CC BY
9
© Laboratorium: журнал социальных исследований. 2022. 14(2):125-128 DOI: 10.25285/2078-1938-2022-14-2-125-128
I 125
Лариса Шпаковская
Daniel Thomas Cook. The Moral Project of Childhood: Motherhood, Material Life, and Early Children's Consumer Culture. New York: New York University Press, 2020. 217 pp. ISBN 9781479810260.
Лариса Шпаковская, Александровский институт, Университет Хельсинки. Адрес
для переписки: University of Helsinki, Aleksanteri Institute, PO Box 24, Unioninkatu
40, Helsinki, 00014, Finland. larisa.shpakovskaya@helsinki.fi.
Книга посвящена истории детства как «морального проекта» и рассматривает, как различные представления о том, кто такие дети, что такое «хорошее» и «плохое» детство, выкристаллизовывались в западном индустриальном обществе в период с начала XIX века до середины XX века. Основным источником эмпирических данных выступают женские журналы, выходившие в США в 1830-1930 годах, однако автор рассматривает широкий культурно-исторический контекст, в котором эти публикации функционируют, и останавливается на более ранних представлениях о детстве в докапиталистическую эпоху, а также заглядывает в наши дни. Автор монографии - Даниэль Томас Кук, профессор Ратгерского университета (США) - известен своими работами в области истории детства. В обсуждаемой монографии он показывает, как детская личность, ее субъектность и агентность создавались на протяжении XIX-XX веков через идеи о «правильном» детском потреблении и хорошем вкусе.
Анализируя эмпирический материал, автор придерживается подхода, который можно назвать исторической социологией. При этом сам Кук настаивает на том, что различия между историей и социологией формальны и скорее лежат в плоскости организационно-дисциплинарных принципов устройства академии, нежели содержательных подходов, изучаемых проблем и задаваемых вопросов. Он активно использует концептуально-теоретический аппарат классиков социологии, а также современных социологов и опирается на работы Макса Вебера, Эмиля Дюркгейма, Пьера Бурдье, Арли Хохшильд, Вивианы Зелизер, Шэрон Хейс и др.
Детство в книге понимается как социальный институт. Кук предлагает динамический взгляд на институты: детство, «как и другие социальные институты (семья, брак и др.), работает в направлении трансформации чего-то еще не определенного и только зарождающегося в то, что мы знаем, таким образом превращая детей в культурные объекты, которыми можно управлять, которые можно формировать и направлять» (с. 2). Такой подход отличает книгу от других работ по истории детства, поскольку автор задается вопросом не только о том, «кто такой ребенок», но и «когда появляется ребенок», то есть «когда, при каких обстоятельствах ребенок становится чем-то распознаваемым в социальной практике» (с. 15).
Кук определяет детство в качестве «морального проекта», который базируется на дискурсах относительно «различных аспектов жизни детей, включающих верования и предоставления о том, что хорошо и что плохо, что сакрально, а что профанно» (с. 2). Автор показывает, какие изменения претерпевает этот моральный проект и как он оформляет современную смысловую конструкцию детства.
Реконструируя моральный проект детства, Кук показывает, что понятия детства и материнства, ребенка и матери в западной культуре неотделимы. Иначе говоря, представления о том, кто такой ребенок, функционируют вместе с представлениями о том, кто такая мать, «какой она должна быть и что она должна делать» (с. 15). Тандем ребенка и матери существует как часть «воображаемых сообществ» (по Бенедикту Андерсону) детства, так как «смысловые конструкции матерей и материнства, детей и детства создаются, обсуждаются и обмениваются при помощи медиа, в результате чего возникает ощущение общности, а также разделяемые понятия и проблемы» (с. 16). Кук задается вопросом не о том, являются ли эти сообщества истинными или ложными; его интересуют стили и способы, которыми эти сообщества воображаются, каким образом функционируют внутри них советы по воспитанию, к кому они обращены. Журнальные статьи, которые автор книги анализирует, написаны женщинами-матерями и адресованы другим женщинам-матерям. При этом мужчины на страницах дамских журналов появляются в качестве экспертов, прежде всего врачей и позже - психологов. Матери в этих статьях выступают как представители своих детей, действующие от имени детей и интериори-зирующие на практике дискурсы детства, с которыми они знакомятся благодаря журналам. Советы матерям репрезентируют структуры распределения власти между экспертами и обыденными деятелями, мужчинами и женщинами, детьми и взрослыми. Они же формируют классовые и расовые диспозиции, поскольку в отношении организации детского потребления советы адресованы буржуазным матерям среднего класса, поглощенным выстраиванием приватности и озабоченным формированием «правильного» вкуса своих детей. Кроме того, советы призваны помочь провести символические границы между белыми детьми среднего класса и детьми рабочего класса, цветными детьми, а также детьми мигрантов, помогая матерям создать пространство детского потребления, досуга и обучения, отличного от пространства труда и нужды детей из других социальных групп.
Кук вводит понятие «моральной архитектуры детства», под которым понимает «динамичный набор представлений о том, что считать правильными (proper) и неправильными способами восприятия ребенка, о том, кем он является и кем должен стать в будущем» (с. 3). Иначе говоря, автора интересуют идеологические и эпистемологические основания моральных суждений детства. Например, моральную инфраструктуру составляют религиозные идеи кальвинизма, этика буржуазного потребления, опирающаяся на представления об изящном вкусе, и возникшие в конце XIX века идеи социального развития и прогресса.
Свой анализ морального проекта детства Кук начинает с того, что предшествовало буржуазному конструкту детства XVIII-XIX веков, а именно - с протестантской моральной архитектуры детства. Он обращается к идеям Макса Вебера относительно протестантской этики, а также ее представлений о спасении как моральной основе капиталистических отношений. Автор монографии акцентирует внимание на том, что Вебер полностью игнорирует кальвинистские идеи о месте женщин и детей, в то время как эти представления сыграли не менее важную роль в формировании более позднего капитализма (в частности, тех его элементов, что связаны не с трудом, а с потреблением и гедонизмом) и позволили аксе-
ЛАРИСА ШПАКОВСКАЯ
| 127
лерировать процессы экономического производства и обмена. В частности, теологов XVII века интересовал следующий вопрос: если для взрослого труд и богатство являются способом и знаком предопределения спасения, может ли ребенок спастись и что является аналогом труда и богатства для него? Ответ заключался в учебе и освоении религиозного знания. Ребенок и его судьба, таким образом, больше не были изначально заданными божественным или дьявольским провидением и стали восприниматься как поддающиеся внешнему воздействию со стороны взрослого, направляющего к знанию и спасению. Эта конструкция переопределила значение женщин, прежде всего, как матерей, воспитывающих своих детей и ведущих их в лоно церкви. Она также позволила выделить приватную сферу в особое пространство женской власти, основанной на идее воспитания, заботы и обучения детей. Эти представления сильно отличались от прежней патриархальной конструкции родительства, в рамках которой моральное наблюдение за детьми осуществлялось церковью или общиной под руководством мужчин, играющих в этих институтах ключевые роли.
Дальнейшее развитие морального проекта детства середины XIX века было связано с классовой динамикой, а также с формированием буржуазного образа жизни и вкуса как ключевых механизмов классовых различий. Материнская роль белых женщин среднего класса стала еще больше связанной с воспитанием хорошего вкуса через обучение «правильному потреблению». Движущими силами этого смыслового порядка стали развитие массового производства, формирование индустрии роскоши, а также расцвет дамских журналов как гидов в море товаров и услуг. Этот процесс имел парадоксальный результат. С одной стороны, он превратил ребенка в потребителя, да и само детство сделал понимаемым, прежде всего, через потребление. С другой стороны, ребенок из буржуазной семьи находился в домашнем мире приватности, где был защищен от всего, что было связано с трудом, рынком, экономическими интересами. Трансгрессию между двумя этими мирами осуществляли матери, компетентные в вопросах организации «правильного» детского потребления.
Во второй половине XIX века главное место в моральной архитектуре детства занимают идеи социального прогресса, которые переопределяют смысл детства как периода формирования личности, достойной будущего нации. Детство начинает рассматриваться в качестве подготовительного этапа к взрослости, а вопросы дисциплины и наказаний занимают центральное место на страницах женских журналов. Если до этого наказание рассматривалось скорее как ответ на неповиновение взрослому, то теперь оно приобретает моральный смысл самостоятельного инструмента воспитания, направленного на формирование личности через регуляцию «либидальной, метаболической и социальной систем ребенка» (с. 102). Дамские журналы критикуют матерей прошлого за то, что те уделяли слишком много внимания удовольствиям ребенка, забывая о необходимости морального обучения.
Тем не менее уже в конце XIX века педагогические идеи гуманного воспитания постепенно проникают на страницы дамских журналов, благодаря чему суровые методы наказания и дисциплина ставятся под вопрос. Центральное место в обсу-
ждениях занимают вопросы организации простого и разумного материального мира ребенка, что должно было подготовить его к будущей жизни и помочь развить собственную аутентичную личность. Матери были озабочены обеспечением простоты детского потребления, возможностями и условиями получения карманных денег, а также собственного имущества (личные вещи, игрушки, одежда).
В итоге все предыдущее развитие приводит к революции детского консьюме-ризма в 1900-1930-е годах. Именно в это время понятия «ребенок» и «потребитель» лицом к лицу встретились в дискурсах детства. Производители и реклама стали обращаться непосредственно к ребенку, у которого уже есть карманные деньги и который наделен правом иметь личные вещи. Он получает право на субъ-ектность и собственный внутренний мир, который раскрывает в процессе потребления, а матери превращаются в более компетентных потребителей, направляющих детское потребление в соответствии с собственным вкусом и моральными ценностями, учитывая при этом интересы и потребности ребенка. Именно в это время детская потребительская культура формируется как особый мир, который раскрывается через множество материальных и культурно-символических товаров, ориентированных на детей и формирующих их как субъектов. Доминирующей эта культура становится уже в середине XX века. В заключении Кук останавливается на современных трансформациях морального проекта детства, показывая, как смысловая категория ребенка-потребителя замещается категорией ребенка-творца, сохраняя при этом идеи детского потребления неизменными.
В целом монография представляется крайне интересной для исследователей детства, семьи, потребления и массовой культуры. Она обращается непосредственно к детскому миру и детским субъективностям, показывая детство как крайне изменчивую и исторически сконструированную категорию. Наиболее важным методологическим приемом, примененным в книге, мне кажется принятие автором того факта, что доступ к детскому миру возможен только через категории мира взрослых, поскольку дети не существуют вне его, и именно взрослые смыслы дают доступ к опыту самих детей. Западная конструкция детства не существовала вне конструкции материнства, а проект детства являлся фактически проектом материнства. В более широком смысле проект материнства в современности стал ядром буржуазной женственности, вписанной в структурированные по тендерному и возрастному принципу социальные отношения власти. Моральный проект детства являлся, таким образом, проектом политическим, становясь точкой сборки для вопросов власти, сексуальности, репродукции, неравенства и экономики. Автор довольно много внимания уделяет анализу моральной архитектуры детства в связи с идеями кальвинизма, буржуазного вкуса и прогресса, однако очевидно, что и идеи педагогики, психологии, а также некоторые политические процессы конца XIX века - первой половины XX века были не менее важными элементами этой архитектуры и имели не менее значимое влияние на детское потребление, чем экономические процессы. С моей точки зрения, эти составляющие моральной архитектуры детства нуждаются в дальнейшем анализе исследователей в области социальных и гуманитарных наук.
