CC BY
32
прилагательных в говоре с. Топольного Солоне-шенского района Алтайского края» является выявление системы форм качественных и относительных прилагательных. Краткий обзор системы форм прилагательных позволил автору сделать вывод, что изучаемый говор в условиях ино-диалектного окружения сохраняет южновеликорусскую основу, однако в процессе междиалектных контактов в систему форм прилагательных проникли специфические местные особенности.
В «Заметках об имени прилагательном в говоре Клинцовского района Брянской области» Е.П. Гарбузовой предложено краткое описание некоторых особенностей имени прилагательного в указанном говоре, а в статье Н.А. Клепиц-кой, Д.А. Ячинской кратко излагаются отдельные наблюдения над именами прилагательными в амурских говорах.
Предметом исследования О.Н. Киселевой явились некоторые особенности морфологической системы говоров средней части бассейна реки Оби (на материале имен прилагательных).
Не остаются без внимания и особенности ударения прилагательных. В статье В.Ф. Ивано-
вой «К особенностям ударения полных прилагательных в сибирских старожильческих говорах сравнительно с литературным языком» описаны особенности ударения полных прилагательных в причунском говоре Иркутской области, в говорах Енисейского, Казачинского и Ачинского районов Красноярского края сравнительно с ЛЯ.
Библиографический список
1. Гриб Р. Т. К проблеме общенародного слова в говоре // Проблемы лексикологии, фразеологии и лексикографии Сибирских говоров. -Красноярск: Изд-во Красноярского гос. пед. института, 1979. - 127 с.
2. Скитова Ф.Л. Некоторые особенности освоения говорами прилагательных литературного языка / Ф.Л. Скитова, С.С. Нестерова // Литературная речь и народная речь. Межвузовский сб. науч. трудов. - Пермь, 1981. - С. 20-27.
3. Рыжова В.В. Имена прилагательные в говорах Тверской области // Среднерусские говоры и проблемы лингвистической географии. Сб. науч. трудов. - Тверь, 1997. - С. 42-44.
Н.Ю. Морозова
ДИАЛОГИЧЕСКИЕ И МОНОЛОГИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ СИСТЕМЕ Н.В. ГОГОЛЯ И Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО («ВЫБРАННЫЕ МЕСТА ИЗ ПЕРЕПИСКИ С ДРУЗЬЯМИ», «СЕЛО СТЕПАНЧИКОВО И ЕГО ОБИТАТЕЛИ»)
Книга «Выбранные места из переписки с друзьями» была своего рода изложением жизненной программы Н.В. Гоголя. Писатель, как мы знаем, пытается проникнуть в ней в разные сферы бытования человека. Произведение как бы сочетается со многими планами изображения жизни - повседневным, деловым, лирическим... Даже в той ее части, в которой говорится о будничном, практическом, проявляются высокие идеалы писателя. Они подчиняются строгой логике. Гоголь пишет о деле «внутреннего построения» [1, с. 187] души каждым человеком и собой в том числе, и видит назначение поэтов - быть строителями нашими. Это мотивы, объединяющие, на первый взгляд, внешне бессистемное собрание глав гоголевской книги в спланированную композиционную упорядоченность. Стиль мышления Гоголя глубоко
структурирован, его мировоззрение стремится к системности, а значит, и к некоей завершенности, - это признак, характеризующий монологический тип мышления.
Он проявляется, к примеру, в социальной программе «перестройки» человека, как представителя определенного сословия. Программа эта подчиняется логике цепной реакции и является иерархичной. Перевоспитание у Гоголя идет от верхнего к нижнему звену иерархии, от начальника к подчиненному: «Как только будут честны советники, тот же час будут честны капитан-исправники, заседатели, словом - все станет честно» [1, с. 267]. Монологическое происхождение подобного рассуждения заключается, на наш взгляд, в однонаправленности (сверху вниз) этого «импульса» исправления. И вместе с тем в отсутствии если не ответной, то одновременной
© Н.Ю. Морозова, 2006
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 3, 2006
107
ФИЛОЛОГИЯ
Н.Ю. Морозова
реакции, активности объекта, на который он должен, по гоголевскому представлению, подействовать : «.. .будь патриархом, сам начинателем всего и передовым во всех делах» [1, с. 289] - показательно в этом отношении призывает помещика Гоголь.
В связи с этим полезно будет сопоставить монологическую природу с главными свойствами диалога, выделенными В.Е. Хализевым. Диалог, распадающийся на реплики, обладает двоякой активностью: он, «во-первых, откликается на только что прозвучавшие слова и, во-вторых, адресуясь к собеседнику, ждет от него незамедлительного речевого отклика.» Диалогические реплики, таким образом, продолжает свою мысль Хализев, ссылаясь при этом на представления о сущности диалога А.В. Шлегеля, «.. .значимы прежде всего сиюминутно, главное в них живет только в ситуации данного момента» [6, с. 232]. Диалог оказывается наделенным признаками незавершенности и открытости сознания реальности. Хотя «Выбранные места из переписки с друзьями» и явились откликом Гоголя на, как ему казалось, непонимание его предшествующих произведений читателями, что само по себе создает диалогическую ситуацию, но она не развивается писателем далее. В этом обстоятельстве Ф.М. Достоевский увидел одно из главных противоречий гоголевской книги, которое полемически преломил в повести «Село Степанчиково и его обитатели». Ситуация полного господства Фомы Опискина в этом произведении соотносится в целом с поэтической системой гоголевской книги духовной прозы, в которой проявляется монологическая, доминирующая позиция автора.
Поучения Фомы соответствуют выводам, к которым приходит Гоголь в своей книге. На формальном уровне это выражено в пафосных высказываниях Фомы, их риторике. Риторика означает видимость диалога с героями, среди них в качестве главного участника выступает полковник Ростанев. На деле вопросы Опискина к слушателям не предполагают ответа, они лишь подтверждения ума и образованности бывшего шута, одновременно призванные уничтожить возможного соперника. Так, в диалоге героев изначально присутствует и проводится Достоевским по всему тексту неравенство голосов героев повести и Фомы. Первые уничтожены, а второй превознесен. Это особенно заметно из кульминационного, патетического момента отказа
Фомы от денег. Ростанев раздавлен суровым тоном обвинений своего приживальщика, принявших форму огромного синтаксического периода. Резкие интонации Опискина здесь чередуются с блаженными в тех случаях, когда речь заходит о перечислении им своих добродетелей. Обвинения Фомы содержательно и стилистически пародируют гоголевские поучения:
«Побеждайте же себя. Вы самолюбивы, необъятно самолюбивы!..»; «Вы эгоист и даже мрачный эгоист...»; «Вы грубы, Вы так грубо толкаетесь в человеческое сердце.» [2, с. 154].
В самой структуре высказываний Опискина содержится пародия на стиль гоголевских фраз. При этом высокий тон Гоголя иронически снижен писателем:
«А теперь заронил я в вас искру того небесного огня, который горит теперь в душе вашей. Заронил ли я в вас искру небесного огня, или нет? Отвечайте: заронил я в вас искру, или нет?» - вопрошает Фома, «развалясь после сытного обеда в покойном кресле» [2, с. 16].
Иронически сниженные писателем фразы Фомы выпадают из общего стилистического контекста повести, в которой все герои говорят в литературно-разговорной форме. В произведении одновременно звучат нелепо-торжественные (Опискина), простовато-неуклюжие умиленные (полковника Ростанева), порывисто-восторженные (романтически настроенного молодого Рос-танева) и просторечные резкие (Бахчеева) интонации. Стилистическое противостояние фраз полковника Ростанева и Опискина ярко выражены Достоевским в следующем, например, эпизоде:
«-Ну, не чувствуете ли вы теперь, ... как будто сердце ваше после того, как вы победили себя, так сказать, окунулось в каком-то елее?
-Да, Фома, действительно, как будто по маслу пошло» [2, с. 88-89].
Если высказывания героев Достоевского являются диалогическими репликами, то автор «Выбранных мест.» выступает от первого лица и не предполагает отклика от собеседника. Об этом свидетельствуют особенности фразового уровня книги. С помощью требовательных, решительных и жестких фраз Гоголь как будто бы заранее опровергает все возможные будущие возражения и убеждает в истинности того, о чем пишет. Веско падают его скупые слова: «Выводы твои - гниль... Ты горд чужим, мертвым умом и выдаешь его за свой. Смотри за собой: ты хо-
дишь опасно. Ты метишь в государственные люди, и будешь человеком государственным, потому что у тебя, точно, есть на то способности; но тем строже теперь смотри за собой» [1, с. 311]. Можно сказать, что монологической форме гоголевской речи в «Выбранных местах.» абсолютно соответствует монологичность как качество сознания писателя.
На материале раннего творчества Достоевского М.М. Бахтин пронаблюдал за особенностями как будто бы «сомневающегося», сказанного «с оглядкой», «внутренне диалогизированного» [3, с. 236] слова Достоевского. Важно отметить, что слова его героев, имея «троякую обращенность» [3, с. 276] к себе, к другому, к миру и к слушателю-судье, являются репликой не диалога, а полилога, что позволило Бахтину назвать художественное мышление Достоевского полифоническим. Л. Гроссман склонен интерпретировать диалогизм Достоевского непреодоленным до конца противоречием в мировоззрении писателя, в сознании которого рано столкнулись две силы - гуманистический скепсис и вера. На наш взгляд, это слишком общее объяснение особенностей сознания Достоевского, имеющего более глубокие основания. Если снова следовать за мыслью М.М. Бахтина о намеренности использования диалога («самоцель» и «минимум бытия» [3, с. 293-296] писателем, то можно утверждать, что диалог стал воплощением бытия «внутреннего», сокровенного в метафизическом контексте раскрытия высокого образа в человеке.
К финалу повести «Село Степанчиково...» относительное благодушие тирана Фомы переходит в громогласные уничтожающие обвинения, имеющие целью то же самое превознесение своих добродетелей, литературного вкуса, ума и начитанности, что и прежде. Упреки предназначены, главным образом, полковнику Ростаневу и его племяннику, грозящему авторитету Фомы ученостью.
По мере того, как возрастает неприятие поведения мучителя обитателями Степанчикова, увеличивается число его «оппонентов», среди которых Сашенька, Гаврила и молодой Ростанев. Изменяется характер высказываний Опискина и их соотношение с речами других героев. Они перебивают короткие, резкие и катогоричные, как обвинительная речь, фразы Фомы. В повести все явственнее слышится многоголосье, заглушающее на время монологи Опискина. Если почти всю первую часть произведения занима-
ют монологи Фомы, то в начале второй части повести защищаться приходится уже ему самому. Именно поэтому он решает «раскрыть душу».
Интересно, что исходная ситуация, ставшая причиной душевных излияний Фомы в конце повести (глава «Фома Фомич созидает всеобще счастье»), на наш взгляд, сближена Достоевским с гоголевской.
Конструктивным принципом «Выбранных мест из переписки с друзьями» стало сочетание этих двух - проповеднического и исповедального начал. Второе особенно ярко проявилось в «Авторской исповеди», которая была написана Гоголем в 1847 году, после появления в печати книги духовной прозы. Непонимание «Выбранных мест.» читателями и почти всеобщее неодобрение подтолкнуло Гоголя к ее созданию. «Приговор» [1, с. 425], возвещенный современниками, показался писателю обидным и не вполне справедливым:
«.мне послышались три разные мнения: первое, что книга есть произведение неслыханной гордости человека, возмнившего, что он стал выше всех своих читателей .; второе, что книга эта есть творение доброго, но впавшего в прелесть и обольщенье человека.; третье, что книга есть произведение христианина, глядящего с верной точки на вещи и ставящего всякую вещь на ее законное место» [1, с. 420-421]. Таким образом, ситуация, при которой писатель замыслил создать «Авторскую исповедь», на деле оказывается далеко не исповедальной. Гоголевское повествование, как мы увидим далее, является внутренне диалогизированным. Писатель ведет скрытый спор с многочисленными оппонентами - современниками, не принявшими книгу «Выбранные места из переписки с друзьями».
После изгнания из Степанчикова Опискин также возвестил всем свою «исповедь» [2, с. 147]. В ней самооправдание («.и кто обвинит меня, что я поневоле затрепетал о чести наивнейшей из особ?» [2, с. 147]; «высочайшая любовь к человечеству сделала меня. каким-то бесом гнева и мнительности» [2, с. 148]), а также высокое объяснение своих низких поступков определяют суть признаний Фомы Опискина. Претензии на мудрость чередуются с укорами:
«Почему же прежде он не прибежал ко мне, счастливый и прекрасный, ибо любовь украшает лицо, почему не бросился он тогда в мои объятия, не заплакал на груди моей слезами беспредельного счастья и не поведал мне всего, все-
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 3, 2006
109
ФИЛОЛОГИЯ
О.М. Тарасова
го?» [2, с. 148]. Лицемерно самоуничижаясь («или я крокодил. или я какой-нибудь отвратительный жук») [2, с. 148], Фома нисколько не раскаивается в клевете на гувернантку. Кроме того, при каждом удобном случае не забывает напомнить о своей добродетельности. Таким образом, подтверждение своего мнимого превосходства над окружающими становится истинной темой исповедальной речи Опискина.
Сакрализация личности автора происходит и в «Авторской исповеди» Гоголя. Исследователь С.А. Гончаров заметил несоответствие этого сочинения основным требованиям христианской исповеди, образец которой он увидел в «Исповеди» Августина Блаженного, восходящей к традициям исповедально-автобиографической прозы религиозных писателей. По наблюдениям Гончарова, «действительная исповедь требовала от кающегося исполнения трех моментов: соШхШо (сокрушения, заключающего в себе скорбь и сожаление о содеянных грехах, отвращение от них и твердое намерение впредь не грешить), confessio (исповедания, состоящего не только из полного исповедания грехов, обстоятельств и причин, но и полного покаяния, то есть полного самоотрешения исповедующегося от своего прежнего «я») и satisfactio (удовлетворения, выражающегося в благодарности Богу и действиях, искупляющих грех). Для действительной исповеди покаяние является главным моментом исповедания» [4, с. 264].
Формально у Гоголя присутствуют все эти элементы. Но если присмотреться пристальнее, то станет видно, что «исповедальная стихия изначально связана с самооправданием и защитой, которые незаметно перерастают в проповедь и поучение» [4, с. 265]. Гоголь подробно излагает обстоятельства и причины, побудившие его написать исповедь, но сожаления обо всем написанном ранее не испытывает. Наряду с сокрушениями по поводу несвойственного ему высокопарного тона книги, писатель одновременно дает объяснения («.под влиянием страха смерти...» или «из боязни, что . не удастся закончить того сочинения.» [1, с. 421]. Этими обстоятельствами писатель оправдывает свою «неуместную проповедь» [1, с. 422], причем очень последовательно и аргументировано. Такая рационалистичность более свойственна речи судебной оправдательной или, как в некоторых фрагментах текста, обвинительной, чем исповедальной.
В повести «Село Степанчиково...» диалогизм мышления Достоевского раскрывается и на уровне расстановки художественных образов в произведении, которая у Туниманова получила название «психологической поляризации» [5, с. 27]. О главных героях повести сам Достоевский пишет: «.в нем есть два огромных типических характера, создаваемых и записываемых пять лет, обделанных бузукоризненно (по моему мнению), - характеров вполне русских и плохо до сих пор указанных русской литературой» [2, с. 500]. Писатель имеет ввиду противоположные характеры добродушного полковника Ростане-ва и приживальщика Фомы Опискина, присвоившего себе право выступать в роли высшей духовной силы и поэтому манипулирующего доверчивостью окружающих. Каждый из этих героев обладает отличным от авторского голосом (хотя позиция Ростанева более близка Достоевскому) и своеобразным самовыражением.
В финале повести также проявляется диало-гичность Достоевского. В судьбах обитателей села Степанчиково произошли перемены, и каждый из героев явился воплощением какой-либо жизненной философии. Полковник Ростанев счастлив в супружестве и по-прежнему наслаждается жизнью, Настенька проповедует добрые дела и помогает нищим, Мизинчиков предвосхищает тип будущего русского дельца и т.д. Каждая из позиций равно полновесно присутствует в тексте, ни одну из них Достоевский не выделяет в качестве доминирующей, а наоборот, сталкивает их, создавая диалогическую ситуацию. Финал повести, таким образом, характеризуется незавершенностью и имеет открытую перспективу. Временная реальность повести остается обращенной в будущее.
Как мы убедились, в поэтике произведений Гоголя и Достоевского выражаются разные стили мышления писателей. Диалогичность повести «Село Степанчиково и его обитатели» оказывается противопоставленной монологической позиции Гоголя в «Выбранных местах из переписки с друзьями», что прослеживается, начиная с исходной ситуации создания произведений. Установка на диалог у Гоголя не развивается, с чем полемизирует Достоевский на всех уровнях текста.
Библиографический список
1. Гоголь Н.В. Собрание сочинений: в 7 т. Т. 6. - М.: Художественная литература, 1978.
Возрождение жанра средневековой баллады в поэзии В. Гюго
2. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: в 30 т. Т. 3. - Л.: Наука, 1972.
3. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. - М.: Советская Россия, 1979.
4. Гончаров С.А. Творчество Гоголя в религиозно-мистическом контексте. - СПб.: Изд-во
РГПУ им. А.И. Герцена, 1997.
5. Туниманов В.А. Творчество Достоевского 1854-1862. - Л.: Наука, 1980.
6. Хализев В.Е. Теория литературы. - М.: Высшая школа, 2000.
О.М.Тарасова
ВОЗРОЖДЕНИЕ ЖАНРА СРЕДНЕВЕКОВОЙ БАЛЛАДЫ В ПОЭЗИИ В. ГЮГО
Жнр баллады был широко распространен в эпоху Средневековья и оказался одним из излюбленных жанров романтической поэзии XIX века. Рецепция средневековой поэзии в романтизме прослеживается не только в рамках жанра, но метрики и стихосложения. Романтики использовали разнообразные сюжеты и ритмы средневековых баллад. Увлечение балладной традицией для них было связано с воскрешением национальной старины и большим интересом к средневековым преданиям, к народной поэзии вообще.
В ранний период своего творчества Гюго придерживался взглядов Шарля Нодье, для которого обращение к сюжетам из средневековых эпических поэм и народных баллад было одним из условий литературного обновления и развития романтического движения 1820-х годов. Первый поэтический сборник Гюго «Оды и баллады» выходил в разные годы и под разными названиями: «Оды и другие стихотворения» (1822), «Новые оды» (1824), «Оды и баллады» (1826). В сборник «Новые оды» (1824) Гюго включил свои первые баллады: «Бабушка» (La Grand -mère), «Фея» (La Fée). Наибольшую известность получили его баллады «Турнир короля Иоанна» (Le Pas d'arme du rois Jean), «Охота бургграфа» (La Chasse du burgrave), «Легенда о монахине» (la Légende de la nonne), «Хоровод ведьм» (La Ronde du Sabbat), «Невеста литаврщика» ("La fiancée du timbalier").
Своим балладам Гюго дал точное определение. В «Предисловии к сборнику "Оды и баллады"» (Odes et ballades) 1826 он писал: «Пьесы, которые автор назвал балладами, являются эскизами причудливого жанра: картины, мечты, сцены, легенды, поверия, народные предания. Сочиняя их, автор пытался дать понятие о том, чем могли бы быть поэмы трубадуров средневе-
ковой эпохи, этих христианских рапсодов, у которых не было ничего, кроме шпаги и лиры, и которые переходили из замка в замок, платя песнями за гостеприимство» [1, с. 38].
Стремление следовать традициям народных баллад выражалось в творчестве Гюго в том, что его баллады имели сюжетную законченность, динамичность действия; чаще всего описывалось одно событие, и внимание автора было сосредоточено на одном ярком эпизоде. Этот сборник вызвал неоднозначную оценку современников. Как писал Н. Котляревский, отечественный исследователь романтической европейской литературы XIX века, «баллады, присоединенные потом к одам, открыли совсем новую область поэзии, это были частью народные легенды, частью картинки средневековой жизни, которые при замечательной внешней отделке произвели большую сенсацию в литературном лагере. Всех не романтиков приводило в ужас прежде всего содержание этих баллад: перед читателем плясали, шутили и плакали сильфы, эльфы, горные духи, феи, затем выступали рыцари, пажи, средневековые дамы, монахини, бургграфы - одним словом, какой-то маскарад, совсем неприличный по понятиям того времени для поэзии. Все это было выражено кроме того в капризных, совсем неслыханных стихотворных размерах и словах» [4, с. 325]. Мы предлагаем следующую классификацию баллад Гюго:
1. Исторические, где речь идет об историческом событии, например, «Турнир короля Иоанна», «Сватовство Роланда».
2. Фантастические, где героями произведения являются сказочные персонажи, например, «Фея», «Хоровод ведьм».
3. Лирические, где центр композиции - мир чувств героев, например, «Невеста литаврщика», «Бабушка».
© О.М. Тарасова, 2006
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 3, 2006
111
