Деформация отношений собственности в планово-распределительной экономике и ее последствия для экономического развития России Текст научной статьи по специальности «Экономика и бизнес»

МАХМУДОВА Л.Ш., МЕДНИКОВ В.В., ЗОИДОВ Х.К.

ДЕФОРМАЦИЯ ОТНОШЕНИЙ СОБСТВЕННОСТИ В ПЛАНОВО-РАСПРЕДЕЛИТЕЛЬНОЙ ЭКОНОМИКЕ И ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ ДЛЯ ЭКОНОМИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ РОССИИ

В статье анализируются основные процессы и тенденции формирования отношений собственности в планово-распределительной экономике, а также проблемы и последствия деформации этих отношений для реформирования экономики России.

MAKHMUDOVA К SH., MEDNIKOV V. V., ZOЮOVКН.К.

DEFORMATION PROPERTY RELATIONS IN PLANNING ECONOMIC DISTRIBUTION AND ITS IMPACT ON THE ECONOMIC DEVELOPMENT OF RUSSIA

The paper analyzes the main trends of processes and the formation of property relations in the planning and distribution economics, as well as the problems and consequences of the deformation of these relations for the reform of the Russian economy.

Ключевые слова: планово-распредительная экономика, собственность, долевое участие, акционирование, экономические кризисы, предпринимательская активность, оценка эффективности, глобализация, модернизация, государственное регулирование.

Keywords: raspreditelnaya planned economy, property, equity, joint-stock companies, economic crises, entrepreneurial activity, performance evaluation, globalization, modernization, state regulation.

Введение

Крах политической экономии социализма и переход современной экономической науки к прагматической ориентации анализа экономических систем в рамках «экономикс» вызвали достаточно прохладное отношение большинства специалистов к постановке и решению политико-экономических проблем. Многие предрекают смерть политической экономии как науки, отрицают актуальность этих проблем, считают их схоластическими и далекими от реальной экономической жизни. Между тем, нерешенность этих фундаментальных, базисных проблем приводит к пониманию первоисточников и первопричин многих реально происходящих в экономико-правовой сфере процессов, а тем самым препятствует и прагматическому использованию достижений экономической науки.

Одной из наиболее фундаментальных среди этих проблем выступает адекватная характеристика отношений собственности и связанных с ними экономических механизмов.

В связи с этим, основная цель настоящей статьи заключается в выявлении деформации отношений собственности в планово-распределительной экономике и ее последствия для экономического развития современной России.

Последствия ликвидации частной собственности и всеобщего огосударствления собственности в плановой экономике

В экономической, правовой и социально-политической литературе последнего десятилетия немало сделано для понимания истоков трудностей и кризисных явлений, переживаемых Россией и другими странами СНГ в связи с деформацией отношений собственности как первоосновы экономических отношений. Так, С. Алексеев, анализируя различные факторы краха сложившейся в СССР хозяйственной системы, рассматривает собственность как сверхпричину, причину причин этого краха и последовавшего за ним кризиса [1, с.4]. В. Тен видит первоисточник всех без исключения социальных деформаций как советского, так и постсоветского периода в нарушении нормального функционирования частной собственности как главнейшего социального института, и, по определению Гегеля, внешней сферы свободы личности [2, с.4]. Авторы монографии [3] отмечают, что «экономическая неэффективности моделей социализма, основанных на монособственности, ограничение личных прав и свобод граждан был» предприняты многими мыслителями задолго до реализации на практике идей общества без частной собственности. Но социалисты самых разных направлений, обоснованно критикуя алчность, эгоизм и другие пороки буржуазной общества, основанного на частной собственности, «предполагали, что неизбежные потери восполнятся нравственностью, основанной на принципах коллективизма, высоким интеллектуальным и духовным уровнем обеспечением за счет доступности всем членам общества научных и культурных достижений, равенством, связанных с отсутствием частного присвоения и т.д.» [3, с. 144]. Однако на деле деформирование отношений собственности как отмечают авторы работы, привело к деформации всей системы человеческих отношений, хотя в самые мрачные годы репрессий и диктатуры было немало и проявлений высокой нравственности, взаимной поддержки и подлинно-гуманного отношения людей друг к другу. Но эти проявления были скорее реакцией на тяжелые условия жизни отражали извечное стремление.

В работе Б. Пугинского и Д. Сафиуллина [4] проанализированы с точки зрения отношений собственности советские хозрасчетные предприятия и колхозы. Авторы отмечают, что собственник обладает суверенной, хозрасчетное предприятие - лишь исполнительской самостоятельностью. Соответственно, предоставляемым правам различается и их заинтересованность в сохранении и приращении собственности [4, с. 131]. Наоборот, возникав прямая и косвенная заинтересованность в «проедании» и присвоении полученных в распоряжение активов при формальном соответствии директивным плановым заданиям.

Что касается колхозов, то они представляют собой результат принудительного обобществления и огосударствления собственности, отчуждения

крестьян от собственности, что не позволяет относить колхозную собственность к кооперативной. Формальная кооперация подавляется в колхозах и прямым распоряжением в колхозах, как собственностью, так и самими колхозниками со стороны партийно-государственных органов. Даже отношения коллективного найма рабочей силы перевоплощаются в этих условиях в систему коллективной поденщины принудительного труда, что фактически лишает колхозников права собственности на свою рабочую силу [4, с. 139].

Возникший в советских условиях строй монособственности порождает принудительную, неправовую экономику [4, с. 139-140]. Одной из важнейших задач, требующих решения для перехода к правовой экономике Б.Пугинский и Д.Сафиуллин видят в теоретическом и практическом демонтаже заложенной в основу структуры общества теории уничтожения частной собственности. «Задача деконструирования теории уничтожения частной собственности, - пишут они, - выходит за пределы чисто научных задач. Рассматриваемая идея вмонтирована в существующую политическую и экономическую систему, во все предыдущее законодательство и практику ее применения, прочно укоренилась в массовом сознании» [4, с.127].

В статье А. Левинтова [5] проанализированы деформации всей системы отношений собственности возникшие в условиях насильственного устранения отношений частной собственности. Владение стало бессубъектным, т.е. произошла десубъективация собственности. Распоряжение приобрело волюнтаристский, а пользование - зависимый характер. «Возникла совершенно уникальная в истории ситуация, - подчеркивает автор статьи, - когда вслед за частной исчезла в своей полноте всякая собственность. «Нет хозяев», - этот рефрен стал понятен и очевиден во всех слоях общества» [5, с. 133].

Таким образом, проблема социально-экономических и морально-правовых последствий уничтожения частной собственности рассматривается в современной российской научной литературе как одна из фундаментальных проблем, от разрешения которых зависит понимание других теоретических проблем экономики и дальнейшее экономическое развитие. Вместе с тем научное освоение этой проблемы осуществляется весьма фрагментарно, в виде отдельных наблюдений и замечаний. «Утрата индивидуальной собственности, которая является продолжением человека в вещах, - отмечают, например, Б. Пугинский и Д. Сафиулллин, - привела к резкому снижении профессионализма, мастерства, потере интереса к труду, повысила зависимость личности от властей распоряжающихся «обобществленными» средствами производства» [4, с. 140]. Такая констатация справедлива, не она недостаточна для системного воспроизведения тех деформаций, которые произошли в структуре социально экономической действительности и продолжают сдерживать рыночные преобразования.

Рассматривая экономико-правовые аспекты развития отношений собственности, необходимо обратит внимание и на духовно-нравственную сторону этих отношений, которая отнюдь не является чем-то абсолютно внешним или потусторонним для экономико-правовой системы, а входит в институцио-

нальную инфраструктуру обеспечивающую порядок в экономике и психологическое обоснование выполнения правовых норм.

На протяжении многих веков мыслители социалистическо-утопического направления видели в частной собственности источник всего общественного зла и призывали к ее упразднению, рисуя в ярких, радужных, светлых красках с присущей им художественной выразительностью различные виды общественных устройств и сообществ, в которых люди научились обходиться без частной собственности, заменив ее общественной, коллективной либо государственной собственностью.

Действительно, частная собственность не выдерживает критики с точки зрения идеализированных представлений о морали; она порождает алчность и корыстолюбие, стремление к наживе, эгоистичный индивидуализм, социальное и имущественное неравенство, разделение общества на классы, социальную несправедливость и негуманность, склонность к насилию и криминализации и множество других пороков, без которых не обходится никакая цивилизация. Однако, порождая эти пороки цивилизации, частная собственность порождает и саму цивилизацию, выступая как наиболее фундаментальный, исходный институт всякого цивилизованного общества, обеспечивающий самую возможность цивилизованного развития.

История самых различных локальных цивилизаций показывает, что любые попытки социализации частной собственности могли быть успешны и эффективны не на основе устранения или растворения частной собственности и коллективной или государственной, а лишь на основе кооперации и делового сотрудничества частных собственников различных уровней. Напротив, любые попытки устранения или отмены частной собственности приводили не в возникновению более гуманного и справедливого общества, а только обостряли пороки цивилизации. Происходило это прежде всего потому, что уничтожить частную собственность в цивилизованном обществе как таковую в принципе невозможно, поскольку отношения частной собственности, частная собственность как обособленной обладание определенными ресурсами воспроизводится любым цивилизованным способом производства. Без такого обособления и присвоения ресурсов не может существовать никакое производство и никакая цивилизованная деятельность вообще. Поэтому попытки уничтожения частной собственности, в каких бы формах они не осуществлялись, всегда приводили не к устранению частной собственности как таковой, а лишь к ее отчуждению от конкретных собственников, к депер-сонификации частной собственности, ее размыванию и неэффективному использованию. Собственность, которая не принадлежит никому конкретно, рассматривается конкретными пользователями как ничья и одновременно чужая частная собственность и соответственно транжирится, бесхозяйственно используется, расхищается и незаконно присваивается ими. Это приводит государство к необходимости репрессивной защиты неперсонифицированной частной собственности. Кроме того, отсутствия частной собственности как своего рода «защитной оболочки» граждан, обретающих благодаря обладанию ею относительную самостоятельность и независимость от власти, лиша-

ет общество материальной основы для развития демократических институтов, влияния граждан на власть, открывает неограниченные возможности для произвола органов власти, превращает граждан в своего рода частную собственность государства, с которой власть имущий могут делать все, что им заблагорассудится.

В результате любые попытки осуществления утопии «процветающего общества без частной собственности» приводили к образованию антиутопий, в условиях которых людям жилось не лучше, а гораздо хуже, чем в нормальных сообществах с правовой защитой частной собственности и ее персонифицированным обладанием.

Экспроприация частной собственности и создание сообществ с «общей» собственностью происходили, как правило, в экстраординарных условиях, в обстоятельствах, связанных с кровопролитными войнами и враждебным окружением сообществ, осуществляющих эксперименты с обобществлением собственности. Классическими примерами таких сообществ является община таборитов в Чехии в период чешской религиозной реформации, а также целый ряд религиозно-хозяйственных общин в самых различных странах, включая и некоторые старообрядческие общины в России, возникшие в условиях религиозных гонений.

Исключение как будто составляют специфические общины, возникавшие главным образом в США во второй половине XIX века в виде реализации проектов западноевропейских утопистов. Однако такого рода образования стало возможны, во-первых, вследствие высокого развития частной собственности на землю, во-вторых, земля для их создания покупалась на деньги, заработанные в условиях частной собственности, и, в-третьих, все они оказались весьма недолговечными и распадались одна за другой вследствие внутренних конфликтов и экономической несостоятельности.

Еще одним феноменом обобществления собственности явились израильские кибуцы, которые представляют собой весьма своеобразный гибрид из реализации социалистических проектов, военных поселений на занятых переселенцами территориях и субъектов рыночной экономики, ведущих высокоэффективное сельскохозяйственное производство в условиях частной собственности на землю и частнособственнической конкуренции на рынках сельхозпродукции и высокотехнологичных средств сельскохозяйственного производства. Именно последним обстоятельством объясняется феноменальная выживаемость «островков коммунизма» в море бизнеса и конкуренции Нужно также учесть крупномасштабную поддержку значительного большинства кибуцев со стороны государства, а также то обстоятельство, что каждый их член может в любой момент покинуть кибуц и основать собственный биз -нес получая из кибуца на обзаведение свою долю частной собственности. Но наиболее крупномасштабный, далеко зашедший и имевший наиболее тяжкие последствия эксперимент по устранению частной собственности из экономик» провела в XX веке Россия. Ей удалось то, чего не удавалось реализовать в рамках ни одного из вышеупомянутых утопических проектов переустройства общества - построить экономику в масштабах целой огромной страны и

других, зависимых от нее стран на основе максимально полного и постоянного запрещения частной собственности и частнопредпринимательской деятельности. Причем эта небывалая в истории экономика продержалась в течении целого длинноволнового Кондратьевского цикла, около 55 лет (1930 -1985 гг.). А прямая экспроприация собственности законных владельцев началась еще раньше и приняла массовый характер, начиная с октября 1917 г. Причем в период военного коммунизма эта экспроприация сопровождалась параличом товарно-денежных отношений. Результатом этих мер явилась полная экономическая катастрофа и крайнее ужесточение гражданской войны, что в свою очередь повлекло за собой голод и невероятные лишения огромных масс населения, невиданное в истории цивилизованных народов разрушение материальных ресурсов, замену механизма товарно-денежных отношений механизмом властного принуждения, натуральной разверстки и массовых репрессий. В сущности, уже первые попытки массовой ликвидации частной собственности создали предпосылки для возникновения террористической экономики, в которой на смену нормальным экономическим интересам и стимулам пришли властное поощрение и наказание, внеэкономическое принуждение к труду. Уклонение от труда на государство стало рассматриваться как уголовно наказуемое деяние.

Изъятие частной собственности и ее последующее огосударствление проходило с самых первых дней Советской власти в виде ряда последовательных этапов. Декрет о земле, принятый 26 октября (8 ноября) 1917 г объявил государственной собственностью весь земельный фонд страны, и тем самым вплоть до настоящего времени была утрачена возможность приобретения земли в частную собственность. Обеспечив массовую поддержку новой власти, декрет о земле вместе с тем лишил самый массовый в то время в стране социальный слой - крестьянство - возможности свободно распоряжаться землей на правах частной собственности, что при всех издержках, связанных с разорением мелких собственников, обеспечивает гибкое перераспределение земельного фонда и его оптимальное использование на рыночных началах. Подорвав основы крупного землевладения, как помещичьего, так и предпринимательского, декрет о земле свел аграрную реформу к уравнительному распределению земли между мелкими пользователями, которые обрабатывали ее, как правило, примитивными орудиями и способами. Вместе с культурой «дворянских гнезд» в результате стала исчезать культура земледелия, наработанная десятками лет капиталистического развития России. Запрет на куплю-продажу земли обусловил прикреплением крестьян к наделам которое воспроизводило крепостнические отношения и ставило их в зависимость от верховного собственника - государства. Подобные отношения собственности сложились, как известно, на Востоке в эпоху Средневековья и обусловили многовековой застой в развитии земледелия.

В то же время наделение землей миллионов ранее безземельных или малоземельных крестьян привело к развитию частнособственнических отношений в деревне. Крестьяне восприняли свои наделы как частную собственность де факто и практически игнорировали принадлежность земли государ-

ству де юре. В результате после принятия дальнейших мер по национализации промышленности и соответствующего разрушения товарно-денежных отношений города остались без продовольствия. Поэтому в январе 1919 г. была введена продовольственная разверстка. Нужное государству продовольствие развёрстывалось по производящим губерниям для обязательного отчуждения у крестьян. Но существу, как отмечал В. И. Ленин, государство брало у крестьян все излишки, и даже иногда сверх того, лишь частично возмещая их промышленными товарами. Фактически установился прямой неэквивалентный продуктообмен между городом и деревней. Таким образом, ликвидация частной собственности на землю повлекла за собой отчуждение частной собственности на продукты труда и завершилась узаконенным грабежом большей части населения, получившим название продразверстки.

Аналогичные результаты принесла тотальная ликвидация частной собственности и в городах России. Со второй половины 1918 г. была резко ускорена национализация промышленности. Наиболее существенной особенностью этой национализации был ее абсолютно безвозмездный, т.е., по существу, грабительский характер. Для морального обоснования такого узаконенного грабежа утверждалось, что отчуждаемая собственность была приобретена собственниками не собственным трудом, а путем эксплуатации трудящихся. Истоки такого обоснования правомерности «экспроприации экспроприаторов» содержались в теоретических трудах К. Маркса, который в своем фундаментальном труде «Капитал» выдвинул и пытался доказать следующее положение. Согласно ему, если даже допустить, что «капитал при своем вступлении в процесс производства был лично заработанной собственностью лица, которое его применяет, все же рано или поздно он становится стоимостью, присвоенной без всякого эквивалента материализацией - в денежной или иной форме - чужого неоплаченного труда» [6, с.582].

Если исходить из логики «Капитала» получается, что безвозмездная экспроприация собственности является не чем иным, как справедливым возвратом собственности ее истинным владельцам, у которых владельцы капитал; регулярно похищают их собственность в виде неоплаченного труда, превращаемого в прибавочную стоимость Однако такой подход неверен уже в своих исходных теоретических предпосылках, поскольку исходит из совершенно несостоятельного допущения о том, что прибавочная стоимость и вообще всякая стоимость создается трудом непосредственных производителей, т.е. рабочих. На лицо фетишизация труда «пролетариев» и полное игнорирование роли в создании стоимости в рыночной экономике инженерной, научно-технической, управленческой и предпринимательской деятельности. У К. Маркса получается, что предприниматель лишь переносит на готовый продукт (товар) стоимость (и собственность), которая создана трудом нанятых им рабочих. Но он совершенно не учитывает того факта, что и рабочий переносит в продукт производства стоимость, которую не он создал и которая по мере развития производства занимает в стоимости товара все большую долю. Эта доля стоимости создается в виде научно технических чертежей, программ, их создания и осуществления, стимулов к труду, управленческих ре-

шении изобретений, предпринимательских идей, их осуществления в деятельности конкретных фирм и компаний и т.д.

Предпринимательский доход и предпринимательская собственность образуются не в результате эксплуататорского присвоения чужой собственности, а в результате конкурентной, хозяйственной организации производства, которую «эксплуатируют» наемные работники, создавая за счет нее свою заработную плату. Поэтому всякие попытки «вернуть» трудящимся утраченную ими в результате капиталистической эксплуатации собственность оборачиваются военно-бюрократической организацией производства, при которой отчуждение наемных работника от собственности становится еще более полным, чем при классическом капитализме. Собственность утратила своих хозяев, она попала в руки иерархии управленцев, лично не заинтересованных в ее сохранении и приумножении. Оставаясь частной в смысле отчуждения от всей массы работников, включая и этих управленцев, она стала для всех чужой, т.е. приняла не только не общественный, а скорее антиобщественный характер. Экономические результаты, в конечном счете вполне соответствовали этому характеру. История национализации, в СССР убедительно показывает разрушительный характер институционального демонтажа частной собственности.

Вслед за национализацией земли уже в конце 1917 г. советским правительством была проведен; национализация финансовой сферы в виде прямой передачи в бесконтрольное и полное распоряжение правительств; всех денежных средств, банковских активов, золотого запаса и прочих ценностей, накопленных в банковской системе страны. Декретом ВЦИК от 14 (27) декабря 1917 г. были национализированы все частные банки.

Следующим шагом была национализация крупной промышленности и других отраслей экономики, включая торговый флот, железнодорожный транспорт и внешнюю торговлю. Декрет о всеобщей национализации крупной промышленности был издан 28 июня 1918 г. С этого началась «красногвардейская атака на капитал», направленная на полное уничтожение предпринимательского слоя, вставшего, естественно, в оппозицию антирыночной экономической политике большевистского режима. В собственность государства перешла не только крупная, но и средняя промышленность, у городской буржуазии была конфискована недвижимая собственность, она была обложено «чрезвычайным революционным налогом», т.е. изъятием денежных средств и ценностей, обеспечившим полное разорение предпринимателей. Они были привлечены к «обязательному труду», носившему чаще всего принудительный или даже унизительный характер. Была практически полностью ликвидирована частная торговля. Она была заменена прямым государственным распределением по классовому признаку. Одновременно были осуществлены меры по экспроприации зажиточного крестьянства («кулачества»), в результате которых число ведущих относительно цивилизованное хозяйство крестьян сократилось почти втрое.

Вскоре дестимулирование человеческого труда, произошедшее вследствие карточной системы распределения вынудило распространить трудовую

повинность с буржуазией на рабочий класс, была введена всеобщая трудовая повинность, проводились трудовые мобилизации. Таким образом, разрушение института частной собственности привело к разрушению всей системы цивилизованной хозяйственной деятельности.

В конце гражданской войны (в 1920 - 1921 гг.) экспроприация частной собственности достигла полного завершения. В соответствии с постановлением ВСНХ от 29 ноября 1920 г. в собственность государства были переданы все предприятия, имевшие свыше 5 рабочих при механическом двигателе или 10 рабочих при отсутствии такового. Разверстка и натуральное распределение стали основой хозяйственной деятельности. Наряду с продразверсткой была введена разверстка на основные виды сельскохозяйственного сырья. Была отменена платность основных товаров и услуг, начался бесплатный отпуск населению продовольственных продуктов, промышленный изделий, переставших вследствие своей бесплатности быть товарами. Затем бесплатность была распространена на пользование квартирами, коммунальными услугами, потребление топлива, воды, электроэнергии, и т.д. Распространение бесплатного распределения и катастрофическая инфляция, подорвавшие основы товарно-денежные отношений в стране, настолько обесценили национальную валюту, что она практически утратила значение эквивалента стоимости. В стране имели хождение десятки разнообразных денежных знаков -Романовки, керенки советские дензнаки, купюры различных местных правительств, «батек» и т.д. Сомнительная ценность всех этих валют привела к тому, что натуральное распределение стало дополняться натуральным обменом, постепенно вытеснявшие товарно-денежные отношения. Экспроприация частной собственности привела к натурализации общественной хозяйства. В конечном счете, большевистское правительство вообще отменило деньги. Все эти перемены привели к полному параличу экономики, к чудовищной экономической катастрофе. Военная разруха была многократно усилено тотальным разрушением нормальных хозяйственных отношений. «Старый мир», основанный на частной собственности, был действительно разрушен «до самого основания». Страна лежала в руинах, население было доведено до крайней нищеты, и сама человеческая жизнь не была ничем защищена от вседозволенности властей.

В марте 1921 г. под давлением обстоятельств большевистское правительство перешло к проведению «новой экономической политики», сутью которой было сохранение государственной собственности на экономику и государственной монополии хозяйственной деятельности путем вкрапления в нее некоторых элементов частной собственности и частной инициативы.

Вся крупная и средняя промышленность осталась в собственности государства, ставшего единственным и монопольным частным собственником в стране. Лишь мелкие предприятия государство сдавало в аренду частным лицам. Переведенные на хозрасчет и самоокупаемость, производственные тресты и сбытовые синдикаты создавали некоторую имитацию механизмов деятельности западных частнокапиталистических компаний, почему и получили указанные названия.

Наиболее интенсивно восстановление частной собственности и частной инициативы проходило в сфере торговли, услуг, производстве некоторых товаров народного потребления.

Именно ограничения частной собственности и частной инициативы вызвали и ограниченный характер экономического подъема при НЭПе, а затем привели к ряду серьезных кризисов «нэповской» экономики. Это показывает полную несостоятельность той идеализации НЭПа, которая господствовала в советской экономической науке и публицистике в конце 80-х годов. Конечно, на фоне экономической катастрофы эпохи «военного коммунизма» экономический подъем эпохи НЭПа был весьма впечатляющ. Но сохранение основ «диктаторской экономики» вытесняло рыночные механизмы на периферию хозяйственной деятельности и не позволяло использовать их преимущества для относительно устойчивого экономического развития.

Основой нэповскою «процветания» было развитие крестьянского хозяйства благодаря замене продразверстки натуральным налогом, восстановлению товарно-денежных отношений, успехам мелкохозяйственной кооперации и государственного регулирования. Но главным фактором относительного возрождения деревни в период НЭПа были воспроизведение частновладельческих отношений, создавших базу для частной инициативы. Несмотря на принадлежность земли государству и целый ряд ограничений, накладываемых в этот период на распоряжение земельными наделами и средствами сельскохозяйственного производства со стороны государственных законов, распорядительных органов, крестьянство получило возможность не только использовать землю на началах частной собственности де факто. но и приращивать земельные наделы путем аренды дополнительных участков земли Разрешение наемного труда стало дополнительным импульсом для воссоздания частнособственнических отношений которые привели к усилению социального расслоения в деревне на кулаков, середняков и бедняков. Сдерживающим фактором в развитии сельскохозяйственного производства было отсутствие крупного землевладения и базирующегося на нем предпринимательства, невозможность создания крупных капиталов и образования крупных агрофирм и компаний. Вытеснение частнособственнических отношений в мелкое производство буквально гасило возможности развития бизнеса, как гасит оно их и в переходной экономике современной России. Предпринимательство было поставлено в положение «вечного» первоначального накопления капитала, что обусловливало склонность к расточительству, криминализацию и коррупцию (как это происходит и сейчас).

Разрушение НЭПа началось с коллективизации в деревне, т.е. с нового варианта экспроприации частной собственности ее псевдообоществления и превращения в государственную. Так называемая коллективизация не было ни коллективным присвоением, ни обобществлением собственности. С политико-экономической точки зрения она была принудительным в большинстве случаев насильственным изъятием собственности с ее последующей передачей в распоряжение специальных государственных учреждений колхозов или совхозов. Не была она и собственностью этих учреждений, поскольку сами

эти учреждения находились в распоряжении, владении и пользовании иерархической системы государственных органов. Земля и все средства сельскохозяйственного производства после «обобществления» передавались в собственность колхозов и совхозов, но сами они находились в собственности государства и были его, а не формальных учредителей колхозов учреждениями. Конечно, говорить о кооперативном характере такой собственности можно лишь совершая явное идеологическое насилие над научным мышлением. Колхозы не были результатом свободного кооперирования частных собственников, не включали долевого участия этих собственников, средства сельскохозяйственного производства в них не находились в частной собственности кооперативов. При их формировании и функционировании были нарушены все основные принципы кооперации добровольность, договорная основа, постепенность, материальная заинтересованность, неприкосновенность частной собственности, наличие долевого участия в зависимости от вклада (паевого взноса), неприкосновенность частной собственности кооперативов.

«Великий перелом» в деревне, проводимый путем тотального «обобществления» всей собственности крестьян за исключением их личного имущества, вылился в новую экономическую катастрофу. Обобществление домашнего скота, птицы привело к резкому сокращению поголовья, падению производства животноводческой продукции. В стране начался острый продовольственный кризис, сопровождавшийся введением карточного снабжения и голодом 1933 г. на Украине. Потребность в укрупнении земельной собственности, потребность в которой была весьма настоятельной с момента большевистского передела земли 1917 года, не принесла в этих условиях ожидаемой результата. Возникший в ходе «великого перелома» 1929 г. колхозно-совхозный строй был связан с весьма низким уровнем заинтересованности крестьянства в конечных результатах сельскохозяйственного производства. Поэтому массированное использование сельскохозяйственной техники на широких полях без межевых столбов, на которой уповали идеологи и практики коллективизации, не дало ожидаемого эффекта и приняло характер мобилизационные компаний «битвы за урожай» с колоссальными растратами ресурсов, низкой эффективностью и качеством конечных результатов. Попытка построить сельскохозяйственное производство по образцу индустриального оказался несостоятельной не только в силу специфики сельского хозяйства, но и в силу полного устранения элементов частной собственности, которые создают наиболее эффективную мотивацию к активному использованию индустриальные методов ведения сельскохозяйственного производства.

Продовольственный кризис 1929 - 1933 гг. заставил сталинское руководство подать назад в «обобществлении» крестьянской собственности. Было разрешено личное подсобное хозяйство, которое вводило частнособственнический элемент и соответствующую личную заинтересованность в хозяйственную структуру колхозно-совхозного строя Излишки личного подсобного хозяйства можно было продавать на колхозных рынках, что означало функционирование на микроуровне некоторых экономических механизмов НЭПа.

Вскоре личное подсобное хозяйство, осуществляющее на микроскопических земельных наделах без применения сельскохозяйственной техники по своей эффективности стало обгонять колхозно-совхозное производство, а его доля в общем объеме сельхозпроизводства в стране оказалась непропорционально велика в сравнении с теми земельными и материальными ресурсами, которые были оставлены в его владении, распоряжении и пользовании. Экспроприация крестьянства в ходе коллективизации вызвала широкомасштабную миграцию населения из деревни в города , что было использовано для получения дешевой и многочисленной рабочей силы для форсированной индустриализации.

При подготовке к индустриализационному штурму в городе также спешно ликвидировались элементы частнособственнических отношений. Переход в 1929 г. на карточную систему снабжения был использован для ликвидации частной торговли. В 1930 г. было расторгнуто большинство концессий, упразднены товарные биржи и ярмарки. Осенью 1931 г. была уничтожена и частная промышленность. Таким образом, последовательное устранение института частной собственности проходило в теснейшей связи с устранением всех прочих институтов рыночно» экономики, искоренением ее институциональной основы.

Место рынка в качестве стимулирующей основы развития экономики заняло директивно-распределительное планирование, функционировавшее путем натурально-вещественной разверстки адресных плановых заданий по государственным предприятиям. Отключение рыночных механизмов открыло значительные возможности для экстенсивного экономического роста без кризисов перепроизводства и финансовых потрясений. Но издержки от тотальной ликвидации частной собственности и рыночных институтов были гораздо выше издержки функционирования этих институтов. Поддержание жизнедеятельности такой экономики требовало содержание колоссальной репрессивной системы. С упразднением частной собственности были утрачены те внутренние стимулы к экономической активности, которые связаны с наращиванием собственности и достижением личной выгоды на путях предпринимательской деятельности и повышения конкурентоспособности товаров и услуг. В этом смысле вся совокупность коммунистических экспериментов в России полностью подтвердила положение Адама Смита о наличии «невидимой руки» рынка, которая субъектов экономики выходящих, на рынок для достижения собственной выгоды направляет в их повседневной деятельности таким образом, что они в массе своей способствуют достижению общего блага и общественной пользы. Конечно, «невидимая рука» относительно безотказно действует в условиях совершенной конкуренции, при возникновении же различных видов монополизации рынка сказывается «слепота» стихийных рыночных регуляторов, и действия «невидимой руки» приходится подправлять регулирующим вмешательством государственных органов.

Но отключение механизмов действия института частной собственности, искусственное ограничение, a тем более максимальное устранение и ис-

коренение этого института немедленно устраняет полезное действие этих регуляторов. «Невидимая рука» остаточного рынка начинает действовать не на пользу, а во вред потребителям, и ее все время приходится подправлять «невидимой», а иногда и постоянно видимой рукой карающих органов. Такая экономика становится не только неэффективной сточки зрения удовлетворения нормальных человеческих потребностей и их последовательного расширения и повышения, но и безнравственной с точки зрения достижения общественной пользы.

Анализ структуры отношений собственности в планово-распределительной экономике

Тотальное огосударствление собственности лишает государственную собственность способности быть в подлинном смысле общественной собственностью. С устранением частной собственности и огосударствлением общественных средств производства само государство как политический институт превращается в частного собственника, распространяющего свою частную собственность на самих людей, владеющего, пользующегося и распоряжающегося их личной жизнью, сознанием, взглядами, привычками и образом жизни.

В научно-публицистической литературе времен «перестройки» были нередки попытки представит государственную собственность при коммунистическом социализме как частную (или коллективную) собственности класса номенклатуры (бюрократии). Такой подход, обладающий достоинством простоты и кажущейся самоочевидностью, на самом деле неправомерно упрощает реальную ситуацию, трактуя ее в духе привычного для марксистки мыслящих теоретиков «классово-антагоничитического» объяснения истории.

Классическое выражение и обоснование такая «классовая концепция собственности» нашла в статьях известного российского ученого и публициста Ю.Буртина «То, что мы всю жизнь называли государственной, даже общенародной собственностью, - формулирует свою мысль Буртин, - было в действительности по своему экономическому содержанию особого рода групповой, корпоративной собственностью советского правящего слоя («нового класса» по Джиласу, «номенклатуры» по Восленскому). Формально совладельцами «социалистической собственности» были в равной мере все граждане страны. Фактически же всем национальным достоянием безраздельно и бесконтрольно распоряжался вышеназванный правящий слой: на общегосударственном уровне - в лице партийной олигархии, на местном - в лице любого мелкого начальника» [9, с. 16]. Из приведенной цитаты очевидно, что главным основанием для теории «групповой собственности» номенклатуры является право распоряжения собственностью. Однако собственность и распоряжение ею суть различные, хотя и взаимосвязанные институты. Осознавая шаткость такого обоснования, Ю. Буртин вводит два дополнительных аргумента в пользу концепции «номенклатурной собственности» -неравное, на благо номенклатуры осуществляемое разделение и распределение национального дохода, всей совокупности социальных благ, и неделимость «номенклатурной» собственности, дававшая право на своего рода рен-

ту с занимаемой должности, которая в соединении с системой льгот и привилегий обеспечивала долевое участие в неделимой собственности. Распад системы был связан, по Ю.Буртину со стремлением номенклатуры к разделу единой собственности в качественно новое, персональное владение, что и было осуществлено посредством номенклатурной по своему характеру приватизации [9, с. 17].

Такой подход, обладающий достоинством простоты и кажущейся самоочевидностью, на самом деле «высвечивает» лишь поверхностный слой структуры собственности, или, точнее, деструктуризации собственности в планово-распределительной системе. Он неправомерно упрощает реальную ситуацию, трактуя ее в духе привычной для марксистки мыслящих теоретиков «классово-антагонистического» объяснения истории.

Однако непредвзятый анализ отношений собственности при государственном социализме показывает, что огосударствленная собственность не была «своей» и для представителей номенклатуры, и не только в отдельности, но и в совокупности. Номенклатура распоряжалась и частично пользовалась этой собственностью, но не владела ею непосредственно. Государственный капитал не был во владении номенклатуры ни в индивидуальном, ни в коллективном. Наоборот, государство как единый, монолитный собственник владело номенклатурой, всецело подчиняло ее своим внечеловеческим велико державным целям и потребностям. Номенклатура была лишь орудием осуществления этих целей и потребностей, привилегированными работниками на службе у государства, а отнюдь не свободными собственниками экономических ресурсов и факторов производства. Постоянно царившая в огосударствленной экономике бесхозяйственность наглядно указывает на отсутствие хозяина, т.е. персонифицированного собственника, владельца имущества, капитала и средства производства на предприятиях и в организациях советского времени. Номенклатура сама была собственностью той системы, которая ее образовала. Конечно, по мере деградации государственно-социалистической экономики она получала все больше возможностей для использования своих распорядительных функций с целью овладения государственной собственностью превращения ее отдельных элементов в свою частную собственность. Особенно большие возможности для этого она получила уже после крушения советской власти. Деперсонификация собственности в советский период приводила к тому, что представители номенклатуры, лишаясь своих должностей и связанных с ними властных полномочий, лишались и связанного с ними материального содержания. Именно стремление номенклатуры к овладению собственностью привело к «обмену власти на собственность» и способствовало столь быстрому развалу несокрушимо монолитной хозяйственной системы и самого советского государства.

Все вышеприведенные аргументы, на наш взгляд, свидетельствуют о том, что экспроприация частной собственности и тотальное огосударствление собственности в советский период привело к образованию собственник; особого рода - государства как отчужденного от общества, безличного, де-персонифицированного частновладельца всего общественного достояния

страны. «Ничейный» характер такого рода собственности был обусловлен имение устранением личностного, персонифицированного характера частной собственности в процессе ее экспроприации. В результате в роли верховного собственника оказалось не общество и не рабочий класс, от имени которых совершалась эта экспроприация, а оторвавшийся от них в процессе экспроприации политико-экономический институт.

В самом по себе функционировании того или иного института и государства как института, выступающего в роли частного собственника нет ничего странного. В странах с развитой рыночной экономикой постоянно функционирует государственный сектор, который базируется на частной собственности государства как безличной общенационального института. Общественной эта частная собственность выступает не прямо и непосредственно, а лишь посредством сложного и многоуровнего процесса социализации, который включает целый ряд форм и демократических процедур влияния общественности на деятельность государственных органов и использования доходов государственного сектора для финансирования конкретных социальных нужд.

В хозяйственной системе, основанной на подавлении частной собственности, аналогом такого финансирования были так называемые фонды общественного потребления, само существование которых призвано было продемонстрировать общественный характер государственной собственности при социализме. Однако на деле эти фонды были лишь формой компенсации низкого уровня доходов огромного большинства граждан, вызванной отсутствием частной собственности. Таким образом, обезличение частной собственности, происходящее вследствие поглощения ее государством, не позволяет частной собственности государства проявить в полной мере свою общественную природу: эта собственность оказывается не только вне сферы принадлежности и контроля общества, но даже наоборот, само общество оказывается собственностью государства.

Частнособственнический характер государственной собственности усиливается, а не ослабляется по мере деперсонификации собственности и вытеснением наемного характера труда трудовыми мобилизациями. В условиях абсолютной монополии государственной собственности (т.е. государства на частную собственность как собственность, пускаемую в оборот для принесения дохода) все граждане, в том числе и управленцы, лишаются прав; на легальное получение дохода от собственности. В этих условиях создается прямая заинтересованность оторвавшихся от общества, поставленных над ним, неконтролируемых им управленцев (номенклатуры) в получении незаконных доходов от монополизированной частной собственности, которой они управляют. Получение таких доходов возможно не только путем хищений «общественной» собственности, но и на основе получения взяток развития других видов коррупции, а также путем создания целой инфраструктуры самораспределения в виде «закрытой» системы услуг, специальных распределителей, иерархии прогрессивно растущих заработков всевозможных привилегий и т.д. Возникает отмеченная в публицистической литературе тенден-

ция к превращению в частную собственность должностей и должностных полномочий. Все это дало основание некоторым исследователям (Джилас, Восленский) рассматривать номенклатуру в качестве господствующего класса нового типа.

То, что номенклатура превращается в господствующий над всем остальным обществом, оторванный от него привилегированный социальный класс, с социологической точки зрения совершенно правильно. Однако политико-экономический анализ положения этого социального класса выявляет его особые социально-экономические характеристики именно с точки зрения его отношения к собственности. Положение о государственной собственности в планово-распределительной экономике как коллективной собственности класса номенклатуры, являющейся экономической основой ее господства над всем остальным обществом, не дает исчерпывающего объяснения отношений собственности при государственном социализме, на которых претендуют придерживающиеся этого положения теоретики. Конечно, тенденция к превращению частной собственности государства в частную собственность «совокупного управленца», в коллективную собственность класса номенклатуры существует. Эта тенденция усиливается по мере деградации отношений собственности в планово-распределительной экономике.

Великий, могучий Советский Союз был разрушен именно деградацией государственной деперсонифицированной собственности, ее превращением в частную собственность номенклатуры и стремлением последней к легальному обладанию частной собственностью, к превращению коллективной, не-расчлененной собственности в расчлененную, индивидуальную, персональную. Это стремление не во всех отношениях было прогрессивным. В своих наихудших проявлениях оно вылилось в «прихватизацию» государственной собственности привело к кланово-олигархической организации частной собственности. Но расхитительное присвоение частной собственности в условиях трансформации системы власти могло принять столь широкие масштабы лишь в условиях максимального устранения и искоренения традиций цивилизованной частной собственности, всеобщего огосударствления собственности и десоциализации собственности с ее превращением в монопольную частную собственность государства.

Перехват номенклатурой государственной собственности не мог быть достаточно полным вследствие бездолевого характера этой собственности. Государство как всеобщий монопольный владелец собственности тем и отличается от коллективного владельца своим безлично-институциональным характером, тогда как коллективная собственность всегда есть собственность определенной конкретной группы лиц, которые, выходя из группы, могут претендовать на законно причитающуюся им долю. Приобщение же к собственности представителей номенклатуры зависело от их приобщения к власти, занятия определенного места на государственной иерархической должностной лестнице. Лишаясь должности, каждый представитель номенклатуры в лучшем случае становился привилегированном пенсионером, доходы которого были на довольно скромном уровне, определяемом уравнительной систе-

мой распределения. В худшем же случае он мог в процессе перераспределения власти, объявлен преступником, лишиться свободы и даже самой жизни. В этом смысле номенклатура в лице своих конкретных представителей была такой же частной собственностью государства, как и любой советский человек.

Монополия государства на собственность сделала неизбежной и монополию на власть, которой пользовало находящийся на высшей ступени номенклатурной иерархии руководитель страны. Он и только он был верховным олицетворением государственной собственности и вершителем власти над собственностью и ее номенклатурным воплощением. Он был наделен полномочиями распределителя, т.е. мог распределять и перераспределять все, что находилось в ведении номенклатуры, включая и самих представителей номенклатуры. Этим положение номенклатуры в управлении собственностью государства как безличного институционального собственника отличалось от положения наемных управленцев, ведающих государственной собственностью в странах с развитой рыночной экономикой. Наемный управленец вправе выбирать между положением в управлении частной собственностью государства либо в управлении частной собственностью какой-либо компанией, корпорацией, использованием накопленной в процессе управления частной собственностью для создания собственного бизнеса и т.д.

Представители же номенклатуры оставались «пролетариями», лишенными частной собственности, как и весь советский народ. Вне системы номенклатуры они не имели никакой частной собственности, а их личная собственность, накопленная в годы участия в номенклатуре, была недостаточной для поддержания оптимальной жизнедеятельности. Отсюда - несравнимо более высокая зависимость от власти предержащих у представителей номенклатуры в отличие от их более благополучных коллег - наемных менеджеров по управлению государственной собственностью в рыночной экономике. Как и для других «пролетариев», для идеологии и менталитет; представителей номенклатуры был близок лозунг «отнять, чтобы разделить». В конечном счете, они и отняли «общественную» собственность, чтобы разделить ее между собой. В процессе этого дележа произошла трансформация власти и соответствующее перераспределение собственности институционального владельца - государства.

По своему статусу управленцев собственностью номенклатура лишь отчасти может рассматриваться в качестве наемных работников, т.е. лиц, нанятых за деньги для осуществления определенных функций. Выше мы отмечали, что по мере экспроприации частной собственности наемный труд закономерно вытесняется всеобщей трудовой обязанностью (или повинностью), трудовыми мобилизациями. В условиях монополии государства на собственность и на наем работников возникает некий гибрид между наймом рабочей силы и государственно» собственностью на нее. Наем рабочей силы предполагает обладание каждым ее носителем частной собственности на нее, продаваемой частному владельцу капитала на основе свободной конкуренции. Образование монопольной владельца капитала в форме государства как всеоб-

щего собственника лишило наемных работников и их частной собственности на свою рабочую силу. Отношения найма сохранились в виде трудовых договоров и различных видов и систем заработной платы. Однако «оплата по труду» в условиях всеобщего огосударствления собственности несла на себе отпечаток собственного монополизма и нетоварного характера рабочей силы, распределительного характера ее использования и распоряжения ею.

Соединение в одном лице государства и всеобщего владельца капитала привело к тому, что государстве монопольно определяло и заработную плату, и всю совокупность трудовых отношений. Заработная плата в значительной мере (хотя и неполностью) утратила свой товарный характер и стала формой дохода не столько за вложенные усилия по созданию конечного продукта, сколько за сам факт труда, за занимаемую должность, за положение в иерархии. При этом, если нижний слой номенклатуры имел заработную плату ниже рядовых рабочих, те по мере продвижения по иерархической лестнице заработная плата прогрессивно возрастала. С точки зрения иерархии должностей вся работающая часть общества превращалась в своего рода номенклатуру, каждый участник которой обладал властью в рамках занимаемого им положения в этой иерархии. Например, продавец государственного магазина, ощущая себя государственным служащим, мог проявить невнимание или даже начальственное отношение в ряду покупателей. Вся сфера обслуживания и торговли была охвачена «номенклатурным чванством», усиливавшимся диктатом производителей товаров и услуг над их потребителями и их постоянным дефицитом.

Двойственный характер номенклатуры как мобилизованных служащих и наемных работников государств; обусловил их несвободу в выборе направлений деятельности и должностей. Поскольку назначение на определенные места в служебной иерархии имело распределительный характер и зависело от вышестоящего начальства, для представителей номенклатуры были типичны все недостатки нерациональной бюрократии - подхалимаж и прислуживание вышестоящим начальникам, начальственное высокомерие и попрание человеческого достоинства нижестоящих, использование властных полномочий в личных целях, служба лицам, и не делу, использование должностного положения для личного обогащения и т.д. Все это признаки нелегального присвоения должностные полномочий в качестве своей частной собственности. Государственная система постоянно боролась с этими проявлениями коррупции в государственном аппарате, но она, же и порождала их самим устройством управления собственностью.

История монополизации частной собственности в руках государства в СССР показывает, что абсолютное устранение частной собственности и связанных с ней рыночный отношений, к которому тоталитарное государстве стремилось для осуществления лежавших в его основах идеологических установок, оказывалось невозможным вследствие угасания всякой хозяйственной деятельности, гибельности такого подхода для экономики. Поэтому неоднократно проводившиеся кампании по искоренению частнособственнических отношений закономерно сменялись введением некоторых ослабленных,

урезанных и деформированных элементов этих отношений. Наиболее далеко зашедший эксперимент по изъятию частной собственности и замене товарно-денежных отношений распределительными отношениями проводился в годы «военного коммунизма». Авантюризм в экономической сфере дошел даже де попыток полной отмены денег. Результатом такой экономической политики стала невиданная в истории деструкции хозяйственной деятельности, деиндустриализация и даже децивилизация страны. Оголодавшее население городов пришлось «защищать» от «мешочников» специально выделенными военными подразделениями - заградотрядами НЭП был возвратом к частнособственническим отношениям и рыночным механизмам, но они допускались лини настолько, насколько они были необходимы для более или менее эффективного функционирования монополизированной государственной собственности. Однако именно жесткое ограничение этих отношений и механизмов обусловило неэффективность и нарастание деструктивных кризисов нэповской системы в целом.

Ликвидация нэповской системы обозначила следующий этап искоренения и монополизации частной собственности. Этот этап привел к тяжелейшему продовольственному кризису и срыву широко разрекламированные планов индустриализации в 1929 - 1935 гг. Поэтому сталинское руководство также «подало назад», разрешив в деревне личные подсобные хозяйства, а в городах создав разветвленную систему товарно-денежных отношений граждан с государством. Начиная с 1936 г. «индустриализационный штурм» и развитие «личной» собственности позволили частично скомпенсировать «ампутацию» частной собственности. Личные доходы граждан были повышены почти вдвое за счет повышения заработной платы, отмены карточной системы, снижения цен на потребительские товары массового спроса. Однако на этот же период приходится пик репрессий, связанных с необходимостью устранения граждан, недовольных полным демонтажем частнособственнических отношений и самостоятельной предпринимательской деятельности.

В годы второй мировой войны в СССР была создана военная экономика (термин советского экономист; Вознесенского), которая базировалась на абсолютной монополии государственной собственности и ограничении личной собственности непосредственным ежедневным потреблением. Товарно-денежные отношения стали выполнять роль дополнения карточной распределительной системы. Дополняя дефициты системы распределительного снабжения, деформированные рыночные отношения криминализуются, сводятся к перепродаже, получившей в официальной терминологии название «спекуляции». Не имея возможности производить товары, гонимый и преследуемый частный бизнес направляет свои капитальные вложения главным образом в сферу торговли дефицитом получаемым «левым» путем из государственной системы снабжения либо скупая его у населения. Типичным примером такого аномального дефицитного рынка стали во время войны так называемые «толкучие рынки», или «толкучки».

Сосредоточение всей частной собственности в руках государства наиболее оптимальным образом работало в хозяйственной сфере в обстановке «чрезвычайщины», вызванной тотальной войной и всеобщей мобилизацией СИЛ населения для достижения победы. В этих условиях очень хорошо действовали как внеэкономические стимулы, так и минимальное материальное стимулирование в виде прибавок к пайкам и дополнительных норм выработки за кормежку. Военная экономика СССР показала свои безусловные преимущества небывалой в истории мобилизацией всенародных усилий. Основным средством пополнения бюджета в этих условиях стало изъятие прибыли предприятий. Таким образом, экспроприация собственности приняла настолько регулярный характер, что распространилась на взаимоотношения внутри государственной собственности.

Естественно, что такая система отношений собственности совершенно не годилась для мирного времени, не стимулировала вложения трудовых усилий. Чем больше проходило времени после войны, тем больше приходилось повышать долю рыночных отношений в хозяйственном обороте и роль личной собственности в стимулировании трудовых усилий.

Денежная реформа 1947г. носила конфискационный характер. Обмен денежных знаков в рублях был осуществлен в соотношении 1:10. Это позволило подавить инфляцию и сбалансировать потребительский рынок. Организация колхозных рынков позволяла восполнять дефициты государственной торговли и снабжения. Одновременно с денежной реформой была отменена карточная система. Однако, несмотря на расширение полурыночных отношений в стране продолжался постоянный продовольственный кризис, основной причиной которого была конфискационная система организации сельского хозяйства. Натуральная оплата труда колхозников по трудодням не только не стимулировала их трудовых вложений в колхозную собственность, она превращала их труд в принудительный и стимулировала выживание за счет личного подсобного хозяйства. В ответ на такое возрождение «частнособственнических инстинктов» государство - монополист обложило личные подсобные хозяйства высокими-налогами, обрекавшими крестьян на тяжкие материальные лишения.

Деградацию сельского хозяйства довершала конфискационная система заготовок и государственных поставок сельхозпродукции. В течение целого послевоенного десятилетия с 1946г. по 1956г. подавление «частнособственнических инстинктов» крестьян оборачивалось хроническим недоеданием городского населения. Очередное отступление от абсолютного подавления элементов частной собственности началось в период «хрущевского оттепели», когда были отменены жесткие налоговые ограничения на развитие личного подсобного хозяйства, а трудодни были отменены и заменены денежной оплатой за работу в колхозах и совхозах. Именно в этот период начинается эксплуатация государством частнособственнических инстинктов горожан, которые через дачное строительство приобщались к сельскохозяйственному труду и самообеспечению продовольственными продуктами. В этот же период происходит переход от проживания огромного большинства населения в

коммунальных квартирах в бараках к обеспечению населения «частными» квартирами и домами. Государство развернуло широкое строительство дешевых квартир, получивших в народе образное название «хрущоб», выделило кредиты на индивидуальное домостроительство. Однако распределительная система обеспечения жильем, как и распределительная система в других сферах обеспечения потребительскими товарами и услугами, создавала немыслимые очереди и постоянные дефициты. Она наделяла граждан собственностью нетоварным путем, даром, и потому никак не учитывала интерес потребителей и их требования к качеству.

В конечном счете, эксперименты с собственностью в хрущевский период забуксовали и им на смену пришел новый этап волюнтаристских экспериментов по реорганизации тотальной распределительной системы. Планы децентрализации этой системы в виде создания территориальных форм управления государственной собственностью не дали ожидаемых результатов. Огосударствленная собственность могла функционировать лишь при условии максимальной централизации управления на основе энергетических импульсов, идущих от центра. Провалилась и авантюристическая программа форсированного построения материальной базы коммунизма. Социально экономическая природа построения «светлого будущего» сводилась к попыткам создания избытка и «изобилия» потребительских товаров путем экстенсивного расширения распределительной системы.

Утопические замыслы «осчастливливания» людей, лишенных частной собственности, разбивались не только об ограниченность природно-ресурсного потенциала и экологические проблемы, но и недостаточную заинтересованность работников в конечных результатах производства в условиях всеобщего огосударствления собственности. В штурмовой системе организации производства, которая продолжала действовать в хрущевский период, и последним идеологическим обоснованием которой была иллюзия скорого решения всех экономических и социальных проблем, иссякали последние резервы обеспечения ее работоспособности. Эта система могла эффективнее функционировать лишь в УСЛОВИЯХ функционирования мощной репрессивной системы, которая была демонтирована в этот период. В конечном счете, вместо обещанного изобилия началось новое обострение дефицита потребительских товаров и продовольственного кризиса, вылившаяся в нехватку даже хлебобулочных изделий, вследствие чего началась интенсивная закупка зерновых в странах с развитой рыночной экономикой.

Сутью косыгинской экономической реформы 1965 г. была попытка замены штурмовой организации производства имитацией частнособственнических отношений между огосударствленными экономическими субъектами -предприятиями. Именно этой сутью объясняется общепризнанная «половинчатость» этой реформы и ее обреченность на пробуксовку. Поскольку штурмовые подстегивания исчерпали свой потенциал, их нужно было заменить экономическими стимулами, которые могут эффективно осуществляться лишь на основе многогранной структуры частной собственности и связанных с ней регулируемых рыночных отношений, жестких бюджетные ограничений

экономических субъектов. Тотально огосударствленная собственность могла эффективнее функционировать лишь в условиях максимального отключения рыночных механизмов и их оттеснения в своеобразную резервацию - сферу дополнительного снабжения потребительскими товарами и услугами. Она требует штурмовой организации, плановых и административных подстегиваний неограниченного действия репрессивного аппарата, наказывающего за малейшие отклонения от директивных импульсов, идущих из центра, всеобщей централизации управления монопольно-государственной собственностью. Как только один из этих факторов дает сбой, вся хозяйственная система очень быстро деградирует, прорастая деструктивными для нее частнособственническими интересами и отношениями.

Но к середине 60-х годов и даже раньше был полностью исчерпан человеческий потенциал действия вышеперечисленных факторов. В мирное время, в условиях роста научно-технического потенциала страны живые люди, действовавшие на всех уровнях экономики и других сферах деятельности, не хотели больше питаться пустыми лозунгами и обещаниями «светлого будущего», они хотели нормально есть, пить, иметь жилища и одеваться повышать благополучие своих семей на основе собственных, индивидуальных усилий и приращения своей собственности. Реформа 1965 г. как бы пошла навстречу этой социальной тенденции, но при сохранении монопольной государственной собственности на капитал не смогла ее в достаточной мере осуществить.

Позитивные решения, положенные в основу реформы, вскоре стали оборачиваться негативными, теневыми сторонами и результатами, источником которых было поистине антагонистическое противоречие между интересами государства-монополиста и частнособственническими интересами работавших на него людей. Так, устранение излишней регламентации деятель -ности предприятий обернулось неэкономной растратой всех видов экономических ресурсов. Сокращение числа плановых показателей, утверждаемых предприятиям сверху, привело к дальнейшему ухудшению качества продукции, вследствие чего пришлось изобретать изощренные системы управления качеством пригодные в условиях монополизации собственности, а также вводить «знаки качества» и объявлять «пятилетку эффективности и качества». Введение таких экономических стимулов, как прибыль, цена, премия, кредит не могло быть эффективным в условиях монополизации государственной собственности, поскольку при отсутствии кровно заинтересованных в успехе производства хозяев - предпринимателей, все указанные стимулы оказывались не более чем рычагами, на которые государственная собственность давила с целью ее максимального приращения.

Перед хозяйственными руководителями, работавшими на государственную собственность, встала задач; максимального приращения этой собственности путем экстенсивного количественного номинального роста объемом выпускаемой продукции невысокого качества и бедного ассортимента. Возврат к отраслевой системе управления предприятиями обусловил узкую специализацию их и дальнейшее усугубление производственного монопо-

лизма. В этих условиях у хозяйственных руководителей возникла заинтересованность в номинальном росте прибыли, цен выплаты премий работникам, получении кредитов и инвестиций, т.е. в получении максимальных денежных ресурсов и их растрате собственным работникам, используя производственный монополизм и диктат производителей над потребителями. Для того, чтобы избежать бессмысленной растраты ресурсов и катастрофического роста инфляции государство вынуждено было ограничить хозрасчетные отношения целым рядом жестких административных ограничений - фондированием заработной платы, лимитами на использование разнообразных ресурсов регламентацией цен и т.д. Введение этих ограничений позволило устранить опасность полной дестабилизации экономики, но и свело к минимуму положительное воздействие хозрасчетных рычагов. Хозрасчетные отношения тем и отличаются от рыночных, что они совершаются не между свободными собственниками в лице различного рода предпринимательских структур, а между различными государственными структурами - монополистами.

Сводясь к перекладыванию из одного государственного "кармана" в другой, хозрасчетные отношения н< создают и не могут создать достаточных стимулов для экономии материальных и человеческих ресурсов, обеспечения подлинной , а не номинальной экономической эффективности. Причиной этого является то обстоятельство, что все экономические субъекты оперируют не своей собственностью и в то же время стремятся присвоить как можно больше от нее в свою собственность. Именно это обстоятельство создает тенденцию к расхитительному присвоению, которая со страшной силой разворачивается в перестроечный и, особенно в постперестроечный период.

Таким образом, ликвидация частной собственности активно устраняет ее позитивное воздействие на экономическую систему и оборачивает частнособственнические устремления людей во вред экономике. Любые попытки введения экономических стимулов и хозрасчетных отношений в условиях монополии государственной собственности инициируют рост расхититель-ного присвоения этой собственности и приводят рано или поздно к ускорению деградации, дестабилизации и катастрофическому кризису данной хозяйственной системы.

Конечно, хозяйственная система, исключающая частную собственность, монополизирующая ее в руках безличного институционального владельца - государства, не может быть долговечной. Пережив период бурного роста и экспансии на всемирном уровне, она неизбежно, независимо от действий ее руководителей, столь же бурно деградирует и приходит в упадок. Дискриминация частной собственности неизбежно предполагает вытеснение товарно-денежных отношений натуральным распределением, гегемонию в хозяйственной системе внеэкономических методов принуждения, а в период деградации системы и попыток ее перестройки - неконтролируемое распространение нелегальных частнособственнических отношений, извращенное развитие частной собственности базирующейся на незаконном и криминальном бизнесе, расхитительном присвоении деперсонифицированной частной собственности государства.

Глубокий анализ механизма деструкции экономики, в условиях отсутствия персонифицированной частной собственности проведен известным французским советологом Аленом Безансоном [7]. Механизм этот, описанный в условиях «нормального» функционирования советской экономики, действует, хотя и совершенно по-другому, и в нынешней экономике России. Безансон выделяет три основных сектора советской экономики. Сектор 1 включает в себя производство товаров и услуг, являющихся источником мощи государства. Он подразделяется на две области производства внешней и внутренней мощи. К производству внешней мощи относится военное производства, оружие производящие его отрасли промышленности, научные исследования и разработки, направленные на военные цели, а также виды производства, служащие повышению международного престижа СССР (освоение космоса и т.д.) [7, с.274]. К производству внутренней мощи относятся «услуги» аппарата принуждения, производство культурных ценностей и услуг с идеологической «начинкой» и т.д. [7, с.276].

Сектор 2, который отличается от сектора 1 функционально, но не формально, включает в себя производства товаров и услуг в рамках планируемой экономики. Этот сектор время от времени реформируется на основе двух типов реформ. Первый из них заключается в замене обычных методов Госплана применением математических моделей и быстродействующих ЭВМ. Второй же сводится к децентрализации планирования путем предоставления определенной инициативы руководителям предприятий [7, с. 178].

Сектор 3 включает в себя производство товаров и услуг частными лицами, загнанными в «теневую экономику». «Социалистическая сфера (секторы 1 и 2), - пишет Безансон, - быстро оказалась бы парализованной, если бы она полностью устранила в несоциалистическую сферу» [7, с.281].

Говоря о взаимосвязи этих трех секторов, А. Безансон подчеркивает важность в условиях деперсонификации собственности двух процессов - изъятия и хищения. Без этих процессов взаимодействие секторов и субъектов советской экономики оказывается невозможным. «Было бы неправильно, -отмечает он, - обозначать век совокупность операций товарно-денежного обмена в советской экономике с помощью операций купли - продажи. Его следует сохранить за сектором 3. Вне его подобная операция будет носить название: изъятие. Даже если процесс изъятия описывается в денежных терминах, по своей природе он выражает волю одной стороны... - и в той степени, и какой это воля является волей политической, сопровождаемой наличием определенной власти... В локальном масштабе существуют изъятия двух типов. Одни из них производятся легальными учреждениями и должным образом отражаются в бухгалтерском учете. Вторые - нелегальны и не оставляют следов в бухгалтерии. Я предлагаю сохранить за первыми название изъятия, а вторые обозначить с помощью древнего, но по-прежнему актуального понятия - хищение. В отношениях между сектором 1 и 2 доминирует изъятие... Отношения между сектором 3 и двумя прочими секторами управляются операциями купли - продажи, а также хищениями» [7, с.285-286].

Далее А. Безансон описывает механизм функционирования «фиктивной экономики» следующим образом «Секторы 1 и 2 обеспечивают себя необходимыми им товарами и услугами на рынке сектора 3 с помощью купли ... Когда какому-то экономическому руководителю срочно требуется найти одну деталь, чтобы пустить в ход целую машину, или более качественную сталь, чем та, которой его обеспечивает система планируемого снабжения, он обращается к представителю сектора 3... Таким представителем может быть кладовщик, местная «крупная шишка» доверенное лицо тех мафий, которые орудуют на всей территории СССР и в особенности в союзных республиках. Не исключено, что проданный товар окажется произведенным в легальной области сектора 3; в этом случае мы будем иметь дело с законным контрактом купли - продажи. Так, например, обстоит дело, когда некоторые предприятия покупают с целью материального поощрения своих работников сельскохозяйственные продукты на колхозном рынке. Однако чаще всего рассматриваемый товар производится в секторе 1 или 2 и попадает в сферу действия сектора 3 путем хищения» [7, С286]. По мнению Безансона, между паразитизмом «социалистических» секторов и хищениями существует макроэкономическое динамическое равновесие.

Попытка администрации Ю. Андропова навести порядок в экономике и в государстве базировалась на эклектическом и парадоксальном сочетании административно-репрессивных методов и повышении роли личной собственности в стимулирование трудовой активности населения. На этом уровне нашего исследования уместно рассмотреть сущность так называемой личной собственности и ее особенности в условиях постоянной дискриминации частнособственнических отношений. В этих условиях личная собственность создавалась как диаметральная противоположность частной, но и вследствие признания, что на основе абсолютного «обобществления» собственности рушится любая цивилизованная хозяйственная жизнь. По своей природе личная собственность в хозяйственной системе, основанной на борьбе с частной собственностью, есть не что иное, как частная собственность, которое искусственно перекрыта естественная для нее возможность превращения в капитал. Характерными чертами такой «обуженной» и урезанной частной собственности являются ограниченность размеров, направленность на удовлетворение личных потребностей, а не на получение предпринимательского дохода, получение ее главным образом на основе трудовых усилий, направленных на приращение государственной собственности. Функционирование личной собственности было сопряжено с постоянной заботой государства об устранении всякой возможности получения «нетрудовых доходов». По своему характеру положение о недопустимости «нетрудовых доходов» было морально-этической заповедью, привнесенной в экономику утопическим мышлением. Оно было органически связано с положением о частной собственности как первоисточнике всех социальных бедствий и пороков.

Отвечая на упрек теоретиков, отстаивавших созидательную, экономически целесообразную роль частной собственности, в попытках устранения всякой собственности, К. Маркс и Ф. Энгельс писали: «Мы вовсе не намере-

ны уничтожить это личное присвоение продуктов труда, служащих непосредственно для воспроизводства жизни присвоение, не оставляющее никакого избытка, который мог бы создать власть над чужим трудом» [8, с.439]. Таким образом, политико-экономическое обоснование ликвидации частной собственности и оставлении в распоряжении граждан только личной исходит из морально-этического постулата о несправедливости власти владельцев собственности над чужим трудом. Но весьма характерно, что осуществление этого постулата, предполагав присвоение, не оставляющее никакого избытка. Об экономических и морально-этических последствиях такого ограничения прав собственности основоположники научного варианта социалистической утопии не задумывались.

То, что именно устранение такого избытка и ограничение роста собственности неизбежно приведет к падению социально-экономической активности и не останется другого пути, кроме как взбадривать эту активность насильственными средствами, осталось за рамками их тенденциозного теоретизирования. Совершив великие открытия в области объяснения проблем классического капитализма, как и других исторических и экономических проблем, эти гениальные ученые оказались в плену морализаторских утопий в объяснении перспектив развития частной собственности и преодоления порождаемых ею социально-экономических и морально-этических затруднений и противоречий. Магистральный путь развития, обеспечивающий такое преодоление (всегда, конечно, неполное и проблематичное) проходит через кооперацию и социализацию персонифицированной частной собственности, а не через ее насильственную экспроприацию и замену урезанной личной собственности.

Такая экспроприация и такая замена закономерно приводит к гораздо более тяжким не только социально экономическим, но и морально-этическим последствиям, нежели те, которые порождаются, неограниченным господством частной собственности и неограниченной властью частного капитала над наемным трудом.

Власть капитала над трудом не только сохраняется, но становится еще более жестокой и беспредельной, как только владелец капитала сливается в единое целое с государством. Лишаясь права на частную собственность, граждане такого государства, лишаются материальной основы для защиты всех прочих прав, включая права на осуществление самостоятельной предпринимательской деятельности. Личная собственность не создает и не может создать тех мощных материальных и морально-этических стимулов к социально-экономической активности, которые создает частная собственность. По своей природе она есть не что иное как, урезанная и задавленная частная собственность, из которой искусственно и насильственно устранены существеннейшие права обладателей собственности.

Общество личных собственников не становится ни более моральным, ни более экономически эффективным, чем общество частных собственников. Не исчезает и стремление к личной выгоде, тяга к стяжательству и наживе эгоистическое стремление жить за счет других людей. Все эти стремления

приобретают иные формы, еще более негативные, поскольку исключается их способность реально работать на общую пользу в условиях рыночной конкуренции и гипертрофируется их аморальная, разрушительная сторона. Стремление к наживе, материализующееся в выпуске высококачественных и конкурентоспособных товаров заменяется, например, стремлением, к наживе выливающимся в расхитительное присвоение «бесхозной» государственной собственности, перепродажу товаров приобретенных по твердым государственным ценам, по свободным рыночным ценам, обогащение посредством монопольного владения дефицитными товарами навечно дефицитном рынке и т.д. Обостряется социальная зависть в более благополучным и преуспевающим людям.

Личная собственность испытывает постоянную тенденцию к превращению в частную, и эта тенденция может сдерживаться и подавляться исключительно внеэкономическими, репрессивными средствами. Как только ослабляете; или устраняется это насилие над экономикой, многие владельцы личной собственности выходят на дефицитный рынок, мгновенно превращают ее в частную собственность и в своей безудержной, десятилетиями сдерживаемой страсти к обогащению, начинают выкачивать все возможное из несообразностей сложившейся хозяйственной системы.

Исходя из изложенного, можно сделать вывод, что андроповская комбинация из репрессивной строгости и стимулирования личной собственности могла иметь лишь временный экономический успех. Кратковременный период правления Ю. Андропова явился пиком благополучия советских личных собственников. Пресекая репрессивными методами частнособственнические устремления коррумпированной номенклатуры, режим Ю. Андропова направил постепенно иссякающий поток нефтедолларов на наполнение потребительского рынка. Это позволило снизить подавленную инфляцию и несколько оздоровить и сбалансировать увядающую финансовую систему страны. Но трудовую активность личных собственников этими распределительными благами поднять не удалось. В условиях господства распределительной системы частнособственнические инстинкты личных собственников продолжали работать по принципу «взять побольше, дать поменьше». С историко-экономической точки зрения андроповский период может рассматриваться лишь как эффективное промедление на неизбежном пути демонтажа государственной монополии на частную собственность.

Этот демонтаж набирает темпы в период горбачевской перестройки. Начало перестройки было прямые продолжением андроповского периода с тем, однако, существенным отличием, что упор делался не на охранительное обеспечение сохранения планово-распределительной системы, а на поиск принципиально новых подходов в рамкае этой системы, ее решительное преобразование в соответствии с требованиями научно-технической революции и экономической целесообразности в конце XX века.

Первый этап перестройки начался с попыток нового подъема штурмовой организации и реорганизации производства на базе всеобщего огосударствления собственности и тотальной концентрации сил и средств на важней-

ших направлениях очередного хозяйственного штурма. Теоретическое обоснование и стратегическую диспозицию этот последний штурм получил в так называемой «стратегии ускорения», разработанной под руководством наиболее талантливого продолжателя дела косыгинских реформ академика А. Аганбегяна. Штурмовая часть стратегии Аганбегяна заключалась в максимальном сосредоточении капиталов, трудовых, финансовых и прочих ресурсов государственной собственности на осуществлении резко опережающего развития наиболее передовых в научно-техническом отношении отраслей производства прежде всего машиностроения. Его техническое и технологическое перевооружение, расширение и укрепление наукоемких производств, внедрение энергосберегающих технологий должно было, по замыслу «архитекторов» первого этапа перестройки, создать предпосылки дл; «подтягивания» прочих отраслей народного хозяйства, обеспечить конкурентоспособность огосударствленной экономики с системами, основанными на частной собственности.

С позиций тех времен вполне логичным и перспективным выглядело гармоничное сочетание экономического штурма, продолжающего традиции и использующего преимущества социалистической системы в концентрации колоссальных сил и средств на решающих направлениях, с обеспечением экономического стимулирования участников этого штурма путем предоставления самостоятельности предприятиям, их перехода на полный хозрасчет и самофинансирование. При этом стратеги перестройки считали, что причины неудачи косыгинских реформ заключались в их половинчатости, недостаточно полном устранении административно-командных рычагов и ограничений, препятствовавших переходу экономики на подлинно хозрасчетные рельсы. Но с устранением этих рычагов и ограничений были убраны те сдержки и противовесы, которые в огосударствленной собственности препятствовали ее разбазариванию и расхищению.

Началась интенсивная перекачка частной собственности государства в личную собственность всех тех, кто имел доступ к получению денежных и прочих ресурсов от государства. Денежные доходы личных собственников вследствие этого перераспределения государственной собственности в личную намного опередили рост производств, потребительских товаров, вследствие чего подавленная инфляция при сохранении твердых потребительских цен стал; катастрофически опустошать потребительский рынок. Вновь, как и во все предшествующие попытки реформирования огосударствленной экономики, естественное стремление личных собственников к обретению частной собственности работало против экономического развития, а не стимулировало его. В результате, новый индустриализационный штурм захлебнулся, не приведя к ожидаемым и даже сколько-нибудь позитивным результатам. Именно неудача этого штурма привела к дальнейшим шагам по воссозданию частной собственности с учетом старых идеологических табу на частную собственность при социализме.

Первоначально частная собственность стала воссоздаваться в максимально коллективизированной форме, в виде так называемых кооперативов.

В процессе перехода к рыночной экономике кооперативы сыграли двойственную и позитивную, и негативную роль. С одной стороны, они наработали необходимый экономический и человеческий материал для создания института предпринимательства. С другой, получая колоссальные сверхдоходы от перекупки товаров, произведенных государственными предприятиями по твердым плановым ценам, и их перепродажи по свободным рыночным ценам, они настолько усугубили положение на потребительском ранке, что вместо ожидаемого изобилия потребительских товаров пришлось вновь в который уже раз в мирное время вводить карточное снабжение населения.

Закат перестройки был связан с осознанием безвыходности сложившейся экономической ситуации. Но запоздалое признание на государственном уровне принципа равноправия форм собственности, ни использование частной собственности для насыщения потребительского рынка и снабжения государственных предприятий, НИ усиленная имитация частнособственнического положения этих предприятий в виде предоставления их самоуправления, самофинансирования, самоокупаемости и свободы хозяйственной деятельности (за вычетом обязательных для выполнения госзаказов) не дали ожидаемых результатов. Наоборот, потребительский рынок все более опустошался, финансы государства (включая золотой запас и нефтедоллары) угрожающе таяли в попытках заполнить закупками по импорту брешей в системе снабжения. Хозяйственная система, основанная на монополия государства в обладании частной собственностью приходила в полный упадок, впадала в тяжелейший системны' кризис, который постепенно переходил в агонию.

Нужно было либо возвращаться к старой, изжившей себя, не сулящей никаких экономических перспектив системе монопольно-государственной, репрессивно-террористической экономике. Либо принимать решительные радикальные меры по переходу к рыночной экономике, основанной на персонифицированной частной собственности.

Таким образом, уникальный семидесятилетний эксперимент по изъятию человеческой частной собственности и монополизации частной собственности в руках государства проявил свою полную социально-экономическую и морально-этическую несостоятельность. На короткий период он вызвал повышение мобилизационной активности значительных масс людей и способствовал серьезным достижениям в экстенсивном количественном росте производства, индустриальном развитии, обеспечении военно-технического и геополитического могущества страны ее превращении в сверхдержаву. Однако все эти достижения ни в экономическом, ни в морально-гуманистическом плане несравнимы с теми негативными последствиями, потерями и опустошениями, которые пережили народы Советской России вследствие утраты права на частную собственность, самостоятельную хозяйственную и предпринимательскую деятельность. Были потеряны миллионы и миллионы экономически активных, деятельных людей, попавших под маховик репрессивно-террористического механизма, не нашедших применения

своим силам и заскорузлой планово-распределительной хозяйственной системе.

Духовно-нравственными последствиями всеобщего изъятия и запрещения частной собственности стали деформация менталитета советских народов, широкое распространение социального иждивенчества государственного патернализма, неконструктивного конформизма и радикализма, экономической пассивности озлобленно-завистливого отношения к богатству и экономическому преуспеянию, к предпринимательской деятельности как таковой. Предрасположенность к расхитительному присвоению вытеснила предприимчивость и конкурентоспособность. Криминализация и коррупция охватили и извратили частнособственнические отношения. Монополия государственных предприятий перекрыла возможности частных предпринимателей после их появления на экономическом горизонте к организации производства, оттеснила их в сферу торговли и посреднической деятельности. Всеобщий недостаток капитала создал непреодолимые препятствия для нормальной приватизации. Развитие частной собственности в условиях всеобщего огосударствления капиталов приняло извращенный парадоксальный характер. Расхи-тительное присвоение и монополизация дефицитов стали основными источниками формирования частной собственности со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями для экономики Распределительный, а не рыночный характер этих источников накладывает отпечаток на все аспекты деятельности обладателей частной собственности. Частнопредпринимательские структуры развиваются в условиях «двойного рэкета» - со стороны государственных и криминальных структур.

Таковы итоги «великого эксперимента» по изъятию и огосударствлению частной собственности. Он не только деформировал экономическое развитие России и всех проводивших его стран, но и создал колоссальные социально экономические и нравственно-психологические затруднения для дальнейшего рыночного развития экономики. Oн превратил развитие частной собственности, этой первоосновы цивилизованной рыночной экономики, в одно и: препятствий для создания такой экономики, направив это развитие по парадоксальному, неестественному болезненному, кризисному пути. Переходная экономика восприняла практически без институционально значимых изменений эти извращения частнособственнических отношений, возникшие в недрах планово-распределительной экономики. В этом и состоит одна из важнейших причин ее кризисного характера, невозможности «перехода от перехода» к созданию основ эффективной рыночной экономики.

Феномен неэффективной частной собственности в переходной экономике

Феномен недостаточной эффективности частной собственности в переходной экономике связан с особым характером рынка и процессом расхити-тельного присвоения собственности. Недостаточной выделенностью частной собственности из государственной, и в конечном счете - с институциональной незавершенностью рыночных преобразований.

Соответственно повышение эффективности частной собственности в переходной экономике требует создания экономико-правовых механизмов. стимулирующих четкое выделение частной собственности, обеспечивающих ее активную поддержку, поощрение и защиту со стороны государственных органов всех уровней, жестко блокирующих расхитительное присвоение.

Социологические опросы подтверждают легализацию криминальных форм приобретения материальной благополучии в сознании самых широких слоев общества. Легальные формы бизнеса (банковская деятельность операции с валютой и недвижимостью) рассматриваются наравне с криминальными (рэкет) в качестве наиболее привлекательных [10, с. 65].

Е. В. Журавлева выделяет три категории собственников, сформировавшиеся в условиях первого приватизационного - этапа экономической реформы в РФ. В первую категорию входят акционеры - мелкие собственники, для которых характерна неудовлетворенность и реформами в целом, и положением дел на предприятии, и объемом своих дивидендов; полномочия собственности осуществляются представителями данной группы лишь формально. Уровень жизни ничем не отличается от уровня жизни лиц, не обладающих акционерной собственностью.

Ко второй группе относятся крупные акционеры (как правило, руководители предприятий). Положение их двояко. С одной стороны, они управленцы, носители определенного административно-бюрократического опыта и традиций. С другой стороны, обладание значительным пакетом акций приближает их статус к положению реальных собственников.

Третью группу составляют предприниматели, владельцы частных фирм и предприятий. В отличие от директоров - крупных акционеров, многие из них не имеют управленческого и хозяйственного опыта. Их самоутверждение в качестве собственников сопрягается со склонностью к разумному риску и новаторству [10, с.93].

Сельское население в целом негативно относится к разделу земли (54,3%). Из 28,4% положительно относящихся к разделу земли лишь 8,7% хотели бы вести самостоятельное фермерское хозяйство, 17,3% предпочли бы работать в сельскохозяйственных товариществах [10, с. 106]. Среди сторонников частной собственности на землю максимальный процент опрошенных, которые ставят четкую цель повышения своих доходов (21,0%; среды противников частной собственности на землю такую цель ставят 16,1%) [10, с.108]. Таким образом, незначительность числа сторонников частной собственности на землю, слабая мотивационная привязанности перспективы материального успеха и удовлетворенности собственной хозяйственной деятельностью с переменой форм собственности обрекает реформирование в агропромышленном комплексе на поиск промежуточных диффузных форм реализации прав собственности.

В городе, как и в деревне, деформация механизмов обеспечения преимуществ, открываемых обладанием частной собственностью для самостоятельного ведения предпринимательской деятельности, аннулирует их общественный эффект от экономической активности частных собственников. В

сложившихся условиях частная собственность оказывается встроенной в механизм расхитительного присвоения, и лишь очень медленно, е огромными затратами энергии и сил, начинает изменять ситуацию на рынке товаров и услуг, создавая предпосылки для производительного присвоения в обстановке конкуренции собственников.

Заключение

Анализ, проведенный в настоящей статье, приводит к следующим основным выводам [11]:

1. любые попытки ликвидации частной собственности и максимального (или даже всеобщего) «обобществления» собственности не могут не привести и приводят к тяжелейшим социально-экономическим и морально-правовым последствиям;

2. такие попытки приводят не к уничтожению частной собственности вообще, а лишь к ее отчуждению от конкретных собственников, исчезновению хозяев и, как следствие - к повсеместному распространению бесхозяйственности;

3. отсутствие свободных собственников порождает не освобождение труда и гражданского общества от пороков цивилизации, от эксплуатации человека человеком, алчности, корыстолюбия, преступности и т.д., а лишь произвол всесильного государства, его бюрократии, усугубляет пороки цивилизации;

4. предпринимательский доход и предпринимательская собственность образуются не в результате эксплуататорского присвоения чужой собственности, отторгаемой в виде неоплаченного труда у наемных работников, а в результате конкурентной хозяйственной организации производства, которую «эксплуатируют» наемные работники, создавая за счет нее свою заработную плату;

5. тотальное огосударствление собственности лишает государственную собственность способности быть в подлинном смысле общественной собственностью;

6. государственная собственность вследствие своего неконкурентного и безальтернативного характера образует гораздо более жесткую грань отчуждения от общества, чем в условиях рыночной экономики, постоянно порождающей все новых собственников капитала;

7. «классовая» теория номенклатуры как собственника средств производства в планово-распределительной экономике несостоятельна, поскольку номенклатура ни экономически, ни юридически не осуществляет прав собственника, оставаясь бюрократическим обслуживающим персоналом государства как бессубъектного собственника;

8. возможность обладание частной собственностью создает более сильные и долгосрочные стимулы к труду, чем мобилизационное подстегивание и вера в счастливое будущее;

9. планово-распределительная система порождает «теневую» частную собственность и расхитительное присвоение, паразитирующее на государственной собственности;

10. следствиями беспримерно длительных попыток уничтожения частной собственности явились предрасположенность к расхитительному присвоению, антирыночный менталитет, невероятная живучесть «черного рынка» и «теневой» экономики и т.д.

11. основной проблемой развития отношений собственности в переходной экономике является деформация института частной собственности, превращения этого института в источник расхищения национального богатства страны;

12. крупнейшими агентами на российском рынке выступают не частные собственники и их объединения, а новообразованные из госпредприятий хозяйственные системы, в рамках которых декларируемые субъекты собственности, формальные владельцы имеют мало общего с подлинными собственниками;

13. сущность феномена неэффективности частной собственности в переходной экономике заключается в том, что в сложившихся условиях частная собственность оказывается встроенной в механизм расхитительного присвоения.

_Литература_

1. Алексеев С. С. Собственность. Проблемы приватизации в посткоммунистической России. - М.: Б.и.. 1993. - 30 с.

2. Тен В. Собственность как она есть. Почему демократические революции заканчиваются диктатурами. - Калуга, 1993. - 36 с.

3. Право. Собственность. Власть. - Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 1993. - 176 с.

4. Пугинский Б.И.. Сафиуллин Д.Н.. Правовая экономика проблемы становления - М; Юридическая литература, 1991.-239 с.

5. Левинтов А. Особенности приватизации в России // ЭКО 1995.-№5.- с. 132-147.

6. Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения, т. 23. - 742 с.

7. Безансон А. Советское настоящее и русское прошлое. - М.: МИК. 1988.-355с.

8. Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения, т. 4. - с. 439.

9. Буртин Ю. Две приватизации // Новое время. 1994. - № 20. - С.16-19.

10. Социальная психология экономического поведения. Сборн. стат. Ответ, ред.: А.Л. Журавлев. Е.В. Шорохова. - М.: Паука. 1999. - 236с.

11. Махмудова Л.Ш. Совершенствование системы экономико-правового регулирования и управления процессом становления и развития института частной собственности в России. - Москва: ИПР РАН, 2002.-407с.