Научная статья на тему 'Что значил Борис Пастернак для Дональда Дейви?'

Что значил Борис Пастернак для Дональда Дейви? Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
75
10
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
МЕЖКУЛЬТУРНАЯ КОММУНИКАЦИЯ / АНГЛИЙСКАЯ И РУССКАЯ ПОЭЗИЯ / ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПЕРЕВОД
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «Что значил Борис Пастернак для Дональда Дейви?»

ты. Но в последние восемь лет никакого покоя, ощущения безопасности. Мы знаем - он чувствовал, что его рассказы и вполовину не то, что могли бы быть. Не нужно иметь богатого воображения, чтобы представить его себе на смертном одре, думающим: "У меня так и не было настоящего шанса. Все было не так"»1. В письмах, написанных вскоре после этого, Мэнсфилд упоминает, что пытается учить русский язык2 - видимо, она хотела читать Чехова в подлиннике.

Парадокс состоит в том, что Мэнсфилд и Чехов и по типу личности, и как писатели противоположны друг другу: Чехов -писатель аналитический, имперсональный, объективный, врач-диагност, тогда как Мэнсфилд - писатель идеалистический, романтический, субъективный. Она основывалась на своем личном опыте и не пыталась, как Чехов, установить общие истины, ее интересовали личные чувства ее самой и окружающих; она -писательница явно модернистского склада. И тем не менее ее «героем» в жизни и литературе стал именно Чехов.

2020.03.006. КРАСАВЧЕНКО Т.Н. ЧТО ЗНАЧИЛ БОРИС ПАСТЕРНАК ДЛЯ ДОНАЛЬДА ДЕЙВИ? (Статья).

Ключевые слова: межкультурная коммуникация; английская и русская поэзия; литературный перевод.

Пастернака переводили в Великобритании, возможно, чаще, чем других русских поэтов - его современников, чему способствовала прежде всего высокая оценка его жившим с 1921 по 1932 г. в Лондоне Д.П. Святополк-Мирским, а позднее - присуждение поэту Нобелевской премии в 1958 г.3 Среди тех, кто переводил Пастернака и писал о нем, особого внимания заслуживает Дональд Дейви (1922-1995) - один из самых влиятельных английских послевоенных поэтов, автор около 20 поэтических сборников, неокласси-

1 Mansfield K. Letters of Katherine Mansfield to J.M. Murry, 1913-1922. -

P. 674.

2 Ibid. - P. 685-686, 689.

3 Назовем: Pasternak B. An essay in autobiography / Transl. by Manya Harari. -L., 1959. - 160 p.; Pasternak B. Poems, 1955-1959 / Transl. by Michael Harari. - L., 1960. - 127 p.; Pasternak B. In the interlude: Poems, 1945-1960 / Foreword by Bowra M.; transl. by Kamen H.; Notes by Katkov G. - L.; N.Y.; Toronto, 1962. - 84 p.

цист, во многом определивший программу поэтической группы 1950-х - начала 1960-х годов «Движение»1, которая была ориентирована на ясность, логическую стройность, ювелирную отделку формы.

Русская поэзия сыграла важную роль в творческой эволюции Дейви. Он выучил разговорный русский во время Второй мировой войны, когда восемнадцать месяцев служил матросом на Королевском флоте в Мурманске, Архангельске (1942-1943) и, как вспоминал позднее, увлекся там русской поэзией и влюбился в «меланхолические пространства» России2. Испытывая «ностальгию по ушедшему времени» и своей «девушке - Глафире Алексеевне из Архангельска», он усовершенствовал знание русского в Кембриджском университете, в 1947 г. окончил его, а в 1951 г. стал доктором филологии.

Дейви пишет о том впечатлении, которое произвели на него во время учебы в Кембридже книги по русской литературе Д.П. Святополк-Мирского. Их автора он считает «великим литературоведом» 3, знатоком культуры Англии. Среди достоинств Мирского Дейви называет и то, что близко ему самому как неоклассицисту. Мирский выявил «классические» особенности русской литературы, которые британцам казались нерусскими: квинтэссенция русского воплощалась для них в «бесформенности» огромных, бурных романов Толстого и Достоевского. Мирский же по-иному понял этих писателей, поскольку у него «был классический тип ума», такой же как у непереводимого Пушкина. «Только когда Мир-ский разместил Пушкина среди равных ему, - пишет Д. Дейви, - я понял тот особый, нашедший выражение только в поэзии, русский тип элегантности, который был недоступен нерусским читателям и заслонен более поздними романистами. <...> Все это дало мне стимул для размышлений. Непереводимость Пушкина заставила меня задуматься, что делает одного поэта более переводимым, чем

1 См.: Скороденко В. «Движение» // Энциклопедический словарь английской литературы ХХ века / отв. ред. А.П. Саруханян. - М., 2005. - С. 133-134.

2 Davie D. Slavic excursions: Essays on Russian and Polish literature. - Manchester, 1990. - P. 7, 13.

3 Ibid. - P. 8.

другой, и эти раздумья нашли место в моей первой книге об английской поэзии - "Чистота языка в английской поэзии" (1952)»1.

Дейви воспринимал Пастернака и как критик, и как поэт.

Вероятно, именно мнение Мирского, который назвал Пастернака великим реформатором русской поэзии, близким и даже тождественным революции, вызвало повышенный интерес Дейви к Пастернаку и определило характер восприятия его творчества.

Дейви воспринимал творчество Пастернака как феномен, возникший на волне русской революции, подобно русскому формализму, который ознаменовал собою революцию в поэтической теории, параллельную пастернаковской революции в поэзии. В частности, он считает «неслучайным» появление исследования Осипа Брика «Звуковые повторы» - о «звуковых узорах в поэзии» (в «Сборниках по теории поэтического языка» (Петроград, 1916-1917))2 - сразу же после экспериментов Пастернака со звуковой оркестровкой в поэзии. Общность Пастернака и формалистов усматривает он и в том, что Пастернак воспроизводил в поэзии искажения, деформации и смещения, соответствующие событиям в мире, используя разные приемы, а понятие «прием» центрально для формалистов, считавших главным в произведении систему приемов и равнодушных к отражению в нем биографии или социальных событий. Они близки Пастернаку, и это, как опасается Дейви, может ввести англоязычных читателей в заблуждение, подталкивая видеть в нем эстета, - а к эстетизму в Британии негативное отношение. Меж тем Пастернака, подобно формалистам, интересовала литература как искусство, а искусство для него - это копирование природы3.

В 1958 г., вернувшись в Англию после года в Калифорнии, на вокзале в Плимуте Дейви купил в киоске только что опубликованный в переводе Макса Хейварда и Мани Харари роман «Доктор Живаго», который произвел на него глубокое впечатление. Прозу и стихи романа он расценил как вершину творчества Пастернака4.

1 Davie D. Slavic excursions: Essays on Russian and Polish literature. - Manchester, 1990. - P. 8-9.

2 Ibid. - P. 252.

3 Ibid. - P. 253-254.

4 Ibid. - P. 265.

На взгляд Дейви, советских цензоров не устроило в романе то, что автор, не отрицая советский образ жизни, явно считал личную жизнь важнее жизни общественной, которая наносила вред русскому языку1; тем самым Пастернак противостоял традиционному русскому представлению (гораздо более давнему, чем революция) о гражданском долге писателя, хотя порой такое настояние на правах личной жизни, как в «Докторе Живаго», само по себе может быть гражданским долгом. Ничего подобного в англоамериканской традиции в ХХ в. Дейви не находит, считая, что многие британские и американские поэты ХХ в. обречены на частную жизнь, несмотря на стремление прорваться в жизнь общественную, взять на себя гражданскую ответственность, которой общество их лишает. В качестве исключения Дейви называет У.Б. Йейтса с его гражданской ответственностью перед ирландским обществом2.

Британский перевод «Доктора Живаго» Дейви воспринял критически, поскольку в оригинале романа стихотворения Юрия Живаго напечатаны в последней - семнадцатой части, а в переводе М. Хейварда и М. Харари они представлены в приложении под названием «Стихотворения Живаго», т.е. в переводе не указано, как стихи связаны с 464 страницами прозаического повествования, предшествующего им. У Дейви создалось впечатление, что М. Хейвард, переведя прозаические главы, просто «отписался» от стихотворений, хотя любая попытка рассмотреть предшествующие 16 частей без соотнесения со стихами обречена на провал. Сравнив английские тексты стихотворений с оригиналами, Дейви понял, как улучшить переводы Хейварда, чтобы прояснить загадочную связь между семнадцатой и остальными частями3, и поставил себе цель - выяснить, какова, по замыслу Пастернака, функция этих стихов и как они связаны с предшествующим текстом. Без этого роман в целом понять невозможно, ибо это не традиционный роман, а «поэма в прозе, если же это и роман, то, конечно, не реали-

1 Davie D. Slavic excursions: Essays on Russian and Polish literature. - Manchester, 1990. - P. 26.

2 Ibid. - P. 262.

3 Ibid. - P. 10.

стический»1. То есть он правомерно отнесся к «Доктору Живаго» как к единому целому, где проза подкрепляется стихами и наоборот.

К 1965 г. Дейви перевел все стихи Пастернака из романа2. Избегая «свободного» перевода (кроме девятого стихотворения), он постарался быть близким к оригиналу и сделать именно поэтические переводы. Более того, исходя из того, что переводчик должен владеть реалиями и контекстом поэзии, которую переводит (возможно, следуя Набокову как переводчику «Евгения Онегина»), Дейви создал «Комментарий» к «стихам в романе» и пришел к следующим выводам: в 16 частях прозаического повествования показана жизнь поэта, семнадцатая часть представляет рожденное этой жизнью искусство, ее венец и оправдание. Попытка объяснить жизнь Живаго, не принимая в расчет его стихотворения, ведет к неудаче. Многие эпизоды в прозе не имеют иной функции в целом, кроме как быть источником образов для стихотворений Живаго3.

Акцентируя психологизм романа, Дейви не склонен умалять его метафизические и религиозные смыслы. Для Пастернака поэт -это поистине Спаситель (Redeemer), ибо то, что автор знает о сознании поэта - часть того, что он знает о смысле вселенной, о Боге. В связи с этим Дейви ссылается на суждение политика и писателя Джона Стрейчи в книге «Заглушенный крик» (Strachey J. The strangled cry, 1962) о том, что у Пастернака в «Докторе Живаго» три цели: Любовь, Искусство и Христос. Это три стороны одной реальности4.

Дейви считает роман Пастернака в большей мере романом о призвании художника, чем о любви. Живаго - великий поэт. Что Пастернак и доказывает, представляя его великие стихотворения, порожденные жизненным опытом5, при этом жизнь - «тропа судь-

1 Davie D. Slavic excursions: Essays on Russian and Polish literature. - Manchester, 1990. - P. 24-25.

2 Pasternak B. The poems of Dr. Zhivago / Transl. with commentary by Davie D. - Manchester, 1965. - 204 p.

3 Pasternak B. The poems of «Doctor Zhivago» // Davie D. Slavic excursions. -P. 140-141.

4 Ibid. - P. 141.

5 Ibid. - P. 142.

бы», которую надо найти и по которой надо следовать. Его «Доктор Живаго» - история именно об этом1.

Дейви приводит также суждение известного английского русиста Генри Гиффорда (Henry Gifford) о Пастернаке и его современниках, которые, по его словам, были «столь же беспокойными», как и поэты повсюду полвека назад: они испытывали новые размеры, революционизировали рифму, расширяли возможности языка. «Но их ситуация была не такой, как у американских и английских поэтов: они не столкнулись с полным урбанистическим параличом чувства и языка. Русский город, даже теперь, сохраняет связь с природой». Отчасти об этом говорится в стихотворении Живаго «Земля»2.

В ранних сборниках стихотворений Пастернака - «Близнец в тучах» (1914), «Поверх барьеров» (1914-1916, опубл. 1917), «Сестра моя жизнь» (1917, опубл. 1922); «Темы и вариации» (1916-1922, опубл. 1923), сделавших поэту имя, - Дейви поражает то, что на первый взгляд кажется, будто в них разрушены «все мосты», но потом становится ясно, что существуют, по крайней мере, «три моста» - «Звук, Символизм и Синтаксис»3.

В ранних стихах Пастернака Дейви особенно потрясает их звучание, что, на его взгляд, непонятно англо-американским читателям, поскольку их в XX в. приучили пренебрегать этим измерением поэзии или относиться к нему с подозрением, «остерегаться поэтов, которые основываются на эвфонии, ономатопее, аллитерации, ассонансе». Еще со времен «Принципов литературной критики» (1924) А. Ричардса критики внушали: семантика поэзии первична, а музыкальность нужно использовать, чтобы подчеркнуть игру смыслов. «Значительно позднее, замечает Дейви, мы начали сознавать, что взаимодействие звука и смысла в поэзии - слишком тонко, чтобы его толковать столь схематично»4. Так, в «Поминках по Финнегану» (1923-1929) Джойса смысл вырастает из звука, а

1 Pasternak B. The poems of «Doctor Zhivago» // Davie D. Slavic excursions. -

P. 176.

2 Ibid. - P. 226.

3 Davie D. Parallels to Pasternak (1969) // Davie D. Slavic excursions. - P. 245.

4 Ibid. - P. 246.

звук вырастает из смысла, «молодой Пастернак постоянно исследовал эту особенность»1.

Что касается символизма, то, на взгляд Дейви, в случае Пастернака речь идет о французских символистах: русский символизм и символизм французский столь различны, что общее название вводит в заблуждение. Действительно, если исключить раннюю и не очень важную связь с «Центрифугой», группой умеренных футуристов, Пастернак не был связан с какой-нибудь группой или школой, а с французскими символистами (Малларме, Верленом, возможно с Валери) его объединяют скорее параллели. Пастернаку чуждо мнение Валери о том, что Искусство выше Природы. По мнению Дейви, в 1910-е годы русскому поэту близок Верлен, у которого он нашел неограниченную свободу, свойственную только мастерам прозаического диалога в романе и драме2. Отметим аналогичные поиски в англо-американской поэзии в 1910-1920-е годы, прежде всего в творчестве Т.С. Элиота, пытавшегося ввести в поэзию некоторые качества прозы.

Что касается «синтаксиса» Пастернака, то тут Дейви ссылается на мнение Мандельштама о том, что со времен Батюшкова в русской поэзии не было «зрелой новой гармонии», «новой формы письма», которая соответствовала бы зрелости языка, а синтаксис -«система кровообращения поэзии» - был поражен склерозом. Пастернак же восстановил энергию логической структуры предложений. В свое время то же поразило Пушкина в Батюшкове3. Но переводчик, в данном случае Дейви, невольно приходит в отчаяние, пытаясь создать английский эквивалент синтаксису Пастернака4 (учитывая различие грамматических структур русского и английского).

Отход от романтизма с 1910-х годов определял мейнстрим британской поэзии. В это русло, как уже отмечалось, вписывалось и творчество Дейви. Поэтому в автобиографической книге Пастернака «Охранная грамота» ему импонирует признание поэта в том, что в сборнике «Поверх барьеров» (1914-1916) он отказался от ро-

1 Davie D. Parallels to Pasternak (1969) // Davie D. Slavic excursions. - P. 246.

2 Ibid. - P. 259.

3 Ibid. - P. 250.

4 Ibid. - P. 250-251.

мантической манеры и воплощаемого ею представления о поэзии как жизни поэта, усвоенного символистами. Но как объяснить, что и в ранней, и в поздней поэзии Пастернака полно лирических «я»? Дейви принимает объяснение итальянского русиста Ренато Под-джиоли, заметившего, что автобиография - это «сердце» поэзии, отсюда - посвящение пастернаковского сборника «Сестра моя жизнь» самому исповедальному из русских поэтов, архиромантическому Лермонтову1.

У Пастернака Дейви привлекают именно его попытки перейти от лирики к эпосу в некоторых стихотворениях - точнее, не отказываясь от лирического начала, создать более объемные структуры.

Как увлечение Пастернаком сказалось на поэзии самого Дей-ви? Английские критики (Мартин Додсворт, Анджела Ливингсто-ун) отмечали, что в конце 1950-х - начале 1960-х годов, во многом под влиянием Пастернака, Дейви отошел от поэзии «крайнего самосознания», книжности, отказался от «масок» остроумца и начал писать более непосредственные стихи, направленные на отражение реального мира. Эволюция поэтов, несмотря на все историко-национальные различия, была сходной. Пастернак в начале поэтической карьеры выступил против экзальтированного поэтического «я», характерного для Блока и Маяковского, был склонен к «анонимности», к слиянию «эго» с внешними явлениями (подобно Т.С. Элиоту), однако позднее (под давлением внешних обстоятельств, как считает профессор Эссекского университета Анджела Ли-вингстоун2) изменил свой стиль «трудного поэта», отказался от ранней имперсональности, стал более простым, доступным, непосредственным, «личным». Дейви учился у позднего Пастернака простоте, тем более что на него произвело впечатление и свойственное тому метафизическое ощущение повседневной жизни. «Меня привлекает необычность обычного», - писал Пастернак английскому поэту Стивену Спендеру (три письма Пастернака ему,

1 Davie D. Parallels to Pasternak (1969) // Davie D. Slavic excursions. - P. 254256.

2 Livingstone A. Donald Davie and Boris Pasternak // Donald Davie and the responsibilities of literature / Ed. by Dekker G. - Manchester, 1983. - P. 10.

написанные на английском, были опубликованы в известном журнале «Encounter» в августе 1960 г.1).

Дейви постоянно соотносит поэзию Пастернака с собственным творчеством и еще шире - с современной английской поэзией и ощущает коренные различия. У Пастернака он находит «уникальное мировосприятие - естественную энергию, чудесную и позитивную» (не важно, идет ли речь о людях или природе), и ценит готовность к эмоциональному порыву, малодоступному современному английскому сознанию2. Он понимает, что английскому климату чужд «ветер больших мыслей и чувств» или, по определению Пастернака, «вкус больших принципов». Россия, казалось Дейви, шла вперед - к чему-то, тогда как Британия с ее «завершенной культурой» двигалась по наклонной. Защищая эстетику «малого» стихотворения с его жесткой честностью, Дейви связывал этот жанр с отсутствием в «английском климате» «больших мыслей и больших чувств», тогда как во всем творчестве Пастернака мотив «слушай голос жизни» превратился в «только оставайся живым до конца» и ощущалось присутствие чувства истории, идущее от неисчерпаемого русского символизма и вдохновения революции.

Взгляд Пастернака на «малые» стихотворения противоположен подходу Дейви. Малые стихотворения Пастернака подготавливали к чему-то большему - эпосу или роману, соответствующим значительности, масштабу реальности. В целом же Дейви импонировало сочетание у Пастернака эмоциональной насыщенности, порыва, масштаба и величия с отсутствием иронии, естественностью, совершенством формы, строгим и энергичным синтаксисом и в высшей степени «интеллигентным голосом»3.

Принципиальное различие между поэтами крылось в том, что Дейви в духе модернистской поэзии и университетской критики ХХ в. интересовала прежде всего природа поэзии, тогда как центр внимания Пастернака - «природа природы», его стихи напоминают о сходстве поэзии с тем, как устроен мир, о связи поэзии с

1 Pasternak B. Three letters / Publ. by Spender S. // Encounter. - L., 1960. -Vol. 15, N 2. - P. 3-6.

2 Davie D. A note on translating Pasternak // Listen. - L., 1962. - Autumn. -P. 19-23.

3 Livingstone A. Donald Davie and Boris Pasternak // Donald Davie and the responsibilities of literature / Ed. by Dekker G. - Manchester, 1983. - P. 9-10.

тем, что в нем происходит. Пастернак всегда восхвалял «жизнь», слова «жизнь» и «сила» - центральные в его теории, у Дейви -

«энергия».

Некоторые стихотворения Дейви, например в сборнике «События и премудрости» («Events and wisdoms», 1964), напоминают стихотворения позднего Пастернака. Дейви идет на это сознательно и часто сопровождает свои стихи пометкой «По Пастернаку» («After Pasternak»), применимой, пожалуй, даже к большему числу его стихотворений, чем он сам отмечает. В стихотворении Дейви «Разговор по-человечески» (сборник «События и премудрости») явственна перекличка со стихотворением Пастернака «Перемена» («Я льнул когда-то к беднякам...», 1956) c его нериторической искренностью. Многие стихотворения Дейви, не опознаваемые как пастернаковские, содержат пастернаковское «эхо» в виде обобщений, что есть жизнь и искусство. «Переход» (getting across) через территорию жизни (life's terrain) в стихотворении Дейви «Жизнь» («Life encompassed») напоминает концовку стихотворения Пастернака «Гамлет»: «Жизнь прожить - не поле перейти». Стихотворение «Нью-Йорк в августе» («New York in August») близко стихотворению Пастернака «Лето в городе» («Разговоры вполголоса...»), а «Домашнее хозяйство» («Housekeeping») родилось у Дейви из перевода «Бабьего лета» («Лист смородины груб и матерчат...») Пастернака1. Стихотворение «Осень» («Autumn imagined») соотносится со «Осенью» Живаго: в обоих стихотворениях связь любви с погодой или временем года.

Поэму-цикл Дейви из 70 строк «Разрыв. По Пастернаку» («Break. After Pasternak»)2, где четыре строки - самого Дейви, остальное - переводы стихов Пастернака из цикла «Разрыв» в сборнике «Темы и вариации», А. Ливингстоун называет «прямым присвоением»3; заметим, что «присвоение» это - с признанием источника - относительное.

Сборник Дейви «Эссекские стихотворения» («Essex poems», 1969) содержит две версии, а по сути, переводы стихотворений Па-

1 Livingstone A. Donald Davie and Boris Pasternak // Donald Davie and the responsibilities of literature / Ed. by Dekker G. - Manchester, 1983. - P. 19.

2 Cm.: Davie D. Collected poems, 1950-1970. - Oxford, 1972. - 316 p.

3 Livingstone A. Donald Davie and Boris Pasternak. - P. 28.

стернака - «Трава и камни» (1956) и «Бог деталей» («The God of details») «по Пастернаку», последнее за исключением двух строк -перевод стихотворения без названия («Давай ронять слова...») из сборника «Сестра моя жизнь»; название своей версии Дейви заимствовал из текста пастернаковского стихотворения. А. Ливингстоун, носитель английского, оценила перевод (русскому читателю он кажется странным) как очень точный по языку, тону, коннотациям и «обладающий силой, свойственной оригиналу»1. В «Эссекских стихотворениях» Дейви - меньше полемики с Пастернаком, элемент соперничества исчез, больше - усвоения и трансформации пастернаковского начала; хотя достаточно свидетельств и того, что Дейви отходит от Пастернака и всё глубже погружается в себя. Одно из стихотворений в романе «Доктор Живаго» - «Белая ночь» («Мне далекое время мерещится...») -послужило источником стихотворения «Стратфорд-на-Эйвоне» («Stratford on Avon»), однако, точно воспроизведя в нем атмосферу пастернаковского стихотворения, Дейви отошел от его главной темы - единства человека и природы.

Среди переводов стихотворений из «Живаго», сделанных Дей-ви приблизительно в то же время, когда он работал и над «Эссекски-ми стихотворениями», некоторые - «Март» и «Зимняя ночь» -А. Ливингстоун считает очень удачными, но многие - не очень. Они сохраняют мысль и образность, однако не сохраняют дух; переводчик словно не хочет следовать за Пастернаком и передать его новую, мелодичную манеру письма, предпочитая более острый и рациональный язык раннего творчества2. О Пастернаке напоминает название сборника Дейви «В останавливающемся поезде и другие стихотворения» («In the Stopping Train and other poems», 1977). Позднего Дейви с поздним Пастернаком объединяет звучание некоторых стихотворений и понимание жизни («What sort of a life this is / I thought I knew, or I learned'» - «Какая это жизнь, / Я думал, что я знал или узнал»). В нескольких случаях Пастернак открыто упоминается.

C начала 1960-х годов Д. Дейви, как он сам признается, осознанно учился у позднего Пастернака - автора сборника «Когда

1 Livingstone A. Donald Davie and Boris Pasternak. - P. 23.

2 Ibid. - P. 24.

разгуляется» (1956-1959) и романа «Доктор Живаго»: «...думаю, ни один англоязычный поэт не был мне так полезен <...>. Потому что он несомненно был "современным" (modern)»1. Пастернак показал Дейви путь перехода от раннего «книжного» стиля первых двух сборников к более открытой, непосредственной, доступной читателю манере письма.

Таким образом, в стихах Дейви с пометкой «по Пастернаку» или без нее очевидны пастернаковская «почва», «дух Пастернака». Дейви, стремясь к независимости и будучи порой настроен явно на полемику, на самом деле ведет диалог с Пастернаком, хотя его стихи - это новые произведения, органично вписывающиеся в контекст его собственного творчества. Даже тогда, когда Дейви, казалось бы, почтительно повторяет строки Пастернака, он преображает их, и рождается новое стихотворение. Многому научившись у Пастернака, Дейви двигался в другом направлении: он отделял поэзию от мира и остался «рациональным поэтом» в отличие от экстатически-рационального и метафизичного Пастернака.

Из стихотворения «Зимний пейзаж близ Или» («Winter landscape near Ely») ясно, что Пастернак для Дейви - это Россия.

ЛИТЕРАТУРНЫЕ ОБРАЗЫ И МОТИВЫ

2020.03.007. ВЕНЕЦИЯ В РУССКОЙ ПОЭЗИИ: ОПЫТ АНТОЛОГИИ, 1888-1972 / составители: А. Соболев, Р. Тименчик. - М.: Новое литературное обозрение, 2019. - 1104 с.

Ключевые слова: антология; стих; урбанистическая тема; образ города; Венеция; романтизм; модернизм; травелог; экфра-сис; сны; воспоминания; биография; визуальные образы.

Реферируемая книга - первый опыт сводной антологии русских стихотворений, посвященных Венеции, одному из ключевых образов в мировой литературе и культуре.

В антологии опубликованы хрестоматийные стихотворения о Венеции А. Ахматовой, А. Блока, Н. Гумилёва, Н. Заболоцкого, М. Кузмина, О. Мандельштама, Б. Пастернака, В. Ходасевича. Они соседствуют с произведениями менее знаменитых или безвестных

1 Davie D. Slavic excursions. - P. 11.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.