CC BY
87
7. Льюкс С. Власть : радикальный взгляд. М. : ИД ГУ ВШЭ, 2010. 240 с.
8. Менингхаус В. Цена красоты: польза и вред от ее обожания // Логос. 2009. № 4/5 (72). С. 177—185.
9. Михель Д. Ужасные отражения материнского тела: примеры тендерных политик на Западе в современную эпоху // Гендерные исследования. 2000. № 4. С. 203—226.
10. Моррис Д. Голая женщина. М. : Эксмо, 2009. 384 с.
11. Уоллерстайн К. Худоба и эстетика отверженности в современной модной рекламе // Теория моды. 2006. № 1. С. 115—137.
12. Bordo S. Reading the slender body // Body/Politics : Women and the Discourse of Science / ed. by M. Jacobus, E. Fox Keller, S. Shuttleworth. London : Routledge, 1989. P. 83—97.
13. Bordo S. Unbearable Weight : Feminism, Western Culture, and the Body. London : University of California Press, Ltd., 1993. 343 p.
14. Chernin K. The Obsession : Reflections on the Tyranny of Slenderness. New York : Harper & Row, 1981. 240 р.
15. Chernin K. The Hungry Self : Women, Eating, and Identity. New York (NY): Times Books, 1985. 212 р.
16. Darmon M. Devenir anorexique : une approche sociologique. Paris : La Decouverte, 2008. 350 p.
ББК 60.561.51
А. А. Шпаковская
ДИСКУРСИВНОЕ ПРОИЗВОДСТВО СОЦИАЛЬНОГО НЕРАВЕНСТВА МАТЕРИНСТВА
Материнство является важным элементом повседневного опыта многих женщин, а также значимым основанием для формирования женской идентичности. В современном мире знания о родительстве, материнстве и детстве, об отношениях родителей и детей не заданы традицией, а (вос)производятся в конкретных социально-политических и культурных условиях. При этом некоторые формы знания о родительстве приобретают статус «истины», некоторые модели родительства и заботы о детях начинают рассматриваться как «хорошие» или «правильные», а другие — как вредные и даже опасные. Процесс создания истины и нормативных представлений о родительстве и заботе о детях чрезвычайно сложен, в нем участвуют (и вступают в символическую борьбу) политики, эксперты, СМИ, сообщества родителей. Проблематика материнства как особого дискурсивного конструкта достаточно мало исследована. Вместе с тем она является чрезвычайно продуктивной для понимания специфики воспроизводства различий социальных ролей мужчин и женщин, гендер-ного и социального порядка.
© Шпаковская Л. Л., 2014
В статье использованы результаты, полученные при реализации проекта «Роди-тельство в современной России: политика, ценности и практики», выполненного в рамках программы «Научный фонд НИУ ВШЭ» в 2012—2013 гг., грант № 12-05-0017.
Данная статья ставит своей целью очертить теоретические направления анализа материнства на основе концепций дискурса, биовласти, управления и класса, а также предложить направления их использования для изучения материнства в России. Статья написана на материалах исследования, посвященного анализу культурных моделей родительства в современном российском обществе, в рамках которого были собраны интервью с экспертами по вопросам детства и родительства (детские врачи, педагоги дошкольных образовательных учреждений, психологи, авторы и редакторы популярных изданий для родителей), проанализированы научно-популярные книги советов для родителей детей дошкольного возраста и специализированные глянцевые журналы для родителей, изданные в России в период 2009—2013 гг.
Индивидуализация неравенств и рефлексивноеродительство
Современные социальные науки утверждают, что индивидуальные биографии постепенно освобождаются от норм, традиций и требований, которые некогда определяли течение жизни людей [16, 20]. Сегодня социальные роли и идентичности не являются жестко заданными и предоставляют возможности выбора из довольно широкого набора культурных образцов, выступают результатом личного решения на основе доступных ресурсов, собственных вкусов и предпочтений. Индивиды принимают решения, связанные с образованием, профессией, семьей, стилем жизни. Например, такие биографические события, как брак, выбор брачного партнера, планирование и рождение детей, стиль родительства и принципы воспитания, представляют собой открытые вопросы [6, с. 118].
Э. Гидденс называет такую способность к осуществлению выбора индивидов и социальных институтов рефлексивностью. Рефлексивность дает возможности индивидуальной свободы и самореализации [20, с. 26]. Однако оборотной стороной ее становится ответственность, которую принимают на себя индивиды за свою жизнь, за социальный успех или поражение. Социальные неравенства и социальные проблемы начинают объясняться личными склонностями и способностями. Иначе говоря, те, кто не смог добиться социального успеха, склонны скорее винить в этом самих себя, чем видеть результат действия социальных ограничений [3, с. 112]. В этих условиях возрастает роль тех социальных агентов, которые производят и распространяют знание, придают значение практикам: врачей, психологов, педагогов, социальных работников, различных консультантов и тренеров. Они помогают делать компетентные выборы, дают советы, транслируют те или иные системы знаний через СМИ, продукты массовой культуры, рекламу [30, р. 25].
Теории индивидуализации и рефлексивной модернизации показывают, что семья и родительство также претерпевают изменения [16, 17, 18, 20]. Утверждается, что эти сферы жизненного опыта приобретают смыслы, связанные с индивидуальным выбором и личной удовлетворенностью. В частности, современное родительство выстраивается вокруг качества детско-родительских отношений, оно связано с рефлексией, эмоциональной работой и особым вниманием к построению родительских ролей и идентичностей [10, с. 215].
Оно не формируется на основе традиций и опыта, передаваемого женщинами из поколения в поколение в рамках семьи, но предполагает освоение каждым поколением матерей и отцов актуального экспертного знания относительно того, как стать «хорошим» родителем, социализироваться в этой роли [6, 10]. Доступный набор моделей родительства и родительских практик существенно расширяется и становится объектом выбора и индивидуального решения. Важным следствием данной трансформации родительства выступает переопределение родителя (и прежде всего матери) в качестве основного агента, ответственного за успешную социализацию и обеспечение благополучия ребенка. Эти тенденции изменений родительства и материнства фиксируются исследователями в западных странах. В России их наличие также признается, несмотря на разную оценку их смысла и степени охвата российского общества. В частности, паттерны материнства расширяются за счет внебрачных рождений, отложенного родительства, разводов, повторных браков, одинокого роди-тельства. При этом разные типы материнства в неравной степени распространены в разных социальных слоях российского общества и зависят от уровня образования и дохода женщин и их семей [5]. Утверждается также, что практики современного рефлексивного неимперативного родительства ограничиваются средой городского образованного среднего класса [7, 14].
Нормализующий дискурс материнства
По мнению М. Фуко, рост значения индивидуального выбора и роли экспертов связан с трансформацией форм власти и управления в современных обществах. Экспертное знание представляет собой относительно новую форму контроля населения и управления им, возникшую в начале ХХ в. Фуко называет такие формы контроля биовластью [19, р. 202]. Под биовластью понимаются техники нормализации и контроля человеческих тел, имеющие своей целью сделать их более послушными и продуктивными [26, р. 466]. Они находят воплощение в различных процедурах сбора информации о населении, например статистических данных о смертности, рождаемости, продолжительности жизни, здоровье. Агентами этой власти становятся эксперты как носители знания, на основе которого они производят представления о норме и девиации поведения, интеллектуальных способностей, телесных качеств индивидов.
Управление через медиа, социальную политику, образование, здравоохранение имеет имплицитный интерес в формировании особого типа субъективности индивидов [25, р. 2]. Такие индивиды действуют не на основе внешнего директивного контроля, они могут управлять своим поведением и эмоциями самостоятельно, ориентируясь на заданные образцы нормальности. В частности, поведение матери находится под наблюдением множества специалистов: от врачей, часто включающихся в процесс мониторинга состояния матери на самых ранних стадиях беременности или даже подготовки к зачатию, до социальных работников и педагогов, контролирующих процессы домашнего воспитания вплоть до наступления совершеннолетия ребенка. От матери ожидается, что она будет компетентной, будет располагать необходимыми знаниями о «правильной» заботе и воспитании, следовать советам экспертов.
Иначе говоря, материнство дискурсивно нормализуется через эксплицитные оценки состояния здоровья, благосостояния, уровня компетентности и форм поведения матери со стороны экспертов. Материнство оказывается точкой пересечения множества конкурирующих дискурсов, которые борются за определение того, что составляет «интересы ребенка», «правильные» родительские практики и «хорошую заботу» [23, р. 262]. Процессы производства нормы часто оказываются скрытыми, замаскированными риторикой личного выбора и стремлением матери дать ребенку «все самое лучшее». Вместе с тем матери не являются пассивными потребителями экспертного знания, они участвуют в борьбе за значение материнства и определение границ нормы. В этой борьбе важную роль приобретают сообщества родителей, часто виртуальные, где матери обсуждают и осмысляют свой опыт взаимоотношений с детьми, проводят собственную экспертизу советов врачей, педагогов, товаров для детей и вырабатывают собственное коллективное мнение по этому поводу [2, с. 84; 11, с. 99].
Современные технологии власти переопределяют содержание и смысл материнства. Мать становится особенно значимой смысловой фигурой, поскольку она воспринимается экспертным и политическим дискурсом (как либеральным, так и консервативным) как основной агент, ответственный за воспитание ребенка и поддержание семейных отношений. Женщины видятся ответственными за эмоциональный климат в семье, за ведение домашнего хозяйства. Именно женщин обвиняют в неспособности сохранять семейные отношения, идти на уступки, нежелании посвятить себя семье вместо карьеры или стремлении разрушить традиционные семейные ценности. Нуклеарная «полная» гетеросексуальная семья рассматривается в качестве «ячейки общества», социального порядка и социальной стабильности [13, с. 24]. В свою очередь, правильное воспитание и хорошая забота о ребенке рассматриваются как условие формирования социально компетентного индивида и гражданина. Таким образом, женщине приписывается ответственность за производство «хорошего общества», «хорошего гражданина» и социального порядка в широком смысле [25, р. 38—39]. В немалой степени современный политический и интеллектуальный интерес к материнству вписан в данный смысловой конструкт.
Дискурсивная модель материнства подразумевает модель ребенка. Детство как отдельный этап жизненного цикла человека, требующий особого отношения со стороны взрослых и обладающий самостоятельной ценностью в культуре, стало одним из открытий эпохи капитализма [1]. В рамках этого культурно-исторического конструкта родительство как комплементарная роль приобретает особое наполнение, связанное не только с обеспечением биологических потребностей, но и формированием личности, эмоциональной заботой о ребенке. При этом мать определяется в качестве основного родителя.
Дискурсивная модель ребенка включает представление о нем как от рождения «хорошем», талантливом и обладающем уникальной индивидуальностью. Задача родителя состоит в том, чтобы максимально раскрыть в нем эти качества. Если ребенок оказывается «плохим» (например, умственно или физически неполноценным, склонным к делинквентному поведению), то это происходит потому, что общество и родители (прежде всего мать) не предоставили ему необходимых условий. Например, такой образ ребенка можно обнаружить 80
в книгах популярных советов для родителей по воспитанию детей, в массме-дийной продукции, рекламе, а также маркетинговых стратегиях производителей товаров для детей. Скажем, российские журналы для родителей дают читателям советы, как осуществлять развитие своих детей. Развитие состоит в раскрытии внутреннего потенциала путем формирования стимулирующей среды (цветовая гамма интерьера жилья, игрушки, музыка, занятия с родителем). При этом развивающие действия родителя должны быть сензитивными, отвечающими на запросы и склонности ребенка. Такой сензитивностью обладает мать, которая работает над созданием тесного эмоционального контакта с ребенком с самых первых минут его жизни, включена в рутинную заботу, а потому может в дальнейшем отслеживать любые изменения состояния ребенка, отмечать проявления тех или иных его склонностей, гибко реагировать, предлагая ему именно те занятия, которые будут способствовать развитию этих склонностей. Отцу также предлагается выработать стиль родительства, направленный на развитие и раскрытие способностей ребенка, но его роль представлена либо как помощника матери, либо как родителя, берущего на себя ограниченный набор действий под общим руководством матери (занятия с сыном математикой, поход в выходные в театр, приготовление детских суши по выходным). Авторитарный стиль воспитания, различные формы принуждения и тем более физического воздействия на ребенка (наказания) осуждаются в связи с тем, что они не позволяют раскрыть его потенциал и делают процесс родительского воспитания неэффективным.
Нормативная модель материнства также предполагает компетентное ро-дительство, связанное с освоением широкого набора знаний в сфере детской физиологии и психологии. В частности, популярная литература для родителей, глянцевые журналы и мнения экспертов содержат идею о том, что взросление ребенка состоит из определенной последовательности этапов или фаз развития, каждая из которых соответствует его определенному возрасту, связана с наличием определенных физиологических характеристик и освоением определенного набора моторных, когнитивных, эмоциональных навыков. Если развитие ребенка не соответствует данным этапам, оно маркируется как не соответствующее норме, он считается «не совсем здоровым», «особым», имеющим «ограниченные возможности». От родителя ожидается освоение знаний о развитии ребенка, постоянный мониторинг его состояния на их основе и обращение к экспертам в случае обнаружения первых признаков отклонения от нормы. Например, сензитивная мать может обнаружить первые симптомы болезни или отклонения в развитии и обратиться к врачу с целью получения более детальных инструкций для коррекции и нормализации состояния ребенка.
Класс и материнство
Опыт материнства является социально дифференцированным. Современные теоретики обращают внимание на то, что осуществление выбора и реализация нормативных образцов материнства невозможны без определенного набора культурных и экономических ресурсов, а потому оказываются недоступными для ряда социальных групп. При этом разные классово укорененные
типы материнства репрезентированы по-разному и получают разную моральную оценку [25, р. 82]. Они также субъективно переживаются: от гордости и удовлетворенности собой до чувств стыда и вины, выраженных утверждением «я плохая мать» [9].
Обсуждение практик материнства связано с анализом ресурсов, которые задают условия для их реализации. Развивая идеи П. Бурдье о решающей роли культурного капитала в процессах воспроизводства социальных неравенств на основе стилей жизни и вкусов [4], исследователи подчеркивают, что этот капитал аккумулируется не только в образовательных учреждениях и социальном окружении: ведущая роль в его формировании принадлежит семье [24].
В семье дети приобретают определенные способы мышления, наборы когнитивных диспозиций и предпочтений. При этом центральное место в передаче культурного капитала отводится матери, поскольку, как правило, она тратит наибольшее количество времени на выполнение заботы и воспитание детей. Забота, осуществляемая матерью, отражает ее культурный, экономический и социальный капиталы [22, 27, 28]. Иначе говоря, осуществление заботы, вписанной в классовый стиль жизни, отвечающей определенным вкусам и эстетическим представлениям, невозможно без наличия экономических ресурсов, вкусовой предрасположенности матери, а также времени, которое она может уделить развитию и воспитанию ребенка. Способы организации заботы о детях приобретают разную степень легитимности. Так, идеология «раннего развития» [2], транслируемая российскими СМИ, предписывает родителям оснащение жилого пространства ребенка развивающими играми, посещение развивающих групп и центров, где с самого раннего возраста дети занимаются под руководством педагогов музыкой, лепкой, рисованием. Такая деятельность по развитию ребенка предполагает наличие экономических ресурсов семьи для их оплаты, временных ресурсов матери, а также ее социальной и культурной компетентности для того, чтобы выбрать наиболее подходящий товар или провайдера услуг раннего развития.
Классовые аспекты материнства также представлены как неравенства в доступе к знанию о родительстве. Матери из среднего класса, имеющие высшее образование и часто занятые в профессиях, связанных с экспертным знанием о детстве: педагогике, медицине, психологии и т. п., оказываются в позиции экспертов и наблюдателей по отношению к матерям из рабочего класса. Матери из рабочего класса представляют собой группу, которая постоянно находится под наблюдением со стороны тех, «кто знает» [25, р. 29]. В России матери из среднего класса формируют основной состав участников родительских форумов, где они обмениваются информацией, экспертируют товары, рекомендуют друг другу популярные книги и статьи для родителей, тем самым участвуя в создании нормативной модели компетентного материнства.
Как уже отмечалось ранее, разные практики материнства имеют разную степень легитимности, им приписывается разная моральная ценность [29, р. 46]. Утверждается, что в данном случае класс существует не как реальная группа, а производится дискурсивно, через приписывание ценности материальным условиям существования его представителей. В частности, практики материнства выступают такой дискурсивной областью классового производст-82
ва [31, р. 13]. Процессы символического производства класса осуществляются в политическом дискурсе, в СМИ, системах экспертного знания, которые формируют представления о нормальности. В результате определенные стили жизни, практики и отношения маркируются как нормальные, морально приемлемые, а другие — как патологичные, ненормальные, опасные. Западные исследователи показывают, что практики среднего класса конструируются как культурная норма [29, р. 46]. Например, в отношении матерей из рабочего класса часто высказываются суждения, определяющие их как невнимательных, жестких, авторитарных, неграмотных [21]. Их обвиняют в том, что они воспитывают детей, склонных к преступным действиям, имеющих проблемы, касающиеся физического или умственного здоровья [25, р. 39].
Российский глянец для родителей, а также русскоязычные книги популярных советов для отцов и матерей предлагают образец компетентного, сен-зитивного материнства, реализующегося при наличии определенного уровня экономических ресурсов, позволяющих обращаться к платным медицинским и образовательным услугам, приобретать одежду модных и престижных брендов, развивающие современные игрушки в качестве универсальной модели. «Нормальные» матери осуществляют менеджмент собственных эмоций, отказываются от наказаний и авторитарности в пользу сензитивности, развивающего и поддерживающего стиля родительства. Другие типы материнства появляются в проблемно ориентированных СМИ и представлены такими категориями, как «неблагополучные семьи», «семьи, находящиеся в трудной жизненной ситуации». Такое материнство выступает предметом озабоченности органов опеки, социальных работников, педагогов или даже милиции. Таким образом, средний класс и его практики родительства задают культурные образцы нормы. Матери из среднего класса выступают основными потребителями экспертного знания о родительстве и позиционируются в качестве нормативных образцов материнства, транслируемых популярными СМИ.
Заключение
Итак, в статье очерчены основные направления критического анализа изучения родительства и материнства, актуальные для западного академического дискурса и связанные с теориями рефлексивной модернизации, биовласти и управления, а также новой классовой теорией. Все они подчеркивают, что родительство в западном обществе становится сферой индивидуального выбора, приобретает свойства рефлексивности. В связи с этим особую роль начинает играть экспертное знание, помогающее осуществлять компетентные выборы. При этом возможности выбора являются классово обусловленными и представляют форму социального неравенства в современном обществе. Применительно к российскому контексту вопрос о применимости данных теорий остается открытым [30]. Российские и западные исследователи по-разному оценивают направления социальных изменений: одни обнаруживают тенденции рефлексивности, другие считают, что наряду с ними есть консервативные тенденции в сфере семьи и родительства, связанные с отказом от необходимости совершения выбора, попытками возрождения традиции и желанием
придерживаться традиционных образцов мужественности и женственности [12, 15]. Тем не менее анализ популярной литературы, а также глянцевых журналов для родителей показывает, что модель материнства среднего класса, связанная с высоким уровнем сензитивности, компетентности, ответственности и потребительским выбором, является доминирующей в массовой культуре. При этом мать позиционируется в качестве главного родителя, осуществляющего основной объем работы, связанной с заботой о ребенке. Более подробный анализ этих репрезентаций родительства показывает, что данная модель также не является когерентной. В рамках ее можно найти конкурирующие между собой образы материнства и родительства, структурированные вокруг таких смысловых осей, как естественность — медикализация, интересы ребенка — интересы матери, спонтанность — рациональность. Таким образом, нормативные модели родительства в массовой культуре в России нуждаются в дальнейшем детальном изучении.
Библиографический список
1. Арьес Ф. Ребенок и семейная жизнь при старом порядке. Екатеринбург : Изд-во Урал. ун-та, 1999. 416 с.
2. Ассонова Е. Новые ценности в детско-родительских отношениях // Pro & Contra. 2010. Т. 14, № 1/2. С. 78—93.
3. Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. М. : Прогресс-Традиция, 2000. 383 с.
4. Бурдье П. Формы капитала. Западная экономическая социология : хрестоматия современной классики. М. : РОСПЭН, 2004. 656 с.
5. Гурко Т. А. Семья и родительство на фоне постиндустриальных обществ // Социология и общество: глобальные вызовы и региональное развитие : материалы IV Всероссийского социологического конгресса / РОС, ИС РАН, АН РБ, ИСППИ. М. : РОС, 2012. URL: http://www.isras.ru/files/File/congress2012/part21.pdf (дата обращения: 17.11.2013).
6. Исупова О. Г., Кон И. С. Материнство и отцовство : социологический очерк // Гендер для «чайников» — 2 / под ред. И. Тартаковской. М. : Звенья, 2009. С. 113—135.
7. Майофис М., Кукулин И. Возникновение гражданского родительского сознания // Pro & Contra. 2010. Т. 14, № 1/2. С. 61—77.
8. МидМ. Культура и мир детства. М. : Наука, 1988. 429 с.
9. Нартова Н. Маленькие мамы: стратегии субъективации материнства // Здоровье и интимная жизнь : социологические подходы / под ред. Е. Здравомысловой, А. Тёмкиной. СПб. : Изд-во ЕУСПб, 2012. С. 300—319.
10. Чернова Ж. Семейная политика в Европе и России: гендерный анализ. СПб. : Норма, 2008. 328 с.
11. Чернова Ж., Шпаковская Л. Политэкономия современного родительства: сетевое сообщество и социальный капитал // Экономическая социология. 2011. Т. 12, № 3. С. 85—105.
12. Чернова Ж. В., Шпаковская Л. Л. Дискурсивные модели современного российского родительства // Женщина в российском обществе. 2013. № 2. С. 14—26.
13. Чернова Ж. В., Шпаковская Л. Л. Молодые взрослые: супружество, партнерство и родительство : дискурсивные предписания и практики в современной России // Laboratorium : журн. соц. исслед. 2010. № 3. С. 19—43.
14. Шпаковская Л. «Гражданский брак» как проект: свобода и отношения // Практики идентичности. Гендерное устройство. СПб. : Изд-во ЕУСПб, 2010. С. 27—69.
15. Ashwin S. Introduction // Gender, State and Society in Soviet and Post-Soviet Russia / ed. by S. Ashwin. London : Routledge, 2000. P. 1—29.
16. Beck U., Beck-Gernsheim E. Individualization : Institutionalized Individualism and its Social and Political Consequences. London : Sage, 2002. 286 р.
17. Bjornberg U. Cohabitation and marriage in Sweden — does family form matter? // International J. of Law, Policy and the Family. 2001. № 15. Р. 350—362.
18. Connell R. Gender. Cambridge : Polity Press, 2002. 280 р.
19. Foucault M. The birth of biopolitics // The Essential Foucault : Selections from Essential Works of Foucault, 1954—1984 / ed by P. Rabinow, N. Rose. London : The New Press, 2003. P. 202—207.
20. Giddens A. Modernity and Self Identity : Self and Society in the Late Modern Age. Oxford : Polity Press, 1991. 264 р.
21. Gillies V. Is poor parenting a class issue? Contextualising antisocial behaviour and family life // Is Parenting a Class Issue? / ed. by M. Klett-Davies. London : Family and Parenting Institute, 2010. Р. 44—61.
22. James N. Emotional labour: skill and work in the social regulation of feelings // The Sociological Rev. 1989. № 37 (1). P. 15—42.
23. Kremer M. The politics of ideals of care : Danish and Flemish child care policy compared // Social Politics : International Studies in Gender, State ans Society. 2006. Vol. 13, № 2. P. 261—285.
24. Lamont M., Lareau A. Cultural capital: allusions, gaps and glissandos in recent theoretical developments // Sociological Theory. 1988. № 6. P. 153—168.
25. Lawler St. Mothering the Self: Mothers, Daughters, Subjects. London : Routledge, 2000. 229 р.
26. Mckee K. Post-Foucauldian govermentality: what does it offer critical social policy analysis? // Critical Social Policy. 2009. Vol. 29 (3). P. 465—486.
27. Oakley A. Social Support and Motherhood : the Natural History of a Research Project. London: Blackwell, 1993. 342 р.
28. Reay D. Class Work : Mothers' Involvement in Children's Schooling. London : University College Press, 1998. 258 р.
29. Skeggs B. The re-branding of class: propertising culture // Rethinking Class : Culture, Identities and Lifestyle / ed by F. Devine, M. Savage, J. Scott, R. Crompton. London : Palgrave Macmillan, 2005. Р. 46—68.
30. Walker Ch. Learning to Labour in Post-Soviet Russia. Vocational Youth in Transition. London ; New York : Routledge, 2011. 206 р.
31. Walkerdine V., Lucey H., Melody J. Growing up Girl : Psycho-Social Explanations of Gender and Class. London : Palgrave, 2001. 358 р.
