Д. Антонов, М. Майзулис. Проклятые деньги Иуды Искариота Текст научной статьи по специальности «Искусствоведение»

Д. Антонов, М. Майзулис ПРОКЛЯТЫЕ ДЕНЬГИ ИУДЫ ИСКАРИОТА*

Самый известный символ неправедных денег - тридцать сребреников, которые апостол Иуда получил от иудейских первосвященников за предательство Христа. В западноевропейских изображениях ада мешочек (узел) с монетами фигурирует не столько как элемент сюжета (по Евангелию, Иуда возвратил кровавые деньги, и в момент смерти их у него не было), сколько как атрибут, от которого отступнику уже не избавиться. Мешочек со сребрениками превратился в опознавательный знак Иуды, главный символ его преступления, настоящий Иудин «герб». Другой иконографический символ денег в западном Средневековье - кошель на шее богача или ростовщика, который тянет его в преисподнюю.

Образ Иуды с его мешочком существует в трех пересекающихся нравственных и риторических пространствах. Во-первых, он должен воплощать предательство, неверность, коварство и отвращать от них. Во-вторых, Иуда, который не только предал, но и продал Христа, олицетворяет сребролюбие и неправедное стяжание. Наконец, Иуда воплощает отчаяние: согрешив, он не молил о прощении, а покончил с собой. В результате бывший апостол превращается в абсолютного грешника и в различных средневековых текстах часто играет роль «идеального злодея» (с. 416).

Хотя средневековое предание приписывает самоубийство и другим евангельским злодеям - Ироду Великому и Пилату, именно повесившийся Иуда превратился в настоящую аллегорию от-

* Антонов Д., Майзулис М. Проклятые деньги Иуды Искариота // Фетиш и табу: Антропология денег в России. - М.: ОГИ, 2013. - С. 413-434.

Проклятые деньги Иуды Искариота

чаяния. В символических композициях его фигура с петлей на шее противостоит персонификации Надежды. Вплоть до позднего Средневековья художники часто совмещали в одной композиции образы повесившегося Иуды и распятого Христа, подчеркивая оппозицию греховной и спасительной смерти (с. 418).

Первые изображения апостола-отступника появляются очень рано, вместе с циклами, иллюстрирующими земной путь Иисуса и историю его Страстей. Иуду наделяют различными знаками греха -например рыжими волосами или вздыбленной прической, напоминающей языки пламени на голове демонов. В отличие от других апостолов, у него нет нимба или же его нимб оказывается черным. Часто греховная природа Иуды подчеркивалась утрированным уродством или чертами, характерными для иконографии иудеев: у предателя возникает длинный крючковатый нос и толстые губы. Позднейшая антисемитская карикатура унаследовала их у позд-несредневековых изображений на тему Страстей и «Кровавого навета» (обвинения иудеев в ритуальном использовании христианской крови) (с. 420-421).

Если не брать изображений Иуды в аду, в древнерусской иконописи фигура предателя визуально почти никогда не демонизи-ровалась. Все апостолы изображались без нимбов, так что выделить Иуду лишением нимба было нельзя. В сцене Тайной вечери его можно опознать лишь по позе - Иуда жадно тянется к чаше на столе. На бесчисленных изображениях преисподней на коленях («в лоне») у сатаны сидит маленький человечек. Это его излюбленный сын - Иуда, который в Евангелии от Иоанна назван «сыном погибели». Этот мотив приходит на Русь из Византии. Часто Иуда держит в руках мешочек, напоминающий завязанный узлом платок -знак предательства и любостяжания.

Опираясь на евангельские тексты и апокрифы, христианская традиция, особенно на Западе, демонизирует фигуру Иуды и создает вокруг нее настоящий антижитийный текст. Многочисленные сказания о Страстях Христовых и магические формулы, где встречается имя Иуды, порой представляют его даже не как грешника, а как демоническое создание. Древнейший русский заговор с его именем датируется XII в. - это надпись из новгородского собора Святой Софии. Подобно тому как это происходило в Византии и Западной Европе, славянский фольклор сообщает множество подробностей об особых знаках, которые с рождения выделяли Иуду,

Д. Антонов, М. Майзулис_

знаменуя его будущую судьбу: рыжие волосы, косоглазие, картавость.

В средневековых текстах «новый Иуда» - не только оценочный эпитет, но и модель описания грешника. Подобно тому как жития новых святых выстраивались по риторическим и сюжетным образцам древних житий, антижития одних грешников - Иуды прежде всего - становились образцами для антижитий других

(с. 431).

К.В. Душенко