CC BY
153
УДК 821.161.1(092)
ББК Ш5(2Р)6-8
Фомина Елена Геннадьевна
аспирант кафедра русской литературы ТюмГУ г. Тюмень Fomina Elena Gennadievna Post-graduate Chair of the Russian Literature Tyumen State University Tyumen
Демифологизация архетипа матери в военной прозе В.П.Астафьева Demythologization of the Mother’s Archetype in the War Prose by V.P.Astafiev
Военная тема в силу автобиографичности получила широкое развитие в творчестве В.П.Астафьева. Женские образы, которые воплощают архетип матери, в военной прозе реализуются по-разному. Сравнительный анализ архетипа в произведениях данной тематики разных лет позволяет сделать вывод о его демифологизации в романе «Прокляты и убиты».
The war theme has an extensive development in the works by V.P.Astafiev owing to his autobiography. Women images, which personify mother's archetype, are realized in the war prose differently. Comparative analysis of such different works lets us to make a conclusion about the demythologization of the mother’s archetype in the novel “The Damned and Killed”.
Ключевые слова: архетип, демифологизация, В.П. Астафьев, «Прокляты и убиты», «Звездопад», «Пастух и пастушка».
Key words: archetype, demythologization, V.P.Astafiev, “The Damned and Killed”, “The Shooting Stars”, “A herdsman and a Herdswoman”.
Женским образам в прозе В.П.Астафьева отведено особое место. Но сколь многогранными они ни были, за очень редким исключением все сводятся к архетипу матери (Исключение составляют такие героини, как, например, Урна из «Печального детектива»), потому что для писателя женщина - это прежде всего Мама, источник жизни. В военной прозе в силу ее специфики архетип реализуется по-особенному, в чем можно убедиться, рассмотрев ключевые произведения этого ряда.
В повести «Звездопад» (1960) перед нами юная медсестра Лида. Девушка очень юна. История ее взаимоотношений с раненым солдатом подается автором прежде всего как романтическая, девушка - как предмет воздыхания. Ее характер обрисован нечетко: мы знаем о ее жизни, чувствах, силе характера, но трагической здесь предстает невозможность любви и неповторимость первого
чувства. Компоненты, заложенные в архетип матери у В.П.Астафьева (женственность, беззащитность, верность, заботливость, добросердечность, чистота и др.), реализуются в образе главной героини полностью. Появляющаяся в конце повести девушка Женя создает другой, немного противоречивый образ. Она вроде и хороша собой, и умна, и интересна, есть ее за что пожалеть, но ее жизненная позиция отталкивает и героя, и автора. Объясняя такие нерадостные метаморфозы женщины, В.П. Астафьев делает ссылку на войну, но не считает это единственно верным решением в жизни.
В 1971 В.П.Астафьев пишет повесть «Пастух и пастушка». Трагичность любви есть и здесь. Архетип матери, реализованный в образе Люси, углубляется. В общий каркас добавляется более чувственная женственность, заботливость и стремление защитить, поддержать, ободрить. Вполне естественно, что в данном произведении женский образ более зрелый, проработанный, чем в «Звездопаде». Снова возникает ситуация «женщина и война», но они все-таки дистанцированы друг от друга.
В романе «Прокляты и убиты» (1990 - 1994) женские образы появляются чаще всего в связи с именами героев. Им, как и солдатам, отводится функция пассивных участников, потому что авторская задача существенно меняется, что объясняется не только жанровыми различиями. Если в предыдущих произведениях целью было показать невозможность любви во время войны, деформацию человеческой души, ломку судеб, то теперь замысел усложнился. Герои, события из их жизни, чувства показаны в перспективе неприятия войны. Усложнена панорама видения происходящего в целом, когда все замыкается в одной точке, стремящейся к эсхатологическому финалу.
Развенчание архетипа матери можно наблюдать через реализацию военных ситуаций, в которых участвуют женщины, и через отношение автора и героев романа к слабому полу в целом. На первый план выходят две главные героини - медсестры Неля и Фая. Они помещены в несвойственное их предназначению пространство - участвуют в военных событиях. В отличие от других женщин, ставших свидетелями военных катаклизмов или труженицами тыла, девушки вынуждены переносить абсолютно все тяжести боевых будней.
Происходит испытание не только нравственно-психологических качеств, потому что архетип матери, помещенный в данный локус, испытывает влияние со всех сторон, взаимодействует с героями в разных ипостасях. Демифологизация происходит и на ментальном уровне, и на физическом, и в целом как историческая данность.
В.П.Астафьев использует в романе бранную лексику, и можно сказать, что впервые в отношении женщин и из уст женщин. Мягкий и нежный образ, которому всегда соответствовал тихий и нежный успокаивающий голос, хотя бы внутренняя интеллигентность, приобретает совсем другие качества:
«- ...Я вас, товарищ майор, следующим рейсом уплавлю. Силком. Неча тыловых пердунов тешить. /Нелька/
Майор Зарубин поморщился: этакое выражение, да еще для женщины, да еще такой симпатичной, пусть и войной подношенной, он воспринимал с удручением» [3:447].
Или:
«- .Девчонка эта, Нелька, - дока! Углядела меньдюка одного - завязал голову бинтами, кровью измазался и тоже в лодку норовит. Она повязку-то сорвала и как гаркнет: "Убейте его!"» [3:600].
По-другому оценивает автор и героинь внешне. Если раньше он старался увидеть в каждой женщине прекрасное, то теперь это происходит иногда: «Женщина в белом халате, перепачканном кровью, с приспущенной белой повязкой на лице, которая, однако, не могла заслонить яркости лица, прежде всего круто очерченные брови и серые глаза, которые казались выпуклыми, брови, почти перехлестнувшие переносье, взлетающие к вискам и уже на острие сломленные, придавали некую суровость этому лицу - так вот разом увиделась эта женщина! "Засиделся в норе, извалялся в крови, в грязи. Каждая женщина теперь Мадонной видится", - смутился майор» [3:639]. Чаще же В.П.Астафьев описывает женщин без прикрас: «Анастасия Гавриловна была хорошим хирургом, но как женщина не удалась - малопривлекательная, простолицая, незатейливо, хотя и добросовестно состроенная, она лучше смотрелась бы формовщицей в литейном цехе иль трактористкой, шофером
среди мужичья, на фронте связисткой или прачкой. ... Баба, она все-таки есть баба, хоть и в чинах, и при должности. Наград у нее больше, чем у мужа, характер рубаки, умна, самоотверженна и в то же время слаба - расстанется со своим оболтусом, скажет себе: "Все!" - да через неделю затоскует о нем.» [3:645]
Интересно, что если раньше писатель уважительно относился к женщинам из простых селений, то в романе он позволяет себе внести определенную оценку: «Сама хозяйка была неграмотная, и в ней, как и во многих русских отсталых бабах, жила неистребимая мечта: во что бы то ни стало хоть одну девку вывести в настоящие, в культурные люди. ... Конечно, по деревенским активисткам Авдотья Матвеевна видела - бабе грамота и лишняя умственность вредна, от нее разлад в голове и в бабьем организме» [3:617].
По-новому, чересчур физиологично описываются не только военные события и быт солдат, но и отношение к женщинам: «Терпи, девки, терпи, слушай, как поганец, какой-нибудь сопляк, бабу в натуральном виде не зревший, который, быть может, завтра будет хвататься за ноги, за юбку, крича: "Сестрица! Сестрица!.. " - орет сейчас во всю нечищеную пасть: "На позицию -девушка, а с позиции - мать, на позицию - целочка, а с позиции - блядь."» [3:623], «- Я таких ли речей тут наслушалась. Я уже вся в дырах. Всю издырявили мужичье, всю разделали, как говяжью тушу. Как я устала от этого всего» [3:643].
Или:
«. Сунули ее в коридор, за старинную этажерку с ширмой, на шелке которой нарисованы китайские мамзели с зонтиками, камыши и взлетающие птицы. Топот, гогот, срам за этажеркой: "А-а, пэпэжэ! А-а, проблядь!.. А-а, офицерская подстилка! А-а."
Выскочила раненая, припадочно брызгая слюной, костылем публику лупцевать начала, всех подряд: "Я же вас, говнюков, я же вас спасала..." Зауважали ранбольные поврежденную бабу, да нет, не ее зауважали, костыль зауважали, курить приносили» [3:620].
В романе не умаляется значение женщины, она все та же нежная и хрупкая, опора всей семьи, нравственный стержень, мать. Но разрушается именно система ценностей, которая составляла каркас архетипа матери. Есть, конечно, образы, которые еще соответствуют высокому предназначению. Например, Валерия Мефодьевна, вторая мама Феликса Боярчика, мать Ашота Васконяна. Однако читая произведение создается впечатление, что они даны больше для контраста, чтобы можно было почувствовать, насколько изменяется на и после войны мир. Вода, которая в связи с биографическими событиями приобретала в разных произведениях разную семантику, в тексте «Прокляты и убиты» окончательно становится на сторону сил зла. Представая сначала просто границей, просто источником воды, она превращается в царство мертвых, причину смерти: «Притащился к воде и заметил, что вся осока глядится розовеньким гребешком, в корнях буро-грязная, осклизлая. Не сразу, но догадался: обсохла закровенелая вода» [3:443], «Густо плавали начавшие раскисать в воде трупы с выклеванными глазами, с пенящимися, будто намыленными, лицами, разорванные, разбитые снарядами, минами, изрешеченные пулями. Дурно пахло от реки. . Проклятое место, сдохший мир» [3:681].
Образ Богородицы, который у писателя как и земля, вода включен в архетип матери, в контексте общей богооставленности людей, становится надеждой на спасение. К нему обращаются уже взрослые люди словно маленькие дети, зовущие свою мама, когда им плохо: «. грязные, окровавлены, в гное, в говне, во вшах, в глаза по-собачьи преданно глядят, руки к ней, как к Богородице, тянут./Нэле/» [3:620], «Господи-ы-ы-ы! Мать Пресвятая
Богородица. Намучий человека, намучий, постращай адом, но дай ему способ сызнова вернуться на землю, вот тогда он станет дорожить жизнью, и землей, и небом, им дарованным. Господи, Мать Пресвятая Богородица, пусть в горячем бреду, пусть в беспамятстве, пособи мне прислониться к теплу родительского очага!..» [3:659-660].
Так же редки моменты мужской благодарности женщинам, спасающим их жизни: «Талгат, лежавший на самодельных носилках, был в сознании, шепотом попросил:
- Жэншын, Нель, руху дай. - Она дала ему руку. Он благодарно прижал ее к груди и так вот держал ее, пока шли к лодке. Ради таких вот минут, ради редкой этой мужской признательности жила, войну переносила, околевала, мокла Нелька Зыкова» [3:737].
Образ женщины как матери, который всегда у В.П.Астафьева ассоциировался с самой жизнью, образ земли и воды, которые тоже созданы для жизни, в рамках романа приобретают совсем другое значение. Это связано не столько с военной тематикой, сколько с изменением взглядов автора на жизнь, на прошедшую войну и ее последствия. Если в повестях «Звездопад», «Пастух и пастушка» женщина как лучик света, надежда, любовь, то в романе этого нет, все слишком натуралистично. Возможно, в следующих словах заключена подытоживающая тему женщины на войне в контексте романа мысль: «Разве этот ад для женщин? Как же изменятся мир и человек, если женщина приучится к войне, к крови, к смерти. Создательница жизни, женщина не должна участвовать в избиении и уничтожении того, ради чего Господь создал Царство Небесное.» [3:697]
Библиографический список
1. Астафьев, В.П. Звездопад / В.П.Астафьев. - М.: Современник, 1984. - 80 с.
2. Астафьев, В.П. Пастух и пастушка / В.П.Астафьев. - М.: Совет. Россия, 1989. - С.
3-98.
3. Астафьев, В.П. Прокляты и убиты: роман / Виктор Астафьев. - М.: Эксмо, 2009. -
800 с.
4. Юбилейные Астафьевские чтения «Писатель и его эпоха». 28 - 30 апреля 2009 г. / ред. кол.; отв. ред. А.М.Ковалева; Краснояр. гос. пед. ун-т им. В.П.Астафьева. - Красноярск, 2009. - 476 с.
Bibliography
1. Astafiev, V.P. Shooting Stars / V.P.Astafiev. - M.: Sovremennik, 1984. - 80 p.
2. Astafiev, V.P. A Herdsman and a Herdswoman / V.P. Astafiev. - M.: Sovet. Russia, 1989. - P. 3-98.
3. Astafiev, V.P. The Damned and the Killed: Novel / Viktor Astafiev. - M.: Eksmo, 2009. - 800 p.
4. The Astafiev's Anniversary Reading “The Author and His Age”. April, 28 - 30, 2009. -Krasnoyarsk, 2009. - 476 p.
