CC BY
177
Вестник ПСТГУ
II: История. История Русской Православной Церкви.
2013. Вып. 3 (52). С. 126-132
Девятнадцать тезисов диссертации протоиерея Георгия Флоровского «Историческая философия Герцена»
Документ представляет собой тезисы магистерской диссертации «Историческая философия Герцена» известного русского философа и богослова протоиерея Г. В. Флоровского, защищенной 3 июня 1923 г. в Праге. Тезисы были составлены самим Флоровским и озвучены им во время диспута на защите диссертации. Текст источника публикуется впервые.
Публикуемый документ находится в архиве Эндрю Блейна (Andrew Blane Papers), переданном на хранение Мэтью Бейкеру Документ носит название «Положения к диссертации приват-доцента Георгия В. Флоровского “Историческая философия Герцена”, представленной на соискание ученой степени магистра философии». Документ состоит из пяти машинописных страниц, напечатанных с использованием дореволюционной орфографии. Отметим, что вопрос о сохранении старой орфографии был для Флоровского принципиальным. Вот, что писал он по этому поводу П. П. Сувчинскому, с которым его в начале 1920-х гг. связывало евразийское движение: «Свою личную книгу я не согласен печатать по “новой орфографии”, в которой объективно вижу убиение русской культуры, а субъективно — ощущаю веяние духа сперва безверного кадетизма, а потом одержимого коммунистического сатанизма (в общем — “жидокадетство”)»1. Учитывая изменение исторической ситуации, в данном издании тезисы Флоровского приводятся все же согласно правилам современной орфографии.
О том, что именно девятнадцать тезисов были зачитаны на защите диссертации, упоминает А. С. Изгоев в «Письме из Праги», опубликованном диаконом П. Л. Гаврилюком в статье «Авторский текст диссертации прот. Георгия Флоровского “Историческая философия Герцена”: Новый архивный материал и ре-
1 Флоровский Г. В. Письмо П. П. Сувчинскому, 12 февраля 1922 (см.: Брмишин О. Т. Письма Г. В. Флоровского П. П. Сувчинскому (1922—1923) // Ежегодник Дома русского зарубежья имени Александра Солженицына. М., 2011. С. 547). В конце письма (с. 548) имеется постскриптум, из которого следует, что Флоровский был готов пожертвовать болезненным для него вопросом орфографии ради публикации диссертации: «А новая орфография мне очень не по нутру. Неужели необходимо капитулировать? Если да. то пусть! А все-таки противно».
конструкция композиции»2. Таким образом, на основании упоминания Изгое-ва, а также названия «Тезисов», авторство обсуждаемого документа не подлежит сомнению. Диссертация и «Тезисы» были напечатаны на разных печатных машинках, о чем можно судить по отличающемуся стилю букв, а также по размеру пробелов между буквами, словами и строками. В отличие от диссертации, напечатанной на листах нестандартно длинного формата, «Тезисы» были напечатаны на листах формата А4. Бумага «Тезисов» носит следы бблыпего пожелтения, нежели машинописная часть диссертации. Судя по сравнительно меньшей разборчивости текста, сохранившаяся машинопись «Тезисов» была не оригиналом, а одной из гектографированных копий.
Тезисы I, IV и V суммируют содержание «Введения» к диссертации; тезисы VI—IX касаются содержания первой главы («Молодые годы Герцена»); тезисы X—XIV примерно соответствуют второй главе («Споры сороковых годов»); тезисы XV—XVII касаются по преимуществу главы «Кризис романтизма», тогда как тезисы II, III, XVIII и ХГХрезюмируют заключение диссертации. Таким образом, «Тезисы» подтверждают гипотезу диакона П. Л. Гаврилюка о том, что редакция диссертации, относящаяся к июню 1923 г., состояла из пяти основных частей: введения, трех глав и заключения.
Вступительная статья и публикация М. Бейкера и диакона П. Гаврилюка
ПОЛОЖЕНИЯ
К ДИССЕРТАЦИИ ПРИВАТ-ДОЦЕНТА ГЕОРГИЯ В. ФЛОРОВСКОГО «ИСТОРИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ ГЕРЦЕНА»
представленной на соискание ученой степени магистра философии
I. История русской философии начинается в тридцатые годы прошлого столетия творческим усвоением систем немецкого идеализма, его тем и заданий на почве напряженного историко-патриотического и культурнофилософского раздумья.
II. Основная философская апория, задачу преодоления которой унаследовала у немецкого идеализма рождавшаяся русская философская мысль, сводилась к примирению понимания мира, как «вечной системы» и понимания его, как «жизненного порыва», «творческой эволюции», онтологически-реального времени, — иными словами к синтезу гегельянского панлогизма [и] шеллингианской романтики.
2 Гаврилюк П., диакон. Авторский текст диссертации прот. Георгия Флоровского «Историческая философия Герцена»: Новый архивный материал и реконструкция композиции // Вестник ПСТГУ. Серия II: История. История Русской Православной Церкви. 2013. № 1 (50). С. 63-81.
III. Для романтизма характерен жизненно-практический подход к философским проблемам, воспринимаемым под знаком культурно-творческого преображения жизни, и потому историософическая проблема, проблема «смысла истории» в его соотношении со смыслом личной жизни и индивидуального творчества выступает здесь на первый план, тесно связываясь с общественно-философским исканием нормального сочетания начал личного самоопределения и общественного порядка.
IV. Духовное развитие Герцена отличается высокой степенью внутренней цельности и органической связности и единства, причем общефилософская установка его сознания типично-романтическая: Герцен прежде всего вдумчивый созерцатель и истолкователь жизни, и общепринятое понимание его, как политического деятеля и пропагандиста покоится на тенденциозно-искажающем восприятии его жизни и творчества.
V. В развитии и с т о р и о с о ф и ч е с к и х идей и исторических представлений Герцена мы не замечаем нигде резких переломов и скачков, а только постепенное раскрытие и разрастание не изменяющейся на всем протяжении его жизни основной интуиции радикального индивидуализма, происходящее, однако, на фоне крайне напряженной и судорожно-бурной личной жизни, все течение которой благоприятствовало повышенной чуткости к индивидуалистическим воздействиям.
VI. В ранний, доссылочный период Герцен находится под преобладающим влиянием немецкой романтической литературы и особенно поэзии Шиллера, к которому в студенческие годы присоединяется влияние шеллин-гианской натурфилософии, недолго сохраняющее свою власть над его мыслью; несомненное влияние сенсимонизма не должно быть преувеличиваемо и, будучи засвидетельствовано в «Былом и Думах», произведении позднем, пристрастно задуманном и психологически недостоверном, не может быть обнаружено на сохранившихся произведениях до ссылочной поры и вообще всего русского периода литературной деятельности Герцена.
VII. Распространенное представление об изначальной безрелигиозности Герцена и об обусловленности религиозного мистицизма вятских лет (переписка с Наташей) сторонними влияниями опровергается собственными самосвидетельствами Герцена в письмах и заметках ранних лет; с религиозной стороны воспринимался им и сенсимонизм, — но эта религиозность Герцена была псевдорелигиозностью, вдохновляясь, как вообще в романтизме, безличным ощущением «божественного», а не трезвенным восприятием Личности Божией.
VIII. Уже в ранние, доссылочные годы в сознании Герцена складывается типичное для романтики и раннего социализма истолкование переживаемой
современности, как критического момента смены разнородных культур, сопоставляемого с эпохой падения Рима и возникновения христианства, это сравнение постоянно повторяется у Герцена на всем протяжении его жизни, и его понимание современности осмысляется в общей концепции катастрофического хода истории, восходящей к преломленным чрез натурфилософию идеям тогдашнего естествознания и впоследствии раскрывающееся в учении о катастрофической смене культурно-исторических типов.
IX. По романтическим образцам все в тот же доссылочный период у Герцена складывается идеал вдохновленной творческой жизни, кипящей бурным избытком нерастраченных и несдерживаемых сил, на почве которого еще в России зарождается мысль о законченности периода западноевропейской исторической гегемонии о всемирно-историческом призвании России, как страны молодой и «неисторической»; последняя характеристика, быть может, должна быть отнесена за счет влияния позднейших (по сравнению с «Философским письмом») воззрений Чаадаева.
X. Этот бурно-романтический идеал сочетается с иррационализмом, как учением о примате жизни над мыслью, не исчерпывающий ни статики, ни динамики существующего; иррационализмом Герцен обосновывает свой индивидуализм, как утверждение прав личности на самоопределение и противление отвлеченно-рассудочным нормам общественного уклада и ходячей морали. В этом смысле и нужно истолковывать относящиеся к самому началу сороковых годов его споры с «Московскими гегельянцами», в которых он отстаивал непокрываемый схемою логической планомерности творческий характер исторической жизни против гегельянского учения о сплошной разумности и логической предопределенности исторического процесса.
XI. В начале сороковых годов Герцен весьма внимательно изучает Гегеля и старается его преодолеть в духе ш ел л и н г и а н с к о - р о м а н т и ч е с к и х представлений об иррациональной неисчерпаемости переживания и о неповторимой ценности индивида; влияние Фейербаха, равно и народившегося младо-гегельянства при этом сказывается весьма мало, но зато очень сильное воздействие натурфилософских и естественно-научных идей (как Шеллинга, так и Гете). Этот этап развития Герцена отражается статьями о «Дилетантизме» и «Письмами об изучении природы».
XII. В сороковые годы в сознании Герцена отчетливо формируется догадка о «гибели Запада» и потому ярко-пессимистические оценки «Писем из Франция и Италии» нельзя сводить только к эмоциональному разочарованию; в основе их лежат еще в России сложившиеся представления о внутренней несвободе европейского сознания и связанной с этим с та р ч е с к и - д р я х л о й немощности западного человека.
XIII. На основе этих представлений Герцен сближался в сороковые годы со славянофилами, от которых его отделяла не столько «церковная стена», сколько недостаточная последовательность в развитии начал романтического индивидуализма, непреодолеваемая славянофилами концепция планомерности исторического процесса; психологически Герцен был ближе к «славянофилам», чем к «западникам», поскольку «человека» ставил выше «гражданина», начало личной свободы и полноты цельной жизни выше уравновешенного строя и порядка. Славянофильство и западничество должны быть рассматриваемы с культурно-психологической стороны, прежде всего, как два настроения или две психические установки, а идеалогическое оформление этих настроений образует уже вторичный и производный пласт; существует формально-идеалогическая близость между славянофильским учением об общине и церкви и утопичносоциалистическими идеями Герцена, равно противостоящими западническому государственничеству.
XIV. В основе исторических предчувствий Герцена лежит острое национально-патриотическое чувство и ощущение избыточности неиспробо-ванных сил; со всею яркостью развиваемое в эмигрантский период оно было налицо еще в России, преодолевая отрицательные оценки существующего порядка и внушая порою возведение их к ненародности Петровской реформы.
XV. В критическом анатомировании западного мира у Герцена переплетаются два разнородных ряда мысли: констатирование исторической древности Европы и критика антииндивидуализма европейской идеологии: Герцен их ясно не разграничивает и потому впадает в дурной натурализм, не охватывающий всей полноты его собственных прозрений и подрывающий его обоснование индивидуализма разрешением личности в необходимое порождение игры стихий. В этом заключается неизбежный тупик романтического иррационализма, не признающего вне личности ценностей и потому не преодолевающего категории необходимости, замаскированно сохраняемой в понятии случая.
XVI. Осознание трагедии Запада приводит Герцена к принципиальной критике теории предопределенного прогресса и к развитию учения о веерообразном3 ходе творческой эволюции истории; здесь углубляется раннее наметившееся отталкивание от гегельянства и панлогизма и вместе с тем закладывается основа для теории внутренне-несводимых народно-
3 О том, что Флоровский имел в виду прилагательное «веерообразный», а не «верообразный», свидетельствует употребление первого прилагательного в статье «О народах не-исторических» в применении к Герцену: «Герцен закладывает основы новой социологии, — увы, до сих пор еще не построенной, — социологии, основанной не на идее монофи-летического развития жизни, а на идее веерообразного расхождения ее путей» (Флоровский Г., прот. Из прошлого русской мысли / Под ред. Э. Блейна и др. М., 1998. С. 97). Статья была опубликована в первом евразийском сборнике «Исход к Востоку» (София, 1921).
исторических типов, намеченной еще в «Письмах об изучении природы» и подробно развиваемой в «Концах и Началах». Эта теория носит ярконатуралистический характер, растворяет историю в природе, как и позднейшая и аналогичная ей теория Н. Я. Данилевского, в чем их общее отличие от раннего славянофильства, опирающегося на противопоставление не столько естественных типов, сколько жизненных заданий-идеалов; однако и в славянофильстве н а т у р ал и с т и ч е с к и е уклоны вполне избегнуты не были.
XVII. Герцен раскрыл тупики логического провиденциализма, делающего невозможным свободно-творческое самоопределение и ответственное целепоставление в истории, но вместе с тем не смог преодолеть аналогичного тупика романтического иррационализма, подчиняющего все стихийной закономерности бывания, а логическая и натурально-стихийная закономерность равно внешни по отношению к лицу.
XVIII. Если Влад[имир] Соловьев был продолжателем славянофильских традиций в русской философии и вместе с ними оказался не в силах преодолеть логической скованности жизни, то по пройденному Герценом пути романтического иррационализма шел Достоевский, без всякого сомнения связанный с Герценом в своей критике европейской жизни; но Достоевский прошел дальше Герцена и в своей метафизической поэзии наметил искомый синтез «систематического» и «творческого» моментов бытия — в идее полной разобщенности двух миров: божеского и человеческого, соприкасающихся свободно, т.е. не необходимо, но «случайно» и в тройственности мировых начал: Бог, как Личность, природа и человек.
XIX. Если в мировой историко-философской перспективе можно назвать Достоевского пророком того следующего синтетического этапа, которым преодолеваются имманентные апории после кантовского немецкого идеализма, то в русской перспективе надо между Гегелем и пророчествами Достоевского вставить Герцена, как критика гегельянства и, так сказать, «стилизатора» романтического иррационалистическо-индивидуалистического замысла, доведшего его до предельных выводов.
Ключевые слова: прот. Георгий Флоровский, Александр Герцен, славянофилы, западники, романтизм, Гегель, Шеллинг, философия истории, Владимир
The Nineteen Theses of Georges Florovsky’s Dissertation,
“The Hertsen’s Philosophy of History”
M. Baker, P. Gavrilyuk
Paul Gavrilyuk recently reconstructed Georges Florovsky’s dissertation, “Hertsen’s Philosophy of History”, the complete text of which was previously considered lost. According to the report of Alexander Izgoev, G.V. Florovsky presented the summary of his dissertation in 19 theses during his dissertation defense in Prague on 3 June 1923. The typescript of these 19 theses, bearing the title «The Dissertation’s Theses of Privatdozent Georges Florovsky: «The Hertsen’s Philosophy of History»» was recently discovered by Matthew Baker in the Andrew Blane Papers. This document is published here for the first time. The 19 theses support the Gavrilyuk’s hypothesis that the June 1923 redaction of the dissertation consisted of an introduction, three chapters and a conclusion.
Keywords: Georges Florovsky, Alexander Hertsen, Slavophiles, Westernizers, Romanticism, Hegel, Schelling, Philosophy of history, Vladimir Solovyov.
