CC BY
243
УДК 343.9 ББК 67.51
Ю.Ю. Комлев
ГЕНЕЗИС ЗАРУБЕЖНЫХ ТЕОРИЙ ПРЕСТУПНОСТИ: ОТ ПОЗИТИВИСТСКИХ МОДЕЛЕЙ К ПОСТ-ПОСТМОДЕРНИСТСКОМУ СИНТЕЗУ КРИМИНОЛОГИЧЕСКИХ ЗНАНИЙ
Аннотация: Пост-постмодернистская интегративная криминологическая теория может быть использована для совершенствования уголовного права, правоохранительной и пенитенциарной систем, правосудия.
Ключевые слова: криминология; криминологические теории; криминологические отрасли. Y.Y. Komlev
THE GENESIS OF FOREIGN CRIMINAL THEORIES: FROM POSITIVISM MODELS TO POST-POSTMODERN SYNTHESIS OF CRIMINOLOGICAL KNOWLEDGE
Summary: Post-postmodern integrative criminological theory can be used to improve criminal law, law enforcement and penitentiary systems, justice system.
Key words: criminology; criminological theories; criminological branches.
Первые десятилетия XXI века, продолжая эпоху постмодерна, открывают новые образы «ультрасовременного капитализма», формирующего новые уровни преступности [11] и «новый мировой порядок». В мире увеличивается число «исключённых» из социальных перспектив, а значит, усиливается социальное неравенство, и растёт социальная база для всех проявлений преступности и негативной девиантности.
Социальное доминирование базируется уже не только на эксплуатации человеческого труда, но и на технологических нововведениях: управление и манипуляции людьми средствами high-tech приобретают всё более скрытый и целенаправленный характер.
Как отмечает А.П. Данилов, роботизацию, при поверхностном суждении, можно назвать удобством. Но, если поразмыслить и оценить её последствия, приходим к обратному выводу. Куда пойдут, чем займутся «высвобождающиеся» люди, лишённые работы, не имеющие средств к существованию? Сколько из них встанут на преступный путь? Оцениваются ли на государственном уровне эти криминогенные факторы прогресса? Нынешняя терпимость к техническим достижениям, ли-
шающим человека работы, а значит, в конечном итоге, и самой жизни, является скрытым криминогенным фактором: тысячи и миллионы безработных, «ненужных» людей - потенциальная преступная масса. Терпимость к криминогенным факторам - это терпимость к преступности в целом [8, с. 64].
В механизмах социального контроля значительную манипулятивную роль играют интернет, электронные СМИ, изменения в культуре «большого общества» и его субкультурах. На криминальное поведение всё большее влияние оказывают как структурные, процессуальные переменные, так и факторы интерсубъективности, пересекающихся друг с другом в контексте жизненного мира и личного опыта людей как членов различных общностей.
Технологии эпохи постмодерна привели к тому, что преступники быстро освоили сетевое пространство. Стала распространяться виртуализация социальной реальности, то есть её замещение образами-симуляциями в киберпространстве.
Криминология активно развивается в России и мире в целом, упрочивая свой полипа-радигмальный статус. В её методологическом
арсенале всё чаще встречается методологическая триангуляция, а предметная область активно расширяется за счёт междисциплинарных методологических подходов, появления новых отраслей. Необходимо отметить, что прогресс криминологии, в первую очередь, связан именно с развитием новых преступно-стиведческих отраслей, например, криминологии закона [12].
Сложившаяся гносеологическая ситуация вызывает необходимость ещё раз «разобраться» с темой генезиса структурированных криминологических знаний в форме теорий и теоретических перспектив, сформированных в мировой криминологии на пути, пролегающем от эпохи модерна к постмодерну.
Выполненный автором ретроспективный анализ эмпирического материала, способствующий приближению к этой цели, опирается на контент-анализ ряда фундаментальных зарубежных девиантологических и криминологических работ, ещё не переведённых на русский язык [1; 2; 3; 4; 5; 7].
Для объяснения проявлений преступности и девиантности в мире «ультрасовременного капитализма» обратимся к анализу генезиса теорий преступного поведения, созданных в рамках различных теоретических перспектив, и эвристического потенциала нового криминологического знания, полученного в рамках пост-постмодернистского синтеза.
Криминолог Д. Готтфредсон считал, что «теории состоят из серии взаимосвязанных суждений, которые позволяют: описать, объяснить, предсказать события из определённого класса и, в конечном счёте, управлять ими» [7, с. 110]. К. Ховер выделил четыре основных способа использования теории в социальных науках: обеспечение образцами для интерпретации эмпирических данных; связь одного исследования с другим; создание методологической рамки, в пределах которой понятия и переменные приобретают специальное значение; качественная интерпретация полученных научных результатов [7, с. 111].
Следовательно, любая линия поведения, ведущая к преступлению, как самому социально опасному виду девиантности, может быть в некотором приближении описана той или иной теорией преступности или группой теорий.
Принято считать, что генезис структурированных криминологических знаний ведёт
свое начало от работ классиков уголовного права и криминологии. Под влиянием идей эпохи Просвещения Ч. Бекариа, И. Бентам, Д. Говард, П. Фейербах и другие правоведы-мыслители привнесли в криминологическую теорию и юридическую практику идеи неотвратимости наказания, его гуманизации и предупреждения преступлений.
Начиная со второй половины XIX и в течение всего XX века (в эпоху модерна), активно развивается позитивистская, а затем и неопозитивистская криминология. Исследователи-позитивисты в поисках объективного, надёжного знания о преступности, в отличие от классической школы, опираются на принципы эмпиризма (наглядность, объективность, доказательность, проверяемость, причинность, ценностная нейтральность, практическая польза). В эпоху модерна активно создаются позитивистские теории криминального поведения, формируются предпосылки для конкуренции научных школ.
На основе биологического позитивизма и индивидоцентризма со второй половины XIX века усилиями итальянской, британской и американской антропологических школ (Ч. Ломброзо, Р. Гарофало, Э. Ферри, Ч. Го-ринг, Э. Хутен, У. Шелдон, П. Джейкобе, С. Медник и др.) в теории криминологии формируется антропо-биологическое направление. Психологию криминального поведения на тех же методологических основаниях развивают в своих работах X. Клекли, 3. Фрейд, К. Лоренс, Э. Эриксон, Э. Фромм, Д. Доллард, Р. Волтерс, С. Хэллк, Дж. Уотсон и другие.
Теоретики индивидоцентристы концентрируются на изучении патологий (атавизмы, аномалии антропологической конституции, генетические сбои) в природе человека и проблем в его психике (агрессии, комплексы неполноценности, проблемы психосексуального развития, фрустрация психотравмы, нейропсихологические дисфункции, эффекты социального научения) в качестве основных факторов криминального поведения.
Социологический позитивизм в тот же исторический период стимулирует развитие ранних социоцентрических теорий криминального поведения (А. Кетле, К. Маркс, В. Бонгер, Г. Тард, Э. Дюркгейм и другие).
В рамках позитивистской перспективы анализа криминального поведения преступность интерпретируется исследователями как
объективное социальное явление, детерминированное социальными, социально-психологическими, экономическими факторами. По идеологически нагруженной оценке К. Маркса, преступность - исторически преходящее явление, форма социального протеста. Функционалист Э. Дюркгейм, развивая взгляды А. Герри и А. Кетле, социологически обосновывает парадоксальный, на первый взгляд, тезис о том, что преступность функциональна, что это - нормальная особенность общественной жизни: «нет никакого другого феномена, который обладал бы столь бесспорно всеми признаками нормального явления» [9, с. 82]. Дюркгеймовское понимание преступности фактически предопределяет модель социального контроля в западном мире, нацеленного не на борьбу, а на противодействие преступности.
Позитивистская криминология в условиях новых социальных проблем и криминальных вызовов первой половины XX века упрочилась и получила дальнейшее развитие в работах американских социологов и криминологов. Представители Первой Чикагской школы (Р. Парк, Э. Бер джесс, У. Томас, Ф. Знанецкий, К. Шоу, Г. Маккей и др.) в 20-30-е годы прошлого века систематически изучали различные социальные проблемы города (проституцию, бродяжничество, маргинализацию, дезорганизацию, географию и экологию в контексте распределения преступлений).
Они применяли широкий круг эмпирических методов: формализованные опросы, неформализованные этнографические интервью, картографию, контент-анализ архивных материалов полиции и биографий переселенцев, статистические наблюдения. Криминологи Чикаго сумели преодолеть описательность и статистическую ориентацию своих европейских коллег в методологии социального анализа преступлений и девиантности.
В результате были созданы концепции социальной дезорганизации и городской экологии. Эмпирически обоснованные теоретические результаты получили широкое признание научной общественности и дали старт программам противодействия преступности («Чикагский проект»), преодоления бедности и безработицы. В последующем основные положения теории социальной дезорганизации были творчески использованы криминологами-позитивистами Ф. Трэшером, У. Уайтом, Л. Яблонским, Д. Шортом при изу-
чении преступных групп (шаек) несовершеннолетних, рост числа которых наблюдался во второй половине XX века в городских кварталах американских мегаполисов.
В конце 1930-х годов Э. Сатерленд создал теорию дифференциальной ассоциации, ставшей одной из первых и весьма удачных попыток сочетания психологических и социологических принципов в объяснении преступного поведения. Ученик Сатерленда Д. Крэсси, а затем Д. Глейзер и Р. Айкерс, развили и дополнили теоретические положения теории дифференциальной связи, сформировав социологическую теорию научения преступности.
Интенсивное развитие позитивистской криминологии в рамках структурно-функциональной парадигмы в Америке подарило миру теории субкультуры (Г. Сайке, Д. Мат-за, У. Миллер, Ф. Ферракути, М. Вольфганг и др.), аномии и напряжения (Р. Мертон, А. Коэн, Р. Клоуорд, Л. Олин, Р. Агнью), социального контроля и сдерживания (Т. Парсонс, Ф. Най, У. Реклесс, Т. Хирши, М. Готфредсон и др.). Некоторые структурные теории напряжения (А. Коэн и др.) были дополнены явно выраженным субкультурным подходом и, как теория Сатерленда, сочетали в себе элементы интегративности.
Развитие неопозитивистской криминологии в начале 1990-х годов привело к появлению общей теория напряжения Р. Агнью, которая существенно продвинула вперёд объяснение природы криминального поведения, учитывающее интегративный эффект когнитивных, поведенческих и эмоциональных составляющих адаптации индивидов к различным типам напряжения в социальной системе.
Усиление классового неравенства, обострение социальных конфликтов в западном мире во второй половине XX века способствовали криминализации и девиантизации постиндустриальных обществ. Радикализация политических взглядов в обществе и научной среде на этом историческом этапе предопределила популярность конфликтологических идей К. Маркса и Г. Зиммеля. Она подстегнула дальнейшее развитие неомарксистской криминологии, других радикально-критических течений в криминологическом дискурсе, сформировала конфликтологическую перспективу анализа и описания преступности.
Социологи и криминологи-позитивисты, увлечённые критическим подходом, созда-
ли ряд популярных конфликтологических теорий: группового конфликта (Г. Волд). криминализации (О. Терк), политэкономии преступности (У. Чемблисс и Р. Сейдман), неомарксистской теории закона и преступности (Р. Куинн), возрастной зависимости (Д. Гринберг). Важным рубежом на этом пути развития радикально-критической криминологии стали работы Я. Тэйлора, П. Уолтона и Дж. Янга «Новая криминология» и «Критическая криминология».
Сторонники неомарксизма и критического направления в науке о преступности и деви-антности описывали преступников в качестве жертв капиталистической системы, а правосудие - как служанку имущих классов. Яркий критик пороков постиндустриального капитализма и системы его правосудия - криминолог Д. Рейман утверждает, что «санкции уголовного судопроизводства освещают существующий социально-экономический строй» [6, с. 157]. Критический пафос в криминологии был характерен феминизму (К. Дей-ли, М. Чесни-Линд и др.), левому реализму (Дж. Янг, У. ДеКессереди и др.), миротворческому направлению в науке о преступности (Г. Пепински и др.).
Ретроспективный анализ развития криминологических теорий показывает, что позитивистская научная мысль развивалась в эпоху модерна в направлении поликонцептуально-сти и методологического плюрализма с постоянным состязанием различных теоретических перспектив изучения и описания феномена преступности: от однофакторных к многофакторным казуальным моделям.
Однофакторный подход позволял выделить причины и условия девиантности в рамках одного класса, например, в случае абсолютизации антропо-биологических данных человека или его социально-классовой принадлежности. Многофакторный подход сложился позднее как реакция на ограниченность однофакторных моделей. В его рамках отклонения в поведении не могут быть обусловлены одним, хотя и очень важным комплексом причин, а зависят от ряда разнородных и потому теоретически несвязных факторов.
Криминологами-позитивистами были разработаны оценочные критерии теорий: эмпирическая обоснованность, логическая последовательность и непротиворечивость, доказуемость, область применения, практическая
польза. В эпоху модерна сложились и основные классификации теорий преступности. Криминолог-позитивист Д. Кресси предложил вариант типологизации, который опирался на критерий массовости распространения преступности во всех слоях общества.
Современные исследователи, развивая этот подход, выделили «макро» и «микро» теории криминального поведения. Р. Айкерс дифференцировал теории преступности на структурные и процессуальные. Структурные теории показывают, что соотношение преступлений среди групп, общностей и классов отличаются из-за различий в социально-культурной структуре общества. Процессуальные теории утверждают, что люди совершают преступления потому, что имеют определённый опыт делинквентности, пережили различные события, приобретя специфические личные качества и реакции на те или иные криминальные ситуации.
Наиболее распространённой с точки зрения историзма, поликонцептуальности стала междисциплинарная типологизация, которая опирается на антропобиологический, психологический и собственно социологический подходы. В антропобиологических теориях объяснительная модель преступного поведения выстраивается в рамках доминирования антропологических, биологических, биохимических и генетических факторов поведения. В психологических теориях детерминация делинквентности описывается психологическими переменными, связанными со спецификой психоэмоционального развития личности, её установками, психическими расстройствами и вытесненными состояниями, взаимодействиями в микросреде.
В 1980-1990-е годы в рамках неопозитивизма формируется позитивистская интегра-тивная теоретическая перспектива анализа преступности и девиантности. Криминологами создаются первые интегративные теории, как реакция на ограниченность объяснительных возможностей большого количества монотеорий преступности. Теоретическая интеграция рассматривается криминологами-позитивистами как комбинация двух или более теорий, которые отбираются на основе их общности в единую переформулированную теоретическую модель с большим объяснительным потенциалом, чем в каждой отдельно взятой теории [1, с. 205-206].
В ряду неопозитивистских интегративных теорий исследователи выделяют три уровня группировки: микро, макро, микро-макро [3]. Для микротеорий существенна роль индивида в объяснении преступного поведения. Так, М. Крон в своей сетевой теории предложил интегративную модель преступного поведения на основе социального обучения, социальных связей и социального контроля в процессе взаимодействия индивидов в форме социальной сети. Крон считал, что чем ниже плотность сети по отношению к плотности населения, тем слабее ограничения против несоответствия нормам и тем выше уровень преступности.
Для макротеорий при прогнозировании преступности существенна роль структурных факторов. Д. Хагэн выдвинул структурную теорию контроля власти, пола и поведения, где объединил базовые элементы неомарксизма, гендерного анализа итеорийконтроля. Для микро-макро теорий характерно объединение индивидуальных и структурных положений.
Работа над теоретическим синтезом продолжалась в неопозитивистской криминологии и на рубеже XXI века. В 1995 году Б. Татум выдвигает интегративную теорию структурного притеснения. Модель Татума объясняет преступления угнетаемой части населения «структурным притеснением», отношениями между ней и социальным окружением с учётом психологического состояния отчуждения этих людей в трёх формах адаптивного поведения: ассимиляции, делинквентности, про-тестных девиаций. Теория Татума смещает акцент в понимании преступления «от жертв притеснения к эксплуатирующим структурам современного общества» [3].
На развитие теоретической криминологии в эпоху модерна существенное влияние оказали криминологи-интеракционисты - создатели процессуальных теорий преступности. Символический интеракционизм (Дж. Мид, Г. Блумер) основывается на интерпретациях человеческого поведения по значимым символам, несущим важную социальную информацию. В основе методологии символического интеракционизма лежит позитивистский тезис о единстве научного метода, применяемого единообразно как в естественных, так и социальных науках.
Интеракционистская перспектива анализа преступности получает развитие в XX веке
в работах Ф. Танненбаума, затем Э. Лемерта, Г. Беккера, Э. Шура, Ф. Зака, Дж. Брайтуайта. В её рамках создаются различные варианты теории стигматизации («драматизация зла», теории лейблов, наклеивания ярлыков и реинтегративного стыда).
После Второй мировой войны в Чикагском университете произошла смена поколений учёных, и в конце 1950-х - 1970-х годов И. Гофман, Э. Фредсон под влиянием идей интеракциониста Г. Блумера продолжили изучение девиантности и преступности. В итоге стала формироваться Вторая Чикагская школа в криминологии, но уже не столько в методологических рамках позитивизма, сколько с использованием идей сначала символического интеракционизма, а затем и феноменологии.
Гофман считал, что поведение людей, в том числе отнесённое к норме или девиантности, можно объяснить формами организации повседневного опыта и общения. Он предложил драматургический подход к объяснению преступности, понимая социальный мир как драму не в смысле метафоры, а как теоретическую позицию.
Развитие символического интеракционизма и его приложений в криминологии, появление драматургического и феноменологического подходов привели к концу 60-х годов прошлого века к разработке непозитивистских направлений и перспектив теоретизирования - феноменологической и конститутивной криминологии, конструктивизма. До этого периода в науке о преступности доминировали структурные теории, созданные в рамках позитивизма и неопозитивизма.
Основу феноменологического подхода в криминологии составляют философские работы Э. Гуссерля и А. Шюца. Детальная разработка основных категорий в феноменологической перспективе была выполнена П. Бергером и Т. Лукманом в работе «Социальное конструирование реальности». Феноменологи считают предметом своего исследования, прежде всего, «мир человеческой повседневности», обыденные представления (о добре и зле, судьбе и загробной жизни, норме и патологии). Интерсубъективные значения обыденных представлений образуют, с их точки зрения, сущность человеческой деятельности. В интерсубъективном мире люди выступают, с одной стороны, в качестве конструкторов социальной реальности, с другой,
их сдерживают созданные их предшественниками социальные и культурные структуры [4, с. 212-217].
Криминологи феноменологической ориентации поставили под сомнение основной постулат позитивизма о том, что социальные структуры, все общественные явления, в том числе и преступления, представляют собой объективную реальность, не зависящую от идей, мнений, стереотипов, сознания и поведения включённых в них индивидов. Они радикально изменили направление поиска в сторону изучения интерсубъективности и жизненного мира, опыта индивида, реакции познающего сознания субъекта на его собственное криминальное поведение.
В 1996 году криминологи-конструктивисты С. Генри и Д. Милованович в работе «Конститутивная криминология» сформировали её основные положения. С точки зрения конститутивной криминологии, нет такой вещи, как преступление в смысле объективной социальной реальности. Для Генри и Миловановича преступление и социальный контроль над ним есть социальные конструкции [1, с. 176-177]. Наряду с Генри и Мило-вановичем, феноменологический подход развивают П. Филмер, М. Филипсон, Д. Уолш.
Криминологи феноменологической ориентации отклоняют традиционный для криминологического позитивизма поиск причин преступности и предлагают ответить на вопрос о том, как агенты социального взаимодействия участвуют в конструировании того, что называется делинквентным поведением. Они концентрируют внимание на релятивном и конвенциональном характере преступности.
Состязательность и взаимная критика представителей различных теоретических перспектив в криминологии конца XX века стимулировали дальнейшее развитие теорий преступного поведения. Действительно, ни позитивистки выстроенные структурные теории, ни процессуальные теории феноменологической ориентации, ни критические концепции, созданные в других теоретических парадигмах, не позволяют до конца охватить и выразить все проявления и природу криминальных актов.
Быстрые и качественные изменения в обществе постмодерна обнаружили ограниченность познавательных возможностей
модернистских теорий, созданных в рамках позитивизма, феноменологии и конструктивизма, при изучении преступности и деви-антности. Эти феномены как в рамках структурных, так и процессуальных теорий эпохи модерн описываются типично определённо, без использования элементов рассуждения (диалога). Применение модернистских теорий и количественной методологии для исследования релятивных и конвенциональных проявлений криминального поведения оказалось не вполне продуктивным в условиях ускорения технологических и связанных с ними социальных изменений.
В итоге постмодернизм, возникший как реакция на дуалистичную, эфемерную социальную реальность, как рефлексия на кризис детерминизма и объективизма, задал особый стиль воображения и теоретизирования, иную методологию познания социальных проблем, преступности. Рост конкуренции идей и теорий в академической среде, усиление критического пафоса, эвристическая и методологическая ограниченность позитивистских концепций создали предпосылки для оформления постмодернистской перспективы анализа преступности как «рекурсивной продукции», как интегральной характеристики социального целого.
Генезис криминологической мысли в эпоху постмодерна характеризуется новыми вехами: возникновением постмодернистской криминологии, а также постмодернистской и пост-постмодернисткой интегративной криминологии.
Постмодернизм проблематизировал представления о преступности, социальном порядке, контроле и власти в обществе, поскольку «сама социальная реальность девиантна» [10, с. 246]. Преступность и контроль над ней в новой парадигме получили новое представление как неопределённые, взаимосвязанные, относительные, динамические конструкции.
Сторонники постмодернизма в криминологии, проводя дискурсивный анализ и исследуя роль языка, символов и метафор в создании образов преступного поведения, поставили вопрос о пересмотре традиционных позитивистских моделей криминального поведения. Они выдвинули новые подходы и методы исследования и анализа девиантно-сти: дискурсивный анализ, теорию нелинейных динамических систем, теорию хаоса,
теорию катастроф, сииергетический и другие приёмы [5].
Криминологи-постмодернисты Б. Дикри-стина, Э. Янг, Д. Милованович активно поддержали плюрализм различных концепций, замену эмпирически обоснованных теорий постэмпирическими. Возникла группа новых теоретических перспектив постмодернистского анализа преступности с такими интригующими названиями, как: конститутивная, критическая, реалистическая, топологическая, анархическая, кулътуралъная криминологии.
Преступность и контроль над ней рассматриваются в постмодернистской перспективе анализа как рекурсивная продукция, созданная в ходе социального процесса, в который вовлечён преступник, его жертва и общество. Преступность - интегральная часть общества, вызванная социальной структурой и идеологией, разделяющими отношения между людьми в контексте дискурсивных практик по вопросам распределения ответственности друг перед другом во властной иерархии [5].
В результате научной состязательности в криминологии начала XXI века развиваются не только модернистские и постмодернистские, но и гибридные (смешанные) интегративные теории преступности и девиантности. Ярким примером гибридного подхода в научном синтезе является пост-постмодернистская интеграция криминологических знаний, выполненная криминологом-постмодернистом Грэгом Бараком из США в работах «Инте-гративная криминология» (1998), «Криминология: интегративный подход» (2009). В этих трудах теоретическая интеграция предпринимается уже не только на междисциплинарном, но и межпарадигмальном уровнях синтеза.
Теоретическая конструкция Г. Барака опирается на положения теории структурации Э. Гиденса, конститутивной и постмодернистской криминологии С. Генри и Д. Милова-новича, интегративной философии Дж. Ти-косинера. Из теории структурации автором использовано положение о том, что социальные действия создают структуры («правила», «властные ресурсы»), в том числе структуры знания об обществе и поведении в нём, которые делают возможным на практике как конформное, так и девиантное поведение.
Из конститутивной, постмодернистской криминологии заимствованы концепты о не-
определённом, динамичном, диалектическом, релятивном и сконструированном характере преступности и контроля над ней. Жертвы, преступники, полицейские, судьи, взаимодействуя друг с другом в процессе коммуникации, средствами языка конструируют преступность и контроль над ней. Преступность - рекурсивная продукция - однообразные действия, ставшие частью исторического и культурного контекстов, получившие относительную стабильность в определённом временном и пространственном измерениях.
Новые объяснительные возможности пост-постмодернистской интеграции - результат создания открытой к изменениям и дополнениям системы знаний о девиантности, преступности, социальном контроле, включая специальную терминологию, а также положения смежных с учением о девиантности наук. Эта гибридная модель предполагает предельно широкий охват непротиворечивых знаний, накопленных как неопозитивистской, так и постмодернисткой наукой о преступности и социальном контроле. Она объединяет дополняющие друг друга «новые» и «старые» научные знания из сферы материального мира, связанные с преступностью и репрессиями из естественных и социальных наук (культурологии, науки о СМИ, человековедения, социальной экологии и политэкономии, позитивистской, феноменологической и постмодернистской криминологии).
Пост-постмодернистский синтез позволяет моделировать диалектическую причинность как множественные интерактивные причинно-следственные взаимосвязи между несколькими причинами и следствиями одновременно на микро-, и макроуровне социальной системы. Пост-постмодернистская интеграция знаний - это путь, позволяющий в перспективе, лучше, чем с помощью других интегративных подходов, учесть взаимосвязь девиантности и социального контроля как сложных, неопределённых, постоянно и достаточно быстро меняющихся феноменов во времени и пространстве ультрасовременного мира, живущего по логике виртуализации в быстро трансформирующемся глобальном мире.
Наряду с новыми объяснительными возможностями по диалектическому описанию причинности в контексте социальных и иных изменений, происходящих в социуме,
пост-постмодернистская интегративная теория имеет немалые перспективы по переустройству и совершенствованию уголовного права, правоохранительной и пенитенциарной систем, правосудия. Они видятся на пути реконструкции социально неопасных составов преступлений, ухода от карающе-адми-нистративной формы социального контроля в сторону более превентивной социально-демократической формы регуляции отношений в области противодействия преступности.
Пост-постмодернистская интеграция криминологических знаний открывает не только новые объяснительные возможности, но и закладывает перспективу преодоления дуальности и конфликтности в способах мышления, созданных в рамках модернизма и постмодернизма при изучении, описании, реконструкции девиантности и социального контроля над ней. Это новый, продуктивный вектор в развитии теоретической криминологии.
ПРИСТАТЕЙНЫЙ СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Akers. R.L. Criminological Theories: introduction and evalution. 2nd ed. Los Angeles: Roxbury publishing company, 1997.
2. Barak G. Criminology: An Integrated Approach. Lanham, Maryland: Rowman and Littlefeld Publishers Inc., 2009.
3. Barak G. Integrating criminologies. Allyn & Bacon. 1998.
4. Downes D., Rock P. Understanding Deviance. A Guide to the Sociology of Crime and Rule Breaking. 3rd ed. Oxford University Press,1998. P. 212-217.
5. Milovanovic D. Postmodern Criminology. N.Y-L.: Garland Publishing, Inc., 1997.
6. Reman J. A radical perspective on crime // Kelly D. Deviant Behavior: a text-reader in the sociological of deviance. 5th ed. Los Angeles, 1996.
7. Schmalleger F. Criminology today: an integrative introduction. New Jersey. 1999;
8. Данилов А.П. Прогресс как криминогенный фактор // Криминология: вчера, сегодня, завтра. 2016. № 4 (43). С. 64-68.
9. Дюркгейм Э. Норма и патология // Рубеж: Альманах социальных исследований. 1992. № 2.
10. Интервью с профессором Н. Луманом // Проблемы теоретической социологии. СПб.: Петрополис. 1994.
11. Шестаков Д.А. Планетарная олигархическая преступная деятельность: девятый уровень преступности // Криминология: вчера, сегодня, завтра. 2012. № 2 (25). С. 12-23.
12. Шестаков Д.А. Преступный закон как парадокс криминологии закона // Криминология: вчера, сегодня, завтра. 2011. № 1 (20). С. 16-29.
REFERENCES
1. Akers R.L. Criminological Theories: introduction and evalution. 2nd ed. Los Angeles: Roxbury publishing company, 1997.
2. Barak G. Criminology: An Integrated Approach. Lanham, Maryland: Rowman and Littlefeld Publishers Inc., 2009.
3. Barak G. Integrating criminologies. Allyn& Bacon. 1998.
4. Downes D., Rock P. Understanding Deviance. A Guide to the Sociology of Crime and Rule Breaking. 3rd ed. OxfordUniversityPress, 1998. P. 212-217.
5. MilovanovicD. Postmodern Criminology. N.Y-L.: Garland Publishing, Inc., 1997.
6. Reiman J. A radical perspective on crime // Kelly D. Deviant Behavior: a text-reader in the sociological of deviance. 5th ed. Los Angeles, 1996.
7. Schmalleger F. Criminology today: an integrative introduction. NewJersey. 1999;
8. Danilov A.P. Progress kak kriminogenniy factor [Progress as a criminogenic factor]. Kriminologiya: vchera, segondya, zavtra - Criminology: Yesterday, Today, Tomorrow. 2016, no. 4 (43), pp. 64-68.
9. Durkheim E. Norma i patologiya [Norm and pathology]. Rubezh: Al'manakh sotsial'nykh issledovaniy. 1992, no. 2.
10. Interv'yu s professorom N. Lumanom. [Interview with Professor N. Luman]. Problemy teoreticheskoy sotsiologii. St.P: Petropolis. 1994.
11. Shestakov D.A. Planetarnaya oligarkhicheskaya prestupnaya deyatel'nost': devyatiy uroven' prestupnosti [Global oligarchic criminal activity: ninth level of crime]. Kriminologiya: vchera, segodnya, zavtra - Criminology: Yesterday, Today, Tomorrow. 2012, no. 2 (25), pp. 12-23.
12. Shestakov D.A. Prestupniy zakon kak paradoks kriminologii zakona. [Criminal law as a paradox of criminology of law]. Kriminologiya: vchera, segodnya, zavtra - Criminology: Yesterday, Today, Tomorrow. 2011, no. 1 (20), pp. 16-29.
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ
Юрий Юрьевич Комлев - доктор социологических наук, профессор, профессор кафедры философии, политологии, социологии и психологии Казанского юридического института МВД России (Казань. Россия); e-mail: levkom@list.ru
INFORMATION ABOUT AUTHOR
Yury Yuryevich Komlev - Doctor of Sociology, professor, professor of the department of philosophy, political science, sociology and psychology, Kazan Law Institute of the Ministry of Internal Affairs of Russia (Kazan, Russia); e-mail: levkom@list.ru
