CC BY
108Александр Сергеевич СТЫКАЛИН
«Дело Имре Надя» в контексте советско-югославских и венгерско-югославских отношений 1950-х годов
17 июня 1958 г. в газете «Правда», как и в прессе других стран, было опубликовано довольно пространное Сообщение министерства юстиции Венгерской Народной Республики (ВНР) о состоявшемся судебном процессе по делу Имре Надя «и его сообщников». На закрытом суде, проходившем в венгерской столице, в качестве главного обвиняемого выступал бывший премьер-министр страны, ветеран компартии Имре Надь, в октябре-ноябре 1956 г. не сумевший овладеть ситуацией в условиях глубокого внутриполитического кризиса и предотвратить сильный сдвиг вправо, реально угрожавший утратой коммунистами власти и переходом их в оппозицию1. Обнародованное обвинительное заключение вменяло ему в вину организацию заговора и развязывание контрреволюционного мятежа, направленного на свержение законного строя в ВНР. Приговор был зачитан 15 июня и уже на рассвете следующего дня приведен в исполнение, о чем в тот же день скупыми информационными сводками сообщили венгерская пресса и радио. Речь в данном случае шла не о полностью вымышленном, сфабрикованном деле (как это было в период больших московских процессов 1936—1938 гг. или в случае с «делом Райка» в Венгрии 1949 г.2), а «всего лишь» о нарочитой попытке придать криминальную окраску действиям (пусть во многом ошибочным) облеченного властью политика, предпринятым в целях безотлагательного разрешения острого внутриполитического конфликта, охватившего страну. Тем не менее многие западные наблюдатели расценили суд по делу И. Надя как первый в советской сфере влияния и, как потом оказалось, в сущности пос-
ледний громкий концепционный (т. е. искусственно сконструированный в соответствии с определенной схемой) судебный процесс, проведенный уже в иной политической атмосфере, после XX съезда КПСС и разоблачения на нем Сталина и его политической практики.
Весть о казни Имре Надя, в считаные часы разнесенная мировыми информагентствами, вызвала в международном общественном мнении настоящий взрыв негодования (в том числе и в левых кругах). И это понятно, ведь слишком очевидной была надуманность обвинений, выдвинутых против бывшего венгерского премьера, главная «вина» которого в сущности заключалась в последовательном отстаивании курса на суверенитет своей страны, что вступало в слишком резкое противоречие с характером отношений внутри советского лагеря, сложившимся еще при Сталине и остававшимся в силе и после его смерти. Главным виновником расправы над бывшим премьер-министром Венгрии априорно называлась Москва3, причем эту точку зрения, как правило, разделяли и левые на Западе, в том числе прокоммунистически настроенные интеллектуалы, не склонные афишировать своих разногласий с руководством КПСС. Мать известного русского писателя Виктора Ерофеева, Галина Ерофеева (в 1958 г. жена советского дипломата, работавшего в Париже), вспоминает в своих мемуарах, как крупный французский поэт, член компартии Луи Арагон (незадолго до этого получивший основанную в Москве международную премию «За укрепление мира между народами»), прочитав в Л'Нишапкё» сообщение о смертном приговоре, уже приведенном в исполнение, прибежал в советское посольство, возмущенный до глубины души. «Неужели у вас не хватило бы чечевичной похлебки, чтобы прокормить Надя до конца его дней?!» — гневно вопрошал он принявшего его атташе по культуре4.
Надо сказать, что вплоть до июня 1958 г. ни политические эксперты, ни более широкая публика на Западе не проявляли большого интереса к фигуре И. Надя — он воспринимался (и надо сказать, не без оснований) как достаточно заурядный коммунистический политик, который в силу своей непоследова-
тельности и слабости не смог, в отличие от куда более сильного польского лидера В. Гомулки, овладеть ситуацией в собственной стране и при этом потерял доверие Москвы5. Ситуация в корне изменилась лишь после вынесения ему смертного приговора. С этого времени выходит множество публикаций об Имре Наде. Споры вокруг личности этого сохранившего верность национальным идеалам коммунистического политика органично вошли в контекст более широких дискуссий о перспективах «национального коммунизма», развернувшихся в свете решений XX съезда КПСС и советско-югославского сближения, с учетом опыта польских и венгерских событий осени 1956 г.
Заметное место в потоке западной литературы о И. Наде занимали публикации, в которых доказывалась несостоятельность предъявленных ему обвинений. Большой отклик получила книга «Правда о деле Имре Надя», вышедшая на французском, английском, немецком, венгерском языках. Своим появлением на свет она была обязана непосредственным участникам и свидетелям революции 1956 г. в Венгрии, эмигрировавшим после ее подавления на Запад публицистам, придерживавшимся в то время левых взглядов, — Тамашу Ацелу, Петеру Кенде и Тибору Мераи. В этой книге на основе доступных в то время источников (прессы, свидетельств участников событий) была предпринята реконструкция деятельности Имре Надя и его сторонников в дни революции, пункт за пунктом разоблачавшая подтасовку фактов в официальных сообщениях и полностью опровергавшая предъявленные им в июне 1958 г. на судебном процессе обвинения. Предисловие к книге написал один из самых ярких европейских интеллектуалов своего времени — лауреат Нобелевской премии по литературе 1957 г. Альбер Камю6.
В год проведения судебного процесса по делу И. Надя вышла также нашумевшая книга Т. Мераи «Тринадцать дней, которые потрясли Кремль (Имре Надь и венгерская революция)»7. Она также была полемически заострена против обвинений, предъявленных бывшему премьер-министру на неправедном суде. Так, реконструируя события первого дня восстания, 23 октября, автор полностью опровергал версию о преднамеренной
подготовке мятежа и захвата власти, показывал, что И.Надь вел себя в начале восстания предельно осторожно и сдержанно.
Суд над Имре Надем поставил в крайне неудобное положение западноевропейских коммунистов. Так, газета британской компартии «Daily Worker» выступила 19 июня 1958 г. с редакционной статьей, в которой фактически выражалось сожаление по поводу вынесения смертного приговора Надю и двум его соратникам. «Выступить со статьей другого содержания — означало бы совершить самоубийство английской компартии, а мы на это никогда и ни при каких условиях не пойдем», — откровенно сказал в те дни советскому дипломату председатель компартии Великобритании Гарри Поллит, напомнивший также, что поддержка (пусть даже не очень решительная) в ноябре 1956 г. советской военной акции в Венгрии стоила в то время компартии 20 % членского состава8.
На судебный процесс по делу Имре Надя и вынесенный смертный приговор не могла не откликнуться и советская интеллигенция. В это время в советской прессе достигла своего апогея кампания критики руководства Союза коммунистов Югославии (СКЮ), принявшего в апреле на партийном съезде в Любляне новую программу СКЮ, признанную в Москве ревизионистской. Прошедший на этом фоне суд по делу Имре Надя показал, что любой «ревизионистский» уклон (а И. Надь всего за считаные месяцы до этого упрекался советской пропагандой не более чем в ревизионизме) при желании можно раздуть до масштабов уголовного преступления, караемого смертной казнью, и что методы устранения политических конкурентов, вошедшие в норму при Сталине, не ушли в прошлое после его смерти и вполне могут быть применены теми, кто публично отрекся от бывшего вождя. Профессор исторического факультета МГУ, известный специалист по истории России XIX в. С.С. Дмитриев записал 25 июня 1958 г. в своем дневнике: «Казнить людей за политические взгляды присуще любому недемократическому правлению: Ивану IV Грозному, Сталину, испанским королям прошлого. Присуще и современному советскому правлению. Скажут: такова природа диктатуры пролетариата; в казнях выражается сила диктатуры. Но сила ли
выражается в том, что против идей применяют пушки, против критиков расстрелы? «Ревизионистов», конечно, можно переловить, засадить в лагеря, расстрелять, облить помоями. Но взгляды их, идеология «ревизионизма» будут такими приемами побеждены?» Нет, отвечает на самим собой поставленный вопрос Дмитриев, они лишь перестанут на какое-то время внешне обнаруживаться, и только9. Как видно из этих заметок, даже в сущности рядовой советский наблюдатель, имевший возможность черпать информацию лишь из открытых, общедоступных в СССР источников, получил, читая «Правду», повод задуматься над явной взаимосвязью между вынесенным смертным приговором по делу И. Надя и ранее звучавшими обвинениями его в ревизионизме. Причем, поскольку главной мишенью в ходе массированного антиревизионистского наступления в советской и восточноевропейской прессе10 была в это время титовс-кая Югославия, критика идеологии СКЮ и казнь Имре Надя логично выстраивались в сознании многих современников в один ряд как два элемента единой кампании, направленной на утверждение «правильной», свободной от ревизионизма линии в мировом коммунистическом движении. Чтобы более четко понять реальную взаимосвязь проблемы Имре Надя с динамикой советско-югославских отношений во второй половине 1950-х годов, следует обратиться к более ранним событиям.
Начатый после смерти Сталина процесс советско-югославского сближения11 достиг, как известно, своей кульминации к началу лета 1956 г. В июне югославский лидер Й. Броз Тито был принят с большой помпой в СССР, и мало что предвещало новую ссору между Москвой и Белградом. Многотысячный митинг советско-югославской дружбы 19 июня на стадионе «Динамо» был призван символизировать полное преодоление взаимного недоверия. Правда, в Москве не были удовлетворены подписанной межпартийной декларацией, носившей явно компромиссный характер со стороны КПСС12. При утверждении текста этого документа на Президиуме ЦК КПСС было решено «сказать югославским товарищам, что мы не удовлетворены текстом декларации, но спорить не будем»13. В самом деле, в этом документе отсутствовали какие-либо положения
об идеологическом единстве двух партий, о принадлежности Югославии к социалистическому лагерю и координации действий двух стран в сфере внешней политики. Председатель Совета Министров СССР Н.А. Булганин, который на завтраке в честь югославской делегации поднял тост за Тито как за ленинца, был подвергнут потом критике в узком партийном кругу. («Преждевременно заявление т. Булганина. Назвал т. Тито ленинцем. Неосторожен — сказать об этом надо»14.) События, развернувшиеся в те недели в советской сфере влияния в Восточной Европе (познаньские волнения в Польше 28 июня 1956 г.*, активизация Кружка Петёфи в Венгрии**), усилили в Москве раздражение по поводу позиции руководства СКЮ — сознательного и последовательного стремления пропагандировать преимущества югославской модели социализма и поощрять (в том числе при поддержке своей дипломатии) проюгославские устремления в обществах стран-сателлитов СССР. Все возраставшая активность в восточноевропейских столицах югославских дипломатов и все растущая популярность в среде коммунистов-реформаторов стран советского блока югославского опыта, зачастую ими идеализировавшегося, вызывали в Кремле обеспокоенность, по сути даже воспринимались как некоторый внешнеполитический вызов. В сентябре — начале октября в ходе ряда неформальных встреч в Крыму и на Адриатике советский лидер Н.С. Хрущев мягко пытался «образумить» Тито: югославскую сторону призвали воздержаться от проявления открытых симпатий к оппозиционерам в странах Восточной Европы и противопоставления югославского опыта строительства социализма советскому15.
В середине октября новый венгерский партийный лидер Э. Герё (преемник низложенного в июле М. Ракоши) ездил в Белград по настоянию Н.С. Хрущева — в целях окончательного примирения югославской и венгерской коммунистических элит, остроту конфликта между которыми предопределили шум-
* Более 70 человек стали в тот день жертвами разгона демонстрации рабочих, выступавших, в сущности, только за улучшение условий жизни.
** Молодежный дискуссионный клуб в Венгрии. Обсуждение на его заседаниях весной -летом 1956 г. актуальных политических и социальных проблем приобретало все большую остроту.
ное судебное дело Ласло Райка (1949 г.) и другие масштабные политико-пропагандистские акции антиюгославской направленности, предпринятые в Венгрии после разрыва СССР и его сателлитов с Югославией в 1948 г. Причем, день возвращения венгерской делегации в Будапешт 23 октября совпал с началом мощнейшего восстания, потрясшего сами основы коммунистической власти. Реформаторски настроенная молодежь, вышедшая в этот день на улицы венгерской столицы, воспринимала титовскую Югославию как своего потенциального союзника в поисках путей социализма, отвечающего национальным условиям, а югославские дипломаты, наблюдавшие за происходившим со стороны, могли видеть в руках демонстрантов плакаты с лозунгами типа «С Югославией и Польшей наша сила втрое больше!», что не могло не внушать им гордости за югославскую модель социализма и ее международное признание. Как бы то ни было, дальнейшее развитие событий у северных соседей внушало коммунистической элите Югославии уже не столько чувство гордости силой югославского примера, сколько опасения, с каждым днем все усиливавшиеся. Надеясь на усиление в Венгрии позиций коммунистов, выступавших за более независимую линию в отношениях с Москвой, верхушка СКЮ воспринимала реформаторов из команды Имре Надя как своих потенциальных союзников, что еще с лета 1956 г. находило отражение в югославской прессе. Вместе с тем югославская политическая элита совсем не хотела падения коммунистической власти в соседней, связанной с Югославией тесными историческими узами стране. Принятое руководством КПСС 31 октября решение о масштабной военной акции, направленной на смену власти в Венгрии, получило в конце концов (хотя и с некоторыми оговорками) поддержку лидеров ФНРЮ, что проявилось на их встрече с Н.С. Хрущевым и сопровождавшим его Г.М. Маленковым на о. Бриони в Адриатике в ночь со 2 на 3 ноября16.
Последующие события внесли, однако, серьезный диссонанс в отношения СССР и Югославии. На рассвете 4 ноября, с началом решающей советской военной акции по смене венгерского правительства, не способного в условиях глубочайшего внутриполитического кризиса удержать власть в руках комму-
нистов, действующий премьер-министр Имре Надь, осудив перед всем миром эту акцию в своем выступлении по радио, укрылся затем в югославском посольстве17. В Москве это восприняли как явное нарушение договоренности, достигнутой буквально накануне на Брионах, где Хрущев и Маленков всю ночь напролет обсуждали с И. Брозом Тито и его ближайшими соратниками Э. Карделем и А. Ранковичем пути решения венгерского вопроса18. Ведь тогда речь шла о возможном содействии Белграда в нейтрализации неугодного руководству СССР венгерского правительства. Лидеры Югославии, имевшие определенное влияние на венгерских коммунистов-реформаторов из команды И. Надя, фактически, по согласованию с Москвой, взялись за то, чтобы уговорить их добровольно самоустраниться, уступив место у руля другому правительству, которое железной рукой пресекло бы анархию и навело порядок. Об укрытии же в югославском посольстве политиков, перед этим выступивших с антисоветскими заявлениями, стороны, разумеется, не договаривались.
Прошла неделя, и 11 ноября Тито на партактиве в Пуле решил сыграть на опережение, информировав публику о некоторых подробностях советско-югославских встреч на высшем уровне, не дожидаясь, когда весь мир узнает о сделке, направленной на свержение венгерского правительства, из уст лидеров КПСС (это нанесло бы слишком сильный удар по репутации Югославии как нейтрального, внеблокового государства). Между тем, несогласованная утечка информации была воспринята в Москве как грубое нарушение утвердившейся в мировом коммунистическом движении этики межпартийных взаимоотношений. Но мало того, выступая в Пуле, Тито, вызвав тем самым острое раздражение Москвы, назвал венгерский кризис в определенной мере следствием политики СССР, ставившей в неравноправные отношения партнеров по социалистическому лагерю, что в свою очередь порождало антисоветские настроения в странах Восточной Европы. Ввод советских войск в Будапешт в ночь на 24 октября для разгона массовой демонстрации, уже начавшей к тому времени перерастать в вооруженное восстание, он назвал неоправданным. Обозначившиеся резкие
расхождения лидеров КПСС и СКЮ в оценке венгерских событий не затушевал и тот факт, что Тито осудил И. Надя за уступки реакции и выразил готовность поддержать новое правительство Я. Кадара, сформированное в Советском Союзе, — ведь надо было не только отмежеваться от официальной Москвы в целях «сохранения лица» в глазах международного общественного мнения, но и каким-то образом обосновать свое согласие с интервенцией.
Прошло еще три недели, и 7 декабря второе лицо в СКЮ и его главный идеолог Э. Кардель, выступая в Союзной скупщине ФНРЮ, раскритиковал бюрократический социализм советского образца, противопоставив ему венгерские рабочие советы19. Тогдашний посол Югославии в СССР В. Мичунович позже вспоминал, что никогда не видел Хрущева столь взбешенным, как во время их встречи, состоявшейся в тот декабрьский день 1956 г., когда ему принесли информацию о программной речи Карделя, к тому же распространенной югославской делегацией в ООН20. Через считаные дни, на декабрьском пленуме ЦК КПСС, советский лидер дал волю эмоциям: «Тито болтает всякие глупости о новых путях какого-то югославского строительства социализма, а этот путь мы знаем что такое: получать подачки за то, что прислуживаться перед американскими империалистами. Конечно, тут большого ума не требуется для строительства такого югославского социализма, а нам, рабочему классу Советского Союза под руководством Ленина, пришлось самим первым пробивать дорогу и строить свое государство, накапливать средства, строить свои заводы, свою индустрию, и это действительно достойно подражания для других стран рабочего класса, что Советский Союз, более отсталая по сравнению с другими, западными государствами страна, первый завоевал власть рабочего класса и первый создал самую могущественную индустриальную страну из отсталой и настолько поднял промышленность, культуру своего народа, что разбил самого мощного врага во вторую мировую войну, и в результате нашей победы живет сейчас и учит югославскому социализму сам Тито, потому что если бы не было нашей победы, то его бы [войск] не хватило позавтракать гитлеровской армии»21.
Между КПСС и СКЮ развернулась острая полемика в закрытой переписке22, дискуссия перекинулась и в прессу23. Правда, при всей жесткости некоторых, главным образом рассчитанных на внутрипартийную аудиторию, заявлений, в Москве ни в коей мере не хотели создавать видимости возвращения к конфликтной ситуации сталинских времен. Как из писем, так и в ходе бесед с послом СССР в Югославии Н.П. Фирюбиным24 югославские лидеры, вовсе не желавшие отказываться от выгодного для страны экономического сотрудничества с Советским Союзом, а тем более вновь оказаться в положении изгоев в мировом коммунистическом движении, получали заверения в том, что с советской стороны, хотя и не собираются сдавать принципиальных идеологических позиций, предпримут тем не менее все усилия для улучшения двусторонних отношений. О необходимости держаться в полемике с «неверными утверждениями» югославов спокойного тона, не обостряя межгосударственных отношений с ФНРЮ, говорилось и в письмах лидерам компартий социалистических стран25.
Тем не менее, с югославской стороны существовали реальные опасения возвращения к ситуации 1948 г. Пригласив 27 января 1957 г. советского посла Н.П. Фирюбина на охоту, Тито много говорил о том, что он «очень обеспокоен нашими теперешними отношениями» и много думает над тем, «каким образом поправить и развивать дальше добрые отношения между обеими партиями и нашими государствами»26. Обеспокоенность возросла после того, как в конце марта советский премьер Н.А. Булганин в речи на митинге советско-венгерской дружбы в Москве заявил о причастности югославов к идейной подготовке венгерской «контрреволюции»27. В Венгрии в это время уже начали готовить судебный процесс по делу И. Надя28. В титовской Югославии очень внимательно следили за его подготовкой, резонно опасаясь, что «дело Имре Надя» может сыграть ту же черную роль, как в свое время «дело Ласло Райка». Ведь известно, что состоявшийся в сентябре 1949 г. показательный судебный процесс по делу этого коммунистического политика вывел антиюгославскую кампанию, инициированную Сталиным, на новый виток: югославов стали называть уже не просто
ревизионистами и националистами, но шпионами и убийцами. «Представители югославского посольства в Будапеште при каждой беседе с венгерскими товарищами пытаются подчеркнуть ненужность организации процесса над Имре Надем», — доносил 21 июня 1957 г. в Москву из Будапешта дипломат В.А. Крючков, будущий председатель КГБ СССР29. Проявившаяся в этих условиях склонность Белграда к далеко идущим уступкам не укрылась и от венгерского лидера Я. Кадара. 6 июня он говорил новому послу СССР Е.И. Громову, незадолго до этого сменившему Ю.В. Андропова, о том, что югославы в последнее время предпринимают очевидные попытки улучшить отношения с СССР и его союзниками. Посол следовал сохранявшейся линии официальной Москвы на укрепление единства мирового коммунистического движения (а в это время уже была начата работа по подготовке большого совещания компартий, первого после XX съезда КПСС). Он заметил в ответ, что если эти попытки являются искренними, надо предпринять встречные шаги, но не идти вместе с тем на идеологические компромис-сы30. Зная о большом международном авторитете маршала Тито (в том числе в рамках начавшего формироваться с Бандунгской конференции 1955 г. Движения неприсоединения) и о популярности югославской модели социализма среди коммунистов-реформаторов всего мира, отлучать СКЮ от мирового коммунистического движения в Кремле сочли нецелесообразным, ибо югославская схизма потенциально угрожала привести к более глубокому расколу в лагере борцов за коммунизм. Кроме того, Хрущев лично предпринял, начиная с 1954 г., много усилий в целях приближения Югославии к советскому блоку, и признание тщетности проделанной огромной работы было бы для него равнозначно признанию своего полного провала на одном из важнейших внешнеполитических направлений.
3 июня 1957 г. Тито принял советского посла Н.П. Фирю-бина, заверив его в том, что руководство Югославии готово со своей стороны укреплять и развивать двусторонние отношения с СССР 31. Провал антихрущевского путча в июне 1957 г. привел к удалению из партийного руководства В.М. Молотова (всегда скептически относившегося к перспективам советско-югослав-
ского сближения), что, вне всякого сомнения, благоприятно повлияло на готовность лидеров СКЮ активизировать контакты с КПСС. В июле 1957 г. в СССР по приглашению Хрущева отдыхали и были им приняты наиболее влиятельные соратники Тито — Э. Кардель и А. Ранкович.
Первая после брионских переговоров начала ноября 1956 г. встреча Хрущева и Тито состоялась 1—2 августа 1957 г. на нейтральной территории — в Румынии. Был обсужден широкий круг проблем, предприняты небезуспешные попытки сблизить позиции по спорным вопросам (суть событий в Венгрии, проблема рабочих советов и т. д.), выражена решимость и дальше работать над устранением препятствий, затрудняющих развитие двусторонних отношений32. Советское руководство заверило своих югославских собеседников в отсутствии намерений использовать дело И. Надя для раздувания антиюгославской пропагандистской кампании. Тогда же, в августе 1957 г., оно настояло на том, чтобы новые венгерские лидеры не проводили судебный процесс до предполагаемого совещания компартий с участием югославов33, а перенесли бы его на более поздний срок, причем и позже тоже не следовало выпячивать антиюгославских обвинений (т. е. акцентировалть внимание на югославских связях и проюгославских симпатиях людей команды Надя)34. Руководство СКЮ со своей стороны в принципе выразило готовность принять участие в запланированных на ноябрь как широком совещании всех компартий мира, так и в более узком совещании компартий социалистических стран — приглашение придавало уверенности в том, что повторения ситуации 1948—1949 гг. не будет, до шумной антиюгославской кампании, а тем более до разрыва с советским лагерем дело не дойдет.
Что же касается позиции Москвы в деле Имре Надя, то она была, как нам представляется, не совсем однозначной, меняясь с течением времени и находясь при этом в некоторой зависимости от состояния советско-югославских отношений. В начале 1957 г. в Кремле демонстрировали довольно жесткий подход, призывая Кадара усилить репрессии. Начало судебного расследования по делу И. Надя было одобрено советской стороной, каждый новый шаг в этом деле согласовывался между Москвой
и Будапештом. Вместе с тем после разгрома в июне 1957 г. внутрипартийной оппозиции Маленкова — Кагановича — Молото-ва Хрущев значительно укрепил свои позиции в руководстве КПСС, что избавляло его от прежней необходимости и дальше демонстрировать предельную жесткость в венгерском вопросе, дабы нейтрализовать возможные обвинения своих оппонентов в нерешительности и непоследовательности, ведущих к сдаче позиций СССР. Гораздо более, чем мнение внутри собственной партии, его теперь заботил международный отклик на свои действия, и суд дважды откладывался по инициативе Москвы — именно по тем соображениям, что международная обстановка была не совсем благоприятной для его проведения. Для того, чтобы продемонстрировать всему миру мощь СССР, вполне хватало теперь спутника, запуск которого в начале октября стал главной мировой сенсацией 1957 года (Хрущев стал «человеком года», по версии журнала «Time», сменив в этой роли собирательный образ венгерского «борца за свободу».) Проведение на этом фоне суда над Имре Надем, напротив, могло подпортить имидж «страны Советов» в глазах тех, кто, восторгаясь техническими достижениями СССР, в той или иной мере был склонен распространить свои симпатии на ее политическую и экономическую системы. Еще важнее, пожалуй, было то, что этот суд мог охладить решимость югославов к сближению с советским лагерем, причем, в самый канун международного совещания компартий, намеченного на ноябрь 1957 г.35.
Как бы то ни было, ознакомившись в октябре с проектом важнейшего итогового документа будущего совещания (Декларации компартий социалистических стран), югославские коммунисты его отвергли, увидев, что КПСС по-прежнему хочет диктовать зарубежным коммунистам свои правила игры и уста-новки36. В отношениях двух компартий вновь наметилось охлаждение, и проведение суда над Имре Надем как якобы югославской креатурой могло теперь оказаться кстати — в случае, если бы в Кремле была избрана установка на эскалацию конфликта с СКЮ. В Москве, однако, предпочитали выжидать и вплоть до принятия уже в апреле 1958 г. новой Программы СКЮ, расцененной как ревизионистская, на публичную критику югославов
не шли. Между тем, в ноябре 1957 г., в дни совещания, Я. Кадар встретился с лидерами многих компартий и убедился, что идея суда над И. Надем в принципе находит их поддержку как действенная мера во устрашение «ревизионизма». Однако и после этого запланированный судебный процесс был еще раз перенесен (в феврале 1958 г.), причем, вновь по инициативе Москвы, опасавшейся теперь уже не негативной реакции югославов, а того, что суд испортит впечатление от советской программы мер по разоружению, адресованной Западу.
В краткой записи заседания Президиума ЦК КПСС от 5 февраля 1958 г. суть советской позиции на тот момент резюмирована всего в трех словах, зафиксированных ведшим записи зав. общим отделом ЦК В.Н. Малиным: «Проявить твердость и великодушие»37. Напрашивается следующая интерпретация: в Москве считали целесообразным, доведя дело до суда, до осуждения венгерских «ревизионистов», все же пойти по пути смягчения приговоров. Это означает, что Я. Кадар в конце зимы 1958 г. в сущности оказался в ситуации выбора. Он мог отложить процесс по делу И.Надя «до лучших времен», но мог провести суд, как это было запланировано, в феврале, смягчив при этом меры наказания обвиняемых, прежде всего отказавшись от вынесения смертных приговоров. Венгерский коммунистический лидер предпочел пойти по второму, более жесткому пути, сознательно не воспользовавшись представившейся было возможностью компромиссного решения. Выбор Я. Кадара (ответственность за который всецело лежит на нем) был, в первую очередь, продиктован соотношением сил в руководстве его партии, и для того, чтобы понять мотивы его поведения, нужно лучше представлять себе этот расклад.
В первые месяцы существования правительства Я. Кадара его положение было предельно шатким, режим опирался почти исключительно на советскую военную помощь. В условиях, когда подавляющее большинство населения выступало за вывод советских войск, восстановление правительства Имре Надя, проведение свободных выборов, сохранение всех основных завоеваний революции, Я. Кадар, ставший орудием осуществления курса на ее подавление, мог найти внутреннюю
опору своей политики прежде всего в рядах венгерских сталинистов, ностальгировавших по режиму М. Ракоши — жесткой коммунистической диктатуре сталинского типа. По сути дела он выступал их заложником. Для того, чтобы расширить поле для политического маневра, Я. Кадар должен был не только завоевать более широкую поддержку в обществе, но и укрепить доверие к себе Москвы. Как следует из записей заседаний Президиума ЦК КПСС от 4 и 6 ноября 1956 г., где Н.С. Хрущев защищал главу нового венгерского правительства от нападок В.М. Молотова, отмежевавшись одновременно от М. Ракоши38, ставка на Я. Кадара была сделана достаточно серьезно. Вместе с тем последний не мог не понимать: если его политика по консолидации коммунистической власти не удовлетворит Москву, может реально встать вопрос о реставрации прежней власти. М. Ракоши, выехавший в СССР вскоре после отстранения в июле 1956 г. со своего поста, Э. Герё, последовавший за ним уже в дни октябрьских событий, и ряд других бывших лидеров, в надежде на свое скорое возвращение в Венгрию и занятие ответственных должностей, буквально бомбардировали ЦК КПСС письмами с резкой критикой «правых» ошибок Кадара. Вопрос об их возможном водворении на партийно-государственный олимп оставался до известной степени открытым вплоть до апреля 1957 г., когда Президиум ЦК КПСС принял решение об ограничении контактов М. Ракоши с Венгрией, сочтя, что его деятельность препятствует укреплению существующей власти. Бывший лидер венгерских коммунистов был отправлен из Москвы в Краснодар39.
В Москве были в целом удовлетворены ходом венгерской нормализации, и выбор в пользу Я. Кадара был сделан в это время окончательно и бесповоротно, что явилось первым его серьезным тактическим успехом в отношениях с Кремлем. Но и после того, как М. Ракоши перешел в СССР по сути дела на положение политического ссыльного, его потенциальные сторонники в руководстве новой, Венгерской социалистической рабочей партии (ВСРП) продолжали составлять значительную силу. Лишь отчасти ослабил их позиции пленум ЦК КПСС 1957 г., нанесший удар по оппонентам Хрущева в
Президиуме ЦК, которые (прежде всего Молотов и Ворошилов) выступали за более активное приобщение людей Ракоши к власти в Венгрии. Проявив предельную жесткость в деле Имре Надя (в общем не свойственную этому прагматичному политику), Кадар в 1958 г. окончательно выбил оружие у своих критиков слева, сторонников полной реставрации той системы, которая была решительно отвергнута венгерским народом в октябре 1956 г. Необходимо также помнить, что Имре Надь до конца своей жизни оставался бы не только центром притяжения для оппозиции, но и самим своим существованием напоминал бы венграм и всему миру о нели-гитимности прихода Я. Кадара к власти и был в силу этого крайне неудобен для последнего40.
Итак, советское предложение проявить «великодушие» не нашло поддержки венгерского лидера. Он предпочел перенести процесс, но не переписывать уже разработанный сценарий, по которому Имре Надя предполагалось казнить. (К этому можно добавить, что после триумфального для Я. Кадара визита Н.С. Хрущева в Будапешт в апреле 1958 г. венгерский лидер мог позволить себе чуть больше самостоятельности в принятии внутриполитических решений.) Ожидания Кадара не были напрасны, он дождался-таки того момента, когда его собственные интересы совпали с интересами советских лидеров.
Советские мирные инициативы, заставившие Я. Кадара отложить судебный процесс, не нашли ожидавшейся поддержки на Западе. Ни сам суд, ни приговор по делу И. Надя уже никак не могли повлиять на их судьбу. С другой стороны, состояние советско-югославских отношений к маю 1958 г. достигает низшей своей в послесталинский период отметки, что было связано, как уже отмечалось, с принятием в конце апреля на VII съезде СКЮ новой программы партии, хотя и не ознаменовавшей собой поворота в его политике, но приведшей в систему многие положения югославской концепции социализма, неприемлемые для руководства СССР. Особенно раздражал официальную Москву внешнеполитический раздел программы, где с точки зрения внеблоковой политики подвергались критике и фактически ставились на одну доску противостоя-
щие друг другу военные блоки, возглавляемые СССР и США. По целому ряду пунктов новая программа СКЮ вступала в противоречие с ноябрьской 1957 г. Декларацией Совещания компартий социалистических стран. В результате была развязана довольно шумная пропагандистская кампания антиюгославской направленности, пошедшая на убыль лишь через год, в 1959 г. В отличие от 1948 — 1949 гг., в ходе новой кампании критика лидеров Югославии удержалась на уровне их обвинений в ревизионизме и национализме и не привела к разрыву межгосударственных отношений; о «шпионах», «убийцах» и «фашистах» во главе этой страны речь уже не заходила — желая проучить «ревизиониста» Тито (и в силу этого приняв как нечто вполне уместное проведенный в Будапеште судебный процесс по делу другого ревизиониста — Имре Надя), в Кремле, однако, не отбросили долгосрочную задачу поддержания со стратегически важной Югославией нормальных партнерских отношений, что заставляло воздерживаться от перегибов в критике41. Таков был внешнеполитический фон, на котором 15 июня 1958 г. в ходе закрытого суда был вынесен смертный приговор И. Надю и его соратникам П. Малетеру и М. Гимешу, на следующий день приведенный в исполнение. Другие проходившие по этому делу подсудимые получили различные сроки тюремного заключения (в начале 1960-х годов практически все они были амнистированы).
Суд над Имре Надем и его соратниками, ставший венцом целой серии судебных процессов по делам участников революции 1956 г., не был последним в своем роде — жесткие, и в том числе смертные, приговоры выносились и позже, вплоть до 1961 г. При всем этом по мере консолидации внутриполитической обстановки происходила смена тактики — задачи запугивания непокорных постепенно отходят на второй план, уступая место наведению мостов к венгерской нации. Показательно, что расправа над Имре Надем почти совпала по времени с публикацией первых документов, заложивших основы кадаровс-кой либерально-прагматической модели социализма, которая отличалась, пожалуй, наибольшей гибкостью в сравнении с другими его реально воплощенными моделями.
Что касается венгерско-югославских отношений, то из Белграда в Будапешт была направлена нота протеста в связи с нарушением Венгрией обязательств, взятых на себя в ноябре 1956 г. в ходе переговоров об условиях выхода И. Надя и ряда его соратников из югославского посольства42. Она не возымела, однако, долгосрочных последствий. Ни одна из сторон не хотела педалировать конфликт. И венгры, и югославы прилагали усилия для того, чтобы, не теряя лица, преодолеть наслоения в двусторонних отношениях. У всех был на памяти 1948 год, и никто не хотел возврата к временам пропагандистской истерии и не прекращавшихся пограничных инцидентов, когда сосредоточение вдоль всей 400-километровой границы двух стран огромного количества войск и боевой техники лишь увеличивало вероятность развязывания настоящей войны. К началу 1960-х годов уже была достаточно подготовленной почва для активизации диалога между Будапештом и Белградом на основе добрососедства, а улучшение в 1961—1962 гг. советско-югославских отношений лишь ускорило этот процесс.
Примечания
1 О деятельности Имре Надя в условиях венгерской революции 1956 г. и о последующей подготовке судебного процесса по его делу см.: Райнер Янош М. Имре Надь, премьер-министр венгерской революции 1956 года. Политическая биография. М., 2003.
2 См.: Кимура К. «Дело Райка» в контексте венгерско-югославских отношений // Славяноведение. 2012. № 1.
3 Только опубликованные в начале 2000-х годов документы Президиума ЦК КПСС позволяют до некоторой степени откорректировать эти представления, высветив реальную роль Яноша Кадара, в феврале 1958 г. так и не воспользовавшегося (мы покажем это ниже) предоставившейся возможностью провести процесс без вынесения смертных приговоров. См., например: Стыкалин А.С. Образ Имре Надя в 50-летней ретроспективе: мифы и реальность // Неприкосновенный запас. Дебаты о политике и культуре. 2007. № 6; он же. Несколько штрихов к портрету Имре Надя // Вопросы истории. 2008. № 2.
4 Ерофеева Г. Нескучный сад. Недипломатические заметки о дипломатической жизни. М., 1998. С. 85.
5 Лишь незначительно скорректировала сложившийся имидж публикация на Западе его записок в высшие инстанции своей партии, написанных И. Надем в период пребывания в опале с весны 1955 г. по октябрь 1956 г., - при том, что эти записки, конечно, давали более полное представление о системе взглядов И. Надя и тем самым позволяли лучше понять истоки его политической эволюции осенью 1956 г. См.: Nagy Imre. On Communism. In Defense of the New Course / Foreward by H. Seton-Watson. New York, 1957; Nagy Imre. My Beliefs: «In Defense of the Hungarian People». New York, 1957.
6 Оригинальная версия книги - французская: La Vérité sur l'affaire Imre Nagy: Les faits, les documents, les témoignages internationaux / Pref. de Albert Camus. Postface de Francois Fejto. Paris, 1958; немецкое издание: Der Fall Imre Nagy. Eine Dokumentation / Vorw. Albert Camus. Köln-Berlin, 1958; англоязычное издание: The Truth about the Nagy Affair: Facts, Documents, Comments / Preface by Albert Camus. New York, 1959.
7 Meray T. Thirteen Days that Shook the Kremlin (Imre Nagy and the Hungarian Revolution). London, 1958; французские издания - i960, 1966; наиболее значительное немецкое издание - 1972. На венгерском языке с конца 1950-х годов в эмиграции книга выдержала 5 изданий (См.: Nagy Imre élete és halala. München, 1983), в 1980-е годы публиковалась в Венгрии в самиздате, в 1989 г. - легально. В 2006 г., к юбилею событий, вышло 8-е издание книги на венгерском языке. На русском языке была опубликована в эмигрантской среде в 1961 г. нью-йоркским издательством «Прагер». К новому российскому изданию книги автор написал большое послесловие. См.: Мераи Т. 13 дней. Имре Надь и венгерская революция 1956 года / Научный комментарий А. Стыкалина. М., 2007. Уничижительная оценка личности Я. Кадара в послесловии к книге стала объектом жесткой полемики с нашей стороны (см. наш отклик: Славяноведение. 2010. № 12. С. 79-83).
8 Запись беседы с Г. Поллитом от 21 июля 1958 г. См.: Компартия Великобритании и венгерский кризис 1956 года. Документы из фондов ЦХСД / Публикацию подготовили Е.Д. Орехова и В.Т. Середа // Исторический архив. 1995. № 1. С. 46.
9 Отечественная история. 2000. № 4. С. 153.
10 Программные выступления центральной прессы «народно-демократических» стран перепечатывались советской прессой, что ставило целью показать критику югославского ревизионизма как общую заботу для всех отрядов мирового коммунистического движения.
11 См.: Едемский А.Б. От конфликта к нормализации. Советско-югославские отношения в 1953-1956 гг. М., 2008.
12 Правда. 20 июня 1956 г.
13 Российский государственный архив новейшей истории (далее - РГАНИ). Ф. 3. Оп. 14. Д. 35. Л. 2.
14 Президиум ЦК КПСС. 1954-1964. Т. 1. Черновые протокольные записи заседаний. Стенограммы. М., 2003. С. 145. Упреки, адресованные Булганину, фактически означали признание правоты скептически настроенного в югославском вопросе
B.М. Молотова, который в мае 1955 г. критиковался некоторыми соратниками среди прочего за нежелание признать в Тито «ленинца». Ср.: «Нельзя бросаться обвинениями - "антиленинец"» (А.И. Микоян. Запись заседания Президиума ЦК КПСС от 19 мая 1955 г. Там же. С. 41).
15 Материалы этих встреч см.: Встречи и переговоры на высшем уровне руководителей СССР и Югославии в 1946-1980 гг. Т. 1. 1946-1964. М., 2014.
16 См.: Едемский А.Б. Был ли тайный сговор на Брионах накануне второй советской интервенции в Венгрии? (Советско-югославские консультации 2-3 ноября 1956 года) // Славянство, растворенное в крови... В честь 80-летия со дня рождения В.К. Волкова. М., 2010; он же. По следам конкретных консультаций на Брионах 2-3 ноября 1956 г. // Славянский альманах. 2010. М., 2011. С. 462-488.
17 См.: Райнер Я.М. Имре Надь - премьер венгерской революции 1956 года.
C. 194-205. После выхода оттуда он был, как известно, задержан и во второй половине ноября депортирован с группой своих соратников в Румынию. Возвращен в Венгрию в качестве заключенного в апреле 1957 г. См.: Стыкалин А.С. Советско-югославская полемика вокруг судьбы «группы И. Надя» и позиция румынского руководства (ноябрь-декабрь 1956 года) // Славяноведение. 2000. № 1.
18 См.: ЕдемскийА.Б. По следам конкретных консультаций на Брионах 2-3 ноября
1956 г.
19 «Революционную борьбу» в Венгрии он назвал «первым крупным примером насильственного сведения счетов с теми преградами для дальнейшего развития социализма, которые являются продуктом окрепшей бюрократической политической системы», вызывающей в обществе «бессознательное стихийное возмущение». Альтернативой этой системе Кардель считал противостоявшие кадаровской власти (находившейся под полным советским контролем) рабочие советы - выросшую на венгерской почве «единственную реальную социалистическую силу, которая, вероятно, очень скоро избавилась бы от чуждых антисоциалистических влияний, если бы взяла на себя главную ответственность за власть на предприятиях». Силовые действия СССР по свержению правительства И. Надя, на его взгляд, могли бы быть оправданы лишь в том случае, если бы привели к изменению политической системы, тормозящей социалистическое развитие, в противном случае история осудит акт военного вмешательства. Дальнейшее же присутствие советских войск в Венгрии югославские лидеры в любом случае считали фактором, не благоприятствующим урегулированию конфликта. Как бы то ни было, и Тито на партактиве в Пуле 11 ноября, и Кардель в Скупщине в декабре, критикуя советскую политику в Венгрии, вместе с тем заявили о признании Югославией приведенного к власти в Венгрии по инициативе и при непосредственном участии Москвы правительства Я. Кадара и о своей готовности сотрудничать с ним.
В отличие от привычной пропагандистской практики, в соответствии с которой позиции оппонентов КПСС в лучшем случае излагались в пересказе, текст выступления Карделя был опубликован в журнале «Коммунист» (1956. № 18. C. 35-51) в сопровождении статьи главного редактора журнала, будущего академика А.М. Румянцева: Румянцев А. Социалистическая действительность и «теории» тов. Карделя // Коммунист. 1956. № 18. С. 11-34.
20 О частых встречах Мичуновича с Хрущевым в этот период дает представление его более поздняя книга, в основе которой лежат записи 1950-х годов: Micunovic V. Moskovske godine 1956/1958. Beograd, 1984. Запись их беседы от 11 декабря см.: Ibid. S. 204-208.
21 РГАНИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 198. Л. 103-104.
22 Письмо ЦК СКЮ в адрес ЦК КПСС от 3 декабря 1956 г. см.: Советский Союз и венгерский кризис 1956 года. Документы / Редакторы-составители Е.Д. Орехова, В.Т. Середа, А.С. Стыкалин. М., 1998. С. 730-737. Ответное письмо от 10 января
1957 г. см.: Встречи и переговоры на высшем уровне руководителей СССР и Югославии... Т. 1. С. 703-711. Новое письмо ЦК СКЮ от 7 февраля 1957 г. (РГАНИ. Ф. 89. Оп. 45. Док. 84) осталось без ответа.
23 См. редакционную статью «Правды» от 23 ноября 1956 г. - «За дальнейшее сплочение сил социализма на основе марксистско-ленинских принципов».
24 См. соответствующие документы в: Встречи и переговоры на высшем уровне руководителей СССР и Югославии. Т. 1.
25 РГАНИ. Ф. 3. Оп. 14. Д. 102.
26 Встречи и переговоры на высшем уровне руководителей СССР и Югославии. Т. 1. С. 713.
27 Правда. 28 марта 1957 г.
28 См. подробно: Райнер Я.М. Имре Надь - премьер венгерской революции 1956 года.
29 Архив внешней политики РФ (АВП РФ). Ф. 077. Оп. 38. Папка 192. Д. 036. Т. 2. Л. 193.
30 Там же. Д. 035. Л. 54.
31 РГАНИ. Ф. 3. Оп. 14. Д. 131. Л. 2-3, 37-41.
32 Краткое информационное сообщение о встрече было опубликовано 4 августа в «Правде».
33 Совещание, приуроченное к 40-летию Октябрьской революции в России, было призвано консолидировать мировое коммунистическое движение, перенесшее в 1956 г. два сильнейших потрясения - разоблачение Сталина и его политической практики на XX съезде КПСС (14-25 февраля 1956 г.) и подавление Советским Союзом в ноябре 1956 г. венгерского восстания, негативно воспринятое общественным мнением на Западе и повлекшее за собой массовые выходы из компартий, отход от СССР многих прежних его симпатизантов, не в последнюю очередь из среды интеллигенции левого толка. См.: Международные совещания представителей коммунистических и рабочих партий в Москве (ноябрь 1957 г.). (Серия: Наследники Коминтерна. Документы и материалы встреч и совещаний представителей коммунистических и рабочих партий). М., 2013.
34 См. соответствующую записку заведующего новым, созданным в 1957 г. отделом ЦК КПСС по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран Ю.В. Андропова от 29 августа (РГАНИ. Ф. 89. Оп. 45. Док. 75. Л. 1-2).
35 Важно иметь при этом в виду, что, находясь в серьезной внешнеполитической изоляции, режим Кадара в еще меньшей мере, чем Москва, был заинтересован в обострении отношений с югославами, тем более что Тито и его команда еще в ноябре 1956 г. публично поддержали новую венгерскую власть. В Будапеште учитывали, конечно, и то, что своим сопротивлением сталинскому диктату в 1948-1953 гг. югославские лидеры снискали немалое уважение на международной арене. А потому люди команды Кадара действительно не хотели выпячивать в обвинительном заключении югославские связи группы И. Надя. Однако на случай, если руководители Югославии выступят с протестом по поводу осуждения Имре Надя (вопреки данным еще в ноябре 1956 г. обещаниям не привлекать его к судебной ответственности), наготове был собранный против них компромат.
36 См.: Стыкалин А.С. Секретная миссия Ю.В. Андропова и Б.Н. Пономарева в Белград в октябре 1957 г. (к истории подготовки большого московского совещания компартий) // Славянский альманах. 2015. № 3-4. М., 2015.
37 Президиум ЦК КПСС. 1954-1964. Т. 1. С. 293.
38 Советский Союз и венгерский кризис 1956 года. Документы. С. 583-587, 600-603.
39 Президиум ЦК КПСС. 1954-1964. Т. 2. Постановления, 1954-1958. М., 2006. С. 619-623.
40 Отставке И. Надя Я. Кадар в первые месяцы консолидации придавал огромное значение, ведь от этого в значительной мере зависело международное признание его правительства (член коалиционного кабинета И. Надя социал-демократка А. Кетли, выехавшая на Запад еще в начале ноября 1956 г., проявляла немалую политическую активность, позиционируя себя в качестве министра «законного» венгерского правительства).
41 См.: Стыкалин А.С. «Наша критика не должна вылиться в крикливую перепалку». Почему разоблачение югославского «ревизионизма» в советской прессе конца 1950-х годов не достигло остроты сталинских пропагандистских кампаний // Славяне и Россия: славянские и балканские народы в периодической печати. К 90-летию со дня рождения А.А. Улуняна / Отв. редактор С.И. Данченко. М., 2014.
42 Magyar-jugoszlav kapcsolatok, 1956-1959. Dokumentumok. Вр., 1997. 383-386 о.
