CC BY
39Деннис А., Мартин П.
СИМВОЛИЧЕСКИЙ ИНТЕРАКЦИОНИЗМ И ПОНЯТИЕ ВЛАСТИ
Dennis A., Martin P.
Symbolic interactionism and the concept of power // British j. of sociology. - L., 2005. - Vol. 56, N 2. - P. 191-213.
В статье британских исследователей Алекса Денниса (Университет г. Сэлфорда) и Питера Мартина (Манчестерский университет) обсуждается репрезентация феномена власти в традиции символического интерак-ционизма (СИ). Авторы отмечают, что символический интеракционизм принято рассматривать как направление, представители которого уделяют основное внимание микроуровню социальной организации. Соответственно, ставится под сомнение адекватность СИ для анализа макроуровня социальной реальности, к которому относится и феномен власти. Это мнение широко представлено в учебниках социологии, его разделяют Э. Гидденс и ряд других крупных социологов. Однако авторы решительно оспаривают эту точку зрения. Они убеждены, что интеракционистская исследовательская традиция не только не игнорировала феномен власти, но во многом предвосхитила анализ власти М. Фуко, неовеберианской школой социальной мысли, а также представителями феминистской перспективы в социальных исследованиях.
Авторы начинают с того, что творческое наследие Дж.Г. Мида едва ли возможно уложить в прокрустово ложе микросоциологии. Его крупная заслуга состоит в способности философски осмыслить явления, относящиеся к жизни групп людей, к динамике их отношений. Именно через эту призму Мид и символические интеракционисты смотрят на общество, отказываясь видеть в нем только агрегат структур, институтов и универсальных процессов. Как социальный мыслитель Мид внес значительный вклад в наведение мостов между социологией и философией раннего американского прагматизма. Прагматистский подход, в частности, отвергает существование такого явления, как «власть» в универсальном, трансцендентальном смысле; вместе с тем в рамках этого подхода социальные отношения могут быть описаны с точки зрения их «властного» измерения. Позднее это нашло свое отражение в работах П. Холла, М. Эдельмана, П. Уоддингтона и др.
Весьма значимыми с точки зрения осмысления властных отношений являются исследования представителями символического интеракциониз-ма девиантности и проблем образования. Эти исследования демонстрируют, что отношения власти, обусловленные статусом и различиями в доходах, находят поддержку у большинства людей, заинтересованных в обеспечении стабильного порядка вещей. Отношения власти закрепляются
182
символическим дискурсом, который легитимирует одни действия и отвергает другие (что выражается и в правовых санкциях).
Исследования девиантности относятся к числу признанных достижений приверженцев интеракционистской традиции, в первую очередь, благодаря работам Г.С. Беккера. Интеракционистский подход к изучению девиантности развивает идеи Дюркгейма о культурных вариациях нормативных паттернов (включая и законодательные нормы). Но если сам Дюркгейм рассматривал «преступление» как действие, нарушающее базовые ценности общества или группы, то интеракционисты стремятся не допустить реификации «общества», практически неизбежной при таком ходе рассуждения. Фокус их внимания сориентирован на конкретных направлениях эволюции социальных норм, на том, как фактически существующие правила принимаются, обретают силу, оспариваются и нарушаются, особенно в ситуациях недостижимости культурного консенсуса. Исследования представителей СИ показывают, что законы и правила не репрезентируют какие-либо ценности общества или отдельных социальных групп. Напротив, они являются артефактами, возникшими в результате достижения компромисса между ценностями «взаимно противоположных, но хорошо организованных ассоциаций»1. Таким образом, определения законности или незаконности того или иного действия появляются в процессе конфликта или переговоров между соперничающими сторонами. Здесь выявляются пересечения интеракционистского подхода с представлениями М. Вебера о социальном порядке, формирующемся в процессе непрекращающегося конфликта. В то же время представители СИ рассматривают процесс выработки правил как фактические действия реальных людей, представляющих самые разные социальные группы и политические институты.
В ряде работ представителей СИ, в частности в анализе разработки законодательства об употреблении алкоголя и марихуаны (Дж. Гасфилд, Г.С. Беккер2) или в исследовании Г. Блумером проблематики расовых отношений, показано, что принятие формальных или неформальных правил служило демонстрацией способности тех или иных групп настоять на своем определении ситуации, придав ему санкционирующую силу. В результате происходила стигматизация целых групп людей, а определенные виды действий начинали рассматриваться как криминальные. Такие правила неизбежно сталкивались с сопротивлением и попытками пересмотра со стороны тех, кто на основании этих правил был представлен «девиантной» личностью. Причем сопротивление этим правилам может значительно повлиять на формирование идентичности протестующих,
1 Lemert E.M. Human deviance, social problems and social control. - Englewood Cliffs (NJ): Prentice-Hall, 1972. - P. 57.
2 См.: Gusfield J.R. Symbolic crusade: Status politics and the American temperance movement. - Urbana: Univ. of Illinois press, 1986; Becker H.S. Outsiders: Studies in the sociology of deviance. - N.Y.: Free press, 1963.
183
иногда побуждая их к более ярко выраженным и демонстративным действиям «девиантного» характера. Как подчеркивает Беккер, «девиантность не является качеством действия, совершаемого кем-либо, но скорее становится последствием применения другими правил и санкций по отношению к "нарушителю"»1. В другом месте он пишет:
«Кто на деле может принудить других принять их правила и обеспечить успех этих правил? Это, конечно, вопрос политической и экономической власти... Правила устанавливаются старшими для молодежи... Мужчина определяет правила для женщины в нашем обществе. Негры обнаруживают, что их действия должны определяться правилами, выработанными белыми. Родившиеся за границей и те, кто имеет иное этническое происхождение, видят, что правила установлены для них протестантским англосаксонским меньшинством. Средний класс определяет правила для низших слоев общества, которые должны им повиноваться, - в школах, судах, повсюду.
Различия в способности определять правила и применять их по отношению к другим людям, в сущности, являются дифференциалами власти (как легальной, так и экстралегальной). Те группы, социальное положение которых наделяет их оружием и властью, лучше всего подготовлены к тому, чтобы заставить других принять их правила. Различия в возрасте, поле, этнической и классовой принадлежности сопряжены с различиями власти, различиями той степени, в которой более привилегированные группы способны определять правила для остальных групп»2.
Здесь, таким образом, актуализируется проблематика отношений власти. Но для интеракционистов как практических социологов власть интересна не как абстрактная сущность, а как то, что обнаруживается при анализе действий одних людей в отношении других. При этом не столь важно, идет ли речь о межличностных отношениях или о крупных акциях в масштабе всего общества. Более важно то, что в центре внимания находятся реальные люди, чьи действия нередко отличаются неопределенностью, контингентностью и непредвиденными последствиями.
Не менее значимым аспектом репрезентации отношений власти в рамках СИ являются исследования рутинных процессов функционирования институтов, результатом которых становится категоризация индивидов или целых групп как подчиненных или морально неприемлемых в том или ином отношении. Здесь критическое значение имеют детальные исследования повседневной практики полиции, судов, тюремных процедур и т.д. Анализ исходящих от институтов власти санкций в отношении
1 BeckerH.S. Outsiders: Studies in the sociology of deviance. - N.Y.: Free press, 1963. -
P. 9.
2 Ibid. - P. 17-18.
184
«девиантных» идентичностей, а также ответных индивидуальных и коллективных реакций на действия институтов власти позволяет понять, каким образом культурные паттерны и институциональное принуждение влияют на индивидов, и в то же время избежать редукции представлений о «социальной структуре» к идее «власти».
Проблематике правил, идентичности и авторитета уделяется много внимания и в интеракционистских исследованиях проблем образования. В частности, в ранних работах Г. Беккера были выявлены важные особенности системы образования: «Школы, организованные в условиях преобладания одной из субкультур гетерогенного общества, имеют тенденцию функционировать таким образом, что члены подчиненных групп и представители других культурных традиций не могут в полной мере воспользоваться образовательными возможностями и, следовательно, возможностями социальной мобильности»1.
В исследованиях Р. Риста2 внимание фокусировалось на том, как взаимоотношения между учителем и учеником воспроизводятся в классово стратифицированном обществе. Учителя и персонал образовательных учреждений обладают «властью» определять ситуацию, в которой находятся их ученики, посредством оценок и иных форм ранжирования учеников. И если дискриминация на основе гендерной, религиозной и этнической принадлежности законодательно запрещена в США и странах Европейского союза, то дискриминация на основе данных об академической успеваемости находится вне всяких запретов. Формирующаяся при этом идентичность учеников становится впоследствии важным аспектом процесса социальной стратификации. В крайних случаях те, кого учителя признают наиболее успешными по шкале академической успеваемости, оказываются в состоянии рассматривать самих себя в качестве «умных» людей, тогда как «двоечники» могут зачастую находить альтернативные источники позитивной идентификации в «антишкольных» субкультурах.
Другие исследования3 демонстрируют, что значимым фактором является готовность учеников или студентов принять определение ситуации преподавателем, в конечном счете - принять или отвергнуть его дискурс. Те ученики, чья субкультура наиболее совместима со школьными
1 Becker H.S. Schools and systems of stratification // Education, economy and society: A reader in the sociology of education / Ed. by A.H. Halsey, J. Floud, C.A. Anderson. - N.Y.: Free press, 1955. - P. 103.
2 Rist R. Student social class and teacher's expectations: The self-fulfilling prophecy in ghetto education // Harvard educational rev. - Cambridge (MA), 1970. - Vol. 40, N 3. - P. 411450.
3 Keddie N. Classroom knowledge // Knowledge and control: New directions for the sociology of education / Ed. by M.F.D. Young. - L.: Collier-Macmillan, 1971. - P. 133-160; Ham-mersley M. The organization of pupil participation // Sociological rev. - Oxford, 1974. - Vol. 22, N 3. - P. 355-368.
185
порядками, как правило, относятся к числу детей из семей среднего класса. Они готовы принять субординацию на основе дискурса учителя. Те же, кто склонен противостоять этому дискурсу, в большинстве случаев связаны с культурной средой, отличающейся от культуры среднего класса.
Подчеркивая, что интеракционистские исследования девиантности и образования не только относятся к сфере микросоциологии, но также значительно углубляют макросоциологический анализ власти и неравенства, авторы статьи выражают убеждение в том, что СИ является когерентной теоретической альтернативой основным подходам социологического мейнстрима. Они ссылаются на Г. Блумера, отмечавшего тенденцию большинства социологов к игнорированию фундаментальных оснований интеракционизма. По мнению Денниса и Мартина, «примирение» СИ и мейнстрима социологической теории принимает дуалистическую форму «примирения» структуры и агента, или макро- и микроуровня социологического исследования. Применительно к проблематике власти этот дуализм выражается, с одной стороны, в стремлении рассматривать природу власти в контексте структурного неравенства, а с другой стороны, -в ее интерпретации как феномена межличностных взаимодействий. В принципе оба этих подхода могут дополнять друг друга. Но как быть в случае, задают вопрос авторы статьи, когда интеракционистские исследования будут демонстрировать рост толерантности в отношениях между представителями различных рас и религий, а макросоциологические обзоры, напротив, станут показывать систематический рост структурного неравенства, обусловленного этнической принадлежностью? Можно ли и тогда говорить о взаимодополняемости этих направлений? Деннис и Мартин считают, что более корректно говорить о принципиальных отличиях этих подходов.
Одно из преимуществ интеракционистского подхода связано с его прагматистскими корнями. Прагматизм ориентирован на эмпирическое преодоление дуализма, в том числе и применительно к анализу власти, путем исследования реальных ситуаций и действий. Для социологической теории особенно важно осторожное отношение прагматизма к априорным суждениям, которые У. Джеймс и Дж. Дьюи считали допустимыми лишь в той мере, в какой они облегчают эмпирическое исследование человеческой деятельности. С этой точки зрения анализ проблематики власти представителями СИ означает, что в центре внимания исследователей оказываются реальные проявления отношений власти, их социальный и индивидуальный контекст.
Прагматизм - это метод, а не философская система. Интеракцио-нистская традиция является в этом смысле наследницей прагматизма. Соответственно дуалистическая трактовка отношений между СИ и мейнст-римом современных социологических исследований вызывает серьезные сомнения. Деннис и Мартин убеждены, что такая оценка придает социоло-
186
гической ортодоксии ту степень легитимности, которая не имеет под собой достаточных аналитических оснований. По их мнению, в этом проявляется неспособность приверженцев социологического мейнстрима признать в качестве полноценной альтернативы теоретические и философские основания символического интеракционизма.
Д.В. Ефременко
