CC BY
118
проведения той или иной игры можно корректировать (поскольку игра имеет цель, а процедурные моменты достаточно отработаны), то недостатки методологии игры обнаружить сразу весьма трудно, она распознается только в виде печальных последствий.
За любой игровой схемой стоит человек, ее создавший. Подменять жизнь игрой - значит способствовать развитию манипулятивных структур в обществе, опирающихся на тотальные принципы. Тотальная же институция уничтожает основы социализации.
Литература
1. Хёйзинга Й. Homo Ludens (человек играющий). - М., 2001.
2. Попов С. Методология организации об-
щественных изменений || Кентавр, методологический и игротехнический альманах. — 2001-. № 26. — С. 2-1З.
3. Управление, информация, интеллект. — М., 1976.
4. Пуэнто Л. Личный опыт и научное требование объективности || Начало практической социологии. - М., 2001.
5. Goffman E. Asiles. Etudes sur la condition sociale des malades mentaux. — Paris, 1968.
6. Бурдье П. Практический смысл. - СПб., 2001.
7. Giddens A. New rules of sociological method: A positive critique of interpretative sociologies. - L.,1976.
8. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. - М., 1995.
В. ЗИНЧЕНКО, академик ДЄЯТЄЛЬН0СТЬ.
Российская академия образования ЗН9НИЄ ^Дух0ВН0СТЬ
В продолжение дискуссии редакция считает полезным опубликовать статьи известного ученого, специалиста в области педагогической психологии и философии образования профессора В.П. Зинченко. Впервые они были опубликованы в «Большом психологическом словаре », вышедшем в 2003 году под его редакцией.
ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ (как методологическая проблема психологии) - философская и общенаучная категория, универсальная и предельная абстракция в том смысле, что Д. - это синоним творчества и поэтому не может получить конечного рассудочного определения: «Д. по самому существу ее для рационализма непостижима, ибо Д. есть творчество, т.е. прибавление к данности того, что еще не есть данность, и, следовательно, преодоление закона тождества» (П.А. Флорен-
ский1 ). В самом общем смысле Д. можно представить как специфически человеческую форму отношения к окружающему миру, содержание которого составляет целесообразное изменение и преобразование этого мира на основе освоения и развития наличных форм культуры (Э.Г. Юдин). Д. меняет и преобразует и действующего индивида.
В контексте научного мышления по-
1 Курсивом выделены статьи, содержащиеся в «Большом психологическом словаре».
нятие Д. полифункционально. Э. Юдин выделил 5 его функций: 1) Д. как объяснительный принцип, универсальное основание человеческого мира; 2) Д. как предмет объективного научного исследования, т.е. как нечто расчленяемое и воспроизводимое в теоретической картине определенной научной дисциплины в соответствии со спецификой ее задач и совокупностью ее понятий; 3) Д. как предмет управления -то, что подлежит организации в систему функционирования и (или) развития на основе фиксированных принципов;
4) Д. как предмет проектирования, т.е. выявления способов и условий оптимальной реализации преимущественно новых видов Д.; 5) Д. как ценность в различных системах культуры.
Д. в той или иной мере выступает в психологии во всех перечисленных ипостасях. В сов. психологии доминировало рассмотрение Д. в качестве объяснительного принципа всей психической жизни, что существенно ограничивало пространство психологической мысли: лишь частично затрагивалась проблематика «человек и мир», «бытие и сознание», «душа и дух», «созерцание и вчувствование», «свободное действие и свободная воля». Погружение в это пространство поможет сказать и новое слово о Д.
Всеобщая структура Д. включает в себя цель, средство, результат и сам процесс Д. Целесообразный характер Д. приводит к тому, что одним из главнейших ее условий и оснований является сознание, понимаемое в самом широком смысле - не только как совокупность самых различных его форм, но и как множество внутренних регу-лятивов (потребностей, мотивов, установок, ценностей и т.д.). Лишь с т. зр. характеристики всеобщей структуры Д. имеет смысл т.н. методологический принцип единства сознания и Д. В приводимых ниже схемах Д. как раз пере-
менными являются ее более или менее осознаваемые регулятивы и задаваемые сознанием общие цели и смыслы.
Психологами предложено большое число концептуальных схем Д., выходящих и за пределы классической триады (цель, средство, результат), и за пределы схемы А.Н. Леонтьева, в которой Д., действию, операции поставлены в соответствие мотив, цель, условие. В схеме С.Л. Рубинштейна имеют место: мотив, цель, средство, социальная ситуация, результат, оценка; в схеме В.В. Давыдова - потребность, мотив, задача, способ действия. При этом разные компоненты несут разную функциональную нагрузку на уровнях Д., действия и операции. В схеме Г.П. Щедровицкого, анализировавшего мыс-ледеятельность, присутствуют: цель, задача, исходный материал, средства, процедура, продукт. В схеме О.А. Ко-нопкина, изучавшего саморегуляцию Д., имеются: цель, модель условий, программа, критерий успеха, информация о результатах, решение о коррекции. Схема В.Д. Шадрикова кольцевая: мотив, цель, программа, информационная основа, принятие решения, профессионально важные качества. В схеме Г.В. Суходольского выделены: потребность, направленность, мотив, цель, результат, оценка. Наконец, В.Э. Мильман, рассмотревший многие схемы Д., предлагает свой вариант: потребность, мотив, объект, цель, условия среды, средства, состав, контроль, оценка, продукт.
Перечисленные схемы приведены не для того, чтобы дать пространство для выбора одной из них. Они трудно различимы, хотя и существенно неполны. В них лишь косвенно наличестству-ют аффективно-личностные компоненты, состояния напряженности, тревожности, меры значимости, смыслы, ценности и пр. Преобладают мотивационно-целевые и оперативно-техни-
ческие компоненты Д. Т.о., теоретическое воспроизведение Д. не только схематично, но и существенно неполно. Объяснение состоит в том, что изучалась не Д. в целом, а ее основная единица: изучались действия, входящие в состав Д. и вырванные в целях изучения из контекста Д. Юдин справедливо заметил, что квинтэссенцией психологической теории Д. оказалось знание о действиях; размышления ее создателей о действии значительно интересней и содержательней, чем о Д. Сказанное относится не только к изучению Д. как таковой (как некоторого инварианта), но и к изучению отдельных видов Д., напр. общения, игры, учения, труда. Они крайне редко рассматривались в полном объеме. Преобладало изучение компонентов. Да и сама ситуация исследования Д. накладывает на нее и на испытуемого такие ограничения, что Д. перестает отвечать ее исходному смыс-лообразу как свободной Д., т.е. когда есть свобода в постановке цели, выборе или создании средств и т.д.
Психология и психологи имеют дело с навязанными или заданными, вынужденными формами Д.; еще чаще - с зародышевыми видами Д., ее эмбрионами, напр., когда речь идет о ведущей Д. общения у младенца или о ведущей Д. учения у младших школьников. Они заслуживают скорее наименования «пра-деятельность» (Б.Г. Мещеряков).
Сказанное вовсе не умаляет реальных достижений, имеющихся в рамках деятельностного подхода. Однако о психологической теории Д. говорить преждевременно. Более адекватно говорить о проекции категории Д. на психологию. При этом взят лишь один из вариантов этой категории - гегелевско-марксо-вый - и оставлены в стороне др. варианты, напр. праксеология, прагматизм, философская антропология.
Психологи пока шли от Д. к психике, к сознанию и личности, пытаясь их
понять, привлекая категорию Д. Но ведь последняя сама нуждается в понимании и объяснении с т.зр. психологии. А по пути от сознания, личности, души и духа к Д. психология делает лишь первые робкие шаги. Необходимо преодолеть устоявшийся схематизм сознания психологов, что предметная Д., якобы лишенная модуса психического, погружаясь извне внутрь, рождает психику или становится психической. В свое время Ч. Шеррингтон искал место памяти и предвидения в действии, а не в мозге, «не внутри». Аналогично Рубинштейн предполагал, что действие в зачатке содержит все элементы психики, включая эмоции. Д. и действие насыщены когнитивными и аффективно-личностными компонентами, которые слабо отражены в приведенных выше схемах.
Бедность психологической интерпретации Д. не безобидна. Дело даже не в том, что с помощью одного абстрактного и скудного по содержанию понятия объясняются др., более содержательные. Кажущаяся простота Д. создает иллюзию легкости ее проектирования, программирования и управления: поставил цель, предоставил средства, задал результат, создал соответствующую социальную ситуацию, или контекст достижения цели, установил правила-нормы, организовал сообщество, разделил обязанности между участниками, внушил «обманы путеводные», пообещал вознаграждение (или запугал) - «замотивировал», назвал организованное сообщество группой, коллективом, орденом, партией, классом, «собором со всеми» - и успех гарантирован. Конечно, для успеха нужен еще талантливый режиссер, лидер, вождь, менеджер, секреты Д. которого, впрочем, остаются его секретами. Иллюзия простоты усугубляется также представлением участников подобного предприятия как безличных функционеров, не имеющих собственного Я, являющихся
органами Д. Отсюда один шаг до бессубъектной Д., до «человеческого фактора», «человеческого материала», «пушечного мяса» и т.п. На такой «пустяк», как свободная Д. свободной личности, можно не обращать внимания.
Только несвободная Д. м.б. объектом проектирования, поэтому о нем следует говорить более корректно и осторожно, чтобы административный восторг не опережал знания о проектируемом, программируемом, управляемом объекте. Человеку свойственно протестовать, когда его используют. Жизнь, живое, личностное упорно сопротивляются не только концептуализации и схематизации, но и проектированию. Д. - это органическая система и как таковая сама создает недостающие ей органы и отторгает искусственные, когда последние противоречат ее органике, ее внутренней форме. С.Л. Франк отличал внешнюю организацию общественной жизни (Д. - одна из ее форм) от внутренней органичности. Он писал, что все органическое, живое, живущее внутренним единством не м.б. организовано. Единство и оформленность не извне налагаются на раздробленность и бесформенность частей, а действуют в них самих, изнутри пронизывая их и имманентно присутствуя в их внутренней жизни. Можно сказать, что это максималистская т. зр., но не более чем внешне навязываемое, назначаемое, напр. единство сознания и Д.
Следует напомнить, что тоталитарные режимы накопили большой опыт внешней организации и «проектирования» жизни и Д. народных масс, манипулирования их сознанием, но и они не смогли бы достичь успеха. Эти режимы (напр. в СССР и Германии) не имели претензий к психологическим исследованиям (теориям) Д. Их агрессию вызывали психологические исследования сознания.
Итак, исследования свободного действия и свободной Д. - это вызов психологии. Конечно, принимая его, она должна использовать все ценное, что накоплено в рамках деятельностного подхода. При этом нужно облегчить объяснительные функции категории Д. и сместить центр тяжести на ее исследование. В происходившем с психологической теорией Д. была определенная логика. Любое представление, будь то представление о Д., о сознании, об установке и т.п., превращенное в средство объяснения др. реальности (в т.ч. психической), как писал Маркс, подвергается испарению путем превращения его в абстрактное определение. Эти абстрактные определения необходимы, ибо на их основе возможно воспроизведение конкретного путем мышления. Вторая же часть работы была проделана, да и то частично, лишь эмпирически. Когда она будет проделана методологически и теоретически, то можно будет говорить о теории Д.
ЗНАНИЕ (англ. knowledge)
З. нередко смешивают с опытом, с пониманием, с информацией, отражением. Наряду с этим сплошь и рядом смешивается подлинное понимание, эрудированность и информированность. В обыденном мнении грани между ними размываются, как и грани между З. и информацией. Тем не менее такие грани существуют. З. всегда чье-то, кому-то принадлежащее, его нельзя купить, украсть у знающего (разве что вместе с головой), а информация - это ничейная территория, она безлична, ею можно обменяться или украсть, что часто и происходит. К этой разнице чувствителен язык. Есть жажда З. и есть информационный голод. З. впитываются, в них впиваются, а информация жуется или глотается (ср. «глотатели пустот, читатели газет»). Жажда З., видимо, имеет духовную природу: «духов-
ной жаждою томим». Однако и одной, и др. жажде испокон века противостоят «суета сует и томление духа».
Н.Л. Мусхелишвили и Ю.А. Шрейдер (1998) считают З. первичным понятием. Не определяя З., они привели 4 метафоры З., имеющиеся в культуре. Античная метафора - «восковой таблички», на которой отпечатываются внешние впечатления. Более поздняя метафора -«сосуда», который наполняется либо внешними впечатлениями, либо текстом, несущим информацию об этих впечатлениях. В данных метафорах З. неотличимо от информации, соответственно главное средство учения - память, которая идентифицируется с опытом. След. метафора - «родовспоможения» - это метафора Сократа: у человека есть З., которое он не может осознать сам, и ему нужен помощник, наставник. Последний майевтическими методами помогает родить это З. Наконец, евангельская метафора - «выращивания зерна»: З. вырастает в сознании человека, как зерно в почве, т.е. З. не детерминируется лишь внешним сообщением; оно возникает как результат познающего воображения, лишь стимулированного сообщением. В сократовской метафоре отчетливо указано место педагога-посредника, в евангельской
- оно подразумевается. Здесь познающий выступает не как «приёмник», а как источник собственного З. и, как минимум, - в качестве «преемника» др. З.
В двух последних метафорах речь идет по сути дела о событии знания или его событийности. А.М. Пятигорский (1996) различает «событие З.», «З. о событии» и «З. о событии З.». Средний член - «З. о событии» - ближе к информации, а первый и третий - это З. в подлинном смысле слова: З. как со-бы-тие, от которого один шаг до сознания. Со-бытийное знание и сознание субъективны, осмысленны, аффективны. Эти свойства З. и сознания делают
их живыми образованиями или функциональными органами индивида.
Каковы бы ни были его источники и происхождение, З. о мире, о человеке, о себе имеется у каждого, и оно существенно отличается от научного З. даже тогда, когда принадлежит ученому. Это З. живого о живом, т.е. живое З. (См. Знание живое, Человекознание).
ЗНАНИЕ ЖИВОЕ (англ. living knowledge) - понятие «З.ж.» в нач. ХХ в. использовали Г.Г. Шпет (1914, 1922), С.Л. Франк (1915, 1917, 1923). Такое знание м.б. как до-теоретическим, до-на-учным, так и включающим в себя научное знание. В книге «Живое знание» (1923) Франк говорит о живом психологическом знании. Главными признаками З.ж. являются открытость и недосказанность. Оно строится на связи науки и искусства. Искусство на столетия опережает науку в познании неживого и особенно живого. Наука расчленяет, анатомирует, дробит мир на мелкие осколки, которые не склеиваются, не компонуются в целостную картину. Особенно она преуспела в своей дезинтегративной деятельности, изучая человека. Искусство порождает иное знание, сохраняет мир целостным, постоянно напоминая науке о существовании целостного, неосколочного мира. (См. также Психологическая педагогика, Психология искусства, Че-ловекознание).
З.ж. - это соцветие разных знаний. Оно включает не только знание о чем-либо, но и знание чего-либо. Оно представляет своего рода интеграл:
1) знание до знания (предзнаковые формы знания, мироощущение, некон-цептуализируемые образы мира, бессознательные обобщения и умозаключения, память-привычка, память души, операциональные и предметные значения, житейские понятия неизвестного нам происхождения и т.п.), т.е. «неявное знание» (М. Полани);
2) знание как таковое (формы знания, существующие в институционализированных образовательных системах, в науке);
3) знание о знании (отрефлексиро-ванные формы знания: «На том стою и не могу иначе» (М. Лютер); или «знающее знание» (И.Г. Фихте);
4) незнание;
5) незнание своего незнания; согласно Я. Коменскому, - это источник безрассудства, дерзости, самонадеянности;
6) знание о незнании (влекущая, приглашающая сила: «Я знаю только то, что ничего не знаю»); согласно Комен-скому, - это источник жажды знания, начало мудрости.
Особый вид знания (незнания?) - это тайна: «Тайна - это знание о незнании некоторого знания, а точнее - это эмоциональное переживание незнания некоторого знания» (К. Пигров). М.К. Мамардашвили приводит фр. сентенцию: «Без тайны - животная жизнь; жизнь человеческая - тайна; культура -способность удержания тайны».
Знание о незнании содержит нечто большее, чем просто знание. Это отношение к знанию, сознание наличия или отсутствия знания. Имеется проблема, которую следует не столько решить, сколько осознать и держать. Какую задачу должно решать образование? Формирование твердых знаний или открытие знания о незнании? Или обе? И наконец, какую задачу оно решает в действительности?
Конечно, перечисленные виды знания и незнания не являются «чистыми культурами». Это, скорее, доминанты целого знания. Но с этими доминантами приходится сталкиваться, и их полезно учитывать в образовательной практике. Ибо в предельном или чистом виде, т.е. взятые отдельно, они таят опасность превращения в формы законченного невежества.
З.ж. при всей своей неизмеримости и концептуальной неопределенности есть «жизнь, истина и путь». Не так уж мало людей делают получение и накопление такого рода знаний целью и смыслом жизни. Главные достоинства З.ж. состоят в том, что человек узнает себя в нем, оно не выступает в качестве чуждой (отчужденной) для него реальности или силы.
А.М. Пятигорский подчеркивает, что содержание знания всегда вторично, производно по отношению к событию знания. Акт получения знания (или «акт знания») порождает содержание этого знания, а не наоборот. Здесь подчеркнута не только действенная и деятельностная, но и со-бытийная природа знания. Любой текст, будь то живая Природа, живой Космос или Культура, с одной стороны, сопротивляется чтению и интерпретации, а с др. -взыскует читателей и интерпретаторов, число которых не убывает.
Знание о незнании иногда может свидетельствовать о знании больше, чем само знание. Знание до знания, незнание, знание о незнании есть условия всякого знания. Человек м.б. terra incognita, но не м.б. tabula rasa.
ДУХОВНОСТЬ (ДУХОВНОЕ,
ДУХ). Д. называют поиск, практическую деятельность, опыт, посредством которых субъект осуществляет в самом себе преобразования, необходимые для достижения истины, для самоопределения. Точнее, Д. - духовно-практическая (не утилитарная) деятельность по самосозиданию, самоопределению, духовному росту человека. Без нее невозможны ни самостоянье человека, ни величие его.
Д. есть условие движения к вершинной психологии, которая, согласно Л.С. Выготскому, определяет не глубины, а вершины личности. Движение к ним «снизу», лишь со стороны предметной деятельности или со стороны
фрейдовского Оно, как бы ни была важна их роль в развитии человека, не только бесплодно, но и опасно. Такое движение неотвратимо приводит к чело-веку-машине, к искусственному интеллекту, к искусственной интеллигенции. Движение «снизу» обязательно должно быть дополнено движением «сверху», со стороны Духа. Психологи и педагоги, которые поставят себе такую цель, должны будут погрузиться в духовный опыт человечества, с тем, чтобы расширить свое сознание и укрепить собственный дух.
Для этого полезно обратиться к след. забытым наукой словосочетаниям не как к странным метафорам, а как к предмету серьезных научных размышлений и исследований.
1-й ряд - оптимистический,, вдохновляющий, духотворящий: Духосфе-ра, Духопроводность, Сила Духа, Памятник Духа, Печать Духа, Культура Духа. Эпитет «духовный» прилагается к след. словам: вертикаль, субстанция, материнство, лоно, созревание, близость, потенции, организм, конституция, генофонд, установка, фон, начало, опора, устои, ситуация, зеркало, облик, здоровье, равновесие, единство, измерение, красота, взор, нерв, свет, обоняние, личность, жажда, поиск, руководство, обновление, потребности, способности, практика, производство, оборудование, мастерская, уклад, упражнения, развитие, рост, общение, результат, подвиг, возраст, расцвет, наследие, царство, род, родина, щедрость, самоопределение, самоотречение, аскеза, величие, бытие, жизнь, перспектива, вселенная...
2-й ряд - пессимистический, трагический: нечистый дух, злой дух, нищета духа; здесь эпитет «духовный» прилагается к словам с отрицат. коннотацией: варварство, слабость, слепота, нагота, искушение, ложь, спячка, идол, насилие, геноцид, капитуляция, раб-
ство, рынок, онанизм, ничтожество, маразм, самообнажение, разброд, небытие, смерть, преисподняя...
За этими перечнями стоит онтология (анатомия, физиология, реальные средства, инструменты и функции) духа, зафиксированная в языке, в искусстве, в религии, в бытийных слоях народного сознания, в народной памяти и поведении. И от этого богатства отказалась научная психология! Поскольку природа Духа есть свобода («Дух дышит, где хочет»), то игнорирование Духа - это одна из причин, м.б. даже главная, капитуляции психологии перед явлением свободы, будь то свободная воля, свободное действие или свободная личность.
В этих перечнях названо, поименовано то, без чего не м.б. сознательного пересмотра себя, самопроверки, самоосуждения. Не м.б. ни смирения, ни одоления гордыни и самообожения, ни подвижничества, ни личного и общественного покаяния. Без этого не м.б. ни возрождения, ни выпрямления духа. Наука, философия и религия не обладают монополией на изучение Д. и природы духа. Иное дело, что у теологии имеется огромный опыт в познании духа, и современной науке полезно вначале хотя бы его признать!
Против утилитарной интерпретации духа резко протестовал Г.Г. Шпет: «Только дух в подлинном смысле реализуется - пусть даже материализуется, воплощается и воодушевляется, т.е. осуществляется в той же природе и душевности, но всегда возникает к реальному бытию в формахкультуры. Природа просто существует, душа живет и биограф-ствует, один дух наличествует, чтобы возникать в культуру, ждет, долготерпит, надеется, все переносит, не бесчинствует, не превозносится, не ищет своего... Дух - источник всяческого, в т.ч. и любви. Дух - не метафизический Сезам, не жизненный эликсир, он реален не «в
себе», а только в признании. «В себе» он только познается, в себе он только идея. Культура, искусство - реальное осуществление. Дух создается...» (Сочинения.
- М., 1989. - С. 359).
А.С. Пушкин, невзирая на зубоскальство дикарей, на понятном, хотя бы по буквам, для них языке запечатлел раз и навсегда о всяком истинном творческом духе: «Мы рождены для вдохновенья, для звуков сладких и молитв». Из истории культуры никакие электрификаторы, никакие Сальери отныне уже не вытравят этих слов, и эти слова будут волновать человека, пока не будет упразднен сам язык Пушкина. У Пушкина это было уже спонтанным творчеством духа, манифестацией какого-то забитого и забытого, но не угасшего вовсе порыва рус. духа. Теперь требовалось его рефлексивное осознание и уяснение (Шпет).
Эти слова были написаны почти 80 лет назад, а рефлексивное осознание и уяснение проходило на фоне запретов и убийств писателей и поэтов, философов и ученых, в их числе и автора этих слов. Уяснение продолжается и сегодня. И все же Шпет был прав: пушкинские слова вытравить не удалось, не удалось остановить и творчество духа, хотя усилия предпринимались неимоверные. До чего нужно было довести большого философа - М. Мамардашвили, чтобы он воскликнул: «Д. - это не болезнь!». Важнейшим признаком Д., как объяснял нам А.А. Ухтомский, является доминанта на лицо другого. Лишь в этом случае о человеке можно говорить как о лице.
ДУША (англ. soul; греч. yuch; лат. anima).
1. Д. - в этнологическом отношении. Верование или убеждение, что наша мысль, чувство, воля, жизнь обусловливаются чем-то отличным от нашего тела (хотя и связанным с ним, имеющим в нем свое местопребывание), свойственно, вероятно, всему человечеству
и м.б. констатировано на самых низких ступенях культуры, у самых примитивных народов (см. Анимизм). Происхождение этого верования м.б. сведено, в конце концов, к самочувствию, к признанию своего «Я», своей индивидуальности, более или менее тесно связанной с материальным телом, но не тождественной с ним, а только пользующейся им как жилищем, орудием, органом. Это «Я», это нечто духовное, или, в более примитивном представлении, движущее начало, «сила», находящаяся в нас, — и есть то, что первобытный человек соединяет с представлением о «Д.» («Энц. словарь» Брокгауза и Эфрона, 1893. - Т. 11. - С. 277).
2. Д. до середины XIX в. была не только темой философских и теологических размышлений, но и предметом изучения психологии. С нач. развития экспериментальной психологии Д. оказалась лишь номинальным предметом научной психологии, стремившейся уподобиться естественным наукам. Ее непосредственным предметом стала психика. Психология пожертвовала Д. ради «объективности» своей «субъективной» науки. Психологи не отрицают существования Д., но воздерживаются от ее изучения, стараются избегать щекотливых вопросов о ее природе, передают Д. и дух по ведомству философии, религии и искусства.
Утрата Д. для психологии не безобидна. Она расплачивается за нее перманентным кризисом, доминантой которого является неизбывная тоска по целостности психической жизни. В поисках целостности психологи перебирают различные методологические принципы, порой нелепые (вроде принципов детерминизма или системности), ищут и перебирают различные единицы анализа, «клеточки», из которых якобы выводимо все богатство психической жизни. В роли таких единиц выступали и выступают ассоциация, реак-
ция, рефлекс, гештальт, операция, значение, переживание, установка, отношение, акт отражения, акция, действие и т.п. Безрезультатность подобных поисков заставляет психологов возвращаться к Д., размышлять о ее возможной онтологии. Они вольно или невольно следуют рекомендации М. Фуко: «к главному идешь пятясь.».
Многое в философских и психологических размышлениях о Д. сохранилось от мифологии (см. 1). Аристотель рассматривал Д. как причину и начало живого тела, признавал Д. сущностью, своего рода формой естественного тела, потенциально одаренного жизнью. Сущность же есть осуществление (энтелехия), т.о. - Д. есть завершение такого тела. Значит, по Аристотелю, Д. есть сила. Важнейшая ее функция состоит в предвидении: «[Душа] есть известное осуществление и осмысление того, что обладает возможностью быть осуществленным» (О душе. - М., 1937. - С. 42). Д. ищет и ориентируется на будущее, которого еще нет, и сама набрасывает контуры будущих событий. Но она же, согласно И. Канту, воспринимает внутренние состояния субъекта, т.е. воспринимает и оценивает настоящее, без чего невозможен поиск и не нужно будущее. Значит, Д., как минимум, жилица двух миров: настоящего и будущего, обладающая к тому же формообразующей силой или энергией. Об этом же говорит Платон, миротворческая фантазия которого породила замечательный образ Д. Он уподобил ее соединенной силе окрыленной пары коней и возничего: добрый конь - волевой порыв, дурной конь - аффект (страсть). Возничий - разум, который берет что-то от доброго и что-то от дурного коня.
В большинстве смыслообразов Д. присутствуют с небольшими вариациями все перечисленные атрибуты Д.: познание, чувство и воля. У Августина главными способностями Д. выступа-
ют память, разум и воля. Если к.-л. из атрибутов отсутствует, Д. оказывается ущербной. Напр., Л.Н. Толстой писал, что полководцы лишены самых лучших человеческих качеств: любви, поэзии, нежности, философского сомнения. Наличие всех атрибутов Д. (разума, чувства, воли, добавим и память) не гарантирует ее богатства. Глубокий ум, высокий талант, замечательное профессиональное мастерство м.б. отравлены гордыней, завистью, которые опустошают Д., убивают дух. М.б., платоновской соединенной силе не хватает крыльев?! Подобное объяснение красиво. И хотя его трудно принять в качестве определения, из него следует, что Д. нельзя свести к познанию, чувству и воле. Д. - это таинственный избыток познания, чувства и воли, без которого невозможно полноценное развитие их самих.
Признание реальности Д. неминуемо влечет за собой вопрос о ее онтологии. Аристоксен (ученик Аристотеля) утверждал, что Д. есть не что иное, как напряженность, ритмическая настроенность телесных вибраций. В этом же духе рассуждал Плотин. Отвечая на вопрос, почему красота живого лица ослепительна, а на мертвом лице остается лишь след ее, он писал, что в нем нет еще того, что притягивает взгляд: красоты с грацией. А. Бергсон по этому поводу замечает: «Не зря называют одним словом очарование, которое проявляется в движении, и акт великодушия, свойственный Божественной добродетели, - оба смысла слова «grace» составляли одно».
Близкие мысли высказывали естествоиспытатели. А.Ф. Самойлов, оценивая научные заслуги И.М. Сеченова, говорил: «Наш известный ботаник К.А. Тимирязев, анализируя соотношение и значение различных частей растения, воскликнул: «лист - это есть растение». Мне кажется, что мы с таким же правом могли бы сказать: «мышца - это есть
животное». Мышца сделала животное животным... человека человеком».
Продолжая этот ход рассуждений, можно спросить: что есть Д.? Телесный организм занят. М.б., это есть грация или, в терминах Н.А. Бернштейна, живое движение? Именно на конечных участках действия Ч. Шеррингтон локализовал ее атрибуты (память и предвидение). К этому следует добавить утверждение Р. Декарта о том, что действие и страсть - одно.
А.А. Ухтомский придал подобным размышлениям вполне определенную форму. Поставив перед собой цель познания анатомии человеческого духа (Н.В. Гоголь назвал бы его «душевным анатомиком»), Ухтомский ввел понятие функционального органа индивида. Такой орган есть всякое временное сочетание сил, способное осуществить определенное достижение. Такими органами являются движение, действие, образ мира, воспоминание, творческий разум, состояния человека, даже личность. В своей совокупности они и составляют духовный организм. По мысли Ухтомского, эти органы, сформировавшись, существуют виртуально и наблюдаемы лишь в исполнении, т.е. в действии, в поступке, в эмпирическом действительном бытии. Здесь нет противоречия; так, остановку можно рассматривать как накопленное движение. Таков, напр., образ, представляющий собой эйдетическую энергию, накопленную по ходу его формирования. Такая энергия при санкции Д. и смелости духа воплощается в действие, в про-изведе-ние. По сути дела, Ухтомский пришел к выводу об энергийной проекции духовного организма (сочетание сил), в котором имеется место Д.
Было бы преждевременно и опрометчиво идентифицировать функциональные органы, которым несть числа, с Д., но нельзя не заметить, что они со-природны Д., поэтому она и может
«распоряжаться» ими. Др. словами, Д. выполняет формообразующую функцию, она и сама есть «форма форм». Бывает, что Д. и сознание намечают к созданию органы себе на погибель: «Душу сражает, как громом, проклятие: /Творческий разум осилил - убил» (А. Блок).
Принятие положения об энергий-ной природе Д. облегчает обсуждение вопросов о ее местоположении и функциях. В частности, становится понятным положение Гегеля: «Д. есть нечто всепроникающее, а не что-то существующее только в отдельном индивиде». Д. может находиться между людьми. Возможно даже единение душ. Д. - это дар моего духа другим (М.М. Бахтин). Именно в этом смысле Д. не может погибнуть, она переходит к другому. Конечно, если этот дар будет принят в себя другим и если последний обладает благодарной памятью, Д. сохраняет авторство дарителя. Когда-то в русском языке «духовная память» была эквивалентна «завещанию». Д. - удивительный дар, который от дарения не скудеет, прирастает: чем больше даришь, тем больше остается дарителю. Положение о том, что Д. есть дар духа, не противоречит гегелевскому определению духа: дух есть система движений, в которой он различает себя в моментах и при этом остается свободным. Значит, Д. соприродна не только функциональным органам, но и духу.
Еще одно: «место Д. там, где соприкасаются внешний и внутренний миры, где они проникают друг в друга. Оно в каждой точке проникновения» (Нова-лис). На языке В.Ф. Гумбольдта и Г.Г. Шпета это место между внешней и внутренней формами, в точках их взаимодействия и взаимопроникновения. Обе формы связаны отношениями взаимного порождения. Внешнее рождается внутри, а внутреннее рождается вовне. Находясь между ними или
объемля их, Д., скажем мягко, координирует их взаимодействие. Возможно, Д. ощущает (сознает) неравенство внешней и внутренней форм и тем самым выступает источником идей, чувств, действий, в конце концов, источником и движущей силой развития.
Элиот сказал: то, что впереди нас, и то, что позади нас, ничто по сравнению с тем, что внутри нас. В каждом человеке имеются археологические, или ар-хетипические, пласты, виртуальные формы поведения, деятельности, знаний, опыта, нераскрытых способностей. Все они труднодоступны не только постороннему наблюдателю, но и их носителю. Бывает, что все это богатство, как вода, сковано льдом. «Д. расковывает недра» (О. Мандельштам) и т.о. позволяет им обнаруживать и реализовывать себя. Бодрствующая Д. всегда находится на грани, на пороге преобразований.
Итак, существуют, как минимум, три пространства «между» или три границы, где располагается Д.: между людьми, внешней и внутренней формами самого человека, между прошлым и будущим. Она выполняет огромную работу, связывая все перечисленные пары по горизонтали, а возможно, и по вертикали. Идея пограничья Д. заслуживает самого пристального внимания. Бахтин писал, что культура не имеет собственной, замкнутой в себе территории: она вся расположена на границах. Каждый культурный акт существенно живет на границах: отвлеченный от границ, он теряет почву, становится пустым, заносчивым и умирает. Так же обстоит дело с Д. Замкнувшись исключительно на себе или в себе, она деградирует.
Пограничье Д. не противоречит тому, что она может проявлять себя вовне. Шпет писал: «Вообще, не потому ли философам и психологам не уда-
валось найти «седалище Д.», что его искали внутри, тогда как вся она, Д., вовне, мягким, нежным покровом облекает «нас». Но зато и удары, которые наносятся ей, - морщины и шрамы на внешнем нашем лике. Вся Д. есть внешность. Человек живет, пока у него есть внешность. И личность есть внешность. Проблема бессмертия Д. была бы разрешена, если бы была решена проблема бессмертного овнешнения» (Соч. - М., 1989. - С. 363-365).
Д. м.б. также высокой и низкой, большой и малой, широкой и узкой, даже тесной. Поэты говорят, что Д. имеет свои пределы: пределы Д., пределы тоски. Значит, при всем своем по-граничьи Д. имеет и свое пространство, но пространство совершенно особое. Пространство Д., ее чертоги не описываются метрическими и даже топологическими категориями, хотя свою топологию Д. имеет. Топология Д. - не единственная, а множественная, топология не сциентистская, а гуманитарная, предполагающая взаимную, определяемую смыслом обратимость пространства и времени.
Пространство и время Д. - это предмет размышлений об увлекательной и бесконечной области хронотопии (см. Хронотоп) сознательной и бессознательной жизни человека.
Д. не только намечает к созданию новые функциональные органы, но санкционирует, координирует и интегрирует их работу. Одновременно с этим она сама раскрывается все полнее и полнее. Возможно, в этой работе Д. таится искомая учеными и художниками целостность человека, являющаяся камнем преткновения для психологии, давно мечтающей собрать воедино уже детально изученные изолированные психические функции и ищущей законы их взаимодействия. Поиски онтологии Д. должны быть продолжены. Щ
