CC BY
460
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 13. ВОСТОКОВЕДЕНИЕ. 2008. № 1
ИСТОРИЯ
Н.В. Овсянников
«ДЕМОКРАТИЯ ТАЙСЁ»: СУДЬБА ЛИБЕРАЛИЗМА
В ЯПОНИИ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ ХХ в.
Статья посвящена рассмотрению некоторых закономерностей политического развития Японии в первые три десятилетия ХХ в., и ее основной задачей является анализ процесса либерализации системы власти и демократизации общественно-политической жизни Японии в данный период. Актуальность и значимость данной темы заключаются в следующем.
Во-первых, в современном мире Япония является, наверное, одним из наиболее успешных примеров демократического государства, т.е. государства, где народ — носитель высшего суверенитета не только формально, но и на деле. Несмотря на все часто критикуемые особенности японской «полуторапартийной»1 политической системы, равно как и на дискуссионный характер того, возможно ли построение чистой демократии вообще, не будет преувеличением сказать, что мнение населения в современной Японии оказывает решающее влияние как на выбор государственного курса, так и на формирование властных структур2. В то же время было бы ошибкой связывать успехи Японии в построении демократической модели управления и гражданского общества исключительно с тем периодом ее истории, который начался после поражения милитаристского правительства во Второй мировой войне и инициированных союзной (а фактически американской) оккупационной администрацией реформ социально-политической системы Японии.
Необходимо подчеркнуть, что именно в 1900—1920-х гг. в Японии были сделаны первые шаги к созданию более либеральной модели управления и внедрению базовых демократических ценностей. Неслучайно в пункт 10 Потсдамской декларации была включена фраза о «снятии всех преград к возрождению и усилению (курсив наш. — Н.О.) демократических тенденций в японском народе»3, наглядно указывающая на присутствие демократического опыта и в довоенном прошлом Японии.
Во-вторых, не менее важным представляется проследить причину, по которой либеральные преобразования, начатые в первой половине ХХ в. и давшие все основания историкам впоследствии говорить об этом периоде как об эпохе «демократии Тайсё4», не получили логического завершения и не предотвратили ни наступ-
ления эпохи милитаристского правления, ни втягивания Японии во Вторую мировую войну.
Актуальность данной темы для российской историографии усиливается также и тем, что отечественные историки по сути обошли вниманием данный период политической истории Японии, хотя во многом именно в ходе бурных и драматичных событий начала ХХ в. формировался политический облик современной Японии.
Для решения поставленных в статье задач необходимо прежде всего пояснить значение понятия «демократия Тайсё». Термин появился в Японии в середине 1950-х гг. и был предложен японским историком Синобу Сэйдзабуро5. Он обозначает период в истории Японии, который характеризовался подъемом и развитием либеральных и демократических тенденций в различных сферах жизни Японии: политике, обществе, культуре. Хотя большинство исследователей сходятся во мнении, что основные события данного периода пришлись на эру Тайсё6, признаки «демократии Тайсё», по мнению автора, наблюдались с 1905 по 1932 г., т.е. с конца эры Мэйдзи и до начала эры Сёва7.
Безусловно, термин «демократия» по отношению к Японии начала ХХ в. можно употребить лишь с многочисленными оговорками, однако выделяют этот период неслучайно — он слишком контрастирует с предшествующей эпохой авторитарного правления клановой олигархии и последующим десятилетием господства милитаризма.
Так, среди наиболее значимых событий и завоеваний периода «демократии Тайсё» можно назвать следующие: существенное уменьшение степени влияния «невыборных сегментов» политической жизни, прежде всего так называемых хамбацу (мэйдзийской олигархии)8, на государственную политику; усиление политической роли выборного органа власти — нижней палаты парламента и в конечном счете формирование правительств на основе представленных в парламенте партий; введение в 1925 г. всеобщего избирательного права (для мужчин) и формирование первых легальных пролетарских партий; принятие более мягкого законодательства, регулирующего отношения между трудом и капиталом, а также между арендаторами и землевладельцами; установление первичных форм гражданского контроля над вооруженными силами; сокращение вооружений, в частности расформирование четырех дивизий в 1925 г. и подписание Японией в 1921 и 1930 гг. соответственно Вашингтонского и Лондонского договоров по ограничению морских вооружений; постепенный отказ от политики военной экспансии и участие Японии в построении Версальско-Вашингтонской системы международных отношений, включая Лигу Наций, и т.д.
Подобные разительные перемены, имевшие место как во внутренней, так и во внешней политике Японии в 1910—1920-х гг.,
позволяют нам согласиться с тезисом ряда авторитетных историков о том, что, «несмотря на частые утверждения о привнесении демократии оккупационными войсками... фундамент современной демократии в Японии лежит именно в довоенном периоде ее истории»9, поскольку, как утверждает уже другой исследователь, «накопленные десятилетия опыта (демократического строительства. — Н.О.) позволили направить энергию на совершенствование уже имеющихся институтов и технологий, в противном же случае она ушла бы на создание подобных институтов и освоение технологий с ноля»10.
Эта волна либерализма была обусловлена целым рядом тесно связанных между собой факторов: существенными социально-экономическими сдвигами в Японии в результате бурных мэйд-зийских преобразований, изменением культурно-психологического климата в стране, влиянием международной ситуации и общемировых тенденций. Остановимся на них несколько подробнее.
Ускоренная индустриализация и модернизация экономики привели к значительному расширению слоя японской торгово-промышленной буржуазии, при этом предприниматели, чья роль в преимущественно аграрной на тот момент национальной экономике многократно возросла, на рубеже XIX и XX вв. стали активно добиваться соответствующего усиления политических позиций и права влиять на государственную политику. Одним из главных рычагов воздействия бизнеса на авторитарную власть стала активная поддержка политических партий, способных отстаивать его интересы перед правительством. Японский исследователь Като Сюити отмечает, что в этот период «лидеры партий в значительной мере стали выразителями интересов крупного бизнеса»11.
Еще одним результатом индустриализации стало появление фактически нового социального слоя, так называемого среднего городского класса. По сути, именно эти средние городские слои, адвокаты, журналисты, профессура, клерки — хорошо образованные и обеспеченные люди — являлись главными носителями либеральных идей и выступали с требованиями демократизации общества, утверждения основных политических и гражданских свобод и, самое главное, формирования такого правительства, которое было бы ответственно перед обществом и формировалось бы в соответствии с народным волеизъявлением12.
Другой стороной бурного развития капиталистических отношений в Японии стала трансформация общественного сознания от господствовавшего на протяжении почти всей эры Мэйдзи духа самопожертвования во имя великих целей, таких как «фукоку кёхэй» («богатая страна, сильная армия»), в сторону большего индивидуализма. Выразителями философии индивидуализма и освобождения личности из-под довлеющих над ней общественно-
государственных интересов были такие писатели и мыслители, как Нацумэ Сосэки, опубликовавший в 1915 г. статью «Ватакуси-но кодзинсюги» (Мой индивидуализм), Китамура Тохоку, Такаяма Тёгю. Несомненно, идеи индивидуальной свободы, стремительно распространявшиеся в меняющемся японском обществе, стали интеллектуальным фоном либеральных перемен «демократии Тайсё». Подтверждение связи между этими двумя явлениями можно найти в словах Китамура: «Я... верю в индивидуализм, я — приверженец демократии»13.
Вообще, конец эпохи Мэйдзи сопровождался в обществе ожиданием обновления и сдвигами в политическом сознании прежде всего городских слоев населения. Смерть императора Мэйдзи в 1912 г. физически положила конец старой эпохе, дав новую почву для надежд на коренные перемены в обществе и политике. Сами иероглифы нового правления — Тайсё — интерпретировались зачастую как «великое исправление», которое должно открыть дорогу к более либеральному и справедливому правлению. Во многих авторитетных периодических изданиях — «Осака Асахи-симбун» («Газета Осака Асахи»), «Нихон оёби нихондзин» («Япония и японцы»), «Ёродзу тёхо» («Мириад утренних новостей») — появлялись статьи с рассуждениями, что старая эпоха с ее задачами и авторитарными методами управления осталась позади, а новая эра ставит другие задачи и требует принципиально иных методов их решения.
В этот период были сформированы и получили широкую поддержку как в обществе, так и в научных кругах идеи Ёсино Сакудзо и Минобэ Тацукити — основных теоретиков «демократии Тайсё». Ёсино и Минобэ впервые юридически обосновали легитимность демократических и либеральных изменений в социально-политической структуре Японии. Ёсино, например, выступил с тезисом о миппонсюги14, а Минобэ выдвинул революционную по тем временам концепцию, представлявшую императора в качестве одного из органов власти. Тем самым были опровергнуты утверждения консерваторов о недопустимости формирования подотчетного народу правительства в условиях провозглашенного Конституцией Мэйдзи верховного суверенитета «священного и неприкосновенного» императора.
Огромное влияние на прогресс либеральных идей в Японии оказали общемировые тенденции того времени, и в первую очередь события Первой мировой войны. Вступление в войну США под лозунгом «защиты свободы и демократии» и выдвижение знаменитых «14 принципов Вудро Вильсона», волна революций в Европе и приход к власти в Великобритании первого лейбористского правительства — все это продемонстрировало как обществу, так и значительной части политической элиты Японии необходимость серьезных изменений во внутренней и внешней политике,
если страна не желала оказаться на задворках международного сообщества.
Итак, как мы видим, феномен «демократии Тайсё» многоаспектен, однако его главным политическим содержанием, на наш взгляд, стоит назвать переход к так называемым «партийным кабинетам», иными словами, к правительствам, сформированным господствовавшими в парламенте политическими партиями.
Именно требование кэнсэй, т.е. «конституционного правительства», было главным политическим лозунгом эпохи «демократии Тайсё». На деле это означало формирование такого правительства, которое было бы напрямую подотчетно единственному выборному органу государственной власти — палате представителей парламента и базировалось бы на расширенном вовлечении населения в политику.
Казалось бы, на рубеже 1910—1920-х гг. долгожданная цель перехода от авторитарно-бюрократического к парламентскому правлению была достигнута. Коренным переломом — по крайней мере внешне — стало формирование в 1918 г. кабинета во главе с первым «премьером-простолюдином» (т.е. не имевшим придворного титула и являвшимся депутатом нижней палаты) Хара Такаси. Окончательное же завершение процесс политической трансформации в сторону доминирования партийных сил получил в 1924 г., когда в результате «движения в защиту конституционализма» коалиция трех партий — Кэнсэйкай (Общество конституционной политики), Сэйюкай (Ассоциация политических друзей) и Какусин курабу (Реформистский клуб) — добилась свержения кабинета Киеура Кэйго (названного «неконституционным» из-за засилья в его рядах членов палаты пэров) и фактически заложила традицию «посменного правления» двумя крупнейшими политическими партиями. Даже гэнро15 Саиондзи Киммоти в тот период пришел к выводу, что поочередное формирование кабинета одной из крупнейших партий и является кэнсэй дзёдо — «истинным путем конституцианализма».
Партийные правительства руководили Японией в период с 1918 по 1932 г., с небольшим перерывом в 1922—1924 гг., и основные преобразования периода «демократии Тайсё» пришлись именно на данный временной отрезок. В частности, за 1919—1925 гг. партии добились увеличения электората более чем в 8 раз: с 1,5 до 12,5 млн человек. В данной связи политические партии, действительно, предстают перед нами главным проводником политических процессов «демократии Тайсё».
Однако при изучении «демократии Тайсё» нельзя не задаться вопросом: почему политические партии, с таким трудом прокладывавшие себе дорогу к власти после созыва парламента в 1890 г., оказались не в состоянии противостоять напору милитаризма, а партийные правительства бесславно канули в Лету после убийства
радикально настроенными офицерами флота и армии последнего «партийного премьера» Инукаи Цуёси в 1932 г.?
Начало ХХ в. в Японии характеризовалось бурным развитием общественных, прежде всего городских движений. Не вызывает сомнений утверждение о том, что именно мощные массовые движения и стали главной движущей социальной силой, стоявшей за «демократией Тайсё»16. Первым из них стало антиправительственное Хикова ундо (Движение против мирного договора с Россией сентября—октября 1905 г.), основу которого составили широкие городские массы. Хотя сильная националистическая окраска движения не позволяет назвать его демократическим, тем не менее оно впервые в общенациональном масштабе выдвинуло требование свержения хамбацу и установления конституционного правительства и наглядно продемонстрировало качественно иной уровень политического сознания масс. Неслучайно большинство японских исследователей (таких, как Мацуо Такаёси, Синобу Сэйдзабуро и др.) считают именно Хикова ундо отправной точкой эпохи «демократии Тайсё».
Еще более заметную роль сыграло Кэнсэй ёго ундо (Движение в защиту конституционного правительства) 1912—1913 гг., когда впервые в истории Японии народные выступления спровоцировали отставку олигархического, «неконституционного» кабинета Кацура Таро. В дальнейшем массовые движения продолжали набирать силу, как, например, народные выступления весны 1914 г. против коррупции в кабинете адмирала Ямамото Гоннохеэ (вновь вылившиеся в отставку правительства), «рисовые бунты» 1918 г. (положившие конец непопулярному кабинету генерала Тэраути Масатакэ) и др.
В данном контексте важно проследить тактику вхождения во власть и установления партийных правительств, избранную руководством крупнейших партий, прежде всего Сэйюкай, доминировавшей в парламенте на протяжении большей части 1900—1910-х гг. Парадокс данной тактики «народной партии» состоял в том, что она подразумевала отнюдь не открытую борьбу с хамбацу на волне подъема общественных движений, а политику соглашательства и кооперации с олигархией. В этом плане показательны убеждения председателя партии, «простолюдина» Хара, который впервые вывел партию в высшие эшелоны власти. Так, в разговоре с журналистом Баба Цунэго, предложившим Хара преодолеть оппозицию со стороны консервативно настроенного Тайного императорского совета17 за счет поддержки широких масс, Хара заметил: «Это пугающее предложение. Рассуждать о том, чтобы оседлать волну масс и атаковать Тайный совет, — ведь это революция! Я никогда не одобрю подобных действий»18.
Все время пребывания во главе партии, а потом и правительства Хара старался дистанцироваться от любых массовых движений, считая, что «принятие каких-либо мер под давлением масс представляет серьезную опасность для государства»19. В частности, Хара полностью проигнорировал всенародное Фусэн ундо (Движение за всеобщее избирательное право), ставшее одним из символов «демократии Тайсё».
Хара не желал иметь связей с широкими массами, по всей видимости, еще и из-за опасений, что «народная поддержка сделает его опасным соперником в глазах лидеров (олигархии. — Н.О.), чье одобрение он считал ключевым для прихода к власти»20. Иными словами, Хара взял курс на демократизацию политической системы в рамках существующего недемократического и антипартийного по своей сути политического строя, заложенного конституцией Мэйдзи в 1889 г. В этом выразилась двойственность роли Сэйюкай и лично Хара в «демократии Тайсё»: проводимая партией политика объективно способствовала либерализации социально-политического строя, но лишь в той степени, в которой это было выгодно самой партии и отвечало личным интересам ее руководства. Народные движения при этом были для того же Хара не более чем фоном, который Сэйюкай использовала для давления на «невыборные сегменты» политики во главе с хамбацу.
Данная двойственность «народных партий» справедлива не только в отношении Сэйюкай, но и всех крупнейших партий и их лидеров того времени. Например, партия Кэнсэйкай (будущая Минсэйто), которую принято считать более либеральной, нежели Сэйюкай21, в значительной степени использовала вопрос расширения избирательного права как средство для усиления своих политических позиций и козырь для борьбы с оппонентами из числа других партий, а добившись принятия законопроекта о введении всеобщего избирательного права (для мужчин) в 1925 г., предпочла отсрочить его вступление в силу на 3 года, опасаясь непредсказуемости итогов подобного голосования. На деле же получилось, что Кэнсэйкай уступила возможность проведения первых выборов по новому закону сверхконсервативному кабинету Сэйюкай во главе с бывшим генералом Танака Гиити, который «предварил» выборы резким ужесточением полицейского законодательства.
Примеров подобной политической нетвердости, а на самом деле ограниченной и чисто конъюнктурной заинтересованности партийных боссов в сближении с народными движениями, можно привести крайне много, и даже главные выразители партийной идеологии, такие, как Инукаи Цуёси или Окума Сигэнобу, отнюдь не брезговали сделками с антидемократическими и антипартийными силами.
С одной стороны, такая тактика себя оправдала, особенно в сравнении с тем крахом, который потерпели партийные политики из числа «непримиримых»22. Как справедливо отметил Надзита Тэцуо, «политика компромиссов» довоенных партий, олицетворением которой стал Хара, привела к беспрецедентному в мировой истории феномену: утверждению парламентской политики нереволюционным путем23.
С другой же стороны, именно эта тактика, на наш взгляд, четко сформулированная партийными лидерами на заре японского либерализма, предопределила недолговечность и неполноценность «демократии Тайсё». Ставка, сделанная партиями на приход к власти в условиях существующего строя и «косметические» перемены в политической системе, обусловила то, что эпоха партийных правительств не привела к качественным изменениям в политической структуре.
За время пребывания партий у власти не был ликвидирован ни один из тех недемократических и внеконституционных институтов, которые долгое время препятствовали становлению партийной политики: не были реформированы ни Тайный совет при императоре (на пике партийных правительств был подобран лишь относительно нейтральный его состав), ни палата пэров (временно поставленная в подчиненное положение благодаря ряду мер частного характера — изменению состава, установлению партнерских связей с партиями и др.); не был упразднен институт гэнро (пусть их число и функции существенно сократились к началу 1920-х гг., именно гэнро продолжали определять будущего премьера, а за парламентом это право так и не было официально закреплено); несмотря на определенные попытки поставить вооруженные силы под контроль гражданской администрации, независимость армии и флота так и не была преодолена.
Крупнейшие партии, идеологические расхождения между которыми были в высшей степени незначительными, большую часть времени тратили на позиционную борьбу между собой и, формально противостоящие силам олигархии и антипартийной бюрократии, были настроены скорее на компромисс с последними, нежели на союз с соперничающими партиями ради коренных реформ политической системы. Так, в 1922 г. Сэйюкай предпочла поддержать кабинет адмирала Като Томосабуро, не включавший ни единого партийного представителя, нежели доверить правительство лидерам Кэнсэйкай. И точно так же Кэнсэйкай в 1925 г. с легкостью отказалась от коалиции с партнерами по «защите конституционализма», как только убедилась в благоприятной ситуации для формирования единоличного кабинета.
Более того, категоричный отказ руководства крупнейших партий от связей с широкими слоями общества привел к тому, что
партии превратились в «высшей степени элитарные организации без массовой поддержки и массового участия»24, которые «не были связаны с большинством населения ничем, кроме тоненькой ниточки символических голосов»25.
В итоге в начале 1930-х гг., когда в Японии в значительной мере под влиянием мирового экономического кризиса изменилась экономическая и политическая конъюнктура, партийные правительства не смогли ничего противопоставить натиску военных, так как их существование не было подкреплено на уровне государственного законодательства. На наш взгляд, совершенно обоснованным выглядит вывод Като Сюити о том, что «приход к власти военных был обусловлен не изменением, а полномасштабным использованием ими тех институтов, которые не были реформированы за время демократии Тайсё»26.
Общественные же движения пошли в середине 1920-х гг. на спад, так как общество явно разочаровалось в чересчур консервативной политике партийных правительств, не готовых и не желающих пойти на решительные политические, а самое главное, социально-экономические реформы. В глазах общества партии дискредитировали себя настолько, что, как справедливо подметил историк Банно Дзюндзи, падение последнего партийного кабинета в 1932 г. стало для японцев «не более чем концом эпохи партийных правительств и не означало серьезной перемены в политическом устройстве и курсе»27.
Таким образом, все вышесказанное позволяет сделать вывод о том, что развитие «демократии Тайсё» в 1900—1920-е гг. как социального и культурного феномена происходило в одной плоскости, а развитие «демократии Тайсё» как комплекса политических преобразований — в другой. И хотя объективная возможность для изменений в политическом строе была создана именно социально-экономическими и культурными сдвигами, реальные политические преобразования, право на которые, по сути, «монополизировали» партии, оказались минимальными по сравнению с размахом либеральных устремлений и чаяний в японском обществе.
Не будет преувеличением также сказать, что политические процессы Тайсё хотя и стали предвестником грядущих послевоенных демократических перемен изначально заключали в себе причины неполноценности и как следствие непрочности политического строя «демократии Тайсё». А эпоха довоенного японского либерализма, с одной стороны, явила миру уникальный пример бескровной эволюции от авторитаризма в сторону де-факто конституционной монархии, а с другой стороны, также продемонстрировала неспособность политической элиты Японии 1910—1920-х гг. к коренной трансформации без мощного внешнего импульса.
Примечания
1 Подобное ироничное название японской политической системы связано с хронической неспособностью (или нежеланием) оппозиции вне зависимости от силы ее влияния отстранить правящую партию от власти. Кратковременное отступление от данной тенденции, прослеживающейся с 1955 г., имело место лишь в первой половине 1990-х гг.
2 Последним примером этого стали выборы в верхнюю палату парламента Японии, состоявшиеся в августе 2007 г. и увенчавшиеся поражением правящей Либерально-демократической партии, которая утратила доверие населения из-за череды коррупционных скандалов, нерешительности в проведении экономических реформ, непопулярной политики на Ближнем Востоке и т.д.
3 Декларация: http://en.wikisource.org/wiki/Potsdam_Declaration
4 Тайсё — название эры в японском летоисчислении, продолжавшейся с 1912 по 1926 г.
5 Синобу Сэйдзабуро. Тайсё дэмокурасии си (История демократии Тайсё). Токио: Нихон хёронсинся, 1954.
6 Впрочем, сам автор термина, Синобу Сэйдзабуро, считал, что «демократия Тайсё» закончилась с принятием в 1925 г. реакционного Закона об охране общественного порядка, нивелировавшего, по его мнению, значение предыдущих изменений. См., напр.: Синобу Сэйдзабуро. Нихон сэйдзи токухон (Хрестоматия по японской политике). Токио: Тоё кэйдзай симпося, 1960.
7 Мэйдзи и Сёва — эры в японском летоисчислении, которые пришлись по западному календарю на 1868—1912 и 1926—1989 гг. соответственно.
8 Хамбацу дословно обозначает «клики из княжеств» (приблизительно так же звучит и общепринятый перевод на английский язык — «domain cliques»), однако в отечественной историографии чаще всего используется термин «клановая олигархия». После реставрации монархии в Японии, положившей конец власти сёгунов Токугава, власть в стране, по сути, сосредоточилась в руках узкой группы лиц, стоявших во главе реставрации, главную роль среди которых играли экс-самураи из юго-западных княжеств Сацума и Тёсю (собирательно именуемые Сат-тё), внесших решающий вклад в свержение сёгуната. Представители этих княжеств составили основу новых властных структур, а наиболее влиятельные лидеры Сат-тё (Ямагата Аритомо, Ито Хиробуми и др.) сформировали мощнейшие политические группировки, которые стали оказывать всестороннее влияние на развитие Японии. Несмотря на частую критику за «узурпацию власти» в стране, влияние олигархии хамбацу оставалось ощутимым вплоть до 1920-х гг.
9 Мацуо Такаёси. Тайсё дэмокураси-но кэнкю (Исследование демократии Тайсё). Токио: Аоки сётэн, 1966. С. 2
10 Ike Nobutaka. The Beginnings of Political Democracy in Japan. Connecticut: Greenwood Press, 1969. P. 211.
11 Shuichi Kato. Taisho Democracy as the Pre-Stage for Japanese Militarism // Japan in Crisis, Essays on Taisho Democracy / Eds. Bernard S. Silberman and H.D. Harootu-nian. Princeton: Princeton University Press, 1974. Р. 218.
12 Подробнее о роли среднего класса см., например, статьи Мацуо Такаёси «Тайсё дзидай» и «Тайсё дэмокурасий» в «Хяккадзитэн Хэйбонся» (Токио: Хэйбонся, 1984. Т. 8. С. 1265—1268).
13 Harootunian H.D. Between Politics and Culture: Authority and the Ambiguities of Intellectual Choice in Imperial Japan // Japan in Crisis, Essays on Taisho Democracy. Р. 137.
14 Термин миппонсюги принято переводить на европейские языки словом «демократия», хотя, в отличие от более употребительного слова минсюсюги, в данном термине заключен определенный нюанс. Миппонсюги можно объяснить как «народ — основа правления», в то время как минсюсюги означает скорее
«народ — носитель суверенитета», но поскольку в довоенной Японии носитель суверенитета мог быть только один — император, то Ёсино и прибегнул к лингвистической уловке для юридического обоснования необходимости демократизации власти.
15 Гэнро (дословно — государственный старейшина) — неофициальная группа пожизненных советников императора, сложившаяся в 1880—1990-х гг. из узкого круга наиболее активных деятелей реставрации Мэйдзи и, несмотря на свой неконституционный статус, формировавшая высший политический истеблишмент Японии на протяжении нескольких десятилетий.
16 Ито Юкио. Сэйто сэйдзи-но тэйтяку (Установление партийной политики) // Нихон киндайси-ни окэру тэнканки-но кэнкю (Изучение переломных моментов в современной истории Японии) / Ред. Банно Дзюндзи и Мияти Масато. Токио: Ямакава, 1985. С. 259.
17 Созданный в 1880-е гг. совещательный орган при императоре. Хотя существование Тайного совета формально не было закреплено Конституцией Мэйдзи, на деле он оказывал значительное влияние на принятие решений по ключевым вопросам государственной политики, прежде всего в области законодательства. Тайный совет был также известен стойким неприятием партийной политики и являлся одним из главных оплотов консервативных хамбацу.
18 Oka Yoshitake. 5 Political Leaders of Modem Japan. Tokyo: University of Tokyo Press, 1986. P. 118.
19 Хара Такаси никки (Дневник Хара Такаси) / Ред. Хара Кэйитиро. Т. 5. Токио: Фукумура сюппан, 2000. С. 217.
20 Jansen Marius B. The Making of Modern Japan. Harvard: The Belknap Press of Harvard University Press, 2000. P. 451.
21 В значительной степени такому восприятию Кэнсэйкай способствовало то, что данная партия начиная с середины 1910-х гг. в противовес Сэйюкай неоднократно выступала с инициативами введения всеобщего избирательного права.
22 Хорошим примером может служить такой крупный политик, как Итагаки Тайсукэ — основатель и лидер крупнейшей партии Дзиюто (будущая Сэйю-кай). Несмотря на высокую личную популярность в обществе за твердую позицию неприятия хамбацу, в 1900 г. Итагаки был отправлен в отставку с поста председателя Дзиюто теми членами партии, которые выступали за тесный альянс с силами хамбацу. Свои дни Итагаки, чье имя стало одним из символов борьбы за народные права в 1870—1980-х гг., окончил в политическом забвении и бедственном материальном положении.
23 Najita Tetsuo. Hara Kei in the Politics of Compromise. Harvard: Harvard University Press, 1967.
24 Robert A. Scalapino. Elections and Political Modernization in Prewar Japan // Political Development in Modern Japan / Ed. Robert E. Ward. Princeton: Princeton University Press, 1968. P. 271.
25 Shuichi Kato. Taisho Democracy as the Pre-Stage for Japanese Militarism. P. 229.
26 Ibid. P. 235.
27 Банно Дзюндзи. Сэйто сэйдзи-но хокай (Крушение партийной политики) // Нихон киндайси-ни окэру тэнканки-но кэнкю (Изучение переломных моментов в современной истории Японии) / Ред. Банно Дзюндзи и Мияти Масато. Токио: Ямакава, 1985. С. 367.
