин справедливо назвал «социологией счастья».
Н.Д. Кондратьев тонко подметил, что в рамках такого подхода мир интересует ученого не с точки зрения «сущего», как он есть на самом деле, а с точки зрения «должного», т.е. желаемого идеала. «Ученый, -аргументировал Кондратьев, - пытающийся обосновать нормы морали и, тем самым, "суждения ценности", по существу, хочет создать научную мораль, научную религию, научное искусство и т.д.» [1, с. 258]. Так интеллигентский идеал «отрывался» от жизни, подчиняясь рациональной утопии. В результате возникала ситуация столкновения идеала и действительности, конфликта, основанного на антиномичном единстве и взаимодействии двух субкультур - интеллигентской и народной. С одной стороны, эти субкультуры взаимно «отталкивались», противостояли друг другу, а с другой - не могли существовать друг без друга. Интеллигенция не могла осуществить свой политический идеал, не опираясь на народ.
Тем не менее, существовавший в середине XIX в. социокультурный раскол не был преодолен и к началу ХХ в. Это состояние раскола интеллигенции особенно ярко отразилось в творчестве Пешехонова, автора многочисленных статей об интеллигенции и весьма заметного сотрудника оппозиционного журнала «Русское богатство». В начале 1900-х гг. он активно развивал и детализировал концепцию Михайловского об интеллигенции, применив ее к новым условиям начала революции 1905-1907 гг. Он не без оснований доказывал, что интеллигенция составляет особую внеклассовую группу, служащую идеалам всестороннего развития личности. Пешехонов считал, что такие качества ее самосознания, как «ум» и «чувство», могут стать основой для
о. сближения с народом, исполнения ее «долга» перед ним. По убеждению 5 Пешехонова, «долг интеллигенции» является не субъективным стремлением людей умственного труда, а «объективной обязанностью», отражает направленность закона причинности в неживой природе. В отличие ¡2 от Лаврова и Михайловского, считавших «долг интеллигенции» перед ^ народом этической категорией, Пешехонов находил элементы «должно-^ го» даже в неживой природе. «Любопытно, что даже в нашем сознании мы допускаем элементы "долга" ... Ретроспективная работа сознания вскрывает причины сущего, в проспекте же мысль предвидит результаты должного. Причинность и целесообразность в этом случае лежат на одной линии, только в разных направлениях», - писал Пешехонов [6, с. 92]. Так один из идеологов будущей Народно-трудовой социалистической партии (партии энесов) обосновал социально-политическую миссию интеллигенции, ее политический активизм. При характеристике категории «долга» следует отметить, что сама она является связующей между народом и интеллигенцией. Сам факт ее существования лишь доказывает, насколько далека интеллигенция была от народа.
В 1902-1903 гг. Пешехонов активно сотрудничал с эсерами, писал статьи для газеты «Революционная Россия», развивал идеи народовольцев 1870-х гг. Осмысливая начавшуюся революцию в России, он предложил оригинальную социологическую трактовку ее причин. По его мнению, революция возникла от конфликта бюрократии, тормозящей развитие страны, и общественности. В марте 1905 г. он констатировал: «В жизни. все время происходила упорная. борьба двух радикально противоположных начал - властного усмотрения и свободного самоопределения» [5, с. 22]. По его убеждению, развитие бюрократии всегда сопровождалось «неуклонным расцветом общественности» [Там же, с. 25]. Однако развитие общественности происходит неравномерно, поскольку интенсивнее всего этот процесс идет в «верхних этажах», т.е. среди интеллигенции, где «никогда не угасала идейная жизнь» [Там же]. Вызревание «общественности» внизу, среди народа, идет медленнее. «На нижних этажах» общественности процветает каторжный труд, «редко вспыхивал факел сознательного протеста» [Там же], а сношения с верхом слабо развиты и отсутствует критическая мысль. Тем не менее, и в народных низах нарастает чувство протеста, объединяющее народ. Пешехонов ощущал, что начавшаяся революция 1905 г. - это одновременное осознание народом, как своих бед, так и сил. «.Ведь это канун рождения русской демократии. Роды, в сущности уже начались и какие трудные роды!» [Там же].
Пешехонов полагал, что тормозом формирования общественности является «полицейский социализм» [5, с. 54], стремление бюрократии
О" 2
поставить под контроль свободную личность. В этом случае народ ¡2 5 & может стать «бессвязной толпой», ею легко можно манипулировать, ^ 2 г-с указывая, «кто внутренний враг и где внешний» [5, с. 54]. Наиболее 'о з ° ярким представителем бюрократического режима он считал министра § ^
О
внутренних дел В.К. Плеве. По убеждению публициста, такие «бес- ^ е^ связные толпы» [Там же] опасны не только для общественности, но ^ и для государства. Вышедшая из-под контроля деструктивная народная о стихия способна на разрушительные действия. Характеризуя погромы в Баку и Курске, Пешехонов в статье «Народ и интеллигенция» (апрель 1905 г.) писал, что погромщики - «это старый враг, лишь спрятавшийся за спину хулигана» [Там же]. Показательно, что позицию Пешехонова разделял и другой последователь Михайловского, также сотрудничавший в «Русском богатстве», В.М. Чернов, разглядевший в народном движении 1905-1907 гг. элементы деструктивных сил, «мстительно-погромную и самосудную стихию» [8, с. 658].
В оценках Пешехоновым и Черновым народа как потенциальной толпы, очевидно, сказывается концепция Михайловского, боявшегося разбуженной народной стихии. Но в отличие от него, Пешехонов верил в созидательные силы народа, поскольку полагал, что бюрократия не всесильна, а сопротивление ей вызвано «упругостью человеческой личности» [5, с. 54]. Это обстоятельство, видимо, повлияло на программу энесов, осуждавших погромы и стремившихся к подлинному воспитанию народных масс.
Между тем, дальнейшие революционные события и октябрьский переворот 1917 г. в полной мере обнажили глубочайшую пропасть между интеллигенцией и народом. Чернов в работе «Война и революция» (очерк «Охлос и демос») с сожалением констатировал: «Что такое народ? Народ есть совокупность трудящихся классов. Таков был один из элементарнейших пунктов старого народнического катехизиса. Но народ - "демос". А народ - "охлос"? О, этот вид "народа" гораздо пестрее...» [8, с. 648].
Размышляя над феноменом «народа-охлоса», Чернов отмечал такую его важную черту, как склонность к погромам. «Погромные настроения - основная черта "охлоса", вместе с его легковерием в другую сторону, т.е. восприимчивую ко всякому натравливанию. Хорошо вспаханной психологической почвой для этого является органическая отчужденность и недоверчивое отношение к интеллигенции. Охлос и интеллигенция - два противоположных полюса. Если народ, демос тянется к интеллигенции и ценит ее, то чернь, охлос, ей завидует, ей недоброжелательствует, и одновременно - обычное душевное противоречие - ее глубоко презирает за "чистоплюйство". Черты душевной
о. утонченности, неразлучные с интеллигенцией, внутренне противны 5 охлосу: он их психологически не переваривает. Примитивизм и глубокая стихийность - вот его интимнейшая сердцевина. Это - две силы непримиримые» [8, с. 651]. р Статья Чернова была написана в период разгона Учредительного
^ собрания, апогея революционного кризиса, поднявшего на поверхность ^ общественного движения массивные маргинальные слои. Размышляя о природе «охлоса», народа, ставшего толпой, Чернов волей-неволей задается вопросом о судьбах русского социализма - «Готова ли Россия к социализму?». Его оценка перспектив социализма в России реалистична. Анализируя соотношение позитивных и отрицательных сторон капитализма, он заключает: «Превалирование в капитализме разрушительных сторон над созидательными означает перевес в классах эксплуатируемых стихийной ненависти и жажды мести над рассчитанным стремлением к реорганизации строя.» [Там же, с. 658].
Распыленность, аморфность массы, «невыработанность моральной рабочей личности» [Там же] культурными учреждениями капитализма, война - все это, по его мнению, усложняет задачу движения к социализму. Но логично задаться вопросом, насколько исторически обоснованной была вера российской интеллигенции в то, что революцию можно совершить «в белых перчатках» и насколько было глубоко знание интеллигенцией самой народной жизни? Трезвый и реалистичный ответ на эти вопросы является объяснением как возможностей прогрессивного развития, так и исторических драм.
Рассмотрение проблемы взаимоотношений интеллигенции и народа в качестве смыслообразующей конструкции общественного движения позволяет констатировать, что социокультурный раскол между ними неуклонно воспроизводился на протяжении всей пореформенной истории страны и не был устранен революцией в начале ХХ в. В пореформенной России взаимодействовали между собой две несхожие субкультуры - культуры интеллигенции и народа. Культурная пропасть между ними образовалась под влиянием особенностей рецепции европейского культурного наследия. Восприняв наследие западной науки, радикальная интеллигенция смотрела на российскую жизнь с точки зрения «должного», а не «сущего». Ее не интересовала жизнь в реальных измерениях, ее интерес диктовался необходимостью воплощения в жизнь своего политического идеала, подчас оторванного от действительности. Не отсюда ли проистекал интеллигентский утопизм и следование рациональным догмам?
Революция 1905-1907 гг. не «сняла» исторического отчуждения, она его усилила. Народная стихия (чувство) вступило в противоречие
О" 2 ""
с интеллигенцией (умом). Теория Михайловского о «уме и чувстве» как ¡2 5 ^ факторах идейного руководства народом оказалась несостоятельной, г-с
не подтвердилась опытом. Интеллигенция, звавшая народ на баррика- оз ° ды, не смогла воспитать творческую, свободную и ответственную лич- § ^
О
ность. Осознание этого обстоятельства стало серьезным препятствием ^ е^ к социально-политической модернизации страны. ^
О
Библиографический список
1. Кондратьев Н.Д. Основные проблемы экономической статики и динамики. М., 1991.
2. Михайловский Н.К. Полн. собр. соч. Т. 3. СПб., 1893.
3. Мокшин Г.Н. «Интеллигенция и народ» в идеологии русского легального народничества. (Общая постановка проблемы) // Страницы истории и историографии Отечества: Сб. научных тр. Воронеж, 2001. С. 114-128.
4. Мокшин Г.Н. Эволюция идеологии легального народничества в последней трети XIX - начале XX вв. Воронеж, 2010.
5. Пешехонов А.В. На очередные темы. Материалы для характеристики общественных отношений в России: Сб. ст. СПб., 1904-1906.
6. Пешехонов А.В. К вопросу об интеллигенции. СПб., 1906.
7. Россия / Russia. Новая серия под ред. Н.Г. Охотина. Вып. 2 [10]: Русская интеллигенция и западный интеллектуализм: История и типология. М., 1999.
8. Чернов В.М. Избранное. М., 2010.
